одняли его на щит в Регете, он клялся во второй раз: "Клянусь именем высочайшего Бога на небесах, что все свое счастье, свою жизнь, все свое принесу в жертву для блага готов". Ну, Витихис, теперь я напоминаю тебе об этой двойной клятве и спрашиваю: пожертвуешь ли ты, как клялся, своим счастьем, своей женой народу готов? Видишь, я также потерял для этого народа трех сыновей, но своего внука, последнего отпрыска моего рода, принес в жертву ради готов. Говори, сдержишь ли и ты свою клятву? Или хочешь преступить ее и быть проклятым среди живых и мертвых? Витихис застонал от боли при этих словах ужасного старика. Тут поднялась Раутгунда. -- Оставь его. Довольно! Он сделает, чего ты требуешь. Он не будет бесчестным клятвопреступником из-за своей жены. А теперь уйдите все, оставьте нас одних. Тейя направился к двери, Гильдебранд медлил. -- Уходи, -- сказала ему Раутгунда. -- Клянусь прахом моего ребенка, что к восходу солнца он будет свободен. -- Нет! -- вскричал Витихис. -- Ни за что не отпущу я свою жену! -- Я сама уйду от тебя. Раутгунда уходит, чтобы спасти свой народ и честь своего мужа. Сердце твое никогда не забудет меня. Я знаю, оно мое, с этого дня даже больше, чем прежде. Уходите же все, мы должны проститься без свидетелей. На следующее утро, прежде чем пропели петухи, из лагеря выехала покрытая покрывалом женщина. Рядом с ее лошадью шел мужчина в военном плаще. На расстоянии выстрела от них ехал слуга. Долго все двигались молча. Наконец, они достигли пригорка, возвышавшегося среди леса. Позади расстилалась широкая долина, в которой был расположен лагерь готов и Равенна, впереди была дорога на северо-восток. Женщина остановила лошадь. -- Сейчас взойдет солнце. Я клялась, что оно увидит тебя свободным. Прощай же, мой Витихис! -- Не торопись так уходить от меня, -- сказал он, сжимая ее руку. -- Слово надо сдержать, друг, хотя бы сердце и разбилось от этого. -- Тебе легче уйти, чем мне остаться. Она болезненно улыбнулась. -- За этим лесом я оставляю свою жизнь. Тебя же впереди ждет жизнь. -- Что за жизнь! -- Жизнь короля для своего народа, как этого требует твоя клятва. -- О, несчастная клятва! -- Справедливо было дать ее, и долг -- исполнить. А обо мне ты будешь помнить в раззолоченных залах, как и я о тебе -- в хижине среди горных утесов. Ты никогда не забудешь десяти лет любви и верности. Со стоном обнял ее Витихис и прижался головой к луке седла. Она склонила голову над ним и провела рукой по темным волосам. Между тем подъехал Вахис. С минуту он молча смотрел на них, затем не выдержал и осторожно потянул Витихиса за плащ. -- Господин, господин, послушай, я дам тебе хороший совет. -- Что ты можешь посоветовать? -- Едем с нами! Скорей на мою лошадь, -- и вперед! А уж я после приеду к вам. Пусть эти люди, которые вас так измучили, что на глазах у вас слезы, пусть они берут себе эту корону и распоряжаются ею, как хотят. Вам она не принесла счастья. Садись, и уезжайте вместе. А уж я найду вам такое гнездо среди горных скал, где разве только орел или горный баран найдут вас. -- Ты хочешь, чтобы твой господин бежал из своего государства, как дурной раб с мельницы? -- ответила ему Рауггунда. -- Прощай, Витихис. Вот медальон, возьми его -- в нем локоны с головки Атальвина и один, -- прошептала она, целуя его и надевая медальон ему на шею, -- от Раутгунды. Прощай, жизнь моя! Он выпрямился, взглянул ей в глаза. Она ударила лошадь: -- Вперед, Валлада! -- и поскакала. Вахис последовал за ней. Витихис же стоял неподвижно, глядя ей вслед. На повороте дороги она остановилась, обернулась, махнула ему рукой и вслед за тем исчезла. Витихис, точно во сне, прислушивался к стуку копыт, и только когда он смолк, повернул назад, но не мог идти. В стороне от дороги лежал огромный камень. Король готов сел на него и закрыл лицо руками. Крупные слезы текли сквозь его пальцы: он не обращал на них внимания. Так прошло много часов. Был уже полдень, когда он услышал, что его зовут. Он оглянулся: перед ним стоял Тейя. -- Едем назад, -- сказал он. -- Когда тебя не нашли утром в палатке, то по обоим лагерям разнеслось, что ты бросил корону и трусливо бежал. Скоро весть эта проникла в Равенну. Начинаются неурядицы: жители Равенны хотят впустить Велизария. Арагад и двое-трое других добиваются короны. Едем, спаси государство! -- Едем, -- спокойно поднимаясь, ответил Витихис. -- И пусть они остерегутся! Из-за этой короны разбилось лучшее сердце: она теперь освящена, и никто не смеет коснуться ее. Едем, Тейя, в лагерь! ГЛАВА X Действительно, в лагере было страшное смятение. Войско разделилось на несколько партий, готовых к восстанию. Одни хотели присоединиться к жителям Равенны, другие -- к бунтовщикам, третьи хотели покинуть Италию и уйти за, Альпы, иные требовали избрания нового короля, и только очень немногие не верили бегству короля и ждали его. Во главе последних стал Гильдебад. Он занял ворота, открывавшие дорогу в город и в лагерь бунтовщиков, и объявил, что не выпустит никого. Повсюду раздавались угрозы, брань, звук оружия, и Витихис, проезжая по лагерю, ясно понял, что если бы он отрекся от короны или бежал, дело готов погибло. Быстро решившись, вошел он в свою палатку, надел королевский шлем, взял золотой скипетр, сел на Борея, своего боевого коня, и поехал по улицам лагеря. За ним следовал Тейя с голубым королевским знаменем Теодориха. У западных ворот лагеря собралась толпа воинов, желавших уйти за Альпы. Гильдебад не выпускал их из ворот. -- Выпусти нас, -- кричала толпа. -- Король бежал, все погибло, мы хотим спастись! -- Король не такой трус, как вы! -- ответил им Гильдебад, отталкивая передних. -- Он изменник, -- отвечали из толпы. -- Из-за женских слез он все бросил! -- Да! -- кричали другие. -- Он убил три тысячи наших братьев и потом бежал! -- Ты лжешь, -- раздался подле него спокойный голос Витихиса, подъехавшего в эту минуту. -- Да здравствует король Витихис! -- торжествующе закричал Гильдебад. -- Видите, готы, он здесь. -- Да здравствует король! -- закричал подоспевший Гильдебранд. -- Герольды, объявите скорее по всему лагерю, что король здесь. И вскоре по всему лагерю гремело: "Да здравствует король Витихис!" -- Скорее, король, веди нас к победе! -- вскричал Гильдебад. -- Потому что Гунтарис и Арагад двинулись уже на нас, думая, что мы без главы. Веди же нас! Долой мятежников! Но король спокойно покачал головой. -- Нет, кровь готов не должна более проливаться от готского же оружия. Подождите меня здесь. Гильдебад, открой ворота. Никто не должен следовать за мной. Я один поеду в лагерь мятежников. Тейя, смотри за порядком в лагере. А ты, Гильдебранд, ступай к воротам Равенны и объяви, чтобы их открыли. Требование народа будет исполнено: сегодня же вечером в них въедет король Витихис и королева Матасунта. Гильдебад открыл ворота. Вдали виднелся лагерь мятежников. Там все было в движении, очевидно, готовились к бою: громко раздавался их военный клич. Витихис отдал свой меч Тейе и медленно поехал к противникам. Ворота закрылись за ним. -- Он ищет смерти! -- вскричал Гильдебранд. -- Нет, он ищет и принесет благо готам, -- ответил Тейя. Витихис между тем подъехал к Гунтарису. -- Я пришел поговорить с тобой о благе готов. Братья не должны более враждовать между собой. Вступим рука об руку в Равенну и соединенными силами отразим Велизария. Я женюсь на Матасунте, а вы оба будете занимать ближайшие места к трону. -- Ты забываешь, -- гордо ответил ему Гунтарис, -- что твоя невеста -- в нашей палатке. -- Герцог Гунтарис, я мог бы возразить тебе на это, что и мы скоро будем в твоих палатках: мы многочисленнее и не трусливее вас, притом на нашей стороне правда. Но оставим это. Допустим, что ты победишь нас. Что дальше? Можешь ли ты бороться с Велизарием? Ни в коем случае. Соединившись вместе, мы едва в состоянии будем побороть его. Уступи! -- Уступи ты, -- ответил Гунтарис, -- если тебе так дорого благо готов. Откажись от короны. Неужели ты не можешь принести жертву своему народу? -- Могу, я даже принес уже. Есть ли у тебя верная жена, Гунтарис? -- Есть, она мне очень дорога. -- Ну, видишь, я также имел очень дорогую мне жену и пожертвовал ею для народа: я отпустил ее, чтобы жениться на Матасунте. -- Значит, ты не любил ее! -- вскричал Арагад. Витихис потерял самообладание: щеки его вспыхнули, и он бросил уничтожающий взгляд на испуганного юношу. -- Не болтай мне о любви, глупый мальчишка. Из-за того, что тебе приснились алые губы и белое тело, ты толкуешь о любви? Что можешь ты знать о том, что я потерял в этой женщине, матери моего ребенка? Не раздражай меня. Я с трудом сдерживаю свою боль и отчаяние. Гунтарис все время молчал, задумавшись. -- Я был с тобой, Витихис, на войне с гепидами. Никогда не видел я, чтобы простой человек был так благородно храбр. Я знаю, в тебе нет никакого коварства. И знаю, как глубока бывает любовь к достойной жене. И ты пожертвовал для народа своей женой? Это великая жертва. -- Брат! -- вскричал Арагад. -- Что ты замышляешь? -- Я думаю, что дом Вельзунгов не должен допустить, чтобы кто-либо превзошел его в благородстве. Благородное происхождение, Арагад, обязывает к благородным поступкам. Скажи мне, Витихис, только одно еще: почему ты не отказался скорее от короны, даже от жизни, чем от своей жены? -- Потому что это погубило бы наше государство. Два раза я хотел уступить корону графу Арагаду. И оба раза первые люди при моем дворе клялись, что никогда не признают его. Явилось бы три, четыре короля сразу, но Арагада они не признали бы. Тогда я отпустил свою жену. Принеси же и ты жертву, герцог Гунтарис, отказавшись от притязаний на корону. -- В домах готов не будут говорить, что крестьянин Витихис оказался благороднее, чем самый благородный из благородных. Война кончена: клянусь тебе в верности, мой король. Гордый герцог опустился на колени перед Витихисом. Король поднял его, и они дружески обнялись. -- Брат, брат! Что ты сделал! Какой позор! -- вскричал Арагад. -- То, что я сделал, делает мне честь, -- спокойно ответил Гунтарис. -- И чтобы мой король увидел в этой клятве не трусость, а благородный поступок, я прошу у него одной милости: Амалы и Балты оттеснили наш род с того места, на которое он имеет право среди готов. -- В этот час, -- сказал Витихис, -- ты снова купил это место: готы никогда не забудут, что благородство Вельзунгов предотвратило междоусобную войну в такое опасное время. -- В знак того, что ты отдаешь нам справедливость, позволь, чтобы во всякой битве Вельзунги носили боевое знамя готов, -- сказал Гунтарис. -- Пусть будет по-твоему, -- ответил Витихис, протягивая ему руку. -- И ничья рука не понесет его с большим достоинством. -- А теперь к Матасунте! -- сказал Гунтарис. -- Матасунта! -- вскричал Арагад, который до сих пор стоял, точно оглушенный этим примирением. -- Матасунта! Вы вовремя напомнили мне о ней! Вы можете отнять у меня корону, но не мою любовь и не долг защищать возлюбленную. Она отвергла меня, но я люблю ее. Я защищал ее перед братом, когда он хотел принудить ее стать моей. Тем более буду я защищать ее теперь, когда они хотят принудить ее стать женой врага. Вскочив на лошадь, он помчался к ее палатке. Витихис с беспокойством смотрел ему вслед. -- Оставь, -- спокойно сказал ему Гунтарис. -- Раз мы соединились, лам нечего бояться. Пойдем и как предводители примирим наши войска. И он подвел Витихиса к своему войску и потребовал, чтобы все тотчас присягнули ему. Те с радостью дали клятву. Между тем Арагад вошел к Матасунте. -- Не сердись, княжна! На этот раз ты не имеешь права! Арагад пришел только исполнить последний долг своей любви. Беги, следуй за мной! -- и он схватил ее за руку. Матасунта выдернула свою руку и отступила назад. -- Бежать? Куда? Почему? -- спросила она. -- Куда? За море! Через Альпы! Все равно. Но беги, потому что твоей свободе грозит опасность. Тебя назначили в жены другому, и если ты не бежишь, они принудят тебя выйти за него. -- Принудят? -- ответила Матасунта. -- Меня, внучку Теодориха? Пусть попробуют! -- и она схватила кинжал, который был спрятан у нее на груди. В эту минуту в палатку вошел Тейя, а за ним два мальчика в нарядных белых шелковых одеждах. Они несли пурпуровую подушку, прикрытую покрывалом. Тейя подошел к Матасунте и опустился перед ней на колени. -- Приветствую тебя, королева готов и Италии! -- мрачно сказал он. Она с удивлением взглянула на него. Тейя же поднялся, взял с подушки, которую несли мальчики, золотую корону и зеленую ветку руты и подал их Матасунте. -- Вот, -- сказал он, -- корона и венок невесте, Матасунта. Носилки ждут, садись и поезжай венчаться и короноваться. Арагад схватился за меч. -- Кто прислал тебя? -- спросила Матасунта с бьющимся сердцем, все еще держась за кинжал. -- Кто, как не Витихис, король готов? -- ответил Тейя. Глубоким торжеством сверкнули прекрасные глаза Матасунты. Быстро надела она корону на голову и, подняв обе руки к небу, вскричала: -- Благодарю тебя, о небо! Твои звезды не лгут, и верное сердце также. Я знала, что это будет... Идем, Тейя, я готова. Веди меня к своему и моему господину. Они уехали. Арагад не в состоянии был вымолвить слова от изумления. К нему подошел один из его свиты. -- Ну, что же? -- спросил он. -- Лошадь готова. Куда же? -- Куда? Куда? -- повторил Арагад. -- Остается только одна дорога -- по ней я и пойду. Где теперь византийцы -- и смерть? Через неделю после этого в Равенне был большой пир в честь бракосочетания короля. Вечером Матасунта вошла в приготовленную для нее комнату. -- О, Аспа, -- вскричала она, остановившись на пороге. -- Как чудно, волшебно ты убрала ее! Вся в цветах! Но запах слишком уж силен. -- А ты как хороша теперь! -- вскричала Аспа, любуясь ею. -- Никогда, никогда не видела я тебя такой прекрасной. Ты точно богиня любви. Матасунта взглянула в зеркало и увидела, что Аспа права. -- Уйди, Аспа, я должна остаться одна с моими мыслями. Невольница повиновалась, Матасунта подошла к окну и открыла его. -- О, как чудно исполнилось мое предчувствие! Как некогда он осушил слезы девочки, привел ее, безнадежную, в дом, так и теперь он утишит все мой страдания. Во все эти одинокие годы, последние месяцы, полные опасности, внутренний голос громко говорил мне: "Это будет, будет так, как ты веришь! Твой спаситель придет!" И -- о несказанная милость неба! -- это свершилось: я -- его. Прими мою благодарность, ты, могущественная сила, которая указывает путь людям своей любящей, мудрой, благословляющей рукой. Я хочу быть достойной этого счастья: он должен жить, как в раю. Говорят, что я красива. О небо, оставь мне эту красоту для него! Говорят, что я обладаю сильным, быстрым умом. Боже, придай ему крылья, чтобы он мог следовать за его геройской душой! И вместе с тем, о Боже, дай мне силы исправить свои недостатки, победить гордость, упрямство, вспыльчивость. Она склонила голову на руки. В эту минуту комната ярко осветилась. Матасунта оглянулась: в открытой двери стоял Витихис, а за ним несколько знатнейших готов с факелами. -- Благодарю, друзья, -- сказал им Витихис. -- Благодарю, идите, продолжайте пир. Они ушли, Витихис и Матасунта остались одни. Невольно она отступила в дальний угол комнаты. Витихис заметил это. -- Королева, -- сказал он серьезным, торжественным голосом. -- Успокойся. Я догадываюсь о твоих чувствах. Но так должно быть: я не мог пощадить тебя. Благо готов требовало этого, и я женился на тебе. Но ты должна была заметить в эти дни, что я, по возможности, щажу тебя, -- я все время избегал тебя, охотно ушел бы и теперь, но это невозможно, ты знаешь обычаи готов: знатнейшие готы -- шесть мужчин и шесть женщин -- проведут ночь на страже у нашей двери, и если бы я вышел, это наделало бы шуму. Ты должна эту ночь потерпеть мое присутствие, хотя, -- верь мне, -- я гораздо охотнее склонил бы свою усталую голову на твердый камень самого пустынного горного ущелья, чем на пышное ложе здесь. Молча, дрожа всеми членами, Матасунта прислонилась к стене. Как ни тяжело страдал сам Витихис, но ему стало жаль девушки. -- Оставь, Матасунта, -- сказал он. -- Будем благородно выносить нашу долю и не станем огорчать друг друга мелочностью. Руку твою я должен был взять, но сердце свободно. Я знаю, что ты меня не любишь, -- ты и не можешь, да и не должна любить меня. Но верь мне, я честен, и тебе следует уважать человека, с которым ты разделяешь корону. Итак, будем друзьями, королева готов! И он протянул ей руку. Матасунта не могла дольше владеть собой: быстро схватила она его руку и опустилась перед ним на колени. -- Нет, дорогой, я не хочу избегать тебя. Узнай наконец все. О, Витихис! Меня учили, что женщина должна скрывать свое чувство. Но я не хочу, я буду откровенна с тобой. Ты говоришь о принуждении и страхе. Витихис, ты ошибаешься. Меня не надо было принуждать, охотно... С удивлением смотрел на нее Витихис, теперь ему показалось, что он понял ее. -- Прекрасно и величественно поступаешь ты, Матасунта: ты так горячо любишь свой народ, что без принуждения жертвуешь ему своей свободой. Верь мне, я глубоко уважаю тебя за это, я тем лучше могу оценить эту жертву, что и сам сделал то же. Только для блага государства я женился на тебе, но никогда не могу любить тебя. Матасунта побледнела, руки ее бессильно опустились, она большими глазами смотрела на него. -- Ты не любишь меня? Не можешь любить? Так звезды лгут! Да разве уже нет Бога? Король не понимал. -- Матасунта, ты получила мою корону, но не мое сердце. Ты супруга короля, Но не жена бедного Витихиса. Знай: мое сердце, моя любовь навеки отданы другой. Раутгунда -- моя жена и всегда останется ею. -- А! -- дрожа, точно в лихорадке, закричала Матасунта. -- И ты осмелился! Ты осмелился! Прочь, прочь от меня! -- Тише, -- сказал Витихис, -- неужели ты хочешь созвать людей? Успокойся, я не понимаю тебя. Стыд и гнев, любовь и страшная ненависть бушевали в груди Матасунты. Она бросилась было к двери, но упала без чувств. Витихис положил ее на постель, а сам сел подле. "Бедное дитя! -- сказал он про себя. -- Здесь так душно. Она сама не знала, что говорила". Долго сидел он, склонив голову, прижав губы к медальону с волосами сына и жены. Наконец, пропели петухи, и стража ушла. Вслед за ней ушел и Витихис. ГЛАВА XI У подножья Апеннин, около горного местечка Таганы, стоял монастырь, построенный отцом Валерии. Кругом разросся роскошный сад. Однажды под вечер в саду сидела Валерия и читала. Было тихо, только из храма едва доносилось пение. Вдруг среди этой тишины раздался звук трубы и громкий военный клич готов. Валерия встрепенулась. -- Что это? -- сказал, подойдя к ней, Кассиодор. Между тем, прибежал старый привратник. -- Господин, целое войско стоит у стены, -- сказал он Кассиодору. -- Они шумят, требуют мяса и вина, а предводитель их -- он так прекрасен... -- Тотила! -- воскликнула Валерия и бросилась ему навстречу. -- Ты принес сюда эфир и свет! -- крикнула она. -- И новые надежды, и старую любовь! -- ответил он. -- Откуда ты? Тебя так долго не было. -- Прямо из Парижа, от двора Меровингов, королей франков. О, как прекрасно твое отечество, Валерия! Как забилось мое сердце, когда я снова увидел оливковые и лавровые деревья и глубокую синеву неба. -- Чего же добился ты от короля франков? -- спросил Кассиодор. -- О, многого, всего! Я застал у него при дворе посла Византии. За большую сумму ему почти удалось склонить франков выслать на помощь Велизарию значительное войско. Но я расстроил это дело. Король франков не пошлет своих войск против нас, и даже есть надежда, что он поможет нам. -- А что поделывает Юлий? -- Юлия проводил я в его отечество. Там он мечтает о вечном мире народов, о высшем благе и царствии небесном. Но как ни хорошо там, меня тянуло сюда, к моему народу. На обратном пути я встречал отряды войск, возвращавшихся в Равенну, я и сам веду большой отряд нашему храброму королю. Скорее бы собрать войска и можно было выступить против греков. Тогда мы отомстим за Неаполь. О, Кассиодор! Мужество, звон оружия, любовь к народу, сердце, полное любви и ненависти -- неужели не в этом жизнь? -- Да, конечно, когда мы счастливы и молоды. Горе же приводит нас к небу. -- Мой благочестивый отец, -- ответил Тотила, -- не годится мне спорить с тобой, ты гораздо старше, умнее и лучше меня. Но мое сердце создано другим. Если я сомневаюсь в существовании всеблагого Бога, то только тогда, когда вижу страдания невинного. Когда я смотрел, как умирала благородная Мирьям, мое сердце спрашивало: разве же нет Бога?.. Но в счастье, при сиянии солнца я сознаю и чувствую Его милость. Он наверно желает людям счастья и радости. Страдание же -- это Его святая тайна, которая откроется там. Здесь, на земле, будем счастливы сами и, насколько можем, будем доставлять счастье другим. А пока прощайте. Я тороплюсь привести свой отряд к королю Витихису. -- Уже уезжаешь? -- сказала Валерия -- Когда же и где снова увидимся? -- Увидимся, Валерия, верь моему слову. Я знаю, наступит день, когда я получу право вывести тебя из этих мрачных стен. Пока не тоскуй: наступит день победы и счастья. Меня укрепляет мысль, что я обнажаю меч сразу и за свой народ, и за свою любовь. Они пошли r воротам. Валерия видела, как он в полном вооружении вскочил на лошадь и поехал впереди отряда. Ярко блестели шлемы воинов на закате, легко развевалось голубое знамя. И она долго-долго с тоской глядела им вслед. Король Витихис деятельно готовился к войне. Последние тридцать лет правления Теодориха прошли в полном мире, работы было теперь много. Арсеналы и верфи были пусты, в громадных кладовых Равенны не было никаких запасов. Все это надо было снова пополнить. Притом каждый день к городу стекались то большие, то меньшие отряды войск, которые изменник Теодагад высылал из Италии. Витихис лично следил за всеми приготовлениями и этой неустанной работой заглушал сердечную боль. Он с нетерпением ждал дня, когда сможет вывести сильное войско против врага. Но как ни хотелось ему борьбы, он не забыл долга короля: послать к Велизарию Гунтариса и Гильдебада для переговоров о мире. Занятый приготовлениями к войне, король почти не видел своей королевы и не думал о ней. Матасунта же целые дни думала о нем. Но теперь ее страстная .любовь обратилась в не менее страстную ненависть. Она с детства привыкла смотреть на него, как на идеал. Все ее надежды, ее любовь были связаны с его образом, и она с глубокой верой ожидала исполнения своих желаний. И вот он женился на ней, но сердце его вечно будет принадлежать другой. Он разбил ее жизнь, и из-за чего? Из-за короны, для блага государства. Но слова -- отечество, государство -- ничего не говорили ее душе, напротив, с детства с этими словами связывались воспоминания о страданиях. И вот теперь, когда ради этого государства была разбита ее жизнь, ею овладело страстное желание уничтожить это государство. "Он оттолкнул меня, разбил мое сердце из-за короны, -- думала она. -- Хорошо. Он раскается. Как он не пощадил меня, растоптал ногами мою любовь, так и я разобью его мечты: он увидит это государство уничтоженным, эту корону изломанной". Ненависть изощрила ее ум. Как ни хотелось ей сразу уничтожить это государство, но она понимала, что это невозможно. Надо было действовать очень осторожно, чтобы никто не заподозрил ее ненависти и жажды мести. Чтобы вредить Витихису, ей необходимо точно знать все его планы, распоряжения, намерения. Как королеве, ей, конечно, это было легко: никто не скрывался перед ней, старый Гриппа передавал ей все сведения, какие получал, а в важных случаях она сама присутствовала на совещаниях, которые происходили всегда в комнатах короля. Скоро она в точности, не хуже самого Витихиса, знала все о положении государства: его силы, разделение войск, наступательные планы полководцев, все их надежды и опасения, с нетерпением ждала она случая поскорее применить все эти сведения ради мести, на гибель готов. Но приходилось ждать. Вступить в сношения с самим Велизарием она не могла надеяться, оставались римляне, которые, как она знала, были враждебны готами. Но с кем из них завязать сношения? И она осторожно разузнавала, кто из римлян опаснее всех для государства. К кому ни обращалась она с этими вопросами, все в один голос отвечали ей: префект Цетег. Но он был далеко, в Риме, и она не могла теперь вступить в сношения с ним. Приходилось ждать, пока готы двинутся к Риму. Однажды она возвращалась домой в сопровождении только Аспы, стараясь избегать слишком людных улиц, В одном месте они встретили толпу, собравшуюся у стола фокусника. Аспа немного отстала, чтобы посмотреть фокусы. Матасунта, задумавшись, прошла дальше. Фокусник был молодой, высокий мужчина с длинными светлыми волосами, белым лицом и черными, как уголь, глазами. Он очень забавлял толпу. Постояв несколько минут около его столика, Аспа начала искать глазами свою госпожу и вскоре увидела, что толпа итальянских носильщиков, которые, очевидно, не знали Матасунту в лицо, загородили ей дорогу, и, как показалось Аспе, забрасывали камнями что-то лежавшее на земле. Только что хотела она бежать к своей госпоже, как вдруг фокусник, страшно вскрикнув, бросился в толпу. Там он на минуту нагнулся, поднял что-то и затем выпрямился. Тогда стоявшие подле него носильщики начали его бить. Фокусник с невероятной силой отбивался от них правой рукой, а левой придерживал что-то у груди. Эта неравная борьба продолжалась недолго, наконец, фокусник упал. Тут Матасунта закричала: -- Оставьте несчастного! Я, королева, приказываю это вам! Сбежались готы и разогнали толпу. Фокусник поднялся и приблизился к Матасунте. -- Спаси меня! Защити меня, белая королева! -- прошептал он, и упал у ног ее. В эту минуту подбежала Аспа. Внимательно посмотрела она на фокусника и вдруг, скрестив руки, опустилась подле него. -- Аспа, что с тобой? -- спросила королева. -- О, госпожа, -- ответила девочка, -- он сын моего народа. Он молится богу-змею. Смотри, эти светлые волосы не его, они сдвинулись теперь в сторону, а под ними, видишь, какие черные. И кожа его, смотри, на груди такая же темная, как у меня. А вот на груди надпись -- это священное письмо моей родины. -- Однако он подозрителен. Зачем это переодевание? Его надо взять под стражу. -- О, госпожа! Нет, не позволяй этого! Знаешь, что написано на его груди? Никто, кроме меня, не поймет этого, -- прошептала Аспа. -- Там написано: "Сифакс обязан жизнью своему господину, префекту Цетегу". Да, да, это Сифакс, он моего племени, я узнаю его. Сами боги посылают его нам! -- Да, Аспа, боги мести, -- ответила королева и велела отнести человека дворец. ГЛАВА XII Через несколько дней король созвал совет. Матасунта также присутствовала нем, должны были решаться важные вопросы. Войска готов уже все собрались, они ожидали начала войны. Возвратились и послы от Велизария. -- Что же ответил Велизарий на мои предложения? -- спросил Витихис Гунтариса. -- Он сказал, что согласен на мир только с одним условием, если все войск готов сложит оружие, весь народ перейдет за Альпы, а король и королева отправятся, как заложники, в Византию. Ропот негодования раздался в зале. -- Ну, король, теперь довольно медлить! Веди нас в битву! -- Сочтем же сначала свои силы, -- ответил Витихис. -- Каждый начальник пусть говорит, сколько у него воинов. -- У меня три тысячи пеших и конных, -- начал Гильдебад. -- У меня сорок тысяч пеших и конных, -- сказал герцог Гунтарис. -- У меня сорок тысяч пеших, -- сказал граф Гриппа. -- У меня семь тысяч, -- заявил Гильдебранд. -- Кроме того, шесть тысяч всадников привел Тотила, -- добавил Витихис. -- Да четырнадцать тысяч у Тейи. Где он? Его здесь нет? И, наконец, у меня пятьдесят тысяч пеших и конных. Итого сто шестьдесят тысяч готских воинов, -- с торжеством заключил король. -- Теперь нам нет нужды медлить. -- Ни минуты нельзя медлить! -- вскричал Тейя, вбегая в залу. -- Мести, король! Мести! Совершилось ужасное преступление, которое вопиет о мести! Веди нас скорее в битву! -- Что случилось? -- спросили несколько голосов. -- Один из полководцев Велизария, гунн Амбацух, давно уже окружил, как вы знаете, крепость Петру. Помощи не было ни откуда. Только молодой Арагад, -- он, видимо, искал смерти, -- вступил с ним в бой со своим маленьким отрядом и был убит. Крепость была полна народа, в нее собрались все старики, женщины и дети из окрестных долин. Небольшая кучка воинов защищалась отчаянно, но наконец голод заставил их открыть ворота. Гунн поклялся не проливать крови. Когда их впустили, он велел собраться всем готам в церкви. И когда они собрались -- пять тысяч стариков, женщин и детей, и двести воинов... Тейя вздрогнул и на минуту умолк. -- Когда они собрались, -- продолжал он, -- он запер двери и сжег всех вместе с церковью. -- А договор! -- вскричал Витихис. -- Да, так кричали и несчастные из пламени. Но он, смеясь, ответил: "Договор исполнен, ни капли крови не пролито". И византийцы смотрели, как пять тысяч готов -- стариков, больных, женщин и детей -- слышишь, Витихис, детей, -- задыхались и горели. -- Веди нас в битву, король! Надо отомстить! -- закричали голоса. -- Да будет так! -- спокойно ответил король и взял в руку голубое королевское знамя, которое висело за его креслом. -- Вы видите в моей руке старое знамя Теодориха, с которым он шел от победы к победе. Конечно, теперь оно в худшей руке, чем его, но не робейте. Вы знаете, что я не самонадеян. Но теперь я слышу, как знамя это шепчет о победе, великой мести. Следуйте за мной! Войска должны двинуться тотчас. Начальники, распорядитесь, идем на Рим! -- На Рим! На Рим! -- повторили все. Между тем, Велизарий, видя, с какой легкостью он овладевает почти всей Италией, решил покинуть Рим и идти к самой Равенне, последнему убежищу, варваров. Он был вполне уверен, что легко овладеет крепостью и скоро кончит свое дело в Италии. Цетег старался отговорить его от этого похода, указывая, что если он до сих пор почти не встречал сопротивления, то только потому, что войска готов удалены из Италии, но они скоро возвратятся и тогда будут драться отчаянно. Но Велизарий не верил, в предложении Витихиса о мире он увидел доказательство их слабости. -- Оставайся за стенами Рима, если боишься варваров, -- гордо закончил он разговор. -- Я выступаю немедленно. -- Нет, -- ответил префект. -- Поражение Велизария -- слишком редкое зрелище, я должен увидеть его. Я иду с тобой. И они выступили. Между тем, начали носиться темные слухи о приближении огромного войска готов. Велизарий не придавал им значения. Остановились на ночлег. Перед рассветом Цетег лежал в своей палатке, как вдруг к нему вбежал Сифакс. -- Господин, готы идут. Они сейчас будут здесь. Я ехал на самой лучшей лошади королевы, но этот Тотила -- он ведет передовой отряд -- мчится, точно ветер пустыни. А у вас здесь никто даже не подозревает этого. Они взяли уже башню у Атио и мост через нее. -- Недурно, -- сказал Цетег. -- Не можешь ли ты хоть приблизительно судить о силах неприятеля? -- Приблизительно! Я знаю их число также точно, как и сам король Витихис. Вот список их войск, королева посылает его тебе. Цетег с удивлением взглянул на него. -- Да, господин, сама королева Матасунта. Просто чудеса: эта красавица хочет погубить свой народ из-за одного человека -- из-за своего мужа. -- Ошибаешься. Она чуть не с детства любит его. -- Да, она любит его, но он -- нет. -- Ну, едва ли она говорила с тобой об этом, -- усомнился префект. -- Не она, но Аспа, ее раба. Она дочь моего народа и знает меня. Королева все говорит Аспе, Аспа -- мне. Матасунта хочет погубить государство готов. Она будет писать тебе через Аспу на нашем языке, которого никто не знает здесь, обо всех планах короля. -- Сифакс, да это известие стоит короны! Умная, жаждущая мести женщина стоит целых легионов. Теперь берегитесь вы все, Витихис, и Велизарий, и Юстиниан! По какой дороге идут готы? -- По Саларийской. -- Хорошо! Дай мне план этой дороги -- вон он на столе. Подай вооружение и сейчас позови Марка Лициния и Сандила, начальника моих исаврийцев. О приближении же готов не говори никому ни слова. Сифакс ушел, а Цетег погрузился в рассмотрение плана. -- Да, значит, они идут отсюда, спускаются с северо-запада, -- сам с собой рассуждал он. -- Горе тому, кто вздумает остановить их! Дальше идет глубокая долина, где находится наш лагерь. Здесь произойдет битва, она, бесспорно, будет проиграна. Готы погонят нас назад к юго-востоку. Здесь нам преградит путь этот ручей. Мосты наверно не выдержат, и множество наших потонет. За ручьем обширная плоская равнина -- какое чудное поле для готской конницы, которая будет преследовать нас! За этой равниной -- густой лес и за ним -- узкое ущелье с разрушенным замком Адриана. В эту минуту вошел Лициний. -- Марк, -- сказал ему Цетег. -- Мы сейчас уходим через ручей в лес. Всем, кто будет спрашивать, куда мы идем, отвечай -- назад, в Рим. -- Как? Без битвы? Домой? -- с удивлением спросил Марк. -- Но ведь ты знаешь, что предстоит сражение. -- Именно поэтому мы и уйдем, -- ответил Цетег и пошел к Велизарию. Велизарий был уже на ногах. -- Знаешь ли, префект, -- вскричал он, увидя его, -- беглые крестьяне говорят,! что приближается кучка готских всадников?! Безумцы воображают, что дорога] свободна до самого Рима. Они погибнут. -- Но говорят, что эти всадники -- только передовой отряд, что за ними след громадное войско, -- заметил секретарь его, Прокопий. -- Глупости! Они побоятся прийти, эти готы. Витихис не осмелится напасть на меня. -- Ошибаешься, Велизарий, -- заметил Цетег. -- Я знаю наверно, что приближается все войско готов. -- Так возвращайся домой, в Рим, если боишься, -- ответил ему Велизарий. -- Хорошо. Я воспользуюсь твоим позволением и ухожу со своими исаврийцами. -- Уходи, мне не нужен ни ты, ни твои исаврийцы. Цетег вышел из палатки. Пока он садился на лошадь, к палатке подъехал отряд всадников. -- Цетег, это ты? -- сказал их предводитель. -- Неужели правда, что ты уходишь в Рим? Неужели оставишь нас в опасности? -- А, Кальпурний, -- ответил Цетег. -- Я и не узнал тебя, ты так бледен. -- Проклятые варвары, -- со страхом сказал Кальпурний. -- Теперь уже известно, что это не отряд, а огромное войско. Сам король Витихис быстрым маршем идет сюда через Сабину. Сопротивляться им -- безумие, погибель. Я пойду с тобой. -- Нет, -- ответил Цетег. -- Ты знаешь, что я суеверен: я не езжу с людьми, которых преследуют боги. А тебя наверно скоро постигнет наказание за трусливое убийство мальчика. Кальпурний бросился к Велизарию. -- Магистр, вели отступать, скорее! -- вскричал он. -- Почему, -- спросил тот. -- Приближается сам король готов. -- А встретит его сам Велизарий. Но как ты смел покинуть свой пост? Ах, римляне, вы не стоите того, чтобы освобождать вас. Ты дрожишь? Трус! Сейчас ступай на свое место, в передовой отряд. Анталлас, Кутургур, возьмите его с собой и не отставайте от него. Он должен быть храбр, слышите? Но уже пора, через час взойдет солнце, а оно должно встретить все наше войско на тех холмах. Позовите сюда Амбацуга, Бесса, Константина, Дмитрия, пусть тотчас ведут все войско навстречу врагу. Велизарий вышел из палатки. В лагере поднялась суета. Через четверть часа все двинулись к холмам. Туда вели только две узкие дороги, пехота и конница в беспорядке двинулись вместе и много раз сталкивались, мешая друг другу. Они подвигались гораздо медленнее, чем предполагал Велизарий, и когда достигли холмов, солнце взошло, и на всех высотах засверкало оружие готов: варвары опередили Велизария. С быстротой молнии бросился Тейя к королю. -- Король, -- вскричал он. -- Там, у подошвы горы, стоит Велизарий! Он был так безумен, что выступил нам навстречу. Он погиб, клянусь богом мести! -- Вперед! -- крикнул Витихис. -- Вперед, готы! Он подъехал к краю горы и осмотрел расстилающуюся у подошвы ее долину. -- Гильдебад -- на левое крыло! Ты, Тотила, со всадниками бросайся на центр. Я буду держаться справа, готовый следовать за тобой и прикрывать тебя. -- Этого не понадобится, -- ответил Тотила. -- Ручаюсь тебе, что они меня не задержат. -- Мы отгоним неприятеля назад в лагерь, возьмем лагерем. А тех, кто уцелеет, пусть ваша конница, Тотила и Тейя, гонит по долине к Риму. -- Да, если нам удастся первыми занять ущелье за лесом, -- сказал Тейя. -- Оно еще не занято, кажется. Вы должны достичь его вместе с беглецами, -- сказал Витихис. -- Но вот неприятельская пехота движется к нам. -- А, это гунны и армяне! И их ведет Амбацуг, клятвопреступный поджигатель-убийца! -- закричал Тейя. -- Вперед, Тотила, -- сказал Витихис. -- Из этого отряда -- ни одного пленного! Быстро полетел Тотила навстречу врагу. Спокойно выступил Амбацуг, испытанный воин, ему навстречу. -- Дайте им подойти вплотную, -- спокойно сказал он своим армянам. -- И тогда, только тогда, не раньше, бросайте в них копья. Цельте прямо в грудь лошадям. А после этого за мечи. Таким образом я разбил много конницы. Но вышло иначе. Точно громадная лавина, с быстротой молнии спустился Тотила со своей конницей на врага и, прежде чем армяне успели поднять свои копья, он уже смял первый ряд их. Пораженный Амбацуг хотел дать приказ остальным отрядам опуститься на колени и выставить копья вперед, но увидел, что и второй, третий и четвертый ряды уже смяты. Тотила ударом меча разрубил его шлем. -- Возьми выкуп! -- закричал он, упав на колени. -- Я сдаюсь. Тотила протянул уже руку, чтобы взять от него оружие, но тут подскочил Тейя. -- Вспомни о крепости Петре! -- закричал он, и новым ударом Тотила разрубил голову армянину. Витихис громким криком приветствовал победу Тотилы. -- Посмотри, -- сказал он старому Гильдебаду, который испросил себе право; нести боевое знамя готов. -- Смотри, вот двинулась конница неприятеля -- гунны, которые стоят прямо против нас. Вот Тотила поворачивает к ним. Но гунны гораздо многочисленнее. Гильдебад, скорее на помощь своему брату! -- А кто же это, -- вскричал старик, нагибаясь вперед, -- римский трибун среди двух телохранителей Велизария? Витихис также наклонился, несколько секунд пристально всматривался и вдруг диким голосом закричал: -- Кальпурний! И вскачь бросился прямо вниз, без дороги, через рвы и скалы. Из страха! упустить убийцу своего сына, он забыл обо всем. Он несся, точно на крыльях,! точно сами боги мести несли его. Старик Гильдебад, много переживший на своем! веку, на минуту растерялся при виде такой безумной скачки, но затем опомнился! и с криком: "За ним, за вашим королем!" -- бросился также с горы, распустив! голубое знамя. Все готы, впереди конные, а за ними и пешие, бросились прямо на гуннов. Кальпурний услышал крик Витихиса, и он показался ему призывом к страшному суду. Он повернул лошадь -- бежать, но мавр схватил лошадь за узду повернул его назад. -- Не туда, трибун. Враг там, -- спокойно сказал он, указывая на конницу Тотилы. Но в эту минуту на них, точно с неба, свалились с крутизны готы, за которыми без тропинки, прыгая, цепляясь