ку тетушки Деборы. Сэр Питер Тизл. Да-да, сударыня, все это так и было. Леди Тизл. А мои вечерние развлечения! Рисовать узоры для кружевных рукавчиков, которые мне не из чего было вязать, играть в свои козыри с нашим священником, читать моей тетушке книгу проповедей или торчать за старым спинетом, чтобы наиграть сон моему отцу после лисьей травли. Сэр Питер Тизл. Я радуюсь вашей хорошей памяти. Да, сударыня, таковы были увеселения, которых я вас лишил. А теперь вам требуется карета vis-a-vis и три пудреных лакея впереди носилок, а летом пара каких-то белых котят, чтобы ездить на них в Кенсингтонский парк. Вы, надо полагать, не вспоминаете, с каким, бывало, удовольствием катались верхом на крупе кургузой упряжной лошади позади дворецкого. Леди Тизл. Нет, клянусь, этого никогда не было! И дворецкого и упряжную лошадь я отрицаю. Сэр Питер Тизл. Таково, сударыня, было ваше положение. А что дал вам я? Я сделал вас светской женщиной, богатой, знатной, словом, я сделал вас моей женой. Леди Тизл. Совершенно верно. И чтобы я могла быть вам окончательно благодарной, мне остается только сделаться... Сэр Питер Тизл. Моей вдовой, хотите вы сказать? Леди Тизл. Хм, хм! Сэр Питер Тизл. Благодарю вас, сударыня. Но не обольщайтесь: вы можете отравить мне жизнь, но в гроб вы меня не уложите, ручаюсь вам. Во всяком случае, я вам премного обязан за ваш намек. Леди Тизл. Но вы же сами упорно стараетесь делать мне неприятности и стесняете меня в моих малейших тратах на что-нибудь изящное. Сэр Питер Тизл. Черт побери, сударыня, а на что изящное вы изволили тратиться, когда выходили за меня замуж? Леди Тизл. Но боже мой, сэр Питер, или вы хотите, чтобы я отставала от моды? Сэр Питер Тизл. От моды? Благодарю покорно! Очень вы следили за модой, пока жили в девицах! Леди Тизл. Мне казалось бы, вам должно быть приятно, чтобы вашу жену считали женщиной со вкусом. Сэр Питер Тизл. Да, действительно, со вкусом! А много у вас было вкуса, когда вы за меня выходили? Леди Тизл. Едва ли, сэр Питер, это совершенно верно, а выйдя за вас, я потеряла всякое право притязать на, вкус - с этим я согласна. А теперь, сэр Питер, если на сегодняшний день наша перебранка кончена, мне кажется, я могу ехать к леди Снируэл, где меня ждут. Сэр Питер Тизл. Да, еще и это драгоценное обстоятельство - прелестный круг знакомых, которых вы там завели. Леди Тизл. Нет, сэр Питер, все это люди богатые и с положением и очень дорожащие своей репутацией. Сэр Питер Тизл. Да, вот уж именно, дорожат они ею не на шутку: попробуйте отозваться хорошо о ком-нибудь другом! Милая компания! Иной бедняга, которого вздернули на виселицу, за всю жизнь не сделал столько зла, сколько эти разносчики лжи, мастера клеветы и губители добрых имен. Леди Тизл. Как? Вы желали бы ограничить свободу слова? Сэр Питер Тизл. О, вы стали такой же скверной, как и все они! Леди Тизл. Я считаю, что я исполняю свою роль достаточно мило. Но, поверьте, когда я высмеиваю людей, у меня нет к ним злобы. Если я говорю что-нибудь обидное, то только потому, что мне весело; и я уверена, что они платят мне тем же. Однако, сэр Питер, вы помните, что вы тоже обещали быть у леди Снируэл? Сэр Питер Тизл. Да-да, я приду, чтобы оберечь мое доброе имя. Леди Тизл. Тогда поторопитесь, а то поздно будет. Итак, до свидания. (Уходит.) Сэр Питер Тизл. Ну вот, многого я достиг моими попреками! Но с каким очаровательным видом она противоречит всякому моему слову и как она мила в своем презрении к моему авторитету! Ну что ж, хоть я и не могу заставить ее полюбить меня, а все-таки в ссорах с ней нахожу большое утешение: никогда она не бывает так прелестна, как в те минуты, когда старается во что бы то ни стало меня извести. (Уходит.) КАРТИНА ВТОРАЯ У леди Снируэл. Входят леди Снируэл, миссис Кэндэр, Крэбтри, сэр Бенджамен Бэкбайт и Джозеф Сэрфес. Леди Снируэл. Нет, мы непременно хотим услышать. Джозеф Сэрфес. Да-да, эпиграмму, пожалуйста. Сэр Бенджамен Бэкбайт. Ах, дядюшка, не стоит! Ведь это такой пустяк. Крэбтри. Нет-нет. Честное слово, это очень недурно для экспромта! Сэр Бенджамен Бэкбайт. В таком случае, сударыни, позвольте вас ознакомить с обстановкой. Да будет вам известно, что на той неделе леди Бэтти Кэррикл, глотая пыль Гайд-парка в игрушечном фаэтончике, пожелала, чтобы я написал стихи в честь ее пони, в ответ на что я вынул мою записную книжку и в одно мгновение сочинил следующее: Ничьи еще пони меня так не трогали: Другие - как хамы, а эти - как щеголи. Никто не оспорит моей правоты: Так тонки их ноги и длинны хвосты. Крэбтри. Вот, сударыня. И это сделано в единый взмах хлыста и к тому же верхом. Джозеф Сэрфес. Поистине Аполлон на коне, честное слово, сэр Бенджамен. Сэр Бенджамен Бэкбайт. Ах, что вы, сэр! Такая безделица. Входят леди Тизл и Мария. Миссис Кэндэр. Я должна получить список. Леди Снируэл. Леди Тизл, я надеюсь, мы увидим сэра Питера? Леди Тизл. Он обещал не замедлить явиться, леди Снируэл. Леди Снируэл. Мария, дорогая моя, у вас грустный вид. Пойдемте, я посажу вас сыграть в пикет с мистером Сэрфесом. Мария. Я не очень-то люблю карты, но, впрочем, как вам угодно. Леди Тиэл (в сторону). Неужели мистер Сэрфес сядет с ней играть? Я думала, он воспользуется случаем поговорить со мной, пока сэра Питера еще нет. Миссис Кэндэр. Нет, я не могу! Вы все такие злые, что лучше с вами не знаться. Леди Тизл. А что такое, миссис Кэндэр? Миссис Кэндэр. Нашей приятельнице мисс Вермильон отказывают в праве считаться красивой. Леди Снируэл. О, конечно, она хорошенькая. Крэбтри. Я очень рад, что вы такого мнения, сударыня. Миссис Кэндэр. У нее прелестный свежий цвет лица. Леди Тизл. Да, когда он свеже наведен. Миссис Кэндэр. Ах, что вы! Клянусь вам, это у нее естественный румянец. Я сама видела, как он появлялся и исчезал. Леди Тизл. Я охотно верю, что вы могли это видеть: он исчезает на ночь и снова появляется утром. Сэр Бенджамен Бэкбайт. Да, сударыня, и он не только появляется и исчезает, но больше того: его приносит и уносит горничная. Миссис Кэндэр. Ха-ха-ха! Как я ненавижу, когда вы так говорите! Но уж сестра ее, во всяком случае, очень красива или была когда-то. Крэбтри. Кто это? Миссис Эвергрин? О господи! Да ведь ей пятьдесят шесть лет. Миссис Кэндэр. Вы на нее клевещете: пятьдесят два, пятьдесят три в крайнем случае, да и по внешности ей не больше Сэр Бенджамен Бэкбайт. Да разве можно судить о ней по внешности, когда нет возможности увидеть ее лицо? Леди Снируэл. Ах, если миссис Эвергрин и старается до некоторой степени скрыть следы времени, то согласитесь, что она делает это с большим искусством, и, во всяком случае, это много лучше, чем та небрежность, с которой вдова Окр штукатурит свои морщины. Сэр Бенджамен Бэкбайт. Леди Снируэл, вы несправедливы к бедной вдове. Дело не в том, что она плохо владеет кистью, а в том, что, закончив свое лицо, она так неумело соединяет его с шеей, что напоминает реставрированную статую, где знаток сразу видит, что голова современная, а туловище античное. Крэбтри. Ха-ха-ха! Хорошо сказано, племянник! Миссис Кэндэр. Ха-ха-ха! Вы меня смешите, но я, ейбогу, ненавижу вас за это. А что вы скажете о мисс Симпер? Сэр Бенджамен Бэкбайт. Скажу, что у нее прелестные зубы. Леди Тизл. Да, и поэтому, если она не говорит и не смеется (а такие случаи очень редки), она никогда не закрывает рта, а всегда держит его приоткрытым - вот так. (Показывает свои зубы.) Миссис Кэндэр. Ну можно ли быть такой злой? Леди Тизл. Но я согласна, что это все-таки лучше, чем то, как миссис Прим пытается скрыть потерю своих передних зубов. Она стягивает губы, так что рот у нее становится похож на копилку, и все ее слова выскальзывают как бы сплющенными - вот так: "Как вы поживаете, сударыня? Очень хорошо, сударыня". Леди Снируэл. Превосходно, леди Тизл. Я вижу, что и вы умеете быть колкой. Леди Тизл. Когда защищаешь друзей, это простительно. Но вот и сэр Питер пришел испортить нам настроение. Входит сэр Питер Тизл. Сэр Питер Тизл. Сударыни, мое почтение. (В сторону.) Боже милостивый! Вся компания в сборе! Что ни слово, то человек загублен, я уж чувствую! Миссис Кэндэр. Я рада, что вы пришли, сэр Питер. Тут все были до того безжалостны, и леди Тизл не лучше остальных. Сэр Питер Тизл. Я уверен, это должно вас очень расстраивать, миссис Кэндэр. Миссис Кэндэр. Ах, они ни за кем не признают никаких достоинств; даже миссис Пэрси, нашего друга, они не находят доброй. Леди Тизл. Толстую вдову, которая была на вечере у миссис Кэдрил? Миссис Кэндэр. Ах, ее полнота - это ее несчастие! И она прилагает такие старания, чтобы от нее избавиться, что грешно над ней смеяться. Леди Снируэл. Вот именно. Леди Тизл. Да, я слышала, она питается одними кислотами и сывороткой, шнуруется при помощи канатного ворота, и нередко в самый жаркий летний полдень вы можете видеть, как она с косицей на затылке, вылитый барабанщик, верхом на приземистом пони мчится крупной рысью по скаковой дорожке, пыхтя изо всех сил. Миссис Кэндэр. Я вам очень признательна, леди Тизл, за ее защиту. Сэр Питер Тизл. Хороша защита, нечего сказать! Миссис Кэндэр. Ах, леди Тизл так же ко всем строга, как мисс Саллоу. Крэбтри. Курьезная особа эта мисс Саллоу с ее претензиями всех судить - неуклюжая разиня, ни к чему на свете не пригодная. Миссис Кэндэр. Право же, вам не следует быть таким суровым. Мисс Саллоу - близкая мне родственница по мужу, а что касается ее лично, то она заслуживает всяческого снисхождения, потому что, смею вас уверить, нелегко приходится женщине, которая хочет казаться девочкой в тридцать шесть лет. Леди Снируэл. Хотя, спору нет, она все еще красива. А что у нее воспаленные глаза, так в этом нет ничего удивительного, когда она вечно читает при свечах. Миссис Кэндэр. Это верно. Или ее манеры: я, честное слово, нахожу их замечательно изящными, тем более что она не получила никакого воспитания. Вы же знаете, ее мать была простой модисткой где-то в Уэльсе, а отец варил в Бристоле сахар. Сэр Бенджамен Бэкбайт. Ах, обе вы слишком снисходительны! Сэр Питер Тизл (в сторону). Недурная снисходительность! Про свою же родственницу! Боже милостивый! Миссис Кэндэр. Я, знаете, не могу спокойно слышать, когда говорят плохое про моих друзей. Сэр Питер Тизл. Ну еще бы! Сэр Бенджамен Бэкбайт. О, у вас возвышенная душа! Мы с миссис Кэндэр можем часами слушать, когда леди Стукко рассуждает на нравственные темы. Леди Тизл. На мой взгляд, леди Стукко может служить отличным десертом после обеда: она удивительно напоминает французский марципан с сюрпризами -- снаружи раскрашено, а внутри изречение. Миссис Кэндэр. Да я никогда не соглашусь высмеивать моих друзей. Я это всегда говорю моей кузине Огл, а вы знаете ее притязания на роль судьи в вопросах красоты. Крэбтри. А у самой при этом внешность, нелепее которой трудно встретить, - это какая-то коллекция составных частей, собранных со всего земного шара. Сэр Бенджамен Бэкбайт. Так, например, у нее ирландский лоб... Крэбтри. Шотландские кудри... Сэр Бенджамен Бэкбайт. Голландский нос... Крэбтри. Австрийские губы... Сэр Бенджамен Бэкбайт. Кожа испанки... Крэбтри. И зубы китаянки... Сэр Бенджамен Бэкбайт. Словом, ее лицо похоже на табльдот в Спа, где все обедающие принадлежат к разным национальностям... Крэбтри. Или на мирный конгресс после всеобщей войны, где все участники, даже оба глаза, тянут каждый в свою сторону, и только нос и подбородок подают надежду на сближение. Миссис Кэндэр. Ха-ха-ха! Сэр Питер Тизл (в сторону). Боже милосердный! Особа, с которой они обедают по два раза в неделю! Леди Снируэл. Фи, какие вы оба противные злюки! Миссис Кэндэр. Нет, я вам не позволю так смеяться, потому что разрешите вам сказать, что миссис Огл... Сэр Питер Тизл. Простите, сударыня, но языки этих добрых джентльменов все равно ничем не остановить. И все же, миссис Кэндэр, если я вам скажу, что дама, которую они обижают, близкий мой друг, вы, надеюсь, не станете ее защищать. Леди Снируэ.л. Ха-ха-ха! Хорошо сказано, сэр Питер! Но вы жестокий человек - вы слишком флегматичны, чтобы язвить самому, и слишком раздражительны, чтобы терпеть чужое остроумие. Сэр Питер Тизл. Ах, сударыня, истинное остроумие всегда сродни добродушию. Они ближе, чем это вам кажется. Леди Тизл. Вы правы, сэр Питер. По-моему, они в таком близком родстве, что никогда не могут соединиться. Сэр Бенджамен Бэкбайт. Не лучше ли предположить, сударыня, что это муж и жена: их редко видишь вместе. Леди Тизл. Сэр Питер такой враг злословия, что готов был бы его запретить парламентским актом. Сэр Питер Тизл. Что ж, сударыня, если бы парламент признал, что игра чужой репутацией не менее предосудительна, чем потрава чужого луга, и принял закон о защите доброго имени, я уверен, что многие были бы ему благодарны за такой билль. Леди Снируэл. О боже мой! Сэр Питер! Вы хотите нас лишить наших привилегий? Сэр Питер Тизл. Да, сударыня, и тогда никто не имел бы права убивать честь и топить репутации, кроме присяжных старых дев и разочарованных вдов. Леди Снируэл. Вы просто изверг! Миссис Кэндэр. Но, я надеюсь, вы не были бы так суровы к тем, кто только передает то, что слышал? Сэр Питер Тизл. Я бы и к ним применил коммерческий закон; и во всех тех случаях, когда по рукам ходит клевета и пустивший ее в оборот не разыскан, пострадавший получал бы право взыскания с любого передатчика. Крэбтри. Я, во всяком случае, убежден, что не бывает сплетен, ни на чем не основанных. Сэр Питер Тизл. Ах, девять десятых злостных выдумок основаны на каком-нибудь комическом преувеличении. Леди Снируэл. Mesdames, не перейти ли нам в соседнюю комнату за карточный стол? Входит слуга и говорит на ухо сэру Питеру Тизл. Сэр Питер Тизл. Я сейчас к ним приду. (В сторону.) Скроюсь потихоньку. Леди Снируэл. Сэр Питер, вы же не собираетесь нас покинуть? Сэр Питер Тизл. Пусть ваша милость меня извинит: меня вызывают по неотложному делу. Но здесь остается моя репутация. (Уходит.) Сэр Бенджамен Бэкбайт. Надо сознаться, леди Тизл, что ваш супруг и повелитель презабавное существо. Если бы он не был вашим мужем, я бы вам рассказал про него такие вещи, что вы посмеялись бы от души. Леди Тизл. О, вы этим не стесняйтесь! Расскажите, что вы знаете. (Уходит к остальным в соседнюю комнату.) Джозеф Сэрфес. Мария, я вижу, вам тягостно это общество. Мария. Еще бы не тягостно! Если высмеивать немощи или несчастия людей, которые нас ничем не обидели, значит быть остроумным или веселым, то да пошлет мне небо двойную долю скудоумия! Джозеф Сэрфес. В сущности, это не такие уж дурные люди, как может показаться, - злобы в душе у них нет. Мария. Тем недостойнее их поведение; единственное, что, по-моему, могло бы извинить необузданность их языков, это врожденная и неудержимая озлобленность ума. Джозеф Сэрфес. Несомненно, сударыня. И я всегда считал, что говорить про других злую правду ради простой забавы гораздо предосудительнее, чем искажать истину из чувства злобы. Но почему, Мария, вы так добры к другим и только со мной суровы? Неужели самой нежной страсти должно быть отказано в надежде? Мария. Зачем вы снова меня мучите такими разговорами? Джозеф Сэрфес. Ах, Мария, я знаю, вы не обращались бы так со мной и не противились бы воле вашего опекуна, сэра Питера, если бы этот беспутный Чарльз не был по-прежнему моим счастливым соперником. Мария. Неблагородный выпад! Но, каковы бы ни были мои чувства к этому несчастному молодому человеку, знайте, что если его невзгоды ожесточили против него даже родного брата, то для меня это еще не основание отвернуться от него. Джозеф Сэрфес. Нет, послушайте, Мария, не уходите от меня с таким гневным лицом! (Падает на колени.) Всем, что есть благородного, клянусь вам... (В сторону.) Ах, черт! Леди Тизл!.. (Марии.) Вы не должны... нет, вы не смеете... конечно, я питаю к леди Тизл глубочайшее уважение... Мария. К леди Тизл?.. Джозеф Сэрфес. Но если сэр Питер заподозрит... Входит леди Тизл и приближается к ним. Леди Тизл. Что это значит, скажите, пожалуйста? Вы приняли ее за меня? Дитя мое, вас просят в ту комнату. Мария уходит. Что все это значит, позвольте вас спросить? Джозеф Сэрфес. Ах, досаднейший случай на земле! Мария отчасти угадала мою нежную заботу о вашем счастии и пригрозила, что скажет сэру Питеру о своих подозрениях, и я как раз пытался разуверить ее, когда вы вошли. Леди Тизл. В самом деле? Какой, однако, нежный способ разуверять! Или вы всегда становитесь на колени, когда хотите быть убедительным? Джозеф Сэрфес. Ах, ведь она еще совсем ребенок, и я считал, что немного пафоса... Но, леди Тизл, когда же вы, наконец, придете взглянуть на мою библиотеку, как вы обещали? Леди Тизл. Нет-нет, я начинаю думать, что это было бы неосторожно, и вы же знаете, я допускаю ваше ухаживание не больше, чем это дозволено модой. Джозеф Сэрфес. О, разумеется... вполне платоническое обожание... на которое имеет право всякая замужняя женщина. Леди Тизл. Конечно, ни в чем не следует отступать от моды. Но во мне сидит еще столько провинциальных предрассудков, что, как бы меня ни раздражало брюзжание сэра Питера, я никогда не решусь на... Джозеф Сэрфес. Единственную месть, которая в вашей власти. Ну что же, я хвалю вашу сдержанность. Леди Тизл. Лукавый змий, вот вы кто! Однако нас могут хватиться. Идемте к остальным. Джозеф Сэрфес. Но лучше нам войти не вместе. Леди Тизл. Хорошо, только не задерживайтесь. Все равно Мария не вернется дослушивать ваши разуверения, можете быть покойны. (Уходит.) Джозеф Сэрфес. Однако я с моей политикой попал в прекурьезное положение! Сватаясь к Марии, мне было важно заручиться поддержкой леди Тизл; я старался войти к ней в доверие и понемногу, сам не знаю как, оказался не на шутку ее поклонником. Я начинаю искренне жалеть, что так усердно добивался безупречной репутации; я так дьявольски с ней запутался, что боюсь, как бы мне в конце концов не сплоховать. (Уходит.) КАРТИНА ТРЕТЬЯ У сэра Питера Тизл. Входят Раули и сэр Оливер Сэрфес. Сэр Оливер Сэрфес. Ха-ха-ха! Так мой старый друг женился, говорите вы? На молодой особе из провинции? Ха-ха-ха! Так долго продержаться старым холостяком и все-таки напоследок скатиться в мужья! Раули. Но только вы насчет этого над ним не труните, сэр Оливер. Это у него чувствительное место, смею вас уверить, хоть он и женат-то всего только седьмой месяц. Сэр Оливер Сэрфес. Значит, вот уже полгода, как он на покаянии! Бедный Питер!.. Но вы говорите, он окончательно порвал с Чарльзом, никогда с ним не видится, так, что ли? Раули. Просто удивительно, до чего он против него настроен, и я уверен, что здесь много значит и ревность из-за леди Тизл, а ревность эту в нем всячески разжигает компания соседей-сплетников, которая немало поработала над тем, чтобы Чарльза очернить. А на самом деле, по-моему, если его супруга к кому и неравнодушна, так не к Чарльзу, а к его брату. Сэр Оливер Сэрфес. Да, я знаю, есть такие зловредные болтуны, тихонькие кумушки обоего пола, которые, чтобы убить время, умерщвляют чужие репутации; им ничего не стоит отнять у молодого мальчика его доброе имя, пока он сам еще не научился им дорожить. Но, если они думают восстановить меня против моего племянника, это им не удастся, будьте покойны. Нет-нет, если Чарльз неповинен ни в чем бесчестном или низком, я приду ему на помощь. Раули. И он исправится, клянусь вам. Ах, сэр, я прямо оживаю, видя, что ваше сердце не замкнулось для него и что у сына моего доброго старого хозяина есть еще друг на свете. Сэр Оливер Сэрфес. Мне ли забыть, любезный Раули, каков я был сам в его годы? Видит бог, ни я, ни мой брат не очень-то благоразумные были юноши, а ведь редко, я думаю, встречали вы таких хороших людей, как покойный ваш хозяин. Раули. Вот потому-то, сэр, я и уверен, что Чарльз еще поддержит добрую славу своей семьи. Но вот и сэр Питер идет. Сэр Оливер Сэрфес. Ив самом деле. Боже милостивый, как он изменился! И вид у него не на шутку женатый! Уже отсюда на лице у него можно прочесть: "супруг". Входит сэр Питер Тизл. Сэр Питер Тизл. А! Сэр Оливер, старый друг! Добро пожаловать в Англию, добро пожаловать! Сэр Оливер Сэрфес. Благодарю вас, благодарю, сэр Питер! Честное слово, я рад вас видеть в добром здоровье, ей-же-ей. Сэр Питер Тизл. Да, давненько мы не виделись, сэр Оливер, пятнадцать лет, если не ошибаюсь, и чего только не было за эти годы! Сэр Оливер Сэрфес. Что ж, и на мою долю перепало. Но что я слышу? Вы, говорят, женились? Что делать, теперь уж не поможешь, а потому желаю вам счастья от всей души. Сэр Питер Тизл. Благодарю вас, сэр Оливер, благодарю вас. Да, случилось такое... счастливое событие. Но сейчас не будем говорить об этом. Сэр Оливер Сэрфес. Правильно, правильно, сэр Питер. Нельзя, чтобы старые друзья, встретясь после разлуки, начинали с жалоб, нет-нет. Раули. Осторожнее, сэр, умоляю вас. Сэр Оливер Сэрфес. Так, стало быть, один из моих племянников - беспутный малый? Сэр Питер Тизл. Беспутный? Ах, мой старый друг, мне горько думать, какое вас ждет разочарование. Это погибший юноша, совсем погибший. Но зато вас порадует его брат. Джозеф - тот действительно примерный молодой человек. Его хвалят все без исключения. Сэр Оливер Сэрфес. Мне грустно это слышать: слишком у него хорошая репутация для честного человека. Все его хвалят? Это значит, что жуликам и дуракам он кланяется так же низко, как честному достоинству ума и добродетели. Сэр Питер Тизл. Как, сэр Оливер? Вы осуждаете его за то, что он не нажил врагов? Сэр Оливер Сэрфес. Да, осуждаю, если он достоин их иметь. Сэр Питер Тизл. Погодите, вы сами убедитесь, когда его узнаете. Поучительно слушать, как он говорит, - он высказывает благороднейшие мысли. Сэр Оливер Сэрфес. Черта мне, что он высказывает! Если он вздумает меня приветствовать с недожеванной моралью за щекой, меня тут же стошнит. Но только, сэр Питер, не поймите меня неверно. Я вовсе не намерен защищать ошибки Чарльза. Но, прежде чем составить себе мнение о том и о другом, я хочу испытать их сердца. Мой друг Раули и я кое-что задумали для этого. Раули. И на этот раз сэр Питер признает, что был неправ. Сэр Питер Тизл. О, за Джозефа я ручаюсь головой. Сэр Оливер Сэрфес. А теперь поставьте нам бутылку доброго вина, мы выпьем за обоих молодых людей и изложим вам наш замысел. Сэр Питер Тизл. Идет! Сэр Оливер Сэрфес. И не будьте, сэр Питер, так суровы к сыну вашего старого друга. Даю вам честное слово, меня не огорчает, что он чуточку выскочил из колеи. Я терпеть не могу, когда благоразумие начинает глушить зеленые побеги юности; оно - как плющ на молодых ветвях и мешает росту дерева. Уходят в разные стороны ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ КАРТИНА ПЕРВАЯ У сэра Питера Тизл. Входят сэр Питер Тизл, сэр Оливер Сэрфес и Раули. Сэр Питер Тизл. Ну хорошо, сперва поговорим с этим малым, а за вино примемся потом. Так что же вы, собственно, затеваете, любезный Раули? Я не понимаю, в чем тут соль. Раули. Видите ли, сэр, этот мистер Стенли, о котором я говорил, приходится им близким родственником по матери. Он был коммерсантом в Дэблине, но разорился в силу ряда несчастных обстоятельств. Он обратился с письмами к мистеру Сэрфесу и к Чарльзу. От первого он ничего не получил, кроме уклончивых обещаний помочь ему в будущем, тогда как Чарльз, хоть и сам разоренный, сделал для него все, что было в его силах. И сейчас он опять старается занять где-нибудь денег, часть которых, я знаю, он при всей своей нужде назначает для бедного Стенли. Сэр Оливер Сэрфес. О, это сын моего брата! Сэр Питер Тизл. Хорошо, но как же думает сэр Оливер... Раули. Видите ли, сэр, я хочу известить Чарльза и его брата, что Стенли получил разрешение обратиться к своим друзьям лично, и так как ни тот, ни другой в лицо его никогда не видели, то пусть сэр Оливер выдаст себя за него, и у нас будет великолепный случай судить хотя бы о степени их доброты. И поверьте мне, сэр, в младшем брате вы найдете человека, который даже среди безумств и мотовства сохранил, как говорит наш бессмертный поэт, "слезу для жалости и руку, открытую, как день, для состраданья". Сэр Питер Тизл. Что толку в открытой руке или даже кошельке, когда в них ничего не осталось? Ну что ж, произведите опыт, если вам угодно. Но где же этот человек, которого вы хотели показать сэру Оливеру в связи с делами Чарльза? Раули. Внизу, и ждет его распоряжений. Он лучше всякого другого может его осведомить. Это, сэр Оливер, почтенный еврей, который, надо отдать ему справедливость, сделал все, что было в его силах, чтобы умерить расточительность вашего племянника. Сэр Питер Тизл. Так будьте добры его позвать. Раули (слуге). Попросите мистера Мозеса сюда. Сэр Питер Тизл. Но почему вы думаете, что он будет говорить вам правду? Раули. О, я убедил его, что если он может еще надеяться вернуть кое-какие суммы, данные в долг Чарльзу, то только от щедрот сэра Оливера, который, как ему известно, приехал. Так что вы вполне можете положиться ла его заботу о собственной выгоде. Есть у меня в руках еще и другое доказательство, некто Снейк, которого я накрыл на занятии, весьма близком к подлогу, и в скором времени я вам его представлю, чтобы устранить коекакие ваши предубеждения. Сэр Питер Тизл. Об этом я слышал достаточно. Раули. А вот и честный израильтянин. Входит Мозес. Это - сэр Оливер. Сэр Оливер Сэрфес. Сэр, насколько я понимаю, вы последнее время часто имели дело с моим племянником Чарльзом. Мозес. Да, сэр Оливер, и я сделал для него все, что мог, но он был уже разорен, когда обратился ко мне за содействием. Сэр Оливер Сэрфес. Это действительно досадно. Таким образом, у вас не было возможности показать ваши таланты. Мозес. Никакой возможности. Я имел удовольствие узнать о его несчастии, когда он уже упал на несколько тысяч ниже нуля. Сэр Оливер Сэрфес. Очень печально! Но, я полагаю, вы сделали для него все, что было в ваших силах, честный Мозес? Мозес. Да, и он это знает. Как раз сегодня вечером я должен привести к нему одного джентльмена из Сити, который с ним незнаком и хочет, повидимому, ссудить его известной суммой. Сэр Питер Тизл. Как? Человек, у которого Чарльз еще ни разу не занимал? Мозес. Да, мистер Примиэм с улицы Кречт-фрайарс, бывший маклер. Сэр Питер Тизл. Знаете, сэр Оливер, какая мне приходит мысль? Чарльз, вы говорите, незнаком с мистером Примиэмом? Мозес. Незнаком. Сэр Питер Тизл. Так вот, сэр Оливер, вам представляется еще лучшая возможность достигнуть своего, чем при помоши старой чувствительной сказки о бедном родственнике. Отправляйтесь с моим другом Мозесом и выдайте себя за Примиэма, и тогда, я вам ручаюсь, вы увидите вашего племянника во всей его славе. Сэр Оливер Сэрфес. Ей-богу, эта мысль мне больше нравится, чем прежняя. А потом я могу посетить Джозефа под видом старого Стенли. Сэр Питер Тизл. Очень хорошо. Раули. Правда, это поставит Чарльза в менее выгодные условия. Но, как бы то ни было, Мозес, вы поняли сэра Питера и плутовать не станете? Мозес. Можете на меня положиться. Но скоро уже время, когда я обещал там быть. Сэр Оливер Сэрфес. Я могу отправиться хоть сейчас, Мозес. Но постойте! Вот что я упустил: каким же это я образом сойду за еврея? Мозес. Этого и не требуется. Кредитор - христианин. Сэр Оливер Сэрфес. Вот как? Очень грустно слышать это. И еще одно: не слишком ли я хорошо одет, чтобы изображать ростовщика? Сэр Питер Тизл. Нисколько. Вы даже вполне могли бы приехать в собственной карете. Верно, Мозес? Мозес. Вполне могли бы. Сэр Оливер Сэрфес. Хорошо, а как я должен говорить? Ведь есть же, наверно, какой-то ростовщический жаргон, какая-то манера вести беседу, которые надо знать. Сэр Питер Тизл. О, здесь особых знаний не требуется. Главное, насколько я понимаю, - это чтобы ваши условия были достаточно чудовищны. Так ведь, Мозес? Мозес. Да, это главное, конечно. Сэр Оливер Сэрфес. За этим дело не станет. Я с него потребую восемь, а то и десять процентов, не меньше. Мозес. Потребовать такой маленький процент - это значит сразу себя выдать. Сэр Оливер Сэрфес. Вот как? Сколько же тогда, черт побери? Мозес. Это зависит от обстоятельств. Если вы увидите, что он не слишком нуждается в ссуде, вам следует спросить процентов сорок-пятьдесят. Но если окажется, что положение его действительно бедственное и деньги нужны ему до зарезу, вы можете потребовать сто на сто. Сэр Питер Тизл. Хорошему ремеслу вы учитесь, сэр Оливер! Сэр Оливер Сэрфес. Да, действительно, и небесполезному. Мозес. При этом заметьте, у вас лично денег этих нет и вам придется занять их для него у старого приятеля. Сэр Оливер Сэрфес. Ага, я занимаю их у приятеля? Мозес. Причем ваш приятель - бессовестный пес, но с ним, ничего не поделаешь. Сэр Оливер Сэрфес. Мой приятель - бессовестный пес? Мозес. Да, причем денег у него тоже нет, и он вынужден с большим убытком продать бумаги. Сэр Оливер Сэрфес. Он вынужден с большим убытком продать бумаги? Это очень мило с его стороны. Сэр Питер Тизл. Честное слово, сэр Оливер... мистер Примиэм, я хотел сказать... вы скоро станете виртуозом в этой области. Но скажите, Мозес, не следует ли ему слегка обрушиться на закон о процентах? Это было бы ему к лицу, мне кажется. Мозес. Очень даже. Раули. И посетовать, что теперь молодому человеку, пока он не вступил в разумный возраст, не позволяют разоряться? Мозес. Да, это очень жаль. Сэр Питер Тизл. И осудить общество за то, что оно одобряет закон, единственная цель которого - это вырвать несчастных и неосторожных из хищных лап ростовщичества и дать несовершеннолетним возможность наследовать оставленное им имущество без того, чтобы ввод во владение их разорял. Сэр Оливер Сэрфес. Вот-вот. Мозес даст мне дальнейшие инструкции по пути. Сэр Питер Тизл. Времени у вас не так много: ваш племянник живет неподалеку. Сэр Оливер Сэрфес. Не беспокойтесь, у меня такой талантливый учитель, что, хотя бы Чарльз жил на соседней улице, будет всецело моя вина, если я не стану отпетым жуликом, прежде чем заверну за угол. Сэр Оливер Сэрфес и Мозес уходят. Сэр Питер Тизл. Ну вот! Теперь, я думаю, сэр Оливер убедится сам: вы, Раули, пристрастны и, чего доброго, открыли Чарльзу первоначальную вашу затею. Раули. Нет, даю вам слово, сэр Питер, Сэр Питер Тизл. Хорошо, приведите мне этого Снейка. Послушаю, какие у него новости. А вот и Мария. Мне нужно с ней поговорить. Раули уходит. Я был бы рад удостовериться, что мои подозрения насчет леди Тизл и Чарльза необоснованны. Я еще ни разу не говорил об этом с моим другом Джозефом, и я решил это сделать. Свое мнение он мне выскажет откровенно. Входит Мария. Ну как, дитя мое? Мистер Сэрфес проводил вас? Мария. Нет, сэр, ему пришлось остаться. Сэр Питер Тизл. Скажите, Мария, разве вам не становится все яснее, чем больше вы общаетесь с этим любезным молодым человеком, какого рода взаимности заслуживает его привязанность к вам? Мария. Право же, сэр Питер, ваши постоянные разговоры на эту тему расстраивают меня до последней степени. Вы принуждаете меня заявить вам, что нет человека, хоть сколько-нибудь ко мне расположенного, которого бы я не предпочла мистеру Сэрфесу. Сэр Питер Тизл. Это просто какая-то испорченность! Нет-нет, Мария, вы предпочли бы одного только Чарльза. Ясно, что его пороки и беспутство покорили ваше сердце. Мария. Нехорошо так говорить, сэр Вы же знаете, что я послушалась вас и с ним не вижусь и не переписываюсь, и я достаточно наслышалась о нем, чтобы убедиться, что он недостоин моего чувства. Но, если мой разум сурово осуждает его пороки, мое сердце все же подсказывает мне сострадание к его несчастиям, и винить себя за это я не могу. Сэр Питер Тизл. Отлично, сострадайте ему сколько угодно, но сердце и руку отдайте более достойному, чем он. Мария. Но только не его брату! Сэр Питер Тизл. Испорченная, упрямая, вот кто вы! Но берегитесь, сударыня: вы еще не знаете, что значит власть опекуна. Смотрите, не заставьте меня познакомить вас с ней! Мария. Я могу только сказать, что это будет несправедливо. Правда, волею моего отца я еще некоторое время обязана смотреть на вас, как на его заместителя, но я перестану вас им считать, если вы захотите принудить меня быть несчастной. (Уходит.) Сэр Питер Тизл. Был ли на свете человек, которому бы так перечили, как мне! Все сговорились меня мучить! Я еще и двух недель не был женат, как ее отец, здоровый и крепкий человек, умер, и я думаю, нарочно, ради удовольствия свалить на меня заботу о его дочери. Но вот идет и моя супруга! Она как будто в превосходнейшем расположении духа. Как бы я был счастлив, если бы я мог вдолбить ей хоть чуточку любви ко мне! Входит леди Тизл. Леди Тизл. Послушайте, сэр Питер, я надеюсь, вы тут не ссорились с Марией? Было бы очень невнимательно с вашей стороны впадать в дурное настроение, когда меня при этом нет. Сэр Питер Тизл. Ах, леди Тизл, от вас одной зависит, чтобы я был в хорошем настроении в любое время. Леди Тизл. Я была бы рада, чтобы это зависело от меня, потому что как раз в эту минуту мне хочется видеть вас милым и очаровательным. Так будьте же сейчас в хорошем настроении и дайте мне двести фунтов. Хорошо? Сэр Питер Тизл. Двести фунтов? А нельзя мне быть в хорошем настроении бесплатно? Но люлько говорите со мною всегда вот так, и, честное слово, я вам ни в чем не откажу. Вы их получите. Но приложите печать к расписке. Леди Тизл. Нет-нет, достаточно будет приложить руку - вот. (Дает ему поцеловать руку.) Сэр Питер Тизл. И скоро вы перестанете меня попрекать, что я не даю вам независимого положения. Я вам готовлю один сюрприз. Но мы всегда будем жить вот так вот, правда? Леди Тизл. Если вам угодно. Мне все равно, когда перестать с вами ссориться, лишь бы вы сознались первый, что вы устали. Сэр Питер Тизл. И давайте отныне если уж спорить друг с другом, то спорить во взаимной любезности. Леди Тизл. Уверяю вас, сэр Питер, вам очень к лицу хорошее настроение. Сейчас вы совсем такой, как были до нашей свадьбы, когда вы гуляли со мной под вязами и рассказывали, какой вы были в молодости повеса, и похлопывали меня по подбородку, да-да, и спрашивали, была ли бы я способна полюбить старика, который мне ни в чем не стал бы отказывать... Ведь так это было? Сэр Питер Тизл. Да-да, и вы были такая милая и внимательная... Леди Тизл. Да, и всегда заступалась за вас, когда мои знакомые говорили о вас дурно и подымали вас на смех. Сэр Питер Тизл. Вот как? Леди Тизл. Да, и, когда моя кузина Софи называла вас сварливым, черствым старым холостяком и смеялась, что я собираюсь выйти за человека, который годится мне в отцы, я всегда защищала вас и говорила, что, по-моему, вы вовсе не такой уж противный, и уверяла, что из вас получится отличнейший муж. Сэр Питер Тизл. И вы были правы в своем пророчестве, и мы теперь будем счастливейшими супругами... Леди Тизл. И никогда больше не будем ссориться? Сэр Питер Тизл. Никогда! Хотя при этом, дорогая моя леди Тизл, вам следует очень серьезно следить за собой, потому что во всех наших маленьких стычках, дорогая моя, если вы помните, любовь моя, вы всегда начинали первая. Леди Тизл. Вы меня извините, дорогой мой сэр Питер, это вы всегда были зачинщиком. Сэр Питер Тизл. Смотрите, ангел мой, будьте осторожны: противоречить - это плохой способ остаться друзьями. Леди Тизл. Так зачем вы начинаете, любовь моя? Сэр Питер Тизл. Ага, вот! Вы опять свое! Вы не чувствуете, жизнь моя, что делаете сейчас именно то самое, что, как вам известно, всякий раз выводит меня из себя. Леди Тизл. Ну, знаете, если вам угодно выходить из себя без всяких к тому оснований, дорогой мой... Сэр Питер Тизл. Ну вот! Вы опять затеваете ссору. Леди Тизл. Нет, не затеваю. Но если вы такой сварливый... Сэр Питер Тизл. Вот видите! Кто начинает первый? Леди Тизл. Начинаете вы, и никто другой. Я ничего не сказала, но нет никаких сил выносить вашу вспыльчивость. Сэр Питер Тизл. Нет-нет, сударыня, виновата ваша собственная вспыльчивость. Леди Тизл. Я вам скажу, что вы как раз то самое, чем вас считала моя кузина Софи. Сэр Питер Тизл. Ваша кузина Софи - дерзкая, нахальная замарашка. Леди Тизл. А вы - толстый медведь, раз вы позволяете себе оскорблять моих родственников. Сэр Питер Тизл. Пусть все терзания брака обрушатся на меня вдвойне, если я еще хоть раз сделаю попытку жить с вами дружно! Леди Тизл. Что ж, тем лучше. Сэр Питер Тизл. Нет-нет, сударыня, для меня очевидно, что вы меня никогда ни в грош не ставили и что с моей стороны было сумасшествием жениться на вас, наглой деревенской кокетке, отказавшей половине почтенных дворян по соседству. Леди Тизл. А я говорю, что с моей стороны было безумием выйти за вас, старого волокиту, который так и остался бобылем в пятьдесят лет, потому что не мог найти ни одной, которая захотела бы его взять. Сэр Питер Тизл. Вот именно, сударыня. Но это не мешало вам слушать меня с удовольствием; вам никогда еще не представлялся такой блестящий случай. Леди Тизл. Неправда! Разве я не отказала сэру Тиви Террьеру, которого все считали гораздо лучшей партией? Его состояние было ничуть не меньше вашего, и к тому же вскоре после нашей свадьбы он сломал себе шею. Сэр Питер Тизл. Сударыня, между нами все кончено! Вы бесчувственное, неблагодарное... Но есть предел всему. Я считаю вас способной на что угодно дурное. Да, сударыня, теперь я верю слухам относительно вас и Чарльза, сударыня. Да, сударыня, вас и Чарльза не без оснований... Леди Тизл. Осторожнее, сэр Питер! Вам лучше воздержаться от таких намеков! Беспричинных подозрений я не потерплю, предупреждаю вас. Сэр Питер Тизл. Отлично, сударыня! Отлично! Раздельное жительство - как только вам будет угодно! Да, сударыня! Или развод! Пусть я буду спасительным примером всем старым холостякам! Сударыня, разведемся. Леди Тизл. Я согласна, я согласна. Таким образом, дорогой мой сэр Питер, мы с вами снова единодушны, мы снова можем быть счастливейшими супругами и никогда больше не ссориться, не правда ли? Ха-ха-ха! Но я вижу, вы собираетесь вспылить, я не хочу вам мешать, и потому - до свидания. (Уходит.) Сэр Питер Тизл. Гром и молния! Даже рассердить ее, и то мне не удается! О, я несчастнейший из людей! Но я не позволю ей оставаться спокойной. Нет! Я лягу в гроб, но выведу ее из себя! (Уходит.) КАРТИНА ВТОРАЯ У Чарльза Сэрфеса. Входят Трип, Мозес и сэр Оливер Сэрфес. Трип. Пожалуйте, господин Мозес. Обождите минутку, я уз