Хам Я неприступен был. Ной К чему терять напрасно Часы почти уже исчерпанного дня? Хам На сердце гнет лежит великий у меня. Ной Жена, отец, и мать, и братья, и невестки Тебя в ковчеге ждут: сему причины вески. Хам Я все же многого, родитель, не пойму. Ной Я свет познанья дам рассудку твоему. Хам 1180 Потребно ль в лодку лезть, по край зверьми набиту? Ной Коль выпьешь море - в том вполне найдем защиту. Хам Мир в меру покарав, отступит вал морской. Ной На это, как ни жаль, надежды никакой. Хам В ковчег сокрытыми - доколе нам томиться? Ной Круг совершить должна светила колесница. Хам О, горе - в темноте скрываться целый год! Ной Ты не соскучишься, утешься наперед. Хам Кто празднствует - тебя ль, отец, не раздражает? Ной Уж праздность-то тебе никак не угрожает. Хам 1190 А поохотиться - уж так ведь я охоч! Ни солнца, ни луны в ковчеге - только ночь, Не воздух, а сплошной тяжелый дух звериный, Напитанный чумой, зловонною уриной, - С утра до ночи так, и с ночи до утра: Тюрьма, свинарник, хлев, собачья конура {44}! Нои Средь нас, любезный сын, не будет безработных; Сим и Йафет с тобой должны питать животных, Носить овес, и жмых, и прочие корма, И чистить стойла все, что хлопотно весьма. Хам 1200 Тюрьма! Ужели Хам вот так растратит силы? Сгниванье то иль жизнь во глубине могилы? Притом не в мраморном - в бревенчатом гробу: О, сколь печальную мы выбрали судьбу! Ной Зато не сгубят нас греха позорны пятна. Хам Что легче - просто смерть, иль смерть тысячекратна? Мне легче броситься в разверстый зев пучин! Нои Я поддержу тебя: будь мужествен, мой сын. Хам Все то, позволь, скажу, что прочие не смели. Ной Мы много говорим, а время на пределе. 1210 Но выскажись, свои печали мне вруча. Хам Не в роли ты отца, но в роли палача, Кто сам же и судья: ты казнь пророчишь миру, Грозишь ему, воздев тяжелую секиру. Медведем Господа изображаешь ты, Свирепым кабаном, стравляющим кусты В припадке бешенства: мол, все затопчет царства Господь, карающий развратность и дикарство. Столь воды буйственны, столь плотны облака На сушу бросились теперь издалека, 1220 Уж над отрогами тяжелый вал колышим, Последний мира вздох мы вскорости услышим, Иль Бог, как женщина, озлоблен и ревнив? Иль мало гибели Ему садов и нив? Не Провиденье здесь - но лишь вражда и вызов, Немилосердный гнев, сквернейший из капризов. Ной О святотатственный, о гнусный отпрыск мой, Увы, речистый столь - уж лучше бы немой, - Позоришь Господа глаголом ты неправым, Беспутством обуян и своевольным нравом. 1230 Я Небеса теперь в свидетели зову: Не пасть проклятью бы - да на твою главу! Мы, слава Господу, с той истиной знакомы, Что Божьи сущности для нас неизрекомы, Бессильна их в слова понятные облечь Несовершенная, увы, людская речь. Упреки ложные в гневливости растленной Невместно воссылать Создателю Вселенной. И вот - печальная картина такова: На ветер кинуты неправые слова. 1240 Суд над злословием, будь нелицеприятен! Возможно ль Господу столь безобразных пятен Тиранства мерзкого - не смыть с лица земли? От корня одного - две ветви возросли: Род Каина плоды, чреватые раздором, По свету разбросал, - и Сифов род, которым Даны плоды, чей вкус целителен и здрав. Но первый победил, мощь большую набрав. Испорчен лучший стал, благим путям неверен. Возмездье да грядет. Посев добра - потерян. Хам 1250 Почтенный мой отец, ты гневен столь не будь, Тебе перечить я не помышлял ничуть, По слову твоему немедля я водвину Себя в построенну тобою домовину. Ной Жена властителя простерла мощь свою Теперь и на мою, как вижу я, семью. Ты нынче раб ее, и нам грозит расплата: Рассорит снох она, возропщет брат на брата, Невзлюбит мать отца. Зло - снова меж людьми, Пусть оным заражен один лишь из восьми, 1260 Что жить останется, когда отступят воды, Грядущи от кого произойдут народы. Так отойди же, сын: пришел тот самый час, Прочь увести когда с земли я должен вас. Хам Вот - все идут они, готовые к поездке. Мать, поспеши к отцу; вы, Сим, Йафет, невестки, Утешьте же его - скорей, скорей сюда. Не должно мешкать нам, когда пришла нужда. Сим, Иафет, Ной, Хор. Сим Земля мокра, отец: пора отдать швартовы. Все родичи твои вполне уже готовы 1270 Пуститься в долгое скитанье по волнам. Вот мы пришли сюда: повелевай же нам. Иафет Мы подготовлены - легко отсель отыдем. Ной Что позади мы зрим, что пред собою видим В печальный этот час? Мне доле ждать невмочь, Я оставляю мир, я удаляюсь прочь От человечества, храня на сердце горе. Легко ль, изгнанники, со мной вам будет в море? Легко ль подобную судьбу перенести? Всевышний силы вам да ниспошлет в пути; 1280 Уместно верою вооружиться многой. Пребудьте в стойкости, служите мне подмогой. От пламени Господь спасет, и от воды, Не должно никакой подать гибельной беды. Чреваты небеса дождем над горным краем И ждут, что мы ковчег, войдя в него, задраим; Архангел знак подаст во мрачной вышине - И гром греметь начнет: я не хочу зане Ни гибель мира зрить, ни слышать слезны просьбы. Мне море слез когда наплакать удалось бы, - 1290 Гнев отвратя, Господь услышал бы меня!.. Но будут гром и блеск небесного огня Стон заглушать людской, звучащий все надрывней В смешенье паводка и беспощадных ливней. Обречены внимать мы сорок дней подряд, Как хлещет в кровлю дождь и как грохочет град, Как мчат ветра со всех сторон земного круга, С востока, с запада, и с севера, и с юга, В один смеситься вихрь, невиданный вовек. Тогда под облака подымется ковчег, 1300 Потянется чреда дней наших безотрадных Без солнечных лучей, при свете плошек чадных. Сим Нам скорбь сию дано да будет обороть. Иафет Ярение стихий легко смирит Господь. Ной Нас волны к небесам подымут в дикой злобе, Живых, но спрятанных в плавучем нашем гробе, Колеблемые средь необозримой мглы Пребудем триста дней и семьдесят. Валы Огромные и рев грозы остервенелой Посеют страх в душе, пусть даже самой смелой. 1310 Там уши долгая заложит глухота, Смерть ветром и водой начнет стучать в борта, Во древесину свой вонзить пытаясь коготь И разломить ковчег (уж на смолу и деготь Не поскупились мы, чтоб судно оберечь), При этом ведайте: то брешь, то щель, то течь Нам будут досаждать, ломая домовину, Впуская воду внутрь. Почти наполовину Погибнет груз живой, сие предрешено, Ввергать, однако, нас в унынье не должно. 1320 Всевышний столь могуч, что не позволит смерти Сгубить земную жизнь в пучинах водоверти. Он нас убережет, плывущих без руля, Он хищников смирит в утробе корабля: Глад волка не томит, замолкли львины рыки, И грозный тигр молчит, и прочи твари дики. Гвоздь пригнан ко гвоздю; кто может, тот содей Корабль прочней, чем наш! Но боле, чем гвоздей, Чудес на судне сем: придя в Кедровы чащи, Молчат безбожники, постройку нашу зрящи. Сим 1330 Лишь чудо вразумит безумного врага. Ной Не внидет океан в привычны берега, Безвиден будет он и тягостен для зренья, Как если: бы Господь не начинал творенья И влагу надвое в миру не разделил {45}. Он всемогущ вполне: Ему достало сил Одной рукой держать все мирозданье чудно. Он мог бы нас спасти, не воздвигая судно, А мигом, замыслу не ведая преград, Легко доставить нас в присноблаженный град. Иафет 1340 К чему же целый век трудились мы поспешно, А подлая толпа, все боле многогрешна, Жила? Ее убить - полезней бы всего. Ной Долготерпением пыталось Божество Сих блудников спасти от страшного удара - Но только нас одних сия минует кара! От бедствия спасти сейчас Господь готов В ковчеге только нас из всех живых родов. Любите же Его: удел наш незаслужен, Ковчег с прислугою - Всемощному не нужен, 1350 Но так измыслилось верховному уму. Безумством было бы противиться Ему. Сим Почто, творя людей, Господь такого шага Не сделал, чтоб внушить их мыслям только благо, Чтоб никакой не мог явиться лиходей? Ной Свободной волею Бог наделил людей, Дал право выбора - служить добру иль худу, И вот - черед держать ответ земному люду, Суду бесстрастному сегодня предстоя, И - наказание назначил судия. 1360 Не виноват Господь: он лишь назначил сроки Нести ответственность за мерзкие пороки. Иафет К спасенью - гибнущим закрыты ли пути? Ной В последний может миг раскаянье придти, Однако же греха великая отрава На снисхожденье их уже лишила права. Сим Бог не простит ли всех в последний самый миг? Ной Сей грозный приговор не зря людей настиг; Столь долго медлил Бог и взвешивал недаром, Чему продать людей - прощенью или карам, 1370 Вполне заслуженным. Перед лицом Небес Еще могло Добро явить противовес Ликующему Злу, - но в нем иссякла сила, Возобладало Зло, живущих победило, И человечество, греховное давно, Бесповоротно днесь на смерть осуждено. Сим Как сможешь ты узнать, что осушились страны? Ной На то послужат нам и голуби, и враны. Иафет Полна различных чуд морская широта. Как выдержит ковчег удар хвоста кита, 1380 Коль с оным встретиться придется, предположим? Ной Бояться ли тому, кто под призором Божьим? Пусть целый адский флот замыслил бы набег Из царства демонов: неуязвим ковчег, Божественный корабль не сгинет, не потонет, И сам Левиафан нас в плаванье не тронет. Хор Спеши, о праотец! Решимости полны Богопротивные Енаковы сыны Поджечь кедровый бор, стоит ковчег в котором, Чтоб вслед за тем золу развеять по просторам, 1390 Работу сотни лет под корень извести. Что медлишь ты? Закат уже пришел почти. Ступай же! От сего мы провожаем брега С молитвами тебя в надежный трюм ковчега. Хор ангельской стражи. I. Песнь: Господь, надежно сохрани Сих праведных - в грядущи дни, Блюди Адамовы побеги Средь волн сокрытыми в ковчеге. Отныне пусть радеет Ной О дикой твари и ручной, 1400 В том будут родичи полезны. Тебе послушен пламень бездны. И сократить способен Ты Срок этой долгой маеты Средь гибельной стихии водной. Пусть не созреет плод негодный На рода нового стволе, Когда пристанет Ной к земле, Узрев, что мир водой не залит, И Господа сей муж восхвалит. I. Ответная песнь: 1410 Ковчег окажется открыт, И Ной молитву сотворит Уже на суше, - благодарный, Воздвигнет жертвенник алтарный, Будь, жертва праотца, чиста От птицы чистой и скота Во всесожженье приносима. Вняв запах жертвенного дыма, Достигшего небесных врат, Ты споров окончанью рад, 1420 Земным пообещаешь людям Столь беспощадным правосудьем В грядущей череде годов Не пресекать живых родов, Сколь племена б ни одичали. Ной, укроти свои печали. II. Песнь: Бог станет Ноеву семью В новоподаренном краю, Как пастырь, содержать в заботе; Он воспретит вкушенье плоти: 1430 Никто не смеет крови есть, Тем самым призывая месть, Убийства жажду порождая И Господу не угождая. Да будет людям речено: Проливший кровь - творит пятно, Что только кровью будет смыто. Сие да станет всем открыто, Кто носит мысль о мятеже. И пусть вовек никто уже 1440 Себя не осквернит столь дико Из тех, в ком отблеск Божья лика. II. Ответная песнь: И, подтверди сии слова Священной волей Божества, Встань, радуга, под небосводом Великим знаком всем пародам; Будь, как огромный лук, туга, Великолепная дуга! В ней красок будь подбор немалый - От синей до пурпурно-алой, 1450 Цвет синий - это знак воды, Цвет алый - знак иной беды, Ее ничто не отодвинет, Се - огнь, которого не минет Все человечество, когда День встанет Страшного Суда, Словам блаженного Еноха {46} Да внемлет новая эпоха. Семейство Ноево в плавучий входит дом, Столетним созданный отеческим трудом, 1460 За праотцем вослед, мир позабыв развратный, И твердо ведая: дороги нет обратной. Архангел-судия спустился, Уриил, С пылающим мечом. Он плотно затворил Ковчег на семь замков. Взнесенное высоко, Воззрилось на ковчег недремлющее око. ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ Урания, Ахиман, Архипастырь, Гофмейстер. Урания Когорта шла на штурм, но нет вестей о ней. Ужель проигран бой? Ни ржания коней Не слышно вдалеке, ни барабанной дроби: Пусть бы изжарились в ковчеговой утробе 1470 Кто затворился в ней, трусливо схоронись. Не вышло! Горестный, сюда подходит князь. Ахиман Дичь заловить сию - задача непростая. Ни с чем бредет назад понурых ловчих стая, - Как быстро в них, увы, дух боевой угас! Кто мог предположить! О, кто-то предал нас, Дал старикашке знать, и он, проклятый, словно Назло - убрался внутрь. Не возгорелись бревна Ковчега, сколь огнем их не пытали мы. Урания Коль факел не спалил дощатой сей тюрьмы, 1480 Коль срам - хвосту лисы и даже львиным лапам, К чему не взяли вы "сей крепости нахрапом? Ахиман Был полон призраков, увы, кедровый бор. Сынам Енаковым везде давал отпор Какой-то мощный Дух, грозя из дикой пущи Мечом пылающим. Сей ужас вездесущий Для исполинов был страшней беды любой. Смятенные бойцы идти не в силах в бой. Так мы бежали прочь: не колдовство, так скоро б Пылали бы и лес, и окаянный короб. Урания 1490 Терпенье, господин: мы скоро отомстим, Сколь ни велик ущерб - однако возместим, На женщин клевету взводить нельзя задаром, Есть мудрость, чтоб не вмиг обречь безумца карам. Ахиман Кто это, бледный столь, мне видится вон там? Мню, будто смерть за ним топочет по пятам. То, кажется, гонец: он горячит верблюда, Спеша сюда. Опять случилось где-то худо. Он затрубил в трубу, летит во весь опор. Что, Архипастырь? Архипастырь Нам уж не хватает гор, 1500 Все переполнены они простонародьем, Что жило до сих пор по низменным угодьям. Урания Все, стало быть, спаслись? Архипастырь Кто гор успел достичь, А прочие в воде потопли, как кирпич. Урания Их гибель местные как допустили власти? Архипастырь Не ожидал никто внезапной столь напасти {47}. Еще не осознал, что ждет его, народ, - Как водяной пузырь, небесный лопнул свод, И начался потоп, уже без проволочек. Напрасно жители пытаются из бочек 1510 Вязать плоты - куда безумцы поплывут? Вода пришла свершить свой беспощадный суд. Плывущие пласты торфяников подмытых Покрыты толпами раздетых и несытых; Над бедолагами уж занесен, грозя, Голодной смерти меч, - и биться с ним нельзя; Недолго плавать им но пенистым просторам, Им должно помышлять о смертном часе скором, Они оглушены потоками дождя И озираются, нигде не находя 1520 Ни островка земли; уже дубы могучи, Что сучьями луну царапали сквозь тучи, С корнями вырваны, плывут со всех сторон В бушующих волнах, - и ветви гордых крон Гирляндами людей увешаны: бедняги На них пытаются спастись от страшной влаги, Ахиман Ты знамений пред тем не видел, иль примет? Архипастырь Над миром воспылал необычайный свет, Кометы, факелы, мечи, драконьи пасти Пылали, небеса грозя разъять на части, 1530 Тираня ужасом несчастные толпы. Оцепенение сходило на стопы, Свист уши заполнял, крепчая постепенно. О, вот уже сюда ползет морская пена! Готовьтесь умереть: пришел последний час. Ахиман Русалочье мурло, ты совратила нас! Ты Ноя прогнала! Дрянь, полная коварства! О, для чего теперь мне все земное царство, Власть наша рухнула, и гибель впереди. Прочь, подлая жена! Урания Владыка, пощади, 1540 О да, на мне вина, - но ведь еще намедни, Ты знаешь, в Ноевы никто не верил бредни! Куда бежать, куда? Последний миг настал. Ахиман Зри, пламя серное верхи взрывает скал. Во исполнение Господнего приказа Готов обрушиться, треща, хребет Кавказа; Вопль женщин и князей, обвала грозный зык - Предвестники того, что грянет через миг. Гофмейстер О князь, ты чуешь ли трясенье страховито? На пики горные карабкается свита, 1550 Мнят - скальная спасти их может вышина От скорой гибели, но всюду - смерть одна. Ахиман Напрасно: к молнийным они стремятся жалам. Гофмейстер Иль к горцам попадут, известным каннибалам, Постящимся давно: того не миновать, Что смогут дикари еще попировать, Плоть женскую иным предпочитая блюдам. Урания Что делать? Плыть куда? Спастись - которым чудом? Что делать? Плыть куда? Все сгублено дождем. Ахиман О, кто сей грозный Дух? Немедля ниц падем. Уриил, Урания, Ахиман, Хор. Уриил 1560 Пред вами - Уриил, несущий меч Господен, Архангел-судия, с которым спор бесплоден; За преступленье кто в далекие лета Адаму затворил эдемские врата. Урания О, нас впусти в ковчег, о, накажи построже! Уриил Для вас ковчег закрыт, и милость Божья тоже. Урания Спаси и пощади! Уриил Слезами не помочь. Вам должно умереть. Теперь ступайте прочь. Но, кто пред гибелью раскается неложно, По смерти Божий гнев тот умягчит, возможно. Хор 1570 Кто благость Божию сравнит, и Божью власть - Тот повод обретет к стопам Его припасть. Спаситель чаемый сойдет к земному роду И душам горестным провозвестит свободу. Провозвестит, что мрак узилищ - не навек, Тогда воздвигнется для оных душ ковчег, Прообраз нового, незыблемого храма, Средь бурных вод морских всегда плывущий прямо; Тогда омоет всех единая купель От мерзости грехов, накопленных досель. 1580 И всякий Господа прославит и увидит, И чудо благости Господней к миру снидет. ПИСЬМО К ИОАХИМУ АУДАНУ Благосклонный ученый и проницательный друг, я прочитал Ваши замечания к труду опочившего {1} и почитаю за благо оставить их в стороне ввиду кончины автора. Словесным пререканиям не место перед лицом смерти. Что же касается моей трагедии о Ное: Ваша Честь изволила оценить ее весьма высоко. Haud equidem tali me dignor honore {2}. Я полагаю великою честию для себя, что Вы проявили благосклонность и с толиким тщанием рассмотрели трагедию и явили а ней суждение. Ваше мнение о Ламехе не представляется мне лишенным основания, это и меня также смущало и останавливало, однако различные ученые богословы все же рассматривают Ламеха в четвертой главе Моисеева Бытия и Ламеха в пятой главе той же книги как одно и то же лицо: того, кто обнимал двух женщин одновременно, и того, кто "убил мужа" Каина, как свидетельствует Предание, хотя и не Писание; отчего же я взял на себя смелость произносить греческие имена в еврейской истории, изъясняю: таковое своеволие заимствовано мною у Бьюкенена, который именует матерью дочери Иевфая Сторге, по-гречески ??????, или же Чадолюбие, - чем совесть свою упомянутый Бьюкенен не чувствовал нимало отягченною. Мою Уранию {3} произвел я от слова "ур", что означает "огонь", и ничего общего с греческим не имеет. Вам было угодно указать мне на серьезное и значительное различие в наших теологических позициях. Но ежели Иисус Христос есть тот центр, вокруг коего обращаются Небо и Земля и все иные вещи, то не надлежит и нам иметь разногласия. Statuit supra petram pedes meos {4}. Эта каменная скала - Христос, а что касается до церкви, то она - Столп и Утверждение Истины. О Христе же речет голос из облаков: "Внемлите Ему". О Церкви же говорит сам Христос: "А если и церкви не послушает, то да будет он тебе как язычник и мытарь". Так вручены Христу и церкви единая власть и справедливость в вере, и верующие связаны сими речениями, пред коими я добровольно и послушно склоняюсь. Мишель де Монтень, рыцарь Св. Михаила, ученый человек и остро мыслящий скептик, оракул при почтенном стольнике Хофте, мудро и справедливо указал на причину такового разброда в умонастроениях и суждениях. Он именует надменность человеческого ума Нимродом, который тщится вознести cвою постройку к звездам, дабы завоевать Небеса, но за работою своею претерпевает рассеяние из-за различия в наречиях и человеческих натурах. Perdam sapientiam sapientium, et prudentiam prudentium reprobabo {5}. От сего высокомерия человеческого разума, проявляемого каждый раз особым образом, проистекает наказание разделением, и каждый начинает глаголать своим особым языком. Об этом повествуют целые штабели книг, из этого происходят столь воинственные расхождения и взаимные атаки. Каждый тащит свою собственную находку на алтарь, поклоняется и молится ей, словно идолу. Такая путаница происходит от различества умонастроений, лишения упорядоченности, и это урок нам в том, что нет ничего вечного, кроме того, что сам Господь раз и навсегда прочно установил: "Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут {6}". Мой возраст достиг ныне восьмидесятого года, и, ежедневно созерцая смерть и гробовое преддверие, пытаюсь я вооружиться супротив мрачности могилы в тления посредством созерцания души и тела во времена, последующие за венною жизнию. Упомянутый Монтень утверждает, что нет ничего подлинного, кроме света Господней благодати и Истины, нам открытых. Он потрудился, дабы показать нам, как все писатели, даже Пифагор и Платон, понапрасну тщились доказать бессмертную сущность души и в конце концов ничего не доказали; таковое доказательство не выведено никем из догматиков, сколь бы ни были многоречивы их рассуждения: в противовес всему этому восставляю я ныне мое спокойствие и веру нелживому Провозвестнику Истины, говорящему: "И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне {7}". Что же до тела, то мне верится, что смертное сие причастится бессмертия, и смерть будет побеждена. В этом чаянии пребываю я и желаю нам каждому неколебимо стоять на своем. У моего издателя случилось мне видеть Ваш высокоученый труд {8}, коему цена была определена в разменной монете, также и великолепные иллюстрации к мыслям Аудана. Мне отнюдь не было бы неприятно сейчас заняться изысканиями и пожинать плоды мудрости, однако преклонные годы заставляют проходить мима множества вещей, и познание всего и вся остается в нашей жизни трудом, не знающим завершения. Мы стремимся к совершенству, которым Всевышний да удостоит и Вас и меня, и да помилует нас, покуда же я остаюсь Всегда готовый к услугам Ваш друг И. ван Вондел. В Амстердаме 3 августа 1667 года. ПРИМЕЧАНИЯ ОБОСНОВАНИЕ ТЕКСТА Трилогия Йоста ван ден Вондела - "Люцифер" (1654), - "Адам в изгнании" (1664), "Ной" (1667) - впервые соединена в настоящем издании под одной обложкой со своим главным нидерландским (хотя и написанным на латыни) прототипом, драмой Гуго Гроция "Адам изгнанный" (1601). Таким образом, русскому читателю предоставляется возможность не только ознакомиться с текстом трилогии, но и сопоставить ранее изданный на русском языке "Потерянный рай" Джона Мильтона с трагедиями Вондела и Гроция, послужившими главными источниками для поэмы. Перевод трилогии Вондела выполнен по изданию: Joost van den Vondel. Volledige dichtwerken en oorspronkelijk proza. Verzorgd en ingeleid door Albert Verwey. MCMXXXVII, H. J. W. Becht, Amsterdam. Издание это, выпущенное к 350-летию со дня рождения Вондела, по сей день остается наиболее достоверным источником текстов Вондела; оно, однако, практически лишено справочного аппарата. Для контроля при переводе первых двух драм ограниченно привлекалось авторитетное французское издание трагедий Вондела: Joost van den Vondel. Cinq tragedies. Notice biographique et notes traduction vers par vers dans les rythmes originaux par Jean Stals. Didier, Paris, 1969 (Collection Unesco d'oevres representatives, Serie Europeenne).Был просмотрен также прежний перевод "Люцифера" на французский язык: J. van den Vondel. Lucifer. Tr. par Ch. Simond. Paris, 1889; а также известный перевод "Люцифера" на немецкий язык: Joost van den Vondel. Lucifer. Trauerspiel. Leipzig, Brockhaus, 1869. В работе над переводом и справочным аппаратом критически использованы многочисленные работы, начиная с комментариев ван Леннепа в тридцатитомном варианте изданного им "полного Вондела" (Joost van den Vondel. De werken. Uitg. door J. van Lennep. Deel 1-30. Leiden, Sijthoff, 1888-1893) и до наших дней. Следует отметить, что в любом отдельно взятом комментарии к драмам из числа изданных за последнее столетие, в частности, крайне слабо до сих пор прослеживались древнегреческие и византийские корни творчества Вондела, так что во многом комментарий в настоящем издании содержит сведения, на родине поэта почти не известные. Отдельного издания каких бы то ни было произведений Вондела на русском языке до сего дня не существовало. Книга П. А. Корсакова "Йоост фон ден Фондель" (СПб., 1838) давала крайне искаженный портрет "главного" писателя Нидерландов. Свои переводческие усилия Корсаков был склонен направить на то, что казалось ему "переводимым". К его немногочисленным удачам можно отнести переводы стихотворений лучшего ученика Вондела, Иеремиаса де Деккера, которые мы находим на страницах его "Опыта нидерландской антологии" (СПб., 1844). Удачны были и его переводы некоторых басен Якоба Катса, но из Вондела Корсаков перевел только два коротких и незначительных стихотворения. В 1974 г. на страницах тома Библиотеки Всемирной Литературы "Поэзия Возрождения" был опубликован перевод оды Вондела "Рейн", воспроизводящийся в дополнениях к нашей книге. В 1983 г. на страницах антологического издания "Из поэзии Нидерландов XVII века" (Художественная Литература, Ленинград) "Рейн" был переиздан, к нему добавлены пять стихотворений, все они воспроизводятся в нашем издании: "Молитва гезов", "Скребница", "Развратники в курятнике", "Оливковая ветвь Густаву Адольфу" и "Счастливое мореплавание". Переводчик трилогии Вондела пользуется возможностью сердечно поблагодарить проф. Яна-Паула Хинрихса (университет в Лейдене), предоставившего ряд труднодоступных материалов и неизменно консультировавшего все спорные вопросы, возникавшие в процессе работы над переводом, а также проф. Уильяма Федера (университет в Неймегене), любезно предоставившего видеозаписи постановок "Люцифера" и "Адама в изгнании" на сценах современных нидерландских театров, что разрешило ряд сомнений чисто сценического характера. Русский перевод монументальной драматической трилогии Йоста ван ден Вондела переводчик считает долгой посвятить памяти своего учителя, поэта Аркадия Акимовича Штейнберга (1907-1984), чей перевод "Потерянного рая" Джона Мильтона был одной из побудительных причин создания публикуемой ныне первой русской версии "Люцифера" вместе с последующими частями трилогии. ИМЕНА ПЕРСОНАЖЕЙ ТРИЛОГИИ Три драмы Вондела на "космогонические" сюжеты - одновременно вершина и финал его творчества. Представляется необходимым рассмотреть персонажей каждой драмы, разобрать этимологию их имен и проследить эволюцию их образов в процессе сценического действа. ЛЮЦИФЕР. Основные источники легенды о Люцифере приводит сам Вондел в "Обращении ко всем друзьям искусства и сценического действа", предваряющем текст драмы. В действительности число источников неизмеримо больше, и часть из них в настоящее время уже не может быть прослежена. Вондел указывает на трагедию Гуго Греция "Страдающий Христос", но при этом без видимой логики обходит его же "Адама изгнанного"; между тем достаточно сравнить вступительный монолог Сатаны в этой драив (см. с. 335 наст, изд.) со всом происходящим на сцене у Воадела - как в "Люцифере", так и в "Адаме в изгнании", чтобы убедиться в преемственности. Несомненно также то, что на Вондела оказали влияние поэмы "Неделя, или Сотворение мира" (1578) и "Вторая неделя" (1584-1590) французского поэта Гийома дю Бартаса (1544-1590). "Сочинения г-на дю Бартаса в переводе Захариаса Хейнса" вышли в 1621 г. в нидерландском переводе уже четвертым изданием, - по поводу этой книги имеется сонет Вондела (1622), а также подпись под изображение Хейнса. Сам Захериас Хейнс был на 27 лет старше Вондела и принадлежал к "старшему поколению" поэтов нидерландского "Золотого века", которое до истинного расцвета национальной литературы не дожило. На драмы Вондела повлияли многие теологические источники, частью восходящие к древней апокрифической литературе; к примеру, произведения Оригена, изданные в 1536 г. в Базеле Эразмом Роттердамским (об Оригене см. подробнее в примечаниях на с. 528 наст, изд.); возможно, что ому был известен и какой-то пересказ апокрифа "Книга Еноха", полный текст которого был обнаружен лишь в конце XIX в.; Вондел местами цитирует этот апокриф почти дословно. Можно предположить, что Вондел пользовался каким-то греческим источником; он знал греческий язык и переводил греческих классиков, а также изучал труды "восточных" отцов церкви, писавших по-гречески (в отличие от "западных", писавших на латыни), что для Нидерландов было относительной редкостью. По Вонделу, причина отпадения Люцифера от Небес - нежелание признать Человека вторым после Бога в Небесах, - ибо вторым в Небесах Люцифер считал самого себя. Здесь Вондел неожиданно использует концепцию, принятую в исламе, традицию, объясняющую низвержение Иблиса (т. е. опять-таки Люцифера) с Небес наказанием за его нежелание поклониться новосотворенному существу - Адаму; кстати, традиция эта служит доказательством того, что христианский миф о низвержении Люцифера ко времени создания Корана полностью сформировался. Истинная причина водворения на Небеса человека, предвещанного устами Гавриила в I же действии драмы - т. е. грядущее явление Христа в человеческой плоти, воскресение и вознесение - эта причина у Вондела остается непонятной для Люцифера; Гавриил облекает свои слова в I и II действиях в смутную форму пророчеств, понятных зрителю и туманных не только для Люцифера, но и для всех Ангелов на сцене, которые, по Вонделу, лишены и всеведения, и бессмертия. Кажется, непонятной причина "воцарения Человека" остается и для самого Гавриила - во всяком случае, между "верными" и "неверными" Ангелами разница лишь в том, что "неверные" считают возможным обсуждать данный свыше приказ, а "верные" - повинуются, не пытаясь вникнуть в смысл. Здесь - несомненный выпад против Реформации, и - как можно истолковать, если не вникать в частности несколько путаной космогонии Вондела, - довод в защиту Рима и католической церкви, "в лоне" которой Вондел к моменту создания "Люцифера" пребывал уже около пятнадцати лет. Поэтому толкование образа Люцифера как аллюзию к личности статхаудера (нем. штатгальтера) Вильгельма Оранского Молчаливого, которого придерживались русские исследователи творчества Вондела в XIX в., среди них А. И. Кирпичников, не обосновано, ибо предполаг