ь с бритой головой. А как чудно он смеялся, даже десны были видны! Деньги поделили. Турок вытащил из-под доломана туго набитый деньгами толстый замшевый пояс и пошел туда, где паслись кони. Герге по-прежнему не спускал с него глаз. Он увидел, что турок вытащил из луки седла деревянный шпенек и через маленькое отверстие стал просовывать туда деньги. Невольники еще не кончили есть. К паприке они были привычны. Возница Андраш с удовольствием уплетал мясо. - А ты почему не ешь? - обратился священник к Гашпару. Парень сидел с краешка, понуро уставившись в темноту. - Охоты нет, - ответил он угрюмо. Немного спустя он взглянул на священника. - Отец Габор, как поедите, выслушайте меня - хочу вам два слова молвить. Поп отложил в сторону деревянную ложку и, звеня цепями, подсел к Гашпару. - Чего тебе, сынок? Парень смотрел, моргая глазами. - Прошу вас, исповедуйте меня. - Зачем? - А затем, - ответил парень, - чтоб на тот свет явиться с чистой душой. - Ты, Гашпар, еще не скоро туда явишься. - Скорее, чем вы думаете. - Гашпар кинул мрачный взгляд на турок и продолжал: - Когда невольники кончат ужинать, сюда подойдет тот турок, что схватил меня. Он придет, чтоб надеть нам на руки кандалы. Вот я и убью его. - Не делай этого, сын мой. - А я его все равно убью. Только он подойдет - выхвачу у него кинжал и заколю, собаку! Прямо в брюхо клинок воткну! Так что вы уж, пожалуйста, исповедуйте меня. Священник пристально посмотрел на него. - Сын мой, - проговорил он спокойно, - я не стану тебя исповедовать: я лютеранин. - Новой веры? - Сын мой, она только называется новой, а на самом деле это старая вера, та самая, которую завещал нам Иисус Назареянин. Мы не исповедуем - только сами исповедуемся богу. Мы верим, что господь зрит наши души... Но зачем тебе погибать? Сам же видишь - мы еще на венгерской земле, и Печ отсюда неподалеку. Частенько ведь случалось, что венгры отбивали невольников. - А если не отобьют? - Божья милость будет над нами. Ведь есть и такие люди - их даже немало, - которые достигли счастья на турецкой земле. Идет туда человек, закованный в цепи, а в Турции становится господином. Потом и домой возвращается... Пойдем, сын мой, поешь. Парень мрачно смотрел на турок. - Черт бы побрал их, окаянных! - пробормотал он сквозь зубы. Священник покачал головой. - Зачем ты позвал меня, если не слушаешься? Парень встал и поплелся к невольникам. Это были большей частью молодые и крепкие люди. Среди женщин сидела цыганка с горящими, лучистыми глазами. Руки, ноги и даже волосы ее, по цыганскому обычаю, были выкрашены в красноватый цвет. Цыганка иногда вскидывала голову, отбрасывая волосы, падавшие ей на глаза. Она то и дело говорила что-то на своем языке рябому цыгану Шаркези. - Кто она такая? Жена твоя? - спросил его возница. - Нет, - ответил цыган, - еще не была моей женой. - О чем же вы с ней толкуете по-цыгански? - Да вот просит подпустить ее к костру, она будущее предскажет. - Наше будущее в руках бога, - строго сказал священник. - Не устраивайте никаких комедий, не кощунствуйте. Среди невольников сидело двое пожилых. Первый - молчаливый человек, по виду знатный барин, смуглый, седобородый, с длинными, свисающими усами. Его можно было принять и за барина и за цыгана. Он не отвечал ни на какие вопросы. От левого уха через всю щеку тянулся у него алый шрам. Странный запах исходил от него: так пахнет пороховой дым. Второй - тот крестьянин, которого вели на одной цепи со священником. Он смотрел на все широко раскрытыми глазами, словно удивлялся. Голова его свесилась на грудь, будто она была тяжелее, чем у других людей. Да и правда, голова у него была огромная. Невольники ели паприкаш из баранины и тихо беседовали меж собой. Толковали о том, как бы освободиться от турок. - Да никак, - сказал вдруг большеголовый крестьянин и, положив ложку, вытер губы рукавом рубахи. - Я-то знаю, - я уже однажды помучился в рабстве. Десять лет жизни у меня пропало. - И что же, вас домой отпустили? - Какое там отпустили! - Так как же вы освободились? - Как? А так - задаром, без выкупа. Привезли меня раз в Белград, и оттуда я удрал - переплыл Дунай. - Каково же в рабстве-то? - спросил шестнадцатилетний парнишка со светлыми водянистыми глазами. - Что ж, братец, нельзя сказать, чтобы там меня жареным и цыплятами кормили. - А вы у богатого служили? - спросил кто-то из-под телеги. - У самого султана. - У султана? Кем же вы служили у султана? - Главным чистильщиком. - Каким это главным чистильщиком? Что же вы у него чистили? - Конюшню. Невольники рассмеялись, потом снова понурились. - А с женщинами как обращаются? - спросила черноволосая молодица. Крестьянин пожал плечами. - Тех, кто помоложе, замуж берут - становятся турецкими женами. Но больше все служанками. - А как обращаются с ними? - Да с кем как! - Зверствуют? - Когда как. - Бьют женщин? Правда, что они очень бьют женщин? Священник встал. - Стало быть, дорогу вы знаете? - Лучше б я ее не знал! Поставив ногу на ступицу колеса телеги, священник при отсветах костра пристально разглядывал широкое, гладкое кольцо кандалов, охватывающее щиколотку. На нем были выцарапаны значки. Это были записи какого-то невольника: страдания долгого пути, изложенные в двадцати словах. Священник прочел: - "От Нандорфехервара до Хизарлика один день. Потом Баратина..." - Нет, - заметил крестьянин, - до Баратины пять привалов. - Значит, эти пять крестов означают пять привалов. Стало быть, пять стоянок. - "Затем следует Алопница..." Крестьянин кивнул. - "Потом Ниш..." - Это уже Сербия, - вздохнул крестьянин, обняв свои колени. - Там растет этот... как его? Рысь, что ли... - Рысь? - удивилась одна из женщин. Крестьянин не ответил. Священник продолжал рассматривать насечки на кандалах. - "Потом следует Кури-Кемце..." - Там много скорпионов. - "Шаркеви..." - Там три мельницы работают. Чтоб у них в запруде вода пересохла! - "Цариброд..." - Вот где меня исколошматили. Ртом и носом хлынула кровь. И голову рассекли. - А за что? - спросили сразу несколько человек. - За то, что я разбил кандалы на ногах. Вот за что! - "Драгоман..." - читал священник. - Это уже в Болгарии, - сказал крестьянин. - Оттуда мы приедем в Софию. А в Софии башен видимо-невидимо. Большой город! Священник, послюнив палец, тер кандалы. - "Иктыман..." - Там девушка одна померла, бедняжка. - "Капидервен..." - Снегу там... Даже летом и то снег лежит в горах. - "Позарки", что ли? - Да, да, Позарки, чтоб они провалились! В Позарках мы ночевали в овчарне, и крысы бегали по нашим головам. - "Филиппе..." - Это тоже город. Чтоб он сквозь землю провалился! Да только чтоб ночью, когда все в сборе и спят под кровом. - "Каладан..." - Там продали моего дружка. Чтоб их проказа изъела! - "Узонкова..." - Фруктовых садов там пропасть. Место хорошее. Одна женщина подарила нам в Узонкове две корзины яблок. - "Харманлы..." - Там один знатный турок купил Антала Давидку. А сперва меня торговал. - "Мустафа-Паша-Кепрю..." - Там наведен огромный каменный мост. Чтоб ему треснуть пополам! - "Адрианополь..." - Большой вонючий город. Там водятся громадные твари - слуны. Невольники удивились: - С луны? - Да вот, - ответил крестьянин, - живая скотина, этакая громадная, не меньше груженого воза, а то и больше. Голая, как буйвол. А нос у него не хуже хвоста у иной скотины. Как начнут его мухи кусать, так он носом спину себе чешет. - "Чорлу..." - Там мы увидим море! Невольники вздохнули. Иные закрыли лицо руками, другие уставились в темноту глазами, полными слез. 5 Заговорил человек, пропахший порохом и со шрамом на лице. - Земляки, - сказал он, понизив до шепота свой грубый голос, - освободите меня, и я всех вас отобью от турок. Невольники взглянули на него. Говоривший искоса посмотрел на турок и продолжал еще тише: - Я знатный человек. У меня два замка, дружина и деньги. Так вот, когда я буду сидеть вон там, возле пятой телеги, вы нарочно поднимите шум и затейте свару. Крестьянин, уже побывавший в рабстве, пожал плечами. - Изобьют нас, да и вас тоже. - Как ваше имя, сударь? - спросил священник. - Мое имя Раб, - нехотя ответил человек со шрамом на лице. Он поднялся, проковылял несколько шагов по направлению к туркам, потом сел и, прищурившись, стал рассматривать людей, освещенных пламенем костра. - Подумаешь, знатный человек! - махнул рукой один из невольников. - Цыган какой-нибудь, а может, и палач. При слове "палач" Герге вздрогнул и с ужасом уставился на незнакомца. Своим детским умом он понял так, что этот человек - цыганский палач. - Эх, была бы у нас разрыв-трава! - вздохнул Гашпар, парень, которому кандалами натерло ногу. Он примостился возле самого колеса телеги. Невольники сидели в печальном раздумье. Гашпар продолжал: - От разрыв-травы любые кандалы спадают. Янычары вдруг оживились и с радостными криками сгрудились вокруг одного бочонка. Они обнаружили в нем сладкое вино. Бочонок подкатили к костру, и турки, причмокивая, стали потягивать вино. - Да здравствует Венгрия! - заорал Юмурджак и, подняв чару, показал ее невольникам. - Да здравствует Венгрия, чтоб турок мог пить до самой смерти! - Откуда ты знаешь венгерский язык? - спросил человек со шрамом на лице, недавно назвавший себя Рабом. - А тебе какое дело? - небрежно ответил Юмурджак и засмеялся. В небе уже зажглись звезды, поднялась луна. Вокруг деревьев, осыпанных росой, жужжали майские жуки. Невольники легли на траве, уснули и в сновидениях продолжали искать пути к освобождению. Заснул и священник, положив руку под голову, - видно, привык спать на подушке. Цыган спал, скрестив руки на груди и широко раскинув ноги. Все забылись глубоким сном. Только Гашпар вздохнул еще раз жалобно и сонным голосом сказал: - Не видать мне больше прекрасного Эгера! Герге тоже задремал, подложив ладошки под загорелую щеку и уткнувшись головенкой в торчащий угол перины. Мальчик совсем уж было уснул, как вдруг встрепенулся и весь обратился в слух: до него донеслось имя Цецеи. Имя это произнес хриплым голосом "цыганский палач", а турок повторил его. Они беседовали возле самой телеги. - У Цецеи! Я точно знаю, что у Цецеи! - сказал "цыганский палач". - Сокровища Дожи? - Все сокровища. Понятно, те, что были тогда при нем. - И что это за сокровища? - Золотые чаши, кубки, золотое блюдо, огромное, как восходящая луна, жемчужные и алмазные браслеты, ожерелья, золотые цепи - словом, всякие драгоценности, какие бывают у господ. Может быть, конечно, часть их переплавили в слитки, но тогда мы найдем слитки. - Стало быть, он тут и живет, в самой чаще лесной? - Тут и живет. Из-за сокровищ он и уединился от мира. - А оружие есть у него? - Чудесные сабли с серебряной насечкой. Правда, я видел их только пять штук, и нагрудники. Один - уж очень красивый, легкий - принадлежал королю Лайошу [Лайош - король Венгрии (1516-1526); погиб в битве при Мохаче]. У Цецеи весь чердак набит битком, и в комнате штук шесть кованых сундуков, я это точно знаю. В них, наверно, и хранятся самые драгоценные вещи. - Цецеи... Никогда о нем не слыхал. - Потому что он уже калека, не участвует в сражениях. Цецеи был казначеем у Дожи. Турок покачал головой. - Мало нас, - сказал он задумчиво, - надо выждать до завтрашнего вечера и собрать сильный отряд. - Для чего туда столько людей? Народу будет много, на всех делить придется. А что нам Цецеи? Он уже старик. Да и вместо рук и ног у него торчат деревяшки. - А ратники у него есть? - Только крепостные, что пашут и сеют. - Когда ты был у него в последний раз? - Пожалуй, с год назад. - Год - большой срок. Мы лучше соберем большой отряд и нагрянем. Если ты правду сказал, я тебя отпущу и даже вознагражу, а уж коли солгал - повешу на воротах цецеевского дома. Турок вернулся к костру и, очевидно, стал пересказывать солдатам слова невольника, так как те внимательно слушали его. Голова Герге точно свинцом налилась. Он заснул. Но виделись ему страшные сны. Под конец приснилось, что турки носятся по его деревне с обнаженными саблями, схватили его мать и вонзили ей в грудь кинжал. Мальчик застонал и проснулся. Кругом ночная мгла и щелкают соловьи. Сотни, тысячи соловьев. Словно слетелись они в этот лес со всех концов земли, чтобы навеять невольникам сладкие сны. Герге взглянул на небеса. Облака разорваны. Кое-где проглядывают звезды, и светится бледный серп луны. Костер под деревом уже подернулся пеплом. Только посередке тлел раскаленный уголь величиной с кулак. Вокруг костра в траве развалились янычары. Тут же лежал и Юмурджак. Под головой у него сума, рядом кубок или кружка, а может быть, это и колпак - в полумраке не разберешь. "Надо уходить домой!" - пронеслось в голове Герге. "Нельзя". Это была вторая мысль. Он оглянулся. Все спят. А что, если пробраться между ними? Надо пробраться, а то не видать ему больше родного села. Маленькая Эва спала рядом. Герге осторожно потряс ее и шепнул на ухо: - Вицушка! Девочка открыла глаза. - Пойдем домой, - прошептал Герге. Губы Вицушки скривились на миг, но плаксивая гримаска тут же исчезла. Девочка присела и уставилась на Герге с удивлением, с каким котенок смотрит на чужого человека. Потом глазки ее остановились на кукле, лежавшей у нее на коленях. Вица подняла куклу и посмотрела на нее тем же удивленным взглядом. - Вицушка! Вицушка! Пойдем, - уговаривал ее Герге, - только тихо-тихо. Он слез с наружного края телеги и снял девочку. Как раз возле телеги сидел асаб. Копье лежало у него на коленях, фляга - рядом, а голова покоилась на спице колеса. Асаб спал так крепко, что удери хоть все деревья из лесу, он бы не заметил, лишь бы осталась на месте телега, к колесу которой он прислонил голову. Герге взял Вицушку за руку и потащил за собой. - Серый... - пробормотал он. - Серого надо тоже привести домой. Но Серый был связан с турецкой лошадкой. Герге кое-как развязал путы, но расцепить поводья ему не удавалось. - Ах, черт! Не могу! - ворчал он, пытаясь развязать узел. Он почесал голову, плача от досады. Снова попытался. Даже зубы пустил в ход. Но сладить с узлом никак не мог. Наконец схватил Серого и повел. К лошадям тоже был приставлен сторож. Но и тот уснул. Спал он сидя, привалившись спиной к кривому дереву, и громко храпел, раскрыв рот. Герге, ведя коней в поводу, чуть не наскочил на него. Трава заглушала шаги лошадей. Двигались они словно тени. Никто не проснулся: ни пленники, лежавшие внутри ограды из телег, ни турки, лежавшие за оградой. Герге остановил Серого возле удобного пенька и взобрался на коня. - Садись и ты, - тихонько сказал он девочке. Но малышке Эве не только на лошадь, но и на пенек взобраться оказалось не под силу. Герге слез и подсадил девочку сперва на пенек, а потом и на спину коня. Так они оба и устроились на Сером: впереди Герге, позади Эва. Девочка все еще держала в руках куклу в красной юбочке. Герге даже в голову не пришло посадить Эву на гнедого, хотя там было седло с высокой лукой и сидеть на нем было бы спокойно. Но конь-то ведь принадлежал не им. Эвица обняла Гергея за плечи. Мальчик дернул повод, и Серый направился к опушке леса, увлекая за собой и турецкую лошадку. Вскоре они выехали на дорогу. Отсюда Серый знал уже путь к дому и поплелся ленивым, сонным шагом. Дорога была темная, едва освещенная луной. Деревья стояли по обочинам, точно черные великаны. Но Герге их не боялся - ведь это были венгерские деревья. 6 Ночью в доме Цецеи никто не спал, на покой удалились только приезжие витязи. Ребят искали дотемна. Поиски в реке решили отложить до рассвета. Священник Балинт остался утешать безутешных супругов. Жена Цецеи, как безумная, голосила, падала в обморок. - Ой, жемчужинка моя ясная, радость моя, птенчик мой единственный... Старик только мотал головой и в ответ на утешения священника горестно восклицал: - Бога нет! - Есть! - кричал ему в ответ священник. - Нет! - возражал Цецеи, стуча кулаком по столу. - Есть! - Нет! - Бог дал - бог и взял! А то, что взял, может и вернуть. Из глаз хромого, однорукого старика катились слезы. - А если дал, пусть не отнимает! Священник покинул его только на рассвете. Едва он вышел из дверей, как навстречу ему поднялся паломник, лежавший на циновке, которую ему расстелили на террасе. - Ваше преподобие... - тихо сказал он. - Что тебе, земляк? - Дети не утонули. - А что же с ними случилось? - Их турки увезли. Священник даже отшатнулся к стене. - Откуда ты знаешь? - Когда мы искали их на берегу речки, я увидел на кротовьей кочке след ноги - ноги турка. - Турка? - Да. Башмак-то был без каблука. Венгры такую обувь не носят. - А может быть, это был след крестьянских постолов? - На постолах шпор не бывает. Это был след турка. И еще я заметил след турецкой подковы. Вы-то, должно быть, знаете, какая турецкая подкова. - А почему ты сразу не сказал? - Хотел сказать, да передумал. Кто знает, куда их турки утащили! А вся деревня бросилась бы на поиски. Толк-то какой от этого? Турок много, и все вооружены. Священник шагал взад и вперед с застывшим взглядом. Вдруг он подошел к дверям, хотел было взяться за ручку, но остановился и вернулся к паломнику. - Что же нам делать теперь? Паломник пожал плечами. - Делайте то же, что и я, - молчите. - Ужасно! Ужасно! - Сейчас по всем дорогам бродят турки. Куда они повернули? На восток, на запад? Все это окончилось бы только стычкой, и наши люди погибли бы. - Уж лучше б и дети погибли! - сказал священник, горестно покачав головой. - Бог знает куда их успели завезти, когда мы пустились на розыски. Удрученный священник долго стоял на террасе. Уже и небо заалело на востоке, занималась заря. - Люди! Люди! Приехали! Священник прислушался. Что это? Он сразу признал голос ночного сторожа и услышал топот его ног. - Приехали? Кто приехал? Топот приближался. Забарабанили в ворота. - Впустите! Откройте! Ребята приехали! Священник кинулся в дом. - Петер, бог есть! Вставай, потому что бог есть! Мальчик и девочка ждали у ворот. Сонные и бледные, сидели они на сером коне. 7 Вся деревня собралась во дворе. Некоторые женщины накинули на себя только юбки; мужчины сбежались на крик, не успев надеть шапки. Герге передавали из рук в руки, Вицушку совсем зацеловали. - А откуда взялся этот красивый турецкий конь? - Это я привел его, - ответил Герге, вздернув плечами. - С нынешнего дня Герге - мой сын! - торжественно произнес Цецеи, положив руку на голову мальчика. Мать Герге, босая, в одной нижней юбке, упала в ноги Цецеи. Добо удивленными глазами смотрел на крестьянского парнишку, который увел от турок коня. - Отец, - обратился он к Цецеи, - отдайте мальчика мне. Я увезу его к нам, в Верхнюю Венгрию, и воспитаю из него витязя. - Он поднял на руки Герге. - Сынок, хочешь стать витязем? - Хочу! - Мальчик улыбнулся, глаза его засверкали. - Конь у тебя уже есть, от турок мы еще и саблю раздобудем. - А разве эта лошадь моя? Солдаты Добо гоняли коня по двору и расхваливали его на все лады. - Конечно, твоя! Ты же с бою взял ее. - Твоя! - подтвердил и Цецеи. - Седло и уздечка тоже твои. - Тогда и деньги наши! - похвалился мальчик. - Какие деньги? - А которые в седле. С коня сняли красивое седло с высокой лукой, обтянутой бархатом. Потрясли его - звенит. Нашли тайничок в луке, и оттуда посыпался золотой дождь. - Ах, собаки его ешь! - с удивлением восклицал Цецеи. - Где уж мне теперь брать тебя в сыновья, лучше ты меня возьми в отцы... Мамаша, собирай деньги! - крикнул он матери мальчика. От падающих на землю монет у крестьян даже в глазах помутилось. Бедняжке казалось, что ей снится сон. - Это мое? - спросила она, запинаясь и глядя то на Цецеи, то на Добо, то на священника. - Это мое? - Твое! - кивнул священник. - Господь дал твоему сыну. Женщина хотела схватиться за фартук, да его не оказалось на ней. Кто-то дал ей свою шапку, и крестьянка дрожащими руками принялась собирать в нее золото. Сын посмотрел на мать и вдруг сказал: - Вы, матушка, хорошенько спрячьте, а то завтра они придут. - Кто придет? - Турки. - Турки? Мальчик кивнул в ответ. - Я слышал, как турок сказал палачу. - Палачу? - Да цыганскому палачу. - Сказал, что они придут сюда? - Да. И отберут сокровища нашего барина. - И он указал на Цецеи. - Мои сокровища? - Цецеи даже опешил. Ребенок заморгал глазами. - Еще они говорили про кованые сундуки - сказали, что их шесть штук. - Тут дело не шуточное! - молвил Добо. - Пойдемте в дом. Он взял парнишку за руку и повел с собой. Мальчика расспрашивали, старались узнать все, что удержалось в его ребячьей головке. - Говоришь, у него шрам на лице? И он смуглый? А какой шрам? - Красная борозда от губ до самого уха. Добо вскочил со стула. - Морэ! - Кому же быть другому! Мерзавец хочет удрать, потому и наводит на меня турка. - А разве он знает сюда дорогу? - Лет шесть назад нагрянул как-то сюда. Все у меня переворошили, унесли пятьдесят четыре форинта, золотой крестик моей жены и семь коров угнали. Добо сердито зашагал по комнате. - Отец, сколько у вас людей годятся к бою? - Человек сорок, если всех принять в расчет. - Мало. Отсюда до какого города ближе всего? До Печа? Да, но ведь там правит Янош Серечен, а он приверженец короля Яноша и наш враг. - Бежать надо, бежать! - сказал Цецеи, замотав головой. - Бежать в лес, куда глаза глядят. - Так ведь вся деревня не побежит! Неужто мы кинем деревню на произвол судьбы из-за стаи каких-то турок? Чтоб им пусто было! Когда надо защищаться от турок, то все мы - венгры, чьими бы сторонниками ни были. Он вышел во двор и гаркнул: - По коням! - И, уже вскочив в седло, договорил: - Отец, еду к Серечену. А вы тут поработайте до нашего возвращения. Полейте хорошенько все крыши. Пусть крестьяне сгонят сюда свой скот и сами соберутся у вас во дворе. Натаскайте к воротам камни и бочки, устройте заграждения. Женщины тоже пусть вооружаются косами, кирками, вилами. Я вернусь через два часа. Добо кинул взгляд на светлеющее небо и умчался вместе со своими витязями. 8 Небольшая усадьба Цецеи была обнесена каменной стеной в человеческий рост, но стена, увы, сильно обветшала. Еще до обеда вся деревня перебралась во двор барской усадьбы. Между узлами и грудами домашнего скарба сновали козы и свиньи, ковыляли утки, бегали куры и гоготали гуси. Возле сарая кто-то точил сабли, ножи и косы. Священник привязал себе к поясу широкую ржавую саблю, посреди двора выхватил ее из ножен, помахал ею и, довольный, сунул обратно в ножны. Перед кухней несколько женщин варили еду в горшках и котлах. На чердаке у Цецеи валялось штук шесть изгрызенных мышами луков со стрелами. Он роздал их старикам, которые сражались вместе с ним в войсках Дожи. Добо вернулся к полудню. Он привел с собой только тридцать солдат-наемников, но и их крестьяне встретили с ликованием. Добо обошел двор. Кое-где приказал поставить помосты, приступки и навалить камней. Одну половину ворот велел заложить. Затем призвал к себе весь вооруженный народ - пятьдесят один человек - и распределил их по разным участкам стены. Сам же вместе с десятью лучшими стрелками занял место возле ворот на помостах, составленных из бочек. К обеим околицам деревни Добо отрядил двух трубачей. Они должны были возвестить о приближении неприятеля. Ждать до вечера не пришлось. В три часа дня у восточной околицы деревни раздался звук трубы, и несколько минут спустя послышался топот скакавших к усадьбе трубачей. Цецеи оглянулся. - Все на месте? Недоставало только матери Герге. Бедная женщина пришла в смятение от доставшегося ей обилия золота и теперь где-то прятала, закапывала его. Оставить у Цецеи свое сокровище она не решалась - боялась, что турок отберет. Быть может, она ушла даже в лес, чтобы там схоронить свое богатство. - Закрывай ворота! - распорядился Добо. - Притащите еще мешков, камней и бревен. Оставьте только такую щель, чтоб всадник мог проскочить. Трубачи вернулись. - Идут! - закричал один еще издали. - А много их? - спросил Добо. - Мы видели только передних. - Тогда скачи обратно, - гаркнул Добо, - и посмотри, сколько их. Удрать успеешь, когда погонятся за тобой. Печский наемник покраснел и, повернув коня, понесся обратно. Добо обернулся к наемникам, которых привез из Печа, и сказал: - Так вот вы какие солдаты! - Нет, - ответил один из них, устыдившись, - этот малый только на днях к нам пристал. Он был прежде портным и пороха еще не нюхал. Несколько минут спустя портной прискакал снова. Позади него в облаках пыли мчались человек пятнадцать акынджи в красных шапках. Теперь уж за ним и вправду гнались. - Впустите его! - приказал Добо и подал знак своим стрелкам: - Огонь! Десять стрелков прицелились. Затрещали выстрелы. Один турок свалился с коня и упал в канаву. Остальные шарахнулись, повернули коней и понеслись обратно на рысях. Портной проскочил в открытые ворота. - Так сколько же их? - спросил с улыбкой Добо. - Тысяча, - ответил портной, запыхавшись, - а может, и больше. Добо махнул рукой. - Если их не больше сотни, мы еще нынче попляшем. - Да я же сказал, ваша милость, что тысяча. - Я понял тебя, - ответил Добо. - Раз ты увидел тысячу, стало быть, их сотня, а может, и того меньше. На краю деревни взвились клубы дыма. Акынджи уже поджигали дома. Добо покачал головой. - Так вы что же, не полили крыши? - Это сено и солома горят, - отмахнулся Цецеи и ударил кончиком сабли по верхушке ворот. На дорогу выскочил закованный в панцирь кривой янычар. За поясом у него торчали кинжалы и пистолеты. Рядом с ним скакал венгр, которого Герге прозвал цыганским палачом. Позади них - отряд акынджи, а по обеим сторонам улицы бежали несколько пеших асабов, с горящими факелами в руках. - Ласло Морэ! - крикнул Добо и даже топнул ногой. - Позор отчизны нашей! Исчадие ада! Ошеломленный янычар взглянул на скакавшего рядом с ним человека. - Не верь ему, - воскликнул Морэ, побледнев, - он обманывает тебя! Янычар остановил коня, поджидая ехавших позади. - Тебя я тоже знаю, Юмурджак! - крикнул опять Добо. - Так вот она, турецкая честь! Грабишь тех, с кем вчера еще вместе сражался? Разбойник! Такой же отпетый негодяй, как и твой сообщник! Янычар взглянул на Добо, но ничего не ответил. - Иди, иди сюда, - кричал Добо, - раз уж ты заделался шутом у Ласло Морэ! Принимай приветствие от меня! Он прицелился - хлопнул выстрел. Юмурджак покачнулся на коне и свалился в дорожную пыль. Тут пошли палить и остальные ружья. Турки ответили на "приветствие" пистолетными выстрелами. Морэ как будто хотел поддержать падающего янычара, но только выхватил у него кинжал из-за пояса. Мгновение спустя он плашмя ударил кинжалом своего жеребца. Жеребец взвился на дабы и понесся. А Морэ изо всех сил погонял его. - Эй, держи, золото удирает! - крикнул Добо туркам. Турки опешили на миг, потом с яростными воплями помчались вслед за Морэ, а Добо считал скакавших мимо дома всадников: - ...десять... двадцать... сорок... пятьдесят... Он подождал с минуту, затем соскочил с помоста: - Ребята, по коням! Их и шестидесяти не наберется! Солдаты вскочили на коней, а Добо, уже выезжая из ворот, крикнул Цецеи: - Если турок в панцире жив, заприте его! А поджигателей пусть прикончат крестьяне! Проскочив в ворота, они умчались. В деревне уже местах в пяти змейкой поднимался дым. Крестьяне, размахивая косами и топорами, кинулись из ворот. Цецеи и священник вместе с двумя крепостными поспешно вышли на дорогу. Юмурджак уже сидел на земле, хотя не совсем еще пришел в себя. Пуля, которую послал Добо, вдавила его панцирь как раз над самым сердцем. - Перевяжите его, - приказал Цецеи, - и отведите во двор. Турок молча протянул руку. - В шахматы играть умеешь? - гаркнул на него Цецеи. Янычар утвердительно кивнул головой, но ответил: - Нет. Когда ему перевязали руку, из канавы поднял голову другой турок. - Ты этого перевязывай, - сказал один из парней, - а я покамест убью вон того. - Стой! - проговорил Цецеи. Он заковылял к окровавленному янычару и, приставив саблю к его груди, спросил: - В шахматы играть умеешь? - Помираю, - ответил турок, совсем теряя силы. - Шах? - Шах, гардэ, мат? - спросил турок со стоном. - Да, да, Мохамед тебя забодай. Несите его во двор, это мой невольник! 9 Добо с солдатами вернулся только к заходу солнца. Они привезли с собой уйму плащей, кольчуг, всякого оружия и даже пленника - Ласло Морэ. - А этого волка посадите в хорошую яму! - сказал Добо, соскочив с коня. Цецеи чуть не запрыгал от радости. - Как же вы его поймали? - Сами акынджи выловили его для нас. У них хватило ума не дать ему молоденькой лошадки. Так что они догнали его легко и только начали связывать, как и мы подоспели и разделались с акынджи. - Всех зарубили? - Всех, кого удалось. - Живей тащите лучшую телку! - весело крикнул Цецеи слугам. - И прямо на вертел. Но сперва подайте вина. Выкатывайте из погреба ту бочку, что стоит у самой стены. - Нет, погодите еще, - сказал Добо, провожая глазами Морэ, которого вели в чулан. - А где же Герге? - Зачем он тебе? Вон играет на террасе с моей дочкой. Говорят, что убили его мать. - Убили? - Да. Кто-то из мерзавцев поджигателей напал на нее и заколол. Ребенок еще не знает. - А золото? - Бедняга лежит в углу своей хаты, уткнувшись лицом в пол. Там, верно, и закопала она свое золото. Добо досадливо кашлянул, затем обернулся к мальчику: - Герге! Герге Борнемисса! Пойди сюда, маленький витязь. Садись-ка скорей на свою лошадку, сынок. - Куда вы еще поедете? - За теми невольниками, о которых рассказывал мальчик. - Так испейте хоть глоток! Скорей вина! - крикнул Цецеи слугам. - Турок твой жив, он в чулане. - Юмурджак? - А бес его знает, как его зовут! Тот, в которого ты выстрелил. - Он, он! Стало быть, не умер? - Нет, только в обмороке был. Второго тоже вытащили из канавы. Да тот, боюсь, не выживет. - Боитесь? Повесить надо негодяя! - Хо-хо! Это мой невольник! - Тогда делайте с ним что хотите. А Юмурджака приведите и дайте ему коня. Пока витязи потягивали вино из кубков, привели Юмурджака. - Скажи, Юмурджак, - спросил Добо, - нужно было тебе это? - Нынче мне, завтра тебе, - угрюмо ответил Юмурджак. Но увидев своего жеребца и сидящего на нем Герге, он от удивления даже рот раскрыл. Добо подозвал к себе мальчика и выехал из ворот. Скакавшие позади витязи окружили турка. - Герге, ты знаешь, куда мы поедем? - спросил Добо. - Не знаю, - ответил мальчик. - Мы поедем саблю раздобывать. - У турок? - Да. - Для меня? - Для тебя. А ты не боишься? - Нет. - Самое главное, чтоб парень не боялся! А остальное приложится. Дальше ехали молча. На мечекской дороге кони поднимали белые облака пыли; когда же въехали на каменистый склон горы, конские копыта звонко зацокали. В ушах Герге, точно отзвук колокольного звона, отдавались слова Добо: "Главное, чтоб парень не боялся!" 10 Невольников нашли в лесу. Их сторожили шесть асабов. Когда между деревьями появились венгерские витязи, невольники повскакали с мест и с криками радости начали разбивать и срывать с себя оковы. - Эх, собаки, негодяи! - завопил цыган, и все шестеро асабов бросились врассыпную. Венгерские витязи не стали гнаться за ними. Они были заняты другим делом: освобождали невольников от цепей. Добо прежде всего протянул руку священнику и назвал себя: - Иштван Добо. - А меня зовут Габор Шомоди, - ответил священник со слезами на глазах. - Благослови тебя господь, Иштван Добо! Невольники плакали от радости. Женщины целовали освободителю руки, ноги, одежду. А цыган тут же пошел колесом, издавая радостные вопли. - Не меня благодарите, - проговорил Добо. - Вот ваш спаситель! - И он указал на Герге. Мальчика на радостях чуть не задушили в объятиях, целовали, благословляли его. Увы, долго придется ему ждать от людей ласки! В добычу венграм досталось пятнадцать груженых телег и уйма всякого оружия. Прежде чем приступить к дележу, Добо спросил невольников, кто из них первый попал в рабство. Выступил вперед молодой парень, крепостной крестьянин, и, сняв шапку, сказал: - Я, сударь мой. - Как тебя зовут? - Гашпар Кочиш, ваш покорный слуга. - Откуда ты родом? - Из Эгера, сударь. - А где ты попал в рабство? - Под Фейерваром, сударь. Мы занимались извозом. - Знаешь ты, чьи вещи на телегах? - Останься мы там, где их турки награбили, вспомнил бы. Да ведь эти разбойники грабили повсюду. Добо обернулся к турку. - Говори, Юмурджак. - Мы брали везде, где нам аллах позволил. Все добро неверных принадлежит нам. Где находим, там и берем. - Что ж, тогда разложите все, и я поделю меж вами. В одной телеге оказалось много оружия. Оно было тоже взято в разных местах, но большая часть - в замке Морэ. Вдруг из общей кучи словно вынырнула маленькая, легкая сабля в бархатных ножнах вишневого цвета. Должно быть, она принадлежала сыну какого-нибудь вельможи. Добо поднял ее. - Гергей Борнемисса, подойди сюда. Возьми эту саблю, она твоя. Будь верным витязем, защищай отчизну, служи ревностно богу! Да осенят твое оружие счастье и благодать! Он привязал саблю к поясу Герге и поцеловал маленького витязя в лоб. Мальчик взволнованно принял оказанную ему честь, даже побледнел немного. Быть может, в его душу пахнуло на миг ветром грядущих времен, и ребенок почувствовал, что отныне быть ему неразлучным с саблей. Все, что не пригодилось солдатам, Добо поделил между невольниками. Каждый из них получил телегу, лошадь и оружие. Витязи не очень-то зарились на запряженных в телеги тощих крестьянских кляч. Цыган с громкими криками скакал вокруг доставшейся ему лошади и телеги. Но вскоре он поспешил к куче оружия и напялил на себя всякую негодную ржавую дрянь, которой пренебрегли солдаты. Он по-турецки подпоясался платком и так утыкал себя разными ножами да кинжалами, что стал похож на колючего ежа. Тут же валялся и сплетенный из морского тростника старый турецкий щит. Цыган нацепил его себе на руку. К босым пяткам прикрепил две большущие ржавые шпоры, а на голову нахлобучил шлем. Однако у него хватило ума оставить под шлемом и шляпу. Затем он схватил с земли длинную пику и, ступая осторожно, будто по сырым яйцам, торжественным шагом подошел к Юмурджаку. - Ну, Умрижаба, - обратился он к турку, размахивая у него под носом пикой, - как живется тебе, бибас [глупый (цыг.)] турок? Все покатились со смеху, но Добо прикрикнул на цыгана: - Эй, ты! Перестань нос задирать! Ты из каких краев? Цыган вдруг заискивающе поклонился. - Целую ваши руки-ноги, я отовсюду, где только музыка слышна. - А ружья чинить умеешь? - Как же, ваша милость благородный витязь. Самое скверное ружье починю так, что лучше нового станет. - Так вот что: загляни на днях в Сигетвар, в усадьбу Балинта Терека. Там ты заживешь на славу. Худенькая цыганка пристала к Добо, чтобы он разрешил ей погадать. - Жена моя нагадает так, что ни в одном слове не ошибется, - сказал цыган. - Она и нынче утром предсказала, что нас освободят. Женщины подтвердили, что правда - цыганка это предсказала. - Предсказала, - согласился и Гашпар, - да только не поверили ей. - В том-то и беда, что ей никогда не верят. - Цыган размахивал руками. - Вот видишь, бибас, теперь-то ты поверил! Цыганка подсела к костру, сгребла весь жар и бросила в него крохотные черные зерна. - Datura Stramonium [дурман пахучий, лекарственная трава (лат.)], - сказал поп с презрением. С тлеющих углей поднялся синий столб дыма. Цыганка присела на камень и подставила лицо клубам дыма. Витязи и бывшие невольники с любопытством обступили ее. - Руку... - сказала вдруг цыганка. Добо протянул ей руку. - Что ж, поглядим, как ты гадаешь. Цыганка подняла голову и, обратив к небу закатившиеся глаза, заговорила дрожащими устами: - Вижу красных и черных птиц... Летят птицы друг за дружкой... Десять... пятнадцать... семнадцать... восемнадцать... - Это мои годы, - улыбнулся Добо. - Да! - обрадованно подтвердил цыган. - С восемнадцатой птицей дева-ангел летит. Спустится к тебе. Останется с тобой. Дева-ангел кладет тебе платок на лоб. Зовут ее Шара. - Стало быть, мою будущую жену зовут Шарой. Куда это годится! Я старым холостяком буду, когда найду эту деву Шару. - Это, может, и раньше сбудется, ваша милость благородный витязь, - утешал цыган. Гадалка продолжала: - Девятнадцатая птица - красная. Несет она с собой темную тучу грозовую. На земле венгерской рухнут три могучих столпа. - Буда? Темешвар? Фейервар? - задумчиво спросил Добо. - Да, да, ваша милость благородный... - Уже зашатался и четвертый столп, но ты поддержишь его, хотя тебе и на руки и на голову ливнем льется пламя. - Солнок? Эгер? - Эгер, Эгер, ваша милость благородный господин витязь. - Двадцатая птица - золотая, вся сияет солнечными лучами. На голове у ней корона. Один алмаз из короны падает тебе на колени. - Это к добру. - Очень и очень даже к добру, ваша милость благородный... - И снова летят друг за дружкой черные и красные птицы. А потом тьма... Я ничего больше не вижу. Слышу звон цепей... Твой вздох... Она затрепетала и выпустила руку Добо. - Стало быть, я помру в тюрьме? - спросил Добо, содрогнувшись. - Что за глупости ты гадаешь! - накинулся на нее цыган. - Ни единому слову ее не верьте, ваша милость благородный господин витязь. - Чепуха! - махнул рукой и священник. Цыганка схватила руку Герге. Снова подставила лицо клубам дыма, помолчала, затем устремила глаза в небо. - Всю свою жизнь ты пройдешь с голубкой - белой голубкой с розовыми крыльями. Но пламя, пламя окружает тебя. Из рук твоих катятся огненные колеса. А голубка потом остается одна и ищет тебя до самой смерти. На мгновение цыганка замолкла. Лицо ее перекосилось от ужаса. Она отпустила руку мальчика и, поднимая руки к небесам, пробормотала: - Две звезды взлетают в небо: одна из темницы, другая с берега моря... Сиянье их вечно... И в страхе она закрыла глаза руками. - Ерунда! - махнул рукой Добо. - Облейте водой эту женщину. - Облить водой безумную! - завопил цыган. - Такие глупости предрекаешь своим благодетелям! Он сам схватил ведро и окатил водой гадалку. Все вокруг засмеялись. Добо взял Герге за руку и поклонился невольникам. - Ваша милость благородный господин витязь! Что ж нам делать с этим грабителем, разбойником, убийцей? - крикнул цыган вслед Добо, указав на турка. - Повесьте его! - небрежно ответил Добо. И, посадив Герге в седло, он вскочил на коня. 11 - Ну, собака турок, - гаркнул Гашпар Кочиш, - теперь твой черед! - Веревку! - закричал возница Андраш. - Вон они, путы, лежат. - Сдохнешь! - завыл цыган, неистово вращая глазами. - Ты мне ноги калечил железом! - гневно крикнул Гашпар. - Ты убил моего отца! - завопила одна женщина. - Ты корову нашу угнал, дом разорил!.. И вокруг турка забушевал вихрь, замелькали яростные лица и сжатые кулаки. Невольники в гневе метались и толкали янычара под старый бук. Большеголовый крестьянин, побывавший уже в рабстве, преградил им дорогу саблей. - Да вы что? Хотите сразу его прикончить? Нет! Сперва подгребем ему под ноги раскаленные угли. - Жару ему под ноги! - закричали все. - Заживо сожжем проклятого! Женщины тут же бросились ломать сухие ветки и разжигать под деревом костер. - Люди!