Тале и поднимая голос. -- Тала! Ты начальник греческих наемников? -- Насилу узнал меня! Впускай же нас, не медли, -- отозвался нетерпеливо Тала. -- Ну, так чего нужно от меня Совету, пославшему тебя сюда? -- Совет приказывает тебе и твоим людям немедленно отправиться в Уттику, где тебя ждет Гермон. Думаю, что тебе будет поручена очень важная миссия. Я сменю твоих людей, чтобы охранять храм и посаженную сюда красивую птичку, дочь Гермона. -- Получил ли ты приказ никого не впускать в храм, даже суфектов? -- Да, Гермон чего-то опасается и сказал мне об этом своем распоряжении! -- без тени смущения отозвался Тала. -- Тогда я пошел. Надо поторопиться. Ты уже сам известишь жрецов о полученном мною распоряжении. -- Не беспокойся. Все сделаю в лучшем виде. Слава богам, знаю службу. Но иди, иди. Сам знаешь, Гермон строг, когда речь идет о его приказах. Комендант гарнизона приложил к губам два пальца и пронзительно свистнул. Тут же пятнадцать или шестнадцать воинов вышли из коридора. -- В путь по распоряжению Совета Ста Четырех! Хватит ли на острове лодок, чтобы добраться до Уттики, не заходя в Карфаген? Хватит? Тогда, марш! Итак, Тала, я сдаю тебе охрану храма. И отряд обманутых охранников храма, построившись лениво в шеренги, тронулся к морю, а люди Талы, забрав оставленные ушедшими светильники, вошли в храм, держа наготове оружие. Угрюмые помещения обширного храма казались словно вымершими. В конце концов отыскали окованную бронзой дверь, ведущую, как представлялось, во внутренние покои, и Сидон принялся стучать, настойчиво требуя впустить мнимых жрецов и ужина для воинов. За массивной стеной засуетились, послышались встревоженные голоса, но, несмотря на категорическое заявление о том, что пришедшие действуют по поручению Совета Ста Четырех, их не впустили в центральное здание, а направили в боковой флигель, где находилось специальное помещение для стражи. Это помещение оказалось подземельем без окон. Вероятно, оно было высечено в скале, служившей основанием для самого храма Таниты. Тут пришельцев встретили два жреца Таниты и несколько слуг, которые быстро приготовили обильный и вполне вкусный ужин, к тому же сдобренный прекрасными тонкими винами. Но и пируя, Сидон скоро почувствовал, как все разрастается в нем тревога. Жрецы словно подозревали что-то, все время сторонились их, держались в тени у дверей единственного выхода из подземелья. Они следили за каждым движением пришельцев, прислушивались к каждому их слову. В конце концов Сидон не выдержал и обратил внимание Хирама на загадочное поведение жрецов. -- Так или иначе, -- отозвался Хирам, -- храм, похоже, в наших руках. Жрецы обещали для ночлега отвести другое помещение. Подождем, когда они поведут нас туда, и приступим к делу. В это время в подземный зал вошли слуги. Их было четверо, и они тащили амфору с вином. -- Верховный жрец присылает это вам в дар, храбрые воины, -- сказал старший слуга, -- одно из лучших иберийских вин. -- Браво! -- отозвался Сидон, на которого заметно подействовало обильное возлияние крепких вин. -- Если есть еще такое же отличное вино, тащи сюда. Мы расправимся со всем вашим запасом. Огромные чаши с густым терпким вином пошли по рукам пирующих. Люди не могли нахвалиться: вино действительно было великолепно. Только сам Хирам и Фульвия не забылись в оргии: все остальные, не исключая Сидона и Талы, кричали, пели, шумели. Хирам забеспокоился. Его беспокойство возросло, когда он увидел, что и слуги, и жрецы незаметно исчезли из подземного зала. Карфагенянин выхватил свой меч и одним ударом разбил амфору с предательским напитком, сковавшим члены воинов неодолимой истомой. -- Довольно! -- крикнул он. -- Пора делом заняться. Шумной толпой воины направились к выходу, но тут же Хирам отпрянул от двери с криком: -- Дверь на запоре! Мы в ловушке! -- Нас предали! -- кричали в смятении воины. -- Нас предал Фегор! -- послышался чей-то голос. -- Нет! -- ответила решительно Фульвия. -- Он слишком любит меня, чтобы пойти на это. -- Попытаемся выбить дверь. Вместо тарана послужит этот стол! -- сказал Хирам. -- Ко мне, друзья! -- крикнул старый гортатор, метавшийся в ярости по подземной тюрьме. -- Вырвемся на свободу и расплатимся с предателями! Двадцать дюжих рук ухватились за массивный стол. Раздался мощный удар в бронзовую дверь. Стол разлетелся на куски, люди попадали, но дверь даже не пошатнулась. Среди воинов Хирама царило смятение, некоторые было приуныли: казалось, они бесповоротно осуждены на гибель. Из ловушки нет выхода, завтра прибудут сюда верные воины Карфагена, пленных обезоружат и предадут мучительной казни. По всей вероятности, их отдадут в жертву кровожадному покровителю Карфагена, грозному Ваалу-Молоху. Однако Хирам и Тала не могли примириться с мыслью о том, что спастись невозможно; освещая стены при помощи лампад, они принялись их исследовать. Но результат получился печальный: стены не были сложены из камня, ибо все помещение действительно было высечено в толще скалы. -- Нам остается лишь один только путь к спасению, -- пробормотал Тала, испытующе вглядываясь в угрюмо навис шин потолок. -- Стены нам не одолеть, но потолок сделан из скрепленных цементом камней. Если нам удастся выбить хоть один из них, мы спасены! Из остатков разбитого стола, связывая доски и брусья тряпками и целыми хламидами жрецов, быстро соорудили импровизированные помосты, которые позволили воинам добраться до потолка. Нумидиицы с каким-то диким остервенением работали своими тяжелыми и крепкими мечами, разбивая цементные швы. Но было ясно, что на эту работу потребуется много времени. XVI ПЕРИПЕТИИ БОРЬБЫ Хирам, Фульвия, Тала и остальные воины держались около бронзовой двери, опасаясь, что через нее могут неожиданно напасть. Но снаружи в подземелье не долетало ни звука. Царила могильная тишина, и эта тишина давила, нагнетала нервозность, сводила с ума. Хирам, скрипя зубами, расхаживал около двери. -- Я чувствую, -- бормотал он, -- что я снова теряю Офир. И теперь уже навсегда, навеки. Мое счастье, о котором я так мечтал, сгинуло. О, зачем я покинул Тир?! -- Тогда, может быть, ты забыл бы Офир? -- отозвалась Фульвия слабым, дрожащим голосом. -- Забыть ее? Забыть Офир? -- страстно воскликнул Хирам. -- Нет, никогда, пока бьется мое сердце. Я, может быть, оплакивал бы ее потерю всю жизнь, но забыть ее я не смог бы до могилы. Все, все рушится. Любимая -- в чужих руках. Карфагену грозит гибель, я бессилен, беспомощен, как ребенок. О, зачем не убили меня римляне, когда я бился с ними под знаменами Ганнибала? Фульвия, глаза которой горели мрачным огнем, положила руку на плечо карфагенянина, точно желая своею лаской успокоить его. -- Друг! -- сказала она. -- Не горюй, не печалься. Я ясно вижу твое будущее. Ты знаешь, мы женщины народа с древней культурой, дочери благородной Этрурии, проницательны. Я могу читать по звездам, по говору волн, по тысяче признаков. непонятных для других. И я говорю тебе: ты еще будешь счастлив. Любимая тобой женщина будет ласкать тебя. -- А что ждет тебя, дитя? Ты можешь прочесть и свое будущее? Будешь ли счастлива ты? -- Я! -- полным горечи голосом воскликнула девушка, снимая свою руку с плеча воина. Но тут же взяла себя в руки. -- Разве у меня нет верного, так пламенно любящего меня Фегора? -- сказала она. Хирам покачал головой. -- Не притворяйся, Фульвия, перед лицом смерти! -- сказал он. -- Я знаю твою тайну. Фульвия побледнела. -- Мою тайну? Мою тайну? -- бормотала она. -- Ты думаешь, что я ненавижу Фегора и люблю... тебя? Нет, нет, ты ошибаешься! Последние слова стоном вырвались из ее груди. В голосе дрожали слезы. -- Нет, нет! -- шептала она, сжимая руки. -- Я люблю, но не тебя, а Фегора. Почему бы и нет? Он переродился. Он храбр, умен. Я люблю его. Ты не хочешь в это поверить? Тебя я люблю, как брата... В этот момент что-то рухнуло и пол задрожал: расшатанный мечами нумидийцев большой камень сорвался с потолка и грянул на пол, разбившись при падении на несколько кусков. -- Дорога проложена! Буревестникам свободен путь! Тала поднялся на помост и внимательно осмотрел зиявшую в потолке квадратную дыру. Взяв лампаду, Тала поднял ее и попытался с ее помощью рассмотреть, что там дальше. -- Ничего не видать! -- сказал он вполголоса. -- Проход есть, но кто знает, куда он нас приведет? Минуту спустя смелый воин уже протиснул свое могучее тело в брешь. Он очутился в обширном помещении, почти сплошь заставленном бочками с вином и маслом. Это был винный погреб храма Таниты. Следом пролез Хирам, потом Сидон, Фульвия и остальные воины отряда. Пробираясь среди бочек с вином, воины алчно поглядывали на них, но Хирам строго запретил трогать соблазнительные емкости. Обойдя погреб, разведчики обнаружили небольшую дверь, которая вряд ли могла выстоять. Четыре нумидийца выступили вперед, нажали могучими плечами, и дверь рухнула. При этом здорово нашумели, но, против ожидания, вокруг было по-прежнему спокойно. Это еще больше беспокоило Хирама: он не боялся открытой схватки с жрецами Таниты, тем более что их не могло быть очень много, но царившая тишина наводила на мысль о том, что капище уже покинуто и Офир увезли куда-нибудь. Старый гортатор, однако, успокаивал Хирама. -- Не тревожься! -- говорил он. -- Эти ханжи в балахонах не могли уйти особенно далеко. Распевать свои гимны да бормотать заклинания они мастера. Но когда приходится поработать руками, все идет комом. Разве они могут соперничать с нашими людьми в гребле? Меня беспокоит только одно: они могли обнаружить нашу лодку и проломить ее днище, а то и увести ее в море. Но едва ли они столь догадливы. Из одного помещения в другое проходили воины Хирама, но нигде не видели людей, а только в беспорядке брошенную одежду и утварь, так что с каждым мгновением подтверждалось предположение Хирама о бегстве всех обитателей храма. Карфагенянин был вне себя от ярости и печали: предприятие рухнуло, Офир снова увезли неведомо куда. Но вот где-то послышались жалобные женские крики. Хирам бросился туда и увидел, что два нумидийца тащат до смерти перепуганную девушку. -- Пощадите! -- молила она. -- И так меня жрецы храма оскорбляли, наказывали, заставляли голодать, хотя я ни в чем не виновата! Услышав этот голос, Хирам встрепенулся: это была та самая любимая рабыня Офир, которая еще недавно помогала своей госпоже сноситься с гемиолой при помощи голубиной почты. Но в каком виде была она! Одежда изодрана, на бронзовом юном теле видны полосы от ударов бича, черты лица искажены страхом, который превращает женщину в жалкую тварь. Плача и смеясь, вызволенная из рук нумидийцев рабыня упала к ногам Фульвии, которая поспешила поднять и успокоить ее. -- Моя госпожа была тут! -- рассказывала она торопливо. -- Но вот только что жрецы вдруг засуетились, забегали, разбудили благородную Офир и увели ее. Я молила их не разлучать меня с госпожой, но они, издеваясь, не позволили мне следовать за нею. Я забилась в темный угол. Я думала, что остров захвачен взбунтовавшимися наемниками или пиратами и мне предстоят новые скитания, новый позор. О, пощадите меня! -- Показывай, куда пошли жрецы, -- распорядился Хирам. -- Разумеется, мы не оставим тебя здесь. Но успокойся и соберись с мыслями, чтобы не повести нас не тем путем. От этого зависит спасение твоей госпожи! На плечи рабыни накинули первое попавшееся под руку одеяние какого-то жреца Таниты, и девушка повела отряд Хирама. Помощь ее оказалась как нельзя более кстати. Во-первых, нумидийцы потеряли бы много времени, блуждая по лабиринту зданий капища богини Таниты, по этим бесчисленным помещениям, коридорам и террасам, а во-вторых, рабыня знала и кратчайший путь от храма к берегу моря. И вот через несколько минут весь отряд был уже на морском берегу. Крик радости вырвался из уст Хирама: он увидел, что два каких-то небольших судна удаляются от острова, отойдя от него на расстояние в несколько километров и направляясь, по всем признакам, не к Карфагену, а на Уттику. -- Это они! -- воскликнул Хирам. -- Мы еще можем догнать их. -- Если только наша лодка не пропала! -- проворчал Си-дон. Но опасения оказались напрасными. Лодку нашли. Люди торопливо спустили ее на воду и в мгновение ока заняли на ней места. Двенадцать весел сразу опустились в воду и взметнулись вверх, словно крылья готовой взлететь огромной птицы. Вода вскипела под могучими ударами весел, лодка дрогнула и пошла, все набирая и набирая ход. Еще несколько минут, и она уже летела по волнам в погоне за судами, на которых ушли жрецы покинутого храма богини Таниты. Ночь была безлунная, но близился рассвет, воздух, казалось, был наполнен каким-то приглушенным и неясным светом, и лодки жрецов отлично были видны, несмотря на довольно значительное расстояние, отделявшее их от лодки Хирама. Время от времени гортатор Сидон покрикивал на гребцов: -- Дружнее! Ровнее! Раз, два! Но и без его приказаний гребцы великолепно делали свое дело. Эти люди казались какими-то машинами из бронзы и стали. Их могучие руки, словно шутя, поднимали и разом опускали тяжелые весла, толкая лодку, которая, казалось, перепрыгивала с волны на волну, все ближе и ближе подходя к беглецам. В полупрозрачном воздухе неясно вырисовывались контуры всех трех лодок и силуэты наполнявших их людей, но зоркий взгляд Хирама не замедлил различить среди фигур жрецов на передней лодке статную девичью фигуру. -- Офир! -- закричал он и, вскочив на ноги, собрался уже дать знать о себе любимой женщине, но Тала остановил его. -- Не делай глупости. Совсем это ни к чему, -- сказал он. -- Позволь уж мне продолжить играть начатую роль посланников Совета Ста Четырех. -- Зачем это? -- невольно спросил Хирам. -- Ты не хочешь подумать и том, что можешь повредить своей невесте! -- ответил Тала. -- Ведь кто знает, на что способны эти проклятые жрецы? Может быть, они получили приказ на случай, если будет грозить опасность похищения Офир, не отдавать ее живой. И девушку убьют на наших глазах. Конечно, мы отомстим, да так, что земля содрогнется, но разве это утешит тебя за потерю Офир. Нет, лучше сиди и молчи! Хирам со стоном опустился на скамью рядом с рабыней и принялся расспрашивать ее о том, что происходило за время его разлуки с Офир. Рабыня вполголоса передала ему все, что ей было известно, но этого было не очень много. -- Мы, господин, пробь1ли в храме Таниты дней пятнадцать! -- рассказывала окончательно успокоившаяся девушка. -- С моей госпожой жрецы обращались сравнительно сносно, не то что со мною. Ведь этот храм был выстроен на средства предков благородного Гермона. Да и на содержание его Гермон и теперь постоянно отпускает большие суммы. Жрецы преданы ему. как псы своему хозяину. -- Бывал ли тут сам Гермон? А Тсоур, жених Офир? -- О нет, господин! -- отвечала рабыня. -- Мы никого не видели здесь. Говорят, в Карфагене творится что-то ужасное. Гермон отбыл в Уттику, Тсоур занят по горло хлопотами по организации защиты города от римлян. Покуда длился этот разговор, лодка Хирама подошла совсем близко к лодкам беглецов. При виде грозящей опасности на лодках началось смятение. Сами жрецы хватались за весла, помогая гребцам, но эта неумелая помощь только мешала: лодки бестолково рыскали по сторонам. -- Бросай весла! Стойте, -- загремел повелительный голос Талы. Смятение на лодках еще больше усилилось. Среди жрецов и гребцов поднялись споры: одни, видимо, настаивали на том, чтобы продолжать бегство, другие предлагали сдаться, считая бегство безнадежным предприятием. Наконец, с лодки кто-то закричал пронзительным голосом, выдавшим смертельный испуг: -- Что вам надо от бедных служителей Таниты? Мы нищие. Зачем вы гонитесь за нами? Кто вы? -- Мы -- солдаты Карфагена, а не морские разбойники! -- отвечал Тала. -- Мы действуем по приказу Совета Ста Четырех. Сдавайтесь, повинуйтесь, и вы сохраните и свою жизнь, и весь ваш скарб, который нам совсем не нужен. Лодки остановились, и несколько минут спустя барка Хирама уже стояла борт о борт с передней лодкой, а Хирам со сверкающим ножом в руке перепрыгнул туда, расчистил себе толчками дорогу к скамье, на которой сидела Офир. -- Хирам! -- закричала радостно прекрасная девушка, простирая ему навстречу руки. -- Мой избранник! -- Уходит! Вторая лодка уходит! -- крикнул Сидон, ничего не упускавший из виду. В самом деле, пользуясь тем, что все внимание преследователей было обращено на лодку, на которой находилась Офир, вторая, значительно отставшая лодка, опять пошла и теперь, двигаясь довольно ходко, мчалась уже по новому курсу, направляясь не на Уттику, как раньше, а на Карфаген. Город был сравнительно близко -- ясно можно было разглядеть его могучие стены и башни. И потому задумка беглецов имела некоторые шансы на успех, но это представляло значительную опасность для Хирама, потому что, добравшись до порта Карфагена, жрецы, конечно, не замедлили бы поднять там тревогу, и тогда барка Хирама, в свою очередь, из преследователя превратилась бы в преследуемую. За нею бы погналась какая-нибудь быстроходная боевая трирема, значительно превосходящая ее в скорости, и Хирам опять потерял бы только что отвоеванную невесту. В одно мгновение Офир перевели на барку, у перепуганных насмерть жрецов забрали весла, предоставив им добираться до берега или возвращаться на покинутый остров, затем барка возобновила погоню, на этот раз преследуя вторую лодку беглецов. XVII ЛИЦОМ К ЛИЦУ Однако на этот раз удача и счастье, казалось, начинали изменять Хираму. Несмотря на то, что его нумидийцы выкладывали все силы и лодка мчалась с безумной быстротой, расстояние между нею и преследуемыми сокращалось очень медленно. -- Гребите, гребите! -- подгонял Сидон гребцов, обливавшихся потом. -- Надо догнать их. И тогда мы разделаемся с ними. Никому не будет пощады. --Трирема! -- Две триремы! -- раздался возглас одного из гребцов. В самом деле, два больших судна показались в это время на море. По-видимому, они шли из Уттики на Карфаген. Раньше их было не видно, потому что их скрывал выдававшийся в море длинный мыс, но теперь их было отлично вид но. Их заметили, очевидно, и убегающие жрецы: они опять изменили свой курс и направили лодку к триремам, явно рассчитывая найти у них защиту от преследователей. На лодке Хирама воцарилось смятение: гребцы опустили весла, воины схватились за мечи. -- Карфагенские боевые триремы! -- пробормотал Сидон, осматривая быстро надвигающиеся суда. -- С ними не справишься ни хитростью, ни силой. Боги снова отвернулись от нас и предали нас нашим врагам. Старый гортатор, угрюмо потупив взор, опустился на свое место. -- О, боги! -- послышался в этот момент голос Офир. -- Это триремы моего отчима Гермона! Я узнала их. Гермон возвращается на них из Уттики. Что будет с нами, мой избранник? Неужели нас опять разлучат? -- Гребцы, весла на воду! -- неожиданно для всех крикнул Хирам властным голосом. -- Солдаты, оружие к бою! -- Ты думаешь, мы сможем заставить счастье повернуться к нам лицом открытым отчаянным боем? -- спросил вождя Тала. -- Нет. Подожди. Не мешай. Теперь попробую действовать я. Вперед! Правь, Сидон, на большую трирему. Теперь и я ее узнал: это любимый корабль Гермона, и надменный старик должен быть там. Я объяснюсь с ним. Офир положила руку на плечо карфагенянина. -- Нет, о нет! -- сказала она умоляющим тоном. -- Пусти лучше меня! -- А что ты сделаешь, дитя? -- Я пойду к моему отчиму и скажу ему, что моя судьба решена, что я никогда не буду принадлежать никому, кроме тебя. Я убью себя на его глазах, если он не отменит своего решения отдать меня Тсоуру, которого я презираю, и не согласится, чтобы я стала твоей женой. -- Подожди, милая! -- отозвался Хирам. -- Всегда успеется умереть. Может быть, действительно мы через четверть часа, обнявшись, вместе уйдем в страну теней. Но я кое-что придумал и хочу попробовать еще один план. Навалились на весла, гребцы! Барка пошла навстречу триреме. Хираму было видно, что лодка жрецов уже дошла до передней триремы, и все служители Таниты взошли на борт судна Гермона. -- Прибавь ходу! -- скомандовал он. И тут же сняв две хламиды с ряженных жрецами, которые уже не нуждались в маскараде, накинул их на плечи Офир и ее рабыни, чтобы скрыть хоть на первое время присутствие женщин на лодке. Через пять минут лодка была уже вблизи от большой триремы, вся палуба которой была заполнена вооруженными людьми. На борту боевого судна можно было без труда видеть множество лучников, готовых осыпать лодку стрелами. -- Эй, на триреме! -- крикнул, вставая, Хирам. -- Что нужно? Кто вы? -- донесся оттуда голос. -- Спустите лестницу! Я хочу говорить с вашим господином. -- А не хочешь ли ты хитростью пробраться на наше судно и завязать бой? Но ты жестоко ошибаешься в своих расчетах: у нас больше полутораста людей, и мы перебьем вас раньше, чем хоть один из вас успеет шевельнуться. -- Не будь глупцом! -- нетерпеливо крикнул Хирам. -- Говорю тебе, спусти лестницу. Я один поднимусь на палубу судна. Или вы так храбры, что боитесь одного человека, хотя вас больше полутораста? -- Дьявол! -- рассердился моряк. -- Но кто ты? Знаешь ли ты нашего господина? -- Его зовут Гермоном, и мне нужно переговорить с ним по очень важному делу. -- Я должен сказать ему твое имя! -- нерешительно отозвался командир триремы. -- Хорошо. Скажи, что с благородным Гермоном хочет говорить Хирам, соратник Ганнибала. Ты знаешь мое имя? -- гордо промолвил Хирам. Имя это было слишком хорошо известно экипажу боевого корабля: там поднялся настоящий крик. Десятки голосов твердили на разные лады имя Хирама, люди беспорядочно сбились у борта, чтобы лучше разглядеть знаменитого вождя, столько раз выручавшего Карфаген в моменты опасности своим доблестным мечом. Трирема остановила свой стремительный бег, весла спустились, с бакборта свесилась в воду веревочная лестница, в экстренных случаях заменявшая на триремах трап. Хирам наклонился к застывшей Офир, лицо которой было совершенно скрыто от посторонних взоров надвинутым на него капюшоном. -- Жди здесь, дорогая, пока не выяснится дело. Я ставлю на карту все. -- Я хотела бы помочь тебе! -- также шепотом ответила девушка. -- Может быть, твоя помощь еще понадобится. Посмотрим, какой прием мне окажет Гермон. Ты услышишь все. Потом, обращаясь к своим людям, он сказал им: -- Я иду, быть может, на гибель. Если так суждено мне -- что же делать! Но вас я ставлю при свободном выборе. Можете сдаться... -- Никогда! Лучше умрем в бою от удара вражеского меча или стрелы, чем гореть в чреве Ваал-Молоха! -- угрюмо отозвался Сидон. -- Иди, наш господин и воин! Если тебе суждено погибнуть, то мы постараемся отомстить за тебя. Но живыми они нас не возьмут! Тем временем барка подошла к борту триремы. Хирам схватился за веревочную лестницу и стал подниматься. Экипаж триремы следил за тем, чтобы за Хирамом не последовал никто из его спутников. Без труда поднявшись по лестнице и перепрыгнув через борт триремы, Хирам оказался на палубе среди моряков и воинов, с жадным любопытством глядевших на него. Хирам, не выпуская из рук своего тяжелого меча, крикнул им звенящим голосом: --Дорогу! Они расступились, образуя проход, и Хирам пружинистой походкой прошел к корме, где его ждал высокий старик в темных одеждах. Это был Гермон. По-видимому, патриция Карфагена поразило появление Хирама. Гермон словно не верил своим глазам. -- Хирам? -- произнес он удивленно. -- В самом деле это ты? И ты осмелился ступить на борт моего судна? Идти среди повинующихся мне воинов? -- При мне мой меч! -- гордо улыбнувшись, отозвался Хирам. -- Но если я прикажу тебя обезоружить... -- Не советую! Карфагену нужны люди, а ты знаешь, что в бою со мной лягут твои лучшие бойцы. Я умею владеть мечом, и я не трусливый шакал, который отдается безропотно в когти льва. -- Боги! Но что же наконец тебе нужно? -- Ты забыл, что я, как и ты, сын Карфагена и что нашей отчизне грозят римляне! Я пришел к тебе предложить свой меч Карфагену. Тот самый меч, который когда-то нанес гордому Риму не один тяжкий удар. -- Ты осужден на вечное изгнание! -- Да, но я вернулся. -- Закон гласит: кто изгнан из Карфагена, не прощен и вернется -- тому смерть! -- Безумный закон, который выдуман вами на погибель отчизне. Или у Карфагена так много людей, что мой меч не пригодится родному краю? Или римляне уже побеждены? Или ты заключил с ними почетный мир? Слова Хирама падали на голову патриция, словно тяжкие удары молота, оглушая его. И Гермон видел, какое впечатление производит эта гордая речь свободного человека, великого воина на стоявших вокруг людей. В самом деле, гибель грозит Карфагену. В самом деле, на счету каждый человек. А Хирам столько раз доказывал, что он великий вождь, один его меч стоил целой толпы наемников. -- Кто судил меня? -- продолжал Хирам, все повышая голос, звеневший, как металл. -- Может быть, мой народ? Нет. Ты, старик, в своей безумной гордости возненавидел меня и осудил на изгнание. Гермон, поникнув головой, молчал. -- За что я изгнан? -- говорил с горьким упреком в голосе Хирам. -- Чем я провинился перед отчизной? Разве я продал свой меч врагам ее? Или я совершил какое-нибудь преступление? -- Нет! -- Я осужден и изгнан за то, что твердил об опасности, грозящей Карфагену. Я требовал продолжать борьбу с Римом, подсказывал, что Рим погубит нас, если мы не сотрем его с лица земли. Кто же прав? Вы стали рабами железного Рима, но Рим не щадит рабов. Он хочет уничтожить самое имя Карфагена, развенчанного владыки Средиземного моря. Какую еще вину ты знаешь за мной? Я был другом великого героя, непобедимого Ганнибала, погубленного вами, слепыми торгашами, продавшими честь Карфагена, и за это я должен прожить до могилы далеко от места, где я впервые увидел свет, где покоятся вечным сном мои родные? В чем еще я провинился перед тобой? Ах да, я полюбил твою приемную дочь, я, воин, всю жизнь отдавший борьбе с врагами родины, а не торговым делам. Вы ведь презираете тех, кто променял аршин на меч. И чего добились? Вот римляне у ворот Карфагена. Кого же вы позовете теперь защищать ваш очаг от пришлых? Или довольно будет ваших приказчиков с аршинами и гирями, чтобы прогнать врага? -- Так ты предлагаешь мне свой меч? -- поднял голову Гермон, смущение которого возрастало с каждым мгновением. -- Да! Но не тебе, а отчизне! -- ответил гордо Хирам. -- На каких условиях? Сколько талантов возьмешь ты с Карфагена за свою помощь? Хирам засмеялся горьким и полным гнева и презрения смехом жестоко оскорбленного человека. -- Мне? Золото? За защиту родного края? На что мне это ваше золото? Я и так богат, и я не торгую своей кровью. Нет, золота мне не надо, но все же я хочу получить награду, и не от Карфагена, которому его золото понадобится на военные издержки, а именно от тебя, надменный старик!.. -- Знаю, ты хочешь получить руку моей приемной дочери, Офир. Но ты забываешь, что у нее уже есть жених, Тсоур. -- Который уступит мне ее или добром, или неволею. Если он не сойдет с моей дороги, я уничтожу его. -- Но он и сам умеет биться мечом не хуже тебя. Тем лучше! Может быть, он находится тут, с тобой? Не спрятался ли он, услышав мое имя? Гермон вспыхнул. -- Тсоур! -- крикнул он. -- Этот человек оскорбляет тебя. Ты слышал? Толпа воинов расступилась, и перед Хирамом предстал высокий, статный, красивый молодой человек в блестящих латах. Правой рукой он сжимал рукоять большого и тяжелого иберийского меча. Лицо его было бледно, но выражало отважную решимость, а глаза блистали гневом. -- Я никогда и ни от кого не прятался! -- сказал он голосом, полным злобы. -- Я убью тебя, пират! -- добавил он. -- Меня? -- засмеялся Хирам. -- Попробуй, мальчик! Они готовы были броситься друг на друга, но вмешался Гермон: -- Итак, вы решили свести счеты в смертном бою? -- сказал он. -- Но разве вы не знаете, что гласит наш древний закон? Соперники опустили мечи, но глядели друг на друга пылающими яростью глазами. -- Люди! Расступитесь! Очистить место для поединка! -- крикнул Гермон. Толпившиеся вокруг Хирама и Тсоура воины и моряки отступили. Образовался круг приблизительно в десять шагов. Вперед выступили воины с копьями, из которых они образовали своего рода барьер, чтобы никто не мешал участникам поединка. -- Возьмите щиты! -- скомандовал затем Гермон. Кто-то из воинов, явно сочувствовавших Хираму, подал ему свой тяжелый щит. Гортатор триремы принес щит для Тсоура. Едва соперники надели щиты на левые руки, Гермон подал сигнал к началу боя, и пылающий яростью Тсоур кинулся на Хирама, нанося ему один за другим свирепые удары, свидетельствовавшие, что у этого юноши была и недюжинная сила, и отвага, и умение владеть мечом. Но Хирам, не отступая ни на шаг, принимал на свой крепкий щит эти удары и парировал их легким движением левой руки. И чем яростнее нападал Тсоур, тем уверенней отражал его удары Хирам. Утомленный этим отпором Тсоур отпрянул назад, потом снова ринулся на Хирама, но опять его меч встречал или гладкий щит старого соратника Ганнибала, или клинок. И эта атака окончилась тем, что Тсоур попятился. В то же мгновение Хирам перешел в нападение. Его меч, свистя, тяжко рухнул на щит противника, потом грянул по латам еще и еще. Пронзительный крик вырвался из уст Тсоура. Юноша выпустил из ослабевшей руки свой меч и рухнул всем телом на доски палубы, обагряя их алой кровью, лившейся из широкой раны в груди. Клинок непобедимого Хирама пронзил латы и тело молодого бойца. Несколько мгновений все стояли словно ошеломленные таким ужасным концом поединка, не веря в гибель Тсоура. Но Гермон скоро оправился. -- Ты убил его! -- сказал он глухим голосом Хираму, который стоял неподвижно, молча глядя на поверженного врага. -- Что же я скажу его отцу, моему другу? Хирам пожал плечами: -- Скажи, что он бился геройски. Скажи, что он не запятнал себя трусостью. Еще скажи -- это будет утешением для старика, -- что его сын пал в бою с человеком, меча которого боялись и поседевшие в сечах солдаты. Это -- честь для убитого. Гермон оглянулся вокруг. -- Отойдите все! -- сказал он. И экипаж триремы разошелся по местам. Там, где за несколько секунд до этого кипел яростный бой, скрещивались, звеня, мечи, раздавались яростные крики Тсоура, теперь царила могильная тишина. Хирам стоял, опираясь на меч. Гермон глубоко задумался. Казалось, он боролся сам с собой. Еще раз бросив печальный взгляд на труп юноши, он глубоко вздохнул и провел рукою по лбу, словно отгоняя печальные мысли. -- Да будет так! -- сказал он. -- Твой меч разрешил спор! Я признаю: ты -- великий воин. Да, я повинен в том, что в годину опасности отчизна не могла воспользоваться твоими услугами. Но, помимо моих личных счетов с тобой, был еще один важный мотив, который заставил тогда повлиять на решение Совета Ста Четырех изгнать тебя. Ты был слишком близок к Ганнибалу, ты был слишком воинственным, и тебя любили в войске. Если бы я отдал тебе тогда Офир, ты приобрел бы огромное влияние на дела государства и, право же, повел бы полки Карфагена на римлян. -- Разумеется! -- отозвался Хирам. -- А мы были обессилены долголетней распрей, мы нуждались в отдыхе, мы считали открытую борьбу с Римом рискованным предприятием. И вот ты был осужден на изгнание. Теперь обстоятельства изменились: ничто уже не предотвратит столкновения с римлянами. Ты устранил последнее препятствие, ты победил Тсоура и, признаюсь в этом, ты победил меня. Именем Совета я отменяю приговор о твоем изгнании. Я добьюсь того, что Карфаген поручит тебе ответственный пост. Правда, у нас есть Гасдрубал... -- Кого победит этот знаменитый воин? -- насмешливо отозвался Хирам, презрительно улыбаясь. -- Оставим ненужный спор! Я настою на том, чтобы тебе передали командование флотом. -- Которого почти не существует. -- Но я поставлю тебе условие. Пусть Офир станет твоей женой, но только тогда, когда мы одержим победу над Римом. Приходи ко мне домой сегодня вечером. Не бойся, ловушек не будет. -- Я ничего не боюсь! -- гордо ответил Хирам. -- Я тебе ручаюсь, что тебя никто не тронет. Карфаген получит для своей защиты твой могучий меч. -- Да будет так! -- в свою очередь подтвердил Хирам этот странный договор, салютуя мечом старику. И потом твердым шагом направился к веревочной лестнице. Вслед ему смотрели толпившиеся у бортов триремы воины и моряки, но никто не промолвил ни слова. Сойдя в лодку, Хирам крикнул: -- Отдать концы! И лодка отчалила от триремы. -- Правь на Карфаген! -- распорядился Хирам. Почти одновременно поднялись весла и на лодке и на триреме. Вспенивая морскую гладь, оба судна понеслись к гордому городу. Но вскоре лодка стала заметно отставать от мчавшейся вихрем быстроходной триремы, увозившей в Карфаген главу Совета Ста Четырех... -- Что случилось? Почему ты так долго пробыл на триреме? Что ты там делал? -- осыпала своего избранника вопросами бледная Офир. -- Мы слышали звон мечей, чей-то крик! -- вмешалась Фульвия. -- Ты бился? Но тебя отпустили? -- Да. я бился! -- угрюмо ответил Хирам. -- И тот, кто поднял свой меч на меня, уже никогда не возьмется за оружие. Он убит... -- Гермон? -- еще больше побледнела Офир. -- Нет, я не дрался бы с дряхлым стариком. Я убил твоего жениха, Офир. Тсоур уже никогда не потревожит тебя своими домогательствами. Он дрался храбро, и мне жаль, что не было другого выхода. На земле нет места для нас обоих. И он пал в честном бою. -- А ты? -- А я, как видишь, свободен. Мало того -- мы плывем в Карфаген. Там ты будешь жить в доме Фульвии. Я опять послужу своей отчизне. Гермон обещал, что мне передадут командование флотом. Я сделаю все, что смогу. Но Ганнибала нет. Карфаген безоружен, и страх за судьбу родины леденит мою кровь... Хирам в скорбной думе поник головой. -- Будь что будет! -- промолвил он мгновение спустя. Через час лодка вошла в порт Карфагена. Триремы давно уже были там и затерялись среди других боевых судов, на которых лихорадочно кипела работа: флот Карфагена деятельно готовился к встрече с врагом. XVIII СНОВА В КАРФАГЕНЕ Вечером того дня, когда Хирам убил Тсоура, он в сопровождении Талы шел по улицам Карфагена. Офир, Фульвия и молодая рабыня остались в доме Фульвии, куда все сопровождавшие Хирама люди пробрались, не обратив на себя особого внимания, маленькими группами. Собственно говоря, и Сидон, и многие из воинов Талы, да и сам старый солдат были очень не прочь покинуть Карфаген, явно осужденный на гибель. Сидон сердито ворчал, что Хирам делает глупость, ввязываясь в безнадежную борьбу с римлянами, но когда Хирам заявил, что он решил разделить участь родного города, а всем своим спутникам предоставляет полную свободу действий, отнюдь не принуждая их сражаться против римлян, ни один не захотел покинуть своего вождя. По дороге ко дворцу Гермона к Хираму и Тале присоединился поджидавший их Фегор. -- Привет вам, храбрые воины! -- сказал он. -- Поздравляю с удачным исходом всей вашей затеи. Дело-то поворачивалось совсем не в вашу пользу, но боги, видимо, устали преследовать тебя, Хирам, и я очень этому рад, хотя бы в силу того, что погибни ты, пропал бы и обещанный мне тобою талант. -- Ты получишь заработанные деньги! -- хмуро отозвался Хирам. -- Да. Я ведь верно служу тебе и... И другим. Между прочим, друг Хирам, ты спрятал Офир, конечно, в доме Фульвии? Я знаю. Я все знаю. Но позволь посоветовать тебе: Гермону ты об этом не говори. Я человек осторожный: кто знает, не передумает ли горделивый Гермон? Сейчас ты в милости. А через день погода может измениться. Но идем же, Гермон не любит, чтобы его заставляли дожидаться. Да, еще; Совет Ста Четырех уже обсуждал вопрос о тебе. -- И как решил совет? -- живо обернулся Хирам. -- В твою пользу... пока. Ты можешь оказать слишком ценные услуги, чтобы отказываться от твоего меча. Но повторяю: пока... Никто не может поручиться за то, что будет потом. У Тсоура жив отец. Он может пожелать отомстить тебе за смерть убитого тобою сына. Словом -- осторожность, осторожность и еще раз осторожность. Иначе я сильно рискую. -- Ты? Ты чем-то рискуешь? -- остановился Хирам. -- Чем же? -- Своими деньгами! Боги, как ты забывчив! -- сухо рассмеялся шпион. ...Почти до полуночи старый Сидон, ворча и призывая на головы карфагенян всевозможные проклятия, бродил по саду патриция Гормона под стенами небольшого уединенного дома. По временам он подходил к одному из окон, сквозь прикрытую ставню которого пробивался слабый луч света и слышались неясно два голоса: один -- твердый, уверенный, спокойный -- Хирама, и другой -- слабый, трепетный, усталый -- главы Совета Ста Четырех. -- У меня язык отвалился бы, если бы я болтал столько, сколько они сегодня! -- бурчал старый моряк. -- И о чем это они говорят? Спорят, что ли? Так нет, не похоже... Он был прав. Гермон встретил Хирама приветливо и сказал ему, что Совет Ста Четырех уже подписал помилование и назначение Хирама командующим флотом Карфагена. Пехотой должен командовать Гасдрубал, а конницей, большей частью навербованной из нумидийцев, Фамия. -- Вот человек, которому я не доверил бы такую ответственную должность! -- невольно воскликнул Хирам. -- Что делать? У нас нет людей! -- с горечью отозвался Гермон. Потом он попросил Хирама изложить свой план действий. Осведомившись детально о числе судов карфагенского флота и их боеспособности, Хирам погрузился в глубокую задумчивость. -- Что можно сделать с такими ничтожными силами против римлян? -- промолвил он. -- Почти ничего... -- Самое важное -- отладить осаду нашего города! -- сказал Гермон. -- Ты должен во что бы то ни стало задержать высадку римлян на берег. -- Попытаюсь, но не ручаюсь за успех. -- Город деятельно готовился к упорнейшей защите. Население отдает все, что у него есть из металлов, на изготовление оружия. Мастерские завалены работой. Женщины жертвуют все свои драгоценности на плату наемникам, на покупку и изготовление лат, мечей, щитов. Они идут дальше: дочери знатнейших фамилий и простолюдинки отдали уже свои волосы, чтобы у наших стрелков были луки с волосяными тетивами. Но все эти жертвы не принесут пользы, если ты не сможешь хоть на несколько дней задержать римский флот. -- Если так, то мне остается одно! Несомненно, римляне должны направиться к Уттике, которая послужит для них прекрасной опорной базой. Я пойду с моими кораблями туда, может быть, мне удастся напасть на вероломную Уттику раньше, чем подойдут римляне, и взять эту колонию Финикии, которая забыла о кровном родстве с нами. -- Но ты можешь, Хирам, при этом натолкнуться и на превосходящие силы римлян? -- Тем лучше, неожиданным нападением, на которое римляне считают нас неспособными, я могу расстроить их флот, нанести ему тяжкий урон. Конечно, о полной победе не может быть и речи. Я не обманываюсь ложными надеждами на этот счет. -- Увы, ты прав! -- со вздохом ответил Гермон. Потом он спросил: -- Когда же ты думаешь отправиться в Уттику? -- Сегодня же на рассвете! -- с жаром ответил Хирам. -- А Офир? -- Не беспокойся о ней. Она в надежных руках. -- Но на дом, где ты скрыл ее, могут напасть? -- Кто? Рабы отца Тсоу