знал, что внезапная откровенность была лишь способом отвязаться от Вильены. -- По этой дороге должна пройти французская колонна, -- сказал Хорнблоуэр. -- Посмотрим, не удастся ли нам пальнуть по ней разок-другой. -- Есть, сэр. -- Поставьте на руслене надежного матроса с лотом. -- Есть, сэр. Теперь, когда Хорнблоуэр желал поговорить, у него не получалось -- почти три года он пресекал любые лишние разговоры, и действительно отвык, не способствовали беседе и неуклонные "Есть, сэр" Буша. Чтобы не говорить с Вильеной, Хорнблоуэр припал глазом к подзорной трубе и сосредоточенно уставился на берег. Здесь крутые зеленовато-серые склоны подходили почти к самой воде, у подножия их вилась дорога, то поднимаясь на сотню футов, то спускаясь до десяти. На дороге впереди Хорнблоуэр приметил черную точку. Вгляделся, дал глазу передохнуть и посмотрел снова. По направлению к ним ехал всадник. Через мгновение Хорнблоуэр увидел чуть дальше какое-то поблескивание, и, присмотревшись, разглядел кавалерийский отряд -- вероятно, авангард армии Пино. Вскоре "Сатерленд" окажется напротив него. Хорнблоуэр прикинул расстояние от корабля до берега. Полмили, может, чуть больше -- уже хорошо, но он предпочел бы подойти еще ближе. -- Отметка девять! -- прокричал лотовый. Здесь можно будет пройти ближе к берегу, если, преследуя Пино на противоположном галсе, они досюда доберутся. Стоит запомнить. "Сатерленд" двигался навстречу приближающемуся войску, Хорнблоуэр примечал ориентиры на берегу и соответствующие им замеры глубин. Он уже отчетливо видел кавалерийский эскадрон: всадники внимательно озирались по сторонам, сабли держали наголо. Не удивительно: здесь, в Испании, за каждым камнем укрывается партизан, готовый застрелить хотя бы одного врага. Теперь, на некотором отдалении от передового отряда, Хорнблоуэр различил кавалерийское подразделение подлиннее, а за ним длинную-предлинную череду белых пятнышек, которая поначалу озадачила его странным сходством с перебирающей лапками сороконожкой. Тут он улыбнулся. То были белые штаны идущей в ногу пехотной колонны: по какому-то капризу оптики синие мундиры еще сливались с серым фоном. -- И десять с половиной! -- кричал лотовый. Здесь "Сатерленд" можно подвести ближе к берегу, но пока лучше оставаться на полвыстрела -- с такого расстояния корабль не будет казаться угрожающим. Хорнблоуэр напряженно размышлял, как воспримет неприятель появление "Сатерленда" -- довольно многое можно было заключить по тому, что передовые кавалеристы, которые как раз поравнялись с кораблем, приветственно махали шляпами. Ни Пино, ни его людей не обстреливали с моря, им пока невдомек, какова разрушительная мощь хорошо направленного бортового залпа. Красавец-корабль под пирамидой парусов -- зрелище для них новое. Поставь перед ними войско, и они сразу оценят его возможности, но то войско, не корабль. Хорнблоуэр читал, что бонапартистские генералы не дорожат солдатскими жизнями. Чтобы избежать обстрела со стороны "Сатерленда", Пино пришлось бы немало потрудиться: шагать обратно в Мальграт, выбираться на горную дорогу, либо идти к ней прямиком через горы. Он где-то в конце этой длинной колонны, разглядывает "Сатерленд" в подзорную трубу. Вероятно, он предпочел идти вперед, рассудив, что "Сатерленд" большого ущерба не причинит. В таком случае он сильно просчитался. Теперь с кораблем поравнялся второй кавалерийский отряд. Он вспыхивал и переливался на солнце, словно огненная река. -- Кирасиры! -- вскричал Вильена рядом с Хорнблоуэром. Он размахивал руками. -- Почему вы не стреляете, капитан? Хорнблоуэр сообразил, что Вильена уже с полчаса что-то вещает по-испански -- он все пропустил мимо ушей. Он не будет обстреливать кавалерию, которая быстро ускачет прочь. Первый, самый внезапный бортовой залп надо поберечь для медлительной пехоты. -- Мистер Буш, пошлите людей к пушкам, -- приказал он, вновь начисто забыв про Вильену, потом рулевому: -- Один румб вправо. -- И девять с половиной! -- крикнул лотовый. "Сатерленд" двинулся к берегу. -- Мистер Джерард! -- крикнул Хорнблоуэр. -- Направьте пушки на дорогу. Стрелять будете, когда я подам сигнал. За кирасирами следовала полевая артиллерия -- шестифунтовые пушки подпрыгивали и раскачивались из стороны в сторону, доказывая, как плоха одна из лучших испанских дорог. Ехавшие на передках канониры дружелюбно махали приближающемуся судну. -- Отметка шесть! -- Это лотовый. Дальше идти опасно. -- Один румб вправо! Так держать! Корабль неторопливо полз по воде, команда стояла у пушек не шевелясь, молча, лишь слабо и нежно пел в такелаже ветер, да плескали о борт волны. Теперь мимо них проходила пехотная колонна, длинная плотная масса солдат в синих мундирах и белых рейтузах. В пыльной дымке они казались какими-то ненастоящими. Над синими мундирами белела полоса лиц -- все как один смотрели на изящный кораблик, ползущий по эмалево-синему морю. Приятное разнообразие в утомительном переходе на войне, которая из таких переходов главным образом и состоит. Джерард пока не приказал менять угол подъема пушек -- на протяжении почти мили дорога шла ровно, футах в пятидесяти над морем. Хорнблоуэр поднес к губам серебряный свисток. Джерард это видел: не успел Хорнблоуэр дунуть, как центральная пушка главной палубы изрыгнула огонь, следом оглушительно выпалили остальные. В горьком белом дыму "Сатерленд" накренился от отдачи. -- Господи, поглядите только! -- воскликнул Буш. Залп -- сорок одно ядро из пушек и карронад -- накрыл дорогу от обочины до обочины. На протяжении пятидесяти ярдов колонна зияла дырой. Целые шеренги были сметены; уцелевшие солдаты стояли в полной растерянности. Взревели пушечные катки -- это вновь заряжали пушки: "Сатерленд" содрогнулся от второго залпа. В колонне образовалась новая брешь, сразу за первой. -- Задай им еще, ребята! -- орал Джерард. Колонна отупело замерла в ожидании следующего бортового залпа; пороховой дым несло к берегу, и он кольцами повисал между камней. -- И четверть до девяти! -- кричал лотовый. Здесь глубже, можно ближе подойти к берегу. Видя, как неумолимо надвигается корабль, солдаты побежали в панике. -- Картечь, мистер Джерард! -- прокричал Хорнблоуэр. -- Один румб вправо. Еще дальше колонна застыла на месте. Стоящие и бегущие образовали затор, кишащую человеческую массу. "Сатерленд" по приказу капитана неуклонно надвигался на них, затем остановился, навел пушки, и шквал картечи метлой прошелся по дороге. -- Разрази меня гром! -- орал Буш. -- Что, попробовали? Вильена прищелкивал пальцами и приплясывал на палубе, как клоун, ментик его развевался, перья трепыхались, шпоры звенели. -- Глубже семи! -- прокричал лотовый, но Хорнблоуэр различил у кромки воды что-то вроде маленького острого мысика, почти наверняка означающего, что на его продолжении в море торчит зазубренный риф. -- Приготовиться к повороту оверштаг! -- прогремел Хорнблоуэр. Мозг его работал лихорадочно быстро -- глубина большая, но мысик явно указывает на риф -- скалистый гребень, не размытый морем, подводный капкан, в который "Сатерленд" может угодить между двумя бросками лота. Он велел привести корабль к ветру и отойти от берега. Глядя за корму, он видел участок берега, который только что обстрелял. Груды убитых и раненых, между которыми стоят в растерянности два-три человека, кто-то склонился над товарищами, но большинство уцелевших уже бежит по крутым склонам прочь от дороги, хорошо различимые в белых рейтузах на фоне травы и камней. Хорнблоуэр внимательно разглядывал берег. За мысиком должно быть опять глубоко. -- Мы снова повернем оверштаг, мистер Буш, -- сказал он. При виде надвигающегося "Сатерленда" пехота врассыпную побежала по склону вверх, но артиллерия не могла последовать ее примеру. На какое-то время погонщики и прислуга растерялись, потом офицер с развевающимся плюмажем подскакал галопом и замахал руками. Погонщики, понукая лошадей, развернули орудия поперек дороги, канониры отцепляли хоботы лафетов и наклонялись над орудиями, готовя их к бою. Однако может ли полевая девятифунтовая батарея противостоять бортовому залпу с "Сатерленда"? -- Поберегите огонь для батареи, мистер Джерард, -- закричал Хорнблоуэр. Джерард махнул шляпой, показывая, что понял. "Сатерленд" тяжело и медленно повернул. Одна пушка выстрелила слишком рано -- Хорнблоуэр с удовлетворением отметил, что Джерард видел и запомнил провинившихся. И вот дружно грянул бортовой залп, как раз когда итальянские артиллеристы прибойниками досылали картузы. Клубы дыма закрыли берег; они еще не рассеялись, а пара расчетов неопытнее уже вновь с грохотом выдвигали пушки. Когда дым развеялся на ветру, видна стала изрядно побитая батарея. У одной пушки было разбито колесо, она, как пьяная, осела набок; другой ядро, похоже, угодило в самое жерло, она слетела с лафета и стояла теперь торчком. Вокруг пушек лежали убитые, живые стояли, ошалев от обрушившегося на них железного шквала. Верховой офицер спрыгнул с лошади и подбежал к ближайшей пушке. Он замахал руками, созывая людей, чтобы хоть одним выстрелом да ответить грозному неприятелю. -- Всыпь им еще, ребята! -- закричал Джерард, и "Сатерленд" вновь накренился от отдачи. К тому времени, как дым рассеялся, батарея осталась позади. Еще одна пушка слетела с лафета, ни одной живой души -- по крайней мере, ни одного человека на ногах -- возле нее не было. "Сатерленд" тем временем поравнялся со следующей пехотной колонной -- солдаты в панике разбегались с дороги. Хорнблоуэр наблюдал, как они рассеиваются по склонам. Он знал, что для армии это не менее губительно, чем потери в живой силе, он не стал бы обстреливать несчастных, если бы не матросы. Тех куда больше порадуют зримые потери среди врагов, чем моральный ущерб, которого они не в состоянии уразуметь. На холме над дорогой Хорнблоуэр различил группу всадников в разноцветных, блещущих золотом мундирах и киверах с разнообразными плюмажами. Должно быть, это штаб -- неплохая цель в отсутствие идущих правильным строем войск. Хорнблоуэр показал Джерарду на всадников. Тот согласно махнул рукой. Двое мичманов побежали вниз, показать новую цель офицерам на нижней орудийной палубе. Джерард в рупор приказал канонирам визировать цель, сам склонился над ближайшей пушкой, сощурился, потом отступил от пушки и дернул вытяжной шнур, следом выпалили остальные. Ядра настигли всадников. Кони и люди падали -- кажется в седле не усидел никто. Разрушение было настолько всеобщим, что Хорнблоуэр догадался: сразу под почвой скала, и выбитый ядрами щебень полетел, как картечь. Он гадал, был ли среди всадников Пино, и с удивлением обнаружил, что желает Пино остаться без обеих ног. Он напомнил себе, что сегодня утром впервые услышал это имя, и устыдился слепой ненависти к человеку, лично ему ничем не досадившему. Какой-то офицер чуть дальше на дороге не позволил своим людям разбежаться. Мало пользы принесла им дисциплина. Хорнблоуэр развернул корабль так, чтобы пушки указывали на дорогу, и новым бортовым залпом смял упорный взвод. В клубах дыма он услышал, как что-то ударило в поручень, о который он опирался. То была ружейная пуля -- кто-то сумел попасть в корабль издалека, ярдов с двухсот, не меньше. Пуля ударила на излете -- она наполовину ушла в дерево и не сплющилась. Хорнблоуэр коснулся ее -- она была еще совсем горячая, он обмотал пальцы носовым платком, вытащил пулю и в задумчивости несколько раз подбросил на ладони. Ему вспомнилось: мальчиком он точно так же подбрасывал на ладони горячие каштаны. Дым рассеялся, и Хорнблоуэр увидел результат: скошенные шеренги, груды убитых; ему показалось, что до корабля доносятся даже крики раненых. Он порадовался, что войска разбежались и стрелять больше не по кому: его мутило от этой кровавой бойни. Впрочем, другие не испытывали подобных чувств: Буш все так же чертыхался от возбуждения, Вильена по-прежнему прыгал на палубе рядом с ним. Колонна скоро кончится -- от авангарда до арьергарда войско не могло растянуться больше чем на восемь-девять миль. Тут Хорнблоуэр увидел, что дальше дорога забита фургонами -- вероятно, то был армейский обоз -- и ему пришло в голову новое соображение. Приземистые возы, запряженные четверкой лошадей, это зарядные ящики, дальше идут деревенские колымаги, запряженные шестью невозмутимыми бурыми мулами каждая, рядом, на всю ширину дороги, еще мулы, несоразмерно маленькие под огромной поклажей. Людей рядом с ними не было -- погонщики, побросав животных, едва различимыми пятнышками карабкались по склонам. "Очерки современной войны в Испании", которые Хорнблоуэр прилежно штудировал, особо подчеркивали, как трудно в Испании с гужевым транспортом. Мул или лошадь ценятся так же -- да нет, гораздо больше, чем солдат. Хорнблоуэр сурово нахмурился. -- Мистер Джерард! -- крикнул он. -- Зарядите картечью. Надо убить этих вьючных животных. При этих словах матросы у пушек тихонько взвыли. Сентиментальные глупцы -- они кричали "ура", убивая людей, но не хотят лишать жизни животных. Только дай такую возможность, и половина сознательно промахнется. -- Стрельба на меткость. По одной пушке, -- крикнул Хорнблоуэр Джерарду. Животные, в отличие от хозяев, будут покорно стоять, и канониры не смогут промахнуться. "Сатерленд" медленно дрейфовал вдоль берега, пушки палили одна за другой, выбрасывая по несколько пригоршней картечи каждая. Лошади и мулы падали, бились, брыкали ногами. Два вьючных мула, обезумев от страха, исхитрились вспрыгнуть на обрыв у дороги и теперь, роняя поклажу, лезли по склону вверх. Шесть запряженных в телегу волов были убиты разом. Удерживаемые хомутами, они стояли на животах и коленях, уложив на землю головы и вытянув шеи, как на молитве. Матросы, видя результат удачного выстрела, горестно зашушукались. -- Молчать! -- заорал Джерард, который понимал важность происходящего. Буш потянул капитана за рукав -- ему потребовалась немалая решимость, чтоб отвлечь Хорнблоуэра от размышлений и предложить: -- Прошу вас, сэр. Если бы я высадился на берег с командой барказа, я бы поджег эти фургоны. Хорнблоуэр покачал головой. В этом весь Буш -- не видит дальше своего носа. Враг бежит от обстрела, на который не может ответить, но десанту, окажись он на берегу, даст яростный отпор -- тем более яростный, чем больше недавние потери. Одно дело -- неожиданно штурмовать батарею с пятьюдесятью артиллеристами, другое -- отправлять небольшой отряд против десятитысячной армии. Слова, которыми Хорнблоуэр попытался смягчить отказ, потонули в грохоте шканцевой карронады, а когда он вновь открыл рот, чтобы продолжить, его отвлекло то, что он увидел на берегу. С повозки, которой предстояло стать следующей жертвой, кто-то размахивал носовым платком. Хорнблоуэр поглядел в подзорную трубу: махал офицер в синем мундире с красными эполетами. Ему бы следовало знать, что капитуляция, которая не может быть осуществлена, не принимается. Пусть не ждет пощады. Офицер, кажется, это понял. Он шагнул назад и, по-прежнему размахивая платком, приподнял кого-то, лежавшего у его ног. Хорнблоуэр видел, как этот кто-то обвис у офицера на руках: голова и одна рука у него были замотаны белыми тряпками. Хорнблоуэр вдруг понял, что в повозке -- больные и раненые. Офицер с носовым платком -- должно быть, врач. -- Прекратить огонь! -- заорал Хорнблоуэр и пронзительно дунул в свисток. Он опоздал, пушка успела выстрелить, но к счастью, плохо нацеленное ядро угодило в обрыв подняв облако пыли. Глупо щадить лошадей из страха попасть в раненых, которые могут со временем выздороветь и встать в строй, но таковы военные соглашения, нелепые, как сама война. Арьергард, следовавший за обозом, уже разбежался -- не стоит тратить на него ядра и порох. Пора вновь побеспокоить главную колонну. -- Поверните оверштаг, мистер Буш, -- сказал Хорнблоуэр. -- Мы еще раз пройдем вдоль берега. На диаметрально противоположном курсе все было не так просто. Прежде ветер дул "Сатерленду" с раковины, теперь -- со скулы, и чтобы идти параллельно берегу приходилось держаться в самый крутой бейдевинд. Огибая небольшие мыски, надо было всякий раз поворачивать оверштаг, кроме того, ветер гнал корабль к берегу, создавая большую опасность и требуя соответствующей бдительности. Однако надо было сделать все возможное, чтоб итальянцы навсегда и думать забыли про эту дорогу. Буш, судя по яростному блеску в глазах, ликовал, что капитан упорно продолжает начатое, а не приказал идти прочь, лишь раз продефилировав вдоль колонны; матросы у пушек правого борта, наклоняясь над простаивавшими доселе орудиями, в предвкушении пальбы довольно потирали руки. Прошло некоторое время, пока "Сатерленд" повернул оверштаг и обратил к дороге орудия правого борта. Хорнблоуэр удовлетворенно отметил, что выстроившиеся было полки при этой угрозе вновь рассыпались по склонам. Однако так круто к ветру "Сатерленд" едва делал три узла относительно берега: прибавив шагу, войско может идти с той же скоростью, оставаясь в безопасности. Скоро итальянцы это поймут. Надо успеть, что возможно. -- Мистер Джерард! -- прокричал Хорнблоуэр. Джерард подбежал на зов и запрокинул голову, чтобы выслушать приказ со шканцев. -- Стреляйте одиночными выстрелами по достаточно большим, на ваше усмотрение, скоплениям людей. Следите, чтоб целили как следует. -- Есть, сэр. Человек сто итальянцев как раз сгрудились на противоположном склоне. Джерард сам навел пушку и оценил расстояние, присел на корточки, чтобы поглядеть в прицел поднятой на максимальный угол пушки. Ядро ударило в скалу перед солдатами и рикошетом отлетело прямо в них, как бы водоворот образовался в толпе, которая тут же отпрянула в разные стороны, оставив лежать две фигурки в белых штанах. Команда радостно завопила. Джерард послал за артиллеристом Маршем, чтоб и тот принял участие в высокоточной стрельбе; ядро из пушки, которую направил Марш, убило нескольких солдат из следующей группы, над которой поблескивало что-то на древке -- Хорнблоуэр, напрягая вооруженный подзорной трубой глаз, решил, что это имперский орел, один из тех, которых так часто упоминают бонапартистские реляции и так часто высмеивают британские карикатуристы. "Сатерленд" медленно продвигался вдоль берега, раз за разом гремели орудия правого борта. Команда радостно вопила всякий раз, как ядро настигало кого-нибудь из карабкающихся по склону лилипутов; после неудачного выстрела наступало гробовое молчание. Канонирам полезно своими глазами убедиться, как важно метко целить и точно оценивать расстояние. Обычно от них требовалось лишь перезаряжать и стрелять как можно чаще -- когда линейные корабли сходятся борт к борту, меткость уже не нужна. Теперь, когда его не оглушал грохот бортового залпа, Хорнблоуэр слышал после каждого выстрела раскатистое горное эхо, странно искаженное нагретым воздухом. А жарило и впрямь нестерпимо. Наблюдая, как матросы по очереди жадно пьют из лагуна, Хорнблоуэр гадал, страдают ли от жажды несчастные итальянцы на каменистых склонах. Сам он пить не хотел -- слишком напряженно прислушивался к выкрикам лотового, слишком занят был наблюдениями за стрельбой, за берегом, за ветром. Кто бы ни командовал сильно побитой полевой батарей дальше на дороге, он свое дело знал. Мичман Сэвидж с фор-салинга криком привлек внимание Хорнблоуэра к тому, что три уцелевшие пушки развернули диагонально к дороге и направили на корабль, они выстрелили в тот самый момент, когда Хорнблоуэр навел на них подзорную трубу. Ззз-ззз-ззз. Одно ядро пролетело у Хорнблоуэра над головой, и в грот-марселе "Сатерленда" образовалась дыра. В то же время треск на баке возвестил, что еще одно ядро попало в цель. Пройдет минут десять, пока "Сатерленд" сможет навести на батарею бортовые пушки. -- Мистер Марш, -- сказал Хорнблоуэр. -- Направьте на батарею погонные орудия правого борта. -- Есть, сэр. -- Продолжайте стрельбу на меткость, мистер Джерард. -- Есть, сэр. Люди должны превратиться в боевые машины, и для этого, кроме всего прочего, невероятно полезно упражняться в меткости под вражеским обстрелом -- никто лучше Хорнблоуэра не знал, как велика разница, стреляют по тебе или нет. Он подумал даже, что небольшие потери -- один-два человека -- в таких обстоятельствах пошли бы команде на пользу, и ужаснулся, поняв: он легкомысленно обрекает на смерть или увечье кого-то из своих людей, а может быть, и себя самого. Нестерпимо легко абстрагироваться от реальной крови и смерти, даже когда воюешь сам. Его матросам кажется, что по склонам бегут в синих мундирах не усталые изнуренные жарою и жаждой люди, что на дороге лежат не изувеченные тела бывших отцов и возлюбленных, а скорее что-то вроде оловянных солдатиков. Невероятно, но сейчас, изнывая от жары, в грохоте пушек, Хорнблоуэр вдруг вспомнил леди Барбару и ее сапфировый кулон, вспомнил Марию, уже, наверно, подурневшую от беременности. Он тут же отогнал эти мысли -- пока они его занимали, батарея выстрелила еще раз, но результата он не заметил. Погонные орудия палили по батарее -- огонь по крайней мере заставит итальянских канониров понервничать. Тем временем бортовым пушкам стрелять было уже не по кому -- солдаты рассеялись по холмам, некоторые взобрались на самую вершину, черные фигурки на фоне синего неба. Офицерам нелегко будет их собрать, и всякий, кто пожелает дезертировать -- а "Очерки современной войны в Испании" особо подчеркивало склонность к этому итальянцев -- получит сегодня отличную возможность. Треск и вскрик под палубой возвестили, что команда потеряла по крайней мере одного из тех двух-трех человек, которыми Хорнблоуэр готов был пожертвовать. Вскрик был пронзительный, похоже, убило или ранило кого-то из корабельных юнг; Хорнблоуэр, сжав зубы, прикидывал, как скоро смогут выстрелить его пушки. За это время неприятель успеет дать еще два залпа; самую малость трудновато их дожидаться. Вот оно: ядра пронеслись над головой, жужжа, словно гигантский рой спешащих за добычей пчел. Очевидно, канониры недооценили, как быстро приближается судно. С треском лопнул грот-стень-фордун, Буш махнул рукой, и матросы полезли сплеснить. Сейчас "Сатерленду" придется развернуться, чтобы обойти мысик и подводный риф. -- Мистер Джерард! Сейчас я поверну оверштаг. Приготовьтесь обстрелять батарею, как только сможете навести пушки. -- Есть, сэр. Буш послал матросов к брасам. Хукер на баке расставлял людей у шкотов кливера. Руль положили на борт, "Сатерленд" красиво привелся к ветру. Хорнблоуэр в подзорную трубу наблюдал за полевой батареей -- до нее оставалось меньше четверти мили. Канониры- итальянцы видели, как "Сатерленд" разворачивается, они видели это уже не раз и знали, что за этим последует шквал ядер. Сперва один отбежал от пушек, потом еще несколько опрометью бросились в горы. Другие упали ничком, только офицер остался стоять, ярясь и размахивая руками. "Сатерленд" накренился от отдачи, клубы горького дыма скрыли от глаз батарею. Хорнблоуэр не увидел ее и после того, как дым рассеялся, только обломки -- разбитые колеса, торчащие вверх оси, разбросанные по земле пушки. Хорошо нацеленный бортовой залп, матросы молодцы, даром что много новичков. Обогнув риф, Хорнблоуэр вновь подвел корабль к берегу. Впереди на дороге можно было видеть хвост пехотной колонны; пока "Сатерленд" разбирался с арьергардом, передовые полки успели выстроиться. Теперь они быстро шли по дороге, окутанные тяжелыми облаками пыли. -- Мистер Буш! Попробуйте их догнать. -- Есть, сэр. Но "Сатерленд" в бейдевинд еле полз, и всякий раз, как он почти настигал колонну, приходилось огибать очередной мысик. Иногда он подходил к спешащей колонне так близко, что Хорнблоуэр в подзорную трубу видел над мундирами белые лица солдат, когда те оборачивались через плечо. Многие отставали -- одни сидели на обочине, уронив голову на руки, другие в изнеможении опирались на ружья, не сводя глаз с проходящего мимо корабля, иные ничком лежали там, где подкосила их усталость и жара. Буш рвал и метал, бегая по кораблю в тщетных попытках выжать из него еще немного скорости. Он послал всех незанятых перетаскивать сетки с ядрами на наветренную сторону, обрасопил паруса с невероятной точностью и ругался на чем свет стоит всякий раз, как расстояние от корабля до колонны увеличивалось. Однако Хорнблоуэр был доволен. Пехотный полк, который понес большие потери, потом, преследуемый неумолимым врагом, несколько миль бежал в панике, десятками теряя изнемогших людей, получит такой мощный удар по самоуважению, что ослабеет, как после недели боевых действий. Еще до того, как они приблизились к береговой батарее в Аренс-де- Мар, он приказал прекратить преследование -- не хотел, чтобы бегущий неприятель приободрился, видя, как большие пушки заставляют "Сатерленд" повернуть, огибать же батарею было бы слишком долго, ночь спустилась бы прежде, чем они вернулись к берегу. -- Очень хорошо, мистер Буш. Положите судно на правый галс и закрепите пушки. "Сатерленд" встал на ровный киль и вновь накренился уже на другом галсе. -- Трижды ура капитану! -- крикнул кто-то на главной палубе -- если бы Хорнблоуэр знал кто, приказал бы наказать. Он пытался призвать к тишине, но голос его тонул в ликующих возгласах. Матросы орали, пока не выдохлись, широкими улыбками приветствуя капитана, который за последние три дня привел их к победе пять раз. Буш тоже улыбался, и Джерард. Малыш Лонгли приплясывал и вопил, напрочь позабыв про офицерское достоинство. Позже, возможно, Хорнблоуэр порадуется, вспоминая эти чистосердечные изъявления любви, но сейчас они его только раздражали. Когда возгласы стихли, слышен стал голос лотового. -- Дна нет! Дна нет! Он по-прежнему исполнял, что велено, и продолжал бы бросать лот, пока ему не скажут отдохнуть -- живой пример флотской дисциплины. -- Немедленно прикажите ему уйти с русленя, мистер Буш! -- бросил Хорнблоуэр, раздосадованный таким упущением. -- Есть, сэр, -- отвечал Буш, убитый своей оплошностью. Солнце тонуло в багрянце над горами Испании; от буйства красок у Хорнблоуэр перехватило дыхание. Теперь, после нескольких часов напряженной умственной работы наступила реакция -- он отупел настолько, что даже не ощущал усталости. Однако надо подождать, пока доложит доктор. Сегодня кого-то убило или ранило -- Хорнблоуэр явственно помнил треск и крики, последовавшие за выстрелом полевой батареи. Кают-компанейский вестовой подошел и козырнул Джерарду. -- Прошу прощения, сэр, -- сказал он. -- Том Криб убит. -- Что? -- Убит, сэр. Ядром оторвало башку. Страсть смотреть, сэр. -- Что вы сказали? -- вмешался Хорнблоуэр. Он не помнил никого по имени Том Криб, кроме чемпиона Англии в тяжелом весе, и не понимал, почему о потерях докладывает кают-компанейский вестовой лейтенанту. -- Том Криб убит, сэр, -- пояснил вестовой. -- А миссис Сидонс ранило щепкой в... в задницу, прошу прощения, сэр. Вы небось слышали, как она визжала. -- Слышал, -- сказал Хорнблоуэр. Он с облегчением осознал, что Том Криб и миссис Сидонс -- кают-компанейские свиньи. Последнюю нарекли в честь знаменитой трагической актрисы. -- Она уже оклемалась. Кок приляпал ей на задницу смолы. Явился доктор и доложил, что потерь не было. -- Только среди свиней, сэр, -- добавил Уолш заискивающим тоном человека, который приглашает старшего по званию посмеяться. -- Мне только что об этом доложили, -- сказал Хорнблоуэр. Джерард говорил с вестовым. -- Ладно! -- объявил он. -- Требуху мы зажарим. А филей запеки. И смотри, чтоб получилась хрустящая корочка. Будет подметка, как в прошлый раз, лишу грога. Лук и чеснок есть, да, кстати, и яблок немного осталось. Соус из яблок, лука и чеснока -- и заруби себе на носу, Лоутон, никакой гвоздики. Что бы ни говорили другие офицеры, я гвоздики не потерплю. В яблочном пироге -- ладно, но не в жареной свинине. Приступай немедленно. Один окорок отнеси унтер-офицерам с моими приветствиями, а другой запечешь и холодным подашь на завтрак. Говоря, Джерард для большей выразительности щелкал пальцами правой руки по ладони левой, глаза его сверкали. Похоже, когда поблизости нет женщин, Джерард все свободные от пушек мысли устремляет на свой желудок. Человек, у которого в палящий июльский полдень в Средиземном море глаза блестят при мысли о жареной требухе и запеченной свинине, и который с энтузиазмом предвкушает холодный свиной окорок на следующее утро, по справедливости сам должен быть толстым, как боров. Однако Джерард подтянут, элегантен и хорош собой. Хорнблоуэр, вспомнив свое намечающееся брюшко, испытал мгновенную зависть. Полковник Вильена бродил по палубе, как потерянный. Ему явно не терпится заговорить -- а Хорнблоуэр единственный на борту понимает по-испански. Мало того, как полковник он по чину равен капитану и вправе рассчитывать на его гостеприимство. Хорнблоуэр решил, что лучше переесть жареной свинины, чем выслушивать болтовню Вильены. -- Похоже, вы затеваете сегодня вечером пиршество мистер Джерард, -- сказал он. -- Да, сэр. -- Не стеснит ли вас мое общество? -- Что вы, сэр. Ничуть, сэр. Мы будем очень рады, если вы окажете нам такую честь, сэр. Джерард от души обрадовался перспективе принимать капитана. Лицо его осветилось. Хорнблоуэр был искренно растроган, несмотря на укоры совести, напоминавшей, из-за чего, собственно, он напросился на обед. -- Благодарю вас, мистер Джерард. Тогда мы с полковником Вильеной будем сегодня вашими гостями. Если повезет, Вильену посадят далеко, разговаривать с ним не придется. Тамбур-сержант морской пехоты собрал весь корабельный оркестр -- четырех своих трубачей и четырех барабанщиков. Они расхаживали взад и вперед по переходному мостику, оглушительно лупили в барабаны, в то время как трубы бодро выводили веселый мотив. "Могучи наши корабли, И просмолены наши парни..." -- неслось к далекому горизонту, Разухабистые слова и внятные чувства были по душе матросам, хотя любой из них разъярился бы, назови его кто "просмоленным парнем". Взад-вперед двигались красные мундиры, мерный барабанный бой завораживал, заставляя позабыть про изнуряющую жару. На западе дивно горело закатное небо, хотя на востоке над лиловым морем уже сгущалась ночная тьма. XV -- Восемь склянок, сэр, -- сказал Полвил. Хорнблоуэр вздрогнул и проснулся. Хотя он спал больше часа, ему казалось, что прошло отсилы минут пять. Он лежал на койке в ночной рубашке -- ночью так парило, что он сбросил покрывало -- голова болела, во рту было гадко. Он ушел спать в полночь, но -- спасибо жареной свинине -- часа два-три ворочался с боку на бок в одуряющей духоте, а теперь его будят в четыре часа утра, чтоб он успел составить рапорт капитану Болтону или адмиралу. Застонав от усталости, он спустил на палубу ватные ноги. Глаза опухли и слипались -- он потер их и почувствовал резь. Он бы снова застонал, если бы не стоял рядом Полвил, в глазах которого надо выглядеть человеком без слабостей. Вспомнив про это, Хорнблоуэр рывком встал, делая вид, будто окончательно проснулся. После того, как он искупался под помпой и побрился, это стало почти правдой, а когда заря забрезжила над мглистым горизонтом, он сел за стол, заточил новое перо, задумчиво облизнул кончик, обмакнул в чернила и начал писать: Честь имею доложить, что в соответствии с полученными от капитана Болтона приказами, 20-го числа сего месяца я проследовал... Полвил принес завтрак, и Хорнблоуэр потянулся к дымящемуся кофе, надеясь подкрепить уже иссякающие силы. Чтобы освежить в памяти подробности захвата "Амелии", пришлось перелистать вахтенный журнал -- за три таких бурных дня многое успело подзабыться. Писать надо было простым языком, без выспренних оборотов и гиббонианских антитез, однако Хорнблоуэр избегал употреблять и канцелярские выражения, обычные у других капитанов. Так, перечисляя захваченные возле батареи в Льянце суда, он старательно вывел "поименованные ниже", а не "нижепереименованные" -- флотский штамп, вошедший в обращение с легкой руки безграмотных капитанов времен "войны за ухо Дженкинса"* ["Война за ухо Дженкинса" -- война между Англией и Испанией в 1739-1741 годах, поводом для которой послужило представленное в Палату Общин капитаном Робертом Дженкинсом ухо, якобы отрезанное у него испанским офицером при досмотре судна в Гаване.]. Он вынужден был писать "проследовал" -- во флотских донесениях корабли не идут, не плывут, не выходят в море, не поднимают якоря, а исключительно следуют в соответствии с приказами, подобно тому, как и капитаны никогда не советуют, не подсказывают, не рекомендуют, а лишь почтительнейше предполагают. Вот и Хорнблоуэр почтительнейше предполагал, что пока французы не восстановят батарею в Льянце, прибрежное сообщение между Францией и Испанией на отрезке от Пор-Вандра до залива Росас будет весьма уязвимо. Пока он мучительно подбирал слова, чтоб описать вылазку в Этан-де-То возле Сета, в дверь постучали, и на его "войдите" вошел Лонгли. -- Меня послал мистер Джерард, сэр. На правой скуле видна эскадра. -- Флагман там? -- Да, сэр. -- Хорошо. Передайте мистеру Джерарду мои приветствия и попросите его взять курс на эскадру. -- Есть, сэр. Значит, донесение надо адресовать адмиралу, а не капитану Болтону, и закончить его надо в оставшиеся полчаса. Хорнблоуэр обмакнул перо в чернильницу и лихорадочно застрочил, описывая расстрел армии Пино и Леччи на прибрежной дороге между Мальгратом и Аренс-де-Маром. Его самого поразило, когда он подсчитал: итальянцы должны были потерять убитыми и ранеными пятьсот-шестьсот человек, не считая тех, кто сбежал или заблудился. Излагать это надо было осторожно, дабы не попасть под подозрение в похвальбе -- провинности, с точки зрения начальства, неизвинимой. Вчера пятьсот или шестьсот человек были убиты или искалечены из-за того лишь, что он -- деятельный и предприимчивый офицер. Созерцая мысленным взором вчерашние свои свершения, Хорнблоуэр видел их как бы двояко: с одной стороны -- трупы, вдовы и сироты, мучения и боль, с другой -- неподвижные фигурки в белых штанах, рассыпанные оловянные солдатики, цифры на бумаге. Он проклинал свой аналитический ум, как проклинал жару и лежащий перед ним рапорт. Он даже осознавал отчасти, что теперешнее подавленное состояние духа напрямую связано с недавними успехами. Он подмахнул донесение и крикнул Полвилу, чтоб принес свечу и натопил воску для печати, пока сам он посыпает свежие чернила песком. От жары пальцы липли к размякшей бумаге. Когда он начал подписывать "контр-адмиралу сэру П. Г. Лейтону, К. Б." чернила расплылись на влажном листе, как на промокашке. По крайней мере, с донесением покончено. Хорнблоуэр поднялся на палубу, где пекло уже невыносимо. Металлический блеск неба, заметный еще вчера, сделался сегодня отчетливее: барометр в каюте падал вот уже три дня. Без сомнения, надвигается шторм, мало того -- столь долго ожидаемый шторм будет тем более свирепым. Хорнблоуэр повернулся к Джерарду и приказал следить за погодой, а при первых признаках ненастья убавить парусов. -- Есть, сэр, -- сказал Джерард. Два других корабля эскадры покачивались на волнах в отдалении -- "Плутон" с тремя рядами орудийных портов и красным военно-морским флагом на крюйс-стеньге, указывающим на присутствие контр-адмирала Красного Флага, "Калигула" в кильватере. -- Позовите мистера Марша салютовать адмиральскому флагу, -- приказал Хорнблоуэр. После обмена приветствиями по фалам "Плутона" побегали флажки. -- Позывные "Сатерленда", -- читал Винсент. -- "Занять позицию в кильватере". -- Подтвердите. Новая цепочка флажков. -- Позывные "Сатерленда", -- снова прочел Винсент. -- "Флагман капитану. Явиться на борт и доложить". -- Подтвердите. Мистер Джерард, спустите мою гичку. Где полковник Вильена? -- Не видел его с утра, сэр. -- Эй, мистер Сэвидж, мистер Лонгли. Бегите вниз и вытащите полковника Вильену из постели. Он должен быть здесь одетым к тому времени, как спустят мою гичку. -- Есть, сэр. Через две с половиной минуты капитанская гичка покачивалась на волнах, а Хорнблоуэр сидел на кормовом сиденье. Вильена появился у борта в последнюю секунду и вид имел преплачевный, чему не приходилось удивляться -- два бесцеремонных мичмана, не знающие ни слова по-испански, впопыхах выволокли его из постели и кое-как помогли напялить одежду. Кивер сполз набок, доломан был застегнут криво, перевязь и саблю Вильена держал в руках. Нетерпеливые матросы затащили его в шлюпку -- никому не хотелось ронять репутацию своего судна, заставляя адмирала ждать из-за какого-то испанца. Вильена плюхнулся рядом с Хорнблоуэром. Он был небрит и встрепан, глаза опухшие, как у Хорнблоуэра при пробуждении. Он бормотал и ворчал со сна, осоловело поправлял одежду, а тем временем гичка, подгоняемая усилиями гребцов, стрелой неслась по воде. Только возле флагмана Вильена окончательно продрал глаза и заговорил, но в недолгое оставшееся время Хорнблоуэру уже не пришлось изощряться в вежливости. Он надеялся, что адмирал оставит Вильену у себя на корабле, дабы порасспросить о ситуации на берегу. У борта Хорнблоуэра приветствовал капитан Эллиот. -- Рад видеть вас, Хорнблоуэр, -- сказал он. Хорнблоуэр представил Вильену, Эллиот пробормотал нечто невразумительное и в изумлении уставился на яркий мундир и небритые щеки. Когда с формальностями было покончено, Эллиот с явным облегчением вновь заговорил с Хорнблоуэром. -- Адмирал у себя в каюте. Прошу сюда, джентльмены. В каюте кроме адмирала находился его флаг-адъютант молодой Сильвестр, о котором Хорнблоуэру приходилось слышать как о способном офицере, хотя и он, разумеется, принадлежал к знати. Сам Лейтон был в то утро неповоротлив и говорил медленно -- в жаркой каюте по его полным щекам ручьями катился пот. Они с Сильвестром мужественно постарались приветить Вильену. Оба сносно говорили по-французски, плохо по-итальянски, и, припомнив остатки школьной латыни, кое-как объяснялись на смеси трех языков, но разговор шел туго. С явным облегчением Лейтон повернулся к Хорнблоуэру. -- Я хотел бы выслушать ваше донесение, Хорнблоуэр. -- Вот оно в письменном виде. -- Спасибо. Но давайте немного послушаем вас самого. Капитан Болтон сказал мне, что вы захватили призы. Где вы были? Хорнблоуэр начал перечислять. Сказать надо было так много, что он смог счастливо опустить обстоятельства, при которых расстался с Ост-Индским конвоем. Он рассказал, как захватил "Амелию" и флотилию мелких судов у Льянцы. Тяжелое лицо адмирала оживилось при вести, что он стал на тысячу фунтов богаче, он сочувственно закивал, когда Хорнблоуэр объяснил, что вынужден был сжечь последний трофей -- каботажное судно около Сета. Хорнблоуэр осторожно предположил, что эскадра могла бы с успехом приглядывать за побережьем между Пор-Вандром и Росасом, где после уничтожения батареи в Льянце негде укрыться французским судам. При этих словах меж адмиральских бровей пролегла чуть заметная морщина, и Хорнблоуэр поспешно оставил эту тему. Лейтон явно не любит, чтоб подчиненные ему советовали. Хорнблоуэр торопливо перешел к событиям следующего дня на юго-востоке. -- Минуточку, капитан, -- перебил его Лейтон