брадуется. Когда цыган упал, вся компания остановилась перевести дух. Гергей засмеялся. - Черт тебя побери, Шаркези! Что ты мчишься как угорелый! - Да ведь за нами гонятся! - запыхавшись, отвечал цыган, с трудом поднимаясь на ноги. - Никто уже не гонится. Погоди, послушаем. На улице было тихо. Только издали доносилось благоговейное пение персов. Все навострили уши. - Дальше я не побегу, - сказал Мекчеи с досадой. - Если кто нападет, всажу в него клинок. Но никто не показывался. - Потеряли наш след, - рассудил Гергей. - Друг мой Шаркези, где же мы переночуем? Цыган взглянул на небо. - Сейчас взойдет луна. У меня тут один знакомый держит корчму. У него можно переночевать. Да только живет он далеконько, за Еди-кулой. Янчи оживился. - Идти к нему надо мимо Еди-кулы? - Да, - ответил цыган. - Корчма оттуда на расстоянии полета стрелы. - Ты говоришь, сейчас луна взойдет? - Вот-вот взойдет. Вы, барич, не видите разве, как светлеет край неба? Надо поторапливаться. Корчмарь этот - грек. Скупает у нас краденое. За хорошие деньги он и одежду продаст. - А мы не могли бы взглянуть поближе на Еди-кулу? - спросил Янчи с дрожью в голосе. - Может быть... - Ночью-то? - Ночью. Ох, мне так хочется!.. - Можно, коли уж так не терпится. - Цыган пожал плечами. - Только бы нас не поймали. И он пошел впереди, осторожно переступая через развалившихся на дороге собак. Когда же засияла луна, он повел всех по той стороне улицы, где стлалась тень. Спящие дома, спящие улицы. Изредка слышится тявканье собак. Нигде ни души. Луна осветила маленькие деревянные дома. Все они одинаковые, двухэтажные. На верхнем этаже - два крохотных зарешеченных оконца; решетки тоже деревянные. Это окна гаремов. Иной раз попадается и каменная постройка, а дальше опять бесконечные ряды деревянных лачуг. Цыган на минуту остановился у какого-то дома и подал спутникам знак: стойте тихонько. В доме плакал ребенок. Стекол в окнах, конечно, не было, и ясно слышался мужской голос, а затем раздраженный окрик женщины: - Замолчи! Хуняди [Хуняди Янош (ок. 1407-1456) - в 1446-1452 гг. регент Венгерского королевства; в 1441-1443 гг. провел успешные походы против османских завоевателей; нанес поражение османским войскам в Белградской битве 1456 г.] идет! Ребенок замолчал. Наши путники торопливо прошли мимо. Еще не было полуночи, когда за каким-то поворотом перед ними вдруг засверкало звездное море. Цыган снова прислушался. - Сядем в лодку, - тихо сказал он, - если, конечно, раздобудем ее, и объедем Еди-кулу. Корчма стоит по ту сторону замка. - Стало быть, турки и в Стамбуле пьют? - спросил Гергей с улыбкой. - В этой корчме пьют и турки, - махнул рукой цыган. - Там есть отдельная комната, где они тайком выпивают. Шаркези ходил по песчаному берегу, что-то отыскивая, наконец возле одной сваи нашел лодку. Лодка была до половины вытащена на берег, а может быть, отлив оставил ее на берегу. Вдруг из-за угла, словно летучая мышь, выскочила женщина в коричневом платье и побежала по берегу к цыгану. Цыган глянул на нее с изумлением. - Ты здесь, Черхан? Это была дочь старейшины. - А где дэли? - тревожно спросила она, переводя дыхание. Цыган указал рукой на Гергея и его товарищей, стоявших начеку в тени. Девушка обернулась и, схватив Эву за руку, зашептала: - Вам грозит опасность. За вами по следу гонятся двадцать сипахи и ага с лицом ворона. Эва посмотрела на Гергея. Она не понимала, что говорит цыганка. - Как только вы ушли, - продолжала девушка, - к нам нагрянул ага. Его солдаты все раскидали, все перерыли в шатрах. Саблей били моего отца, чтобы он сказал, где вы. Даже в пещере искали вас. - И вы навели их на наш след? - Что ты! Ведь и Шаркези пошел с вами, уж ради него и то бы так не сделали. - От души сказано! - улыбнулся Гергей. - Но мы уже встретились с ними. - Да они же гонятся за вами по пятам. Того и гляди, настигнут. Торопитесь! Бегите! Шаркези отвязывал лодку. - Садитесь живей! - Море освещено луной, - тревожно сказала цыганка. - Не беда, - ответил Гергей. - Если даже и увидят нас, то не скоро еще лодку достанут. Другой-то лодки нет на берегу. - И он бросился к лодке: - Идите! Луна озаряла море и высокие стены крепости. Четыре средние башни высились в лунной ночи черными силуэтами, точно четыре великана в островерхих колпаках. Когда друзья подбежали к лодке, со стороны улицы послышались топот и бряцанье оружия. - Идут! - всполошилась Черхан. Быстрее лягушек прыгнули в лодку двое цыган. Да и наши путники тоже не мешкали. - Лодка мала, - с беспокойством заметил Гергей. Мекчеи выхватил весла из рук цыгана и сорвал с них ремешки. - Садитесь! - Отчаливай! - крикнул Гергей. Но Мекчеи стоял, расставив ноги, и с поднятыми веслами поджидал турка, который, опередив шагов на сто своих товарищей, мчался прямо на них. - Иди, иди, дервиш! - заорал в ярости Мекчеи. - Иди! Юмурджак отпрянул. В руке его сверкнул кончар. - Ну что ж ты? Иди! - подбодрял его Мекчеи. И он не только не оттолкнул от берега лодку, а выскочил из нее и кинулся с веслом на Юмурджака. Дервиш повернул назад и бросился наутек. - Мекчеи, садись скорей! - воскликнул с нетерпением Янчи Терек. - Ведь они сейчас нападут на нас. Мекчеи спокойно направился к лодке и одним рывком оттолкнул ее от берега. Но тут подоспели преследователи, и злобные вопли понеслись вслед лодке, закачавшейся на волнах. Груз действительно оказался велик. Борта лодки только чуть-чуть поднимались над водой. Чтобы не зачерпнуть воды, пришлось сидеть неподвижно. Сипахи бегали взад и вперед по берегу, стараясь разыскать лодку. - Кайикчи! [лодочник (тур.)] Кайикчи! - кричали они. - Эй, кайикчи! Мекчеи обернулся к цыгану. - Куда плыть? Цыган притулился на корме, лязгая зубами от страха. Он едва был в силах ответить. - О-о-об-б-бъедем замок, ми-милостивый господин витязь! - А что там, за этим замком? - Ни-ничего. - Лес, поле? - С-сады, ку-кустарники... Гергей греб сильными, ровными взмахами. Цыганка вскрикнула со стоном: - Нашли лодку! И правда, от берега отчалила лодка. В ней сидело шесть человек, но и у них была только одна пара весел. Остальные турки разбежались - должно быть, в поисках другой лодки. - Пусти меня на свое место, - сказал Мекчеи Гергею, - я сильней тебя. Сколько нас народу? - Ой, ой, ой! - У цыгана зуб на зуб не попадал. Беглецы молча плыли на восток. Лодка турок следовала за ними. - Если остальные турки не пустятся вдогонку, мы сразимся, - рассуждал Мекчеи. - Я встречу их веслом, а вы уж чем бог послал. - Здесь едва ли можно сразиться, - сказал Гергей. - Нагонят нас - обе лодки перевернутся. Предлагаю ехать к Скутари. - А кто из нас не умеет плавать? - Я, ваша милость, не умею, - ответил цыган, дрожа всем телом. - Если перевернемся, цепляйся за нос лодки. - Нет, Пишта, так дело не пойдет, - возразил Гергей, замотав головой. - Греби к берегу. Надо выехать на такое место, где вода по пояс, чтобы можно было встать на ноги. Меряй веслом глубину. - А потом что? - У меня с собой два фунта пороха. Я смочу его и зажгу. Как только турки настигнут нас, сразу швырну в них. Тогда ты выскакивай из лодки, за тобой я, потом Янчи и Мати. Турки растеряются, и мы расправимся с ними поодиночке. - Он протянул цыгану трут и кремень: - Шаркези, высекай огонь. Мекчеи молча повернул к азиатскому берегу. Но до него было еще далеко: грести пришлось больше часу. Все сидели в лодке безмолвно. Мекчеи греб попеременно с Мати. Иногда он глубоко, по самую рукоятку, погружал весло в воду, но дно не нащупывалось. Турки с воплями неслись за ними. Гергей намочил руку и, раскатав на спине Шаркези порох, сделал из него черную лепешку толщиной с палец. - Ну, а теперь, Эва, подбавь в середину сухого. Эва отвернула роговую пробку пороховницы и насыпала на лепешку сухого пороху. Гергей сложил лепешку и скатал из нее шар, потом завязал его в платок, отогнув только один уголок, чтобы можно было поджечь порох. - Дно! - сказал вдруг Мекчеи, хотя они заехали чуть-чуть дальше середины пролива. Мекчеи поработал на славу. Турки почти не приблизились к ним - лодка их шла на таком расстоянии, на какое сильный юноша может кинуть по воде плоский камешек. - Шаркези, трут загорелся? - Загорелся. - Держи его. А ты, Мекчеи, греби потише. Поверни лодку так, чтобы встать к ним бортом. Только смотри, чтобы они не наехали на нас. Если разгонят лодку, пусть уж лучше пронесутся мимо. - Не бойся, поверну. - Когда будем от них шагах в десяти, цыган пусть соскользнет с носа лодки в воду. Цыганка тоже. И ты, пожалуй, Эва, но только в тот миг, когда я брошу порох. Они не должны знать, что здесь вода только по пояс. Пусть поплавают на здоровье! - Гергей потуже стянул платок, пустив в ход даже зубы. Потом продолжал: - Если огонь выбросит их из лодки, ты, Мекчеи, оставайся здесь с веслом. Мы с Янчи прыгнем в воду и вдвоем будем бить пловцов. Если они очень растеряются, пусть Мати захватит их лодку и рубит того, кто уцепится за нее. - А я? - спросил цыган. - Вы трое держите нашу лодку, чтобы Мекчеи не перевернулся. - Гергей наклонился к Эве и шепнул на ухо: - Спустись в воду с той стороны и подлезь под лодку, чтобы порох не обжег тебе лицо. Потом хватай второе весло и бей ближайшего турка. Весло все же длиннее сабли. Турки заметили, что расстояние между лодками сокращается, и торжествующими воплями выразили свою уверенность в победе. Когда между лодками оставалось шагов тридцать, Мекчеи опустил весло в воду. - Вода по пояс. - Стой! - скомандовал Гергей и поднялся со скамейки. - Шаркези, давай трут. - И он крикнул туркам: - Вам что надо? - Сейчас узнаешь! - ответили турки с язвительным смехом. Гергей передал трут и порох Эве, а сам снял с лодки доску, служившую сиденьем. В руках у турок сабли, в зубах кинжалы. В лодке настала напряженная тишина, только весла с громким плеском рассекали воду. Вот турки уже подплывают. Гергей кинул доску в воду навстречу турецкой лодке. Доска шлепнулась. Турка, сидевшего на веслах, обдало брызгами. Он перестал грести и обернулся посмотреть, что там упало в воду. Лодка сама подплыла ближе. Когда расстояние уменьшилось до пятнадцати шагов, Гергей поднес трут к пороху. Порох зашипел, разгораясь. Гергей подождал чуть-чуть и точным движением метнул порох прямо в лодку к туркам. Прилетевший огненный змей заставил турок отпрянуть. В следующий миг лодка превратилась в пылающий фонтан. С невероятным треском взвился трехсаженный язык пламени. - Эй вах! [Ой, горе мне!] Лодка перевернулась. Все шестеро турок попадали в воду. - Вперед! - крикнул Гергей, стоя по колено в воде. Но от вспыхнувшего пламени и у них замелькали искры перед глазами. Никто ничего не видел. Прошло некоторое время, пока Гергей различил первого турка. Тот как раз ударил по их лодке. От сильного толчка упал в воду Мекчеи. Гергей рубанул турка и почувствовал, что сабля его коснулась кости. - Бей их! - крикнул он. Друзья его, хотя и наполовину ослепленные, тоже яростно сражались. Когда к ним вернулось зрение, они увидели, что Мекчеи отчаянно борется в воде с плечистым турком. Гергей размахнулся и изо всех сил ударил турка по голове. Но у турка башка крепкая. Он повернулся и так стукнул Гергея по плечу, что едва не сбил его с ног. Тут Мекчеи вцепился в турка, схватив его за шею, погрузил в воду и держал до тех пор, пока тот не захлебнулся. 11 Однажды в майский послеобеденный час перед воротами Семибашенного замка появилось пять итальянцев: трое юношей в желтой бархатной одежде и две девушки в коротких юбках. Один из юношей и девушка держали в руках лютни, вторая девушка несла под мышкой бубен. Страж, стоявший в тени под воротами, дремал, приподнимая веки только тогда, когда возле него слышался топот солдатских башмаков. Но чужестранцев он все же заметил и взял пику наперевес. - Стой! - Мы итальянские певцы. Идем к господину коменданту. - Нельзя. - А нам нужно. - Нельзя. - Почему же нельзя? - Он переезжает. Человек шесть солдат стояли и сидели на корточках у стены. Старуха-цыганка гадала им, встряхивая в решете пестрые зерна фасоли. Одна из девушек - та, что была помоложе, - смело подошла к цыганке и окликнула ее: - Лалака! Стража не пускает нас. Пошли кого-нибудь к Вели-бею сказать, что мы ему подарок принесли. Цыганка дошла как раз до самого интересного места в своем гадании. Она разделила фасоль на пять кучек и залопотала солдату: - Вот теперь и показалось твое счастье! Да только я ничего не скажу, пока ты не пойдешь к Вели-бею и не доложишь, что пришли итальянцы, принесли ему подарок. Солдат даже раскраснелся от любопытства. Почесав в затылке, он встал и поспешно направился в замок. Не прошло и десяти минут, как он вернулся и подал знак итальянцам. - Идите за мной. Шагая впереди итальянцев, он повел их через сумрачный проход, потом через оранжерею, мимо мельницы с большим колесом и через огород, где на грядках зеленели кустики салата. Солдат сорвал вилок салата и тут же принялся уплетать его. Он угостил и девушек. - Ешьте. Хороший салат. Латук. Цыганка взяла листик и предложила своей подруге. - Спасибо, Черхан, не хочется. - Да ешь же! Вкусно. - Знаю, что вкусно, но только мы не привыкли его так есть. - А как же? С солью? - С солью и с жареными цыплятами. Один из итальянцев служил девушкам переводчиком. Но так как болтушки щебетали без умолку, а толмач иногда отворачивался, то одна из девушек то и дело окликала его: - Гергей, что сказала Черхан? - Сад был разбит между двумя высокими кирпичными стенами. Крепость была обнесена двойной стеной, а две средние башни были еще особо огорожены. - У всех башен тоже двойные стены, - объяснила Гергею цыганка. - Один стражник как-то рассказывал в корчме, что эти башни битком набиты золотом и серебром. Ему пришлось там полы подметать, и он заглянул в замочную скважину. - Потому и стережет их столько солдат, - заметил грустный Янчи. Юноша был взволнован больше всех: то краснел, то бледнел, беспокойно озирался, ко всему прислушивался. Они дошли до жилья Вели-бея. Здесь, возле крепостной стены, стоял лишь один этот дом да поставлены были в пятидесяти шагах друг от друга большие пушки. Возле пушек лежали горки ржавых ядер величиной с арбуз. Во дворе бея повсюду были раскиданы кованые сундуки и свернутые полотнища красного шатра. На дорожках, посыпанных гравием, даже на цветочных клумбах - везде разбросано было оружие, походная мебель и ковры. Видно, Вели-бей нисколько не заботился о своем преемнике. Десять - пятнадцать солдат укладывали сундуки. Бей стоял между ними, уплетая латук, - он ел салат, как коза ест траву, а вовсе не в качестве гарнира к жареным цыплятам. Кивнув итальянцам, он сел на колесо пушки, дуло которой смотрело за стену, и, продолжая жевать салат, весело спросил: - Ну, что вам нужно? Гергей выступил вперед. Держа шляпу в руке, он заговорил по-турецки: - Эфенди, мы итальянские певцы. Ночью рыбачили неподалеку от крепости. Видишь ли, господин, мы бедны, и вечерами нам приходится рыбачить. Но этой ночью мы поймали не только рыбу. Когда вытянули сеть, в ней что-то блеснуло. Посмотрели - а там прекрасная золотая тарелка... - Что за чертовщина! - Соблаговоли взглянуть. Видел ли ты что-нибудь прекраснее такого блюдечка? Гергей сунул руку за пазуху и вытащил золотую тарелочку, на донышке которой были вычеканены женские фигуры - резвящиеся наяды. - Машаллах! [возглас удивления] - пролепетал бей, вытаращив глаза от удовольствия. - Мы и сами такой красоты никогда не видели, - продолжал Гергей. - Вот и подумали: что же нам делать с тарелочкой? Продавать станем - скажут: украли, и тогда беды не оберешься. А не продадим - так к чему золотая тарелка людям, когда им есть нечего! Бей повертел тарелку, даже взвесил на руке. - Это не золото, а позолоченное серебро. - А такие произведения искусства всегда делают из серебра. - Но почему вы именно мне ее принесли? - Вот про это я и хотел рассказать, господин бей. Когда мы размышляли, что делать с тарелкой, нам пришло в голову, что здесь, в Семибашенном замке, заточен наш благодетель, один венгерский вельможа. В детстве мы вместе с младшим братом были у него рабами... Бей с улыбкой рассматривал тарелку. - И хорошо он с вами обходился? - Учил нас и любил, словно родных детей. Вот мы и подумали: попросим-ка у тебя разрешения спеть ему песню. - И ради этого принесли мне тарелку? - Да. Бей снова улыбнулся, глядя на тарелку, потом спрятал ее за пазуху. - А вы хорошо поете? Дайте-ка я послушаю вас. Пятеро итальянцев тут же встали в кружок, двое ударили по струнам лютни, и все вместе начали: Mamma, mamma, Ora muoio, ora muoio! Desio tal cosa, Che all orto ci sta. [Мама, мама, я умираю, я умираю! Я ужасно хочу того, что растет в саду (ит.)] У девушек голоса звучали точно скрипки, у Гергея и Янчи - как флейты, у Мекчеи - словно виолончель. Бей перестал жевать салат и весь обратился в слух. - Ангелы вы или джинны? - спросил он. Певцы вместо ответа завели веселую плясовую. Цыганка выскочила на середину и, потрясая бубном, завертелась, закружилась перед беем. Бей встал. - Смотрел бы я на вас три дня и три ночи, но завтра утром я должен отправиться в Венгрию. Поедемте со мной. Хотите - прямо отсюда поедем вместе, хотите - присоединяйтесь по дороге. Пока не покинете меня, всегда будете сыты, одеты и обуты. Денег вам дам. И при мне не будете знать никаких забот. Итальянцы нерешительно переглянулись. - Господин, - ответил Гергей, - мы должны друг с другом посоветоваться. А прежде ты разреши то, о чем мы тебя просили. - Охотно. Но к кому же вы проситесь? - К господину Балинту Тереку. Бей развел руками. - К Тереку? Это трудно. Он сейчас в стофунтовых. - Что это такое - стофунтовые? Бей досадливо махнул рукой. - Он грубо обошелся с главным муфтием... И все-таки бей выполнил просьбу итальянцев: поручил их одному солдату. - Вынесите господина Балинта во двор. Итальянцы споют ему. Захочет он послушать или нет, вы все-таки вынесите. Открылись ворота внутреннего двора крепости. Двор этот был чуть побольше Эржебетской площади в Пеште. По-прежнему сидели под платаном шахматисты, тут же Морэ скучал позади игроков да позевывали несколько хорватских и албанских господ. Они даже на шахматы не смотрели, но так как человек, подобно муравьям, гусям или овцам, не любит жить в одиночестве, они тоже сидели вместе со всеми. Майлад устроился на походном стуле у решетчатой двери темницы - чтобы откликнуться, если господин Балинт скажет что-нибудь. Но за долгие годы заточения они уже обо всем переговорили, и больше им говорить было не о чем. Только иногда тот или другой спрашивал: - О чем ты думаешь? Итальянцев не пропустили в ворота, пока не доставили во двор господина Балинта. Его вывели из-за железной решетки. Чтобы он мог идти, двое солдат несли его кандалы. Выставили на середину двора топорный деревянный стул и подвели к нему Терека. Здесь старику дозволили присесть. Да он все равно не мог бы сдвинуться с места - кандалы были толщиной в руку. Так он и сидел, не зная, зачем его посадили тут. Он был в летней холщовой одежде. Шапки на голове у него не было, густая грива седых волос отросла до плеч. Кандалы, по пятьдесят фунтов весом, оттягивали руки, и они бессильно повисли вдоль стула. Старческие, ослабевшие руки уже не могли поднять такой тяжести. Лицо у Терека стало землистым, как у человека, которого сняли с виселицы. - Можете войти! - солдат подал знак певцам. Они вошли в ворота. Встали в ряд шагах в пяти от Балинта Терека. Узник взирал на них равнодушно и устало: "Как попали сюда эти незнакомцы?" Шахматисты прекратили игру. Что это? Какое великолепное развлечение: итальянские певцы в Семибашенном замке! Все встали за спиной Балинта Терека и ждали песен, а больше всего плясок девушек. - Та, что помоложе, не итальянка, - высказал предположение персидский принц. - Цыганку признаешь из сотни девушек, - ответил Майлад. - А остальные - итальянцы. Случайно все они были смугловаты. Мекчеи был самым плечистым, Гергей - самый стройным, Янчи - самым черноглазым. Эву выкрасили ореховым маслом. На голове у нее, как и у остальных, был красный фригийский колпак. Итальянцы остановились как вкопанные. - Да пойте же! - подбодрил их солдат. Но певцы стояли бледные и растерянные. По лицу самого молодого покатились слезы. За ним заплакал и другой. - Пойте, чертовы скоморохи! - понукал их нетерпеливый турок. Но самый молодой из певцов покачнулся и рухнул к ногам закованного узника, обнял его ноги. - Отец! Родимый мой!.. 12 На расстоянии полета стрелы от Еди-кулы, позади армянской больницы, одиноко стоит захудалая корчма. В давние времена, когда Константинополь еще назывался Византией, это был, вероятно, загородный дом, красивая мраморная вилла. Но, увы, время и землетрясения сокрушают даже мраморные плиты, обламывают алебастровые балюстрады террас и каменные цветы на наличниках окон, разрушают лестницы, а ветер заносит в трещины колонн семена сорных трав. Вилла превратилась в кабачок. Навещали этот кабачок самые разношерстные посетители. Хозяин - звали его Мильциад - пополнял свои доходы скупкой краденого. Мильциад и снабдил наших путников итальянской одеждой, предоставил им кров и продал за хорошие деньги позолоченную тарелку. Так как представление в Еди-куле окончилось неудачей, артисты чуть не попали в беду. Солдат тут же доложил бею, что итальянцы, очевидно, родственники узника, так как плачут возле него. Но бею было уже не до Еди-кулы. Все его мысли были заняты венгерским округом (по-турецки - вилайетом), куда его посылали. В Еди-куле он и сам, в сущности, был узником: жил в крепостных стенах и только раз в год имел право выйти на молебен в храм Айя-София. - Осел! - выругал он солдата. - Итальянцы были рабами того господина, а сейчас они мои рабы! Бей как раз укладывал в сундук свою красивую порфировую чернильницу. Он вынул из нее тростниковое перо, обмакнул его в губку с чернилами и, написав на листочке пергамента величиной с ладонь несколько строк, протянул его обомлевшему солдату. - На! Передай итальянцам и выведи их за ворота. Смотри, чтобы их никто не тронул. Гергей тут же прочел бумажку, как только ему сунули ее в руки. В ней значилось: "Предъявители сего, пять итальянских певцов, состоят в моей дружине. Настоящий темесюк [записка] выдан мною для того, чтобы их никто не трогал, когда они не находятся при мне. Вели-бей". Гергей с радостью спрятал листок. Потом взглянул на солдата. Где он видел эту физиономию и эти круглые, как у сыча, глаза? Где? Наконец вспомнил, что накануне вечером солдат пил у грека вместе с разными поденщиками и корабельщиками. По багровому носу турка сразу было видно, что на судилище Мохамеда он неизбежно попадет в число грешников. - Ты тоже поедешь с беем? - спросил Гергей, когда они выходили из ворот, и сунул солдату в руку серебряный талер. - Нет, - ответил солдат, сразу повеселев. - Велибей берет с собой только подкопщиков и дэли. У нас начальником с завтрашнего дня будет Измаил-бей. - Он еще не переехал сюда? - Нет. Пока еще живет вон в том доме, увитом диким виноградом. И солдат указал на домик, притулившийся у старинной византийской крепостной стены. Очевидно, он и выстроен был из ее камней. Вечером сыч уже пропивал у грека свой серебряный талер. Наши юноши в это время ужинали в опрятной комнате, облицованной мрамором. Они ели плов с бараниной и совещались, вернуться ли им на родину вместе с беем или одним. Грозная опасность ходила за ними по пятам - это было несомненно. Еще более несомненно было, что освободить Балинта Терека им не удастся. - Надо вернуться вместе с беем, - сказал Гергей. - Так будет разумнее всего. - Я петь этому турку не стану, - проворчал Мекчеи. - Пусть ему гром гремучий поет! - Что ж, притворись, будто ты охрип, - сказал Гергей, передернув плечами. - А почему бы нам не петь для него? Пословица и то гласит: "На чьей телеге едешь - того и песню поешь". - А если дома узнают, что мы развлекали турка? - Ну и что же? В Туретчине мы ему поем, а в Венгрии он у нас попляшет. Янчи не вмешивался в разговор - он безмолвно смотрел вдаль глазами, полными слез. Гергей положил ему руку на плечо. - Не плачь, Янчика. Не век же отцу носить эти тяжелые кандалы! Когда-нибудь снимут их. - Я не мог даже поговорить с отцом. Он успел только спросить про брата. Я сказал, что Ферко остался дома - на тот случай, если я погибну в пути. Чтобы у матери остался хоть один сын. Все глядели на юношу с молчаливым участием. - Но что я за дурак! - воскликнул Янчи, содрогнувшись. - Прокрался к нему, переодевшись бродячим скоморохом! А ведь я мог бы навестить его обычным путем. Теперь, после всего случившегося, уже не пойдешь. Сразу узнают, что мы не итальянские певцы. И тогда не спасет даже охранная грамота бея. Хоть бы деньги я ему передал! Цыганка взяла опустевшее блюдо и вынесла его. В комнату заглянула луна, затмив огонек светильника. - Можно сделать еще одну попытку, - сказал Гергей. - Деньги у нас целы. У тебя, Янчи, тысяча золотых, у меня триста. А тех денег, что у Мекчеи, нам хватит на дорогу домой. У Эвы тоже есть деньги. Цыганка вернулась. - Пойдите взгляните на турецкого сыча, - сказала она. - Так пьян, что даже со стула свалился. Шаркези пьет за его счет, но еще не напился. Они играют с Мати в кости. Но, заметив, что друзьям не до смеха, девушка умолкла. Села на циновку вместе с остальными и, подперев рукой подбородок, уставилась на Эву. - Новый бей, - продолжал Гергей, - наверняка позарится на деньги. Такой же, поди, взяточник, как и все другие. Может быть, он подсобит нам чем-нибудь? Деньги, говорят, отмычка ко всем замкам. - Я отдам все, что у меня есть! - радостно встрепенулся Янчи. - Жизнь свою и то бы отдал! - Что ж, отважимся на последнюю попытку. - Как же ты ночью попадешь к бею? - Он велит тебя схватить, - сказал Мекчеи. - Выслушает тебя, деньги возьмет и тебя заберет в придачу к деньгам. Гергей улыбнулся. - Не такой я дурак. Не в своем же обличий пойду к нему. - А как же? - Переоденусь турецким солдатом. Янчи схватил Гергея за руку. - Ты хочешь это сделать, Гергей? Готов сделать? - Сейчас же и сделаю. - Гергей встал и кликнул корчмаря Мильциада. - Хозяин, - сказал он, - мне нужна турецкая солдатская одежда. Такая, какую носят солдаты Семибашенного замка. Грек потеребил свою лохматую черную бороду. Он уже привык к тому, что его постояльцы все время меняют одежду, но привык и получать от них каждый день по два, по три золотых. Черт с ними, грабители они или воры, главное - платят хорошо. Он даже предложил им жить в подземном зале. - А вот такой одежи у меня как раз и нет, - улыбнулся корчмарь, прищурив глаза. - Но есть тут один пьяный турок, с него можно снять и плащ и тюрбан. - Что ж, и это сойдет. Только мне еще и борода нужна. - Этого добра у меня вволю. - Но мне нужна именно такая борода, как у твоего пьяного солдата. - И такая найдется. Грек вышел, и не прошло пяти минут, как он принес самые разнообразные фальшивые бороды, черную шерсть и клей. - Приклеить? - Приклей. Сделай мне такую же физиономию, как у того турка. Гергей сел. Мильциад приступил к делу, беседуя за работой со своим постояльцем. - Ты знаком с новым беем, который будет служить в Семибашенном замке? - спросил Гергей. - Конечно, знаком, - махнув рукой, ответил грек. - Он был топчу. - А что ты знаешь о нем? - Глуп как пень. Одну воду пьет. Оттого у него и мозги раскисли. Он даже писать не умеет. - Другие офицеры тоже не умеют, разве что читают, и то с грехом пополам. - Измаил-бей спесив, как султанский конь, хотя и тот, верно, ученее его. Но если бей увидит кого-нибудь повыше себя, так уж кланяется до земли, как тростинка на ветру. - Он уже бывал в походах? - В прошлом году ходил вместе с султаном. Под Эстергомом ему даже палок всыпали. - Стало быть, он трус? - Потому и сунули его сюда. Трус и дурак. Да и что хорошего ждать от человека, который пьет только воду! Гергей водил головой налево и направо. Клей был очень неприятен ему. Борода так изменила его, что Мекчеи смеялся до упаду, увидев своего друга в одежде турка. Грек принес тюрбан, кончар и плащ. - Аллаха эманет олсун! [Да хранит вас аллах!] - шутливо кланялся Гергей. Всем хотелось проводить его, но он позволил пойти только Янчи и Мекчеи. Янчи передал ему по дороге свое золото. Вдруг Гергею пришло что-то на ум, и он отослал Янчи обратно, оставив с собой одного Мекчеи. - Ты тоже следуй за мной, только издали, - сказал он ему. - Чтобы никто и не подумал, будто мы знакомы. Не прошло и получаса, как Гергей стоял перед домом Измаил-бея. Он возвестил о себе, ударив в медную тарелку, висевшую у ворот. В глазке ворот появилось старческое, пухлое лицо евнуха, похожего на каплуна. - Чего тебе? - Сейчас же пошли бея в Еди-кулу. Там беда! Пухлая физиономия исчезла. Гергей отошел, зная, что старик появится снова. Он смекнул, что, не застав никого у дверей, старику некому будет передать вопросы бея. Повертится, поворчит, но в конце концов вылезет за ворота. Потом вынужден будет вернуться к бею и сказать ему, что солдат уже ушел. Тогда бей сам направится в Семибашенный замок. Гергей, будто прогуливаясь, направился в сторону Еди-кулы. У Адрианопольских ворот - так назывались северные ворота замка - он остановился. Ворота были заперты. Возле них, примостившись на камне, спал стражник. Над головой его горел фонарь, свисавший с железной балки, выступавшей из стены. Кругом тишина и запах пшеницы. Должно быть, возили пшеницу на мельницу и продрался один из мешков. Мекчеи следовал за Гергеем в тридцати - сорока шагах, и когда Гергей остановился, он тоже стал. Быть может, Гергей для того и задержался под фонарем, чтобы Мекчеи увидел его. Минуты тянулись бесконечно. Гергей клял в душе турецкое время за то, что оно ползет так медленно. А так как человек, словно букашка, во тьме всегда обращается к свету, то и Гергей взглянул на фонарь. - Ей-богу, я поседею раньше, чем вылезет этот бей! - пробормотал он с нетерпением. Бедный, добрый герой, милая, прекрасная звезда венгерской славы, не суждено тебе дожить до седых волос в этой земной юдоли! Как переменился бы ты в лице, если бы небесная рука откинула завесу грядущего и в зеркале его ты увидел бы себя как раз на этом месте - узником, закованным в цепи, да увидел бы, как турецкий палач вяжет веревку петлей и, готовясь повесить тебя, накидывает ее на ржавую перекладину, где висит у ворот фонарь! В тишине улицы хлопнули двери. Гергей вздрогнул и поспешно направился в ту сторону, откуда донесся стук. По улице шел бей. Он шел один, закутавшись в плащ. На голове его белела высокая чалма. Гергей остановился на миг, прислушался, не идет ли кто-нибудь с беем. Но с беем не было никого. Тогда Гергей поспешил навстречу турку. - Добрый вечер, господин бей! - сказал он, отдав честь по-турецки. - Тебя вызвал не Вели-бей - я выманил тебя по важному делу. Бей отпрянул, схватился за саблю. - А ты кто такой? Гергей тоже взялся за саблю, вытащил ее из ножен и протянул рукоятью бею. - Возьми, если ты боишься меня. Бей вложил свою саблю в ножны. То же сделал и Гергей. - Я несу тебе больше приятного, чем ты думаешь, - сказал Гергей. Он вытащил из внутреннего кармана плаща мешочек с деньгами и позвенел золотом. - Прими в качестве вступления. Бей подержал на ладони тяжелый мешочек, потом вернул его. - Сперва я должен знать, кто ты такой и что тебе нужно. Бей вошел в полосу тени, падавшей от дома. Там смутно белела каменная скамья. Турок присел на нее и внимательно посмотрел в лицо Гергею. Гергей тоже сел на скамью. Скрестив руки на груди и почесывая колючую фальшивую бороду на подбородке, он заговорил тихо и вкрадчиво: - Зовут меня Сто Тысяч Золотом. Думаю, имя достаточно благозвучное... Бей улыбнулся. - Уж не прозвище ли это? - Ты можешь это вскоре установить. А тебя зовут Бедняк, хотя ты, бесспорно, удалец. Всем известно, что ты участвовал в победоносном походе на Венгрию... - Вижу, что ты знаешь меня. - Так вот, для скорости отбросим всякие обиняки. С завтрашнего утра ты будешь комендантом Еди-кулы - иными словами, тоже будешь узником, только узником за плату. Лишь один раз в году разрешат тебе выходить в город. И если аллах ниспошлет тебе долголетие, ты за всю свою жизнь только двадцать или тридцать раз увидишь Константинополь. Будешь сидеть в крепости, растолстеешь, как Вели-бей... - Дальше. - От тебя зависит избрать себе лучшую и вольную жизнь. - Слушаю тебя. - В Еди-куле заточен один узник, богатейший венгерский вельможа Балинт Терек... - Ты хочешь освободить его? - Я этого не говорил. Но, допустим, хочу. - Слушаю тебя. - Ты приведешь с собой нескольких новых солдат, пусть это будут твои слуги. Что, если б завтра вечером ты вывел господина Балинта из крепости под тем предлогом, будто его зовет султан? - После заката солнца даже коменданту не разрешается выходить из крепости. - По приказу султана разрешается. Ну, скажем, Балинт выйдет днем вместе с тобой и двумя солдатами. Улицы здесь безлюдны. Солдат ты отошлешь обратно, и дальше вы пойдете вдвоем с Балинтом. Но вместо того чтобы направиться к сералю, ты поведешь названного узника на корабль, который станет в гавани под оранжевым флагом. Не исключено, что это будет фелюга для перевозки пшеницы, барка или даже обыкновенная лодка. Их не так-то много стоит в этих местах. Вот я и говорю: в крайнем случае вы перемените одежду, плащи и оба взойдете на корабль. - Вот и все? - Нет, не совсем. Как только корабль отчалит, тебе отсчитывают в руки триста золотых, говоря по-турецки - три тысячи курушей, или пиастров. Потом водой или сушей мы поедем в Текирдаг. Там тебя будет поджидать человек с добрыми конями и пятьюстами золотых. Это еще пять тысяч курушей. Мы поедем в Афины, оттуда в Италию, как только вступим на итальянский берег, тебе отсчитают еще пятьсот золотых. - Тысяча триста. - Пока - да. Это, кажется, твое жалованье за десять лет. Но это, разумеется, не все. Подумай сам: неужели человек, владеющий Дебреценом, Сигетваром и Вайда-Хунядом, управляющий королевским имением и почти всей Задунайщиной, - неужели он не даст тебе с легкостью хотя бы и девяносто девять тысяч золотых, даже если ему пришлось бы расстаться для этого с половиной своего состояния! - А если я не увижу и первой тысячи? - Хочешь, я сейчас ее отдам тебе? Бей задумчиво смотрел в темноту. Гергей пожал плечами. - Если увидишь, что мы обманываем тебя - хотя, думаю, венгра-обманщика ты никогда еще не встречал, - у тебя всегда хватит времени обвинить Балинта Терека в попытке бежать из крепости и заявить, что ты один погнался за ним и поймал на корабле. Приведешь его обратно с корабля или с суши - тебе все равно поверят, ибо ты его привел. Бей задумался. - Хорошо, - сказал он наконец. - Пусть завтра, за час до заката, в заливе стоит корабль с оранжевым флагом на расстоянии полета стрелы от Семибашенного замка. Жди меня на берегу. Как я узнаю тебя? - Присмотрись ко мне хорошенько при свете луны. Если завтра не признаешь по лицу, то по тюрбану узнаешь. На мне будет желтый, как сера, тюрбан. - За час до захода солнца. - Ровно в одиннадцать часов, - ответил Гергей. По турецкому времени заход солнца бывает в двенадцать часов. Было уже за полночь, когда Гергей и Мекчеи вернулись. - Сыч еще здесь? - спросил Гергей, входя в корчму. - Спит, - ответил Мильциад. - Ты можешь сделать так, чтобы он проспал завтра часов до одиннадцати? - Могу, - ответил корчмарь. Он взял стакан, налил в него воды, насыпал какого-то порошка. Порошок растворился, как соль. Потом корчмарь принялся трясти турка. - Эй, Байгук! Не пора ли домой? Турок поднял голову, посмотрел вокруг мутными глазами и зевнул. - На, выпей воды и ступай восвояси. Турок даже не взглянул на стакан, только протянул руку. Он залпом выпил воду и уставился глазами в одну точку. Попытался подняться, но опять свалился. Гергей сунул корчмарю в руку пять золотых. - Можешь быть совершенно спокоен, - подмигнул Мильциад. - Этот молодец не сдвинется отсюда хоть до завтрашней ночи. 13 Нанять судно было легко. Они выбрали в Золотом Роге четырехвесельную греческую фелюгу, зафрахтовав ее до самого Текирдага, который был в двадцати четырех часах пути от Константинополя. Корабельщику принесли оранжевый флаг и дали в задаток два золотых. Вскоре после обеда лодка уже стояла там, куда ее привел Гергей. Флаг подняли за два часа до заката. Гергей побежал в корчму. Турка разбудили и сказали, что бей велел ему пойти и встать на берегу у корабля, поднявшего оранжевый флаг. У турка все еще не прошел дурман. Шаркези пришлось проводить его. И бедняга, шатаясь, поплелся в своем желтом тюрбане. Он не мог сообразить, утро ли, вечер ли, и запомнил только одно: бей велел ему подойти к какому-то судну на берегу. Гергей и его друзья шли все порознь, на большом расстоянии от него. Если бей принял предложение, они сразу вслед за ним вступят на корабль. Если же бей не посмеет или не захочет действовать с ними заодно, пусть сам договаривается с земляком в желтом тюрбане. Самым важным вопросом было: приведет ли Измаил-бей на берег Балинта Терека? Выяснить это поручили Черхан. От девушки скрыли, что готовится побег, - сказали только, что Балинта Терека ведут к султану, а им хочется еще раз увидеть своего господина. Сговорились так: Черхан будет стоять на углу, и если заметит бея, двух солдат и господина Балинта, то потянется к ветке дикого винограда, будто хочет сорвать листик. Увидев это, Мекчеи, которого поставят примерно за тысячу шагов от нее, подаст знак товарищам. Они же, в свою очередь, будут ходить в тысяче шагов от берега. Гергей оденется дервишем, Эва - цыганкой, Янчи - персидским купцом, Мати - курдом, продавцом бубликов, Мекчеи - торговцем рыбой. Эва сидела на корточках рядом с Мати и ела бублик. Точно в назначенное время Мекчеи поднял на голову деревянный лоток с рыбой и направился к берегу. Это был условный знак. Янчи побледнел. Слезы радости навернулись ему на глаза. Гергей разрумянился, вся кровь хлынула ему в лицо. Все направились к берегу. Шли в ста - двухстах шагах друг от друга. Лодка стояла в гавани. Ветер весело трепал оранжевый флаг. Сидевший у руля хозяин фелюги - молодой грек, торговец луком, - подсчитывал дневную выручку. Турок, похожий на сыча, стоял на берегу и тупым взглядом смотрел на фелюгу. На голове у него высился желтый тюрбан. Позади турка сидел на берегу Шаркези и мыл ноги в зеленой морской воде. - Идет! - пролепетал Янчи, торопливо проходя мимо Гергея. - Господи, помоги! У него дрожали ноги. Гергей оглянулся. Он увидел, как медленным шагом приближается бей вместе с седовласым венгром. Позади них идут два солдата в белых тюрбанах, оба вооружены пиками. Бей обернулся и что-то сказал солдатам. Те повернули обратно, к Семибашенному замку. Янчи быстрым шагом направился к фелюге, но когда он проходил мимо Гергея, тот схватил его за плащ. - Не спеши! Бей вместе с Балинтом Тереком спокойно спускался вниз по берегу. Они прошли мимо курда - продавца бубликов, не обратив внимания ни на него, ни на сидевшую подле него цыганку. По лицу Балинта Терека было видно, что он изумлен и не наглядится на вольный мир. Измаил-бей шел веселый, без умолку болтал. Они обошли лежавшую на дороге собаку и