он стал целовать руки Яну, повторяя растроганно: - Мой дорогой пан! Мой дорогой пан! В какое время привелось снова встретиться! Все стали жаловаться на тяжелые времена, пока Заглоба наконец не сказал: - Но ты, Жендзян, у фортуны всегда за пазухой: смотри ты, паном стал. Ну не пророчил ли я тебе, ты только вспомни, что коль не повесят тебя, выбьешься в люди! Ну как же ты теперь? - Мой дорогой пан, да за что же меня вешать, коль не согрешил я ни против бога, ни против закона? Служил верно, а коль случалось изменить кому, так одному разве недругу, что я себе только в заслугу могу поставить. А что я хитростью какого-нибудь разбойника изничтожил, мятежников, к примеру, или ту чаровницу, - помнишь, милостивый пан? - так это тоже не грех, а и грех, так не мой, а твой, потому хитрости я от тебя научился. - Да ну! Нет, вы только поглядите на него! - воскликнул Заглоба. - Коль ты хочешь, чтобы я за гробом за грехи твои выл, так отдай мне при жизни их fructa. Один ты пользуешься богатствами, которые награбил у казаков, так из одного тебя за это и шкварки в пекле вытопят! - Бог не без милости, да и неправда это, будто я один пользуюсь, я ведь сперва лихих соседей тяжбами разорил и родителей обеспечил, они теперь спокойно живут в Жендзянах, никаких обид не терпят. Яворских-то я по миру пустил, ну а сам уж в отдалении потихоньку гоношу деньгу! - Так ты уже не живешь в Жендзянах? - спросил Ян Скшетуский. - В Жендзянах по-прежнему живут мои старики, а сам я в Вонсоше, и грех жаловаться, не обидел бог. Но как прослышал я, что вы в Щучине, не мог усидеть на месте, подумал себе: видно, снова пора в путь! Коли быть войне, что ж, пусть будет! - Признайся же, - сказал Заглоба, - это ты из Вонсоши бежал, испугавшись шведов. - В Визненской земле еще нету шведов, разве только маленькие разъезды туда заглядывают, да и то с опаской, потому очень на них мужики злы. - Это ты мне хорошую новость привез, - сказал Володы"вский. - Я ведь вчера нарочно послал разъезд, чтобы разведать, где шведы стоят, не знал я, можно ли в Щучине спокойно стоять на постое. Верно, этот разъезд и привел тебя сюда? - Этот разъезд? Меня? Это я его привел, а верней сказать, привез, у них ведь ни одного человека не осталось, кто бы мог сидеть в седле. - Как так? Что ты болтаешь? Что с ними стряслось? - встревожился Володы"вский. - Страх как их побили! - объяснил Жендзян. - Кто побил? - Пан Кмициц. Скшетуские и Заглоба даже с лавок повскакали. - Кмициц? Да как он сюда попал? - засыпали они Жендзяна вопросами. - Неужто сам князь гетман уже пришел? Да ну же, говори скорее, что случилось? Володы"вский тем временем выбежал на улицу, чтобы собственными глазами увидеть, какой урон понесли его люди, и посмотреть их. - Что я вам буду рассказывать? - ответил Жендзян. - Лучше подожду, покуда пан Володы"вский воротится, это ведь больше его касается, не повторять же мне два раза одно и то же. - Ты видел Кмицица своими глазами? - спрашивал Заглоба. - Как вас вот вижу. - И говорил с ним? - Как же не говорить, коли мы повстречались с ним в корчме "Клич", что недалеко отсюда, я заехал, чтобы дать отдохнуть лошадям, а он остановился на ночлег. Чуть не час целый мы с ним проговорили, делать-то больше было нечего. Я жаловался на шведов, он тоже жаловался. - На шведов? Он тоже жаловался на шведов? - спрашивал Скшетуский. - Страх как, хоть сам ехал к ним. - Много было с ним войска? - Да никакого войска не было, всего несколько слуг, правда, при оружии и с такими свирепыми образинами, что таких не было, пожалуй, и у тех, что по приказу Ирода избивали невинных младенцев. Выдал он себя за простого шляхтича-однодворца, сказал, будто с лошадьми на ярмарку едет. Был у него табунок голов на двадцать, но я что-то ему не поверил: и с виду человек совсем не простой, и смел, не как барышник, и перстень дорогой видел я у него на руке. Да вот он! Самоцвет сверкнул перед глазами слушателей, а Заглоба руками об полы хлопнул. - Успел-таки выцыганить! - воскликнул старик. - Да я бы тебя по одному этому на другом конце света признал! - Нет уж, позволь, милостивый пан, не цыганил я вовсе! Я ведь тоже шляхтич, ровня другим, не цыган, хоть и арендатор, покуда не дал господь своим именьицем обзавестись. А перстень этот дал мне пан Кмициц в знак того, что правду он мне говорил, а что он говорил - это я вам сейчас в точности повторю, потому сдается мне, речь идет об наших шкурах. - Как так? - спросил Заглоба. Но тут вошел Володы"вский, возмущенный до крайности, бледный от гнева; он швырнул шапку на стол и сказал: - Неслыханное дело! Трое убиты, Юзву Бутрыма саблей так полоснули, что еле дышит! - Юзву Бутрыма? Да ведь это человек медвежьей силы! - изумился Заглоба. - На глазах у меня сам пан Кмициц его и полоснул! - вмешался в разговор Жендзян. - Довольно с меня этого Кмицица! - в гневе вскричал Володы"вский. - Где бы этот человек ни появился, всюду он, как чума, сеет смерть. Довольно! Око за око, зуб за зуб! Но теперь у нас с ним новый счет! Людей мне изувечил, на добрых солдат напал. Я ему это попомню, мы еще встретимся! - Сказать по правде, не он на них напал, а они на него, он ведь в самый темный угол забился, чтоб они его не признали, - сказал Жендзян. - А ты чем моим помочь, еще его оправдываешь! - сердито оборвал его Володы"вский. - Да я по справедливости. А что до помощи, так мои хотели помочь, да никак не могли, не знали в свалке, кого бить, кого щадить, и самим поэтому досталось. Да и я цел и невредим ушел со своими коробами только по великодушию пана Кмицица. Вы вот послушайте, как дело-то было. И Жендзян стал подробно описывать драку в корчме, ничего не пропустил, а когда он рассказал наконец все, что Кмициц велел передать Володы"вскому, все просто остолбенели. - Он сам тебе это сказал? - спросил Заглоба. - Сам, - ответил Жендзян. - "Я, - толковал он мне, - пану Володы"вскому и конфедератам не враг, хоть они иначе думают. Придет время, все обнаружится, а покуда Христом-богом молю, пусть держатся вместе, не то виленский воевода их как раков из сака повыберет". - И он сказал тебе, что воевода уже в походе? - спросил Ян Скшетуский. - Нет, он говорил, что гетман только ждет подмоги от шведов, а тогда тотчас двинется в Подляшье. - Что вы об этом думаете? - поглядел на товарищей Володы"вский. - Странно мне все это! - воскликнул Заглоба. - То ли этот человек предает Радзивилла, то ли нам ловушку готовит. Но какую? Советует держаться вместе, а какой же от этого может быть вред для нас? - А тот, что с голоду пропадем, - ответил Володы"вский. - Мне уже дали знать, что и Жеромский, и Котовский, и Липницкий должны разделить свои хоругви на отряды по несколько десятков сабель и расставить их на постой по всему воеводству, потому что вместе они не могут прокормиться. - А что, как Радзивилл и впрямь придет, - промолвил Станислав Скшетуский, - кто тогда сможет дать ему отпор? Никто не нашелся, что ответить, потому что ясно было как день, что если великий гетман литовский подойдет с войском и застанет силы конфедератов рассеянными, он легко их истребит. - Странно мне все это! - повторил Заглоба. Помолчав с минуту времени, он продолжал: - И все-таки Кмициц уже доказал, что он искренне нам сочувствует. Я вот и подумал, не оставил ли он Радзивилла? Но тогда зачем ему пробираться переодетым, да еще куда? К шведам? - Тут он обратился к Жендзяну: - Он говорил тебе, что едет в Варшаву? - Да! - ответил Жендзян. - Но ведь там уже шведы. - Да-да! - подтвердил Жендзян. - Коль он ехал всю ночь, так теперь уже должен был повстречать шведов. - Ну видали ль вы когда такого человека? - воскликнул Заглоба, глядя на товарищей. - Что зло смешалось в нем с добром, как плевелы с пшеницей, в том нет сомнения, - сказал Ян Скшетуский. - Но чтоб в совете, который он нам дает, таилась измена, с этим я решительно не могу согласиться. Не знаю я, куда он едет, почему пробирается переодетый, и не стану зря ломать над этим голову, - тут скрыта какая-то тайна. Но я готов поклясться, что совет он дает дельный, искренне нас предостерегает, и спасение наше в одном - послушаться его. Как знать, не обязаны ли мы опять ему жизнью. - Господи! - воскликнул Володы"вский. - Да как же может прийти сюда Радзивилл, коль на его пути стоят люди Золотаренко и пехота Хованского. Мы - это дело другое! Одна хоругвь может проскользнуть, да и то в Пильвишках нам пришлось саблями прокладывать себе путь. И Кмициц - это дело другое, он пробивался с кучкой людей. Но как может пройти гетман с целым войском? Разве только сперва разгромит и Золотаренко и Хованского... Не успел Володы"вский кончить, как дверь отворилась, и вошел стремянный. - Гонец к пану полковнику с письмом, - сказал он. - Неси письмо, - приказал Володы"вский. Стремянный вышел и через минуту вернулся с письмом. Пан Михал торопливо сломал печать и начал читать: - "Пишу нынче про то, что вчера не успел рассказать арендатору из Вонсоши. Чтобы двинуться на вас, у гетмана и своего войска довольно; но он с умыслом ждет подмоги от шведов, дабы выступить против вас под покровительством шведского короля. Пусть только тронут тогда его московиты, им придется ударить и на шведов, а сие означало бы войну с шведским королем. Без приказа они не посмеют это сделать, ибо боятся шведов и не примут на себя ответ за начало войны. Они уже знают, что Радзивилл повсюду с умыслом подставляет им шведов: стоит им подстрелить или зарубить хоть одного шведа, и тотчас разгорится война. Не знают они сами теперь, что делать, ибо Литва отдана шведам, стоят потому на месте и выжидают, не воюя, что дальше будет. По этой причине они и Радзивилла не станут останавливать и перепон ему чинить не станут, и он пойдет прямо на вас и будет истреблять вас поодиночке, коль скоро вы не соберете вместе все свои силы. Христом-богом молю, сделайте это и зовите к себе поскорее витебского воеводу, ибо и ему легче пробиться сквозь московитов, покуда они стоят, словно ум потерявши. Хотел я под чужим именем вас остеречь, дабы вы скорее мне поверили, но коль скоро открылось, кто шлет вам вести, подписываюсь своим собственным. Беда, коль не поверите вы мне, ибо я уж не тот, каким прежде был, и, даст бог, совсем иные речи вы услышите обо мне. Кмициц". - Ты хотел знать, как придет к нам Радзивилл, вот тебе и ответ! - сказал Ян Скшетуский. - Он прав! - воскликнул Володы"вский. - Умные слова! - Не умные, а святые слова! - перебил его Заглоба. - Сомнений быть не может. Я первый разглядел этого человека, и хоть нет такого проклятия, какое не посылали бы на его голову люди, говорю вам, мы еще будем благословлять его. Мне довольно взглянуть на человека, чтобы узнать ему цену. А помните, как он мне полюбился в Кейданах? Сам он тоже нас любит, как истинных рыцарей, а когда в первый раз услыхал мое имя, чуть не задушил меня от восторга в объятиях и благодаря мне спас всех вас. - Ты, милостивый пан, совсем не изменился, - заметил Жендзян. - Ну почему это пан Кмициц должен был больше восторгаться тобой, чем моим паном или паном Володы"вским? - Глупец! - ответил Заглоба. - Тебя-то он сразу раскусил, и коль звал арендатором, а не дураком из Вонсоши, так только из учтивости! - Так, может, и тобою, милостивый пан, он восторгался тоже только из учтивости? - отрезал Жендзян. - Нет, ты погляди на него, ишь как боднул! Сказано, богатый - что бык рогатый. А ты женись, пан арендатор, клянусь богом, вовсе рогачом станешь! - Все это хорошо, - промолвил Володы"вский. - Но коль он от души нам сочувствует, то почему не приехал к нам, вместо того чтобы рыскать, как волку, вокруг нас и людей нам губить? - Не твоя это забота, пан Михал, - ответил Заглоба. - Что мы решим, то и делай, и не ошибешься. Когда бы твой ум стоил твоей сабли, ты бы уже великим гетманом был вместо пана Реверы Потоцкого(*). А зачем было Кмицицу приезжать сюда? Уж не затем ли, чтобы ты так же ему не поверил, как не веришь его письму, и чтоб у вас с этим ершистым кавалером тотчас разгорелась страшная ссора? А когда бы ты даже поверил ему, то что бы сказали другие полковники: Котовский, Жеромский, Липницкий? Что бы сказали твои лауданцы? Разве не зарубили бы его, как только бы ты отвернулся? - Отец прав, - вмешался в разговор Ян Скшетуский, - он не мог сюда приехать. - Так зачем же он едет к шведам? - повторил упрямый пан Михал. - А черт его знает, к шведам ли едет он, а черт его знает, что могло этому шалому парню стрельнуть в голову? Нам-то что до этого! Наше дело послушаться его совета, коль хотим мы унести ноги. - Да тут и раздумывать нечего, - сказал Станислав Скшетуский. - Надо поскорей упредить Котовского, Жеромского, Липницкого и того, другого, Кмицица, - промолвил Ян Скшетуский. - Пошли к ним, Михал, тотчас гонцов, только не пиши, кто нас остерег, а то они наверняка не поверят. - Мы одни будем знать, чья это заслуга, и в свое время не замедлим открыть нашу тайну! - воскликнул Заглоба. - Ну, Михал, теперь живо! - Сами мы двинемся в Белосток, - продолжал Ян Скшетуский, - там и общий сбор назначим. Дай бог, чтоб поскорее прибыл витебский воевода! - Из Белостока, - подхватил Заглоба, - надо будет отправить к воеводе послов от войска. Даст бог, встанем мы против литовского гетмана с силами равными, а то и превосходными. Нам самим и думать нечего напасть на него, ну а витебский воевода - это дело другое. Сколь достойный, сколь доблестный муж! Другого такого не сыщешь в Речи Посполитой! - Ты, милостивый пан, знаешь воеводу? - спросил Станислав Скшетуский. - Знаю ли я его? Мальчишкой знавал, когда он росточком был не больше моей сабли. Но и тогда это был сущий архангел. - Ведь он теперь, - сказал Володы"вский, - не только все имение отдал, не только все серебро и драгоценности, но и все бляхи с наборной сбруи в деньги перелил, только бы побольше войска набрать против врагов отчизны. - Благодарение богу, хоть один такой нашелся! - заметил Станислав Скшетуский. - А то помните, как мы верили Радзивиллу? - Ты кощунствуешь, пан Станислав! - крикнул Заглоба, - витебский воевода - это да! Да здравствует витебский воевода! А ты, Михал, в поход, живей в поход! Пусть пескари остаются в этом щучинском болоте, а мы поедем в Белосток, там, может, получше достанем рыбы. Да и халы там на шабаш евреи пекут отменные!.. Ну, теперь, по крайности, хоть война начнется, а то меня уже тоска берет! Тряхнем Радзивилла, тогда и за шведов возьмемся. Мы им уже показали, чего стоим! В поход, Михал, ибо periculum in mora! - А я пойду подниму на ноги хоругвь! - сказал Ян Скшетуский. Спустя час десятка два гонцов мчались во весь опор в Подляшье, а вслед за ними тронулась вскоре и вся лауданская хоругвь. Начальники ехали впереди, советуясь и обсуживая дела, а солдат вел Рох Ковальский, помощник Володы"вского. Шли на Осовец и Гон"ндз, направляясь на Белосток, где надеялись встретить прочие конфедератские хоругви. ГЛАВА VI Письма Володы"вского о походе Радзивилла, разосланные во все концы Подляшского воеводства, нашли отклик у всех полковников. Одни из них, чтобы легче было перезимовать, уже разбили хоругви на небольшие отряды; другие позволили своим хорунжим разъехаться по приватным домам, так что под знаменами оставалось человек по двадцать хорунжих да по несколько десятков солдат. Полковники отпустили людей отчасти потому, что опасались голода, отчасти же потому, что им нелегко было поддержать порядок в хоругвях, которые, однажды подняв мятеж против властей, готовы были теперь по малейшему поводу отказать в повиновении и своим предводителям. Если бы нашелся достойный вождь, который сразу повел бы их в бой против одного из двух врагов отчизны, или даже против Радзивилла, дисциплина, наверно, сохранилась бы; но в Подляшье хоругви бездействовали, они только обстреливали крепостцы Радзивилла, грабили его поместья да вели переговоры с князем Богуславом, и солдаты поэтому совсем распустились. В этих условиях они приучались только своевольничать и притеснять мирных жителей. Часть их, особенно из числа тех, кого привела с собой шляхта, бежала из хоругвей и, сколотив шайки, промышляла разбоем на большой дороге. Так с каждым днем все больше разлагалось войско, которое не присоединилось ни к одному из врагов и составляло единственную надежду короля и патриотов. Раздел хоругвей на небольшие отряды довершил этот развал. Слов нет, если бы хоругви держались вместе, прокормиться им было бы трудно; но кое-кто, быть может, не без умысла, преувеличивал опасность голода: стояла осень, урожай выдался хороший, и, главное, никто из врагов не успел еще огнем и мечом опустошить воеводство. Опустошили его кое-где свои же конфедератские солдаты, как души их самих опустошила праздность. Так удивительно сложились обстоятельства, что враг не тронул конфедератских хоругвей. Заливая край с запада и устремляясь на юг, шведы не дошли еще до того клина, который образовало Подляшье между Мазовецким воеводством и Литвой, а по другую сторону в бездействии и нерешимости стояли полчища Хованского, Трубецкого и Серебряного(*) и не знали, что предпринять. Отряды Бутурлина и Хмельницкого по-прежнему носились по Червонной Руси; они разбили в это время под Гродеком часть войск, которой предводительствовал великий коронный гетман Потоцкий. Но Литва была под покровительством Швеции. Опустошать ее, занимать новые ее земли означало, как справедливо писал Кмициц, то же, что объявлять войну страшным шведам, перед которыми трепетал весь мир. "Была короткая пора, когда присмирели московиты" и кое-кто из людей дальновидных пророчил даже, что в скором времени они, на этот раз как союзники Яна Казимира и Речи Посполитой, обратят оружие против шведского короля, могуществу которого, если бы он стал господином всей Речи Посполитой, не было бы равного в Европе. Не трогал Хованский в ту пору ни Подляшья, ни конфедератских хоругвей; разбросанные по всему воеводству, они тоже никого не трогали, да без вождя и не могли тронуть, ничего не могли предпринять, кроме грабежа радзивилловских поместий. Зато и начался у них развал. Однако письма Володы"вского о походе Радзивилла пробудили полковников от спячки и бездействия. Они стали собирать хоругви, рассылать повестки солдатам с призывом вернуться под знамена и угрозой наказания за неявку. Первым, не мешкая, двинулся в Белосток Жеромский, самый уважаемый из всех полковников, чья хоругвь была в наилучшем состоянии; через неделю прибыл Якуб Кмициц, - правда, привел он всего лишь сто двадцать человек; затем стали собираться поодиночке и кучками солдаты Котовского и Липницкого. В ту пору в хоругви вступали охотники из окрестной застянковой шляхты: Зенцинки, Свидерские, Яворские, Жендзяны, Мазовецкие, и даже из Люблинского воеводства, например, Карвовские и Туры; время от времени являлся и шляхтич побогаче в сопровождении хорошо вооруженной челяди. От хоругвей по воеводству были посланы сборщики податей, чтобы взыскать по квитанциям припасы и деньги, - словом, повсюду поднялось движение, закипела работа, и когда подошел Володы"вский со своей лауданской хоругвью, под ружьем стояло уже несколько тысяч человек, которым недоставало только вождя. Это была беспорядочная и нестройная толпа, но не такая беспорядочная и не такая нестройная, как великопольская шляхта, которая несколько месяцев назад должна была защищать от шведов переправы под Уйстем; все эти подляшане, люблинцы и литвины были люди, привычные к войне, и даже среди охотников не было ни одного человека, который не нюхал бы пороху и не угощался из "табакерки Марса". Все в своей жизни успели уже повоевать: кто против казаков, кто против турок, кто против татар; были и такие, что помнили еще шведские войны. Военным опытом и красноречием всех превосходил Заглоба, который очень обрадовался, очутившись в этом солдатском сборище, где не держали совета, не промочивши глотки. Заслугами он подавлял самых заслуженных полковников. Лауданцы рассказывали, что, не будь его, Володы"вский, Скшетуские, Мирский и Оскерко погибли бы от руки Радзивилла, так как их везли уже в Биржи на казнь. Сам он своих заслуг отнюдь не скрывал и воздавал себе должное полною мерой, чтобы все знали, с кем имеют дело. - Не люблю я ни бахвалиться попусту - говаривал он, - ни болтать про то, чего вовсе не было, правда для меня - вещь святая, это и мой племянник может подтвердить. Тут он поворачивался к Роху Ковальскому, который, высунувшись из-за его спины, говорил зычным, утробным голосом. - Дядя... не... врет! И, пыхтя, обводил глазами присутствующих, словно искал наглеца, который посмел бы ему возразить. Но никто никогда не возражал, и Заглоба начинал рассказ о старых своих подвигах: о том, как еще при жизни Конецпольского стал виновником двух побед над Густавом Адольфом, как потом посрамил Хмельницкого и отличился при осаде Збаража, как князь Иеремия во всем на него полагался и поручал ему делать вылазки... - После каждой такой вылазки, - рассказывал он, - как изрубим мы, бывало, тысяч пять, а то и все десять разбойников, Хмельницкий головой бьется об стенку и одно твердит в отчаянии: "Уж это, как пить дать, дело рук этого черта Заглобы!" Ну а как дошло дело до Зборовского трактата(*), так сам хан глядел на меня, как на диво, и портрет просил дать ему, хотел султану послать в подарок. - Нынче нам такие надобны, как никогда! - повторяли слушатели. Многие и без того были наслышаны о необыкновенных подвигах Заглобы, ибо молва о них ходила по всей Речи Посполитой, а такие новые события, как освобождение полковников и клеванская битва со шведами утвердили былую славу рыцаря, и она все росла и росла, и светел и ясен, у всех на виду, ходил Заглоба в ее сиянье, как в лучах солнца. - Нам бы тысячу таких на всю Речь Посполитую, и не постигла бы нас такая беда! - толковали в стане. - Благодарение создателю, что хоть один такой нашелся у нас! - Ведь это он первый крикнул, что Радзивилл изменник! - И доблестных рыцарей вырвал из его рук, и такое поражение нанес по дороге шведам под Клеванами, что ни один враг не ушел. - Первую победу он одержал! - И, даст бог, не последнюю! Полковники Жеромский, Котовский, Якуб Кмициц и Липницкий тоже с большим почтением смотрели на Заглобу. Его рвали друг у друга из рук, у него во всем спрашивали совета, дивясь остроте его ума, едва ли не равной отваге. А совет держали теперь по очень важному делу. К витебскому воеводе были посланы гонцы с просьбой прибыть и возглавить войско; но никто не знал толком, где теперь воевода, а гонцы уехали и как в воду канули. Прошел слух, будто их захватили разъезды Золотаренко, которые, грабя самочинно жителей, доходили до самого Волковыска. Положили тогда полковники под Белостоком выбрать временно полководца, который до прибытия Сапеги предводительствовал бы всем войском. Нечего и говорить, что каждый полковник, кроме одного Володы"вского, считал, что выбрать должны только его. Зашумели все, заволновались. Войско объявило, что желает участвовать в выборах, и притом не через представителей, а на генеральном круге, который с этой целью тут же был созван. Поговорив с товарищами, Володы"вский очень настойчиво советовал выбрать Жеромского, человека достойного, всеми уважаемого, который уже одним своим благообразием и сенаторской бородой по пояс внушал почтение войску. К тому же он был опытный, искушенный воитель. Из чувства благодарности он посоветовал выбрать Володы"вского; но Котовский, Липницкий и Якуб Кмициц твердили в один голос, что нельзя выбирать самого младшего годами, ибо полководец и у граждан должен пользоваться большим почетом. - Кто же у нас самый старший? - спросили многочисленные голоса. - Дядя самый старший! - крикнул вдруг Рох Ковальский таким зычным голосом, что все повернули головы в его сторону. - Жаль вот только, что нет у него хоругви, - заметил Яхович, помощник Жеромского. Но другие стали кричать: - Ну и что же?! Мы что, обязаны непременно выбирать полковника? Разве не в нашей это власти? Разве не in liberis suffragiis? Королем и то можно выбрать любого шляхтича, не то что полководцем! Тут взял слово Липницкий, который питал неприязнь к Жеромскому и хотел всеми силами помешать его избранию: - Клянусь богом, вы можете голосовать за кого только пожелаете! А не выберете полковника, так оно и лучше, никому не будет досадно и обидно. Шум тут поднялся невообразимый. Многочисленные голоса кричали: - Голосовать! Голосовать! Другие неистовствовали: - Где муж столь славный, как пан Заглоба? Где рыцарь столь великий? Где воин столь искушенный? Просим пана Заглобу! Да здравствует пан Заглоба! Да здравствует полководец! - Да здравствует пан Заглоба! Да здравствует пан Заглоба! - орало все больше глоток. - На сабли тех, кто против! - кричали забияки. - Нет никого против! Unanimitate!* - отвечали толпы солдат. _______________ * Единодушно (лат.). - Да здравствует пан Заглоба! Он разбил Густава Адольфа! Он Хмельницкому залил сала за шкуру! - И самих полковников спас! - И шведов разбил под Клеванами! - Vivat! Vivat Заглоба dux!* Vivat! Vivat! _______________ * Полководец (лат.). И толпы бросали в воздух шапки и бегали по стану и искали Заглобу. В первую минуту он изумился и растерялся, ибо не искал почестей, хотел, чтобы выбрали Скшетуского, и никак не ждал, что дело примет такой оборот. Дух у него занялся, когда тысячные толпы стали выкрикивать его имя, покраснел старик, как рак. Но тут его окружили хорунжие; они пришли в восторг, увидев его смущение. - Нет, вы только поглядите! - кричали они. - Раскраснелся, как девица! Скромность его равна его храбрости! Да здравствует пан Заглоба! Веди же нас к победе! Тем временем подошли и полковники и, хоть рад, хоть не рад, стали поздравлять его, ну, а кое-кто может, и рад был, что соперники обойдены. Володы"вский только усы топорщил, дивясь не меньше Заглобы, а Жендзян - тот и рот разинул, и глаза раскрыл, глядя на Заглобу с недоверием, но вместе с тем и с почтением; ну, а Заглоба пришел понемногу в себя, подбоченился через минуту, голову поднял и с важностью, приличной высокому званию, стал принимать поздравления. Первым от имени полковников поздравил его Жеромский, а затем от войска весьма цветистую речь сказал хорунжий Жимирский из хоругви Котовского, приведя изречения разных мудрецов. Заглоба слушал, головой качал, когда же вития кончил, выступил со следующей речью: - Братья! Когда бы кто пожелал истинную доблесть потопить в бездонном океане или засыпать ее горами Карпатскими, что поднялись за облака, она, словно будучи по природе маслом, всплыла бы наверх, из-под земли пробилась наружу, дабы людям открыто сказать: "Вот она я перед вами, и не трепещу я света, и суда не боюсь, и награды жду". Но как самоцвет оправлен золотом, так добродетель должна быть оправлена скромностью, а посему спрашиваю я вас, стоя тут перед вами: разве не прятал я своих заслуг? Разве похвалялся я перед вами? Разве добивался той почести, коею вы украсили меня? Вы сами увидели мои заслуги, ибо я и сейчас готов отрицать их, готов сказать вам: есть лучше меня, такие, как пан Жеромский, пан Липницкий, пан Кмициц, пан Оскерко, пан Скшетуский, пан Володы"вский, столь великие кавалеры, что и древние народы могли бы ими гордиться! Почему же меня, а не кого-нибудь из них избрали вы своим полководцем? Есть еще время! Снимите же с плеч моих почетное звание и украсьте мантией более достойного! - Нет! Нет! - взревели сотни, тысячи голосов. - Нет! - подхватили полковники, обрадованные публичной похвалой и желавшие в то же время показать войску свою скромность. - Вижу и я, что так должно быть! - ответил Заглоба. - Что ж, исполню вашу волю! Благодарю вас, братья, от всего сердца, думаю, что не обману я надежд, кои вы на меня возлагаете. Как вы за меня, так и я за вас клянусь стоять насмерть, и победу ли, погибель ли принесут нам непостижимые fata*, сама смерть не разлучит нас, ибо и после смерти будем мы делить нашу славу! _______________ * Судьбы (лат.). Небывалое воодушевление охватило всех собравшихся. Одни хватались за сабли, другие роняли слезы; у Заглобы лысина покрылась каплями пота, но пыл возрастал со все большею силой. - Мы будем стоять за нашего законного короля, за нашего избранника и милую сердцу отчизну! - восклицал он. - Для них будем жить! Ради них умирать! Братья, с той поры, как стоит наша отчизна, никогда не обрушивались на нее такие бедствия! Изменники открыли ворота, и нет уже ни пяди земли, кроме этого воеводства, где не бесчинствовал бы враг. Вы - надежда отчизны, а я - ваша надежда, на вас и на меня обращены взоры всей Речи Посполитой! Покажем же ей, что не напрасно простирает к нам она руки. Как вы ждете от меня отваги и верности, так я требую от вас покорности и послушания, а когда мы будем единодушны, когда примером своим откроем глаза тем, кого обманул враг, - половина Речи Посполитой слетится к нам! Все, кто хранит в сердце бога и верность отчизне, присоединятся к нам, силы небесные укрепят нас, и кто же сможет тогда устоять против нас?! - Так и будет! Ей-же-ей, так будет! Соломон говорит его устами! На бой! На бой! - гремели голоса. А Заглоба простер руки на север и кричал: - Приходи же теперь, Радзивилл! Приходи, пан гетман, пан еретик, воевода Люциферов! Мы ждем тебя, не рассеявшись, но собравшись вместе, не в раздоре, но в согласии, не с бумажками и трактатами, но с мечом в руке! Доблестное ждет тебя войско и я, его полководец! Ну же, выходи! Выходи на бой с Заглобой! Позови бесов на помощь, и давай схватимся! Выходи! - Тут он снова обратился к войску и продолжал кричать так, что эхо отдавалось во всем стане: - Клянусь богом, дорогие мои! Пророки мне вещают! Согласие, только согласие, - и мы побьем этих негодяев, эту немчуру, этих чулочников, рыбоедов и прочих вшивцев и бородачей, что летом в тулупах ходят и на санях ездят! Такого зададим им перцу, что они только пятки покажут. Все, в ком душа жива, бей собачьих детей! Бей, кто в бога верует, кому дороги отчизна и честь! Мгновенно блеснули тысячи сабель. Толпы солдат окружили Заглобу, теснясь, толкаясь, давя друг дружку и крича: - Веди нас! Веди! - Завтра поведу! Готовьтесь! - крикнул Заглоба в пылу. Выборы происходили утром, а в полдень был смотр войскам. Стройные ряды хоругвей во главе с полковниками и знаменосцами стояли на хорощанских лугах, а перед ними проезжал полководец под бунчуком, с золоченой булавой в руке и цапельным пером на шапке. Прямой гетман! Так делал он смотр хоругвям, озирая их, как пастырь озирает стадо, а солдаты воодушевлялись, видя величественную его осанку. Каждый полковник по очереди подъезжал к нему и с каждым он говорил, что-то хвалил, за что-то бранил, и даже те из них, что поначалу не рады были выбору войска, должны были сознаться в душе, что новый полководец в военном деле весьма искушен и не внове ему предводительствовать. Один только Володы"вский как-то странно встопорщил усы на смотру, когда новый полководец, похлопав его при всех полковниках по плечу, сказал: - Пан Михал, я доволен тобой, хоругвь у тебя - лучше нету. Продолжай так же и можешь быть уверен, что я тебя не забуду! - Ей-же-ей, - шепнул Володы"вский Скшетускому, возвращаясь со смотра, - сам гетман лучше б не сказал! В тот же день Заглоба отправил разъезды и туда, куда надо было послать, и туда, куда посылать вовсе не было надобности. Когда на следующий день утром люди вернулись, он внимательно выслушал все донесения, а затем отправился к Володы"вскому, который жил вместе со Скшетускими. - На глазах у войска я должен соблюдать достоинство, - милостиво сказал он им, - но когда мы одни, мы можем по-прежнему быть на короткой ноге. Тут я не начальник, а друг! И хоть у меня у самого голова на плечах, однако вашим советом я тоже не пренебрегу, ибо знаю, что люди вы опытные и таких солдат немного найдешь во всей Речи Посполитой. Они приветствовали Заглобу по-старому, и вскоре опять были с ним "на короткой ноге", один только Жендзян не осмелился держаться по-старому и сидел на самом краешке скамьи. - Что ты думаешь делать, отец? - спросил Ян Скшетуский. - Первым делом сохранить порядок, держать войско в повиновении и солдат занять, чтоб не испортились они от безделья. Я хорошо видел, пан Михал, как ты, будто сосунок, все что-то лепетал, когда я посылал разъезды на все четыре стороны света; но я должен был это сделать, чтобы втянуть людей в службу, потому они совсем обленились. Это раз. А теперь два: чего нам не хватает? Не людей, их довольно набралось и наберется еще больше. Шляхта, что бежала от шведов из Мазовецкого воеводства в Пруссию, тоже к нам придет. Людей и сабель будет вдосталь, а вот припасу мало, а без него на войне не продержится никакое войско. Так вот, у меня мысль приказать разъездам везти сюда все, что под руку попадется: скотину, овец, свиней, хлеб, сено, и из здешнего воеводства и из Визненской земли в Мазовии, где тоже покуда не видали врага и всего изобилие. - Да ведь шляхта взвоет, если мы заберем у нее урожай и скотину, - заметил Скшетуский. - Войско для меня важнее шляхты. Пусть себе воет! Да и даром мы брать не станем, я велю выдавать квитанции, за ночь я их столько наготовил, что можно забрать под них половину Речи Посполитой. Денег у меня нет, но, как кончится война и мы выгоним шведов, Речь Посполитая сполна заплатит. Да что толковать! Шляхте хуже, когда голодное войско учиняет наезды и грабит ее. У меня мысль и в лесах пошарить, слыхал я, пропасть мужиков бежало туда со скотиной. Пусть же войско возблагодарит святого духа за то, что осенил он всех вас и вы выбрали меня полководцем, потому никто другой так бы с этим делом не справился. - Что верно, то верно, - воскликнул Жендзян, - по уму, вельможный пан, ты прямой сенатор! - Ну как? А? - спросил польщенный Заглоба. - А ты, шельма, тоже не промах. Вот увидишь, скоро назначу тебя помощником ротмистра, пусть только vacans* освободится. _______________ * Вакансия, место (лат.). - Покорнейше благодарю, вельможный пан! - ответил Жендзян. - Вот что я думаю! - продолжал Заглоба. - Сперва соберем столько припасу, будто надо нам осаду выдержать, а потом построим и укрепим стан, а тогда пусть приходит Радзивилл хоть со шведами, хоть с самими чертями. Да будь я последний негодяй, коль не устрою тут второго Збаража! - Клянусь богом, неплохая мысль! - воскликнул Володы"вский. - Но откуда мы возьмем пушки? - У пана Котовского есть две гаубицы, у Кмицица пушчонка для салютов, в Белостоке четыре шестифунтовых пушки, их должны были отправить в Тыкоцинский замок. Вы ведь не знаете, что пан Веселовский приписал Белосток к Тыкоцинскому замку, и эти пушки еще в прошлом году были куплены на подати; мне об этом здешний управитель сказал, пан Стемпальский. Он говорит, что и пороху для каждой пушки найдется на сотню выстрелов. Ничего, друзья, справимся, только вы меня от всей души поддержите, да и про грешную плоть не забудьте, которая с удовольствием выпила бы чего-нибудь. Оно ведь и пора! Володы"вский распорядился принести меду, и разговор продолжался уже за чарой. - Вы думали, не полководец у вас будет, а одна видимость, - говорил Заглоба, прихлебывая старый мед. - Nunquam!* Не просил я вас об этой чести, но коль вы меня выбрали, я требую порядка и повиновения. Знаю я, что такое чин, и до любого дорасту, попомните мои слова! Второй Збараж устрою тут, говорю вам, второй Збараж! Подавится Радзивилл, подавятся и шведы, прежде чем проглотят меня. Хотел бы я, чтоб и Хованский отважился ударить на нас, я б его так похоронил, что до второго пришествия не нашли бы. Они стоят недалеко, пусть приходят! Пусть попробуют! Меду, пан Михал! _______________ * Никогда (лат.). Володы"вский налил чару, Заглоба выпил залпом, наморщил лоб, будто что-то припоминая, и сказал: - О чем я, бишь, говорил? Чего еще хотел? Ах да, меду, пан Михал! Володы"вский еще налил. - Толкуют, - говорил Заглоба, - будто и пан Сапега любит выпить в хорошей компании. Оно и не удивительно! Каждый достойный человек любит выпить. Одни только изменники, которые злую думу таят против отчизны, боятся вина, чтобы спьяну не проболтаться. Радзивилл пьет березовый сок, а после смерти смолу будет пить. Истинно так, да поможет мне бог! Я уже вижу, что с паном Сапегой мы друг друга полюбим, потому схожи мы, как два конских уха или два сапога. К тому же оба мы полководцы, и уж я так распоряжусь, чтобы к его приезду все было готово. Хлопот полон рот, да что поделаешь! Некому у нас в Речи Посполитой мозгами пошевелить, так пошевели ты, старый Заглоба, покуда жив! Хуже всего, что нет у меня канцелярии. - А зачем тебе, отец, канцелярия? - спросил Скшетуский. - А зачем королю канцлер, зачем хранитель печати? А почему при войске должен быть войсковой писарь? Надо все равно послать в какой-нибудь город, чтобы мне изготовили печать. - Печать? - в восторге повторил Жендзян, со все большим почтением глядя на Заглобу. - А что ты, пан, будешь ею припечатывать? - спросил Володы"вский. - В компании таких близких друзей можешь, пан Михал, по-старому называть меня запросто паном. Не я буду припечатывать, а мой хранитель печати! Вы себе это первым делом заметьте! Тут Заглоба с такой важностью и спесью оглядел присутствующих, что Жендзян вскочил со скамьи, а Станислав Скшетуский пробормотал: - Honores mutant mores!* _______________ * Почести меняют нравы (лат.). - Зачем мне канцелярия? А вы вот послушайте! - продолжал Заглоба. - Надо вам знать, что, по моему мнению, беды обрушились на нашу отчизну только по причине распутства, по причине своеволия и излишеств, - меду, пан Михал! - да, излишеств, говорю я вам, которые пожирают нас, как чума. Но в первую голову всему виною еретики, они все смелее глумятся над истинной верой, понося владычицу нашу, которая за сию скверну могла справедливо прогневаться... - Это ты верно говоришь! - хором подхватили рыцари. - Диссиденты первые перешли на сторону врагов и, как знать, не сами ли привели их сюда?! - Exemplum великий гетман литовский! - Но и в этом воеводстве, где я полководец, тоже немало еретиков, к примеру, в Тыкоцине и в других городах; вот для начала, чтобы благословил нас господь на наше дело, мы издадим универсал, в коем потребуем, чтобы те, кто коснеет в еретической прелести, в три дня обратились в истинную веру, у тех же, кто этого не сделает, имущество будет конфисковано на нужды войска. Рыцари переглянулись в изумлении. Они знали, что ума и хитрости Заглобе не занимать стать, но никак не думали, что такой из него державный муж и так замечательно может он решать государственные дела. - И вы спрашиваете, - торжествующе продолжал Заглоба, - откуда мы возьмем денег на войско? А конфискации? А все радзивилловские имения, которые тем самым перейдут в собственность войска? - Будет ли на нашей стороне право? - вмешался в разговор Володы"вский. - Времена нынче такие, что в чьей руке сабля, на той стороне и право! А по какому праву бесчинствуют в пределах Речи Посполитой шведы