если он захочет, то найдет способ погубить его. Если только мой сын будет через два дня стоять на страже у пролома стены, то мы спасем его. В ту ночь я отомкну его цепи, наброшу на него свой плащ и выведу его во двор. У ворот его спросят пароль, который я сообщу ему, и стража пропустит его. Он пройдет к пролому, где сын мой пропустит его, а в нескольких шагах от стены -- густой лес. На опушке Вахис будет ждать его с Валладой. Пусть садится на коня и скачет во всю прыть. Пусть едет один. Никто из вас, даже ты, Раутгунда, не должен сопровождать его. Он вернее всего спасется один. -- Что обо мне говорить! -- ответила Раутгунда. -- Я хочу только, чтобы он был свободен. Ты даже имени моего не называй ему. Но видеть его еще раз я должна. Из этого окна, когда он выйдет на свободу, я взгляну на него. Наступил день, назначенный для побега. Все было готово. Вахис с Валладой стоял у опушки леса против пролома в городской стене. Раутгунда сидела одна у окна. Вдруг в комнату вбежал Дромон и с криком отчаяния бросился к ногам ее. -- Что случилось, Дромон? Он умер? -- вскричала Раутгунда. -- Нет, -- ответил тот, -- не умер, но, Боже, все погибло! Все! Префект взял у меня ключи от темницы. Он будет хранить их у себя! -- И ты отдал! -- вскричала Раутгунда. -- Как мог я не отдать? Ведь я простой слуга! -- Ты должен был броситься и задушить его своими руками! Впрочем, конечно, что для тебя Витихис!.. -- О госпожа, ты жестока и несправедлива ко мне! -- Но он должен быть свободен! Слышишь, должен! -- вне себя закричала Раутгунда. -- Вот топор. Идем, мы разобьем дверь! -- Невозможно, госпожа, -- ответил старик, -- дверь железная. , -- Так вызови этого негодяя. Скажи, что Витихис требует его. А как только он подойдет к двери, я убью его этим топором. -- А после что? Нет, госпожа, ничего нельзя сделать! Пусти меня, я пойду, предупрежу Вахиса, чтобы он не ждал напрасно. -- Нет, подожди... Быть может... Ах, -- вдруг сказала Раутгунда, -- да, это так, наверно, так! Негодяй хочет прокрасться к нему и умертвить его... Но горе ему. Я сама буду сторожить эту дверь! Сторожить, как святыню, лучше, чем жизнь своего ребенка. И горе ему, если он подойдет! Но Раутгунда ошиблась. Цетег взял ключи не с тем, чтобы тайно убить Витихиса. Он понес их Матасунте. Хотя Велизарий и думал, что со взятием Равенны война кончится, но Цетег был непокоен. Он боялся, чтобы весть об изменническом поступке с Витихисом не возбудила народного гнева. Это было тем возможнее, что главные, самые опасные предводители их -- Тотила, Тейя, Гильдебад -- не попались в западню в Равенне, и вокруг них уже начали собираться готы. Необходимо было вынудить Витихиса подписать заявление, что он сдал город безоговорочно и требует, чтобы все вожди подчинились Византии. Кроме того, префекту было необходимо, чтобы Витихис указал ему, где хранятся королевские сокровища готов. Ему нужны были деньги для найма иноземных солдат против Византии, когда наступит время борьбы с ней. Вот почему он решил не останавливаться ни перед чем и добиться от Витихиса своего. Страшно изменилась красавица Матасунта после своего поджога. До сих пор еще не оправилась она от тяжелой душевной болезни, и Аспа со слезами глядела на нее. -- Прекрасная дочь Амалунгов, -- начал Цетег, входя к ней, -- разгони морщины на белом лбу и выслушай меня. -- Что с королем? -- быстро спросила Матасунта. -- Ты ничего не говоришь о нем. Ты обещал мне освободить его и позволить уйти за Альпы и не держишь слова. -- Я обещал, но с двумя условиями. Выполни их, и Витихис будет свободен. Ты ведь знаешь эти условия. Первое: ты должна согласиться выйти за Германа. Он завтра хочет ехать в Византию, ты поедешь с ним, как его невеста. -- Никогда! -- сказала Матасунта. -- Я сказала уже, что никогда не выйду за него. -- Будь рассудительна, Матасунта, -- убеждал Цетег. -- Ты станешь его женой и скоро будешь его вдовой, тогда Юстиниан, и с ним -- весь мир, будет в твоих руках. Дочь Амалунгов, неужели ты не любишь власти? -- Я люблю только... Нет! Никогда! -- В таком случае я должен заставить тебя. -- Меня? Заставить? Ты? -- Да, я заставлю. Я не могу больше ждать. Сегодня же ты дашь согласи Герману, кроме того, убедишь Витихиса подписать вот это заявление. Я семь ] ходил к нему и ничего не добился, ни звука. Только в первый раз он взглянул меня, но так, что за один этот взгляд его стоило бы лишить жизни. Со мной он не хочет говорить, мое присутствие только вызывает его упрямство. Иди к нему ты и убеди его подписать и указать, где хранятся королевские сокровища. Убеди его, что, только исполнив эти требования, он получит свободу. А иначе, клянусь... -- Ты не умертвишь его! -- с ужасом прервала его Матасунта. -- Умертвлю непременно, -- спокойно ответил Цетег. -- Сначала я подвергну его пытке, потом ослеплю, потом умертвлю. Я уже решил. Палач готов. Вот ключи от темницы. Иди к нему, когда сама найдешь удобным. Луч радости и надежды осветил лицо Матасунты. Цетег заметил это, но, спокойно улыбнувшись, вышел. Наступила ночь. Луна взошла, но набегавшие облака поминутно затеняли ее. Раутгунда сидела у окна, не сводя глаз с двери в подземелье. -- Позволь мне зажечь огонь, -- сказал Дромон. -- Нет, нет, -- ответила, не оборачиваясь, Раутгунда. -- Не надо огня, так я лучше вижу. -- Съешь хоть что-нибудь. Ты сегодня не прикасалась к пище. -- Не могу я есть, когда он терпит голод. -- Госпожа, что ты так мучишь себя. Ведь ему нельзя помочь! -- Нет, я должна спасти его, и... Дромон, что это? Дромон быстро подошел к окну. Высокая белая фигура медленно перешла двор. -- Это покойник! -- в ужасе вскричал Дромон, осеняя себя крестом. -- Нет, покойники не выходят из могил, -- ответила Раутгунда, всматриваясь в темноту. Но набежавшее облако снова скрыло луну, и в темноте ничего нельзя было рассмотреть. Прошло несколько минут. Луна снова показалась. -- А, -- прошептала Раутгунда, -- вот она снова... Боже! Да это королева! Она идет к двери в подземелье! Она хочет умертвить его! -- Да, это королева, -- проговорил Дромон. -- Но умертвить его!.. Нет, она не сделает этого! -- Она может! Но не сделает, пока жива Раутгунда. Идем за ней! Только тише, тише! Они вышли во двор и, держась в тени, осторожно пошли к двери в подземелье. Матасунта между тем отперла эту дверь, спустилась в проход и ощупью пошла вперед. Скоро она достигла двери темницы, отперла ее и растворила. Темница была освещена узким лучом лунного света, что проникал через отверстие вверху. Посреди подземелья на большой каменной глыбе сидел Витихис, спиной к двери, опустив голову на руки. Он не видел ее. -- Витихис... Король Витихис, -- заикаясь, проговорила Матасунта. -- Это я. Слышишь ли ты меня? Но он не шелохнулся. -- Я пришла спасти тебя... Беги! Свобода! То же молчание. -- О, скажи же хоть слово! Взгляни на меня! Она подошла к нему. Ей так хотелось взять его за руку, но она не осмелилась. -- Витихис, -- продолжала она, -- он хочет тебя умертвить, пытать! Он сделает это, если ты не бежишь. Но ты не должен умереть! Ты должен жить, я спасу тебя. Молю тебя, беги! Время дорого! Беги, ключи от темницы у меня. -- Она схватила его за руку, чтобы сдвинуть его с места. Раздался звук цепей: он был прикован к камню. -- О, что это? -- упав на колени, прошептала Матасунта. -- Камень и железо, -- тихо ответил Витихис. -- Оставь меня, я обречен. Но даже если бы эти цепи и не удерживали меня, я все же не пошел бы за тобой. Назад в мир? Но в нем все ложь, ужасная ложь! -- Ты прав, -- сказала Матасунта. -- Лучше умереть! Позволь же мне умереть с тобой и прости меня, потому что я также обманывала тебя. -- Очень может быть, это меня не удивляет. -- Но ты должен простить меня, прежде чем мы умрем. Я тебя ненавидела... я радовалась твоим неудачам... я... я... О, это так трудно выговорить! Я не имею силы сознаться. Но я должна получить твое прощенье. Прости меня, протяни мне руку в знак того, что прощаешь. Витихис молчал. -- О, молю тебя, прости мне все зло, которое я сделала тебе! -- Уйди... Почему мне не простить?.. Ты -- как и все, не лучше и не хуже. -- Не, я злее других. Но лучше. По крайней мере, несчастнее. Боже, я хочу только умереть с тобой. Дай же мне руку в знак прощения. Опустившись на колени, она с мольбой протянула ему обе руки. Сердце Витихиса было доброе, он был тронут. -- Матасунта, -- сказал он поднимая руку, -- уходи, я прощаю тебе все. -- О, Витихис! -- прошептала она и хотела схватить его руку. Но в эту минуту ее с силой оттолкнули. -- Поджигательница! Никогда не может он простить тебя! Идем, Витихис, мой Витихис! Идем со мной, ты свободен! При первом звуке этого голоса Витихис вскочил, точно пробужденный. -- Раутгунда! Ты никогда не лгала! Ты сама правда. И ты снова со мной! С криком радости он обнял ее. -- Как он ее любит! -- со вздохом прошептала Матасунта. -- С ней он уйдет. Но он должен остаться и умереть со мной. -- Скорее! -- крикнул между тем Дромон. -- Нельзя медлить. -- Да, да, скорее, -- повторила Раутгунда и, вынув ключ, отперла замки от цепей. -- Идем, Витихис, ты свободен. А вот и оружие, -- сказала Раутгунда, подавая ему большой топор. Быстро схватил Витихис оружие и сказал: -- Неужели я снова буду свободен?.. Как легко на душе, когда оружие в руках! -- Я знала это, мой храбрый Витихис. Идем же скорее! Ты свободен. -- О да, с тобой я охотно уйду! -- ответил он и направился к двери. Но Матасунта бросилась к нему и загородила дорогу. -- Витихис, -- закричала она, -- подожди, одно только слово: только повтори, что ты меня простил! -- Тебя простить! -- вскричала Раутгунда. -- Никогда! Витихис, она погубила государство. Она изменила тебе. Не молния с небес, а она подожгла житницы. -- О, в таком случае, будь проклята! Прочь, змея! -- закричал Витихис и, оттолкнув ее, бросился к выходу. -- Витихис! -- закричала Матасунта. -- Подожди, выслушай! Витихис! Ты должен простить! И она без чувств упала на землю. Но крик ее разбудил Цетега. Он встал и быстро подошел к окну. -- Эй, стража! -- крикнул он. -- К оружию! Но солдаты сами услышали шум. Шесть человек бросились к входу в подземелье. Едва последний переступил порог, как Раутгунда, скрывшаяся за дверью, быстро выскочила, захлопнула дверь и заперла ее. -- Теперь вы не опасны, -- прошептала она и бросилась за Витихисом к воротам. Там остался только один воин. Ударом топора Витихис убил его и бросился на улицу. Раутгунда за ним. -- Сифакс! Лошадь! Скорее! -- крикнул между тем префект. Вскоре весь двор осветился факелами, и из ворот во все стороны поскакали всадники. -- Шесть тысяч золотых тем, кто захватит его живым, и три тысячи -- кто привезет его мертвым! -- крикнул Цетег, садясь на лошадь. -- Ну, дети ветра, гунны и массагеты, догоняйте его! -- Куда же ехать? -- спросил Сифакс, когда Цетег сел на лошадь. Тот с минуту подумал. -- Все ворота заперты. Он может пройти только через пролом в стене у башни Аэция. Едем туда! Между тем, супруги счастливо добрались до опушки леса, где ждал их верный Вахис с лошадьми. Витихис с Раутгундой сели на Валладу и помчались, Вахис на другой лошади за ними. Вскоре они подъехали к реке. Берег был крут, и вода глубока. Лошади остановились, не решаясь войти в темную массу воды. -- Слышишь, Витихис? -- сказала Раутгунда. -- Что это за шум? -- Это лошади скачут, за нами погоня. Валлада, вперед! -- крикнул он, пришпоривая лошадь. Но та, фыркая и дрожа, смотрела на воду и не шла. Тогда, нагнувшись к ее уху, Витихис прошептал: "Теодорих!" И одним прыжком Валлада очутилась в воде. Лошадь Вахиса последовала за ней. Не успели они доплыть и до середины реки, как к берегу подъехал Цетег, а за ним гунны. -- Вот они, в воде! -- крикнул Цетег, указывая на белую одежду Раутгунды, которая ярко выделялась на темной поверхности воды. -- Гунны, за ними! Что же вы? -- Господин, ночью нельзя идти в воду, не помолившись Фугу, духу вод. -- Молитесь после сколько угодно, а теперь не время. Скорее в воду! В эту минуту сильный порыв ветра затушил все факелы. -- Видишь, господин, Фуг сердится. Мы должны сначала помолиться. -- Тише! Видите их? Цельте скорее туда, влево, пока луна не скрылась за тучку. -- Нет, господин, нельзя: прежде мы помолимся. Между тем, Витихис, чтобы облегчить Валладу, спрыгнул с нее и поплыл рядом с ней. Вот Вахис уже выбрался на противоположный берег. Валлада также уже близко. Но вдруг просвистела стрела, и Раутгунда вздрогнула. -- Ты ранена! -- спросил Витихис. -- Да, оставь меня здесь и спасайся. -- Никогда! -- Ради Бога, торопитесь! -- закричал Вахис с берега. -- Они целятся. Действительно, гунны кончили молитву, и двадцать стрел полетели в беглецов. Валлада рванулась и пошла ко дну. Витихис также был смертельно ранен. -- Умру с тобой, -- прошептал он, обнимая Раутгунду, и оба исчезли в волнах. Утром Цетег вошел к Матасунте. -- Он умер, -- холодно сказал он. -- Я не стану корить тебя, но теперь ты видишь, что значит идти против меня. Весть о его гибели возбудит ярость готов. Начнется война. И во всем этом ты виновата, потому что ты подготовила его бегство и смерть. Исполни же, по крайней мере, мое второе требование. Через два часа придет Герман. Будешь ли ты готова принять его? -- Где труп Витихиса? -- Не найден. Течение унесло оба трупа, его и Раутгунды. Матасунта вздрогнула. -- Они умерли вместе! -- сказала Матасунта. -- Оставь их. Будешь ты готова? -- Буду. Через два часа Аспа ввела в комнату королевы принца Германа и Цетега. Увидя ее, оба остановились, пораженные: никогда еще не видели они ее такой прекрасной. Лицо ее было бело, как мрамор, глаза горели. -- Принц Герман, -- обратилась она к вошедшему. -- Ты говорил мне о своей любви. Но знаешь ли ты, что значит любить? Любить -- значит умереть. И она быстро отбросила пурпуровую мантию, сверкнул широкий меч, и она обеими руками вонзила его себе в грудь. С криком бросился к ней Герман. Она умерла, как только меч вынули из раны. КНИГА VI Тотила ГЛАВА I Население Италии встретило византийцев с радостью, как своих освободителей. Но эта радость очень скоро сменилась общим недовольством: вместе с Велизарием сюда явилось множество византийских чиновников, которые тотчас обложили население налогами и начали собирать их со страшной жестокостью, не обращая внимания на то, что народ был разорен продолжительной войною и не в силах был платить всех сборов, к тому же чиновники собирали гораздо больше, чем полагалось. Цетег радовался, видя все это: чем невыносимее будет иго тирана, думал он, тем отчаяннее будут они бороться за независимость, а когда представители Рима обратились к нему, прося его защиты, он ответил, пожимая плечами: -- Что ж, таков уже способ управления Византии -- надо привыкать. -- Нет, -- ответили те, -- к невыносимому невозможно привыкнуть. Подобными мерами император вызовет только то, что ему и не снится. Цетег улыбнулся, поняв эти слова. Но он ошибался: римляне его времени не походили на своих предков: слово "свобода" не возбуждало их восторга, они не думали о независимости, а могли только выбирать между господами: владычество Византии было тяжелее владычества готов -- и они решили подчиниться снова готам. Готы, рассеянные небольшими отрядами по всей Италии, собрались вокруг главных вождей своих: Тотилы, Тейи, Гильдебада, Гильдебранда и других, и за перлись в небольших крепостях. Население сначала относилось к ним враждебно и было на стороне византийцев, осаждавших эти крепости. Но, когда иго Византии стало невыносимо, римляне начали переходить на сторону готов. Тотила с небольшим отрядом заперся в городке Тарвизиум. Отряд его терпел сильный голод и не мог бы долго держаться. Но тут окрестное население стало на его сторону и вынудило византийцев снять осаду. С радостью смотрел Тотила с городской стены, как по всем дорогам тянулись в город возы крестьян со всевозможными припасами, германцы и итальянцы, только что вместе сражавшиеся против общего врага, теперь вместе же праздновали свою победу над ним. "Неужели нельзя, -- думал Тотила, -- поддержать это единодушие и распространить его по всей стране? Неужели эти два народа непременно должны быть в непримиримой вражде? Не виноваты ли мы сами, что смотрели на них как на врагов, на побежденных, относились к ним с подозрительностью вместо доверия? Мы требовали только их покорности, но не искали их любви. А этого стоило бы добиваться: имей мы ее, никогда нога византийца не ступила бы на эту землю... И моя Валерия не была бы так недостижимо далеко..." Мысли его были прерваны вестником с передовых постов: приближался сильный отряд готских всадников. Действительно, вскоре отряд вступил в город, и предводители его -- Гильдебранд, Тейя и Торисмут -- в сопровождении Вахиса с радостным криком: "Победа! Победа!" вошли в покои Тотилы. Оказалось, что и в других городах -- Вероне, Тицинуме, где были заперты отряды Гильдебранда и Тейи, -- окрестное население также поднялось на помощь готам и вынудило византийцев снять осаду. Но взгляд Тейи показался Тотиле грустнее обыкновенного. -- Я вижу, что рядом с этой радостной вестью ты сообщишь и другую, печальную, -- сказал Тотила. -- Да, весть о бесчестном убийстве лучшего человека, -- ответил Тейя и велел Вахису рассказать о страданиях и смерти Витихиса и Раутгунды. -- Мне удалось спастись, -- заключил Вахис. -- Но я буду жить теперь только для того, чтобы отомстить этому изменнику и убийце, префекту. -- Нет, -- сказал Тейя, -- голова префекта принадлежит мне. -- Право на нее принадлежит тебе, Тотила, -- прервал Гильдебранд. -- Ты должен отомстить ему за смерть брата. -- Как! Мой брат Гильдебад... Что с ним? -- закричал Тотила. -- Изменнически убит префектом, -- ответил Гильдебранд. -- На моих глазах! И я не мог отвратить этого! -- Расскажи, как это было, -- с грустью попросил его Тотила. -- Герой был вместе со мной в небольшой крепости близ Мантуи. Тогда мы узнали об изменническом поступке с королем Витихисом, Гильдебад послал Велизарию и префекту вызов на поединок. Вскоре получил ответ, что Велизарий согласен и ждет его на равнине между городом и лагерем неприятеля. Гильдебад с радостью поехал. Мы все последовали за ним. Действительно, навстречу нам выехал всадник, лицо его было закрыто опущенным забралом, но белая лошадь, раззолоченное вооружение и большой круглый щит, как мы все хорошо знали, принадлежали Велизарию. За ним следовало только двенадцать воинов, впереди всех был Цетег на своем вороном. Гильдебад велел нам держаться на таком же расстоянии. Противники остановились друг против друга. Раздался условленный сигнал, -- и в ту же минуту Велизарий слетел с лошади, а Гильдебад далее не покачнулся от полученного удара. "Это не был удар Велизария! -- вскричал твой брат, спрыгнул с лошади и открыл шлем убитого. -- Бесс!" -- крикнул он, раздраженный обманом. Тут префект дал знак: двенадцать исаврийцев с обнаженными мечами бросились на твоего брата и тяжело изранили его. Возмущенные вероломством, мы тотчас бросились на врагов и после ожесточенного боя обратили их в бегство. Только быстрота его дьявольского коня спасла префекта от смерти. Мне удалось однако, тяжело ранить его. Твой брат приветствовал нашу победу, потом велел принести ларец, привезенный им из Равенны, открыл его и сказал: "Вот корона, шлем, щит и меч Теодориха. Отдайте их моему брату. Он должен отомстить за меня и обновить государство. Скажите ему, что я очень любил его". С этими словами он закрыл глаза и умер. -- О брат! Мой дорогой брат! -- вскричал Тотила, и на глазах его блеснул слезы. -- Ты должен отомстить за него! -- сказал Гильдебранд. -- Да, я отомщу! -- сказал Тотила, схватив меч, поданный ему Тейей. Это был меч Теодориха. -- И обновить государство! -- продолжал Гильдебранд, надевая ему на голову корону. -- Да здравствует король готов! -- Что вы делаете? -- с испугом спросил Тотила. -- То, что следует, -- ответил старик. -- Умирающий верно предсказал: ты обновишь государство. Неужели мы сложим руки и уступим коварству и измене! -- Нет, -- сказал Тотила, -- этого мы не сделаем. Мы изберем себе нового короля и будем сражаться. Но вот стоит граф Тейя, -- он старше и достойнее меня. Выберем его! -- Нет, -- решительно ответил Тейя. -- Теперь твоя очередь. Тебе прислал твой умирающий брат меч и корону. Носи ее, и если можно еще спасти наше государство, ты спасешь его. Если же это невозможно, то пусть останется мститель за него. -- Хорошо, -- сказал Тотила. -- Если хватит сил человека, я обновлю это государство. ГЛАВА II Тотила сдержал свое слово: имея в своем распоряжении вначале только три маленьких городка и несколько тысяч вооруженных готов, он возвел могущество своего государства на такую высоту, какой оно не достигало даже при Теодорихе. В этом жизнерадостном юноше крылись дарования, которые провидели только очень немногие -- Теодорих, Тейя, Цетег, он оказался гениальным полководцем и правителем, а личность его обладала неотразимой привлекательностью, которая подчиняла ему всех -- и готов, и итальянцев. "Он неотразим, как бог солнца!" -- говорили итальянцы, и города один за другим переходили на его сторону. Тотчас после избрания он издал манифест, в котором объявил готам, как изменнически была взята Равенна и убит король Витихис, и призывал их к мщению. Итальянцам он указывал, как тяжело для них иго византийцев, и убеждал их обратиться снова к своим старым друзьям. При этом он объявлял прощение всему населению, уничтожение всех преимуществ, какие до тех пор имели готы перед римлянами, и -- главное -- обещал до окончания войны освободить их от всех налогов. Кроме того, он объявил, что раз знатные римляне стоят на стороне византийцев, а простое население сочувствует готам, то каждый из знатных, который в течение трех недель не подчинится готам, лишается своих земель, и они будут разделены между его крестьянами. Наконец, он назначил большие премии за смешанные браки между итальянцами и готами. "Италия, -- так оканчивался манифест, -- истекающая кровью от ран, нанесенных ей тиранией Византии, должна оправиться под моим щитом. Помогите же нам, сыны Италии, наши братья, изгнать из этой священной земли общего нашего врага -- гуннов и скифов, Юстиниана. Тогда в новом государстве итальянцев и готов, от слияния двух народов, возникнет новый народ, который, соединив в себе красоту и образование итальянцев с силой и честностью готов, по своему благородству и красоте не будет иметь себе равного в мире. Тяжело раненный Цетег лежал в Равенне. Когда Лициний сообщил ему об избрании Тотилы и прочел его манифест, Цетег вскочил с постели. -- Господин, -- озабоченно сказал греческий врач, стараясь удержать его, -- тебе еще нельзя вставать, ты должен щадить себя. -- Да разве ты не слышишь, что Тотила избран королем! Теперь не время щадить себя. Эта белокурая голова -- добрый гений готов. Его манифест, и особенно этот параграф о знатных и их землях, зажжет такой пожар, что если мы не потушим его тотчас же, то целое море крови не загасит его потом. Ни в каком случае нельзя допустить его войти в силу. Где Димитрий? -- Он еще вчера вечером выступил против Тотилы. Ты спал, и врач запретил будить тебя. -- Тотила -- король, а вы оставляете меня спать! Сколько войск у Димитрия? -- Пятнадцать тысяч, против пяти тысяч готов. -- Ну, он погиб, Тотила разобьет его! -- закричал Цетег. -- Скорей, вооружите всех, кто только может держать копье. Оставьте на стенах только раненых. Си-факс, оружие и лошадь! И, быстро одевшись, он сел на своего вороного и так помчался, что Лициний и Бальб с вооруженными наскоро жителями Равенны едва поспевали за ним. Между тем, Тотила двинулся к Равенне. Огромные толпы итальянцев, привлеченные его манифестом, стекались к нему со всех сторон, прося позволения сражаться с ним против византийцев. -- Нет, -- ответил им Тотила. -- Решайте после битвы. Теперь мы, готы, будем сражаться одни. Если мы победим, вы можете присоединиться к нам. Но если мы падем, то месть византийцев не должна коснуться вас. Подождите. Это великодушное решение привлекло к Тотиле новые толпы итальянцев. Скоро готы встретились с Димитрием. Тотила внимательно осмотрел расположение врага. -- Моя победа! -- радостно вскричал он и, вынув меч, бросился на врага, точно сокол на добычу. Не прошло и часу, как византийцы были разбиты. Беглецы встретили Цетега, спешившего им на помощь. -- Вернись, префект, и спасайся! -- крикнул ему первый, встретивший его. -- Тотила за нами! -- Все погибло! -- кричал другой. -- Сам Бог с неба вел варваров! -- Невозможно устоять против Тотилы! -- кричал третий. -- Вперед! -- крикнул Цетег, но это оказалось невозможным, навстречу им неслась густая масса разбитых византийцев, удержать их не было возможности, скорее они могли увлечь за собой его войско. Тут к префекту подъехал один из раненых полководцев Димитрия. -- О друг, -- сказал он. -- Все потеряно! Тейя гонится за нами. -- Тейя? -- спросил префект. -- А Тотила? -- Тотила еще раньше, чем кончилась битва, повернул на юго-запад. Я видел, как он уходил. -- Куда? -- с испугом спросил Цетег. -- На юго-запад? Но это значит, он пошел на Рим! -- закричал он, и так дернул поводья, что лошадь его взвилась на Дыбы. -- За мной! К берегу! Готы хотят взять Рим, мы должны быть там раньше их. Скорее к берегу! Морской путь свободен! ГЛАВА III Высоко в Альпийских горах, на границе готского государства, было разбросано много готских поселений, которые должны были защищать северную границу государства от нападений диких гепидов. На краю одного из таких поселений, в чудной долине Изагры, жил дряхлый старик, гот Иффа, с внуком и внучкой. Он сидел на пороге своей хижины и задумчиво смотрел на заходящее солнце. В нескольких шагах от него молодой юноша, почти мальчик, усердно ковал железные наконечники для стрел. Но вот юноша отбросил молот. -- Дед, -- сказал он, -- ведь все люди произошли от одного человека? Правда? И прежде был один род? -- Конечно, -- ответил старик. -- Так видишь ли, значит, тогда братья должны были жениться на сестрах. Я тоже хочу жениться на сестре Гото. -- Какие глупости ты говоришь! -- сказал дед. -- Нет, оставь. Я знаю все, что ты хочешь сказать. Конечно, здесь это невозможно, потому что сюда приезжают иногда священники. Но мы уйдем далеко, где нас никто не знает. Она поедет за мной, в этом я уверен. -- Ты уверен в этом? -- Да; это я знаю. -- Но ты не знаешь еще того, -- решительно возразил старик, -- что это последняя ночь, которую ты проводишь на нашей горе. Пора, Адальгот. Ты должен уйти отсюда. Я, твой предок и опекун, говорю тебе это. На тебе лежит священный долг мести, долг, который ты можешь вспомнить при дворе короля Тотилы, карающего всякую неправду и борющегося с негодяем Цетегом. Эта месть -- священное завещание твоего дяди Варгса, который похоронен под этой горой, это завещание твоего... предка. Я давно уже хотел сказать тебе все это, но откладывал. Теперь ты уже достаточно силен, чтобы исполнить долг. Завтра на рассвете ты отправишься на юг, в Италию, в войско короля Тотилы. Теперь пойдем в комнату. Там я передам тебе сокровище, оставленное тебе твоим дядей Варгсом, и скажу несколько слов на прощанье. Если ты исполнишь совет мой и дяди Варгса, то будешь сильным, самым лучшим героем при дворе короля Тотилы. И тогда, только тогда можешь снова увидеться с Гото. Теперь же не говори ей ни слова. Слишком грустно будет ей расставаться с тобой. Юноша, бледный, серьезный, последовал в хижину за стариком. Долго говорили они тихо в комнате старика. К ужину Адальгот не вышел, старик сказал своей внучке Гото, что он очень устал и лег спать. Чуть только звезды стали бледнеть, юноша встал и на цыпочках вошел в комнату Гото. Луч месяца освещал чудную золотистую голову девушки или, скорее еще девочки. Остановившись у порога, Адальгот взглянул на нее и, прошептав: "Мы еще увидимся, моя Гото", вышел из хижины. Свежий ночной ветерок с гор дул ему в лицо. Он взглянул на молчаливое небо. Яркая звезда, описав высокую дугу, пролетела над его головой к югу. Юноша поднял свой пастушеский посох и пустился в далекий путь. -- Туда призывают меня звезды! -- сказал он. -- Берегись теперь, негодяй Цетег! ГЛАВА IV Быстро вел Цетег свое войско к западному берегу Италии, там он сел на быстроходные военные суда и, действительно, прибыл в Рим раньше готов. Тотила же дорогой разбил еще одно сильное византийское войско и через несколько дней после Цетега также подошел к Риму. Войско его по дороге сильно увеличилось: он так кротко обращался с пленными, что очень многие из них -- итальянцы и воины императора -- перешли на его сторону. Кроме того, по всем дорогам к нему стекались готы и итальянцы, мелкие города и крепости с радостью открывали ему ворота без боя, сопротивлялись только те немногие, в которых были византийские войска. Тотила оставлял подле них часть своего войска, а сам торопился к Риму. Вскоре он подошел к нему. В войске Тотилы снова были лучшие вожди готов -- Гунтарис, Гриппа, Маркья и Визанд, которые были схвачены и заключены вместе с Витихисом. После победы у Падуи Тотила обменял их на пленных византийских вождей. Началась вторая осада "вечного города". Стены и укрепления Рима были грандиозны, но на этот раз у Цетега было слишком мало войска, чтобы защищать их: людей не хватало даже на главные посты. Он обнародовал воззвание, в котором призывал всех граждан, от шестнадцатилетних юношей до шестидесятилетних стариков, на защиту священного города своих отцов против варваров. Но этого воззвания почти никто не захотел и читать, между тем как манифест Тотилы, который по ночам перебрасывали во множестве через стены города, читался с увлечением. Цетега это злило, он объявил, что будет обращать в рабство и лишать имущества тех граждан, которые будут читать К распространять манифест. Но это не помогло, и на его воззвание никто не откликнулся. Тогда он велел своим исаврийцам ходить по домам, силой забирать всех юношей и стариков и зачислять их войско. Недовольство против него еще более возросло. В лагерь готов, напротив, одна счастливая весть приходила за другой. Гильдебранд и Тейя в несколько недель заняли всю северную Италию, а Тотила, поручив осаду Рима герцогу Гунтарису, сам с конницей отправился к Неаполю. "Оттуда на холщевых крыльях я проберусь в Рим! -- сказал он. Путь его туда был настоящим триумфальным шествием. Нижняя Италия долее всех терпела от ига византийцев и поэтому с особенной радостью приветствовала готов, как освободителей. Жители Минтурны выслали навстречу ему раззолоченную повозку, сами впряглись в нее и с восторженными криками ввезли его в город. Путь его усеяли цветами. Так дошел он до Неаполя. В этом городе стоял отряд храбрых армян под начальством Арсакида. Он вышел навстречу Тотиле. Перед началом боя из среды готов выехал всадник на белом коне, снял шлем с головы и закричал: -- Мужи Неаполя, неужели вы меня не узнаете? Я Тотила. Вы любили меня, когда я был вашим графом. Примите же меня теперь, как своего короля. Разве вы забыли, как я на своих кораблях спас ваших жен и детей от гуннов Велизария? Знайте же, эти ваши жены и дочери -- снова в моих руках, и на этот раз они -- мои пленницы. Я их отправил тогда в Кумы, в крепкий замок Кумы, для защиты от византийцев. Теперь Кумы сдались мне, и все убежавшие туда -- в моей власти. Мне советуют удержать их, как заложниц, чтобы вынудить вас и другие города к сдаче. Но я не хочу этого. Я всех отпустил на свободу и разослал по родным городам. Только ваших жен и детей, граждане Неаполя, я велел привести в свой лагерь, но не как заложниц, не как пленниц, а как своих гостей. Вот, смотрите, они бегут к вам из палаток. Примите их, они свободны! Будете ли вы теперь сражаться против меня? Я не верю этому. Кто из вас первый выстрелит в эту грудь? И он широко распахнул свой плащ. -- Да здравствует король Тотила! -- загремело в ответ. Легко увлекающиеся жители Неаполя побросали оружие, с криком радости приветствовали своих освобожденных жен и детей и бросились обнимать ноги молодого короля. Начальник византийского отряда подъехал к нему. -- Мои воины окружены, их слишком мало, чтобы сражаться. Вот, король, возьми мой меч: я твой пленник. -- Нет, храбрый Арсакид, -- ответил Тотила. -- Ты не был побежден, следовательно, и не пленник. Иди, куда хочешь, со своим отрядом. -- Я побежден и пленен возвышенностью твоего сердца. Позволь мне сражаться под твоим знаменем! Таким образом, под дождем цветов, Тотила вступил в город. Начальник флота хотел было сопротивляться, но матросы и население заставили его сдаться Тотиле. Вечером город устроил в честь короля большое празднество, но в самый разгар пира он незаметно ушел. Стража с удивлением смотрела, как их король среди ночи один, без свиты, прокрался к полуразрушенной башне у Канопских ворот и скрылся у старого оливкового дерева. На другой день вышел указ, освободивший всех евреек от поголовного налога, который они платили перед тем. А в маленьком садике около развалин круглой башни вскоре явился прекрасный памятник из лучшего черного мрамора. На памятнике стояла краткая надпись: "Мирьям -- Валерия". И во всем Неаполе никто не мог объяснить, что значит эта надпись. ГЛАВА V Овладев без боя флотом Неаполя, Тотила усилил его своими воинами и тотчас двинулся к Риму. С другой стороны, Тейя, овладев всей северной Италией, повел к Риму свои войска. Цетег понял, что дело очень серьезно. Он старался ободрить своих людей и военачальников, но сам далеко не был спокоен. Ко всем своим противникам и врагам он относился со спокойным сознанием своего превосходства, но этого юношу-короля он боялся. "Золотистая голова этого молокососа лишила меня сна", -- говорил он Лицинию. И действительно, положение его в Риме было далеко не легкое: запасы истощались, воины переутомились, так как почти бессменно должны были охранять стены. Но Цетег не унывал: несколько недель уже он со дня на день ожидал прибытия флота из Равенны, который должен был привести ему и войска, и большие запасы провианта. Наконец, действительно прибыл передовой корабль и сообщил, что на следующей неделе восемьдесят кораблей с людьми и припасами будут в гавани Рима. Цетег тотчас разослал по всем улицам герольдов, которые под звуки труб объявляли, что через неделю восемь тысяч граждан будут освобождены от обязанности охранять город. Но накануне назначенного дня явился гонец и объявил, что Тотила захватил корабли со всеми людьми и запасами. И действительно, вслед затем Тотила, усилив свой неаполитанский флот захваченным равеннским, вошел в гавань Рима. Таким образом, со стороны моря римляне не могли теперь получить никакой помощи. В то же время явился Тейя с сильным войском и обложил Рим с севера. Цетег видел, что город не сможет продержаться долго, недостаток провианта вынудит его к сдаче. Но вдруг совершенно неожиданное событие оживило его надежды: в Италию снова явился Велизарий. Юстиниан никогда не верил измене своего лучшего полководца и отозвал его из Италии только по требованию своей жены Феодоры. Но как только Велизарий уехал, дела византийцев в Италии пошли все хуже, друзья героя воспользовались этим и легко убедили Юстиниана, что причина неудачи заключается в отзыве Велизария. Да и сами военачальники, оставшиеся в Италии, сознавались, что они не могут заменить великого полководца. "Пришли нам снова этого льва, -- писал Димитрий Юстиниану, -- мы ничего не можем поделать без него". Между тем, Велизарий торжественнейшим образом поклялся никогда более не служить своему неблагодарному государю. Но как только Юстиниан приветливо улыбнулся ему, преданный добряк забыл свою клятву, а когда после падения Неаполя Юстиниан обнял его, Антонина не могла более удержать его -- он согласился снова ехать в Италию. Сильно обрадовались византийцы, узнав, что Велизарий высадился в Далмации, и даже сам Цетег при этой вести сказал со вздохом: "Лучше Велизарий, чем Тотила". И Тотила призадумался. Велизарий прежде всего подошел к Равенне и снабдил голодающий город припасами. Отсюда он двинулся с флотом к югу и сделал попытку захватить Пизавр, но был отбит с большими потерями. В то же время Гриппа, Визанд, Гильдебранд и Маркья заняли все города в средней Италии, так что Велизарий не мог пройти к Риму сухим путем, но, зная, что этот город терпит уже сильную нужду, он решил подойти к нему со стороны моря, уничтожив флот Тотилы. Однако дорогой страшная буря рассеяла его корабли, его самого с несколькими кораблями принесло к берегам Сицилии, остальные его корабли почти все укрылись в гавани Кротона. Тотила, узнав об этом, отправил туда часть своего флота и захватил их. Силы Велизария оказались слишком незначительными, чтобы можно было выступить с ними против Тотилы. Он обратился к Юстиниану, прося помощи, но тот вел в это же время жестокую войну с персами и не мог ничем помочь ему. Между тем, в Риме свирепствовал голод. Люди умирали, стен некому было охранять. Префект делал все возможное: он действовал силой, убеждал, он, не жалея, тратил свои средства, чтобы достать припасы, он обещал неслыханные суммы каждому кораблю, который пробьется сквозь флот Тотилы и провезет припасы в город. Все напрасно: Тотила зорко сторожил город со всех сторон. И вот начались побеги из Рима: каждый день сотни людей, побуждаемые голодом, убегали в лагерь готов. Тейя советовал гнать их обратно, чтобы тем скорее заставить город сдаться, но Тотила велел всех принимать дружественно и кормить. Цетег почти не сходил со стен. Все ночи проводил он на страже, чтобы примером поднять упавший дух населения, но ничего не помогало: каждую ночь люди группами покидали посты и убегали к готам. Наконец, это стали делать не только простые граждане, но даже начальники небольших отрядов. -- Начальник, -- доложил ему однажды утром Пизон, -- сегодня ночью Бальб с двенадцатью воинами бросили пост, спустились на канатах через стену и бежали к неприятелям. Там всю ночь ревели апулийские быки: их призыв оказался слишком соблазнителен. -- Я не могу защищать пинциевых ворот, -- добавил Сальвий. -- Из шестнадцати человек, стоявших на страже, девять умерли ночью с голода. -- То же и у меня, у тибурских ворот, -- подтвердил Лициний. -- Вели герольдам, -- сверкая глазами, сказал префект Лицинию, -- чтобы они собрали на площадь всех граждан, всех, кто еще остался в домах. -- Начальник, в домах остались только женщины, дети и больные, -- возразил Лициний. -- Делай, что тебе приказывают! -- мрачно прервал его префект и, спустившись со стены, вскочил на своего Плутона, чудного вороного коня, и медленно поехал в сопровождении отряда верных исаврийцев по городу. Улицы были почти пусты, кое-где только попадались изнуренные, оборванные женщины и дети. Префект подъехал к мосту через Тибр. Вдруг из дверей одного маленького домика выбежала женщина с распущенными волосами, с ребенком руках. Другой, немного постарше, бежал рядом, держась за ее лохмотья. -- Хлеба! Хлеба! -- кричала она. --