Луиза Лабе. Стихотворения
----------------------------------------------------------------------------
Louise Labe. Oeuvres
Луиза Лабе. Сочинения
Издание подготовила И. Ю. Подгаецкая
Серия "Литературные памятники"
М., "Наука", 1988
OCR Бычков М.Н.
----------------------------------------------------------------------------
Элегии
Элегия I. Перевод М. Гордона
Элегия II. Перевод М. Гордона
Элегия III. Перевод М. Гордона
Сонеты
I. Перевод с итал. Э. Шапиро
II. Перевод Э. Шапиро
III. Перевод М. Гордона
IV. Перевод М. Гордона
V. Перевод Э. Шапиро
VI. Перевод Э. Шапиро
VII. Перевод Э. Шапиро
VIII. Перевод Э. Шапиро
IX. Перевод Э. Шапиро
X. Перевод Э. Шапиро
XI. Перевод Э. Шапиро
XII. Перевод Э. Шапиро
XIII. Перевод Э. Шапиро
XIV. Перевод М. Гордона
XV. Перевод Э. Шапиро
XVI. Перевод Э. Шапиро
XVII. Перевод Э. Шапиро
XVIII. Перевод М. Гордона
XIX. Перевод М. Гордона
XX. Перевод Э. Шапиро
XXI. Перевод Н. Шаховской
XXII. Перевод Э. Шапиро
XXIII. Перевод Э. Шапиро
XXIV. Перевод Э. Шапиро
Три стихотворения, приписываемые Луизе Лабе. Перевод А. Парина
Сонет Прекрасной К
Сонет к Оливье де Маньи
На могилу Гюга Салеля
Когда богов и смертных победитель,
Амур, всех помыслов моих властитель,
Зажег впервые пламенем страстей {1}
Мой ум и кровь и мозг моих костей,
Еще недоставало мне уменья
Оплакивать в стихах мои мученья {2},
И светлый Феб, зеленых лавров друг,
Не позволял еще вступить мне в круг
Поэтов. Но теперь, когда он властно
Наполнил грудь мне смелостью прекрасной,
Должна я петь не громы {3} с вышины
Олимпа и не ужасы войны,
Грозящие по воле Марса миру.
Нет, он вручил мне пламенную лиру,
Воспевшую лесбосскую любовь {4},
Чтоб я свою оплакивала вновь.
Дай мне смягчить, о Лучник всеблагой,
Мой голос, что срывался бы порой
При описанье всех моих мучений,
Скорбей, печалей, бед и огорчений.
Залей огонь, чья яростная сила
Меня уже почти испепелила.
Лишь вспоминаю - чувствую: слеза
Невольно застилает мне глаза.
Когда Амур вступил со мной в сраженье,
Коварное он взял вооруженье -
Мои глаза, чтоб ими метче стрел
Сражать того, кто б на меня смотрел
И, лука моего не опасаясь,
Ко мне стремился, страстью разгораясь.
А в стрелах и была беда моя:
Сама примером мщенья стала я.
А ведь смеялась, слыша, как напрасно
Мне многие в любви клянутся страстной.
И столько слез пришлось мне увидать,
Молений, вздохов столько услыхать,
Что не заметила, как я стрелою
Вдруг сражена была {5} такой же злою
И с яростью такою пронзена,
Что до сих пор я не исцелена,
И мне теперь судьба велит сурово
На боль былую жаловаться снова.
Красавицы! Читая сей рассказ,
Со мной вздохнете, может быть, не раз.
Когда-нибудь и я придам вам силы
И помогу, чтоб голос ваш унылый
Сумел о ваших муках рассказать,
Что днем и ночью будут вас терзать.
Пусть вы суровость в сердце затаили -=
Но покорит Амур вас без усилий.
И вы не осуждайте в свой черед
Всех тех, кого воспламенил Эрот.
Ведь даже те, кто более сильны,
Терпеть его любовный гнет должны.
И гордость, красота, происхожденье
Их не смогли избавить от служенья
Суровому Амуру, чьих оков
Не избежал никто из мудрецов.
Семирамида, гордая царица {6},
Чья в душах наших слава не затмится,
Пример войскам, отвагою горя,
Разбила эфиопского царя,
И эскадроны черные бежали
От обагренной кровью храбрых стали.
Решив соседей подчинить себе,
Их одолеть в безжалостной борьбе,
Она, Амура повстречав однажды,
Забыла все в огне любовной жажды.
Как обесславить сан ее и власть
Могла в ней к сыну вспыхнувшая страсть?
Сраженьям в лад, царица Вавилона,
Твое стучало сердце непреклонно.
Где ж сталь копья, где кованый твой щит,
Чей блеск, бывало, храбрецов страшит?
Где шлем чеканный с гребнем горделивым
Над золотым твоих волос разливом?
Где грозный меч, блестящая броня,
В которой ты была, врагов гоня?
Где бешеные кони, колесница,
Тебя к победе мчавшая, царица?
Столь слабому врагу хватило сил,
Чтоб душу сильную он размягчил?
Забыла ты утехи жизни бранной
Для неги ложа сладостно желанной,
Войны суровость и ожесточенье
Сменив на радости и наслажденья.
И так тебя любовь преобразила,
Что, кажется, в иную превратила {7}.
Я видела старуху. Молодой
Она любовь хулила {8}. Став седой,
Вздыхала томно и пылала жаром,
Скорбя, что время потеряла даром.
Чтоб стать красивой, ей не жаль труда,
В ход пущены румяна и вода.
Узор морщин, резцом годов прорытый {9},
Изглажен был, душистой мазью скрытый.
Скрыть седину - уже простое дело:
Всклокоченный парик она надела.
Но, тратя и белила и сурьму,
Милей не стала другу своему.
Ее красой любимый не прельстился,
Бежал он прочь, ее любви стыдился.
Бедняжка, хоть была удручена,
Пожала, что посеяла она.
Всех отвергавшая неумолимо,
Теперь сама любимым не любима.
Амуру нравится, вселяя страсть,
Не дать желаньям любящих совпасть.
Один любимый холоден к влюбленной,
Другой влюблен - отвергнут непреклонной.
Так, тщетную в нас разжигая страсть,
Амур свою поддерживает власть.
Не так стремится раб вернуть свободу,
Не так желанна гавань мореходу {1},
Как жду тебя, мечтая день за днем
О возвращенье сладостном твоем.
Пускай теперь я у тоски во власти -
Мучениям конец положит счастье
Увидеться с тобой. Но ожиданье
Так тягостно для моего желанья! - -
Зачем же мне, жестокий ты, жестокий,
Писал о близком возвращенья сроке {2}?
Возможно ль, что в такой короткий срок
Меня забыть ты, вероломный, мог?
Обманывать меня ты смеешь, зная,
Сколь верною была тебе всегда я?
Иль в тон стране, где берега покато
Спускаются к теченью По рогатой {3},
В твоей груди уже пылает пламя
Любви к другой прекрасной нежной даме {4}?
Ты в верности мне клялся, но она,
Наверно, уж забвенью предана.
А если так, ты, разлучась со мною,
Простился с верностью и добротою.
Так что же удивительного в том,
Что ты и жалость потерял потом?
О, сколько опасений, дум и страсти
В тебе, душа, что у любви во власти!
Лишь вспомню я любви недавней пыл,
Не верится, что ты меня забыл,
И твоему, как долго ты ни странствуй,
Сердечному я верю постоянству.
Ведь может статься, что в стране чужой
Ты слег в пути беспомощный, больной.
Я думаю, что нет: с такою силой
Я за тебя молитвы возносила,
Что боги были б тигров всех лютей,
Когда б не помогли в беде твоей,
Хоть, друг неверный, за мои страданья
Ты и заслуживаешь наказанья.
Но вера так в душе моей сильна,
Что бед от всех спасет тебя она.
Быть может тот, кто властвует вселенной,
С высот услышит голос мой смиренный
И, просьб моих горячих не презрев,
При виде слез моих смягчит свой гнев.
Ему служила ревностно всегда я,
Пред ним пороков и грехов не зная,
За исключеньем только одного:
Тебя люблю, как Бога самого {5}.
Назначил срок ты нашей встречи. Феба
Рога сомкнула дважды в чаше неба {6},
А от тебя, любимый, никаких
Нет мне вестей, хороших иль дурных.
Но, если, в даму новую влюбленный,
Остался ты в стране той отдаленной,
Достойна вряд ли, полагаю я,
Тебя подруга новая твоя
По красоте, по красноречью, знаньям.
А ведь за них я почтена признаньем
Людей, известных всем своим умом.
Но как навек мы славу сбережем?
Не только Франция меня ласкает
И больше, чем желаю, восхваляет,
Но вся за Пиренеями страна,
Что синевой морей окружена.
В краю, где Рейн блестит в брегах песчаных,
В стране прекрасной рощ благоуханных {7},
Как написал ты мне об этом сам,
Известна я возвышенным умам {8}.
Поторопись же благом наслаждаться,
К которому столь многие стремятся {9}.
Я не скажу, что я могу с другою
Сравняться совершенной красотою,
Но ни одна не принесла бы вместе
Тебе с любовью большей больше чести.
Пускай вельможи, чтоб меня пленить,
Наперебой готовы мне служить,
Устраивают празднества, забавы
Иль в честь мою турнирной ищут славы.
Так равнодушно я на них смотрю,
Что никого и не благодарю.
Ты - все цобро и зло мое, друг мой,
Я без тебя - ничто, и все - с тобой.
Я оглянусь - мне все кругом постыло,
Любое удовольствие не мило,
От развлечений всех я далека,
Пристали мне лишь горе и тоска.
Не видя мукам ни конца ни краю,
Тысячекратно в день я умираю {10}.
Два месяца уже прошло со дня,
Как, милый друг, покинул ты меня.
Тысячекратно и неотвратимо
Любовь меня казнит неумолимо.
Скорей вернись, коль хочешь ты со мной
Еще увидеться, любимый мой.
Но, если ты узнаешь, что успела
Смерть разлучить с моей душою тело,
Ко мне в одежде траурной приди,
Надгробья мрамор белый обойди {11}.
Дай господи, чтоб над моей плитою
Четверостишье выбили такое:
ЛЮБОВЬ К ТЕБЕ МЕНЯ ТАК ДОЛГО ЖГЛА,
ЧТО ОТ МЕНЯ ОСТАЛАСЬ ЛИШЬ ЗОЛА,
НО ТЛЕТЬ ЕЩЕ НАД НЕЮ БУДЕТ ПЛАМЯ,
ПОКА ЕГО ТЫ НЕ ЗАЛЬЕШЬ СЛЕЗАМИ.
Когда, о дамы славного Лиона {1},
Прочтете вы о горестях влюбленной,
Когда о муках и слезах моих
Расскажет вам мой каждый грустный стих,
Пусть не услышу я слов осужденья
За юности грехи и заблужденья {2}.
Да заблужденья ли? Кто в мире сем
Похвалится, что с ними незнаком?
Иному зависть не дает покоя:
Соседу счастье выпало какое!
Другой, чтоб водворить повсюду мир,
Обрушил бы войну на целый мир.
Пороком бедность многие считают,
А золото, как бога, почитают.
Тут лицемер, чьи речи словно мед,
Ему доверившихся предает,
А там насмешник, злобный и болтливый,
Другим вредит, слух распуская лживый.
Я родилась под знаком тех планет,
Что не сулили мне подобных бед.
Не огорчалась при чужой удаче -
Пускай сосед мой стал меня богаче.
Среди друзей не сеяла раздор,
И выгод не искал нигде мой взор.
Мне было б стыдно огорчить другого,
О ком-нибудь промолвить злое слово.
Стать совершенною могла бы я,
Когда бы не Амур, мои друзья {3}.
В дни юности так страстно я хотела
Свободно развивать мой ум и тело,
Но в сети я к нему попалась вдруг,
И все ненужным стало мне вокруг.
Хотелось мне так овладеть иглою,
Чтобы с искусницей сравняться тою {4},
Что, создавая дивный свой узор,
Осмелилась вступить с Палладой в спор.
Кто поглядел бы на мои доспехи,
В метании копья мои успехи,
С какой отвагой я вступаю в бой,
Колю, скачу на лошади любой,
Сказал бы: "Вот достойная примера
Иль Брадаманта, иль сестра Руджеро" {5}.
Но что ж? Амур не потерпел, чтоб я
Жила, всем сердцем Марса лишь любя.
"Ты навсегда забудешь меч и латы, -
С улыбкою сказал мне бог крылатый, -
О, дочь Лиона, не уйдешь, поверь,
Ты от огня любовного теперь.
Я властелин, - сказал он, - над богами {6},
Над преисподней, морем, небесами,
Так неужели власти я лишен
Заставить смертных мой признать закон?
Кто здесь бороться вздумает со мною?
Сильнейшего сражу моей стрелою.
Меня бесстыдно смеешь ты хулить,
Желая Марсу, а не мне служить.
Гляди же, как теперь ему служенье
Тебе поможет выиграть сраженье".
Так говоря, он гневом пламенел {7},
И, вытащив острейшую из стрел
И натянув свой лук с предельной силой.
Чтоб кожу нежную она пронзила,
Жестокий лучник выстрелил в меня.
Скрывала сердце слабая броня!
Любовь сквозь брешь тотчас проникла смело,
Лишив покоя разум мой и тело,
И так меня преследует она,
Что я не ем, не пью, не знаю сна.
Нет для меня ни зноя, ни прохлады.
Огонь любви, пылая без пощады,
Так изменил всю душу, плоть мою,
Что я сама себя не узнаю {8}.
Шестнадцать лишь исполнилось мне зим,
Когда любовь пришла врагом моим,
И вот уже тринадцатое лето {9},
Как нет в моих мучениях просвета.
Ход времени - враг гордых пирамид {10},
Ход времени потоки осушит.
Оно дробит и стены Колизея
И города сметает, не жалея,
Кладет конец всему, все хороня,
И гасит жар любовного огня.
Увы! Во мне все ярче он пылает,
Все больше мне мучений посылает.
Парис Энону нежную любил,
Но как недолго длился страстный пыл {11}!
Ясон любил прекрасную Медею {12},
По сколь жестоко он расстался с нею!
А ведь они, умея так любить,
Любимыми могли бы вечно быть.
Когда не диво разлюбить любимой,
Как нелюбимой быть неколебимой?
Не вправе ль я тогда тебя молить,
Амур, мои страдания не длить?
Не допусти, чтоб в этом испытанье
Нашла я в смерти больше состраданья.
Но, чтобы до конца любила я,
Пусть мой любимый, в ком вся жизнь моя,
Один, кто заставлял меня смеяться,
По нем вздыхать, слезами обливаться,
Почувствует в душе, в костях, в крови
Такой же, как и я, огонь любви.
А тяготы Амура легче вдвое,
Когда их делит кто-нибудь с тобою.
Ни мудрый Одиссей, ни кто-либо иной
Таких не ведал мук и бед в земной юдоли,
Что причинил мне тот, кто в светлом ореоле
Любви, как юный бог, предстал передо мной.
И так же ты, Амур, взор устремивши свой,
Мне душу уязвил, невинную дотоле,
И нет спасенья мне от нестерпимой боли,
Пока ты над моей не сжалишься бедой.
Как если бы меня ужалил Скорпион
И стала б у него защиты от терзаний
Искать {1}, молю: "Амур, услышь мой слабый стон!
Избавь меня от мук, - к тебе взываю я, -
Но лишь не убивай в груди моей желаний,
Ведь с их погибелью исчезнет жизнь моя".
II {1}
О взгляд смущенный, огненные очи,
О горьких слез печальный водомет,
О безотрадный солнечный восход,
О безнадежность ожиданья ночи,
О радости, что с каждым днем короче,
О дней потерянных незримый счет,
О тысяча смертей в лесу тенет,
О рок, что с каждым годом все жесточе,
О смех, о лютня, голос, жгучий взор,
О факелы, зажегшие костер,
Какая в них убийственная сила!
Мильоны искр сжигают сердце мне,
Я гибну в их безжалостном огне -
Но ни одна тебя не опалила {2}.
II {1}
О тщетные надежды и желанья!
О вздохи, слезы, вечная тоска!
Из глаз моих бегут ручьи, река,
Блестя, рождается от их слиянья.
О боль, суровость, мука ожиданья!
Взгляд милосердный звезд издалека.
Страсть первая, ты, что острей клинка,
Умножишь ли еще мои страданья?
Пускай Амур, испытывая лук,
Разит меня, жжет как огнем мне тело
И худших множество готовит бед.
Изранена, терплю я столько мук,
Которым нет ни счета, ни предела,
Что новым ранам больше места нет.
Со дня, когда жестокая любовь
Меня своим гореньем отравила,
Ее священного безумья {1} сила
Воспламеняет разум мой и кровь.
Какой удар, судьба, мне ни готовь,
Какие бы мне беды ни сулила,
О сердце, пламенея, как горнило,
Уж ничему не удивляйся вновь.
Чем яростней Амур нас осаждает,
Тем больше наши силы пробуждает
И в бой любовный гонит нас опять.
Тот, кто являет и к богам презренье,
Нам посылает снова подкрепленье,
Чтоб сильными пред сильными стоять.
V {1}
Венера, проплывая в небесах,
Услышь ночную жалобу мою,
Когда я песню грустную пою
Об этих долгих, бесконечных днях!
Тогда смягчится боль в моих глазах,
И больше мук в рыданьях изолью
И всю постель слезами затоплю,
Тебе поведав о своих скорбях.
Чтоб поскорей забыть о тяжком сне,
Покоя ищут люди в сладком сне,
А я при свете дня хожу, тоскуя.
Когда ж в постели я найду покой,
Беда, как верный страж, идет за мной,
И, болью обожженная, кричу я.
VI {1}
О, трижды будь благословен восход
Светила, но избранница, к которой
Оно с любовью обращает взоры,
Стократ благословенней. Пусть пошлет
Оно ей день без горя и забот
И пусть, целуя дар прелестной Флоры {2},
Какому равных нет в лучах Авроры,
С любимых уст пьет благовонный мед!
Лишь мне подарен этот свет прекрасный
За горечь лет, потерянных напрасно;
Так полыхай огнями, небосклон!
Очей своих я испытаю силу,
Чтоб страсть моя его воспламенила
И в срок недолгий был он побежден.
VII {1}
Живое все умрет с теченьем лет,
Тогда уйдет душа, покинув тело.
Я тело мертвое {2}, и я зову несмело:
"Душа, зачем тебя со мною нет?
Душа любимая, избавь меня от бед,
Чтоб мне не ждать тебя осиротело,
Чтоб в скорби не застыть окаменелой,
Верни свой ясный, лучезарный свет!
Но, Друг мой, после длительной разлуки
Молю тебя, чтобы прошло без муки,
Без горечи свидание с тобой.
Забудь же о гордыне непреклонной
И одари своею красотой,
Жестокой прежде, ныне благосклонной!"
VIII {1}
Я пламенем объята в холод лютый,
В сиянье дня в кромешной тьме бреду,
Предчувствую и радость и беду,
Ловлю неуловимые минуты.
Живу в цепях и разрываю путы,
Смеюсь и плачу в тягостном бреду,
И снова ум и сердце не в ладу,
И день мой ясный полон черной смуты.
Так я во власть Амуру отдана:
Когда беда нависнет надо мною,
Нежданно от нее я спасена.
Когда ж душа надеждою полна
И радостью я сердце успокою,
Терзаюсь вновь я прежнею бедою.
IX {1}
Лишь только мной овладевает сон
И жажду я вкусить покой желанный,
Мучительные оживают раны:
К тебе мой дух печальный устремлен.
Огнем любовным дух мой опален,
Я вся во власти сладкого обмана,
Меня рыданья душат непрестанно,
И в сердце тяжкий подавляю стон.
О день, молю тебя, не приходи!
Пусть этот сон всю жизнь мне будет сниться,
Его вторженьем грубым не тревожь!
И если нет надежды впереди
И счастью никогда уже не сбыться,
Пошли мне ночь, спасительную ложь {2}!
Когда главою, лаврами венчанной {1},
Над Лютнею склоняясь, ты грустишь
И скалам и деревьям повелишь
Идти вслед за тобой {2} и, осиянный
Мильоном добродетелей, нежданно
Ты всех, кто славой вознесен, затмишь
И душу нежной страстью опалишь,
Мне хочется сказать: "О мой желанный!
Искусство знаешь ты любимым быть,
Твоих заслуг нельзя не оценить,
Но мог бы ты, скажи мне, сам влюбиться?
Как передать всю боль сердечных мук,
Чтоб и тебе, мой безупречный Друг,
Огнем моей любви воспламениться?"
О нежный взор, обитель красоты {1},
Заветный сад, приют цветов влюбленных,
Где сотни стрел, Амуром припасенных {2},
Куда влекут меня мои мечты!
О как бесстрастны все твои черты!
Как тяжек взгляд очей неблагосклонных!
Как много слез в тиши ночей бессонных
Из сердца моего исторгнул ты!
Зажечь сумеет только взор любимый
В глазах моих огонь неугасимый.
Но тем труднее в сердце боль унять,
Чем глубже я хочу в твой взор вглядеться.
Увы, глаза и любящее сердце
Друг друга разучились понимать {3}!
О Лютня {1}, в скорби верный спутник мой,
Горчайших бед свидетель безупречный,
Страж неусыпный муки бесконечной,
О, как ты часто плакала со мной!
Но лишь настроюсь я на лад иной,
Чтобы предаться радости беспечной,
Поешь ты снова о тоске сердечной,
О жалобах души моей больной.
Когда ж, с моим порывом несогласна,
К молчанью ты меня принудишь властно,
Я рада нежной грусти волю дать
И, отдаваясь боли без остатка,
Люблю в кольце своей печали сладкой
Ее исхода сладостного ждать {2}.
О, если б только я жила в груди
Того, кому я жизнь отдать готова,
Я б не желала жребия иного,
Хоть мало дней осталось впереди!
О, если б он сказал: "Мой друг, пройди,
Ко мне прижавшись, путь нелегкий снова!
Пусть Эврипа {1} завоют вихри злого -
Не разлучат нас бури и дожди".
Я так к нему прильнуть была бы рада,
Как льнут к ограде лозы винограда {2},
И пусть крадется смерть из-за угла:
Пока еще его объятий жажду,
Пока к нему стремлюсь я жилкой каждой,
Я встречу смерть счастливей, чем жила {3}.
XIV {1}
Пока могу слезами обливаться,
О радости минувшей сожалеть,
Рыданья, вздохи, боль преодолеть,
Чтоб голосом хоть слабым отзываться;
Пока могу рукою струн касаться,
Чтобы твой ум и красоту воспеть,
Пока мой разум в силах плен терпеть
И лишь твоей душою любоваться, -
Я не хочу найти в земле покой {2},
Когда ж совсем затихнет голос мой,
Иссякнут слезы, ослабеют руки
И разум, в смертную вступая сень,
Не выразит моей любовной муки,
Смерть, помрачи мой самый светлый день.
Зефир плывет над спящею землею {1},
Чтобы возврат Светила возвестить
И чтоб луга и реки пробудить
От сна, что не давал ручью с листвою
Шептаться нежно и цветам красою
Нежданною поляны расцветить.
И сердцу больше не дает грустить
Хор птиц в кустах, обрызганных росою.
Вот Нимфы при Луне {2}, в тиши дубрав
Танцуют на ковре из мягких трав.
Но есть ли у тебя такая сила,
Зефир, чтоб ожила душа моя?
Тогда верни ко мне мое Светило,
И новой красотою вспыхну я.
Лишь только град и ливень грозовой {1}
Побьют Кавказа снеговые склоны,
Приходит день, в сиянье облаченный.
Лишь Феб, свершая круг привычный свой,
Вернется снова в Океан седой,
Блеснет Селены профиль заостренный {2};
Парфянин хитрый, в бегство обращенный,
Врага разил так дерзкою стрелой {3}.
В былые дни ты горевал немало
О том, что страсть во мне не бушевала.
Когда же ты меня воспламенил
И я уже в твоей всецело власти,
Пожар любви своей ты остудил,
И остывает пламя прежней страсти.
Бегу селений, храмов, площадей {1},
Где, упиваясь громкими мольбами,
Коварными, искусными ходами
Меня ты власти подчинишь своей.
Кружусь в кольце однообразных дней
С их масками, турнирами, балами,
И мир с его цветущими садами
Мне опостылел без любви твоей.
Чтоб позабыть тебя, мой Друг жестокий,
Блуждаю я тропою одинокой,
Поняв в конце бесплодного пути:
Чтоб от любви к тебе освободиться,
Должна с собой навеки я проститься
Иль в долгое изгнание уйти,
XVIII {1}
Целуй меня, целуй опять и снова!
Мне поцелуй сладчайший подари
И поцелуй крепчайший повтори.
Тебе - жар поцелуя четверного {2}.
Ты жалуешься? Боль смягчить готова:
Вот самых нежных десять - все бери.
Так счастливы, целуясь до зари,
Мы будем радовать один другого.
И насладимся жизнью мы двойной:
Мы будем и в любимом и собой {3}.
Внемли, Амур, безумному признанью:
Мне скромницею жить невмоготу.
И чувствую я страсти полноту,
Лишь если волю я даю желанью {4}.
XIX {1}
Диана в свежей глубине лесов,
Сразив немало быстроногих ланей,
У речки отдыхала на поляне.
Я шла, как бы во власти смутных снов,
Когда услышала подруги зов:
"О нимфа странная, вернись к Диане!"
И, видя, что нет стрел в моем колчане
И лука нет - грозы для кабанов, -
"Скажи, - спросила, - кто, безумец смелый,
Забрал твой лук и гибельные стрелы?" -
"Прекрасный путник пробудил мой гнев.
Сто стрел в него послала я напрасно
И лук - вослед. Все подобрать успев,
Сто ран он ими мне нанес, несчастной".
Мне предсказали {1}, что настанет час:
Я полюблю того, чей лик так ясно
Был обрисован мне, и в день несчастный
Его лицо узнала я тотчас.
Когда ж любовь слепая в нем зажглась,
То, видя, как меня он любит страстно,
Себя я принуждала ежечасно,
И мне любовь его передалась.
Возможно ль это, чтоб не расцветало
То, что нам небо щедро даровало?
Но лишь услышу ветра злобный вой
И грозной вьюги траурное пенье,
Пойму, что это адский приговор,
Пославший мне моих надежд крушенье.
XXI {1}
Какой пристал мужчине рост? Какое
Дородство, цвет волос, очей, ланит?
Всех прочих чей пленительнее вид -
Кто ранам безнадежнейшим виною?
Чья песнь совместней с доблестью мужскою?
Чья задушевней жалоба звучит?
Кто с нежной лютней чудеса творит?
Кого считать любезностью самою?
Пускай решает кто-нибудь другой,
Ведь я люблю, и суд пристрастен мой.
Один ответ подсказывает чувство:
Каких щедрот природа ни яви
И как ни совершенствуй их искусство ^
Не увеличить им моей любви.
О Феб, лучами счастья озаренный,
Ты зришь всегда своей Любимой лик {1},
И ты, сестра его {2}, блаженства миг
Вновь пьешь, припав к устам Эндимиона.
Венеру видит Марс, и умиленно
Юпитер о минувших днях грустит {3},
Когда с Небес на Небеса скользит
Меркурий юный в синеве бездонной.
Гармонией небесною полно {4},
Так сердце с сердцем бьется заодно;
По если бы, о Боги, вы в разлуке
Влачили дни, мир сбился бы с пути
И вас ничто бы не могло спасти
От горечи моей бессильной муки.
XXIII {1}
Увы! К чему мне хор былых похвал,
И золотых волос моих корона,
И блеск очей, сияющих влюбленно,
Когда Амур в них Солнца зажигал,
Сразив тебя любовью наповал?
О, где, где слабый след слезы соленой
И Смерть, что увенчает благосклонно
Любовь, которой жил ты и дышал?
Затем ли ты служил мне, рыцарь страстный,
Чтоб стала я рабой твоей безгласной?
Прости меня на этот раз, Друг мой,
За боль обид и гнев мой сумасбродный;
Ведь, где б ты ни был, оба мы с тобой
Во власти той же муки безысходной.
О Дамы, не судите слишком строго
За то, что дан любви мне светлый дар,
Что сотни солнц зажгли в груди пожар,
За то, что слез я пролила так много.
Жизнь без любви пустынна и убога,
Хоть мукой платим мы за сладость чар.
И вы страстей узнаете угар,
Попавшись в сети мстительного Бога:
Дитя Амур без пламени Вулкана,
Без красоты, лишь Адонису данной,
Коварство в злобном сердце затая
И пользуясь своей могучей властью,
Вас одарит такой нелепой страстью,
Что бойтесь быть несчастнее, чем я.
ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ ЛУИЗЕ ЛАБЕ
Зачем в тот день предстал он предо мной
И душу мне насквозь прожег очами?
Любовь, ужель твое дается пламя,
Чтоб счастье сделать мукою сплошной?
Зачем нам было не дано судьбой
Предвидеть ссоры с плачем и хулами?
Но вечера приходят за утрами,
Все розы долу никнут до одной.
Когда б о власти роковой я знала,
Я б от него столь спешно убежала,
Сколь спешно от его укрылась глаз.
Увы! Что молвлю? Если б вновь забрезжил
Тот день, когда он взоры мне разнежил,
К нему б я легкой птичкой понеслась!
СОНЕТ К ОЛИВЬЕ ДЕ МАНЬИ {1}
Из злата чистого, сребра литого,
Аниса, розанов, гвоздик, лилей,
Что сорваны до утренних лучей,
Сплела венок я чудный и готова
Венчать, обряд изобретая новый,
Создателя прекрасной книги сей;
Он столь вознес красу моих очей,
Что я творца переживу живого.
Считаешь ты: тому, кто так высок,
Приличествует лавровый венок?
Величь поэта пышным воздаяньем.
А мне довольно быть с ним нечужой
И знать: он столь же победитель мой,
Сколь я служу ему завоеваньем.
НА МОГИЛУ ГЮГА САЛЕЛЯ {1}
Прохожий, знай: я - та, стремились взоры чьи
С теченьем времени все более к Маньи;
Прохожий, знай: я - та, кто сушит слез потоки,
Влажнящие его поблекнувшие щеки.
Прохожий, здесь лежит - Господь его спаси! -
Ученейший Салель, родившийся в Керси.
Сестер ученых чтя, он жизнь снискал такую,
Что времени косу крушит и Парку злую;
И знай: покамест свод вершит круговорот,
Покамест желчь горька, покамест сладок мед,
Покамест ручейки, журчащие в низинах,
Ползут среди полей сплетеньем тел змеиных,
Покамест солнца свет сияет в вышние,
Прохожий, пребывать у гроба должно мне -
Чтоб утешать того, кто песнями своими
Неисчислимыми мое возвысил имя.
Вещать, что здесь лежит - Господь его спаси! -
Ученейший Салель, родившийся в Керси.
ДРУГИЕ ПЕРЕВОДЫ ПОЭЗИИ ЛУИЗЫ ЛАБЕ
Когда Амур, непобедимый бог,
Мне сердце пламенем своим зажег,
Безумье, небывалое дотоле,
Будя в крови, в кости, в уме и воле,
Тогда еще излить я не умела
Мучений тяжких моего удела;
Еще от Феба был на то запрет,
Чтоб я пытала силы как поэт.
Но вот он горней яростью своею
Меня настиг, и, одержима ею,
Должна я петь не рокот величавый
Громов Юпитера, не бой кровавый,
Где Марс жестокой тешится игрой:
Он дал мне лиру, чей напев былой
Рожден любовью на брегу Лесбосском,
А стал моих страданий отголоском
О сладостный смычок, дай верный звук,
Чтобы мой голос не сорвался вдруг:
Так много мук поведать предстоит,
Так много бед, превратностей, обид.
Залей палящий жар того горнила,
Что сердце мне почти испепелило.
Уже мне память раны бередит
И взгляд слезой невольною влажнит;
Вот оживают первые волненья
Моей любви; а вот вооруженье,
Что ею на меня обращено:
В моих очах таилося оно,
Метавших некогда такие стрелы
Во всех, чьи взгляды были слишком смелы.
По мне мои же очи изменили
И на меня возмездье обратили.
С насмешкой глядя, как от страсти злой
Горел один и угасал другой
И как лились бесплодных слез потоки,
И вздохи, и моленья, и упреки,
Не уследила я, когда подкралась
Ко мне беда, над коей я смеялась,
И так меня жестоко поразила,
Что даже время боль не утолило;
И я обречена былые муки
Будить, слагая в жалобные звуки
Пережитое. Дамы! Видит Бог,
Сочувственный я заслужила вздох.
Ведь и мое участие, быть может,
Одной из вас когда-нибудь поможет
Поведать о страданиях своих,
О невозвратных радостях былых.
Какой броней ни укрепляйте грудь,
Любовь ее пронзит когда-нибудь,
И чем враждебней к ней вы были вчуже,
Тем в рабстве у нее вам будет хуже.
Не осуждайте строго бедных жен,
Которых поражает Купидон.
И те, что выше нас неизмеримо,
Оказывались так же уязвимы:
Гордыня, красота, происхожденье
Их не спасали от порабощенья
Любви; и ей доступнее всего
Над лучшими из лучших торжество.
Увы Семирамиде венценосной,
Которая в поход победоносный
Шла с эфиопской черною ордой
И, ярый меч подъемля боевой,
Пример являла для своих бойцов,
Храбрейших поражая из врагов;
Она, соседям бедствие готовя,
Еще алкала власти или крови,
Но встретила Любовь - и вот она
И безоружна, и побеждена.
Не заслужило ли ее величье
Пусть муки, но в достойнейшем обличье,
Чем к сыну страсть? Царица, где же ныне
Твоей души воинственной гордыня?
И где твой щит, и где теперь клинок,
Пред коим устоять никто не мог?
Где бранный шлем, что гребень твой вознес
Над белокурым золотом волос?
Где меч твои и доспех неуязвимый,
В котором ты была непобедимой?
Куда упряжка бешеных коней
Умчалась от наездницы своей?
И ты слабейшему сдалась без боя?
И с гордым сердцем сделалось такое,
Что бранной славы больше ты не жаждешь
И лишь, на ложе распростерта, страждешь?
Тебе впервые не удары бранны,
А ласки сладострастные желанны,
И превратить Любовь нашла возможность
Тебя в твою же противоположность.
Пускай же тот, кого мой плач коснется,
Презрением клеймить остережется
Мою беду: возможно, что и он
Любовью так же будет уязвлен.
Вот так одна, что смолоду жестоко
Кляла любовь, молчавшую до срока,
Влюбилась в старости, и поздний пыл
Истоком нежных сетований был.
Приукрашаясь, в ход она пустила
Румяна, притирания, белила,
Борясь напрасно с бороздами теми,
Что на лице ей начертало время.
Седины скрыла от людского взора
Под париком, пришедшимся не впору;
Но чем она себя нарядней мнила,
Тем реже взгляды милого ловила;
А тот ее упорно сторонился
И про себя любви ее стыдился.
Вот так за прежнее старушке этой
И воздалось такою же монетой:
К поклонникам была неумолима -
А ныне влюблена, а не любима.
Так тешится любовь над нами злая,
Противные желанья насылая:
Она полюбит - так не любит он,
А нелюбимый по уши влюблен.
А власть любви, жестокая, как прежде,
Все на бесплодной зиждется надежде.
Перевод Н. Шаховской
II {1}
О черные глаза, взор безучастный,
О вздохи жаркие, о слез ручей,
О мрак напрасно прожданных ночей,
О свет зари, вернувшийся напрасно!
О жалобы, о зов желаний властный,
О бег утраченных бесценных дней,
О мертвецы в сплетениях сетей,
О пытки, мне сужденные, несчастной!
О смех его, о кудри, лоб, рука,
О голос, о виола, вздох смычка -
Вы - факелы для женщины влюбленной!
Меня огнями столькими губя,
Ты искры не похитил для себя,
Моей души касаясь обожженной!
Перевод М. Гордона
О боль желаний! О надежд обманы,
Рубцы от нескончаемых утрат,
И горьких слез бесшумный водопад,
И глаз моих печальные фонтаны.
О гнет, о тяжесть в сердце непрестанно,
Светил небесных полный скорби взгляд,
О чувства первого сладчайший яд,
Ужель мои вы отягчите раны?
Пускай Амур натягивает лук
И от его коварства нет защиты,
Пусть сотни стрел он в грудь мою вонзил,
Израненное тело так разбито,
Что ощутить мильоны новых мук
В душе моей уж недостанет сил.
Перевод Э. Шапиро
С тех пор как в бессердечии своем
Мне душу отравил Амур стрелами,
Сжигает грудь божественное пламя,
Покоя нет ни ночью мне, ни днем,
Не нахожу отрады я ни в чем:
Пускай настанет день с его трудами,
Пускай неслышно смерть придет за нами -
Не удивит меня ничто кругом.
И чем атаки Купидона злее,
Тем в битву с ним вступаем мы смелее,
И снова нас на бой он вызвать рад.
Лишь в пустяках дает нам снисхожденье
Тот, кто исполнен и к Богам презренья,
Но против сильных он сильней стократ.
Перевод Э. Шапиро
Смотри, ведь все живое умирает,
Коль связь души и тела разорвать:
Я только плоть, ты - суть и благодать:
О, где теперь душа моя витает?
Не дли мое беспамятство - кто знает,
В живых меня успеешь ли застать?
Душа, не надо телом рисковать:
Земная часть высокой ожидает.
Вернись, мой друг! но сделай, чтоб свиданье
Мне не сулило нового страданья,
И не суровостью облечь сумей,
А дружественной лаской непритворной
Мгновенье встречи с красотой твоей,
Жестокой прежде, ныне благотворной.
Перевод Н. Шаховской
Тону в пучине и горю в огне,
День ото дня живу я, умирая.
Одна и та же, я всегда другая,
И жизнь то зла, то ласкова ко мне.
Смеюсь и горько плачу в тишине,
На дне услад мучения нашла я.
То я в аду, то я в долине рая,
Цвету и чахну, бодрствуя во сне.
Узнала я давно любви всевластье:
Когда в тоске я стыну ледяной,
Нежданно я спасаюсь от ненастья.
Но, если жду безоблачного счастья
И предвкушаю сладостный покой,
Амур пронзает сердце мне стрелой.
Перевод Ю. Денисова
Завижу ль зелень лавровых ветвей
На белокурой голове, склоненной
Над лютнею, чьей жалобой плененный,
Утес бы дрогнул; слепну ль от лучей
Ста тысяч совершенств души твоей,
Когда сияешь, славой осененный,
Превыше высочайших вознесенный -
Твержу я в глубине души своей:
Все доблести ты смог соединить,
Чтоб быть любимым - но и чтоб любить
Тебе все это, может быть, дано,
Чтоб, добродетелей твоих собранье
Венчая той, чье имя состраданье,
Свою любовь с моею слить в одно?
Перевод Н. Шаховской
Пока в глазах есть слезы изливаться
И час с тобой, ушедшим, изживать,
А голос мой силен одолевать
Рыданья, стон, хоть еле раздаваться;
Пока рукой я в силах струп касаться,
Все, чем ты мил, хоть скромно воспевать,
Пока душа тебя лишь познавать
Единственно желала б научаться, -
На миг еще не склонна умереть.
Но чуть пойму, что взор мой стал слабеть,
Что голос глух, а бег перстов как сонный;
Что разум мой теснит земная сень
И в нем нет сил явить восторг влюбленной,
Смерть умолю затмить мой белый день.
Перевод Ю. Верховского
Пока способны счастие былое
Глаза мои слезами поминать;
Пока мой голос в силах прозвучать
Хотя бы сквозь рыдание глухое;
Пока любовь, владеющую мною,
Рука способна лютне передать;
Пока мой разум не желает знать
Иных желаний, чем дышать тобою, -
Еще я не хотела б умереть.
Но если слезы станут вдруг скудеть,
Рука изменит, голос мой прервется,
И больше в бренном разуме моем
Любовь уже ничем не отзовется -
Пусть лучший день мой станет смертным днем.
Перевод Н. Шаховской
Покуда слезы из очей струятся
В тоске о днях, которых не вернуть,
Пока, чтоб муку сердца обмануть,
Мой голос начинает петь и рваться,
Пока рукою струн могу касаться,
Чтоб в лютню всю любовь мою вдохнуть,
Пока душой к твоей душе прильнуть
Стремлюсь, чтоб больше с ней не расставаться,
Я б не хотела рано умереть,
Но, если не смогу на мир смотреть,
Увянет голос и ослабнут руки,
На сердце набежит унынья тень
И о любви не стану петь в разлуке,
Пусть мрак зальет мой самый светлый день!
Перевод Ю. Денисова
О возвращенье Солнца возвестив,
Зефир струит пред ним благоуханье
И гонит сон, царивший в мирозданье,
Сковав и вод лепечущий разлив,
И землю, ей рядиться запретив
В пестрящее цветами одеянье.
Запели птицы, рощ очарованье.
Докучный путь прохожим оживив;
Заводят нимфы резвые забавы
И в лунном свете в пляске топчут травы.
Ты, обновив природу самое,
Повей и мне, Зефир, весны предтеча:
Заставь вернуться Солнце и мое -
И глянь, как расцвету ему навстречу.
Перевод Н. Шаховской
Целуй меня! Целуй и не жалей!
Прошу, целуй и страстно и влюбленно!
И губы мне терзай сильней, до стона -
Тогда и я целую горячей!
Что, ты устал? Набраться сил сумей!
Я вся твоя - для страсти нет закона.
Целуясь так, без отдыха, бессонно,
В усладах мы не замечаем дней.
Так счастье мы нашли друг в друге тут.
Удвоив жизнь, влюбленные живут,
А без самозабвенья не живу я.
Когда спокойна жизнь, душа больна.
Мне тяжко, если ласк я лишена,
И без страстей застыну я, тоскуя.
Перевод Ю. Денисова
Диана, окруженная толпой
Беспечных Нимф, все утро неустанно
Охотилась. Лишь в полдень на поляну
Она вернулась. Я же за мечтой
Привычной унеслась. Вдруг надо мной
Я слышу голос: "Нимфа, что так странно
Стоишь ты здесь, не глядя на Диану,
И где же стрелы и твой лук тугой?
Ужель сумел среди большой дороги
Украсть твой лук грабитель быстроногий?"
Я отвечала: "Стрелы все и лук
Я беззаботно бросила в пути
Прохожему, но он собрал их вдруг
И сотни ран успел мне нанести".
Перевод Э. Шапиро
Каким быть должен истинный мужчина?
Каков лицом? Какие кудри? Взгляд?
Чьи стрелы безошибочней разят?
В ком смелый ум и сердце властелина?
В чем обаяния его причина?
Чьи песни завлекательней звучат?
Чьей тихой лютни вкрадчивее лад?
В ком нежность, слитая с отвагой львиной?
Уверенно об этом не скажу,
Лишь то, что мне велит любовь, твержу.
Но знаю: мне подсказывает чувство,
Что не смогли б ни взор его, ни речь
При всей волшебной помощи искусства
Сильней мое желание разжечь!
Перевод М. Гордона
Что манит нас в мужчине - губы, руки?
Чьи плечи, рост, осанка, цвет волос?
Чей взор мне душу пронизал насквозь?
И кто виновник нестерпимой муки?
В чьем голосе звучит вся боль разлуки?
Чье пение с тоской переплелось?
В чьем сердце больше теплоты нашлось?
Под чьей рукой нежнее лютни звуки?
Я не могу сказать наверняка,
Пока Амура властная рука
Меня ведет, но взор мой видит ясно,
Что ни искусства трепетная власть,
Ни все, чем одарит нас мир прекрасный,
Разжечь сильней мою не смогут страсть.
Перевод Э. Шапиро
При составлении примечаний нами были использованы следующие издания:
Oeuvres de Louise Labe, publiees par Ch. Boy. P., 1887; это издание
положено в основу перевода.
Labe L. Oeuvres completes / Ed. par E. Giudici. Geneve, 1981;
O'Connor D. Louise Labe: Sa vie et son oeuvre. P., 1926;
Zamaron F. Louise Labe. Dame de Franchise. P., 1968;
Berriot K. Louise Labe. La Belle Rebelle etle Francois nouveau. P.,
1985.
В тексте примечаний названные источники обозначаются лишь именем автора
издания.
Пользуемся случаем, дабы выразить признательность М. Л. Гаспарову,
оказавшему деятельную помощь нашей работе.
1 Зажег впервые пламенем страстей... - В оригинале "En embrasant de sa
cruelle rage" - "Зажегши своим жестоким неистовством". "Жестокое
неистовство" - образ, восходящий к понятию "неистовства" Платона (Федр.
244в, 245), которое, овладевая человеком по воле богов, может быть четырех
родов: прорицательское, религиозно-очистительное, поэтически вдохновенное и
идеально-любовное, определяемое как наивысшая форма "божественного безумия"
(Федр. 249). Этот образ одушевлял всю любовную лирику Возрождения (Морис
Сев, П. де Тийар, Дю Белле, Ронсар и мн. др.) и обычно связывался с
традициями Петрарки. Однако любовь как безумие, охватывающее влюбленного, -
устойчивый мотив лирики трубадуров и труверов. Ср. у Рауля де Суассон: "Car
jeune dame... // M'a mis el cuer une si douce rage" ("Так юная дама... //
Вселила в сердце столь сладостное неистовство"). См.: Chanter M'Estuet.
Songs of the Trouvers. London; Boston, 1981. Ch. 156, II, 3-4. Столь же
часто этот мотив звучит у труверов Моньо д'Арраса, Гаса Брюле, Готье де
Даржьеса и мн. др.
2 Еще недоставало мне уменья // Оплакивать в стихах мои мученья... -
мотив, восходящий к поэзии трубадуров. Ср. у Бернарта де Вентадорна:
"Воспеть весь трепет этих дней / Еще бессилен мой язык" (Бернарт де
Вентадорн. Песни (XIV, 1, 2-3). М., 1979. Пер. В. Дынник).
3 Должна я петь не громы... - Некоторые комментаторы склонны соотносить
эти и следующие строки с отрывком из I элегии Иоанна Секунда: "Pierides
alius dira inter bella cruentet, / Vulneraque ingeminet saeva, necesque
virum, / Cujus bis fuso madefiant sanguine versus... // Nos puerum sancta
volucrem cum matre canamus ff Spargentem tenera tela proterva manu" ("Пусть
средь ужасных войн Пиерид другой обагряет кровью / И удвояет жестокие раны и
убийства людей / Тот, чьи стихи дважды увлажняются разлитою кровью... // Мы
же поем крылатого мальчика с его божественной матерью, // Meчущего
дерзкой рукой нежные стрелы") (см.: Koczorowski S. P. Louise Labe: Etude
litteraire. P., 1925. P. 44). Однако подобному же противопоставлению
посвящена и I элегия Овидия (Любовные элегии I), а в любовной лирике
Возрождения оно стало общим местом (Ронсар, Дю Белле, Маньи),
4 ...пламенную лиру // Воспевшую лесбосскую любовь... - т. е. любовную
поэзию Сафо и Алкея, уроженцев о. Лесбос.
5 Что не заметила, как я стрелою // Вдруг сражена была... - сближение
31-38 строк элегии Лабе с отрывком из "Храма Купидона" Маро
(Koczorowski S. P. Op. cit. P. 43-47): "Mais ainsi esl que ce cruel
enfant / Me voyant lors en l'aage triomphant, / Et m'esjouir entre tous ses
souldardz // Sent point sentir la force de ses darz. // Voyant aussi qu'en
mes oeuvres et dictz / Y'alloys blasmant d'Amour tous les edictz, //
Delibera, d'un assault amoureux / Rendre mon coeur pour une langoureux" ("Но
так случилось, что этот жестокий малыш, // Видя, что я все так же остаюсь
победителем // И насмехаюсь над всеми воителями, // Вовсе не чувствуя силы
их копий: // Видя также, что своими поступками и речами // Я намеревался
хулить все установления Амура, // Решил одним любовным приступом ввергнуть
мое сердце в любовное томление") - справедливо лишь в самом общем плане, так
как этот мотив - общий топос лирики античности, средних веков и Возрождения.
Ср. у Овидия, где об Амуре сказано:
...а меж тем открыл он колчан и мгновенно
Мне на погибель извлек острые стрелы свои.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Горе мне! Были, увы, эти стрелы у мальчика метки.
Я запылал, и в груди царствует ныне Амур.
(Любовные элегии. I, с. 21-22, 25-26.
Пер. С. Шервинского)
См. также мотив наказания за пренебрежение к Амуру у труверов Жака де Дости
(Songs of Trouvers. Op. cit. P. 40. Ch. 159, I, 5-9) и в анонимных
"женских" кансонах (Ibid.), у Шатлена де Куси (Ibid.).
6 Семирамида, гордая царица... - История жены вавилонского царя Нина,
участвовавшей с ним во всех сражениях, а затем воспылавшей страстью к своему
пасынку, рассказана у Геродота (История. III, 155). Она была одной из
популярных героинь в литературе Возрождения. См.: Boccacio. De mulieribus
Claris (1360) в его примечания к "Тезеиде" (Teseida. I, VII). Личный
характер отсылки к ее истории у Луизы Лабе очевиден, если учесть ее
собственные участия в ратных состязаниях (см. нашу статью). См. также Элегию
III, 37-44.
7 И так тебя любовь преобразила, // Что, кажется, в иную превратила.Э.
Джудичи справедливо подчеркивает, что мотив преображения личности любовью -
один из распространенных тем любовной лирики Петрарки (Canz. LXXIII. 88-89;
Son. CCXIII, 14; CCCXLIX, v. 3-5) и соответственно поэтов-петраркистов. Но
следует обратить внимание, что тема преображения любовью - поэтическое клише
лирики трубадуров и труверов, для передачи которого ими употреблялся тот же
глагол, что и у Луизы Лабе - "desnaturar" (букв. "менять свою природу",
"изменять сущность кого-либо"). Ср. у Бернарта де Вентадорна: "Tant ai mo
cor pie de joya, / tot me desnatura" ("Столь сердце мое полно радостью
<любви>, // что она меня всего преображает"), трубадур Гильельм Адемар в
песне "Летом, когда цветы..." ("El temps d'estiu, qan par la flors...")
говорит, что, полюбив, он, кажется, "стал уже не тем, кем прежде был"
("Vejaire m'es qu'ieu Don sui eel que suoilb). Этот же мотив част и у
труверов Конона де Бетюна, Шателлена де Куси и многих других.
8 Я видела старуху. Молодой // Она любовь хулила... - Этот пассаж о
любовных ухищрениях старости восходит к следующим строкам элегии Тибулла
(кн. I, 2):
Тот, кто, бывало, шутя над юноши тщетной любовью,
Сам под Венеры ярмо в старости шею склонял.
С дряхлою дрожью шептал про себя он любовные речи
И понапрасну взбивал космы седые волос.
Пер. Л. Остроумова
9 Узор морщин, резцом годов прорытый... - В оригинале букв,
"морщинистая пахота, которую годы прорыли на ее лице". Брего дю Лю первым
отметил, что сравнение морщин с бороздами пахаря восходит к строкам VIII
эпода Горация: "Et rugis vetus / Frontem senectum exaret". ("И морщинами
дряхлая // Старость распашет лоб").
1 Не так желанна гавань мореходу... - Здесь присутствует общая тема
петраркистской лирика, восходящая к известным строкам CLI сонета Петрарки:
Не так бежит от бури мореход,
Как, движимый высоких чувств обетом,
От мук спасенье видя только в этом,
Спешу я к той, чей взор мне сердце жжет.
Пер. В. Левика
Но развернутое сравнение стремления к возлюбленной с желанием морехода
увидеть родную гавань мы находим у трувера Гильберта де Берневиля
(поэтическая деятельность - 1255-1288) в кансоне "Onques d'amors..."
("Некогда от любви..."). См.: Songs of the Trouvers. Ch. 171, III. 5-8.
2 Писал о близком возвращенья сроке... - Строки 3-10 комментаторы
возводят к разным источникам: к сонетам и канцонам Гаспары Стампы
(1523-1554), венецианской поэтессы, чьи стихи были известны Л. Лабе до их
публикации (Rime, CCI. Son. LXVII, v. 11-12), к "Фьяметте" Боккаччо,
итальянским "страмботистам" начала XVI в. (напр., Серафино Аквилано). Однако
во всех вышеназванных источниках никаких хотя бы отдаленных текстуальных
совпадений со строками Лабе нет.
8 Спускаются к теченью По рогатой... - Во время написания Л, Лабе II
Элегии (1555) Оливье де Маньи намеревался из Рима поехать в Феррару, где
река По делится на два рукава. Но образ "рогатой По" помимо топографической
точности несет и мифологический подтекст, так как реки изображались часто в
виде рогатых божеств.
4 Любви к другой прекрасной нежной даме... - Начиная с этой строки
развивается мотив "Героид" Овидия (I, 71-76);
Нынче боюсь я всего, не зная, чего мне бояться,
Для неразумных тревог много открыто дорог.
Сколько опасностей есть на морях, сколько есть их на суше,
Все они, думаю я, путь преградили тебе.
Глупые мысли мои! Я ведь знаю твое сластолюбье,
Верно, тебя вдалеке новая держит любовь.
Пер. С. Ошерова
6 Тебя люблю, как Бога самого. - Итальянские комментаторы видят
источник этого сравнения во "Фьяметте" (ch. V) Боккаччо. Но сравнение любви
к Богу и к возлюбленной - устойчивый мотив лирики трубадуров и труверов.
Так, трувер Гас Брюле в песне "Утишит боль..." говорит: "Когда б любил я
Бога, / Как полюбил тебя" (Пер. А. Ларина). См. также: Songs of the
Trouvers. Ch. 141, III, 1-4
6 ...Феба // Рога сомкнула дважды в чаше неба... - т. е. прошло два
месяца (дважды наступало полнолуние). Феба (Диана) - олицетворение Луны
(Селены). Этот образ очень редок во французской поэзии XVI в. Встречается в
латинской элегии гугенотского писателя Теодора де Беза (1519-1605): "Cornua
bis posuit, bis cepit cornua Phoebe; // Nee tamen es tanto tempore visa
mihi" (Дважды сомкнула рога, дважды Феба рога разомкнула / Но за все это
время я не увидел тебя). Античные источники его - Овидий:
Но хоть четырежды круг замыкала луна и скрывалась,
Вал ситонийский не мчит нам их Актеи корабль.
"Героиды" (II, 5-6), пер. С. Ошерова
И уж успела луна четырежды сделаться полной,
Сливши рога и опять утончась, нарушить окружность... -
"Метаморфозы" (VII, 531-532), пер. С. Шервинского
и Вергилий:
Трижды уже рога Луны наполняются светом.
"Энеида" (III, 645), пер. В. Брюсова
7 В стране прекрасной рощ благоуханных... - т. е. в Италии.
8 Известна я возвышенным умам... - отсылка к XV письму (с. 27-28)
"Героид" Овидия, где Сапфо пишет своему возлюбленному Фаону: "Мне Пегасиды
меж тем диктуют нежные песни, / Всюду по свету звенит славное имя мое" (Пор.
С. Ошерова).
6 Поторопись же благом наслаждаться, / К которому столь многие
стремятся... - Э. Джудичи полагает, что эти строки вдохновлены знаменитым
CXIII сонетом (с. 9-10) "Оливы" (1549) Дю Белле:
La, est le bien que tout esprit desire,
La, le repos ou tout le monde aspire.
(Там блага, коих всякий дух алкает,
Там тишь, что всех блаженством облекает.
Пер. А. Парина)
При этом совпадают и рифмующиеся слова (desirent - aspirent). Но сонет Дю
Белле является подражанием сонету итальянского поэта-петраркиста
Бернардино Даниелло ("S'il viver nostro e brevo oscuro giorno...") и
развивает неоплатоническую идею восхождения к возвышенной любви. Строки
Луизы Лабе, напротив, несут в себе вполне земной смысл и имеют в виду
желание вызвать ревность возлюбленного. Сходство же их со строками сонета Дю
Белле на фоне отсутствия других совпадений со стихами автора "Оливы" и
Ронсара следует, на наш взгляд, отнести к "памяти" об общем итальянском
источнике, и более того - к внутренней полемике с ним. См. примеч. к сонету
VII.
10 Тысячекратно в день я умираю... - образ-клише куртуазной лирики и
поэзии петраркистов. Ср. у Бернарта де Вентадорна (Ch. VII, IV):
Любовь палит меня огнем,
А сладко мне от мук таких ?
Умру и вновь воскресну в них
Сто раз на дню, и день за днем.
Пер. В. Дынник
11 Ко мне в одежде траурной приди, // Надгробья мрамор белый обойди. -
Всю заключительную часть элегии комментаторы соотносят с элегией римского
поэта Проперция (II, XIII, с. 17-36) см.: Gindici E. Р. 170). Однако, на наш
взгляд, реминисценцией, да и то весьма отдаленной, можно считать лишь
следующие строки Проперция:
Пусть посадят мне лавр на скромном холме погребальном,
Чтоб осенил он своей тенью могилу мою.
Два пусть напишут стиха: "Кто ныне лишь пепел холодный,
Был когда-то рабом, верным единой любви".
Пер. Л. Остроумова
1 Когда, о дамы славного Лиона... - Начало элегии развивает начальный и
заключительный мотивы "Книги песен" Петрарки (ср. сонет I "На жизнь мадонны
Лауры") и петраркистов. Ср. также начало XXIV сонета Л. Лабе. Зачины
подобного "оправдательного" свойства, взывающие к сочувствию аудитории,
характерны и для любовной лирики трубадуров (Рамбаута Оранского, Б. де
Вентадорна, Фолькета Марсельского и др.) (ср.: Бернарт де Вентадорн. Песни.
Указ. изд. XXXIV, строфа 1). Часты они и у труверов - Шателлена де Куси,
Гаса Брюле, Рауля де Суассон, Адама де Ла Аля (см.: Songs of the Trouvers.
P. 199, 239, 389, 494). Но у Луизы Лабе зачин элегии - не только дань
литературной традиции, так как именно в эту пору поэтесса была окружена
недоброжелательностью ее соотечественников.
2 За юности грехи и заблужденья... - В оригинале "Et jeune erreur de ma
folie jeunesse" ("И юные ошибки моей безумной юности"). Л. Лабе соединяет
идущие от Петрарки клише петраркистской лирики "giovenile errore" и "Me
jeunesse" (безумная юность, т. е. юность, растраченная дурным образом),
составлявших устойчивый мотив во французской поэзии от Вийона, "великих
риториков" до Клемана Маро. См., напр.: Francois Villon. Le Testament. XXII,
169-170; XXVII, 215-216.
3 Стать совершенною могла бы я, // Когда бы не Амур, мои друзья. - В
оригинале буквально сказано: "Но если во мне и есть несовершенства, // Пусть
хулят Амура, ибо он один это сделал". Многие комментаторы интерпретируют эти
строки как петраркистский мотив (см.: Tracconag-lia G. Une page de
l'histoire de l'italianisme a Lyon. Lodi, 1915-1917. P. 61, 74), возводя их
к парафразе CCLXIV сонета (v. 13-14) Петрарки, где о сердце, охваченном
любовью, сказано: "В тебе и мыслям суетнейшим кров; // Так ты одно всех бед
моих виною" (пер. Ю. Верховского) - и строке итальянского поэта-петраркиста
Тебальдео (son. CLXXII, v. 14) "Не меня, но мою любовь вините". Э. Джудичи
(р. 174) справедливо полагает, что не следует искать иноязычных соответствий
этим строкам Л. Лабе, так как этот мотив достаточно часто встречается во
французской любовной поэзии эпохи Возрождения, и приводит один пример из
популярной стихотворной книжечки Жиля Коррозе (Corrozet G. Conte du
Rossignol, 1546): "Certes, non moy, mais Amour ha ce fait" ("Поверьте, не я,
а Амур это сделал"). Однако более полные соответствия со строками элегии и в
достаточно большом количестве можно обнаружить в лирике трубадуров и
труверов. Ср. у трубадура Пейре Видаля (Les poesies de Peire Vidal / Ed. par
Joseph Anglade. P., 1913. Ch. XVIII, 4); у Рауля де Суассон: "Se j'aim plus
haul que ne doi, / Amours en blasmez, non pas moi" ("Коль я люблю не так,
как должно / Амура, не меня, винить в том можно"); Гаса Брюле (см.: Songs of
the Trouvers. Ch. 200. S. 11), Готье де Даршьеса (Ibid. Ch. I. V. 1-2),
Копона де Бетюна (см.: Les chansons de Conon de Bethune. P., 1968. Ch. III.
V. 20-21). Причем у всех вышеназванных поэтов употребляется тот же глагол,
что и у Лабе, - blamer (хулить, винить). Этот мотив устойчив и во
французской лирике XV в. (Карл Орлеанский, Роберте и др.).
4 Чтобы с искусницей сравняться тою... - отсылка к мифу об Арахне,
искусной вышивальщице и ткачихе, вызвавшей на состязание Афину, которая в
наказание за гордыню превратила Арахну в паука. См.: Овидий. Метаморфозы.
VI, 5-145.
5 Иль Брадаманта, иль сестра Руджеро... - героини-воительницы
героической поэмы "Неистовый Орландо" итальянского поэта Ариосто (14741533):
Брадаманта - богатырша, влюбленная в Руджеро, его сестра - Марфиза. Поэма
Ариосто, переведенная в 1543 г. и изданная в Лионе, была одной из самых
читаемых книг.
6 "Я властелин, - сказал он, - над богами..." - возвращение к основной
теме "Спора Безумия и Амура".
7 Так говоря, он гневом пламенел... - Строки 59-62 являются
реминисценцией пассажа из "Храма Купидона" Клемана Маро. Приводим
подстрочный перевод этого отрывка: "...яростно пылающий гневом // Из своего
колчана он вытаскивает стрелу / С гибельным острием, наполненным мщеньем, /
Несущую железо, выкованной обидой / На пылающем огне. - Которую, дабы меня
навеки устыдить, / Он пустил жестоко мне в сердце".
8 Что я сама себя не узнаю... - См. примеч. 7 к Элегии I.
9 Шестнадцать лишь исполнилось мне зим... И вот уже тринадцатое лето...
- На основании этих строк первые биографы Л. Лабе полагали, что к 1555 г.,
т. е. времени публикации ее книги, поэтессе было 29 лет, и соответственно
датировали ее рождение 1526 годом. Однако Ш. Буа (с. 28-29), а вослед ему и
современные комментаторы считают, что 29 лет Л. Лабе было не ко времени
выхода книги, но в момент написания элегии (приблизительно 1551 год).
10 Ход времени - враг гордых пирамид... - Эту и следующие 7 строк
обычно соотносят со строками о всесилии любви из стихотворения "О своей
вечной любви" ("De suo amore aeterno") известного неолатинского поэта
Иеронима Ангериана (Джеромо Анджериано, 1480-1535): "Tempo-га tecta ruunt
praetoria, tempora vires, / Tempore quaesitae debilitantur opes. ...scriptum
tern-pore marmor obit. / Tempore durities, decedit tempore livor: / At meus,
heu! nullo tempore cessat amor". ("Временем рушатся укрепленные станы
владык, временем <слабнут> силы, // Временем стираются великие деяния.
...Надписанный мрамор уничтожается временем. / Временем твердость, временем
зависть прекращается: / Но, увы, никаким временем не прекращается моя
любовь".) Но этот мотив, который возникает и в XVI сонете, к середине XVI в.
стал уже поэтическим клише любовной лирики (см., напр.: Sceve M. Delie,
objet de la plus haute vertu. Diz. CXII; Ronsard. Amours (1552). Son.
CLXVI).
11 Но как недолго длился страстный пыл! -< Нимфа Звона, первая супруга
Париса, была оставлена им ради царицы Спарты Елены. История любви Эноны
рассказана Овидием (Героиды, V).
12 Ясон любил прекрасную Медею... - трагическая история любви Медеи,
дочери царя Колхиды, к Ясону, которому она помогла овладеть золотым руном, а
затем была оставлена им ради Главки, дочери коринфского царя Креонта,
достаточна известна. В XVI в. она была особо популярна благодаря переводам
"Аргонавтики" Аполлония Родосского, трагедий "Медея" Еврипида и Сенеки, а
также "Героид" (V) Овидия.
1 И стала б у него защиты от терзаний // Искать... - По народным
поверьям, жир, вытопленный из скорпиона, излечивает от его укуса (см.:
Плиний. Естественная история. Гл. XXIX, IV, 29). Сравнение любви с укусом
скорпиона - мотив, характерный для петраркистской лирики эпохи Возрождения
(во Франции, например, у Мориса Сэва, Дю Белле), обычно возводят к канцонам
Петрарки (CV, 87; CXXVII. V. 42). Однако это же сравнение мы находим и у
трувера Рауля де Суассон (XIII в.): "Mout let douce bleceure / Bonne amour
en son venir, // Mes micus vendrpit la pointure / D'un escorpipn sentir II
Et morir // Que de ma dolour languir" ("Сладкую рану мне нанесла // Благая
любовь своим приходом, / Мне слаще б было укус // Скорпиона испытать / И
умереть; /Чем муку мою длить") (см.: Songs of the Trouvers. Ch. 153, II).
Мотив исцеления любви любовью в сонете Лабе также восходит к трубадурам и
труверам. Ср. у Бернарта де Вентадорна: "Ранено сердце - тоской изойдет, /
Только от вас исцеления ждет" (Ch. XLI, VI, v. 78. Пер. В. Дынник).
1 Э. Тюркети в 1860 г. первым отметил идентичность катренов этого
сонета с катренами 55-го сонета "Вздохов" (1557) О. де Маньи. Этот факт
интерпретировался некоторыми исследователями как свидетельство влияния О. де
Маньи на творчество лионской поэтессы и даже возможного редактирования им ее
сочинений. Однако это совпадение, на наш взгляд, может означать лишь, что
сонет Маньи - его ответ на признание Луизы Лабе. Что же до влияния, а тем
более до его вмешательства в ее тексты, то, напротив, поэтика Л. Лабе не
несет в себе, на наш взгляд, никаких следов "маньизма". Доказательством
может служить и сравнение терцетов этого же сонета: Маньи завершает свой
сонет следующим образом:
О робкие шаги, о пламень жгучий,
О сладкий бред, о мыслей рой летучий,
Кружащийся во сне и наяву,
О этих глаз печальные фонтаны,
О боги, небеса, вас неустанно
В свидетели любви моей зову.
Пер. Ю. Денисова
В терцетах Маньи продолжают нагнетаться петраркистские клише без какого-либо
интонационного и тематического переключения темы катренов, как этого требует
принцип тематического развития сонетной формы. Луиза Лабе, начиная свой
сонет тоже а la Петрарка, в 11-й строке как бы "оправдывает" все
восклицательные перечисления пронзительно-личной по своей интонации фразой,
дословно звучащей так: "Так много источников огня, дабы зажечь одну
маленькую женщину". Этой строкой сонет. получает новую тему, которая затем и
развивается.
2 Но ни одна тебя не опалила, - В оригинале буквально сказано: "Ни одна
искра от этих огней на тебя не отлетела". Весь терцет обычно соотносят с
мотивом сонетов Петрарки. Ср., напр., сон. LXV, с. 10, 12-14:
Одно - молить Амура остается
. . . . . . . . . . . . . . . .
Нет, не о том, чтоб в сердце у меня
Умерить пламя, но пускай придется
Равно и ей на долю часть огня.
Пер. Е. Солоновича
См. также сонет III, с. 12-14. Этот мотив встречается у Ариосто и Дю Белле
(Olive. Son. V, v. 9-14). Однако лексически более близкое Лабе выражение
этого мотива мы находим у трувера Адама де Ла Аля (втор. пол. XIII в.), в
одной из песен которого о желании ответной любви буквально сказано так:
"...хочу / Чтобы хоть одна искра, отлетев, зажгла бы пламенную любовь".
См. также: Songs of the Trouvers. Ch. 196, III, 5-6; Ch. 390.
1 Д. О'Коннор (p. 144-145) считает, что этот сонет является адаптацией
сонета итальянского поэта Якопо Саннадзаро (1455-1530) "Запретная надежда и
тщетное желанье" ("Interditte speranze e vano desio"), почти дословно
переведенного О. де Маньи (Soupirs. Son LXVI). Однако у Луизы Лабе с сонетом
Саннадзаро совпадают лишь образы первой и двух последних строк, а элегантный
неопетраркизм итальянского поэта, сохраненный Маньи, у лионской поэтессы
сильно приглушен. Кроме того, последний терцет, в котором содержится явная
отсылка к заключительной строке сонета Саннадзаро: "Что для новой раны во
мне нет больше места" ("Che nuova piaga in me non ha piu loco"), несет в
себе и "память" о традиционном для труверов мотиве чрезмерности любовных
ран. См.: Songs of the Trouvers. Ch. 5, II, 1-2.
1 ...священного безумья... - В оригинале: "fureur divine"
("божественное неистовство"). См. примеч. 1 к Элегии I,
1 В этом сонете контаминируются основные мотивы петраркистской лирики.
Ср. сонет CCXVI. 1-4 Петрарки:
Весь день в слезах; ночь посвящаю плачу.
Всем бедным смертным отдыхать в покое,
Мне ж суждено терзаться в муках вдвое;
Так я, живя, на слезы время трачу.
Пер. Ю. Верховского
См. также сравнение возлюбленной с солнцем (сонет CCXII, 4-8; ХС, 12 и мн.
др); плач на ложе сна, муки от любовного жара и т. п. Эти мотивы лишь
слегка обозначены, но на их фоне особенно резко индивидуальной становится
заключительная строка. Отметим, что тема любовной бессонницы и плача -
частный мотив лирики трубадуров. См.: Bernard de Ventadour. Ch. 4. IV, 7-8.
1 Утверждение Брего де Лю, что этот сонет вдохновлен началом знаменитой
оды Сафо "Мнится мне, как боги, блажен и волен" (пер. Вяч. Иванова) и
подражанием ей Катулла "Кажется мне тот богоравным..." (пер. С. Ошерова)
вряд ли правомерно. См.: Giudici E. Р. 177.
2 ...дар прелестной Флоры... - т.е. розы, с которой сравниваются губы
возлюбленного, - устойчивый образ в лирике трубадуров, труверов и
поэтов-петраркистов.
1 Этот сонет обычно сопоставляется с CXIII сонетом "Оливы" Дю Белле. Но
это лишь возникающая ритмически-интонационная ассоциация и внешняя схожесть
первой строки (см. примеч. 9 к Элегии II).
2 Я тело мертвое... - Сравнение возлюбленного с душой, отлетевшей от
тела, - общий мотив неоплатонической лирики, связанный прежде всего с
сонетами Петрарки. Ср. "Порой сомнение мучит: эти члены // Как могут жить, с
душой разлучены?" Сонет XV, 9-10. Пер. Вяч. Иванова); ср. также: "Моя Душа,
ты вернешься к моему телу" (Sceve Maurice. Delie... Diz. CCCLVII). Этот
мотив связан с мифом об андрогинах (см. примеч. 33 к "Спору Безумия и
Амура") и был достаточно част а в куртуазной лирике. Ср. у Бернарта де
Вента-дорна (Bernard de Ventadour. Chanson d'Amour. P., 1966. Ch. 4, III. V.
9-12): "Mo cor ai pres d'Amor, / que l'esperitz lai cor, / mas lo cors es
sai, alhor, / lonh de leis, en Fransa". ("Мое сердце так близко к Любимой,
// что моя душа туда устремляется, // но тело здесь, / вдали от нее, во
Франции").
1 Об источниках этого сонета см. нашу статью с. 231 и след.). Добавим,
что мотив колебаний от радости к горю, от тревоги - к успокоению,
содержащийся в терцетах, част и в средневековой лирике. Ср. у Бернарта де
Вептадорна: "Noil е jorn pes, cossir e velh, / plant e sospir; e poir
m'apai. / On melhs m'estai, et eu peihz trai, / Mas us bos respeihz
m'esvelha, / don mos cossi-rers s'apaya". ("Ночью и днем я думаю, размышляю
и не смыкаю глаз, / жалуюсь и вздыхаю, а потом, успокаиваюсь. / Чем лучше у
меня все идет, тем хуже мне становится. / Но добрая надежда пробуждает меня
/ и утишает мои тревоги") (Bernard de Ventadour. Op. cit. Ch. 5, V. V. 1-5).
См. там же его кансоны 36, VI, 1-2; 42, V, 4-5. Интересно, что и в "кансоне
контрастов" неизвестного трувера соединены разом и антитезы любви, и мотив
колебаний от одного состояния к другому (см.: Songs of the Trouvers. Ch. 4).
Эти же мотивы характерны и для Карла Орлеанского, Роберте и "великих
риториков".
1 В качестве исходного источника темы любовного сновидения, столь
широко распространенной в поэзии и прозе Возрождения (Боккаччо, Петрарка,
Николо Аманьо, Дж. Делла Каза, Каритео, Гаспара Стампа, Бембо, Наваджеро,
Ронсар, Теодор де Без, Таюро и мн. др. См.: Giudici E. Р. 179-180), Брего дю
Лю указывает Овидия (Героиды. XV, 123-124):
Нет от тебя мне покоя, Фаон: тебя возвращают
Сны и делают ночь ярче погожего дня.
Пер. С. Ошерова
Однако Луиза Лабе вряд ли, равно как и сам Петрарка, исходила из Овидия, так
как эта тема - общее место в кансонах трубадуров. См., например, кансоны
Гильема де Кабестаня (Les chanson de Gulhem de Cabestan / Ed. par Arthur
Longfors. P., 1824. P. 45). Характерна она и для "женских песен" труверов.
Ср. также кансону Гаса Брюле "Quant je me gix dedans mon lit" ("Как только я
ложусь на свою постель...") (см.: Songs of the Trouvers. Ch. 106, 111),
почти дословно совпадающую с начальными строками сонета Л. Лабе: "Как только
я собираюсь / В своей постели (влажной от слез) получить желанный отдых".
2 Пошли мне, ночь, спасительную ложь! - Ср. у трубадура Арнаута де
Марейля (конец XII в.): "Длись без конца, мой сон, - исправь / Неутоленной
страсти явь!" (Пер. В. Дынник),
1 Когда главою, лаврами венчанной... - В оригинале букв.: "Когда я вижу
твою белокурую голову, увенчанную / Зеленым лавром..."- зачин, характерный
для описания идеальной красоты возлюбленной в поэзии Петрарки и
петраркистов.
Подробно о клишированности этих описаний в лирике Возрождения см.:
Giudici E. Louise Labe е l'Ecole lyonnaise". Napoli, 1964. Note 107.
Добавим, что этот зачин приметен и в куртуазной поэзии. Ср. у Готье де
Даржьеса: "Qui voit sa crigne bloie, // Que semble qu'el soit d'or" ("Кто
видит ее белокурые волосы, / Которые кажутся сделаны из золота"). См.: Songs
of the Trouvers. Ch. 112. III, 1-2.
2 И скалам и деревьям повелишь // Идти вслед за тобой... - скрытое
сравнение О. де Маньи, которому адресован сонет, с Орфеем. Ср. у Горация
(Оды. I, 24, 14), где о его пении сказано: "Чьим напевом внимал бор
зачарованный" (Пер О. Румера).
1 О нежный взор, обитель красоты... - О зарождении любовного чувства
через зрение см. примеч. 104 к "Спору Безумия и Амура". Ср. у Петрарки
(сонет CCLIII, 1): "О сладкий взгляд, о ласковая речь" (Пер. А. Эфроса).
2 Где сотни стрел, Амуром припасенных... - устойчивый образ любовной
поэзии Возрождения. Ср.: "Ou des Amours les fleches sont encloses" (где
Любви стрелы заключены) (Hansard. Amours (1553). Son. XLI, 4).
3 Увы, глаза и любящее сердце // Друг друга разучились понимать! - Э.
Джудичи вослед другим комментаторам сближает тему терцетов: с CCCLXIV
дизоном (v. 7-10) "Делии" Мориса Сэва:
Quant est du coeur, qui seul sans passion
Avec toy incessamment demeure,
Il est bien loin de perturbation,
Et rid en soy de ce que l'oeil pleura.
(А сердце, ведь оно одно бесстрастно,
Оно от треволнений так далеко,
С тобою только находясь всечасно,
Смеясь на тем, над чем рыдает око.)
Мотив противоречия глаз и сердца встречается и у труверов. Ср. у Готье де
Даржьеса в кансоне "Приятство мечтаний..." (строфа 2, пер. А. Парина /
Прекрасная Дама. Из средневековой лирики. М., 1984. С. 169); он является
центральной темой "Спора Сердца и Ока" Мишо Тайевана (1395-1458) и баллад
(III, VI, VIII, XLV, LV, LI, LXV, LXXIII, XCVI, CXII), песен (LIII, LXX) и
рондо (LIII, LXXIII, XGIV, CXXI, CLXXXIX, CCXLII, CCLXXXVIII) Карла
Орлеанского. Ср. также разработку этого мотива в 46-м сонете Шекспира "Мой
глаз и сердце издавна в борьбе" (Пер. С. Маршака).
XII
1 О Лютня... - обращение к Лютне (Лире) - устойчивый мотив любовной
лирики Возрождения, восходящий к Пиидару (Пифийские песни. I, 1) и Горацию
(Оды. I, 32). Обращение к Лютне как свидетельнице и утешительнице страданий,
во французской поэзии до 1555 г. мы встречаем у Ронсара (Amours, 1552,
CXXII), Мориса Сэва (Delie ...Diz. CCCXLIV) и у Понтюса де Тийара в XXIII
сонете 1-й книги "Любовных заблуждений" (1549), с которым ближе всего может
быть соотнесен катрен сонета Луизы Лабе. Ср. "Leut, seul temoing et fidel
confort / De mes soupirs et travaux languissans: / De qui souvant les
accords ravissans / M'ont fait souffrir..." ("Лютня, свидетель верный и
надежная поддержка / Моим воздыханиям и томительным мученьям: / Чьи звуки
сладостные часто // Заставляли меня страдать...") Комментаторы полагают, что
сходство это объясняется влиянием П. де Тийара (см.: Giudici E. Р. 181).
Однако лексически и интонационно вышеприведенные строки сонета П. де Тийара
резко отличны, на наш взгляд, от возвышенного неоплатонизма и темноты стиля
первых его поэтических сборников. Вот почему, если учесть частые общения П.
де Тийара с лионской поэтессой (см. его стихи в "Сочинениях разных
поэтов...", с. 118, можно предположить в его сонете следы воздействия
"простосердечия" слога Л. Лабе.
2 Ее исхода сладостного ждать... - Букв, в тексте сказано: "И от
сладостной муки надеяться на сладостный исход" ("Et d'tm dous mal douce fin
esperer"). Ср. у Петрарки в сонете CLIII "Dolce mal, dolce affano..."
("Сладостная мука, сладостная боль...") "Сладостная мука" - поэтическое
клише, почерпнутое Петраркой в любовных кансонах трубадуров, но восходящее
через римских элогиков к раннегреческим лирикам.
1 Эврипа... - См. примеч. 84 к "Спору Безумия и Амура".
2 Как льнут к ограде лозы винограда". - Это сравнение несомненно
навеяно Иоанном Секундом (Поцелуи. 2, 1-12):
Как виноградная льнет лоза к соседнему вязу
Или, виясь по ясеню
Стройному, руки свои бесконечные плющ простирает, -
Неера, если б так же ты
Цепко к шее моей могла прижиматься руками;
Неера, если б так же я
Белую грудь твою мог оплетать непрестанно объятьем,
Всечасно целовать тебя, -
То ни Церера тогда, ни забота о друге Лиее,
Ни слов забвенье сладостных
Не оторвали б меня, моя жизнь, от губ твоих алых, -
Но умерли б в лобзаниях мы...
Пер. С. Шервинского
3 Я встречу смерть счастливей, чем жила. - Схожий образ есть у
Петрарки: "...М'e piu саго il morir, che'l viver" ("Мне слаще умереть, чем
шить". Canz. CCXXVII, 15"), М. де Сен-Желе: "Et j'aurais mieux en la mort
qu'en la vie" ("Мне в смерти лучше будет, чем в жизни") (см.: O'Connor D. Р.
161). Ср. строки 14-15 сонета "К портрету Дамы Луизы Лабе" (с. 119 наст.
изд.).
1 Этот сонет признан совершенным по своей уникальной гармоничности
структуры, оригинальности темы и образов. Э. Джудичи (р. 184) констатирует:
"Как это ни покажется удивительным, никто не может указать никакого точного
источника этого сонета... который напомнил Ж. Мореасу куртуазные кансоны
Шатлена де Куси". У Ш. де Куси схожего мотива нами не обнаружено. Однако
можно предположить, какой мотивный фон стоит за катренами сонета: кроме
строк Петрарки "Пока седыми сплошь виски не станут, // Покуда не возьмут
свое года" и "Уже и слезы не бегут из глаз" (сонет LXXXIII, 1-2, 9, пер. Е.
Солоновича) возможна и реминисценция из баллады Жана Мешино (см. примеч. 77
к "Спору Безумия и Амура"): "Plus ne voy rien qui reconfort me donne" ("He
вижу больше ничего, что было б мне поддержкой"), где перечисляется то, что
им утрачено из-за разлуки с возлюбленной: "Мой голос больше не имеет ни
звука сильного, ни внятности" (Plus n'a ma voix bon accort ni accent), "Я
умереть хочу, и Разум с этим соглашается" ("Plus veuil mourir, et Raison s'y
consent"), "Уменья больше нет ни радоваться, ни смеяться" ("Plus n'ay
mestier de jouir ni de rire"). Этот сонет Л. Лабе стал источником LXXIV
сонета "Вздохов" Маньи.
2 Я не хочу найти, в земле покой... - В оригинале: "Я вовсе еще не хочу
умирать". Эта строка стала отправным мотивом знаменитой элегии Андре Шенье
"Юная пленница" ("La Jeune Captive"). Полагаем, что она была источником и
6-й строфы его стихотворения "О Версаль, о леса..." ("О Versailles, б
bois...").
1 Зефир плывет над спящею землею... - Ср. тему катренов с СССХ сонетом
Петрарки: "Опять Зефир подул - и потеплело" (Пер. Б. Солоновича).
2 Вот Нимфы при Луне... - реминисценция из Горация (Оды. I, 4, с. 5-6):
Вот и Венере вослед сплетаются в нежном хороводе
В сиянье лунном Грации и Нимфы.
Пер. А. Семенова-Тянь Шанского
1 Лишь только град и ливень грозовой... - Тема катренов развивает
поэтический топос смены природных состояний, восходящий к Горацию (Оды. II,
9):
Не век над полем небу туманиться,
Не век носиться ветру над Каспием,
Кружа неистовые бури;
И не навек, дорогой мой Вальгий,
Окован стужей берег Армении...
Пер. Т. Казмичевой
Этот мотив часто встречается и во французской лирике Возрождения: у Ронсара
(Amours, 1552. Son. CLXVI), Мориса Сэва (Delie... Diz. V) и мн. др.
Подробно об этом см.: Giudici Т. М. Sceve poeta della "Delie". Napoli, 1969.
P. 127, 255- 257.
2 Блеснет Селены профиль заостренный... - См. примеч. 6 к Элегии II.
3 Парфянин хитрый, в бегство обращенный / Врага разил так дерзкою
стрелой. - Букв. в тексте: "Когда встарь Парфянин вел бой, / Он отбегал и
выпускал стрелу" - имеется в виду способ парфян сражаться, убегая от врага,
посылая при этом неожиданно в него стрелы. Ср. у Горация: "...боится <...>
Солдат - парфянских стрел и отбега вспять" (Оды. II, 13, 17. Пер. Г,
Церетели).
1 Бегу селений, храмов, площадей... - Многие комментаторы (Брего дю Лю,
Бланшемен, О'Коннор, Джудичи) видят в этом катрене отдаленную реминисценцию
XXXV сонета Петрарки "Задумчивый, медлительный шагаю..." (Пер. Ю.
Верховского). Однако это сопоставление нам кажется сомнительным. Скорее в
катренах Л. Лабе в трансформированном виде звучит мотив бегства от суетности
города 2-го эпода Горация: "Блажен лишь тот, кто, суеты не ведая...",
которому подражали многие поэты Возрождения.
1 Этот сонет, так же как и XIII и XIV сонеты, считается одним из
шедевров любовной лирики эпохи, прежде всего как наивысшее выражение
любовной страсти. Г. Кольте, один из первых биографов Лабе, писал в 1624 г.,
желая оправдать откровенную чувственность этого сонета: "Эти строки ничего
не скажут тем, кто захочет прочесть их, стоя на принципах морали и религии.
Чтобы судить о них более благосклонно, их следует рассматривать лишь как
Поэтические вольности" (Colletet G. Vies de poetes francais. P., 1873. T.
IV. P. 85). Сама Л. Лабе как бы сознательно "упрятала" вольности сонета в
конвенциональный для поэзии Возрождения жанр "поцелуя", введенный И.
Секундой, которому подражали Ронсар, Дю Белле, Белло, Баиф и др. Л. Лабе
контаминирует строки из III, X и XIII стихотворений его цикла; ср.:
"Девушка, милая, мне поцелуй подари! - говорил я. - Не поцелуй подаренный,
но то, что желанье даешь ты / Мне поцелуев еще, - вот что плачевно, мой
свет" (III, I, 5-6); "Или ж обоим душой разливаться в теле другого // В миг,
когда пред концом изнемогает любовь" (X, 13-14); "...приникай губами к губам
моим крепко! / Пусть витает двух дух постоянно один" (XIII, 19-20) (Пер. С.
Шервинского). Мотив "счета" поцелуев, присутствующий и у Иоанна Секунда (VI,
VII, IX, XV), восходит к стихотворению Катулла к Лесбии:
Так целуй же меня раз сто и двести,
Больше, тысячу раз и снова сотню,
Снова тысячу раз и сотню снова.
Пер. А. Пиотровского
Текстуально не совпадая ни с одним из стихов ворений Иоанна Секунда, Л. Лабе
соединяет мотив разнообразия поцелуев с центральной для нее темой "любви и
безумия", столь характерной и для куртуазной лирики.
2 Тебе - жар поцелуя четверного... - Букв.: "Тебе я возвращу четыре
<поцелуя> более жарких, чем угль горящий" (Je t'en rendray quatre plus chaus
que braise). Это сравнение есть и у Дю Белле в "Оливе" (son. XLIV), но оно
часто встречается и в кансонах труверов. Ср. у Рауля де Суассон: "Et cele
m'est au cuer si enbrasee // Que je la sent plus chaude et plus isnele //
C'onques ne fis ne brese n'estancele" ("И она так разожгла сердце, / Что я
его ощутил более жарким и быстрым, I/ Чем может быть угль горящий или
искры"). См.: Songs of the Trouvers. Ch. 156. V, 3-5.
3 Мы будем и в любимом и собой... - "В XVIII сонете, - пишет О'Коннор,
- где Луиза Лабе более, чем в каком-либо другом стихотворении, отдается
созерцанию чувственной любви, мы тем не менее находим идею, столь дорогую
неоплатоникам: идею двух душ, становящихся одной от чувства, которое их
объединяет" (р. 146). Эта идея Платона, равно как и миф об андрогинах (см.
примеч. 33 к "Спору Безумия и Амура"), воспринятая М. Фичино (Комментарии к
Пиру. II, VIII), Леоном Евреем (Диалоги о Любви) и мн. др., одушевляла и
неоплатонических поэтов Возрождения. Ср. у Антуана Эроэ в "Совершенной
подруге":
О cueurs heureux! о felicite d'eulx,
Quand pour ung seul on en recouvre deux.
O beau mourir pour en celuy revivre.
(О счастливые сердца! о их блаженство,
Когда вместо одного открывают двоих.
О сладостная смерть, чтобы в другом воскреснуть.)
Однако эта идея у Л. Лабе сильно приглушена именно "созерцанием чувственной
любви".
4 ...Лишь если волю дам желанью. ? Букв. в тексте трудно переводимая
строка "Если я как бы в стремительном порыве не выйду из самой себя ("Si
hors de moi ne fay quelque saillie"). Источники этой строки комментаторами
не указываются. Интересно, что схожий образ в разных вариациях встречается в
песнях труверов в описаниях религиозного экстаза. Ср. "Ne me puis tenir, tel
joie m'estancella" ("Я вырываюсь из самой себя, так опьяняет меня радость").
См.: Songs of the Trouvers. Ch. 69. S. 2.
1 Брего дю Лю, Ж. Мореас, В.-Л. Сонье, Э. Джудучи и др. видят источник
этого сонета в одах Анакреона, латинский перевод которого был издан Анри
Этьеном в 1554 г. Однако никаких конкретных параллелей они при этом не
приводят (см.: Giudici E. Р. 189). На наш взгляд, сонет Луизы Лабе - это
редкий в поэзии ее времени тип такого "подражания древним", когда
имитируется общий стиль, интонация в данном случае того, что потом будет
именоваться "анакреонтикой", но без каких-либо текстуальных заимствований.
При этом Л. Лабе изобретает и новый мифологический сюжет.
1 Мне предсказали... - Мотив предсказания фатальной любви встречается у
Бембо, Саннадзаро (см.: Gindici E. Р. 190). Добавим, что он звучит и в
любовных кансонах труверов. Ср. у Тибо Шампанского: "La prophete dit voir,
qui pas me ment" ("Предсказательница, которая мне не солгала, сказала").
См.: Songs of the Trouvers. Ch. 141. IV.
1 Ни один комментатор не нашел прямого или косвенного источника этого
сонета. Полагаем, что Л. Лабе перевела в вопросительные конструкции клише
куртуазных и петраркистских описаний возлюбленной - сладостный взгляд,
который посылает неизлечимые раны, красота волос, очарование пения и игры на
лютне, любезность и т. д., упрятав тем самым конвенциональный фон. А в
терцетах ею намечена тема, которая получит наивысшее свое воплощение в 130-м
сонете Шекспира ("Ее глаза на звезды не похожи..." Пер. С. Маршака),
который, возможно, был знаком с творчеством лионской поэтессы.
1 Любимой лик... - т. е. гелиотропа (по-фр. женск. рода), в который
превратилась Клития (в греч. миф. дочь Океана и Титаниды Тефиды),
воспылавшая неразделенной страстью к Гелиосу (богу Солнца). Не могши отвести
от него взора, она поворачивала голову вослед ходу Солнца, вросла в землю и
стала цветком, название которого букв, означает "кто поворачивается к
солнцу" (heliotropium). См.: Овидий. Метаморфозы. IV, 256-270.
2 ...сестра его... - т. е. Луна (Селена). Имеется в виду миф о любви
Селены к прекрасному юноше Эндимиону, к которому она приходила ночью в
Латмийскую пещеру. Л. Лабе явно ориентировалась во 2-3-й строках на
Проперция (II, XV, 15): "Наг был Эндимион, когда Феба сестрой овладел он"
(Пер. Л. Остроумова). Ср. строки из сонета 70-х годов Жоделя (1532-1573):
"Heureux te fit la Lime, Endymion, alors / Que tant de tant de nuict sa
bouche a toi se vint rejoindre" ("Счастливым сделала тебя Луна, Эндимион,
тогда, / Когда столько ночей ее уста прижимались к тебе") (Jodelle E.
Oeuvres completes / Ed. Е. Balmas. P., 1968. Т. 11. P. 388).
3 Юпитер о минувших днях грустит... - т.е. о времени, когда он любил
земных женщин (см. примеч. 6 "Спору").
4 Гармонией небесною полно... - Букв.: "Вот Неба могущественная
гармония, / Которая божественные души связует воедино". Противопоставление
гармонии мира и дисгармонии влюбленного мы встречаем у Бернарта де
Вентадорна.
Ср.:
Е je tuih el mon garan
desoz la chapa del eel
eron en un sol tropel,
for d'una non ai talan.
("И если все существа в мира
под плащом неба
живут, связанные воедино,
я лишь к одной (женщине) влеком желаньем")
(Bernart de Ventadour. Ch. 43. II, 1-4).
1 Источники, к которым пытаются возвести этот сонет, сомнительны, так
как указываемые отдаленные соответствия со строками Маньи, Боккаччо, Сэва не
выходят за рамки клише типа "золото волос", "глаза-солнце" и др. (см.:
Giudici Е. Р. 192). Пожалуй, лишь одна реминисценция CXXIX канцоны (v.
63-65) Петрарки, может быть, определила тему и интонацию заключительного
терцета у Лабе: "Шепчу: "Смотри туда, / Где, может, по тебе истосковалась, /
Как ты по ней, любимая моя"". (Пер. Е, Со-лоновича).
Этот сонет возвращает нас к теме Элегии I. О его роли в структуре книги
Л. Лабе см. нашу статью (с. 217). Э. Джудичи сближает зачин сонета с
популярной песней, положенной на музыку в 1529 г.:
Ayez pitie du grand mal que j'endure
Pour vous servis sans me vouloir blamer,
Amour vous peult comme moy faire aymer
Et du passe faire payer l'usure.
(Имейте жалость к великому горю, что я терплю,
И, не хуля меня, урок себе извлеките:
Амур и вас, как и меня, заставит полюбить
И за прошлое заставит заплатить сторицей.)
Однако эта тема, звучащая и в III элегии, характерна для песен
трубадуров и труверов (см. примеч. 1 к Элегии III). См. также: Songs of the
Trouvers. Ch. 48. Ill; Ch. 105. IV, 1-4; V.
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ ЛУИЗЕ ЛАБЕ
Жан Пернетти в своей книге "Изыскания, долженствующие послужить для
истории Лиона, или Достопамятные Лионцы" (Pernetti J. Recherches pour servir
a l'histoire de Lyon ou Les Lyonnois dignes de memoire. Lyon, 1757) писал,
что один из его друзей видел у Клода Менестрие, известного специалиста по
истории Лиона, много рукописей стихов Луизы Лабе, которые были утеряны после
его смерти. Очевидно, что кроме стихотворений, которые лионская поэтесса
включила в свою книгу, ею было написано еще много других, в частности на
латинском языке (см.: Pernetti J. Op. cit. P. 352).
Первое из стихотворений было найдено Э. Тюркети. Оно было написано без
знаков препинания и без указания имени автора на форзаце греко-латинского
издания Никандра (Никандр из Колофона, греч. поэт и ученый III в. н. э.).
Опубликовано Э. Тюркети в "Бюллетене библиофила" в 1860 г. (Bulletin du
Bibliophile. P., 1860. P. 1637). А в 1875 г. Проспер Бланшемен добавил к
нему еще два, извлеченных им из сборника О. де Маньи "Любовные
стихотворения" ("Amours", 1553): "Сонет к Оливье де Маньи", которым
открывался цикл его стихов, и "На могилу Гюго Салеля", фигурирующего в
сборнике Маньи под названием "Кастианира Оливье де Маньи - на могилу Гюга
Селеля". Если касательно "Сонета к Оливье де Маньи" и "Сонета Прекрасной К."
с большей вероятностью можно утверждать, что они принадлежат Л. Лабе, так
как конечная строка первого - "Comme de luy je fis ample conqueste" ("Как и
над ним я одержала полную победу") - весьма схожа с заключительным стихом VI
сонета лионской поэтессы - "Qu'en peu de terns feray grande conqueste" ("Что
в скором времени я одержу великую победу"), а второе, название которого
может интерпретироваться и как "Сонет Прекрасной Канатчицы", лексически и
интонационно действительно напоминает стиль лионской поэтессы, то авторство
Луизы Лабе в отношении последнего стихотворения большинством исследователей
считается наиболее сомнительным, ибо отождествление Луизы Лабе с
Кастианирой, героиней любовного цикла Маньи, не представляется им вполне
обоснованным. Впрочем, портрет Кастианиры на обложке "Любовных
стихотворений" О. де Маньи (см. с. XXIII), имеет много общего с гравюрой
Воэрьо, выполненной двумя годами позднее (см. примеч. 1 к стих. "К портрету
Дамы Луизы Лабе".
Гюг Салель(Hugues Salel ?-1553) - гуманист, ученый, поэт (в 1540 г.
вышел сборник его поэзии "Oeuvres") и переводчик античных авторов, главный
дворецкий короля Франциска I с придворный капеллан Маргариты Наваррской. Был
покровителем О. де Маньи, которого по завещанию оставил своим
душеприказчиком; восхищался талантом Рабле, поощрял деятельность поэтов
Плеяды (Дю Белле, Ронсара, Баифа), был дружен с Э. Доле. Вышеупомянутый
сборник "Любовных стихотворений" О. де Маньи предварялся рядом стихотворений
в честь его автора, среди которых был и сонет Г. Салеля. Более чем вероятно,
что он, посещавший Лион вместе с королевским двором, был лично знаком с
Луизой Лабэ.
И. Ю. Подгаецкая
Last-modified: Wed, 15 Feb 2006 06:02:24 GMT