атлантических валов, набегающих через Пролив. Корабль качнуло. Хорнблауэр сквозь световой люк услышал грохот падающего предмета и вскрик, но ему было не до женщин там, внизу. Он стоял с подзорной трубой, направляя ее сначала на Альхесирас, потом на Тарифу - какой-нибудь капер или военное судно могли неожиданно появиться оттуда и сцапать беззащитное суденышко. До конца послеполуденной вахты он так и не передохнул. Они обогнули мыс Марроки, и Хорнблауэр указал курс на Сан-Висенти. Горы Южной Испании начали таять за горизонтом. Лишь когда с правого борта появился Трафальгарский мыс, Хорнблауэр сложил трубу и подумал об обеде; хорошо быть капитаном собственного судна и заказывать обед по своему вкусу. Боль в ногах говорила о том, что он простоял слишком долго - одиннадцать часов кряду. Если в дальнейшем ему придется часто самостоятельно командовать кораблями, он доконает себя таким поведением. Сидя в каюте на рундуке, Хорнблауэр блаженно расслабился и отправил кока постучать герцогине, передать приветствия и спросить, все ли в порядке. Резкий голос герцогини ответил, что ничего не надо, обеда тоже. Хорнблауэр философски пожал плечами и с юношеским аппетитом уничтожил принесенный обед. На палубу он поднялся с приближением темноты. Вахту нес Виньят. - Туман сгущается, сэр, - сказал он. Так оно и было. Садящееся солнце скрылось за густой пеленой тумана. Хорнблауэр знал, что это - оборотная сторона попутного ветра; зимой в этих широтах холодный бриз, достигая Атлантики, вызывает туман. - К утру еще гуще будет, - сказал он мрачно, и внес коррективы в ночной приказ, изменив курс вест-тень-норд на вест. Он хотел на случай тумана держаться подальше от мыса Сан-Висенти. Вот такие-то пустяки и могут перевернуть всю жизнь - у Хорнблауэра было впоследствии вдоволь времени порассуждать, что случилось бы, не прикажи он изменить курс. Ночью он часто поднимался на палубу и вглядывался в непроницаемую мглу, но критический момент застал его внизу, спящим. Разбудил Хорнблауэра моряк, энергично трясший его за плечо. - Пожалуйста, сэр. Пожалуйста, сэр. Меня послал мистер Хантер. Он просит вас подняться на палубу, сэр. - Сейчас, - Хорнблауэр заморгал и скатился с койки. Густой туман слегка розовел в свете только что забрезжившей зари. "Ла рев", качаясь, ползла по мрачному морю. Слабый ветер едва обеспечивал ту минимальную скорость, при которой корабль слушается руля. Хантер, в крайнем напряжении, стоял спиной к штурвалу. - Послушайте, - сказал он Хорнблауэру. Он произнес это шепотом и от волнения забыл прибавить обязательное при обращении к капитану "сэр" - Хорнблауэр от волнения этого не заметил. Прислушавшись, Хорнблауэр уловил привычные корабельные звуки - скрип древесины, шум разрезаемого носом моря. Тут он услышал другие корабельные звуки: рядом тоже скрипело дерево, еще одно судно разрезало воду. - Какой-то корабль совсем близко, - сказал Хорнблауэр. - Да, сэр, - подтвердил Хантер. - После того, как я послал за вами, я слышал команду. Она была на испанском - по крайней мере, на иностранном языке. Страх, подобно туману, сгущался вокруг суденышка. - Всех наверх. Тихо, - сказал Хорнблауэр. Отдав команду, он тут же засомневался в ее целесообразности. Можно расставить матросов по местам, зарядить пушки, но если корабль в тумане не просто торговое судно, то они - в смертельной опасности. Хорнблауэр попытался успокоить себя - может быть, это лакомый испанский галион, набитый сокровищами, и, захватив его, он станет богатым на всю жизнь. - Поздравляю с Валентиновым днем [14 февраля. В этот день у мыса Сан-Висенти произошло сражение британского флота под командованием Джона Джервиса с испанским, закончившееся победой британцев.], - произнес голос совсем рядом. Хорнблауэр чуть не подпрыгнул от неожиданности: он совершенно забыл о герцогине. - Прекратите шуметь, - зашипел он, и герцогиня изумленно смолкла. Она была закутана в плащ с капюшоном, больше ничего в тумане видно не было. - Позвольте спросить... - начала она. - Молчать! - прошептал Хорнблауэр. В тумане послышался резкий голос, другие голоса повторили приказ, раздались свистки, шум и топот. - Это испанцы, сэр, да? - прошептал Хантер. - Испанцы, испанцы. Меняют вахту. Слушайте! До них донеслись два сдвоенных удара колокола. Четыре склянки утренней вахты. Неожиданно со всех сторон зазвучали колокола, словно вторя первому. - Господи, да мы посреди флота, - прошептал Хантер. - Большие корабли, сэр, - сказал Виньят. Он присоединился к ним по команде "все наверх". - Когда меняли вахту, я насчитал не меньше шести различных дудок. - Значит доны все-таки вышли из Кадиса, - сказал Хантер. "А я указал курс прямо на них", - горько думал Хорнблауэр. Сумасшедшее, душераздирающее совпадение. Но он запретил себе говорить об этом. Он даже подавил истерический смешок, возникший при воспоминании о тосте сэра Хью. Сказал же он следующее: - Они прибавляют парусов. Даго на ночь все убирают и дрыхнут, как какие-нибудь жирные торговцы. Только с восходом они ставят брамсели. В тумане со всех сторон доносился скрип шкивов в блоках, топот ног у фалов, удары брошенных на палубу концов, многоголосый гомон. - Ну и шумят же, черти, - сказал Хантер. Он стоял, пытаясь проникнуть взглядом за стену тумана. Во всей его позе чувствовалось напряжение. - Дай Бог, чтоб они шли другим курсом, - рассудительно заметил Виньят. - Тогда мы их скоро минуем. - Вряд ли, - сказал Хорнблауэр. "Ла рев" шла почти прямо по ветру; если бы испанцы шли в бейдевинд или в галфвинд, то звуки, доносившиеся с ближайшего судна, постепенно стихали бы, или, напротив, становились громче. Скорее всего, "Ла рев" догнала испанский флот с его убранными на ночь парусами и теперь была в самой его гуще. Вопрос, что в таком случае делать: убавить парусов и лечь в дрейф, чтобы пропустить испанцев мимо, или, наоборот, прибавить и попытаться их обогнать. Но с каждой минутой становилось все яснее: шлюп идет практически одним Курсом с флотом, иначе он неизбежно сблизился бы с каким-нибудь судном. Пока туман не рассеялся, такая позиция надежнее всего. Но с наступлением утра туман неизбежно рассеется. - Может, нам изменить курс, сэр? - спросил Виньят. - Погодите, - сказал Хорнблауэр. В свете разгорающейся зари мимо приносились клочья более густого тумана - верный признак, что долго он не продержится. В этот момент они вышли из полосы тумана на чистую воду. - Вот он! - сказал Хантер. Офицеры и матросы забегали в панике. - Стоять, черт возьми! - сорвался Хорнблауэр. Меньше чем в кабельтове с правого борта почти параллельным курсом шел трехпалубный корабль. Впереди и по правому борту угадывались силуэты трех боевых кораблей. Ничто не спасет шлюп, если он привлечет к себе внимание, единственный шанс - идти, как ни в чем не бывало. Остается надежда, что в беспечном испанском флоте вахтенные офицеры не знают, что у них нет такого шлюпа, как "Ла рев" или даже, чудом, что такой шлюп у них есть. В конце концов, "Ла рев" построена во Франции и оснащена по-французски. Борт о борт "Ла рев" и военные корабли шли по неспокойному морю. С такого расстояния любая из пятидесяти больших пушек могла бы расстрелять их в упор; одного попадания хватило бы, чтоб потопить шлюп. Хантер вполголоса ругался грязными словами, но дисциплина была безупречная - направленная с испанской палубы подзорная труба не обнаружила бы на борту шлюпа ничего подозрительного. Мимо них вновь проплыли клочья тумана, и они вошли в новую полосу. - Слава Богу! - выдохнул Хантер, не заметив контраста между набожностью этой фразы и недавними богохульствами. - Поворот через фордевинд, - скомандовал Хорнблауэр.- Положите ее на правый галс. Матросам не надо было напоминать, чтоб они работали тихо: все и так прекрасно сознавали опасность. "Ла рев" плавно развернулась, шкоты были выбраны и свернуты без единого звука; теперь шлюп сел круто к ветру и волны набегали на его правую скулу. - Сейчас мы пересечем их курс, - сказал Хорнблауэр. - Дай Бог нам пройти у них под кормой, а не под носом, - заметил Виньят. Герцогиня по-прежнему стояла на корме, закутанная в плащ с капюшоном. Она старалась никому не попадаться под ноги. - Быть может, Вашему Сиятельству лучше спуститься вниз? - Хорнблауэр с трудом заставил себя обращаться официально. - О нет, пожалуйста, - сказала герцогиня. - Я этого не вынесу. Хорнблауэр пожал плечами и тут же забыл о герцогине, охваченный новой тревогой. Он ринулся вниз и вернулся с двумя большими запечатанными пакетами депеш. Вынув из ограждения кофель-нагель, он принялся куском веревки тщательно приматывать его к пакетам. - Пожалуйста, - сказала герцогиня, - пожалуйста, мистер Хорнблауэр, скажите, что вы делаете? - Хочу убедиться, что они утонут, если судно будет захвачено и я выброшу их за борт, - мрачно ответил Хорнблауэр. - Но тогда они пропадут? - Это лучше, чем если их прочтут испанцы, - Хорнблауэр с трудом сохранял спокойствие. - Я могу позаботиться о них, - сказала герцогиня. - Конечно, могу. Хорнблауэр пристально посмотрел на нее. - Нет, - сказал он. - Они могут обыскать ваш багаж. Скорее всего, так они и поступят. - Багаж! - воскликнула герцогиня. - Как будто я собираюсь убирать их в багаж! Я спрячу их на себе - меня-то они обыскивать не будут. У меня под юбкой их точно никто не найдет. Неприкрытый реализм этих слов слегка ошеломил Хорнблауэра и одновременно заставил его почувствовать, что в предложении герцогини что-то есть. - Если они нас захватят, - продолжала герцогиня, - не дай Бог, конечно, но если они нас захватят, меня они в плен не возьмут. Они отправят меня в Лиссабон и при первой же возможности посадят на английское судно. Тогда я немедленно передам депеши. Поздно, конечно, но лучше поздно, чем никогда. - Это верно, - задумчиво произнес Хорнблауэр. - Я буду беречь их пуще жизни, - сказала герцогиня. - Клянусь, что не расстанусь с ними. Я никому не скажу, что они у меня, пока не передам их королевскому офицеру. Она посмотрела на Хорнблауэра. Ее взгляд светился честностью. - Туман рассеивается, сэр, - заметил Виньят, - Быстро! - сказала герцогиня. Медлить было нельзя. Хорнблауэр высвободил пакеты из намотанной на них веревки, вручил их герцогине и вставил кофель-нагель на место. - Ох уж эта чертова французская мода, - сказала герцогиня. - Я правду сказала, что спрячу их под юбками. За пазухой у меня места нет. Действительно, верхняя часть платья отнюдь не выглядела вместительной: талия располагалась прямо под мышками, а дальше платье свисало свободно, в полном противоречии с анатомией. - Дайте мне ярд этой веревки, быстро, - сказала герцогиня. Виньят отрезал ножом веревку и протянул герцогине. Она уже задрала юбки. Хорнблауэр в ужасе увидел полоску белого тела над чулками и тут же отвернулся. Туман несомненно, рассеивался. - Можете смотреть, - сказала герцогиня, но юбки упали именно в тот самый момент, когда Хорнблауэр обернулся. - Они у меня под сорочкой, прямо на теле, как я вам обещала. Со времен Директории никто больше не носит корсетов. Так что я привязала их веревкой, один к животу, другой к спине. Вы что-нибудь видите? Она повернулась кругом, чтоб Хорнблауэр смог убедиться. - Нет, ничего не видно, - сказал он. - Я должен поблагодарить Ваше Сиятельство. - Некоторое утолщение есть, - заметила герцогиня, - но неважно, что подумают испанцы, раз они не подумают правды. Невозможность что-либо делать ставила Хорнблауэра в неудобное положение. Обсуждать с женщиной ее сорочки и корсеты - или отсутствие оных - занятие более чем странное. Бледное солнце, еще совсем низкое, пробило туман и засияло им в глаза. Грот отбрасывал на палубу бледную тень. Солнце с каждой минутой светило все ярче. - Вот оно, - сказал Хорнблауэр. Горизонт стремительно распахнулся - сначала с нескольких ярдов до сотен, затем с сотен ярдов до полумили. Море было усеяно кораблями. Не менее шести были видны отчетливо, четыре линейных корабля и два больших фрегата. На их мачтах развевались красно-золотые испанские флаги, и, что еще более характерно, с них свисали большие деревянные кресты. - Разверните судно обратно, мистер Хантер, - сказал Хорнблауэр. - Назад в туман. Это был единственный шанс на спасение. Приближающиеся корабли обязательно обратят на них внимание, избежать их не удастся. "Ла рев" развернулась, но полоска тумана, из которой они только что вынырнули, уже растаяла под жарким солнцем. Последние остатки ее плыли впереди, но и они, тая, относились ветром. Прогремел пушечный выстрел, и недалеко от правого борта взвился фонтан брызг. Хорнблауэр оглянулся - как раз вовремя, чтоб увидеть последние клубы дыма, поднимающиеся над носом преследующего их фрегата. - Два румба вправо, - сказал он рулевому, пытаясь учесть одновременно курс фрегата, направление ветра, расположение других судов и последнего островка тумана. - Два румба вправо, - повторил рулевой. - фока- и грота-шкоты! - сказал Хантер. Новый выстрел. Ядро упало далеко за кормой, но направление было выбрано верно. Хорнблауэр неожиданно вспомнил о герцогине. - Вы должны спуститься вниз, Ваше Сиятельство, - отрывисто сказал он. - Нет, нет, нет, - сердито запротестовала герцогиня.- Пожалуйста, позвольте мне остаться. Я не могу спуститься в каюту, там эта моя горничная лежит в морской болезни и собирается помирать. Только не в эту вонючую коробку. Да и незачем было отсылать ее в каюту. Обшивка "Ла рев" слишком тонка, чтоб устоять перед артиллерийским обстрелом. В трюме, ниже ватерлинии, женщины были бы в безопасности - но для этого им пришлось бы лечь на бочки с солониной. - Корабль впереди, - крикнул впередсмотрящий. Туман рассеялся, и меньше чем в полумиле впереди возник силуэт линейного корабля, идущего почти тем же курсом, что и "Ла рев". Ба-бах - донеслось с фрегата. Эти выстрелы наверняка всполошили всю эскадру. На линейном корабле впереди поняли, что за шлюпом погоня. В воздухе с пугающим свистом пролетело ядро. Линейный корабль ждал их - марсели его медленно разворачивались. - К шкотам! - приказал Хорнблауэр. - Мистер Хантер, поворот через фордевинд. "Ла рев" снова развернулась, направляясь в быстро сужающийся просвет между судами. Фрегат ринулся наперерез. Ядро с ужасающим свистом пронеслось в нескольких футах от Хорнблауэра, так что поток воздуха заставил его пошатнуться. В гроте появилась дыра. - Ваше Сиятельство, - сказал Хорнблауэр. - Это не предупредительные выстрелы. Теперь по ним стрелял линейный корабль, чей капитан наконец-то подготовил корабль к бою и расставил людей на батарее верхней палубы. Одно ядро попало в корпус "Ла рев"; палуба задрожала под ногами, словно корабль разваливался на куски. Тут же другое ядро ударило в мачту, штаги и ванты лопнули, на палубу посыпались щепки. Мачта, паруса, гик, гафель - все полетело за борт. Зацепившись за воду, они развернули двигавшийся по инерции остов. Все на мгновение оцепенели. - Кто-нибудь ранен? - спросил Хорнблауэр, приходя в себя. - Только царапина, сэр, - ответил кто-то. - Просто чудо, что никто не убит. - Плотник, замерьте уровень воды в льяле, - сказал Хорнблауэр и тут же опомнился. - Нет, черт возьми. Отставить. Если доны могут спасти судно, пусть делают это сами. Линейный корабль, чей залп произвел эти разрушения уже расправил марсели и двинулся прочь, фрегат быстро настигал их. Из кормового люка выбралась рыдающая женщина. Это была горничная герцогини, от страха позабывшая про морскую болезнь. - Вашему Сиятельству стоит сложить багаж, - сказал Хорнблауэр. - Без сомнения вы скоро нас покинете. Надеюсь, доны предоставят вам каюту поудобнее. Он изо всех сил старался говорить спокойно, как если бы в самом скором времени его не ждал испанский плен; но от его спутницы не укрылись ни подергивание обычно твердого рта, ни плотно сжатые кулаки. - Как мне выразить, насколько меня это огорчает. - В голосе герцогини сквозила жалость. - Тем тяжелее это для меня, - сказал Хорнблауэр и даже выдавал улыбку. Испанский фрегат лег в дрейф в кабельтове с наветренной стороны. - Позвольте, сэр, - сказал Хантер. - Да? - Мы можем сражаться, сэр. Только прикажите. Когда доны будут высаживаться на "Ла рев", можно внезапным выстрелом потопить шлюпки. Первый раз мы их отобьем. Измученный Хорнблауэр чуть было не выпалил: "Бросьте валять дурака" - но сдержался и просто указал на фрегат. Двадцать пушек глядели на них в упор. Даже шлюпка, спускаемая сейчас с фрегата, несла по крайней мере в два раза больше людей, чем их шлюп. "Ла рев" была не больше иной прогулочной яхты. Это не десять к одному, даже не сто к одному. - Понятно, сэр, - сказал Хантер. Испанская шлюпка спустилась на воду и готовилась отвалить. - Мне надо поговорить с вами наедине, мистер Хорнблауэр, - неожиданно сказала герцогиня. Хантер и Виньят, услышав ее слова, отошли в сторону. - Да, Ваше Сиятельство, - сказал Хорнблауэр. Герцогиня, по-прежнему обнимая плачущую горничную, посмотрела прямо на него. - Я такая же герцогиня, как и вы, - сказала она. - Господи! - воскликнул Хорнблауэр. - Кто же вы? - Китти Кобхэм, - Имя показалось Хорнблауэру смутно знакомым. - Я вижу, мистер Хорнблауэр, вы слишком молоды, чтобы меня помнить. Прошло пять лет с тех пор, как я последний раз играла на сцене. Вот оно что! Актриса Китти Кобхэм. - Я не успею вам все рассказать, - продолжала герцогиня - испанская лодка быстро приближалась к ним, - но вступление французов во Флоренцию было лишь последним звеном в цепочке моих несчастий. Я бежала от них без копейки денег. Кто шевельнет пальцем ради бывшей артистки - брошенной и покинутой? Что мне оставалось делать? Другое дело герцогиня. Старушка Далримпл в Гибралтаре из кожи вон лезла, чтобы угодить герцогине Уорфедельской. - Почему вы выбрали этот титул? - против воли спросил Хорнблауэр. - Я ее знаю, - пожала плечами герцогиня. - Она именно такая, как я ее изобразила. Поэтому я ее и выбрала - характерные роли всегда давались мне лучше, чем откровенный фарс. И не так скучно долго играть. - Но мои депеши, - всполошился Хорнблауэр. - Верните их немедленно. - Как скажете, - отвечала герцогиня. - Но когда придут испанцы, я смогу по-прежнему оставаться герцогиней. Они освободят меня при первой возможности. Я буду хранить эти депеши, как зеницу ока, клянусь вам, клянусь! Если вы доверите их мне, я передам их не позже, чем через месяц. Хорнблауэр смотрел в ее умоляющие глаза. Быть может, она шпионка и искусно пытается сохранить депеши, чтоб потом передать их испанцам. Но никакой шпион бы не рассчитал, что "Ла рев" в тумане зайдет в самую середину испанского флота. - Да, я прикладывалась к бутылочке, - говорила герцогиня. - Я пила. Но в Гибралтаре я оставалась трезвой, так ведь? И я не выпью ни капли, ни одной капли, до возвращения в Англию. Клянусь. Прошу вас, сэр. Умоляю вас. Позвольте мне сделать для моей страны то, что в моих силах. Это был нелегкий выбор для девятнадцатилетнего молодого человека, который ни разу в жизни не разговаривал с актрисой. За бортом послышались голоса - сейчас испанская лодка зацепится за шлюп. - Оставьте их у себя, - сказал Хорнблауэр. - Вручите, когда сможете. Он не сводил глаз с ее лица, ждал, не мелькнет ли в ее глазах торжество. Если бы он увидел что-нибудь в этом роде, то в ту же минуту сорвал бы депеши с тела герцогини. Однако лицо ее выражало обыкновенное удовольствие, - и лишь тогда он решил поверить ей, - не прежде. - О, благодарю вас, сэр, - сказала герцогиня. Испанская лодка зацепилась за шлюп и испанский офицер неуклюже попытался вскарабкаться на борт. Наконец он на четвереньках выбрался на палубу, поднялся на ноги, и Хорнблауэр заспешил ему на встречу. Победитель и побежденный обменялись поклонами. Хорнблауэр не понимал, что говорит испанец, но, очевидно, это были официальные фразы. Испанец заметил женщин и замер в изумлении, Хорнблауэр поспешил представить на ломаном испанском: - Senor el tenenie Espanol. Senora la Duquesa de Wharfedale. Титул явно произвел впечатление, лейтенант низко поклонился, герцогиня отвечала высокомерным безразличием. Хорнблауэр мог не опасаться за судьбу депеш. Эта мысль немного скрашивала ему ожидание испанского плена на борту своего полузатонувшего суденышка. Тут он услышал с подветренной стороны как бы раскаты дальнего грома. Гром не может греметь так долго. Это бортовые залпы сражающихся кораблей - или флотов. Где-то за мысом Сан-Висенти британский флот настиг, наконец, испанцев. Артиллерийские залпы гремели все яростней. Взобравшиеся на палубу испанцы заволновалась. Хорнблауэр стоял с непокрытой головой и ждал, пока его уведут. Плен - это ужасно. Хорнблауэр ощутил это, как только прошло первое оцепенение. Даже весть о сокрушительном поражении испанского флота у мыса Сан-Висенти не могла смягчить отчаяние несчастного пленника. Не тяжелые условия (десять квадратных футов на человека в пустом парусном хранилище вместе с другими пленными уорент-офицерами) угнетали его - младшему офицеру в море приходится не лучше. Страшнее всего была утрата свободы, сам факт плена. Так прошло четыре месяца, пока Хорнблауэру пришло первое письмо - испанское правительство, нерасторопное во всех отношениях, располагало худшей почтовой системой в Европе. Но вот это письмо, с несколько раз поправленным адресом, в его руках, после того, как Хорнблауэр буквально вырвал его из рук тупого унтер-офицера, озадаченного странной фамилией. Почерк был незнакомый, сломав печать и прочитав обращение, Хорнблауэр подумал было, что вскрыл чужое письмо. "Милый мальчик" - начиналось оно. Кто мог так его называть? Он читал, как во сне. "Милый мальчик, Надеюсь, Вам приятно будет узнать, что данное мне Вами, доставлено по назначению. Когда я вручала его, мне сказали, что вы в плену. Сердце мое обливается кровью. Еще мне сказали, что они очень довольны тем, как вы поступили. А один из этих адмиралов - совладелец Друри-Лейн[Старейший театр в Лондоне.]. Кто бы мог подумать? Но он улыбнулся мне, а я улыбнулась в ответ. Я тогда не знала, что он совладелец, и улыбалась просто от доброты сердечной. Боюсь, рассказывая ему о своих злоключениях с драгоценным грузом, я всего лишь разыграла представление. Но он мне поверил, а моя улыбка и мои приключения так его растрогали, что он потребовал у Шерри роль для меня, и вот теперь я играю вторые роли, преимущественно трагических матерей, и срываю аплодисменты партера. Это - утешение в старости, чье приближение я чувствую все острее. Я не притрагивалась к вину с тех пор, как рассталась с Вами, и никогда больше не притронусь. И еще одно: мой адмирал обещал переправить это письмо со следующей картелью - вам это слово, без сомнения, говорит больше, чем мне. Надеюсь только, что письмо когда-нибудь доберется до Вас и утешит Вас в Ваших бедствиях. Молюсь за Вас еженощно. Ваш преданный друг Катарина Кобхэм" Утешит в бедствиях? Возможно. Отрадно было сознавать, что депеши доставлены по назначению, и что, судя по письму, Лорды Адмиралтейства им довольны. Отрадно было даже то, что герцогиня вновь играет на сцене. Но все это меркло рядом с его страданиями. Тут появился стражник и повел Хорнблауэра к коменданту. Рядом с комендантом сидел переводчик - перебежчик из ирландцев. На столе лежали бумаги - видимо, комендант получил их с той же картелью, что и послание Китти Кобхем. - Добрый вечер, сударь, - как всегда вежливо сказал комендант, предлагая стул. - Добрый вечер, сударь, премного благодарен. - Хорнблауэр учил испанский язык медленно и мучительно. - Вы получили повышение, - сказал ирландец по-английски. - Что? - переспросил Хорнблауэр. - Повышение, - повторил ирландец. - Вот письмо: "До сведения испанских властей доводится, что ввиду безупречной службы временно назначенный исполнять обязанности лейтенанта мичман Горацио Хорнблауэр утвержден в лейтенантском чине. Лорды Адмиралтейства выражают уверенность, что мистеру Горацио Хорнблауэру будут немедленно предоставлены все причитающиеся младшему офицерскому составу привилегии". Вот так, молодой человек. - Примите поздравления, сударь, - сказал комендант. - Большое спасибо, сударь, - ответил Хорнблауэр. Добродушный старый комендант ласково улыбнулся нескладному юноше и хотел было продолжать, однако Хорнблауэр не мог разобрать испанских терминов и в отчаянии посмотрел на переводчика. - Теперь вы офицер, - сказал тот, - и вас переведут в помещение для пленных офицеров. - Спасибо, - отвечал Хорнблауэр. - Вы будете получать половину причитающегося вашему званию жалованья. - Спасибо. - Вас будут отпускать под честное слово. Дав слово, вы сможете в течение двух часов посещать город и его окрестности. - Спасибо, - сказал Хорнблауэр. В последующие долгие месяцы страдания Хорнблауэра несколько облегчались тем, что на два часа ежедневно его честное слово давало ему свободу; свободу побродить по улочкам маленького городка, выпить чашку шоколада или стаканчик вина - если у него были деньги - вежливо и с большим трудом поговорить с испанскими солдатами, матросами или горожанами. Но еще лучше было провести свои два часа, бродя по козьим тропкам на мысу, подставив голову ветру и солнцу, в обществе моря, исцеляющего горькую тоску плена. Еда теперь была чуть получше, помещение чуть поудобнее. А главное - сознание, что он лейтенант, лейтенант королевской службы, и если когда-нибудь, хоть когда-нибудь эта война закончится, и его выпустят на свободу, он сможет голодать на половинное жалование - ибо с окончанием войны на флоте не останется свободных мест для младших офицеров. Но он честно заработал свое повышение. Он заслужил одобрение начальства. Об этом стоило подумать во время одиноких прогулок. И вот наступил день, когда задул штормовой зюйд-вест с той стороны Атлантики. Пролетев над бескрайним водным простором, он беспрепятственно набирал скорость, обращая море в череду бегущих валов, с грохотом и брызгами разбивающихся об испанский берег. Хорнблауэр стоял на мысу над Феррольской бухтой, придерживая рваную шинель и наклоняясь навстречу ветру, чтоб устоять на ногах. Ветер дул в лицо с такой силой, что перехватывало дыхание. Если повернуться к ветру спиной, дышать становилось легче, но тогда ветер задувал в глаза растрепанные волосы, задирал на голову плащ и так шаг за шагом заставлял Хорнблауэра спускаться вниз, к Ферролю, куда ему сейчас совсем не хотелось возвращаться. На два часа он один и свободен, и эти два часа были для него драгоценны. Он мог вдыхать атлантический воздух, идти, куда пожелает, делать, что захочет. Он мог смотреть на море: иногда с мыса удавалось разглядеть британский военный корабль, медленно пробирающийся вдоль берега в надежде захватить врасплох каботажное судно, наблюдая одновременно за военно-морскими приготовлениями испанцев. Когда такое судно появлялось в отпущенные Хорнблауэру два часа, он стоял и не отрываясь глядел на него, как умирающий от жажды глядит на недостижимый стакан воды, примечал все мелкие детали, вроде формы марселей и особенностей покраски; сердце его разрывалось на части. Кончался второй год плена. Двадцать два месяца, по двадцать четыре часа в сутки находился он под замком, запертый вместе с пятью другими младшими офицерами в тесной комнатушке крепости Эль-Ферроль. А сегодня ветер бушевал над ним, свободный и неукротимый. Хорнблауэр стоял лицом к ветру, перед ним лежала Корунья: белые домики, рассыпанные по склонам, как куски сахара. Между ним и Коруньей раскинулась покрытая барашками бухта Корунья, а слева тянулся узкий проход в Феррольский залив. Справа была открытая Атлантика; от подножия невысоких обрывов к северу тянулась цепочка рифов - Dientes del Diablo - Чертовы зубы. Подгоняемые ветром валы с промежутком в полминуты накатывали на рифы, ударяя о них с такой силой, что содрогался самый мыс, на котором стоял Хорнблауэр. Каждый вал рассыпался фонтаном брызг, которые тут же относил ветер, вновь открывая взору черные клыки скал. Хорнблауэр был на мысу не один: в нескольких ярдах от него нес дозорную службу артиллерист испанского ополчения. Он непрерывно осматривал море в подзорную трубу. Воюя с Англией, приходится все время быть начеку: на горизонте может внезапно появиться флот, высадить небольшой десант, захватить Ферроль, сжечь док и корабли. Сегодня на это надеяться не приходилось - в такую погоду войско на берег не высадишь. Однако часовой, без сомнения, пристально смотрел в какую-то точку с наветренной стороны; вытерев заслезившийся глаз рукавом, он стал смотреть снова. Хорнблауэр глядел туда же, не понимая, что привлекло внимание часового. Тот что-то пробормотал, потом повернулся и затрусил к караулке, где грелись остальные ополченцы, обслуживающие установленные на обрыве пушки. Вернулся он с дежурным сержантом, который взял подзорную трубу и стал смотреть туда же, куда прежде часовой. Оба затараторили на варварском гальегском диалекте; за два года упорных трудов Хорнблауэр овладел не только кастильским, но и галисийским, однако сейчас в реве ветра не понимал ни слова. Наконец, когда сержант согласно кивнул, Хорнблауэр невооруженным глазом разглядел, о чем они спорили. Светло-серый прямоугольник над серым морем - парус какого-то корабля. Корабль несется по ветру, чтоб укрыться в Корунье или Ферроле. Весьма опрометчиво, ибо судну будет одинаково трудно как лечь в дрейф и бросить якорь в бухте Корунья, так и пройти узкий пролив, соединяющий с морем Феррольский залив. Осторожный капитан предпочел бы лавировать от подветренного берега, пока ветер не ослабнет. "Ох уж эти испанские капитаны, - подумал Хорнблауэр, пожимая плечами. - Впрочем, естественно, они стараются побыстрее добраться до гавани, ведь море прочесывает Королевский Флот". Но сержант и часовой не стали бы так волноваться из-за одного-единственного судна. Хорнблауэр не мог больше сдерживаться. Он подошел к оживленно разговаривающим ополченцам, мысленно формулируя фразы на чужом языке. - Прошу вас, господа, - сказал он и начал снова. - Прошу вас, господа, скажите, что вы видите? Сержант взглянул на Хорнблауэра и, повинуясь какому-то непонятному порыву, вручил ему трубу - Хорнблауэр чуть не выхватил ее из рук. В подзорную трубу Хорнблауэр различил корабль с полностью зарифленными марселями (все равно куда больше парусов, чем разумно в такую погоду) стремительно мчащийся к ним навстречу. Через секунду он увидел еще один серый прямоугольник. Еще парус. Еще корабль. Фор-стеньга значительно короче грот-стеньги, да не только это - весь облик до боли знакомый - британское военное судно, британский фрегат, преследующий другой корабль - очевидно, испанский капер. Упорная погоня - силы участников почти равны. Вполне вероятно, что испанцы укроются под защитой береговых батарей раньше, чем фрегат их настигнет. Хорнблауэр опустил трубу, чтоб дать глазу передохнуть, и сержант тут же вырвал ее из рук. Он внимательно следил за англичанином и по выражению его лица прочел все, что ему было нужно. Эти корабли ведут себя так, что он поступит правильно, если позовет офицера и поднимет тревогу. Сержант и часовой побежали в караулку, и через несколько секунд артиллеристы уже бежали к пушкам на краю обрыва. Вскоре на дороге, пришпоривая коня, показался офицер. Взглянув в подзорную трубу, он тут же поскакал к батарее, и вскоре пушечный выстрел оповестил всю береговую охрану о появлении неприятельского судна. На флагштоке рядом с батареей взвился испанский флаг; в ответ флаг взметнулся над Сан-Антоном, где другая батарея охраняла бухту Корунья. В готовность была приведена и артиллерия порта. Теперь, если британский фрегат подойдет на пушечный выстрел, ему несдобровать. Преследователь и преследуемый были уже гораздо ближе к Корунье. Теперь Хорнблауэр с мыса видел их целиком. Они стремительно неслись вперед, и Хорнблауэр каждую минуту ожидал, что ветер сломает стеньги или сорвет с ликтросов паруса. Фрегат отставал примерно на полмили, чтоб стрелять из пушек в такую качку, ему нужно было подойти значительно ближе. Вот по дороге прискакал комендант со своими офицерами, он заметил Хорнблауэра и с испанской учтивостью поднял шляпу; Хорнблауэр, без шляпы; постарался так же учтиво поклониться. Он подошел к коменданту с неотложной просьбой - ему пришлось ухватиться за луку седла и кричать испанцу прямо в лицо. - Сударь, я дал честное слово и должен вернуться через десять минут. Можно мне продлить отлучку? Пожалуйста, разрешите мне остаться! - Оставайтесь, сеньор, - милостиво согласился комендант. Хорнблауэр смотрел за погоней и в то же время внимательно наблюдал подготовку к обороне. Он дал честное слово, но никакой кодекс чести не запрещает ему запоминать то, что он видит. Когда-нибудь, возможно, он будет свободен, и тогда, может быть, знания об обороне Ферроля ему пригодятся. С приближением судов волнение нарастало. Английский капитан держался ярдов на сто мористее испанца, но догнать его никак не мог - Хорнблауэру даже показалось что испанец увеличивает разрыв. Однако английский корабль ближе к открытому морю, значит этот путь закрыт. Свернув от берега, испанец потеряет свое преимущество. Если он не сумеет попасть в бухту Корунья или Феррольский залив, он обречен. Сейчас испанец поравнялся с мысом Корунья, - пора круто поворачивать руль и заходить в бухту, рассчитывая что под защитой мыса якоря смогут удержать корабль. Но когда такой силы ветер свистит среди скал и обрывов, все может случиться. Видимо, идущий из бухты порыв ветра ударил судно в лоб при попытке обогнуть мыс. Хорнблауэр видел, как оно закачалось, а потом, когда встречный порыв стих и ветер вновь подхватил его, накренилось и почти легло на борт. Когда судно выровнялось, Хорнблауэр на мгновение увидел дыру в грот-марселе. На мгновение, ибо после образования дыры миги марселя сочтены - только что появилась дыра, и вот уже парус исчез, разорванный в клочья. Баланс давления нарушился, и судно тут же потеряло управление; ветер, наполнив фор-марсель, развернул судно, как флюгер. Если б у испанцев хватило времени поставить хоть какой-нибудь парус ближе к корме, судно еще можно было бы спасти, но в этих замкнутых водах лишнего времени не бывает. Только что судно могло обогнуть мыс Корунья, теперь эта возможность утрачена. У испанца оставались еще шансы проскочить в узкий проливчик, соединяющий с морем Феррольский залив, ветер для этого был попутный - почти. Хорнблауэр, стоя на мысу, пытался представить себе, что думает на качающейся палубе испанский капитан. Он видел, как тот выровнял судно и направил в узкий пролив, знаменитый у моряков своей труднопроходимостью. Он видел, как судно взяло курс, и несколько секунд, пока оно неслось к устью, казалось, что испанцам удастся-таки, несмотря ни на что, проскочить точно в пролив. Тут снова налетел встречный ветер. Если бы судно хорошо слушалось руля, оно могло бы спастись, но с нарушенным балансом парусов оно неизбежно запаздывало. Яростный порыв ветра развернул его нос, и стало ясно, что судно обречено. Но испанский капитан решил играть до конца. Он не хотел выбрасывать корабль на подножие низких обрывов. Круто развернув руль, он предпринял смелую попытку обогнуть Феррольский мыс на отраженном от обрывов ветре. Попытка смелая, но с самого начала обреченная на неудачу - судно и впрямь обогнуло мыс, но ветер снова развернул его нос, и корабль полетел на зазубренную цепочку Чертовых зубов. Хорнблауэр, комендант и все остальные бросились на другую сторону мыса, досмотреть финальный акт трагедии. Судно, подхваченное попутным ветром, с невероятной быстротой неслось к рифам. Волна подхватила его, еще увеличив скорость. Оно ударилось об риф и на секунду исчезло из виду, скрытое пеленой брызг. Когда брызги рассеялись, его трудно было узнать. Все три мачты исчезли, и только черный корпус возвышался над белой пеной. Инерция и волна почти протащили его через риф - без сомнения, распоров днище - и судно зацепилось кормой, а носом зарылось в относительно спокойную воду позади рифа. На палубе оставались люди. Хорнблауэр видел, как они, ища спасения, жмутся к уступу полуюта. Новый вал разбился о Чертовы зубы, окутав брызгами несчастное судно. Но вот оно снова появилось, черное на фоне белой пены. Теперь, под прикрытием погубившего его рифа, оно было относительно защищено. Хорнблауэр видел, как на его палубе копошатся живые существа. Жить им оставалось недолго - минут пять, если повезет. Если не повезет - часов пять. Вокруг него испанцы выкрикивали проклятия. Женщины плакали, мужчины в ярости грозили кулаками уходящему фрегату, который, удовлетворившись достигнутым, вовремя развернулся и теперь под штормовыми парусами лавировал в открытое море. Ужасно было смотреть на обреченных испанцев. Если более крупная волна, перекатившись через риф, не смоет корму и судно не затонет окончательно, оно так и будет биться о рифы вместе с бедными моряками. Если оно не разобьется сразу, несчастные не вынесут постоянных ударов ледяных брызг. Надо что-то сделать, надо их спасти, но лодка не сможет обогнуть мыс и Чертовы зубы, не сможет добраться до останков судна. Но... Мысли Хорнблауэра понеслись галопом. Комендант, сидя на лошади, что-то сердито говорил испанскому флотскому офицеру, очевидно о том же самом, офицер разводил руками, объясняя, что любая попытка спасти потерпевших обречена на провал. И все же... Два года Хорнблауэр был в плену; вся его искусственно сдерживаемая энергия рвалась наружу, а после двух лет заключения ему было все равно, будет он жить или погибнет. Он подошел к коменданту и вмешался в спор. - Сударь, - сказал он. - Позвольте, я попробую их спасти. Может быть, из этой бухточки... Если со мной отправятся несколько рыбаков... Комендант посмотрел на офицера. Офицер пожал плечами. - Как вы хотите это сделать? - спросил комендант Хорнблауэра. - Мы должны перетащить через мыс лодку из дока, - объяснил Хорнблауэр, с трудом облекая свои мысли в испанские фразы. - Но надо быстро... быстро! Он указал на обломки судна. Волна, разбивающаяся о Чертовы зубы, прибавила силы его словам. - Но как вы перетащите лодку? - спросил комендант. Даже по-английски кричать против ветра было бы очень трудно; кричать же по-испански было свыше его сил. - Покажу вам в доке, сударь, - крикнул Хорнблауэр. - Объяснить не могу. Но надо быстрее. - Так вы хотите отправиться в док? - Да, да. - Садитесь сзади меня, сударь, - сказал комендант. Хорнблауэр неловко вскарабкался на круп и уцепился за пояс коменданта. Лошадь, побежала вниз по склону. Хорнблауэра замотало из стороны в сторону. Все городские и гарнизонные зеваки бежали за ними. Феррольский док пришел в полный упадок по причине британской блокады. Расположенный в одном из самых глухих уголков Испании, связанный с ее внутренними частями самыми плохими дорогами, он получал большинство припасов морским путем, а теперь, в результате блокады, оказался от них отрезан. Заход испанских военных судов лишил его последних запасов, тогда же большинство докеров завербовали во флот. Но Хорнблауэр из прежних внимательных наблюдений знал: все что ему понадобится, там есть. Он соскользнул с лоша