друг, И Кютона, горько плачуща; Шум ли волн морских мне слышится Или то они беседуют? Тоскар Бурна ночь была и пасмурна. Ветры, яростно ревущие, Исторгали дубы с корнями. Страшно море волновалося, И утесы белой пеною Волн кипящих окроплялися. Небо рдело молний пламенем, Некий призрак на брегу стоял И, безмолвный, лил источник слез, Ветр одежду развевал на нем, Из седых туманов тканную; Старцем призрак сей казался мне, Полным думы и уныния. Феркут О Тоскар! то был родитель твой; Смерти вестник злополучный он; Так на Кромле пред падением Он явился Маронанновым. О Уллин! о гробы праотцев! Мы вовеки не увидим вас. Не для нас вы зеленеете, Холмы родины любезныя! Не для нас журчите сладостно, Вы родны струи, лазоревы! Не для нас, златое солнце, ты В красоте своей сияешь всей! Глас Селамской арфы сладостен, И приятен звероловца крик, В камнях Кромлы раздающийся; А вокруг нас море бурное Преграждает нам к исходу путь, Волны плещут чрез утесы в нас, Мы трепещем, в страхе утра ждем. Тоскар Где же мужество, Феркут, твое? Или старость седовласая У тебя его похитила? Дух опасность веселила твой, Взор пылал твой брани пламенем; Или пламень сей угас в тебе? Наши деды и отцы, Феркут, Страха, ужаса не ведали! Зри, спокойно море бурное, Стихли ветры, стихли буйные, Волны чуть переливаются, Исчезают ночи сумраки, Скоро влажный запылает дол От лучей денницы утренних. Там, где Мора возвышается, Я с весельем поднял парусы, Остров волн был на пути моем, Я узрел на нем Рюмара дщерь, Звероловицу узрел младу; Против скачущих Итоны серн Напрягала лук тугой она. Луч златый денницы - взор ее, Кромлы снег - полуоткрыта грудь, Пламя вспыхнуло в душе моей, Пленник стал я красоты ее; Но она слезами горькими Отвечает на любовь мою, Ей Конлат один мечтается. Чем могу, Кютона милая, Возвратить тебе спокойствие? Кютона Там, где волны разбиваются Об ардвенский, каменистый брег, Где пасутся серны робкие, Там Конлат к своей возлюбленной С башен Моры устремляет взор. Дщери ловли возвратилися, Очи долу их потуплены. "Где Кютона?" - вопрошает он; Нет ответа на слова его. Мой покой, мое веселие На ардвенском берегу живут. Тоскар Так, они с тобою будут жить, Я Конлату возвращу тебя. Друг Тоскару твой возлюбленный, Три дни был я угощаем им. Вейте, ветры легкокрылые, С берегов Уллина злачного, И к Ардвену каменистому Распрострите паруса мои; Там, Кютона, ты останешься! Но печаль затмит Тоскара взор. Я в пещере мрачной скроюся, Ветр пустынный во полуночи Потрясет древа дубравные; Я проснуся и подумаю, Не Кютоны ли глас слышится? Но мечтанье! волны делят нас; Ты в объятиях Конлатовых. Кютона Что за облак, зрю, несется там, И чьи тени восседят на нем? Вижу сгибы их туманных риз, Тени предков узнаю своих. О Рюмар! Когда увяну я? Я предчувствую, мой близок час, Час, в который скроет гроб меня! Ах! увижусь ли с возлюбленным? Оссиан Так, Кютона, ты увидишься! Он на черном корабле своем Рассекает волны синие. Смерть Тоскара на мече его, Но и сам Конлат из ребр своих Точит кровь струей багровою. Зрю, покрытый смертной бледностью, Удержать он хочет крови ток. Где ты? где ты, дщерь Рюмарова? Умирает твой возлюбленный, Но видение сокрылося, Я не зрю вождей вокруг себя. Чада племени грядущего! Барды! вспомните Конлата смерть, И оплачьте дней конец его; Он увял, как цвет, безвременно. В море мрачность и безмолвие; Пыльный щит героя падшего Обагрен явился кровию. Мать взглянула на кровавый щит И узнала, что героя нет; Камни Моры отзываются На рыданья нежной матери. Ты ль, Кютона, ты ль на камени Бездыханным приседишь вождям? Ночь на холм спустилась темная, Воссияла утра вновь краса; Но героям не воздвигнут гроб. Птицы хищные слетаются, Ты, Кютона, отгоняешь их! Не смыкает сон очей твоих, Ты бледна, как влажно облако. В третий день Фингала ратники Бездыханну обрели ее И воздвигли двум героям гроб. Дщерь Рюмара близ Конлата спит. Ты воспет уже, сын Морния! Не являйся в сновиденьях мне! Сон бежит от старца дряхлого При твоем, Конлат, пришествии. Ах! почто изгладить, други, вас Не могу из слабой памяти, До свидания на облаках? Близок, близок день сей радостный, Скоро, утро, воссияешь ты Над могилой Оссиановой! Скоро я узрю друзей моих! 1806 Ф. Ф. Иванов ПЛАЧ МИНВАНЫ ИЗ ОССИАНА С сердцем, грустию исполненным, И с лицеи, от слез зардевшимся, Ждет Минвана белогрудая Мила друга с поля ратного, С поля ратного, кровавого. Поминутно обращает взор К морю синему, туманному. Там лишь волны с тихим ропотом Плещут в дикий камень берега И уныние родят в душе... Вдалеке знамена взвеяли; Сердце дрогнуло, забилося, Слезы вдруг остановилися, Взор вперился, неподвижен стал, И дыханье притаилося. Приближались тихо ратники; Рино верные товарищи Стройно все текли в безмолвии; Долу очи их потуплены - В них печаль изображалася. У Минваны сердце сжалося, Закипело и вдруг замерло... Ах! неужели то предчувствие Бед, мучений, злополучия?.. Тут герои прослезилися, И один из них, вздохнув, сказал: "О Минвана белогрудая! Не ходи ты в ночь туманную На крутой брег моря синего; Не склоняй ты уха чуткого Ко зыбучим, ко немым волнам: Не промолвят речи сладостной, Страстна сердца не обрадуют! О Минвана! не сиди одна У покрыта камня мхом седым! Ах! не жди ты друга милого; Красны дни твои промчалися... Рино храброго не зреть тебе! Тень его взнеслась на облако; Голос тихий там с зефирами У потока мы уж слышали И на холме во траве густой, Будто громы из багровых туч На младое пали дерево, И сребристый лист посыпался С ветвей, только распустившихся". Так Минвану поразила весть, - Подкосились ноги быстрые, Пот холодный, будто град, с лица Покатился на высоку грудь. "Так не стало сына юного, Сына храброго Фингалова?.. Половина сердца убыло У Минваны злополучныя!.. Да рука, его сразившая, Не обнимет вечно милыя! Пусть рукою той кровавою Очи всех родных закроются!.. Но отрада ль то для бедныя? Ах! теперь я, как пустынный холм, На котором век туман лежит! Ах! одна я на сырой земле! Дни постылы! жизнь несносная!.. Нет, недолго мне здесь мучиться... Ветры буйные, пустынные! Я недолго буду смешивать В дебрях стон мой с вашим посвистом! Побегу на поле ратное, Где лежит мой друг поверженный. Хоть в слезах пути не взвижу я, Сердце к другу доведет меня. Припаду там к телу хладному, И прижмусь к устам запекшимся И слезами смою кровь с лица. Что я вижу? ах! оружия!.. Их несут твои товарищи; Щит, на полы пересеченный, Меч булатный переломленный, Остра сталь копья притуплена, Каленых стрел во колчане нет, Лук упругий твой распущен зрю; Ветр играет тетивой его... На заре уж не воспрянешь ты От глубока сна, мой милый друг!.. Твои легкие псы верные Не услышат сладка голоса, На ловитву их зовущего! Серна будет спать в беспечности На покате холма ближнего! Все тропинки зарастут травой К дому друга опустелому, И на ложе лишь совьет гнездо Птица веща полунощная; Крик ее встревожит путника Средь осенней ночи темныя. О мой Рино, друг возлюбленный! Льзя ль Минване пережить тебя? Нет! - иду, бегу, лечу к тебе, И, повергнувшись на грудь твою, Я вздохну - вздохну в последний раз! О мои подруги юные! Не ходите по следам моим, При согласном сладком пении Не ищите вы несчастныя. Ваших песней не услышу я - Я умру подле любезного". 1807 Д. П. Глебов КРОМА ПОЭМА ИЗ ОССИАНА Мальвина Так! я слышу голос милого, Хоть и редко он является Мне в полуночных мечтаниях! О родители Оскаровы! Отворите двери облачны, Двери терема воздушного, Чтоб Мальвину вам принять к себе! Мне недавно в сновидении Тайный голос возвестил про то, И я стражду в нетерпении. Ветры буйные, осенние! Что оставили вы озеро, Прилетели в сей унылый лес? Пошумели - и исчезла тень. Но Мальвина ясно видела, Как одежда привидения, Ярким солнцем позлащенная, Тихим ветром колебалася. Так! был это голос милого, Хоть и редко он является Мне в полуночных мечтаниях! Ах, Оскар! ты будешь вечно жить У Мальвины в сердце страждущем! Я вздыхаю с светом утренним, Слезы лью с зарей вечернею, Как ты жив был, друг бесценный мой! Я цвела, как древо юное. Нет тебя - и вянет молодость, Как цветок от ветра знойного. Дни весенни возвратилися; Но погода благотворная Не придаст мне силы прежния: Я хожу с главой поникшею И ищу уединения Посреди жилища горести. Видев то подруги нежные, Взявши арфы златострунные, Заиграли с той надеждою, Что рассеют мрак души моей; Но Мальвина все печалилась, Проливала слезы горькие. Оссиан О Мальвина, дочь любезная, Как меня твой голос трогает! Верно ты в своем мечтании, В сне глубоком погруженная, Песнь умерших бардов слушала, И, внимая, повторяла их? О Мальвина! голос сладок твой; Но терзает сердце горестью, А печаль с душой расстроенной Пресекают жизнь невидимо! Так лучи светила дневного Жгут цветок - и засыхает он. Дочь моя! склони свой слух теперь К песням барда поседевшего, Я хочу, хочу воспеть тебе Дни щастливы своей младости. На брегу крутом возвышенном Видны были башни древние Замка мрачного, унылого, Где Кротар, известный мужеством, Мирно проводил дни старости. Вдруг Ротмар с своею ратию Вознамерился взять замок тот. Слух сей был Фингалу горестен, Он Кротару был сотрудником В знаменитых его подвигах, И желая защитить его, Тотчас дал мне приказание К Инисфалу плыть немедленно. Повинуяся родителю, Прибыл я к Кротару с скоростью. Как был трогателен вид его! Я застал его сидящего Посреди оружий прадедов, Быв лишен драгого зрения; Волосы уж поседевшие Рассыпались по плечам его. И в сем жалком положении Он дрожащим слабым голосом Пел протекшие дни младости. Лишь услышал звук оружия, Он встает, собравшись с силами, Простирает руки слабые И приветствует сим образом Сына своего сотрудника: "Ах, почто уже не в силах я Действовать своим оружием, Как я прежде ратоборствовал В взорах твоего родителя? Он гремел - и я прославился! Царь Морвены наградил меня, Дав мне щит Калтара сильного, Им на битве пораженного. Ты увидишь на стене его. Ах, почто лишен я зрения, Не могу я рассмотреть тебя? О друзья! се к нам герой пришел, Уготовьте ему пиршество. Барды! пойте, веселитеся". Пир готов - и арфы звучные Изъявляют радость песнями; Ио та радость может слабо скрыть Грусть, сердцами одолевшую. Так сребристый, бледный луч луны Светит лишь поверхность облака, Не проникнув густоту его. Лишь умолкли песни громкие, Кромы царь возвысил голос свой, Пресекавшийся рыданием: "Сын Фингалов! замечаешь ли Грусть, унынье в моем тереме? Ах, я прежде сам не сетовал, Когда верны мои воины Были живы - побеждали всех; Когда сын еще мой был со мной... Но сокрылося светило то, Пал герой сей на сражении, Защищаючи родителя. Вот как было происшествие: Тромла вождь Ротмар, услышавши, Что Кротар лишился зрения, Что его рука покоится, Нападает из тщеславия На моих отважных воинов. Закипев досадой, мщением, Я беру свое оружие; Но что сделать мог без зрения? Я предался сильной горести И напрасно призывал к себе Дни своей протекшей младости! Тут мой юный сын, увидевши Мои слезы и смущения, Утешает уверением, Что он в силах напрягать свой лук, Что он в силах защищать меня. Быв доволен его рвением, Отпустил я сына милого В бой с Ротмаром побеждающим. Он летит к нему - сражается, И Ротмар ударом гибельным Поражает его на поле!.. И Ротмар убийца злобный сей Продолжает путь свой в замок мой! "Нет, - сказал я громким голосом, - Не страшусь Ротмара гордого!" Тут схватил я копье острое, Собрал храбрых моих ратников, И пошли к Ротмару в ночь же ту. При восходе солнца красного Вдруг долина нам открылася, Где Ротмар с своей дружиною Дожидался утра тихого, Чтоб итти к Кротару старому. Мы идем... и с сильной яростью Нападаем на врагов своих; Поражаю и... Ротмара нет!.. Солнце к западу клонилося, Как принес его оружие Старцу, горестью стесненному; Он, не верив, осязал его, И Кротар предался радости. Ратоборцы съединяются, Пиршество возобновляется, И победы чаша носится; Барды все с душою пламенной Прославляют победителя. Ночь проходит - и спокойствие Все вкушают с безопасностью, Нет врага! Ротмара не было. При несении ж убитого, Сына бедного Кротарова, На его жилище тесное Я воспел весь подвиг юноши; А Кротар тут гроб сопутствовал С видом радостным в молчании; Как окончил же я песнь свою, Торжествуя говорил он мне: "Оссиан! поздравь, поздравь меня, Сын мой кончил жизнь со славою, Он на брани с смертью встретился. Счастлив тот, кто млад оставя свет, Оставляет имя громкое; Его память знаменитая Воспоется в песнях бардами, А младые красны девушки Будут вечно слезы лить о нем. Смерть такую и сравнить нельзя С смертью мужа состаревшего! Старец, видя славу дней своих, Угасающу в забвении, Умирает в неизвестности; Радость окружает гроб его, И над прахом ставят памятник Без пролития слез горести. Счастлив, счастлив, повторяю я, Кто еще в цветущей младости Умирает с громкой славою". 1809 П. А. Катенин ПЕСНИ В СЕЛЬМЕ ИЗ ОССИАНА Вечерняя звезда, подруга тихой нощи! Чей лик, свечою вдруг блеснувший из-за рощи, Сияньем радует лазурны небеса, Безоблачных полей светило и краса! Что взор склоняет твой в безмолвные долины? Ветр шумный смолк; поток, прорывшийся в пучины, Чуть льется; и к стопам прибрежныя скалы Ласкаются, смирясь, сребристые валы. Лишь гаснущей зари лучом еще златимый. Жужжит крылатый рой, по воздуху носимый; Лишь изредка пахнув от западной страны, Промчится ветерок средь общей тишины. О лучезарная! скажи: небес с вершины Что взор склоняет твой в безмолвные долины? Но ты, уже пройдя синеющийся свод, С улыбкой клонишься на лоно резвых вод; Они стекаются, вокруг тебя играют И волосы твои златые омывают. Прости, прекрасная! огонь твоих лучей Потщусь я заменить огнем души моей. - Чьи тени восстают ко мне с холмов могильных? Друзья почившие: Фингал, предтеча сильных, И барды славные, певец скорбей Альпин, Минона нежная и Рино, и Уллин. О сколь, друзья мои, вы много пременились Со дней счастливых тех, как в Сельму мы сходились, И пеньем спорили и стройных арф игрой, Подобясь ветеркам, когда они весной По зыблющим цветам пестреющего луга Порхают и шумят, воюя друг на друга. - На торжестве таком пришла Минона к нам, Небрежно волосы раскинув по плечам, И слезы по лицу прекрасному струились. Тогда, узрев ее, все жалостью смутились Герои сильные; но арфу вдруг взяла И в песни Кольму нам на память привела. Она Сальгара ждет; до ночи возвратиться Сальгар ей обещал; но мрак уже густится, И солнце скрылось; вкруг в пустыне тишина, И стонет на холме несчастная одна. Кольма Уже настала ночь; ветр хладный в поле свищет, И бурей вдалеке колеблются валы, И в поле диком взор убежища не сыщет. Источник пенистый, свергаясь со скалы, Дождями наводнен крутится по долине. Оставлена, одна в безлюдной я пустыне. - Восстань, луна! пролей на землю луч златой; Явите, звезды! мне ваш образ благотворной, И укажите путь до той пещеры горной, Где ловлей утомлен Сальгар почиет мой. Он там лежит, и псов вокруг усердных стая Отрежет и лук его и тул пернатых стрел; А я под древом здесь зову его, рыдая, И жду, чтобы его хоть голос долетел. Ах! ветров страшный рев, потоков шум унылый, Претят, чтобы достиг ко мне сей голос милый. - Почто же медлишь ты, Сальгар, любезный мой? Или забыл уже свое мне обещанье? Вот камень, древо: здесь назначил ты свиданье, И здесь я жду вотще, и нет тебя со мной. Сальгар! возлюбленный! увы! чтоб быть с тобою Рассталась с братом я, оставила отца; Мой род с твоим горят взаимною враждою, Лишь наши сей вражды не ведают сердца. Ветр буйный! укротись, твой шум меня терзает, И ты, о водопад! умолкни хоть на час. Сальгар! Сальгар! я здесь, здесь Кольма ожидает, Здесь камень, древо здесь... теряется мой глас. - Светлеет ночь; трава сребрится на долине, И по горам луны мелькает бледный свет; Но никого не зрю на серой их вершине, Не слышу лая псов, и там Сальгара нет. - Двух спящих воинов я в поле примечаю. Посмотрим: Боже мой! Сальгар и с ним мой брат! Вы примирилися, коль вместе вас встречаю... Несчастная! они убитые лежат. - Сальгар! почто убил ты брата мне любезна? А ты, мой брат! почто Сальгара умертвил? Потеря обоих равно для Кольмы слезна, И в сердце Кольмином равно ваш образ жил. Какой теперь я вас могу почтить хвалою? О брат! ты некогда бывал противным страх; А ты, прекраснейший в Морвеновых сынах, Сальгар! друзья мои! беседуйте со мною. Они безмолвны; жизнь слетела с их лица, И под рукой моей не бьются их сердца. О тени милые! хоть вы мне отвечайте: Не устрашит меня умерших даже глас. Куда сокрылись вы, отрадну весть подайте, Скажите, где искать, везде найду я вас; В которую идти пещеру мне велите? Но что! стенаю я, а вы, друзья, молчите. - Воссяду здесь одна я с грустию моей И утренней зари дождуся со слезами; Тогда могилу им усердными руками Изроют их друзья, и я возлягу в ней. Несчастной Кольмы жизнь как сон уж исчезает; И что ей жить, когда любезных боле нет? Близь тока, что с горы здесь шумно упадает, Глубоким сном она в средине их уснет. Лишь ночь сойдет с небес в своих покровах черных, И томная луна проглянет в облаках, Я буду здесь летать на крыльях ветров горных, Рыдая и стеня на хладных сих гробах. Услышит в хижине ловец мой глас унылой, Он устрашит его и вместе усладит; Придут сюда внимать плач Кольмы над могилой: Сей плач героев смерть и славу возвестит. Так песнь воспела нам прекрасная Минона, И не могли мы ей внимать без слез и стона; Всем Кольма грустная известна нам была, И вновь, казалося, в Миноне ожила. Тогда предстал Уллин и арфою златою Нам песнь Альпинову приятно повторил. О Рино! о Альпин! сколь чувством и душою Внимавших вам владеть ваш глас искусен был! Но вы покоитесь теперь в могилах мрачных; Песнь ваша не слышна ни на вершинах злачных, Ни моря на брегу, ни Сельмы во стенах: Молчанье царствует на наших торжествах. Сколь жалобно воспеть умели вы Морара! Меч юноши сего был остр, как меч Оскара, И духом он велик, как сильный был Фингал; Но смерти час пришел, и юноша сей пал, И восскорбел отец от тяжкого урона, И горько нежная восплакала Минона: Морару храброму сестра она была; Лишь песнь Уллинову печальную вняла, Как ясная луна пред бурей, удалилась. Под бардов перстами вдруг арфа оживилась, С Уллином вкупе я свой глас соединил, И песней наших звук гул звонко повторил. Рино Замолкнул буйный ветр, и хладный дождь пресекся, И неба весь обзор лучами вновь облекся, И солнцем озарен холм влажный засверкал, И быстрый водопад, стесненный между скал, То, пенясь, роется в глубокие стремнины, То, укротясь, журчит в излучинах долины. Ручей! шум вод твоих прельщает барда слух; Но более еще пленяется мой дух, Когда певец Альпин, годами убеленный, Возвысит в честь бойцам свой голос вдохновенный. О старец! отвечай: чей горестный урон В пустыне чествует твой сладкий сердцу стон? Так стонет ветр в лесу дремучем и дебристом, Так стонет вал седой при бреге каменистом. Альпин О мертвых плачу я, о Рино, бард младой! О юноша! ты днесь сияешь красотой, И крепостию сил ты многих превышаешь, И здравием цветешь; но смерть и ты познаешь, И медленно в крови потухнет жизни жар, И ты падешь, увы! как сильный пал Морар. На гроб печальный твой, пустыней окруженный, Воссядет изредка лишь путник утомленный; Светило дня лучей на Рина не прольет, И лука твоего никто не напряжет. Морар! хвала тебе: как ломит вихря сила Цвет польный, так врагов рука твоя ломила; Ты легкостию ног бег лани мог пресечь; Как молния сверкал, как гром разил твой меч; Твой глас подобен был источнику шумящу Иль грому дальнему, всем гибелью грозящу, И счета нет мужам, поверженным тобой. Но возвратясь с полей, дымящихся войной, Ты ближних радовал, не страшен и не злобен; С лица светилу дня ты был тогда подобен Иль в молчаливу ночь задумчивой луне; И вся душа твоя сияла в тишине, Как светла озера струи во время нощи, Когда почили сном и ветр, и степь, и рощи. Морар! и твой навек уже закрылся взор; Как глыба снежная, отломок вешних гор, Ты пал: безвестный рок! сколь ты ко всем неверен! Теперь лишь три шага, и ты, Морар, измерен. Обросший камень мхом, без листьев древний дуб Одни явят векам, что здесь зарыт твой труп; И не придет никто усердия слезами Почтить его, и гроб усеять твой цветами; Уже и мать твою в могилу отнесли, И дщерь Моргланова исчезла от земли. Но кто же старец сей, покрытый сединою, Согбенный над жезлом, трепещущей ногою Печально к нам идет? отец твой, о Морар! Тобой он жил, в тебе небесный видел дар, Тобой хвалился, знав, что на войне кровавой Ты первый юноша и силою и славой; А ныне слезную узнал он смерть твою. - Несчастный! орыдай потерю в нем свою; Но ах! твой сын уже рыдания не внемлет; В могиле, смертным сном окованный, он дремлет. О если б отчий глас усопшего воззвал! Но нет, он в прахе скрыт и сам уж прахом стал. Когда же солнца луч во мрачный гроб прольется? Когда твой крепкий сон, о юноша, прервется? Прости навеки, муж крепчайший из мужей! Не знавший ужаса средь битвенных полей. Оружием твоим леса не озарятся, Ни чада именем отца не возгордятся: Нет сына у тебя, погиб с тобой твой род; Но подвиги твои уведает народ, Им в похвалу Альпин возвысит песни громки, И будут им внимать позднейшие потомки. Так воспевал Альпин, и песней мрачных глас Помалу разливал уныние меж нас; Но боле всех Армии печалию смутился: Вид сына мертвого очам его явился, Который яко крин косой ссеченный пал, И в утешенье так Кармор ему вещал: Армин! почто вздыхать? иль бардов песнь уныла Сердечных раны бед глубокие раскрыла? Поверь, целебный глас искусного певца Утешну сладость льет в растерзанны сердца; Так свежая роса, с реки поднявшись летом, Туманом стелется в долине пред рассветом И влагой теплою питает жадный злак, Доколе солнце, встав, разгонит пар и мрак. Престань же сетовать, о Гормы вождь почтенный! Армин Кармор! когда, навек печалью сокрушенный, Не осушаю слез средь ночи ни средь дня, Какой чудесный бард утешит уж меня? Ни сына ты, Кармор, ни дщери не лишался, И сирым в старости, как я, не оставался. О Давра! мрачен одр, на коем ты лежишь; О дочь моя! глубок тот сон, которым спишь. Когда проснешься ты и в песнях мне приятных Напомнишь радость дней Армину невозвратных? Когда среди ночной безмолвной тишины, На сребряном луче задумчивой луны В окно к родителю с улыбкою заглянешь? О! в вечных по тебе слезах меня застанешь. Дхни, ветер! лейся, дождь! бей с шумом в брег, волна! Катись меж черных туч, кровавая луна! Я вспомню страшну ночь, когда погибли чада: Убит был Ариндаль, мой сын, моя отрада, И смертью медленной дшерь Давра умерла. О дочь несчастная! прекрасна ты была, Звездою утренней блистал твой взор веселый, Ты груди белизной снег помрачала белый, И голос слаще был дыханья ветерка. О сын мой! крепкая в сражениях рука! Как туча знойная, висяща над горою, Чело твое врагам казалося грозою, Как молния, в боях оружьем ты сверкал. - Муж доблестный, Армар, пришел ко мне в то время; Он дочери моей любовь к себе снискал, И радовался я, что здесь Армина племя Навек останется, и браком сочетал. Но мщением пылал дух злобного Эрата; Рукой Армаровой в бою лишася брата, Он вслед за ним пришел и, злобою горя, Прибегнул к хитрости: одежду рыбаря Накинув и главу посыпав сединою, Пред Даврою предстал вечернею порою. "Армина дщерь, - он рек, - прекрасная из жен! Армар прислал меня; он ловлей утомлен. Ты видишь ли скалу, биемую волнами, И дерево на ней с румяными плодами? Там Давру милую он с нетерпеньем ждет. Пойдем, мой челн тебя чрез море пренесет". И легковерная словам его внимает, Идет; к пустой скале он с нею приплывает; На брег сошла она, Армара кличет там, Но гул пещер один ответствует словам; Бежит обратно в челн, и нет его: со смехом Эрат уже отплыл, гордясь коварств успехом. Тогда что силы есть несчастная зовет, Да брат или отец на помощь к ней придет, И громкий вопль ее до берега раздался. В то время Ариндаль с ловитвы возвращался: Лук вместо посоха разрывчатый в руках, Стрелами полный тул звучит на раменах, Пять черных с лаем псов вослед ему бежали. Узрел его Эрат, и члены задрожали. Напрасно скрыться мнишь от глаз его злодей И жалостью склонить и хитростью речей; Он узами его ко древу прикрепляет И, в челн скочив, к сестре бег быстрый направляет. Но вдруг бежит Армар; обманут ночи тьмой, Он в Ариндале зрит Эрата пред собой; Отмщеньем на врага душа его пылает, Пустил стрелу, она в цель прямо достигает: Злодея жребий ты, о сын мой, претерпел, На камень пал, вздрогнул, и дух твой излечил. Дочь! помню я тебя в печали беспредельной Над телом братниным, над раною смертельной, Из коей, как ручей, кровь быстрая текла. Помчался легкий челн по волнам без весла. Армар стремится вплавь, решившись иль погибнуть, Иль к Давре на скалу с спасением достигнуть; Вдруг вихрь порывистый от берега подул, И бедственный пловец в пучине утонул. На камени одна, окружена волнами, Стенала дочь моя и с горькими слезами Родителя звала ей помощь принести. Несчастный! я ничем не мог ее спасти. Всю ночь, всю долгу ночь, я на брегу скитался. Свет бледныя луны сквозь тучи прорывался, Страданья Давры слух терзали мой и взор; Но буря выла, дождь бил с шумом в ребра гор, И прежде чем восток денница озлатила, Ее все силы скорбь и нужда истощила; Помалу ослабев, замолк стенящий глас, И жизни горестной луч медленно угас. Она оставила несчастного Армина; Лишился вдруг всего я: дочери и сына; Он был защитою и крепостью моей, Она отрадою моих преклонных дней. С ужасной ночи той, всегда, как мрачны бури Оберутся наверху погибельной скалы, Как тучи частые несутся по лазури И вихри воющи вьют шумные валы, Сажусь я у моря и на утес взираю, Стена