ет, это не метод выбраться из грозившего окутать его мрака. Он написал Марии письмо, которым можно гордиться - спокойное, бодрое и настолько нежное, насколько он счел возможным. Вот на вечернем небе сверкает Венера. Морской ветер бодрящ и свеж. Без сомнения, мир этот гораздо лучше, чем представляется его измученному сознанию. На то, чтоб убедить Хорнблауэра в этом, потребовался целый час. Наконец монотонная ходьба помогла ему немного развеяться. Он чувствовал здоровую усталость, и, едва об этом подумав, понял, что зверски голоден. Он несколько раз видел, как Доути пробежал по палубе - как бы глубоко ни погружался Хорнблауэр в свои мысли, он, сознательно или бессознательно, примечал все, что творилось на корабле. Он уже начал терять терпение, а ночь окончательно сгустилась, когда прогулку его прервали. - Ваш обед готов, сэр. Перед ним почтительно стоял Доути. - Очень хорошо. Иду. Хорнблауэр сел за стол в штурманской рубке, Доути поместился в тесном пространстве за стулом. - Минуточку подождите, сэр, пока я принесу ваш обед с камбуза. Разрешите я налью вам сидра, сэр? - Нальете мне... Но Доути уже наливал из кувшина в чашку. Потом он исчез. Хорнблауэр с опаской отхлебнул. Сомнений быть не могло - это превосходный сидр - в меру терпкий и в меру сладкий. После воды, месяц простоявшей в бочках, он казался божественным. После первого осторожного глоточка Хорнблауэр запрокинул голову и с наслаждением вылил в глотку все содержимое чашки. Он не начал еще обдумывать это странное явление, как Доути вновь проскользнул в штурманскую рубку. - Тарелка горячая, сэр, - сказал он. - Это что за черт? - спросил Хорнблауэр. - Котлеты из омара, сэр, - сказал Доути, подливая ему сидра, затем жестом - не то чтоб совсем незаметным - указал на деревянный соусник, который поставил на стол вместе с тарелкой. - Масляный соус, сэр. Изумительно. На тарелке лежали аккуратные коричневые котлетки, внешне ничем омара не напоминающие. Хорнблауэр осторожно полил их соусом и попробовал. Вкусно было необычайно. Провернутый омар. Тут Доути снял крышку с надтреснутого блюда для овощей. Это была воплощенная мечта - золотистая, молодая картошка. Хорнблауэр поспешно положил ее себе на тарелку и чуть не обжег рот. Ничто не сравнится по вкусу с первой в году молодой картошкой.. - Она прибыла вместе с овощами, сэр, - объяснил Доути. - Я еле-еле успел спасти ее. Хорнблауэру не надо было спрашивать, от кого пришлось спасать молодую картошку. Он достаточно знал Хьюфнила, баталера, и догадывался, какие аппетиты у кают-компании. Котлеты из омара, молодая картошка и чудесный масляный соус - Хорнблауэр наслаждался обедом, решительно заставив себя не думать о том, что корабельные сухари в хлебнице - с жучками. Он привык к жучкам, которые обыкновенно заводились после первых же месяцев в море или даже раньше, если сухари достаточно долго пролежали на складе. Отламывая еще кусочек котлеты, Хорнблауэр решил, что не позволит жучку в сухаре испортить ему всю обедню. Он еще раз отхлебнул сидра, прежде чем догадался спросить, откуда же этот сидр взялся. - Я приобрел его в кредит от вашего имени, сэр, - сказал Доути. - Я взял на себя смелость, сэр, пообещать за него четверть фунта табаку. - И у кого же? - Сэр, - ответил Доути. - Я обещал не говорить. - Что ж, очень хорошо, - сказал Хорнблауэр. Источник у сидра мог быть только один - "Камилла", суденышко для ловли омаров, захваченное им прошлой ночью. Конечно, у бретонских рыбаков был с собой бочонок, и кто-то из команды их ограбил - скорее всего Мартин, капитанский писарь. - Надеюсь, вы купили весь бочонок? - спросил Хорнблауэр. - К сожалению, сэр, только часть. Все, что осталось. Из двухгалонного бочонка сидра - а Хорнблауэр надеялся, что он может быть и побольше - Мартин вряд ли выпил за сутки больше галлона. А Доути, видимо, заметил бочонок в каюте, которую делил с Мартином. Хорнблауэр был уверен, что Доути пришлось не только пообещать Мартину четверть фунта табаку, но и поднажать на него, чтоб убедить расстаться с бочонком, но Хорнблауэра это не волновало. - Сыр, сэр, - сказал Доути. Все остальное, что было на столе, Хорнблауэр уже съел. Сыр, из корабельных запасов был совсем не плох, масло свежее, видимо, на борт поступили новые бочонки, и Доути как-то до них добрался, хотя прежнее, прогорклое масло и не было израсходовано до конца. Кувшин с сидром почти опустел. Хорнблауэр не помнил, чтоб за последние дни он хоть раз чувствовал себя так хорошо. - Я лягу спать, - объявил он. - Да, сэр. Доути открыл дверь штурманской рубки, и Хорнблауэр вошел в свою каюту. Лампа раскачивалась на палубном бимсе. Штопаная ночная рубашка лежала на койке. Может быть, таково было действие сидра, но присутствие Доути совсем не стесняло. Хорнблауэр почистил зубы и снял сюртук, который Доути тут же подхватил. Доути поднял и расправил упавшие штаны, а когда Хорнблауэр рухнул в койку, Доути склонился над ним и натянул сверху одеяло. - Я почищу сюртук, сэр. Вот халат, если вас позовут ночью, сэр. Погасить лампу, сэр? - Да. - Спокойной ночи, сэр. До следующего утра Хорнблауэр не вспоминал, что Гримс повесился в его каюте. До следующего утра Хорнблауэр не вспоминал те ужасные минуты в пороховом погребе. Доути уже показал, на что годится. 12 Отгремел салют. Пелью поднял адмиральский флаг и "Тоннан" отправился готовить блокаду Рошфора. На "Неустрашимом" взмыл флаг адмирала Паркера. Каждый флаг приветствовали по тридцать пушечных выстрелов с каждого корабля. Французы со склонов холмов видели дым, слышали выстрелы. Флотские офицеры среди них догадались, что еще один контр-адмирал присоединился к Ла-Маншскому флоту. Должно быть, они грустно качали головами, видя новое свидетельство растущей мощи британского флота. Хорнблауэр пристально вглядывался за Гуль над темными силуэтами Девочек. Он считал военные корабли, стоящие на Брестском рейде. Восемнадцать линейных судов, семь фрегатов, но на всех команда уменьшена до полной невозможности, запасы недоукомплектованы - куда им тягаться с пятнадцатью превосходными линейными кораблями Корнваллиса, поджидающими снаружи. Моральное и физическое превосходство англичан росло с каждым днем, проведенным ими в море. Нельсон в Тулоне, а теперь и Пелью в Рошфоре сходным образом противостояли другим французским эскадрам. Под их защитой британский торговый флот мог никого не бояться, кроме каперов, к тому же торговые суда, собранные в большие караваны, охранялись другими британскими эскадрами, численно превосходящими блокадные флота. Тросы и пенька, лес, железо и медь, скипидар и соль, хлопок и селитра беспрепятственно текли к Британским островам и так же свободно циркулировали вдоль их берегов, поддерживая бесперебойную работу корабельных верфей, в то время как французские верфи простаивали, пораженные гангреной, неминуемо наступающей вслед за остановкой кровообращения. Но ситуация продолжала оставаться опасной. Вдоль побережья Ла-Манша было сосредоточено двести тысяч солдат, самая могучая армия мира, а в портах от Сен-Мало до Остенде стояла семитысячная флотилия плоскодонных судов. Адмирал Кейт с его фрегатами и семью линейными кораблями охранял Ла-Манш от посягательств Бонапарта: пока английский флот держит контроль над проливом, вторжение невозможно. Однако контроль этот в некотором смысле ненадежен. Если восемнадцать линейных кораблей выйдут из Бреста, обойдут Уэссан и войдут в Ла-Манш, сумев отвлечь каким-то образом Корнваллиса, то Кейта они могут разбить. Трех дней хватит, чтоб погрузить на корабли и перевезти через Ла-Манш французскую армию, и Бонапарт будет слать декреты из Виндзорского замка, как уже слал из Милана и Брюсселя. Корнваллис и его эскадра, "Отчаянный" и его более могучие товарищи, вот кто делал это невозможным; мгновенная беспечность, малейшая оплошность, и трехцветное знамя взовьется над лондонским Тауэром. Хорнблауэр считал корабли на Брестском рейде, сознавая, что эта ежедневная рутина - крайнее, самое дерзкое выражение морского владычества Англии. У Англии есть сердце, рука и мозг, а он сам и "Отчаянный" - чуткий кончик пальца этой длинной руки. Девятнадцать линейных кораблей - два из них трехпалубные. Семь фрегатов. Те же, что вчера. Ни один из них не выскользнул ночью незамеченным, через проходы Фур или Ра. - Мистер Форман! Сигнальте флагману, пожалуйста. "Враг на якоре. Ситуация не изменилась". Форман не раз уже подавал этот сигнал, но Хорнблауэр, ненавязчиво наблюдая за ним, видел, что он проверяет номера по сигнальной книге. Форман обязан знать назубок тысячу условных сигналов, но это хорошо, что он проверяет себя, когда позволяет время. Одна неверная цифра может послать сообщение, что неприятель вышел из залива. - Флагман подтверждает, сэр, - доложил Форман. - Очень хорошо. Пул, вахтенный офицер, занес этот эпизод в черновой журнал. Матросы мыли палубу, солнце вставало на горизонте. Начинался погожий день, обещая быть таким же, как любой другой. - Семь склянок, сэр, - доложил Провс. Полчаса до конца отлива, время поворачивать прочь от наветренного берега, пока не начался прилив. - Мистер Пул! Поворот через фордевинд, пожалуйста. Курс вест-тень-норд. - Доброе утро, сэр. - Доброе утро, мистер Буш. Буш знал, что лучше не вступать в дальнейшие разговоры. Он сосредоточился на том, как матросы перебрасопливают грот-марсель, и как Пул управляет кораблем, Хорнблауэр прочесывал подзорной трубой северный берег, ища признаки перемен. Внимание его привлек небольшой гребень, за которым встретил свою смерть капитан Джонс. В это время Пул доложил: - Ветер становится западнее, сэр. Не могу держать вест-тень-норд. - Держите вест-норд-вест, - сказал Хорнблауэр, не отрывая подзорную трубу от глаза. - Есть, сэр. Вест-норд-вест, курсом крутой бейдевинд. - В голосе Пула чувствовалось облегчение. Редкий офицер не занервничает, докладывая капитану, что его последний приказ невозможно исполнить. Хорнблауэр почувствовал, что Буш встал рядом с ним, направив подзорную трубу в ту же сторону. - Войсковая колонна, сэр, - сказал Буш. - Да. Хорнблауэр видел, как голова колонны взбирается на гребень. Теперь он следил, какова же будет ее длина. Колонна вползала на гребень, похожая издали на гусеницу. А! Вот и объяснение. Рядом с гусеницей появилась цепочка муравьев. Полевая артиллерия - шесть пушек, зарядные ящики, позади армейская фура. Голова гусеницы уже вползла на следующий гребень, и только тогда хвост появился на первом. Пехотная колонна длиною более мили, пять тысяч солдат или даже больше - дивизия с сопутствующей батареей, может быть, это просто маневры части Брестского гарнизона, но в таком случае они движутся что-то слишком поспешно и целенаправленно. Хорнблауэр повел трубой дальше вдоль берега. Вдруг он вздрогнул и сглотнул от возбуждения. Характерный люггерный парус французского каботажного судна огибал мыс Сен-Матье. За ним еще два - и еще. Неужели кучка каботажных судов пытается прорваться в Брест среди бела дня на глазах у "Отчаянного"? Очень маловероятно. Загремели пушки - видимо, стреляла полевая батарея. За каботажными судами появился английский фрегат, за ним другой; их стало видно, когда маленькие суденышки начали поворачивать оверштаг. Когда же суденышки легли на другой галс, ясно стало, что они не несут флагов. - Призы, сэр. А это "Наяда" и "Дорида" - сказал Буш. Видимо, два британских фрегата проползли под покровом тьмы через пролив Фур в обход Уэссана и захватили каботажные суда, укрывшиеся в заливчиках Ле Конке. Без сомнения, отличная операция, но если бы батарея Пти Мину не была взорвана, призы не удалось бы сюда привести. Фрегаты легли на другой галс, следуя в кильватере каботажных судов, словно пастушьи собаки за стадом овец. Они с триумфом вели свои призы к Прибрежной эскадре с тем, чтобы отправить их в Англию для продажи. Буш опустил подзорную трубу и смотрел прямо на Хорнблауэра. К ним подошел Провс. - Шесть призов, сэр, - сказал Буш. - На тысячу фунтов потянет каждый, сэр, - заметил Провс. - Больше, если это флотские припасы, а я думаю, оно так и есть. Шесть тысяч фунтов. Семь тысяч. И продать их можно без хлопот, сэр. В соответствии с королевской декларацией, изданной сразу по объявлении войны, призы, захваченные Королевским Флотом, становились полной собственностью тех, кто их захватил. Такова традиция. - А мы были вне пределов видимости, сэр, - сказал Буш. Та же декларация включала в себя условие: стоимость призов, за вычетом адмиральской доли, делилась между всеми кораблями, находившимися в пределах видимости на момент, когда захваченное судно спустило флаг. - Мы и не могли там быть, - сказал Хорнблауэр. Он честно подразумевал, что "Отчаянный" был слишком занят наблюдениями за Гулем. Однако слова его были поняты превратно. - Нет, сэр, пока... - Буш вовремя оборвал фразу, в которой иначе можно было бы усмотреть бунт против начальства. Он чуть было не сказал: "пока нами командует адмирал Паркер", но остановился, поняв, что Хорнблауэр имел в виду. - Одна восьмая составит почти тысячу фунтов, - продолжал Провс. Восьмая часть стоимости призов, по декларации, делилась между лейтенантами и штурманами, принимавшими участие в захвате. Хорнблауэр делал свои подсчеты. Две восьмых делили между собой капитаны, и, если б "Отчаянный" участвовал в операции вместе с "Наядой" и "Доридой", Хорнблауэр стал бы богаче на пятьсот фунтов. - А ведь это мы открыли им путь, сэр, - продолжал Провс. - Это вы, сэр... - Буш во второй раз оборвал фразу. - Таковы прелести войны, - весело сказал Хорнблауэр. - Вернее, ее неприятности. Он был твердо убежден в порочности всей системы призовых денег, которая, по его мнению, снижала боевые качества флота. Он сказал себе, что просто зелен виноград, что считал бы иначе, случись ему заработать много призовых денег. Но сейчас он не мог себя переубедить. - Эй, на баке! - закричал Пул, стоявший возле нактоуза. - Бросать лот на русленях! Три старших офицера, стоявшие у коечных сеток, вздрогнули, возвращаясь к действительности. У Хорнблауэра мороз пробежал по коже. Он впал в непростительную беспечность. Он совершенно забыл, какой задал курс. "Отчаянный" преспокойно несся навстречу опасности, еще немного, и он сел бы на мель. Это всецело вина Хорнблауэра, результат его невнимательности. Сейчас не было времени укорять себя. Он сказал громко, стараясь, чтоб голос его не дрожал. - Спасибо, мистер Пул. Отмените этот приказ. Положите судно на другой галс, пожалуйста. Буш и Провс выглядели, как побитые псы. Это была их обязанность, в особенности Провса, предупредить капитана, что "Отчаянному" грозит навигационная опасность. Они прятали глаза, притворясь, будто с неподдельным интересом следят, как Пул поворачивает судно оверштаг. Заскрипели перебрасопливаемые реи, паруса захлопали и снова наполнились, ветер задул на лица офицеров с другой стороны. - Руль круто под ветер! - скомандовал Пул, заканчивая маневр. - Фока-галс! Булини выбрать! "Отчаянный" лег на новый курс, подальше от коварного берега, к которому так неосторожно приблизился. Опасность миновала. - Вы видите, джентльмены, - холодно сказал Хорнблауэр. Он подождал, пока Буш и Провс повернутся к нему, и продолжил. - Вы видите, джентльмены, что система призовых денег имеет много недостатков. Я только что узнал еще об одном, и вы, я надеюсь тоже. Все, спасибо. Они поплелись прочь. Хорнблауэр остался у коечных сеток, жестоко себя ругая. Это первый случай беспечности в его десятилетней морской карьере. Он делал ошибки по незнанию, по неловкости, но никогда прежде по беспечности. Если б вахтенный офицер оказался дураком, они сейчас сидели бы на мели. Если б "Отчаянный" сел на мель в ясную погоду при слабом ветре, Хорнблауэр был бы конченым человеком. Трибунал, увольнение со службы, и потом?.. В приступе самобичевания Хорнблауэр говорил себе, что не сумеет заработать на хлеб даже себе, не говоря уже о Марии. Он мог бы, возможно, завербоваться простым матросом, но при своих неловкости и рассеянности вскоре стал бы жертвой кошек и боцманской трости. Лучше смерть. Его зазнобило. Теперь он обратил внимание на Пула, бесстрастно стоявшего у нактоуза. Что побудило его приказать, чтоб бросали лот? Была ли это обычная осторожность, или тактичный способ привлечь внимание капитана? Теперешнее поведение Пула не давало ключа к разгадке. С начала плавания Хорнблауэр внимательно изучал своих офицеров. Он не заметил за Пулом особой изобретательности или такта, однако готов был признать, что они вполне могли присутствовать скрытно. В любом случае, он должен предположить их наличие. Хорнблауэр неспешно прошел на шканцы. - Спасибо, мистер Пул, - сказал он медленно и очень отчетливо. Пул козырнул в ответ, но его простодушное лицо ничего не выразило. Хорнблауэр пошел дальше - заинтригованный и даже довольный, что его вопрос остался без ответа. Это ненадолго отвлекло его от мучительных укоров совести. Полученный урок тревожил его все лето. Если б не муки совести, в эти золотые месяцы блокада Бреста была бы для "Отчаянного" и Хорнблауэра увеселительной прогулкой по морю, хотя прогулкой и жутковатой. Некие светские богословы выдвинули теорию, согласно которой грешники в аду вынуждены бесконечно повторять грехи, совершенные ими при жизни, к бесконечной скуке и пресыщению. Так и Хорнблауэр провел эти приятные месяцы, занимаясь приятными делами, пока не почувствовал, что сыт ими по горло. День за днем, ночь за ночью в продолжении самого чудесного лета, какое знало человечество, "Отчаянный" курсировал на подступах к Бресту. Он приближался к Гулю в конце прилива и осторожно отходил в безопасность к концу отлива. Он подсчитывал численность французского флота и докладывал результаты наблюдений адмиралу Паркеру. Он дрейфовал по спокойному морю под слабым ветерком. Когда ветер дул с запада, он отходил подальше от подветренного берега; когда ветер дул с востока, лавировал обратно, чтоб сторожить засевших в логове французов. Это были месяцы страшной опасности для Англии, когда Grand Armee, великая двухсоттысячная армия французов стояла в тридцати милях от кентского побережья, но для "Отчаянного" эти месяцы были спокойными, хотя и протекали вблизи неприятельских батарей. Иногда спокойствие нарушали каботажные суда, пытавшиеся прорвать блокаду, иногда налетали шквалы, и надо было брать марсели в рифы. Бывали ночные встречи с рыбачьими судами, беседы с бретонскими капитанами за стаканчиком рома, покупка омаров, крабов и сардин - и последнего декрета "Inscription Maritime" или недельной давности "Монитора". Хорнблауэр видел в подзорную трубу, как муравьями ползают рабочие, восстанавливая взорванные батареи. Недели три он наблюдал, как возводят леса на Пти Мину. Потом три дня подряд медленно поднимали новую мачту для семафора. В последующие дни укрепили горизонтальные и вертикальные крылья; к концу лета они снова заработали, докладывая о передвижениях блокадной эскадры. Да, много пользы будет от этого французам, засевшим на Брестском рейде. Безделье и подавленность неизбежно скажутся на них. Пусть медленно растет число судов, готовых к выходу в море, пусть медленно набирается на них команда, но с каждым днем баланс сил все больше и больше смещается в пользу британцев, постоянно тренирующихся на море, получающих морем дань со всего мира. Однако за это надо платить: морское владычество не дается просто так, волею судеб. Ла-Маншский флот платил кровью, потом, жизнями и свободой всех своих офицеров и матросов. Ряды их медленно, но неуклонно редели. Обычные болезни наносили сравнительно небольшой урон: среди здоровых молодых людей, изолированных от всего мира они были редки, хотя после прибытия из Англии провиантских судов и вспыхивали эпидемии простуды, а ревматизм - обычная болезнь моряков - присутствовал постоянно. Потери происходили главным образом по другим причинам. Случалось, матросы по неосторожности падали с реев. Другие надрывались, и это случалось часто - несмотря на сложную систему блоков и талей часто приходилось поднимать тяжести вручную. Матросы отдавливали себе пальцы и ноги, спуская тяжелые бочки с провизией в шлюпки с провиантских судов и поднимая их на палубы военных кораблей. А это, несмотря на все усилия врачей, часто приводило к гангрене, ампутации и смерти. Случалось, что во время артиллерийских учений неосторожный матрос терял руку, забивая заряд в плохо пробаненную пушку, или попадал под отдачу, не успев вовремя отскочить. Три человека за год погибли в драках - это случалось, когда скука переходила в истерию и в дело шли ножи. Во всех трех случаях расплатой была еще одна жизнь - жизнь за жизнь. Виновных вешали, корабли собирали вместе, команды выстраивали по бортам смотреть, что бывает, когда человек теряет контроль над собой. И один раз команды выстраивали по бортам смотреть, что бывает с человеком, совершившим преступление худшее, чем убийство - вешали несчастного молодого матроса, поднявшего руку на офицера. Такого рода происшествия были неизбежны на кораблях, монотонно лавирующих туда и обратно по серому бесприютному морю. К счастью для "Отчаянного", им командовал человек, не выносивший любого рода безделья и монотонности. Карты Ируазы были из рук вон плохи: "Отчаянный" проходил профиль за профилем, делал замеры глубин, проводил бесчисленные триангуляции мысов и холмов. Когда у эскадры кончился песок, необходимый для поддержания безупречной чистоты палуб, именно "Отчаянный" восполнил недостачу - нашел заброшенный заливчик и высадил десант, посягнув на хваленое всевластие Бонапарта. Проводились соревнования по рыбной ловле, в ходе которых почти удалось преодолеть застарелое отвращение нижней палубы к рыбному меню. Приз в виде фунта табаку той артели, которая выловит самую большую рыбину, заставил все артели изобретать усовершенствованные крючки и наживки. Проводили опыты по управлению судном, сравнивали новые и устаревшие методы, с помощью точных замеров лагом проверяли действие взятых на гитовы за середину марселей. Или, приняв, что оторвался руль, вахтенные офицеры заставляли команду управлять судном с помощью одних парусов. Хорнблауэр находил себе пищу для ума в разработке навигационных проблем. Условия для наблюдений луны были идеальные, а с их помощью путем бесконечных расчетов можно было придти к точному определению долготы - этот вопрос интересовал еще карфагенян. Хорнблауэр решил усовершенствоваться в этом методе, к крайнему огорчению своих офицеров и молодых джентльменов, которым тоже пришлось заниматься наблюдениями луны и расчетами. За это лето долгота Девочек была вычислена на "Отчаянном" раз сто, почти со ста различными результатами. Хорнблауэр это занятие нравилось, особенно когда он почувствовал, что приобретает необходимую сноровку. Той же легкости он пытался добиться в еженедельных письмах к Марии, но подобного удовлетворения не получал. Количество ласковых слов ограничено; не так уж много способов сказать, что он по ней скучает и надеется, что ее беременность развивается благополучно. Есть только один способ оправдаться, что он, вопреки своему обещанию, не возвращается в Англию, а Мария в последних письмах начала немного брюзжать на тяготы службы. Периодически прибывали водоналивные суда, когда приходилось с огромным трудом переправлять застоявшуюся уже жидкость на "Отчаянный". Загрузив на борт очередные восемнадцать тонн воды, Хорнблауэр всякий раз ловил себя на мысли, что теперь еще месяц писать письма Марии. 13 Судовой колокол пробил два раза. Шесть часов вечера. Первая собачья вахта закончилась в сгущающейся темноте. - Солнце зашло, сэр, - сообщил Буш. - Да, - согласился Хорнблауэр. - Ровно шесть часов. Равноденствие, сэр. - Да, - снова согласился Хорнблауэр. Он отлично знал, что Буш скажет дальше. - Задует западный штормовой ветер, сэр, или меня зовут не Уильям Буш. - Вполне вероятно, - сказал Хорнблауэр, который сегодня с утра принюхивался к ветру. Хорнблауэр был в этом смысле еретиком. Он не верил, что стоит дню стать на минуту короче двенадцати часов, как тут же с запада задуют штормовые ветры. Они дуют в это время, потому что наступает зима, но девяносто девять моряков из ста верят, что существует более прямая, более таинственная связь. - Ветер крепчает и море начинает волноваться, сэр, - непреклонно продолжал Буш. - Да. Хорнблауэр боролся с искушением. Ему хотелось объявить, что это никак не зависит от времени захода. Но он знал, что подобное мнение Буш выслушает со снисходительным терпением, как выслушивают детей, чудаков и капитанов. - У нас воды на двадцать восемь дней, сэр, на двадцать четыре, учитывая утечку и неполное заполнение бочек. - Тридцать шесть, на сокращенном рационе, - поправил Хорнблауэр. - Да, сэр, - выразительно ответил Буш. - Я отдам приказ через неделю, - сказал Хорнблауэр. Ни один штормовой ветер не будет дуть месяц без перерыва, но второй шторм может начаться раньше, чем водоналивные суда доберутся из Плимута. Корнваллис так организовал доставку, что за шесть месяцев, проведенных в море, Хорнблауэру еще ни разу не приходилось снижать норму выдачи воды. Если до этого дойдет, значит, станет одной мучительной проблемой больше. - Спасибо, сэр, - Буш козырнул и пошел прочь по темнеющей палубе. Проблемы были самые разные. Вчера утром Доути показал Хорнблауэру, что его форменный сюртук протерся на локтях до дыр. У Хорнблауэра было всего лишь два сюртука, не считая парадной формы. Доути мастерски пришивал заплатки, но на всем корабле не нашлось куска в точности такой же выцветшей материи. Мало того - почти все штаны светились на заду, а Хорнблауэр не мог представить себя в мешковатых казенных штанах, какие выдавали матросам. И все же, раз свои кончаются, надо будет отложить пару казенных, пока еще есть. Хорнблауэр носил сейчас теплое нижнее белье. В апреле казалось, что трех комплектов более чем достаточно, но теперь приближаются шторма, он часто будет промокать до нитки почти без надежды высушиться. Хорнблауэр выругался и решил хотя бы поспать, предчувствуя, что выспаться не удастся. По крайней мере он отлично пообедал: Доути потушил хвост, самую презираемую часть казенного быка, и приготовил из него королевское блюдо. Быть может, это последний хороший обед на ближайшее будущее - зима влияет не только на море, но и на сушу, значит, до следующей весны не приходится ждать других овощей, кроме картошки и капусты. Хорнблауэр был прав, думая, что не выспится. Некоторое время он не мог заснуть, лежал, чувствуя, как сильно кренится судно, и пытался принудить себя встать, одеться и крикнуть, чтоб принесли свет - тогда он мог хотя бы почитать - но тут в дверь заколотили. - Флагман сигналит, сэр. - Иду. Доути действительно был лучшим из слуг - он появился в то же мгновение с "летучей мышью". - Вам понадобится бушлат, сэр, и дождевик. Ваша зюйдвестка, сэр. Лучше вам надеть шарф, сэр, чтоб бушлат не намок. Обмотанный вкруг шеи шарф впитывает брызги, которые иначе проникли бы между зюйдвесткой и воротником дождевика. Доути упаковывал Хорнблауэра в его одежды, как заботливая мать, собирающая сына в школу, только оба они качались и спотыкались на кренящейся палубе. Потом Хорнблауэр вышел в ревущую темноту. - Белая ракета и два фальшфейера с флагмана, сэр, - доложил Янг. - Это значит "занять позицию на удалении от берега". - Спасибо. Какие паруса мы поставили? - Хорнблауэр мог угадать ответ по тому, как вело себя судно, но хотелось знать наверняка. Увидеть в темноте он не мог. - Марсели в два рифа и грот, сэр. - Уберите грот и положите судно на левый галс. - Левый галс. Есть, сэр. Сигнал "занять позицию на удалении от берега" означал, что Ла-Маншский флот уходит. Основная его часть займет позицию в семидесяти милях мористее Бреста, подальше от коварного наветренного берега. Если шторм окажется настолько силен, что невозможно станет оставаться в море, корабли смогут добраться отсюда до Торского залива, минуя Уэссан с одной стороны и Старт с другой. Прибрежная эскадра будет на тридцать миль ближе к берегу. Это самые маневренные суда, они смогут выдержать дополнительный риск для того, чтоб держаться поближе к Бресту на случай, если внезапная перемена ветра позволит французам выбраться оттуда. Но дело было не только в том, что французские корабли могут выйти из Бреста, а в том, что другие французские грабли могут туда войти. Атлантику бороздили несколько маленьких французских эскадр - на одной из них находился родной брат Бонапарта со своей женой-американкой - и все они отчаянно стремились попасть во французский порт раньше, чем кончится пресная вода и провиант, так что "Наяда" "Дорида" и "Отчаянный" оставались караулить их на подступах к Бресту. Они лучше других смогут противостоять опасностям, а если не смогут, их не так и жалко. "Отчаянному" предписывалось занять позицию всего в двадцати милях к западу от Уэссана, там где скорее всего станет огибать остров уходящее от шторма французское судно. В темноте возник Буш и закричал, стараясь переорать ветер: - Равноденствие, сэр, как я и говорил! - Да. - И будет еще хуже! - Без сомнения. "Отчаянный" шел в крутой бейдевинд, взмывая и падая на невидимых волнах, которые ветер бил о его левый борт. Хорнблауэр с обидой подумал, что Бушу это доставляет удовольствие. Резкий ветер и встречный курс бодрили Буша после долгих погожих дней, а сам Хорнблауэр с трудом держался на ногах и начал уже сомневаться в своем желудке. Ветер ревел и брызги окатывали палубу. Вся ночь наполнилась шумом. Хорнблауэр ухватился за коечную сетку. Он видел в детстве, как цирковые наездники мчатся по кругу, стоя на двух лошадях одновременно. Ему сейчас приходилось не легче. И цирковым наездникам не выплескивают периодически в лицо по ведру воды. Сила ветра все время немного менялась. Это нельзя было даже назвать порывами; Хорнблауэр заметил, что ветер с каждым разом крепчает, но потом уже не слабеет. Подошвами ног, ладонями рук Хорнблауэр чувствовал, что "Отчаянный" все сильнее кренится и все хуже слушается руля. Слишком много парусов. Хорнблауэр стоял всего в ярде от Янга, но ему пришлось кричать: - Четыре рифа на марселях! - Есть, сэр. Матросы с трудом пробирались на свои посты - вот когда оправдывали себя бесконечные учения. Матросы в темноте и суматохе выполняли то, чему научились в более спокойных условиях. Как только Янг заставил паруса заполоскать, снижая нагрузку, "Отчаянный" успокоился. Теперь матросы должны были выполнить цирковой трюк, в сравнении с которым усилия Хорнблауэра устоять на палубе оказывались сущим пустяком. Ни одному канатоходцу не приходится работать в кромешной тьме, в шторм, на ненадежном ножном перте или прикладывать такую силу, которая требуется матросу, чтоб закрепить риф-сезень, вися в пятидесяти футах над неумолимым морем. Даже укротитель, осторожно поглядывающий на своих коварных львов, не знает, что значит противостоять бездушной враждебности парусов, норовящих сорвать матросов с их ненадежной опоры. Янг слегка повернул штурвал и паруса снова наполнились. "Отчаянный" накренился, яростно борясь с ветром. Лучший пример победы человеческого разума над слепыми силами природы - корабль, несущийся вперед тем быстрее, чем сильнее дует ветер, стремящийся его уничтожить. Хорнблауэр с трудом добрался до нактоуза и посмотрел, куда идет судно, просчитывая боковой снос и одновременно держа в голове карту побережья. Рядом стоял Провс, очевидно, занятый тем же самым. - Я думаю, мы удаляемся от берега, сэр. - Провсу приходилось кричать каждый слог по отдельности. Хорнблауэр был вынужден поступать так же. - Попробуем еще, пока можем. Удивительно, как быстро летит время. Уже скоро рассвет. А шторм все усиливается: прошло двадцать четыре часа с тех пор, как Хорнблауэр почувствовал первые признаки его приближения, а он все еще не набрал полной силы. Похоже, он не скоро начнет стихать, дня через три, не раньше. Даже если шторм утихнет, ветер долго еще может дуть с запада, задерживая водоналивные и провиантские суда на пути из Плимута. И даже если они придут, "Отчаянный" может в это время оказаться на своей позиции вблизи Гуля. - Мистер Буш! - Хорнблауэру пришлось подойти вплотную и ухватить Буша за плечо. - С сегодняшнего дня мы уменьшаем выдачу воды. До двух третей. - Есть, сэр. Я думаю, это правильно, сэр. Буша мало беспокоили трудности, касались они матросов или его самого. Речь шла не об отказе от роскоши - уменьшить выдачу воды значило ухудшить и без того тягостное существование. Обычно выдавали по галлону в день на человека, и этого едва хватало, чтобы выжить. Две трети галлона в день - это неимоверно мало; через несколько дней ни о чем кроме жажды невозможно станет думать. И тотчас, словно в насмешку, заработали помпы. Упругость и гибкость, позволявшие "Отчаянному" выдерживать удары волн, означали однако, что воде легче проникнуть внутрь через швы выше и ниже ватерлинии. Вода накапливалась в трюме - один... два... три фута. Пока шторм не утихнет, команде придется, выбиваясь из сил, шесть часов ежедневно - по часу каждую вахту - откачивать воду. Забрезжил серый рассвет. Ветер все усиливался и "Отчаянному" невмочь стало с ним бороться. - Мистер Карджил! - (Карджил теперь стоял на вахте ) - Мы ляжем в дрейф. Положите судно под грот-стень-ги-стаксель. Хорнблауэру пришлось орать во всю глотку. Наконец Карджил согласно кивнул. - Все наверх! Все наверх! Несколько минут тяжелой работы и дело сделано. Убрали марсели, "Отчаянный" уже не кренился так круто. Более мягкое действие грот-стеньги-стакселя удерживало его относительно прямо, и рулю не требовалось таких усилий, чтоб удерживать маленькое судно против ветра. Теперь оно вздымалось и падало посвободней, более причудливо и с меньшим напряжением. Шлюп по-прежнему бешено подпрыгивал и по-прежнему черпал воду наветренным бортом, но поведение его изменилось, стоило ему покориться ветру, отказаться от борьбы со стихией, грозившей разорвать его напополам. Буш, указывая в наветренную сторону, протягивал Хорнблауэру подзорную трубу. Серый горизонт, поминутно заслоняемый вздымающимися валами, был еле виден. Небо и море заплясали перед объективом. Прочесывать горизонт в направлении, указанном Бушем, было трудно, делать это приходилось урывками, но наконец что-то мелькнуло в поле зрения. Вскоре Хорнблауэру удалось снова поймать его в подзорную трубу - сказывались долгие годы обращения с этим прибором - и рассмотреть получше. - "Наяда", сэр, - прокричал Буш в самое ухо. Фрегат был в нескольких милях с наветренной стороны. Он, как "Отчаянный", лежал в дрейфе, поставив один из новомодных штормовых марселей, очень узкий и без рифов. Это, видимо, давало большие преимущества - даже одно снижение веса не могло не сказаться - но Хорнблауэр, глядя, как ведет себя "Отчаянный" под грот-стеньги-стакселем, не испытывал недовольства. Из вежливости он мог бы сказать об этом, возвращая трубу, но даже вежливость не могла заставить его беседовать на таком ветру, и Хорнблауэр ограничился кивком. Присутствие "Наяды" на западе подтверждало, что "Отчаянный" занял верную позицию, а за "Наядой" Хорнблауэр различил "Дориду", вздымавшуюся и падавшую на самом горизонте. Хорнблауэр сделал все, что от него требовалось. Разумный человек в таком случае должен позавтракать, пока есть такая возможность. Разумный человек не станет обращать внимание на желудок, встревоженный новым характером качки. Приятная неожиданность случилась, когда Хорнблауэр добрался до своей каюты: явился с докладом Хьюфнил баталер, и выяснилось, что при первых признаков надвигающегося шторма Буш и Хьюфнил подняли с постели кока и заставили его варить пищу. - Это замечательно, мистер Хьюфнил. - Таков был ваш приказ, сэр. Хорнблауэр вспомнил. Он оставил такую инструкцию как только прочитал приказы Корнваллиса, указывающие позицию "Отчаянного" на время западных штормовых ветров. До того, как из-за шторма пришлось погасить на камбузе огонь, Симмондс успел сварить в корабельных котлах триста фунтов соленой свинины и триста фунтов сушеного гороха. - Почти совсем доварились, сэр, - сказал Хьюфнил. Значит ближайшие три дня - или даже четыре - матросы будут есть не одни сухари. Они получат холодную отварную свинину и холодную гороховую похлебку - ту самую, которой, согласно детской песенке, обжегся человек с Луны. - Спасибо, мистер Хьюфнил. Вряд ли шторм продлится более четырех дней. Столько и продолжался этот шторм, за которым наступила зима - худшая зима, какую знало человечество. Эти четыре дня "Отчаянный" лежал в дрейфе, волны молотили его, ветер бичевал. Хорнблауэр озабоченно просчитывал боковой снос. Когда ветер стал севернее, внимание Хорнблауэра с Уэссана переключилось на остров Сен, южнее подступов к Бресту. Лишь на пятый день "Отчаянный" смог поднять взятые в рифы марсели и лавировать обратно на позицию, а Симмондс - развести на камбузе огонь и накормить команду - а с ней и Хорнблауэра - горячей отварной говядиной вместо холодной вареной свинины. Даже и теперь свежий ветер вздымал Атлантические валы на всю их исполинскую высоту. "Отчаянный" взлетал вверх, а потом стремительно падал вниз, одновременно закручиваясь штопором под ударами волн, бьющих в наветренный борт, по-своему, по-особому шатался, когда набегала "бродячая волна", и еще хуже раскачивался, когда необычно высокий вал отнимал ветер у парусов. Но помпы, работая по часу каждую вахту, поддерживали трюм сухими, а меняя галс каждые два часа, "Отчаянный" с трудом лавировал обратно в открытое море, выигрывая не более полумили против ветра на каждом галсе, чтобы в конце концов к следующему шторму добраться до прежней, более безопасной позиции. Получилось, что эти шторма были как бы расплатой за слишком хорошее лето. Возможно, мысль эта была не такой уж нелепой. Во всяком случае, Хорнблауэр находил основания для теории, согласно которой непогода бушевала дольше обычного именно из-за того, что ее слишком долго сдерживало стоявшее все лето высокое давление. Так или иначе, крепкий ветер дул четыре дня после первого шторма и перешел в налетевшую с запада бурю, почти ураган. Кошмарные серые дни под низко нависшими тучами сменялись чуткими черными ночами, ветер без устали ревел в такелаже, наполняя уши неумолчным звоном, и казалось, что угодно отдашь за спокойную минутку, но ни за какую цену невозможно было купить и секундной передышки. Скрип и стон корабельной древесины мешался с ревом ветра, деревянные конструкции вибрировали вместе с такелажем. Не верилось, что тело и мозг, измученные беспрестанным шумом и усталостью, выдержат хотя бы еще минуту, но они выдерживали день за днем. Буря сменилась крепким ветром, таким, что на марселях хватало одного рифа, и потом, невероятным образом, ветер вновь перешел в бурю, третью бурю за месяц, и вся команда обновила синяки, полученные в прежних падениях. И в эту бурю Хорнблауэр прошел через душевный кризис. Дело было не просто в расчетах, все было куда сложнее. Он пытался сохранять внешнюю невозмутимость, выслушивая утренние доклады Буша, Хьюфнила и Уоллеса (Уоллес б