ступки имели целью ему услужить. Они утверждали также, будто достали для него двадцать пять тысяч фунтов, хотя не могли назвать человека, который якобы согласился ссудить их деньгами. Самым деятельным в проведении этого плана был Х-н; никто так не поддерживал, как он, заблуждение мистера Э. и никто так не изощрялся в способах погубить его покровителя. Среди многочисленных попыток, преследующих эту цель, нельзя не упомянуть о гнусном обвинении мистера М. в государственной измене перед государственным секретарем, несмотря на неоднократные доказательства его верноподданнических чувств. Подготовляя это обвинение, предатель продиктовал письмо, которое было скопировано другим лицом и послано графу К-д с извещением, что тот, кто письмо скопировал, имеет сообщить нечто чрезвычайно важное, если его лордство назначит час, чтобы его принять. Но это лицо, раскрыв гнусный план, отказалось в нем участвовать. Итак, еще один его жестокий замысел не увенчался успехом; и, прежде чем он смог задумать новое подобное же злодеяние, его заключили в эту самую тюрьму за долги. Находясь здесь и убедившись в неумолимости своих кредиторов и в полной своей беспомощности, он обратился к тому самому человеку, которого столь злобно преследовал; он поведал о своем плачевном положении в самых жалостливых выражениях и униженно просил его прийти ему на помощь. Беда, которая стряслась с этим мошенником, обезоружила мистера М. и даже пробудила в нем сострадание. Ничего не ответив на его просьбу, он вступился за него перед его кредиторами, и, когда главный кредитор отказался выпустить негодяя из тюрьмы без поручительства, неутомимый благотворитель выдал совместно с заключенным обязательство на двести сорок фунтов, благодаря чему последний получил свободу. Но, едва выйдя из тюрьмы, он придумал вместе с Г-ст-и и другими новые уловки вытянуть деньги у своего благодетеля и любым способом разорить его и лишить свободы; для этой цели не пренебрегали никакими средствами, вплоть до лжесвидетельства. Все же самым необычайным следует признать то обстоятельство, что это презренное чудовище, достав надлежащую сумму для уплаты долга, раздобыло судебный приказ о взыскании денег с М. на основании его поручительства и с теми же христианскими намерениями приобрело другие его долговые обязательства. Но до сей поры благодаря удивительной проницательности и непоколебимой решительности мистер М. опрокидывал все их гнусные планы, из коих иные обращались против самих же зачинщиков. В настоящее время, когда одни полагают, а другие утверждают, будто М. утратил присутствие духа под влиянием обстоятельств, он продолжает задуманное им дело с полным спокойствием и неустрашимостью, измышляя способы и средства, которые в один прекрасный день сокрушат его врагов и вызовут удивление рода человеческого". Перигрин, поблагодарив священника за любезное сообщение, подивился, что люди не обращают внимания на столь важное дело и в результате такого бесчеловечного равнодушия этот молодой джентльмен, мистер Э., лишен благодетельной поддержки общества, главной целью которого является защищать права, заглаживать обиды и способствовать счастью людей. Что же касается поведения мистера М., заявил он, то оно столь удивительно и романтично, что, хотя бы из любопытства, он не может не желать знакомства с ним, если бы даже отсутствовали другие поводы. Но его отнюдь не удивляет та неблагодарность, какою отплатил за его великодушие Х-н и другие, которым М. оказал услугу, ибо он, Перигрин, крепко убежден в истине того, что заключается в следующих строках знаменитого итальянского писателя: "Li beneficii, che per la loro grandezza non puonno esser guiderdonati, con la scelerata moneta dell'ingratitudine, sono pagati" {За благодеяния, которые столь велики, что не могут быть оплачены, расплачиваются преступной монетой неблагодарности (итал.).}. - Судьба этого молодого джентльмена, - продолжал Перигрин, - весьма сходна с участью испанского вельможи, о которой рассказал мне в Париже один из его близких друзей. Графиня д'Альварец умерла вскоре после родов, оставив сына, а муж пережил ее только на три года; ребенок остался единственным наследником имущества и титула, и опекуном его был дядя, человек небогатый, имевший много детей. Этот бесчеловечный родственник, домогаясь богатства опекаемого ребенка, задумал погубить беззащитного сироту и поручил исполнение плана своему лакею, который попытался нанять убийцу, посулив ему большое вознаграждение. Преступник нанес мальчику три удара ножом в шею, но так как он был неопытен в такого рода злодеяниях, то его рука дрогнула, и цели он не достиг; когда же, мучимый угрызениями совести, он увидел, что раны не смертельны, он отнес несчастную жертву к хирургу, который их залечил. Однако, не желая терять вознаграждение, наемный убийца убедил опекуна, что поручение выполнено. Вместо мальчика зарыли при свидетелях в землю большой сверток, напоминающий своим видом труп ребенка; и дядя беспрепятственно вступил в наследование имуществом и титулом. Мальчик, которому было лет шесть, выздоровел после полученных ран и был передан купцу, отплывавшему в Турцию, которому вручили также небольшую сумму денег и сообщили, что ребенок - незаконнорожденный сын знатной особы и что по семейным обстоятельствам необходимо скрыть его появление на свет. Пока несчастный сирота, отданный в рабство, влачил тяжелую жизнь, все дети узурпатора умерли один за другим; а он сам, опасно заболев, приписал свои несчастья справедливому суду божию и поделился своими предположениями с лакеем, участвовавшим в злодейском покушении на жизнь ребенка. Чтобы облегчить угрызения совести хозяина и успокоить его, лакей сообщил ему о судьбе ребенка и выразил уверенность в том, что можно будет его разыскать, если приложить должное усердие и не останавливаться перед затратой денег. Так как несчастный ребенок был единственной надеждой рода Альварец, дядя немедленно отдал распоряжение о самых тщательных поисках, в результате которых узнал, что сирота был продан турку, а тот перепродал его английскому купцу, доставившему мальчика в Лондон. Немедленно был послан в Лондон нарочный, убедившийся, что несчастного изгнанника, в благодарность за его верную службу, отдали в учение к французскому цирюльнику; обучившись ремеслу, он поступил на службу к графу де Галла, бывшему в то время императорским послом в Лондоне. От этого аристократа он перешел к графу д'Оберсторфу, женился на камеристке графини и поехал в Богемию, где занялся хирургией. Пока шли все эти поиски, протекло несколько лет. Дядя изгнанника, преданный австрийскому дому, жил в Барселоне, где находился и отец императрицы, и ссудил принцу значительную сумму денег для успеха его дела. Когда же принц собрался вернуться в Германию, старый граф, предвидя близкую кончину, послал своего духовника к его величеству с оповещением о своем злодеянии и о судьбе племянника, испрашивая прощения и разрешения признать сироту наследником всех его титулов и имущества, которые он незаконно захватил. Его величество пообещал старику дать свое согласие и приказал духовнику приехать в Вену немедленно после смерти графа, посулив помощь в поисках обиженного наследника. Священник повиновался этому приказу. Он раздобыл сведения о родинках на теле молодого графа, известных его кормилице и женщинам, на попечении которых он находился в детстве. По распоряжению императора ему назначили помощника - джентльмена, с которым он и отправился в Богемию, где вскоре нашел наследника, переменившего профессию хирурга на должность мажордома в доме одной знатной особы. Тот был немало удивлен, когда посланцы императора стали подробно расспрашивать о его жизни. Он поведал им, что решительно ничего не знал о своем происхождении, хотя ему говорили в Турции, будто он незаконный сын испанского гранда; затем он подробно рассказал о всех своих странствиях. Убедившись в соответствии его рассказа с теми сведениями, которые были получены раньше, священник удостоверился в наличии родинок на его теле и шрамов от ран, нанесенных ему в детстве, без промедления поздравил его с титулом графа д'Альвареца, гранда Испании, и поведал ему о таинственной его судьбе. Это сообщение поразило его и исполнило радости, чего нельзя было сказать о его жене, опасавшейся, что ее покинет столь знатный муж; но он немедленно рассеял ее опасения, уверив в том, что она впредь будет делить с ним богатство, как раньше делила его невзгоды. Он тотчас же отправился в Вену получить признание у императора, удостоившего его весьма любезным приемом и обещавшего позаботиться о том, чтобы он мог спокойно пользоваться родовым титулом и имуществом; вместе с тем император признал себя его должником на сумму в четыреста тысяч флоринов, полученных им от дяди графа. Тут граф бросился к ногам своего августейшего покровителя, благодарил его за доброту и просил разрешения поселиться во владениях его императорского величества. Эта просьба была немедленно удовлетворена; ему разрешили купить землю стоимостью в вышеуказанную сумму в любой части наследственных владений австрийского дома, и он выбрал округ Ратибор в Силезии, где, по всей вероятности, и ныне здравствует". Закончив свое повествование, Перигрин заметил, что мистер М. сунул что-то в руку молодого человека, с которым беседовал в другом конце комнаты, и поднялся из-за стола, собираясь уйти. Перигрин тотчас же уразумел смысл этой передачи и жаждал познакомиться с таким замечательным и простодушным благотворителем; но сознание собственного своего положения помешало ему сделать для этого первый шаг, который мог быть истолкован как дерзкий и самонадеянный. ГЛАВА XCIX К нему неожиданно являются Хэтчуей и Пайпс, которые поселяются по соседству вопреки его воле и желанию Основательно познакомившись с тайнами Флита и отчасти примирившись с обычаями тюрьмы, он стал размышлять уже без возмущения. Полагая, что неблагоразумно откладывать дальше занятие, которое могло бы ему доставить полное удовлетворение в тюрьме, он порешил снова приступить к переводам, а кроме того еженедельно сочинять памфлеты с целью отомстить министру, которому объявил беспощадную войну. Поэтому он заперся в комнате и принялся за работу с великим усердием, как вдруг вошел посыльный, сунул ему в руку записку и исчез, прежде чем он успел ознакомиться с ее содержанием. Наш герой распечатал письмо и был немало удивлен, обнаружив банкнот в пятьдесят фунтов, завернутый в чистую бумагу; размышляя об этой неожиданной удаче, он пришел к заключению, что посылка исходила от леди, посетившей его несколько дней назад, но внезапно услышал хорошо знакомый звук дудки, всегда висевшей на шее у Пайпса в память о прежней его службе. Когда свист прекратился, он услышал стук деревянной ноги по ступеням; он открыл дверь и увидел своего друга Хэтчуея, а за его спиной - старого его товарища по службе. После сердечного рукопожатия и приветствия: "Ну как поживаете, кузен Пикль?" - честный Джек без церемоний уселся. Окинув взглядом комнату, он проговорил, хитро улыбаясь: - Лопни мои паруса! А у вас уютная каюта, кузен. Здесь вы можете отсиживаться во всякую погоду, не заботясь о вахте и о том, как отдать якорь. Правда, каюта не очень просторная. Знай я, в какой тесноте вы здесь живете, Том притащил бы вам мой гамак. Но, быть может, вы укладываетесь спать вдвоем, а стало быть, боитесь доверить гамаку себя и свою девку? Пикль выслушал его шутки, весьма добродушно посмеялся над ним в свою очередь, напомнив о молочнице в крепости, спросил о его деревенских друзьях и в заключение полюбопытствовал узнать о причине его поездки в Лондон. Лейтенант полностью удовлетворил его любопытство, а в ответ на последний вопрос заметил, что узнал от Пайпса о том, как Перигрин был выброшен на сушу, и явился, чтобы взять его на буксир и вывести в открытое море. - Я не ведаю, каков сейчас ветер, - сказал он, - но если три тысячи фунтов могут снять вас с мели, скажите только слово, и вам не придется страдать от противных ветров из-за недостатка в деньгах хотя бы в течение одной склянки! Не многие отказались бы от такого предложения, находись они в положении нашего героя, особенно если принять во внимание, что это были не пустые слова, но искреннее и дружеское предложение услуги, которую лейтенант оказал бы охотно и даже с удовольствием. Тем не менее Перигрин решительно отказался от его помощи, сделав это в подобающих выражениях. Он сказал, что еще придет время воспользоваться его великодушием, когда иссякнут у него все источники. Джек пустил в ход все свое красноречие, убеждая его не пренебрегать этим средством добиться освобождения, а когда все его уговоры оказались тщетными, стал настаивать, чтобы Перигрин взял у него деньги на текущие расходы; он поклялся, что вернется в крепость только на правах простого арендатора и будет уплачивать Перигрину арендную плату. Наш герой не менее энергически поклялся, что никогда на это не пойдет, заявив, что уже давно отдал ему дом в пожизненное владение в ознаменование его заслуг, а также согласно воле коммодора. Он уговаривал его вернуться к привычным развлечениям и обещал, что, если явится необходимость взять взаймы у друзей, мистер Хэтчуей будет первым, к кому он обратится за помощью. С целью убедить его, что в настоящее время такой нужды нет, он показал банкнот, полученный в письме, и остальные свои наличные деньги, а также упомянул для успокоения лейтенанта о других средствах, которыми на самом деле не располагал. В заключение он попросил Пайпса проводить мистера Хэтчуея в кофейню, где тот с полчаса почитает газеты, а он тем временем оденется и закажет обед, за которым они всей компанией могут посидеть до той поры, пока лейтенанту не нужно будет уходить. Как только оба моряка удалились, он взял перо и написал следующее письмо, в которое вложил банкнот, возвращая его своей благодетельнице: "Сударыня, ваша доброта не более изобретательна, чем моя подозрительность. Но тщетно вы пытаетесь ввести меня в заблуждение этим великодушным поступком, который могло свершить только ваше лордство. Хотя имени вашего на письме не значилось, но ваши чувства вполне обнаружились в его содержимом, которое я прошу разрешения возвратить с той же благодарностью и по тем же основаниям, о каких я имел честь вам сообщить во время нашей беседы по сему поводу. И хотя у меня отняли свободу из-за людской подлости и неблагодарности, но я отнюдь не лишен других жизненных благ. И посему прошу ничего не добавлять к тому бремени благодарности, какое вы на меня уже возложили, и остаюсь, сударыня, преданный и покорный ваш слуга. Перигрин Пикль". Одевшись и явившись в назначенное место, он вручил послание Пайпсу, которому приказал доставить его в дом ее лордства и не дожидаться ответа. Тем временем он распорядился подать к себе в комнату обед; они весело к нему приступили, после того как Перигрин ознакомил своего друга Хэтчуея с достопримечательностями тюрьмы. Пока они обедали, Джек снова повторил нашему герою свои предложения, но тот столь же решительно их отклонил, прося не возвращаться к этому предмету; если бы Джек захотел дать подлинные доказательства своей дружбы, то он, Пикль, просил бы его только об одном - взять Пайпса под свое покровительство, так как больше всего беспокоится он о том, что не может обеспечить верного и преданного слугу. Лейтенант попросил его нимало на этот счет не беспокоиться; он-де сам готов услужить своему старому товарищу по службе, и тот ни в чем не будет нуждаться, пока у него, Хэтчуея, есть хотя бы один шиллинг. Но вместе с тем он начал бросать какие-то намеки о своем желании поселиться во Флите, заметив, будто воздух здесь кажется ему очень здоровым, да к тому же ему надоело жить в деревне. Прямого заявления об этом не последовало, и потому Перигрин ничего не ответил, хотя цель и была ему ясна; он принялся описывать неудобства тюрьмы в таких выражениях, которые должны были, как он надеялся, удержать лейтенанта от исполнения его намерения. Этот план не только не достиг цели, но возымел обратное действие и дал Хэтчуею повод протестовать против нежелания Перигрина покинуть столь отвратительное место. По всей вероятности, Джек высказался бы более ясно о предлагаемом им плане, если бы его не прервал приход Кэдуоледера, являвшегося неизменно каждый день. Хэтчуей, решив, что у этого незнакомца есть какое-то дело к его другу, покинул комнату, якобы желая прогуляться. Встретив у двери Пайпса, он предложил выйти "на простор", как именовался внутренний двор, и, прогуливаясь там, они стали совещаться о Пикле. Так как он решительно отказывался от их услуг, было решено поселиться по соседству, чтобы иметь возможность в любой момент прийти к нему на помощь, если это будет необходимо, невзирая на его неуместную щепетильность. Порешив на этом, они посоветовались с буфетчицей в кофейне относительно помещения, и она направила их к смотрителю тюрьмы. Смышленый лейтенант представился последнему как родственник Перигрина, не желающий покинуть сего молодого джентльмена в тюрьме и намеревающийся составить ему компанию, пока дела его не уладятся. Он-де это решил потому, что заключенный страдает по временам затемнением рассудка и, стало быть, нуждается в помощи, а посему он, лейтенант, просит смотрителя отвести ему и его слуге помещение, конечно за плату, о которой можно сейчас договориться. Смотритель тюрьмы, человек добросердечный и мягкий, не мог не одобрить его решения и, поскольку в то время несколько камер пустовало, немедленно распорядился отвести две камеры и приготовить их для него. Когда об этом договорились, лейтенант послал Пайпса за чемоданом и, возвратившись в кофейню, провел с Перигрином весь вечер. Наш герой, полагая, что Хэтчуей вернется на следующий день в крепость, составил список книг, оставленных там, рассчитывая, что Джек пришлет повозку с ними в город Кэдуоледеру. Он строго наказал не разглашать о случившейся с ним беде, чтобы слух о ней не дошел до сестры, которая будет опечалена этим известием, и до остальных членов его семьи, которые будут радоваться и торжествовать, узнав, какая с ним стряслась беда. Хэтчуей выслушал его приказания с великим вниманием и обещал поступить соответственно. Затем они предались приятным воспоминаниям о веселых событиях, в которых некогда принимали участие. Час был поздний, и Перигрин с неохотой сказал лейтенанту, что во Флите ворота скоро закроются на всю ночь и что тот должен немедленно идти домой. Джек ответил, что он отнюдь не намерен скоро с ним расстаться после столь длительной разлуки, предпочитая часика на два затянуть свое посещение даже в том случае, если ему придется ночевать на улице. Не желая поступать неучтиво с гостем, Пикль уступил его желанию, решив разделить с ним постель. На ужин, за которым Пайпс прислуживал весьма охотно, были цыплята со спаржей. Бутылка переходила от одного к другому до полуночи, а в полночь лейтенант собрался уходить, заметив, что устал с дороги и склонен удалиться. Пайпс, по его знаку, заправил фонарь, и Джек, пожав руку Пиклю, пожелал ему спокойной ночи и обещал навестить его рано утром. Перигрин, воображая, будто поведение Джека вызвано некоторым опьянением, сказал ему, что постель уже постлана, если он расположен спать, и приказал Пайпсу его раздеть. На это мистер Хэтчуей ответил, что уже позаботился о помещении, не желая затруднять своего друга, и когда наш герой попросил его объясниться, он сознался в содеянном, сказав: - Вы столь мрачно отзывались об этом месте, что я не решался покинуть вас здесь одного. Наш юный джентльмен, который по природе своей не терпел благодеяний и предвидел, что столь необычайное доказательство дружбы Хэтчуея угрожает задуманному им плану, ибо лейтенант будет отнимать у него время и отвлекать внимание, а стало быть, он не сможет заниматься своей работой, - наш герой на следующий же день припер лейтенанта к стенке и попытался убедить его в том, сколь безумен этот шаг и каковы будут его последствия. Он заметил, что люди сочтут этот поступок поистине сумасшедшим, а родственники его, буде им того захочется, смогут его преследовать "по закону о безумии"; что его отлучка из крепости нанесет великий ущерб его делам и что, наконец, переезд его во Флит явится препятствием для самого Пикля, чья надежда вырваться на свободу неразрывно связана с пребыванием его здесь в одиночестве, лишенным общества, которое послужило бы ему только помехой. На эти доводы Джек отвечал, что мнение людей для него всего-навсего гнилая леса; если же родственники решат, что верхние снасти у него не в порядке, он не побоится подвергнуться осмотру и, разумеется, не будет признан негодным к службе; в крепости у него нет никаких неотложных дел; а мешать Пиклю он не будет, ибо обещает к нему не являться за исключением тех случаев, когда Перигрин позовет его для беседы. Наконец, он заявил о своем решении остаться там, где он находится, и никому не давать отчета в своих поступках. Убедившись в его непоколебимости, Перигрин прекратил уговоры, решив, однако, что своим высокомерным и пренебрежительным обращением заставит его отказаться от этого плана, так как ему невыносима была мысль, что он кому-то обязан. С этой целью он покинул лейтенанта под пустым предлогом, сказав, что не может составить ему компанию за обедом, потому что уже приглашен своими товарищами по заключению. Джек не был знатоком церемонного обхождения и потому не истолковал дурно этого заявления; он немедленно прибег к помощи своего советчика, мистера Пайпса, предложившего ему отправиться в кофейню и на кухню и заявить, что он будет платить за все напитки и кушанья, какие мистер Пикль распорядится доставлять к себе в комнату. Этот план немедленно был приведен в исполнение, и поскольку в тюрьме кредита не давали, Хэтчуей внес в виде обеспечения некоторую сумму денег повару и виноторговцу, намекнув, что он вынужден прибегнуть к этому способу, чтобы оказать услугу своему кузену Перигрину, человеку весьма странному, вследствие чего он, лейтенант, лишен возможности услужить ему как-нибудь иначе. В результате таких намеков в тот же день распространилась по Флиту молва, будто бедный мистер Пиклъ слегка помешан, а лейтенант, как его близкий родственник, обрек себя на жизнь в тюрьме с единственною целью зорко следить за его поведением. Этот слух дошел до нашего героя только на следующий день, когда он приказал одному из рассыльных уплатить за кур к обеду, на который он пригласил Хэтчуея в надежде убедить его убраться восвояси в деревню, после того как лейтенант ознакомился со всеми лишениями тюремной жизни в течение целого дня. Посланец возвратился с сообщением, что заказ будет выполнен, но деньги он вернул, так как, по его словам, родственник Пикля уже уплатил за обед. Перигрин был в равной мере удивлен и раздосадован этим известием и порешил выбранить лейтенанта за неподобающее поведение, которое, по мнению нашего героя, вредило его репутации. Потом он послал слугу в кофейню за вином и, узнав, что и там открыт ему кредит, был не на шутку рассержен самонадеянной дружбой Джека. Он стал допрашивать слугу с таким грозным видом, что тот, опасаясь вызвать неудовольствие столь щедрого хозяина, напрямик сообщил ему о слухах, какие ходили на его счет. Тут наш герой пришел в бешенство и написал лейтенанту послание, полное язвительных укоров, - в котором не только брал назад свое приглашение, но и заявлял, что не будет с ним разговаривать, пока тот остается в тюрьме. Отдавшись во власть гнева, он велел передать повару, что отказывается от заказанных блюд. Затем он пошел в кофейню и сказал хозяину, что, по его сведениям, человек с деревянной ногой распускает нелепые слухи о его безумии и, для подтверждения этой клеветы, берет на себя оплату его расходов под предлогом родственных отношений; на самом же деле этот человек сам сошел с ума, ускользнул от своих сторожей, и хозяин кофейни понесет убытки, если будет исполнять его распоряжения, поощряя его и впредь посещать это заведение; что же касается до него, Пикля, то он не переступит порога кофейни и не удостоит его ни единым заказом, если этот несчастный умалишенный будет заранее оплачивать его расходы. Виноторговец был смущен таким распоряжением и поразмыслив, пришел к заключению, что оба они рехнулись, ибо незнакомец платил долги Пикля против его воли, а Пикль почитал себя оскорбленным такой дружеской предупредительностью. ГЛАВА С Приятели совершают нападение на Крэбтри, за что изгоняются из Флита. - Перигрин чувствует неудобства тюремного заключения После полудня наш герой, пообедав за общим столом, возвратился, как всегда, к себе со своим другом Кэдуоледером, а Хэтчуей и его товарищ, уничтожив яства, за которые заплатили, снова вернулись к беседе на старую тему. Пайпс сообщил своему товарищу по плаванию, что главным наперсником Перигрина является старый глухой холостяк, виденный ими накануне в комнате Пикля. Хэтчуей, от большого ума, решил, что наш герой обязан своим упорством советам мизантропа, которого по сему поводу надлежит наказать. Пайпс охотно согласился с этим мнением, так как считал старика чародеем или нечистым духом, с которым не очень-то похвально поддерживать знакомство. Впрочем, этот взгляд был внушен ему Хаджи, намекавшим раньше на глубокие познания Крэбтри в магии и, в частности, упомянувшим о том, что старик владеет философским камнем; к этому сообщению Том питал полное доверие, пока его хозяин не был посажен в тюрьму за долги, после чего он перестал считать Кэдуоледера обладателем столь ценной тайны, ибо, будь это так, старик, конечно, добился бы освобождения своего закадычного друга. Из таких соображений он поддержал решение Хэтчуея. Они порешили схватить чародея при первом же удобном случае, когда тот будет возвращаться от Перигрина, и учинить над ним расправу, окатив его водой из насоса. Им удалось бы осуществить свое намерение в тот же вечер, если бы мизантроп, по счастью, не удалился до наступления темноты и прежде, чем они узнали о его уходе. Но на следующий день они сторожили, пока не пройдет Крэбтри, а когда он появился, Пайпс приподнял шляпу и сказал: - Черт бы вас побрал, старый бездельник! Скоро мы возьмем вас на абордаж, и, клянусь богом, я так близко подойду к вашему борту, что вы меня услышите, хотя бы уши у вас и были заткнуты конопатью! Мизантроп был не настолько глух, чтобы не расслышать этого намека, который, несмотря на туманность выражений, произвел на него впечатление, и сообщил о своих подозрениях Перигрину; прибавив, что ему не нравится физиономия головореза с деревянной ногой. Пикль успокоил его, сказав, что ему нечего бояться этих моряков, у которых нет оснований питать к нему злобу, а если бы даже таковые и были, все равно они не рискнут на такой шаг, так как он отрежет все пути к примирению, к которому они стремятся, и столь разгневает начальника тюрьмы, что тот, без сомнения, выгонит их отсюда. Несмотря на эти уверения, наш герой не был столь убежден в благоразумии лейтенанта, чтобы считать опасения Крэбтри лишенными оснований. Он тотчас предположил, что Джек считает себя обиженным, лишившись его дружеского расположения, и объясняет эту немилость вмешательством Кэдуоледера, которого, по всей вероятности, задумал наказать за его советы. Перигрин знал, что лейтенант не причинит его другу большого ущерба в тюрьме, всех обитателей которой Крэбтри может поднять на ноги своими криками; пожалуй, ему даже хотелось, чтобы Крэбтри попал в ловушку, так как это обстоятельство являлось поводом для жалобы, которая вынудила бы моряков переменить место жительства, и, стало быть, он избавился бы от их присутствия, не доставлявшего ему в настоящее время никакого удовольствия. Все случилось так, как можно было предвидеть. Когда мизантроп вышел из комнаты Перигрина, на него напали Хэтчуей с товарищем, схватили без церемонии за шиворот и потащили к насосу, где и подвергли бы его весьма неприятному обливанию, если бы его крики не привлекли внимания обитателей, а в том числе и Перигрина. Нападавшие не отказались бы от своего намерения, если бы могли рассчитывать на победу, и оставили они свой план не раньше, чем человек десять пришли Кэдуоледеру на помощь и Перигрин с разгневанным видом не приказал своему старшему лакею убраться восвояси. Тогда только они сочли уместным изменить курс и бить отбой, а наш герой в сопровождении испуганного Кэдуоледера пошел к воротам и подал начальнику тюрьмы формальную жалобу на буянов, которых обвинил в сумасшествии, что было подтверждено двумя десятками свидетелей, видевших собственными глазами, как обидели старого джентльмена. Начальник тюрьмы, выслушав такое заявление, письменно известил мистера Хэтчуея о необходимости очистить помещение на следующий же день, угрожая, в случае неповиновения, применить силу. Лейтенант дерзко отказался выполнить это предложение и наутро, когда он прогуливался "на просторе", был внезапно окружен констеблями, которые схватили его вместе с его товарищем и передали в руки тюремщиков, а те немедленно отпустили их на свободу и переправили их багаж через ров. Это изгнание протекало не без упорного сопротивления со стороны преступников, которые, не будь они застигнуты врасплох, вызвали бы на бой целый Флит и наделали бы немало бед, прежде чем удалось бы с ними справиться. На прощанье лейтенант дернул выводившего его тюремщика за нос, а Пайпс, подражая столь похвальному примеру, тоже оставил о себе память, разукрасив единственный глаз своего провожатого, который, не пожелав уступить в любезном обращении, ответил на приветствие с таким жаром, что глаз Тома превратился в увеличительное стекло. Это послужило сигналом сбросить лишнюю одежду, и действительно оба в один момент обнажились до пояса. Немедленно вокруг них сомкнулись кольцом мясники с рынка; два преподобных отца в утреннем платье - из тех, что шныряют в этой части города, отыскивая желающих сочетаться браком, - объявили себя секундантами и судьями поединка, и бой начался без дальнейших проволочек. Противники не уступали друг другу в силе и ловкости, но тюремщик регулярно упражнялся в искусстве подставлять синяки; не раз он доказывал публично свою удаль и сноровку и на этой арене потерял один глаз. Его увечьем Пайпс не преминул воспользоваться. Он уже вынес несколько ощутительных ударов в висок и по челюсти и убедился в невозможности бить противника по брюху, столь искусно было оно защищено против выпадов. Тогда он изменил тактику и, владея одинаково свободно обеими руками, начал так сильно колотить по "слепой" стороне тюремщика, что сей герой, приняв его за левшу, обратил свое внимание на угрозу с этой стороны и подставил "слепую" сторону своей физиономии правой руке Пайпса, каковая ловко нанесла ему удар под пятое ребро, после чего он без чувств упал на мостовую к ногам победителя. Пайпса поздравил с победой не только его друг Хэтчуей, но и все окружающие, и в особенности священник, бывший его секундантом и пригласивший теперь незнакомцев в пивную по соседству, где им все так понравилось, что они решили не искать себе другого пристанища, пока им придется оставаться в городе. И, невзирая на недовольство и гнев, с коими были встречены нашим героем их старания ему услужить, они порешили упорствовать в своих добрых намерениях или, проще говоря, выручить Пикля из беды. Пока они таким манером устраивались на новом месте и знакомились с окрестностями тюрьмы, Перигрин лишился общества Кэдуоледера, известившего его письменно о том, что он не хочет снова рисковать, посещая его, так как эти разбойники сторожат на дороге, по которой он должен идти; ему удалось узнать о переселении моряков и о гавани, в которой они пришвартовались. Наш герой столь привык к беседам Крэбтри, отвечавшим его собственному расположению духа, что ему было очень трудно от них отказаться, когда почти все другие удовольствия оказались для него недоступными. Тем не менее он вынужден был выносить лишения, связанные с его положением, и, поскольку его товарищи по заключению пришлись ему не по вкусу, он должен был примириться с одиночеством. Отнюдь не значит, что у него не было возможности беседовать с людьми, наделенными умом и не лишенными нравственных качеств; но поведение всех без исключения не отличалось благовоспитанностью, на них был какой-то тюремный налет, приобретенный за время заключения, и это не нравилось нашему наблюдательному герою. Поэтому он избегал, насколько мог, их сборищ, не обижая тех, с кем принужден был жить, и предавался своим занятиям с усердием и упорством, в особенности после того, как возымела успех гневная филиппика, опубликованная им против виновников его несчастий. В те часы, когда Перигрин забывал об отмщении, добросердечие не покидало его. Нужно было совсем не ведать сострадания и сочувствия, чтобы жить бок о бок с несчастными людьми и не испытывать желания облегчить их участь. Почти ежедневно ему случалось видеть прискорбные сцены, которые не могли не привлечь его внимания и не вызвать милосердных чувств. Постоянно приходилось ему знакомиться с превратностями судьбы и наблюдать картину семейного горя; до него доносились рыдания несчастной жены, которая лишилась достатка и радостной жизни и вынуждена была последовать за мужем в эту юдоль скорби и печали; перед глазами его витали образы истощенных людей, страдавших от голода и холода, и в его воображении возникали картины бесчисленных несчастий. При таких условиях его кошелек никогда не закрывался, и сердце его всегда оставалось открытым. Не раздумывая о скудости своих средств, он был милосерден ко всем детям нищеты и приобрел известность, хотя и приятную, но отнюдь для него не выгодную. Короче говоря, его щедрость не считалась с обстоятельствами, и вскоре его средства иссякли. Он обратился к своему книгопродавцу, от которого с большим трудом получил немного денег, но скоро и они исчезли. Он сознавал свою слабость, но считал ее неизлечимой. Он предвидел, что никогда не сможет покрыть свои расходы; эта мысль глубоко запала ему в голову. Одобрение общества, которое он заслужил или мог завоевать, уже не действовало на его воображение, подобно возбудительному напитку, ставшему привычным; его здоровье пошатнулось от сидячей жизни и усердной работы; глаза его потускнели, аппетит изменил ему; бодрость его покинула; он стал меланхоличным, вялым и потерял всякую способность добывать средства к существованию. В довершение всего (что не могло способствовать облегчению его состояния) он был извещен своим адвокатом о проигрыше дела и о возложении на него судебных издержек, Но и это известие не явилось самым огорчительным; одновременно он узнал о том, что его книгопродавец объявлен банкротом, а его друг Крэбтри находится при смерти. Все это возымело благодатное действие на Перигрина, который обладал столь странным характером, что, по мере того как несчастья сыпались на него, он становился все более надменным и непреклонным. Вместо того чтобы принять поддержку Хэтчуея, который все еще появлялся у ворот, горя желанием прийти к нему на помощь, он предпочел отказаться от всех удобств и заложил одежду одному ирландцу-ростовщику во Флите, чтобы на полученные деньги достать вещи, без которых решительно нельзя было обойтись. Постепенно все эти несчастья вызвали в нем озлобление против рода людского, а его сердцу стали столь чужды земные радости, что он уже не заботился о том, скоро ли оборвется его плачевное существование. Хотя перед его взором неустанно мелькали картины, свидетельствующие о превратности судьбы, он никак не мог помириться с мыслью о том, чтобы жить, подобно своим товарищам по несчастью, в нищете и унижении. Если он отказался принять помощь от своих близких друзей, многим ему обязанных, то тем менее можно было думать, что он согласится принять такого рода услугу от кого-нибудь из заключенных, с которыми он познакомился. Больше чем когда-либо он остерегался быть кому-нибудь обязанным. Теперь он избегал своих прежних приятелей, чтобы не страдать от их дружеских предложений. Вообразив, будто священник пытается разузнать, есть ли у него деньги, он отказался поговорить об этом предмете и в конце концов ото всех уединился. ГЛАВА CI К нему приходит нежданный гость, и тучи злосчастья начинают рассеиваться Пока он томился в этих тяжелых условиях, питая отвращение ко всему миру и к себе самому, в город прибыл капитан Гантлит, чтобы исхлопотать производство в следующий чин. Согласно горячему желанию своей жены, он решил разыскать Перигрина и примириться с ним даже в том случае, если придется принести извинения. Но он не мог получить о Перигрине никаких сведений там, куда его направили; полагая, что наш герой уехал в деревню, Гантлит занялся устройством своих дел, намереваясь возобновить поиски, когда покончит со всеми хлопотами. Он сообщил о своих притязаниях патрону, который, по его предположению, добыл ему чин капитана, за что в свое время получил ценный подарок; и теперь он льстил себя надеждой добиться цели тем же путем. Меж тем он познакомился с одним из клерков военного ведомства; помощь этого клерка, как ему сообщили, была необходима для успеха его дела. Беседуя с этим джентльменом о своих чаяниях, он узнал, что знатная особа, которая якобы ему покровительствовала, является отнюдь не влиятельной и ничем не может помочь в его продвижении. Вместе с этим новый знакомый выразил удивление, почему капитан Гантлит не прибегнет к поддержке благородного пэра, чьему вмешательству он обязан своим последним назначением. За этим замечанием последовало объяснение, из которого Гантлит к своему великому удивлению узнал о том, что он все время ошибался касательно своего патрона; однако он не мог угадать причину, заставившую его лордство, с которым он был незнаком, выступить в его пользу. Как бы там ни было, он счел своим долгом принести ему благодарность, а потому на следующее же утро он отправился к нему на дом, где его приняли весьма любезно и сообщили, что своим последним производством он обязан мистеру Пиклю. Трудно описать волнение, раскаяние и чувство благодарности, охватившие Гантлита, когда тайна обнаружилась. Всплеснув руками, он с жаром воскликнул: - Боже мой! А я так долго враждовал со своим благодетелем! Я хотел с ним помириться во что бы то ни стало еще в ту пору, когда не знал, сколь многим ему обязан, но теперь у меня не будет ни минуты покоя, пока я не выражу ему своих чувств, вызванных его самоотверженной дружбой. Я предполагаю, на основании милости, оказанной мне по его ходатайству, что ваше лордство хорошо знает мистера Пикля. И я буду счастлив, если вы мне скажете, где он находится теперь, потому что человек, с которым он когда-то жил, не мог сообщить мне о том, куда он переехал. Вельможа, тронутый благородным самоотречением Перигрина и мягкосердечием его друга, посочувствовал горю нашего героя, сообщив Гантлиту, что тот уже давно тронулся рассудком после своего разорения, что кредиторы бросили его во Флитскую тюрьму, но жив ли он, или смерть уже избавила его от всех несчастий, его лордство не знает, ибо никогда о нем не справлялся. Едва услыхав об этом, Годфри, вне себя от огорчения и нетерпения, попросил разрешения немедленно удалиться; затем, покинув его лордство, он снова вскочил в наемную карету