Но Казанова сказал, что оракул останется нем, если она не поцелует его столько же, сколько и отца. Она с охотой согласилась. "Счастливое время", вздыхает старый Казанова. Наконец, с помощью пирамиды они узнали, что конверт упал в щель на пятой ступеньке входной лестницы. Они пошли туда. Господин Хопе показал щель, через которую он мог упасть, зажег свечу и достал конверт между бочками. Открыв его, он показал Казанове сорок тысячефунтовых банкнот. Два он дал дочери, а два заставил принять Казанову, который отдал их на хранение Эстер. Они радостно поднялись и говорили только об оракуле. Хопе обещал помочь выручить двадцать миллионов, он и Эстер пригласили пожить у них. Когда Хопе ушел в кабинет, он просил Эстер о поцелуе. "Вы любите меня? Найдите подходящий момент, чтобы посвататься. Можете не страшиться отказа." Хопе хотел назавтра купить на бирже судно за триста тысяч гульденов. Казанова спросил оракула. Какой сюрприз! Он сам задал вопрос, сам построил пирамиду, радуясь, какую колоссальную глупость он может предотвратить. Эстер легко могла перевести ответ в слова и сделала это. Ответ гласил: вы не должны ни бояться, ни медлить. Раскаянье было весьма болезненным. Хопе обнял Эстер и обещал Казанове десять процентов дохода. На другой день он перебрался к Хопе. Эстер овладела им полностью. Но у нее были принципы, а у него нет, он шел от честной неудовлетворенной любви. Четыре-пять дней спустя Хопе от своего имени и от имени семи других купцов предложил за его двадцать миллионов франков в акциях десять миллионов франков наличными и семь миллионов в бумагах, дающих пять-шесть процентов, со скидкой в один процент за посредничество, кроме того отказ от миллиона двухсот тысяч гульденов, которые французская Индийская компания должна Голландской Индийской компании. Господин де Булонь призвал его вернуться в Париж, если он не заимеет лучших предложений. Он тотчас бы поехал в Париж, но представился случай быть пророком против своей воли: на бирже узнали, что судно, купленное господином Хопе за триста тысяч гульденов, пришло в Мадрид. Хопе тотчас застраховал на небольшую сумму его плавание от Мадейры до Текселя. Казанова уже мог распоряжаться своими десятью процентами дохода. "Теперь", сказал ему Хопе, "вы достаточно богаты, чтобы сравняться с нами, и благодаря своей каббале, вы в несколько лет будете еще богаче. Я стану вашим агентом, мой друг, вашим пайщиком, а вы станете моим сыном, если моя дочь захочет этого и вам понравится." Эстер сияла от счастья. Но непреодолимое сопротивление любому браку заставило его надолго замолчать, наконец он высказал благодарность и любовь, только вначале он должен быть в Париже из-за своих правительственных дел, после возвращения в Амстердам его судьба решится. Этот длинный доклад понравился всем: Хопе, его дочери и Казанове. Через восемь дней Хопе предъявил ультиматум: Франция теряет девять процентов, Казанова свои комиссионные. Казанова написал д'Аффри и Шуазелю, что он не может заработать на таких условиях, и его издержки тотчас должен компенсировать Версаль. Он проводил все дни с Эстер, каждый день все влюбленнее и несчастнее. Она любила его, но больше из принципа, чем из темперамента, и позволяла лишь то, что ничего не значит: поцелуи. Желание приводила его в ярость. Как все так называемые порядочные девушки, она говорила, что он конечно не женится, если она до того даст ему счастье. Как жена она будет принадлежать ему полностью. Наверное, у него есть сентиментальные связи в Париже. Он признался в этом, желая потерять все, лишь бы добиться ее. Он лгал. Он не мог представить свою жизнь в Голландии. Через десять-двенадцать дней д'Аффри написал, что он должен быть готов продать королевскую движимость частями за восемнадцать миллионов двести тысяч франков. Наступил час расставания. Эстер дала ему легко доставшиеся: двести фунтов стерлингов, пятьдесят сорочек, пятьдесят платков, вексель отца в сто тысяч гульденов на парижский банк и расписку на двести тысяч гульденов, которые он мог занять у банка. Не любовь к Манон Балетти, говорит он, а глупое, смешное тщеславие блистать в Париже побудило его покинуть Голландию. Через пятнадцать месяцев после Свинцовых Крыш он все еще не изменился. Некоторые моральные болезни так же неизлечимы, как и физические. Он поклялся Эстер вернуться к концу года. В Гааге он завершил дело с послом и обедал с Терезой, которая в Роттердаме должна была передать ему сына. Он купил у Боаса бриллиантов и камней на сорок тысяч гульденов. Он любил драгоценности и при случае торговал ими. В Париже он снял роскошное жилище на улице Монторгейль и разыскал Берниса, который отправил его в Версаль к Шуазелю и Булоню. Он совершил чудо, пусть они удивятся и отстанут от него. Шуазелю он может сказать, что Бернис посылает паспорт Вольтеру, которого король делает своим камергером. Вместо Версаля Казанова вначале направился к госпоже д'Урфе. Ее гений уже предсказал его появление. Она задрожала от радости при новости, что он привез из Голландии двенадцатилетнего мальчика, которого хочет отдать в лучшую школу Парижа. "Кто он? Как его зовут? Я должна его видеть! Почему вы не взяли его с собой? Он говорит по-французски?" Казанова хотел привести его послезавтра. В Итальянской Комедии он нашел Сильвию с Манон в их ложе. На поздравление Сильвии он сказал, что работал в Голландии для Манон. Манон опустила глаза. В одной из лож амфитеатра но увидел госпожу К.Ц.В. с семейством. Она была гречанкой, вдовой англичанина, от которого имела шестерых детей. По ее настоянию он незадолго до смерти принял католичество, чтобы спасти свою душу, тогда как она и ее дети вскоре после его смерти, стали прихожанами англиканской церкви, чтобы спасти наследство в сорок тысяч фунтов стерлингов. Пять лет назад в Падуе Казанова был влюблен в старшую дочь, когда они вместе играли комедию в любительском театре. Несколько месяцев спустя госпожа К.Ц.В. отказала ему в Венеции от дома. Но он в то время был занят К.К., М.М. и девушкой К.Ц.В., которой было лишь пятнадцать лет и которая была совершенной красавицей, прекрасно сложенной, ученицей Альгаротти, камергера Фридриха II Прусского. Густав Гугитц и Шарль Самаран доказали, что под инициалами К.Ц.В. скрывалась Джустиниана Винн, позже ставшая графиней Орсини-Йозенберг, женой австрийского посла в Венеции. Она родилась в Венеции в 1736 году, как дочь Анны Гаццини и сэра Ричарда Винна, который женился на Гаццини только три года спустя. Джустиниана сразу узнала его, ее мать махнула ему веером, он подошел к ним, они пригласили посетить их в отеле Бретань (как пишет Казанова, или отель Голландия, следуя письму Джустинианы к Меммо). Джустиниана в двадцать лет была очень хороша. Его любовь проснулась одним ударом. Он предложил ей свои услуги. Джустиниана знала о его богатстве из его письма к Андреа Меммо на шестнадцати страницах. "Мы очень рады", сказала она, "потому что всегда любили вас." В это момент пришел господин Ла Попиньер, генеральный арендатор, который в своем замке "Зверинец Пасси" принимал эстетов, финансистов, актеров, музыкантов и прекрасных женщин, а также имел частный оркестр, дирижером которого был Рамо. Он сказал, что Казанова устроил хаос на парижской бирже. На обед Казанова пришел к Сильвии, где был встречен радостно, как родственник. Ему казалось, что их верной дружбе он обязан всей своей удачей. Он подарил ей бриллиантовые сережки за пятнадцать тысяч франков, которые она сразу передарила Манон. Марио он дал золотую трубку, своему другу Балетти табакерку с эмалью, часы с боем младшему брату, которого он очень любил. Луи Йозеф Балетти стал танцмейстером в Карлшуле в Вюртемберге, где учил танцам Шиллера. (Два его письма из Людвигсбурга найдено в Дуксе). Шуазель спросил Казанову, не захочет ли он вести переговоры о новом займе под четыре процента, а когда Казанова спросил о своей выгоде, то сказал, весь мир говорит, что он заработал двести тысяч гульденов. "Полмиллиона франков были бы неплохим началом, но речь не об этом. Я говорю о своем праве на комиссионные." Но господин де Булонь лишь иронически смеялся над требованием Казановы в сто тысяч гульденов. Известно, что у Казановы триста тысяч гульденов в векселях на предъявителя. Казанова пошел в небольшие покои, где маркиза де Помпадур проводила балетные пробы. Она его сразу увидела, поздоровалась и сказала, что он удачливый посредник, господа "там внизу" не знают ничего достойного. Она все еще помнила его слова в театре Фонтенбло, сказанные восемь лет назад. Бернис советовал и далее совершать хорошие сделки для правительства, и сказал, что Ла Поплиньер женится на мисс Винн. Дома оказалось, что его новый воспитанник исчез: его забрала благородная дама, он понял, что это была госпожа д'Урфе. Он посетил семейство Винн. Джустиниана за час заняла в его сердце место Эстер, но "только потому Эстер отсутствовала." Склонность к Манон Балетти не могла удержать его, чтобы не влюбиться в другую. "В сердце соблазнителя любовь умирает, если не получает питания, это разновидность чахотки", признается Казанова. В самом деле, в Дуксе найдено письмо сводницы Брюне тех же лет, которая предлагает ему недавно привезенных в Париж молодых девушек. Маленького Йозефа он нашел в руках госпожи д'Урфе. Она позволила ему спать с собой, но сразу откажется от этого удовольствия, если он будет непослушным. Казанова нашел это превосходным, мальчишка сильно покраснел. Позже пришел Сен-Жермен и сел за стол, не есть, а говорить. Он рассказывал невероятные вещи, всегда являясь очевидцем или героем своих историй. Казанова в голос засмеялся, когда Сен-Жермен рассказал, как обедал с отцами города Триента. Казанова говорит в мемуарах, что временами перенимал эту технику Сен-Жермена. Госпожа д'Урфе рассказала Казанове, что будет ждать созревания Йозефа, когда она наверное возродиться в Йозефе. Она отдала его в аристократическую школу, где были ее племянники, и дала ему имя графа Аранда. Тиретта посетил Казанову в красивой карете, графиня Монмартель напрасно предлагала ему свои прелести и богатства в приданое, если он на ней женится. Казанова снял сельский домик за Мадлен, называвшийся "Пти Полонь", Маленькая Польша. Он стоял на небольшом холме, рядом с королевской охотой, позади садов герцога Грамона. Там были два сада, простиравшиеся террасообразно, три большие комнаты, широкая конюшня, прекрасный подвал, баня, чудесная кухня. Владелец Маленькой Польши звался "королем масла", причем так и подписывался, потому что Людовик XV однажды останавливался у него и хвалил его масло. Он оставил Казанове превосходную кухарку, "жемчужину" мадам Сен-Жан. Казанова приобрел доброго кучера, две красивые коляски, пять лошадей, конюха и двух лакеев. Тогда же через графа д'Эргвиля он познакомился с графиней дю Румен. Она была скорее мила, чем красива, царственно сложена, ее любили за кротость, искренность и любезность к друзьям. Она запрашивала оракула Казановы гораздо чаще госпожи д'Урфе. Казанова любил ее, но не отваживался на объяснение. Когда венецианец Реццонико стал папой Клементом XI, он дал Бернису сан кардинала. Людовик XV дал Бернису берет и двумя днями позже выслал в Суассон. Такова дружба королей. Казанова потерял своего лучшего покровителя. У госпожи д'Урфе тогда появилось желание познакомится с Жан Жаком Руссо. Она посетила его с Казановой в Монморенси под предлогом дать ему ноты для копирования, что он делал превосходно. Ему платили вдвое другого копииста, но он гарантировал безошибочную работу. На это он тогда жил. "Мы нашли человека", пишет Казанова, "простого и скромного вида, говорившего разумно, но в общем не выделявшегося ни как личность, ни духом. Руссо показался нам любезным человеком, но, тем не менее, не обладавшим изысканной вежливостью хорошего общества, поэтому госпожа д'Урфе нашла его неотесанным. Мы видели также женщину, с которой он жил, на виду у которой мы говорили. Но она едва бросила на нас взгляд. Когда мы ушли, удивительное поведение философа стало веселой темой наших разговоров." С некоторого времени различные спекуляции духа занимали Казанову, словно против его воли. Этот типичный прожектер восемнадцатого столетия хотел ради разнообразия вложить собственные деньги в большой проект, а именно основать фабрику, печатающую шелковую материю с красивыми рисунками, которую получали в Лионе лишь медленным и трудным методом ткачества. Он надеялся дешевыми ценами добиться большого торгового оборота. Он обладал всеми необходимыми химическими знаниями и достаточными средствами, чтобы достичь предпринимательского успеха. Со знанием дела он следовал схожим экспериментам Сен-Жермена и посетил знаменитую мануфактуру в Аббевиле. Он связался с одним из технических и коммерческих специалистов, которого сделал директором фабрики. Он сообщил проект принцу Конти, который воодушевился и обещал как свою защиту, так и все желательные налоговые скидки. Это имело решающее значение. В округе дю Тампль он снял большой красивый дом за тысячу талеров в год. Enclos du Tample был известным убежищем злостных должников, которые при некоторых условиях могли жить здесь нетревожимые юстицией, это было "привилегированное местечко". Торговцы были там свободны от всех сборов в пользу своих товариществ и ремесленников и поэтому теснились в лавках. Весь Париж шел сюда, чтобы купить подешевле и достать товары, которые из-за запретов на ввоз или других препятствий негде было больше взять. Принц Конти, который жил там в качестве великого приора Франции, был судьей этого округа, он был также любителем удовольствий. Дом Казановы состоял из большого зала для работниц, помещения склада, множества спален для служащих и красивых жилых комнат для них же. Он определил на службу врача, взяв его управляющим складом, который переехал со всем семейством. Он нанял четырех слуг, служанку, вахтера и бухгалтера, смотревшего за двумя писцами. Директор определил на службу двадцать набожных и очень милых девушек, которые должны были красить материю. Казанова привез на склад триста кусков тафты и камлота. Он все оплатил наличными. Он рассчитывал, что за год до начала продажи израсходует около трехсот тысяч франков, и надеялся на годовой доход по крайней мере в двести тысяч. Конечно, эта фабрика могла разорить его, если бы он не нашел сбыта. Меньше, чем за месяц, он израсходовал шестьдесят тысяч франков на обстановку дома. Недельные траты достигли двенадцати тысяч. Литераторы во Франции восемнадцатого века нередко становились промышленниками или филантропами, например, Вольтер или Бомарше. С удовольствием Казанова обходил свой гарем: двадцать отборных симпатичных фабричных работниц, которые зарабатывали в день лишь по двадцать четыре су. Манон Балетти из-за этого очень серьезно злилась на него, хотя он уверял, что ни одна из девушек не ночует в доме. Казанова как фабрикант - это должно было кончиться гаремом из работниц, индустриальной опереттой! Увы, это кончилось банкротством. Фабрика чрезвычайно повысила его чувство собственного достоинства. В эти парижские годы Казанова вел прямо-таки княжескую жизнь. Однако его расточительство ежедневно приносило ему новые трудности. Его фабрика страдала от всеобщего недостатка денег во Франции из-за несчастливой Семилетней войны. Четыреста покрашенных кусков скопилось на складе. Вплоть до заключения мира он не мог их продать, но мир казался дальше чем бы то ни было. Ему грозило банкротство. По необходимости он написал Эстер, не захочет ли ее отец стать совладельцем. Хопе ответил, что перекупит фабрику и выплатит ему половину дохода, если Казанова переведет ее в Голландию. Но Казанова любил Париж. Больше, чем вся Маленькая Польша с пышными пирами для маркиз и для ветреных девушек, стоили ему его маленькие работницы, чего никто не знал. Они разорили его. При его потребности к разнообразию двадцать соблазнительных парижанок были опасным подводным камнем. Любопытный до каждой и не обладая терпением, он вынужден был слишком дорого платить каждой за ее благосклонность. Пример первый послужил всем образцом, чтобы требовать деньги, украшения, мебель и маленький домик. Его влюбленность длилась едва ли неделю, чаще три-четыре дня. Следующая всегда казалась самой лучшей. Как только он желал новую, он больше не смотрел на другую, но всегда удовлетворял ее притязания, и она уходила прочь. Манон Балетти мучила его ревностью. Она по праву не могла понять, говорит Казанова, почему он все оттягивал женитьбу, если ее действительно любит. Она обвинила его в обмане. Ее мать Сильвия умерла от свинки на руках у Казановы. За десять минут до кончины она указала ему на Манон. Он совершенно искренне обещал ей жениться. "Судьба решила иначе." К Сильвии он испытывал самую задушевную дружбу, он считал ее возвышенной женщиной, ее доброе сердце и нравственная чистота заслужили уважение всех. Он три дня оставался с семейством и делил их горе. Подруга Тиретты тоже умерла от мучительной болезни. За четыре дня до этого, поддавшись попам, она прогнала его с кольцом и двумя сотнями луидоров. Месяц спустя Казанова дал ему рекомендацию к Хопе в Амстердам, который отправил его на корабле в Батавию. Там Тиретта затесался в заговор и должен был бежать. В 1788 году Казанова слышал от родственника Тиретты, что он богачом живет в Бенгалии. Казанова, похоже, имел интимную связь с любовником герцога Эльбефа, одна из заметок в замке Дукс гласит: "Моя страсть к любовнику герцога Эльбефа. Педерастия с Базеном и его сестрой. Педерастия с Х в Дюнкерке." Не исключили ли издатели Шютц и Лафорг некоторые описания гомосексуальных приключений Казановы? В издании Шютца такая история рассказывает о молодом русском Лунине, любовнике секретаря кабинета Теплова, который был знаменит тем, что мог совратить всех мужчин, и попробовал свои чары на Казанове в присутствии парижанки Ла Ривьер, которая разъединила соперников. Казанова рассказывал ей, что воспринимал Лунина как провокатора, потому что он показывал свою белую грудь и вызывал дам на соперничество показывать свои груди, от чего она отказывалась, юный русский при этом весьма определенно доказал Казанове свою симпатию, Казанова ответил в той же манере, и "они поклялись друг другу в вечной любви и верности." С другой стороны, князь де Линь после чтения рукописи первых двух томов мемуаров, упрекал Казанову: "Над третью этих прелестных двух томов, дорогой друг, я смеялся, треть возбудила во мне похоть, треть - задумчивость. За две первые части вас будут бешено любить, последней частью - восхищаться. Вы любили Монтеня. В моих устах это чрезвычайная похвала. Вы убедили меня как искусный "физик" и превзошли - как глубокий метафизик, но вы разочаровали меня как боязливый антифизик [то есть, гомосексуалист] и показали себя менее достойным своей страны. Почему вы отказали Исмаилу, пренебрегли Петронио и стали, наконец, счастливы, лишь когда узнали, что Беллино - девушка?" (Письма князя, без даты - "Труды", 1889.). В начале ноября за пятьдесят тысяч франков он продал часть своей фабрики некоему прядильщику, который за это взял часть покрашенного материала, за счет торгового товарищества организовал экспертизу и через три дня перевел деньги. Ночью врач и управляющий складом вскрыли сейф и исчезли. Это было тем более тяжко, что обстоятельства Казановы были уже "в беспорядке". Прядильщик через суд потребовал вернуть пятьдесят тысяч и объявил договор расторгнутым. Торговец, который поручился за врача, был банкротом. Прядильщику через конфискацию отошел весь склад, а также Маленькая Польша короля масла, лошади, коляски и другое имущество Казановы. Казанова уволил рабочих и слуг, и конечно работниц - большая экономия! Cобственный адвокат предал его, не опротестовав денежного начета прядильщика и не послав ему два других судебных решения об оплате, так что внезапно его арестовали за неявку в суд. В восемь утра он был арестован на улице Сен-Дени в собственной коляске, один полицейский сел к нему, другой к кучеру, третий встал сзади, так они доставили его в тюрьму Фор-Левек. Через два дня Казанова вышел на свободу и уехал в Голландию. 8 июня графиня Габриель дю Румен пишет "господину де Сенгальту" в ответ на письмо Казановы, которое ей передал Балетти, она огорчена, что предательство, вызванное историей с векселями, не позволяет ему вернуться в Париж. Ее адвокат, обладающий разумом и многими знаниями, уверял, что сто луи могут выкинуть эту историю из памяти света. Она сожалеет, что не может достать ему этих денег, но не мог бы он собрать их у своих должников в Париже? Когда с этим делом будет покончено, он сможет безбоязненно возвратиться. Справедливость всегда ближе, когда вы рядом. Он должен спросить оракула о совсем деле и все чувства говорят ей, что он выиграет. (Том XIV, Георг Мюллер "Письма женщин Казанове") В актах торгового суда и парламента находятся и другие жалобы на Казанову от нетерпеливых кредиторов или бедняг, попавшихся на его фальшивых векселях. Среди его обычных сотоварищей по векселям находятся фейерверкер Геновини, художник Франческо Казанова, оба Балетти, отец и сын, имя директора монетного двора в Париже Мореля-Шательро и имя экс-иезуита, короткое время наставлявшего Казанову, Анри де ла Айе. Действительно, Казанова через несколько лет после этого события приезжал в Париж, но всегда лишь на короткое время. Успокоил ли он своих кредиторов? Заплатила ли за него графиня дю Румен или маркиза д'Урфе? Во всяком случае в мемуарах Казанова рассказывает, как начальник тюрьмы Фор-Левек сообщил ему, что надо заплатить пятьдесят тысяч франков или найти поручителя на эту сумму, чтобы освободиться. Он получил чистую комнату, письменные принадлежности и вестового. Он написал своему поверенному, своему адвокату, госпоже д'Урфе и всем своим друзьям, наконец, брату, который как раз женился. Поверенный пришел сразу. Адвокат написал, что подал апелляцию, арест незаконный, необходимо пару дней терпения. Манон Балетти прислала брата со своими алмазными сережками. Госпожа дю Румен прислала адвоката и написала, что могла бы назавтра прислать пятьсот луи, если он в них нуждается. Его брат не пришел. Дорогая госпожа д'Урфе прислала сказать, что ждет его к обеду. Он не думает, что она смеялась над ним, но считает ее сдвинутой. В одиннадцать его комната была полна посетителей. Наконец ему сообщили о даме в фиакре. Он ждал напрасно. В нетерпении он позвал ключника и узнал, после нескольких справок у тюремного писца, что дама удалилась. По описанию он узнал госпожу д'Урфе. Потеря свободы была ему очень болезненна. Он вспомнил Свинцовые Крыши, хотя они не шли ни в какое сравнение, однако арест может разрушить его добрую славу в Париже. У него было, говорит он, тридцать тысяч франков наличными и бумаг на шестьдесят тысяч, но он не мог решиться на эту жертву, хотя адвокат госпожи дю Румен советовал ему вырваться из долговой тюрьмы за любую цену. Они еще спорили, когда начальник тюрьмы с огромной вежливостью сообщил, что он свободен и что дама ожидает его у ворот в карете. Он послал посмотреть своего камердинера Ле Дюка: это была госпожа д'Урфе. После четырех часов очень неприятного заключения он вошел в роскошную карету. (Фактически он был в заключении с вечера 23 августа до 25 августа.) Госпожа д'Урфе приняла его с большим достоинством. В ее карете сидел президент суда в форменном берете, который извинился за свою службу. Казанова поблагодарил его. Он с удовольствием соберет доход у своих должников, т.е. у прядильщика. Она пригласила его к обеду, но сперва ему надо появиться в Тюильри и Пале-Рояле, чтобы публика видела, как ложен слух о его аресте. Совет был хорош. После променада он вернул Манон сережки и обедал у госпожи д'Урфе, сходил во Французский Театр и Итальянскую Комедию, и ужинал у Манон, которая была счастлива, что дала ему новое доказательство ее любви, а он ей - новое обещание распустить свою фабрику и свой сераль. Его арест окончательно подорвал ему удовольствие от Парижа и от судебных дел. С обычной энергией и ясностью мысли он принял решение начать совершенно новую жизнь. На сей раз он хотел солидно работать над созданием состояния, заполучить в Голландии деньги и жениться на Манон! Манон сильно обрадовалась и робко предложила начать новую жизнь женитьбой. Он был готов к этому всем сердцем, но у него были основания, говорившие против. Он отказался от Маленькой Польши и своего "уморительного" поста устроителя лотереи и получил с Эколе Милитер свой залог в восемьдесят тысяч франков за бюро на улице Сен-Дени. Бюро он подарил своему сотоварищу, для которого нашел женщину, чей друг дал залог, "так делают часто". Чтобы не оставлять госпоже д'Урфе судебный процесс с прядильщиком, он согласился с ним на двадцати тысячах франков и госпожа д'Урфе получила залог назад. Казанова продал лошадей, коляску, мебель, оставил залог для брата Франческо, распрощался с Манон, горько плакавшей, хотя он клялся, что женится на ней скоро, очень скоро... Казанова поехал один в почтовой коляске "с сотней тысяч франков наличными и столькими же в бумагах". Его камердинер Ле Дюк, восемнадцатилетний остроумный испанец, превосходный парикмахер, ускакал верхом вперед, добрый лакей-швейцарец, служил ему курьером. Было 1 декабря 1759 года. В коляске Казанова читал "Мысли" Гельвеция, вышедшие в 1758 году, знаменитую книгу философа, которая была осуждена Сорбонной и цензурой. Казанова считал, что книгу переоценили, Паскаль сказал об этом лучше. Он делает автору бойкие упреки, что тот трусливо противоречит всему, только лишь бы не эмигрировать даже против совета собственной супруги, которая все продала и хотела вместе с Гельвецием убежать в Голландию. В Гааге он остановился в "Принце Оранском" и узнал, что там живут генералы ганноверской армии, английские дамы, князь Пикколомини со своей милой супругой и граф Сен-Жермен. Князь Пикколомини заговорил с ним как старый знакомый, он видел его в Виченце шестнадцать лет назад. С тех пор он стал графом Пикколомини, что Казанова с большой строгостью отмечал перед собой, перед графом и перед гостями отеля. Граф Пикколомини, который в Виченце был бедным учителем фехтования, на следующий вечер пригласил Казанову в свою комнату, где он держал банк в фараоне, и предложил ему действовать вместе. Казанова посетил д'Аффри. Посланник осведомился у него о графе Сен-Жермене, который недавно прибыл в Гаагу будто бы по поручению Людовика XV, чтобы сделать займ на сто миллионов. Д'Аффри считал его мошенником. В отеле Казанова тотчас дружески отметился у графа Сен-Жермена. У графа были два гайдука в прихожей и он рассказал, что дал слово королю, "которого могу назвать своим другом", найти ему сто миллионов. За три-четыре недели он это устроит. Казанова может войти в дело, сделав что-нибудь в пользу двора, но это будет трудно, голландская биржа возмущена экономическими ляпсусами нового французского министра Оллуетта. Граф Сен-Жермен не хотел ни посещать д'Аффри, ни использовать его, чтобы оставить себе всю славу успеха. Он едет не ко двору, а в Амстердам. Его собственный кредит его удовлетворяет. Он любит короля Франции. Это самый благороднейший человек своей страны. Эти три года в Париже, 1756-1759, в социальных и финансовых аспектах образуют вершину жизни Казановы. Глава четырнадцатая. Загадочный путешественник Чем дальше продвигаются мои воспоминания, тем больше я убеждаюсь, что они создаются, чтобы быть сожженными. Казанова, письмо Опицу Cellini ment les trois quarts du temps, et Casanova ment si peu qu'il dit du mal de lui. Альфред де Мюссе Да, любовь - это грех, но такой, что лучше всех добродетелей. Жарден, подруга Мольера Казанова любил, как игрок. Комбинации стали постепенно важнее результатов. Его восхищала игра, а не партнерша. Как игрок тасует карты и ищет триумфа всегда в одной и той же игре, так он поступал с женщинами. Временами он действовал, как порочный директор пансионата. Он воспитатель своих возлюбленных и подруг, маленьких и изящных. Он соблазнил их всех. Конечно, многие женщины восемнадцатого столетия были без сомнения влюблены в любовь и не воспринимали единственную связь трагически. Во всех столетиях есть множество сладострастных женщин. Однако, общественное мнение большинства стран и большинства слоев общества века Казановы в основном шло навстречу этой легкости в любви. Несмотря на по необходимости субъективное изложение Казановы, который является собственным адвокатом, а временами - адвокатом дьявола, иногда заметно разочарование женщин. Госпожа баронесса Ролль напугана не только опасностями, которых она еще не избежала, но так же и соблазнителем. Упреки и разочарования Дюбуа, ее матери и ее знакомой просвечивают даже сквозь ровные строки Казановы. Он становится все бездумнее, все автоматичнее. Как игрок и как любовник, он все поспешнее тасует карты, все смелее бросается в авантюры, соблазняет все навязчивее. Еще находясь на вершине, он уже начинает повторять приключения. Он сам ощущает схематизм, даже ограниченность любовного наслаждения, которое было колоссальным скорее не из-за внушительного, несомненно единственного в своем роде количества его подруг, а гораздо более вследствие интенсивности эротического переживания. Этот человек, с его дарованиями и широкими интересами, который не является дополнением к нимфоманкам и совсем не эротоман, но здоровый, жизнерадостный эротик, который, как говорится, занимался спортом, бизнесом в безбрежном океане открытий, исследований, даже научных экспериментов над сексуальными обычаями и любыми эротическими возможностями, что такой остроумный и знающий мир человек, сотрясаемый многими другими большими страстями (например, игрой и литературой), во все примешивает эротику, который между двумя визитами к Вольтеру забавляется с двумя женщинами - это доказывает, что, вместе с его потенцией в любом смысле, он любил женщин так непосредственно, как другой ест или пьет, как утром встает, а ночью засыпает, как гимнаст ежедневно упражняется, как пианист-виртуоз каждый день играет гаммы. Любовь, главная функция и главное деяние Казановы, была ему столь же важна, как какое-нибудь дело деловому человеку,но оно не исчерпывало его жизни, как не делало это ни обжорство, ни литература, ни игра. Он, конечно, ни в коей мере не был похож на ту прослойку мужчин, которые являются забывчивыми любовниками по случаю, и в зрелые годы лишь время от времени вспоминают о любви. Казанова очень сильно ценил любовь, всегда после того как она прошла, всегда безмерно восхищенный, сожалея лишь о прибывающих годах, о все более уменьшающихся силах и результатах. Он ненавидел механику жизни, вечное повторение, закон изнашивания материи и сил. Когда он, как всегда, начинал чувствовать сладкое привыкание к месту, к людям, к подруге, его охватывал вид панического ужаса, вероятно страх смерти, переведенный на другой язык, изнанка неистощимой жажды жизни. После честного бегства, из перемены и безумного стремления к новизне возникало новое повторение, вечная механика, та же техника изменений в постоянном коловращении. Такой охотник за любовью, собственно, охотится за более или менее осознанным идеалом. Чтобы быть занятым тем, чем всегда был занят Казанова, надо быть в сущности таким же праздным человеком, каким всегда был Казанова. Всегда охотясь за случаем, он всегда убегал от времени. Поэтому неумолимый охотник мог легко выглядеть как бедный затравленный зверь. Между двух прихотей его мучила великая скука: taedium vitae. Когда он ничего не делал, он должен был играть; когда играл, он должен был любить и наоборот; когда любил, он должен был путешествовать. Рычащий внутренний мотор толкал этого человека, перпетуум мобиле любви и жизни. Верный нескольким большим страстям, при любой смене объекта он оставался идентичен самому себе. Все более удовлетворенный, он становился тем более голодным и жаждущим, чем более изливался. Почти всегда радостный, даже счастливый, он не был довольным. С течением лет он начал игру и с людьми. Чем больше он обманывал женщин в ощущениях, тем чаще он обманывал их драгоценностями, деньгами и вещами, главным образом стареющих женщин. Несмотря на автоматизм любви, при столь многих связях с женщинами, он не мог не стать знатоком женщин и даже знатоком людей. С их лиц он считывал их темперамент и их причуды, их нравы и законы. Сверхвоодушевление своих партнерш в любви, которое он знал как искусственно возбудить и возвысить, временами действовало даже на него, так что он был готов к крайностям, заговаривая о женитьбе, после чего быстро и без рассуждений устраивал концовку, как будто бы хотел покарать женщин за то, что они ему, а не он им так сильно нравились. Казанова есть превосходное доказательство, что очень многие женщины никоем образом не являются прихотливыми в любви, а, напротив, боязливы, инертны, в них отсутствует фантазия, они неопытны. Тот, кто добивается женщины, забывая обо всем, кроме нее и себя, имеет большие шансы ее завоевать. Если женщина нравится мужчине, то в большинстве случаев и он нравится ей. Это очень легко - завоевать благосклонность людей. Большинство людей лишь ждут соблазнения. Странным образом большинство людей вследствие естественной потребности нравиться, не принося при этом жертв и без риска, едва ли готовы при этом к усилиям, чтобы завоевать людей и достичь своей цели. Казанова везде м всегда выступает тотальным смакователем жизни, одухотворенным дилетантом жизненного искусства. Поэтому он также извлекает из жизни, из игры, и, напоследок, из литературы все, что может извлечь лишь экстраординарный человек. Вместе с другими страстями им двигало также желание мудрости, законное и незаконное любопытство, связанное с извращенным педагогическим импульсом. Он хотел быть учителем мудрости, философом, пророком - не только из обмана. Обманщик обычно слишком гнил, слишком бездуховен, без воображения, слишком общественно несостоятелен, чтобы достичь своей цели законными средствами. Казанова принадлежал к тем редкостным обманщикам в шутку, которые любят игру с людьми из-за ощущения собственного превосходства. Как и большинство учившихся с удовольствием и любовью, он был также вдохновенным учителем. Этот удивительный педагог был временами сам по себе небольшим университетом, с легким, всегда готовым красноречием, вечно втянутым в диалог, когда нужно - в диалоге с собой, мнимый монологист и неподдельный рассказчик монологов; именно потому великие спорщики часто являются лишь монологическими долгоговорителями. Но даже шарлатан Казанова из чистой радости диалога временами выдавал свои опаснейшие тайны, как об Эстер Хопе. Любовь - тоже удовольствие диалогическое. Казанова был соблазнителем не только женщин, ни и бесчисленных мужчин, которых он "соблазнял" не сексуально, а духовно, которых заинтриговал, развеселил, развлек, склонил на свою сторону прекрасно вышколенным шармом, жизненной силой и полнотой бытия, властью своей личности, звучной радостью, остроумием и скабрезностью. Годы учения Казановы никогда не закончились. Годы странствия Казановы, который хвастал, что "изучил мир в путешествиях", начались в ранней молодости и закончились в старости лишь против его воли. Ему было сорок четыре года, он был крепок умственно и физически, когда, став в Париже банкротом, поехал в Голландию, чтобы добыть новых денег. Золото и драгоценности у него все еще были во всех карманах. Его слуга ехал впереди. Его сопровождал швейцар. Казанова читал философскую книгу. В Париже невеста Манон ждала его возвращения. В Амстердаме ждала Эстер, готовая стать его невестой. Наконец, в Париже он оставил изрядно бушующих преследователей, неблагодарных кредиторов и свежие жертвы своего прекрасно найденного "гения"; толпы их искали защиты в торговом суде. Выпущенный из долговой тюрьмы и убегая из Парижа, чтобы избежать грозящего приказа об аресте, Казанова тем не менее вез с собой твердую рекомендацию министра иностранных дел Франции герцога Шуазеля французскому посланнику в Гааге господину д'Аффри. Не должен ли был он тогда странствовать по свету в светлейшем расположении духа и смеяться над всеми: мошенниками, министрами и женщинами? Странника по свету не так просто разыскать судебным исполнителям и своих ловцов он побил дерзостью. Он обещал Манон добыть для нее состояние, чтобы на ней жениться. Он обещал маркизе д'Урфе найти ей в широком мире необходимые элементы для "Великой Операции" (второго рождения маркизы в виде мальчика с ее умом и ее душой). Он оставался в Голландии четыре-пять месяцев. Обстановка была менее счастливой, чем в первый раз. В Гааге за столом Казанова встретил двух французов, один сказал: "Знаменитый Казанова должен сейчас быть в Голландии". Другой ответил: "Если я его встречу, я привлеку его к ответственности". "Вы знаете Казанову?", спросил его Казанова. "Конечно", самодовольно ответил француз. "Господин, вы его не знаете, потому что я и есть Казанова." - "Черта с два!", дерзко возразил француз. "Вы сильно заблуждаетесь, если думаете, что только один Казанова существует в мире!" (Это звучало пророчески.) Дошло до дуэли. "Прямой выпад, который мне не изменил", легко ранил француза в грудь. Банкир Хопе ввел Казанову в бургомистерскую ложу вольных каменщиков, где он обедал с двадцатью четырьмя господами, располагавшими более чем тремястами миллионами гульденов. Хопе обратился к оракулу Казановы из-за дела, предложенного ему, как сообщает Казанова, "другом Луи XV", графом Сен-Жерменом. Казанова предостерег от этого дела, стомиллионной ссуды под залог алмазов французской короны без участия французского министра. Хопе пошел с триумфом и через несколько часов возбужденный вернулся, пробежав через все комнаты, ударяя себя по лбу, и принудил Казанову и Эстер обняться и поцеловаться, что Казанова охотно сделал бы и без принуждения. Д'Аффри именем короля потребовал высылки графа Сен-Жермена. В полночь полиция нашла, что птичка уже упорхнула. Очевидно, один из членов голландского правительства сделал намек. Без оракула Казановы Хопе и его друзья выплатили бы сотни тысяч гульденов за прекрасные алмазы короны. Теперь у них остался лишь этот залог. Что с ним делать? Оракул Казановы объявил, что камни фальшивые. Хопе, закричав что это невозможно, помчался прочь; камни в самом деле оказались фальшивыми. Сен-Жермен сбежал в Англию. Предполагают, что Сен-Жермен был агентом частной политики Людовика XV и Помпадур в Голландии или французским агентом по заключению мира, что подозревал также Вольтер. Друг Казановы граф Ламберг говорит в "Мемуарах космополита" о поддельных алмазах ко