ния. А между тем, его тело томилось вожделением, и он знал только один способ выразить свои чувства. Схватив, модистку в объятия и крепко держа ее, несмотря на сопротивление, он целовал ее, пока она не обессилела. Затем он привез ее обратно в город и высадил из шарабана. - В другой раз я тебя так не отпущу. Со мной шутить нечего! - заявил он, собираясь уехать; и тут же, выпрыгнув из шарабана, схватил ее за плечи своими сильными руками. - В следующий раз ты станешь моей навек, - сказал он. - Можешь заранее к этому приготовиться. Ты и я - это одно, и я до тебя доберусь. В один январский вечер, когда в небе стоял молодой месяц, Джордж Уиллард вышел на прогулку. По мнению Эда Хендби, Джордж, был единственным препятствием на его пути к обладанию Беллой Карпентер. В начале этого вечера Джордж заходил вместе с Сетом Ричмондом и сыном мясника Артом Уилсоном в игорный дом Ренсома Сарбека. Сет Ричмонд стоял, прислонившись к стене, и молчал, а Джордж Уиллард ораторствовал. Зал был набит уайнсбургскими парнями, разговор шел о женщинах. Молодой репортер увлекся этой темой. Он говорил, что женщины должны сами следить за собой, что молодой человек, который пошел с девушкой, не отвечает за то, что может случиться. Говоря, Джордж оглядывался, требуя внимания к своим словам. Он говорил минут пять, а затем начал Арт Уилсон. Арт был учеником в парикмахерской Прауза и уже считал себя авторитетом в таких вещах, как бейсбол, скачки, выпивки и женщины. Он стал рассказывать, как он и еще двое мужчин из Уайнсбурга пошли в дом терпимости в главном городе округа. Говоря об этом, сын мясника держал во рту сигару и сплевывал на пол. - Женщины в этом заведении хотели сконфузить меня, да не могли, - хвастал Арт.- Одна из девок попыталась мне дерзить, но я ошарашил ее! Только она начала говорить, как я сел к ней на колени. Потом я чмокнул ее, и все расхохотались. Я отучил ее приставать. Джордж Уиллард вышел из игорного дома на Мейн-стрит. Уже несколько дней стоял лютый мороз, сильный ветер обрушивался на город со стороны озера Эри, находящегося в восемнадцати милях к северу; но и эту ночь ветер улегся, и молодой месяц придавал ночи особое очарование. Не думая, куда он идет или что хочет делать, Джордж покинул Мейн-стрит и зашагал по слабо освещенным улицам, густо застроенным стандартными деревянными домишками. На воздухе, под черным небом, усеянным звездами, он забыл о своих приятелях по игорному дому. Джорджа окружал мрак, и он был один, поэтому он заговорил вслух с самим собой. Забавы ради он побрел по улице, шатаясь как пьяный, потом вообразил себя солдатом в начищенных до блеска сапогах по колено, с палашом, бряцающим на ходу. Далее он представил себя военным инспектором и проходил перед длинной шеренгой солдат, стоивших навытяжку. Вот он осматривает их снаряжение. Остановившись перед деревом, он начал ╚разнос╩: -У вас ранцы не в порядке, - резко произнес он. - Сколько раз надо говорить одно и то же! На военной службе все должно быть в порядке. Перед нами трудные задачи, и выполнить их можно, лишь соблюдая порядок. Загипнотизированный собственными словами, молодой человек спотыкался на деревянном тротуаре и продолжал говорить: - Есть закон для армии и есть закон для отдельных людей, - бормотал он, погруженный в раздумье.- Закон начинается с мелочей он, расширяет область своего действия и, в конце концов, охватывает все. В каждой мелочи должен соблюдаться порядок - и на рабочем месте, и в одежде людей, и в их мыслях. Я тоже должен соблюдать порядок. Я должен изучить закон. Мне необходимо стать ближе к чему-то упорядоченному и большому, проносящемуся в ночи как звезда. И я, в своем малом масштабе, должен что-нибудь изучить, должен что-то давать другим и трудиться, как того требуют жизнь и закон. Джордж Уиллард остановился у забора, под уличным фонар╦м, весь дрожа. Никогда прежде у него не было таких мыслей, как те, которые только что пришли ему в голову, и он удивлялся, откуда они. На миг ему показалось, что пока он шел, за него говорил какой-то посторонний голос. Он был поражен и восхищен собственным разумом и, двинувшись дальше, заговорил с жаром. - Выйти из игорного дома Ренсома Сарбека и думать о таких вещах! - шептал он. - Насколько лучше быть одному! Если бы я говорил, как Арт Уилсон, ребята поняли бы меня, но они не поняли бы того, о чем я здесь думал. В Уайнсбурге, как и во всех городах штата Огайо лег двадцать назад, был район, где жили поденные рабочие. Эпоха заводов и фабрик еще не наступила, и эти люди трудились на полях или на железной дороге. Они работали по двенадцать часов в сутки и за этот долгий трудовой день получали один доллар. Жили они в маленьких дешевых деревянных домишках, с огородом позади. Более зажиточные из них держали корову или, на худой конец, свинью; животные помещались в маленьких хлевах в глубине огородов. На такую именно улицу попал в эту светлую январскую ночь Джордж Уиллард, преисполненный своими яркими мыслями. Улица была плохо освещена, кое-где отсутствовали тротуары. В окружающей обстановке было нечто способное возбудить уже разыгравшуюся фантазию. Весь год он посвящал свободные минуты чтению книг, и вот теперь какая-то прочитанная повесть из жизни средневековых городов ярко встала в его памяти, и он брел вперед, испытывая странные ощущения человека, который вновь посетил место, где побывал в каком-то прежнем существовании. Повинуясь неясному побуждению, он свернул с улицы в темный переулок позади сараев, где помещались коровы и свиньи. С полчаса простоял он в переулке, вдыхая крепкий запах скученных животных и отдаваясь своим новым и странным мыслям. Сама терпкость запаха навоза вызывала какое-то брожение в его мозгу. Убогие домики, освещенные керосиновыми лампами, дым печных труб, поднимавшийся столбом в тихом воздухе, хрюканье свиней, женщины в дешевых ситцевых платьях, занятые мытьем посуды на кухнях, шаги мужчин, выходящих из домов, чтобы направиться в магазины и бары на главной улице, лай собак и план ребятишек - все это вызывало у притаившегося в темноте юноши странное чувство обособленности, отрешенности от этой жизни. Подавленный своими мыслями юноша осторожно двинулся вперед по переулку. На него напала собака, пришлось отгонять ее камнями. На пороге одного из домов показался человек и прикрикнул на пса. Джордж вышел на пустырь и, закинув голову, глянул в небо. Он чувствовал себя несказанно выросшим и обновленным теми простыми впечатлениями, которыми проникся. В порыве чувства он поднял руки и вскинул их над головой, бормоча какие-то слова. Желание говорить захватило его, и он произносил слова, не вкладывая в них определенного смысла, перекатывал их на языке, повторяя их оттого что это были смелые слова, полные значения. - Смерть, - бормотал он, - ночь, море, страх, очарование... Джордж Уиллард покинул пустырь и снова очутился на тротуаре против домиков. Он чувствовал, что все эти люди, живущие на маленькой улочке, должны быть для него братьями и сестрами, и хотел бы, чтобы у него хватило мужества вызвать их всех из домов и пожать им руки, ╚Если бы здесь была женщина, я бы взял ее за руку, и мы бежали бы до изнеможения, - подумал он.- Тогда я почувствовал бы себя лучше╩. С этой мыслью о женщине он направился к дому, где жила Белла Карпентер. Он думал, что она поймет его настроение, а он сумеет, в общении с ней, занять то достойное его положение, к которому давно уже стремился. В прошлом, когда ему случалось бывать с ней и целовать ее в губы, он покидал ее, недовольный собой. Он чувствовал себя как человек, которым воспользовались для каких-то темных целей, и это было неприятно. Теперь же ему казалось, что он внезапно стал чем-то слишком значительным, чтобы с ним можно было так обойтись. Но прежде чем Джордж добрался до дома Беллы Карпентер, там уже побывал другой посетитель. Эд Хендби подошел к ее двери, вызвал Беллу из дому пытался поговорить с ней. Он намеревался просить ее уйти с ним и стать его женой, но когда она показалась на пороге, Эд потерял всякую уверенность и рассвирепел.: - Не смей путаться с этим мальчишкой! - прорычал он, подразумевая Джорджа Уилларда, а затем, не зная, что еще сказать, повернулся, чтобы уйти. - Если я поймаю вас вместе, я и тебе и ему кости переломаю! - добавил он. Буфетчик приходил свататься, а не угрожать, и потому злился на себя из-за своей неудачи. Как только ушел ее поклонник, Белла стремглав побежала к себе наверх. Из окна верхнего этажа она увидела, как Эд Хендби перешел улицу и сел на тумбу перед ближайшим домом. Не двигаясь, сидел он во мгле, обхватив руками голову. Это зрелище доставило Белле удовольствие, и когда появился Джордж, она радостно приветствовала его и поспешно надела шляпку. Она была уверена, что если она пойдет по улицам с юным Уиллардом, Эд Хендби увяжется за ними, а ей хотелось его помучить. Целый час Белла Карпентер и молодой репортер прогуливались под деревьями на свежем ночном воздухе. Джордж Уиллард был полон громких слов. Сохранилось ощущение силы, пришедшее к нему, когда он стоял темном переулке, и он говорил смело, выступал с важным видом, размахивал руками. Ему хотелось, чтобы Белла Карпентер поняла, что он сам сознает свою прежнюю слабость и что теперь он переменился. - Вы увидите, что я теперь другой, - объявил он, засунув руки в карманы и храбро глядя ей в глаза. - Не знаю почему, но это так. Вы должны признать меня взрослым мужчиной или вовсе оставить меня. Вот как! Так по тихим улицам, под молодым месяцем; прохаживались взад и вперед женщина и юноша. Когда Джордж перестал болтать, они свернули в боковую улицу и перешли через мостик на тропинку, извивавшуюся по склону холма. Холм начинался у Водопроводного пруда и поднимался до Ярмарочной площади. Он густо порос кустарником и низенькими деревьями, а между кустами открывались небольшие лужайки, покрытые ковром высокой травы, теперь сухой и замерзшей. Когда Джордж Уиллард поднимался по холму следом за Беллой, его сердце забилось сильнее и плечи распрямились. Он внезапно решил, что Белла Карпентер готова ему отдаться. Возникшая в нем страсть действовала, по-видимому, и на нее и сулила ему победу. При этой мысли он пьянел от сознания своей мужской силы. И хотя он досадовал, что во время прогулки Белла, по-видимому, не прислушивалась к его словам, уже то, что она пошла с ним сюда, отгоняло все его сомнения. ╚Все теперь идет по-иному. Все стало иным╩, - подумал он и, взяв ее за плечи, повернул к себе, глядя на нее гордо сверкающими глазами. Белла Карнентер не сопротивлялась. Когда он стал целовать ее в губы, она тяжело привалилась к нему и смотрела через его плечо в темноту. Вся она была полна ожидания. И снова, как это уже было в переулке, Джордж Уиллард начал произносить красивые слова. Крепко сжимая Беллу, он нашептывал эти слова в тишине ночи. - Сладострастие,- шептал он, - сладострастие, и ночь, и женщина! Джордж Уиллард не сразу разобрал, что с ним случилось в ту ночь на склоне холма. Позднее, очутившись у себя в комнате, он хотел заплакать, а потом чуть с ума не сошел от злобы и ненависти. Он ненавидел Беллу Карпентер и был уверен, что будет ненавидеть ее всю жизнь. Там, на склоне холма, он привел эту женщину на открытую полянку и опустился перед ней на колени. Как и на городском пустыре, около рабочих домиков, он воздел руки, благодаря небо за ниспосланную ему новую силу, и ждал, что женщина заговорит, как вдруг появился Эд Хендби. Буфетчик не хотел бить юношу, который пытался, как он думал, отнять у него подругу, Эд знал, что бить его не стоит, что он может достигнуть своего, не пуская в ход кулаков. Схватив Джорджа за плечи и поставив его на ноги, он держал его одной рукой, а сам глядел на Беллу, сидевшую на траве. Потом быстрым и размашистым движением он швырнул молодого человека в кусты, а сам начал ругать женщину, которая встала с земли. - Дрянь! - грубо сказал он. - Не знаю, чего только я вожусь с тобой. Бросил бы тебя, если бы так не хотел тебя взять. Стоя на четвереньках в кустах, Джордж Уиллард смотрел на эту сцену, стараясь собраться с мыслями. Он готовился броситься на человека, который его унизил. Ему казалось, что несравненно лучше быть избитым, чем так унизительно отброшенным в сторону. Три раза кидался молодой репортер на Эда Хендби, и каждый раз буфетчик хватал его за плечо и швырял обратно в кусты. Видимо, Эд не прочь был повторять это упражнение до бесконечности, но Джордж Уиллард ударился головой о корни дерева и затих. Тогда Эд Хендби взял Беллу Карпентер за локоть и увел е╦. Джордж слышал, как парочка прокладывала себе дорогу сквозь кусты. Ползком спустился он с холма, и сердце у него ныло. Он ненавидел себя и ненавидел судьбу, пославшую ему такое унижение. Потом его мысли вернулись к тому часу, когда он одиноко стоял в переулке, и Джордж в недоумения остановился, прислушиваясь, не прозвучит ли опять во мраке тот голос, который совсем недавно влил новое мужество в его душу. По пути домой он снова попал на улицу стандартных деревянных домиков, но не мог вынести их вида и пустился бежать, чтобы поскорее уйти от этого соседства, которое теперь казалось ему крайне убогим и пошлым. ЧУДАК Перевод Е.Танка В грубо сколоченном сарае, который словно заноза торчал позади лавки ╚Каули и сын╩ в Уайнсбурге, сидел на ящике младший компаньон фирмы, Элмер Каули. Сквозь грязное окошко ему было видно, что делается в типографии газеты ╚Уайнсбургский орел╩. Элмер вдевал в башмаки новые шнурки. Шнурки не лезли, и башмаки пришлось снять. Держа их в руке, Элмер разглядывал большую дыру на пятке чулка. Быстро подняв глаза, он увидел Джорджа Уилларда, единственного в Уайнсбурге репортера; тот стоял у задней двери типографии ╚Орла╩ и рассеянно смотрел перед собой. - Так, так, еще чего! - буркнул молодой коммерсант, вскакивая с башмаками в руках и ковыляя прочь от окна. В ту же минуту кровь бросилась в лицо Элмеру Каули, и руки его задрожали. В лавке стоял у прилавка какой-то еврей-коммивояжер и разговаривал с отцом, Элмер вообразил, что репортер мог услышать, о чем там говорилось, и мысль эта привела его в бешенство. Все еще держа башмак в руке, он стоял в углу сарая и топал необутой ногой по дощатому полу. Лавка ╚Каули и сын╩ не выходила на главную улицу Уайнсбурга. Она была обращена к Моми-стрит, а за нею шли тележная мастерская Войта и навес для фермерских лошадей. Рядом с лавкой был переулок, куда выходили задние двери магазинов Мейн-стрит. Весь день там разъезжали взад и вперед ломовые телеги и фургоны, привозившие и увозившие товары. Сама лавка не поддается описанию. Уил Хендерсон как-то сказал, что в ней торгуют всем и ничем. В окне, выходящем на Моми-стрит, красовалась угольная глыба величиной с бочонок - она указывала, что здесь принимают заказы на уголь, а рядом с черной массой угля стояли медовые соты в деревянных рамках, коричневые и грязные. Мед стоял в окне уже полгода. Соты предлагались здесь наравне с платяными вешалками, патентованными пуговицами, жестянками кровельной краски, склянками лекарств от ревматизма и кофейным суррогатом, который мог составить компанию меду в терпеливой готовности послужить публике. Эбенезер Каули - человек, стоявший в лавке и слушавший оживленную скороговорку коммивояжера, - был высокого роста, тощий и неопрятный на вид. На его худой шее выделялся большой зоб, несколько скрытый седой бородой. На Эбенезере был длинный сюртук, приобретенный в свое время к свадьбе. Раньше чем стать торговцем, Эбенезер был фермером, и после женитьбы он надевал сюртук только по воскресеньям, направляясь в церковь, а также по субботам после обеда, когда ехал в город на рынок. Продав ферму и сделавшись купцом, он носил сюртук уже постоянно. С годами сюртук побурел и покрылся жирными пятнами, но в нем Эбенезер чувствовал себя нарядным, готовым к деловому городскому дню. Эбенезеру не посчастливилось как купцу, не везло ему и прежде как фермеру. Все же он как-то существовал. В комнатах над лавкой вместе с ним ютилась вся его семья, состоявшая из дочери Мейбл и сына, - денег уходило у них немного. Затруднения Эбенезера были не денежного свойства. Его несчастье как торговца заключалось в том, что он пугался при появлении в дверях коммивояжера с товарами. Покачивая головой, стоял он за прилавком. Его страшило, во-первых, то, что он будет слишком упрям и откажется от покупки, а тем самым потеряет случай заработать на продаже товара или же, во-вторых, что он будет недостаточно упрям и в минуту слабости купит то, что потом не удастся сбыть. В то утро, когда Элмер Каулн увидел Джорджа Уилларда, стоявшего у черного хода в типографию ╚Орла╩ и, должно быть, прислушивавшегося, - в то утро в лавке происходила одна из тех сцен, которые неизменно возбуждали гнев младшего компаньона. Коммивояжер говорил, а Эбенезер слушал, и вся его фигура выражала нерешительность. - Видите, как быстро это делается! - говорил коммивояжер, предлагавший какие-то плоские металлические пластинки - заменители запонок. Он проворно, одной рукой отстегивал воротничок своей рубашки и тут же пристегивал его обратно. Говорил он льстивым и вкрадчивым голосом. - Вот что я вам скажу: мужчинам надоела глупая возня с запонками, и вы можете заработать на этом хорошие деньги. Могу предложить вам монопольное представительство в этом городе. Возьмите двадцать дюжин закрепок, и я не зайду больше ни в один магазин. Я предоставляю вам широкое поле деятельности. Коммивояжер нагнулся над прилавком и ткнул пальцем в грудь Эбенезера. - Это редкий случай, и я хочу, чтобы вы им воспользовались, - уговаривал он. - Мне сказал о вас один приятель. ╚Пойдите, говорит, к этому Каули. Это, говорит, человек умный╩. Коммивояжер умолк, выжидая. Затем достал из кармана книжку и начал выписывать заказ. Все еще с башмаком в руке, Элмер Каули прошел через лавку, мимо двух погруженных в свое дело людей, и остановился перед стеклянной витриной у входной двери. Достав из витрины дешевенький револьвер, он начал размахивать им. - Убирайтесь отсюда, - закричал он. - Не нужно нам никаких закрепок для воротничков! - Тут ему пришла в голову новая мысль. - Запомните, я вам не угрожаю, - добавил он. - Я ведь не говорю, что выстрелю. Может быть, я взял револьвер из витрины просто так, чтобы посмотреть на него. Но вы лучше уходите. Да, сэр, вот что я вам говорю! Лучше соберите свои пожитки и убирайтесь! Голос молодого торговца перешел в визг. Зайдя за прилавок, он двинулся на обоих мужчин. - Хватит с нас слыть дураками! - водил он. - Мы не станем покупать никаких товаров, пока не начнем продавать свои. Не будем больше чудаками, не хотим, чтобы люди приходили подсматривать и подслушивать. Убирайтесь отсюда! Коммивояжер не выдержал. Он сгреб образцы закрепок с прилавка в черную кожаную сумку и кинулся наутек. Маленький и кривоногий, он бежал неуклюже. Сумка зацепилась за дверь, он споткнулся и упал. - Сумасшедший! Это же сумасшедший! - лепетал он, поднимаясь с тротуара и удирая. А в лавке Элмер Каули и его отец пристально смотрели друг на друга. Теперь, когда объект его внезапной злобы сбежал, молодой человек испытывал смущение. - Да, я не шутил. По-моему, слишком уж долго нас считают чудаками, - заявил он и, подойдя к витрине, положил револьвер на место. Затем, усевшись на бочонке, надел и зашнуровал башмак, который держал в руках. Он ждал, что отец поймет его и с ним согласится, но когда Эбенезер заговорил, его речь лишь вновь пробудила гнев сына, и молодой человек выбежал из лавки, ничего не ответив. Почесывая седую бороду своими длинными грязными пальцами, торговец посмотрел вслед сыну тем же неуверенным, нерешительным взглядом, каким он встретил коммивояжера. - Пусть меня накрахмалят, - тихо сказал он. - Да, да, пусть меня выстирают, накрахмалят и выгладят. Элмер Каули вышел из города и направился, по дороге, которая тянулась параллельно рельсам. Он и сам не знал, куда идет, что собирается делать. Он остановился в глубокой ложбине, там, где дорога, круто свернув направо, ныряла под железнодорожное полотно, и ярость, бывшая причиной его выходки в магазине, снова начала напоминать о себе. - Я не буду чудаком! Не хочу, чтобы на меня пялили глаза и подслушивали у дома, - громко заявил он.- Буду как все люди. Я покажу этому Джорджу Уилларду! Он поймет! Я ему покажу! Весь во власти своей обиды, молодой человек стоял посреди дороги и глядел назад, на город. Он не был знаком с репортером Джорджем Уиллардом и не питал ровно никаких чувств к этому долговязому юноше, который бегал по городу в поисках новостей. Просто, уж одним своим пребыванием в редакции и типографии ╚Уайнсбургского орла╩, репортер олицетворял для молодого торговца какую-то враждебную среду. Ему казалось, что юноша, который много раз за день проходит мимо лавки ╚Каули и сын╩ и останавливается на улице потолковать, с людьми, наверное думает о нем, Элмере, и, возможно, смеется над ним. Он чувствовал, что Джордж Уиллард принадлежит к этому городу, что в городе полно таких, что он воплощает в себе дух города. Элмер Каули ни за что бы не поверил, что и Джордж Уиллард в иные дни бывает несчастлив, что и он может испытывать неудовлетворенность и смутные, невыразимые желания. Разве не он представлял общественное мнение Уайнсбурга, которое заклеймило обоих Каули как чудаков? Разве не он прогуливался, насвистывая и посмеиваясь, по Майн-стрит? И может быть, удар, направленный против него, лично, поразил бы и большего врага, улыбающегося и шествующего своей дорогой, - общественное мнение города Уайнсбурга? Элмер Каули отличался огромным ростом, длинными и могучими руками. Его волосы, брови и пушок, уже обозначавшийся на подбородке, были светлые, почтя белые; Зубы у него выдавались вперед, глаза были бесцветно-голубые, как те каменные шарики, что уайнсбургские мальчишки таскают в карманах. Элмер жил в Уайнсбурге уже год, но не приобрел друзей. Он считал себя одним из тех, кто осужден прожить жизнь, не зная дружбы, и эта мысль была ему ненавистна. Высокий юноша угрюмо брел по дороге, засунув руки в карманы брюк. День выдался холодный, с резким ветром, но сейчас солнышко начало пригревать, и дорога размякла, стала грязной. Комья замерзшей грязи, покрывавшие ее, начали оттаивать, и грязь прилипала к башмакам Элмера. Ногам стало холодно. Пройдя несколько миль, он сошел с дороги, пересек поле и вошел в лес. В лесу набрал сучьев для костра и сел у огня, пытаясь согреться, чувствуя себя больным и несчастным. Часа два просидел он на бревне у огня, а затем, осторожно пробираясь через густой подлесок, дошел до ограды и стал разглядывать по ту сторону поля небольшой фермерский дом, окруженный, низенькими сараями. Улыбка показалась у него на губах, и он стал подзывать своей длинной рукой какого-то человека, который лущил на поле маис. В этот несчастливый для него день молодой коммерсант вернулся на ферму, где провел детство и где жило человеческое существо, перед которым, казалось ему, он может излить свою душу. Это был почти выживший из ума старик, по фамилии Мук. В свое время он работал у Эбенезера Каули и остался на ферме, когда она была продана. Старик жил в одном из некрашеных сараев позади фермерского дома и целый день возился в поле. Полоумный Мук жил счастливо. С детской простотой он верил в разум животных, обитавших вместе с ним в сараях, и если чувствовал себя одиноким, то затевал долгие разговоры с коровами, со свиньями и даже с курами, бегавшими по двору. Это от него бывший его хозяин перенял выражение: ╚Пусть меня накрахмалят╩. Чем-либо встревоженный или удивленный Мук неопределенно улыбался и бормотал: ╚Пусть меня выстирают и выгладят. Да, да, пусть меня выстирают, накрахмалят и выгладят!╩ Оставив свой маис и направляясь в лес навстречу Элмеру Каули, полоумный старик не был ни поражен, ни особенно заинтересован внезапным появлением юноши. Он тоже ощущал холод в ногах и уселся на бревне возле костра, радуясь теплу и, по-видимому, равнодушный к тому, что Элмер собирался сказать. Элмер заговорил серьезно и непринужденно, шагая взад и вперед и размахивая руками. - Ты не понимаешь, что со мной, и потому тебе, конечно, все равно, - начал он. - А я не такой. Вспомни, как я всегда жил. Отец у меня странный, мать тоже была чудачка! Даже платья, которые мать носила, были не такие, как у других женщин; а посмотри, в каком сюртуке ходит по городу, отец! И воображает еще что одет нарядно. Почему он не купит себе новый костюм? Это же не так дорого стоит. А я тебе скажу, почему! Отец не понимает, и мать, когда была жива, тоже не понимала. Мейбл не такая. Она-то понимает, да ничего не скажет. А вот я возьму, да и выскажу ему все. Я больше не хочу, чтобы на меня пялили глаза. Подумай, Мук, отец не понимает, что эта его городская лавка - просто нелепая свалка, что он никогда не продаст товаров, которые покупает. Он в этом ничего не смыслит. Иной раз забеспокоится, что торговля не идет, а потом возьмет и купит еще чего-нибудь: По вечерам он сидит себе наверху, у огня, и говорит, что вот скоро торговля наладится. Он не беспокоится. Он - чудак. Он слишком мало видит, чтобы беспокоиться. И без того взволнованный, юноша разволновался еще пуще. - Он не видит, зато я вижу, - закричал он, отведя взгляд от тупого, безответного лица старика. - Да, я очень хорошо, вижу. Я не могу это переносить. Пока мы жили здесь, все было по-иному. Я работал, а к ночи ложился в постель и засыпал. Я не встречался со множествам людей и не ломал себе голову, как теперь. Там, в городе, я хожу по вечерам на почту или на станцию к приходу поезда, и никто не скажет мне ни слова. Все, стоят, и смеются, и разговаривают, но йикто не говорит со мной. И я чувствую себя так скверно, что и сам не могу говорить. Тогда я ухожу. И ни с кем не заговариваю. Просто не могу. Неудержимое бешенство охватило молодого человека. - Я этого не потерплю! - завопил он, глядя на голые ветви деревьев. - Не такой у меня нрав! Выведенный из себя тупым выражением на лица старика, сидевшего возле костра, Элмер пристально поглядел на него, как смотрел, обернувшись в пути, на город Уайнсбург. - Ступай себе работать! - крикнул он. - Что толку говорить с тобой? - Тут ему в голову пришла новая мысль, и ой понизил голос. - Неужели я вдобавок и трус? - пробормотал он. - Ты знаешь, почему я приплелся сюда, в такую даль? Мне нужно было сказать все это кому-нибудь, и ты - единственный, кому я, мог сказать. Я искал такого же чудака, как и сам, понимаешь? Я сбежал, да, сбежал, У меня не хватило духу говорить с таким, как Джордж Уиллард. Пришлось идти к тебе. Но я должен сказать ему - и скажу! Он снова стал кричать и размахивать руками. - Да, я ему все скажу. Не желаю быть чудаком! Мне наплевать, что они думают. Я не желаю это терпеть! Элмер Каули убежал из лесу, оставив полоумного сидящим на бревне у костра. Тогда старик встал, перелез через ограду и вернулся к своей работе на маисовом поле. - Да, пусть меня выстирают, накрахмалят и выгладят, - заявил он, - Да, да, пусть меня выстирают и выгладят! Мук был заинтересован. Он прошел по тропинке на поле, где две коровы жевали семо, выщипывая его из стога. - Приходил Элмер, - сообщил он коровам. - Элмер с ума спятил. Лучше станьте за стогом, там он вас не увидит. Он еще пристукнет кого-нибудь, этот Элмер... В тот же вечер, в восемь часов, Элмер Каули просунул голову в дверь редакции ╚Уайнсбурского орла╩, где сидел и писал Джордж Уилдард. Шапка у Элмера была надвинута на самый лоб, на лице было мрачное, решительное выражение. - Выйдите со мной, - сказал он, шагнув в комнату и закрывая дверь. Он держался за ручку двери, словно решив никого не впускать. - Вы только пройдитесь со мной. Мне надо с вами потолковать. Джордж Уиллард и Элмер Каули пошли по главной улице Уайнсбурга. Ночь была холодная, и Джордж Уиллард надел новое пальто, в котором выглядел хорошо сложенным и нарядным. Засунув руки в карманы пальто, он вопросительно поглядывал на своего спутника. Давно уже он хотел подружиться с юным лавочником и выяснять, что у того на уме. ╚Вот случай и представился!╩ - с удовольствием подумал он. ╚Интересно, чего он хочет? Быть может, он вообразил, что у него есть материал для газеты. Наверное, это не пожар, - я не слышал пожарного колокола, и не видно, чтобы кто-нибудь бежал╩, - продолжал размышлять Джордж. В этот холодный ноябрьский вечер, лишь немногие граждане Уайнсбурга попадались на Мейн-стрит, да и те торопились добраться до печки в глубине какой-нибудь лавочки. Окна лавок позамерзали, и ветер громыхал жестяной вывеской над дверью, ведущей в лечебный кабинет доктора Уэллинга. Перед бакалейной лавкой Хэрна на тротуаре стояли корзина с яблоками и подставка с новыми метлами. Здесь Элмер Каули остановился и повернулся к Джорджу Уилларду. Он пытался заговорить, и руки его задвигались, словно он качал воду насосом. Лицо кривила судорога. Казалось, он вот-вот закричит. - Эй, ступайте обратно, - вдруг рявкнул он. - Нечего стоять на улице со мной. Мне нечего вам сказать. Я вовсе не хочу вас видеть! Битых три часа обезумевший молодой лавочник бродил по улицам Уайнсбурга, ослепленный гневом из-за неумения объяснить, что не намерен слыть чудаком. Его, охватило горькое чувство поражения, ему хотелось плакать. После долгих часов бесцельного брюзжания, занявшего весь день, после неудачи с молодым репортером ему казалось, что у него нет никакой надежды на будущее. Но тут перед ним блеснула новая идея. В окружавшей его мгле он начал различать свет. Подойдя к уже затемненной лавке, в которой ╚Каули и сын╩ больше года тщетно ждали оживления торговли, он тихонько забрался, внутрь и принялся шарить в бочонке, стоявшем около печки, в глубине помещения. В этом бочонке лежала под опилками жестяная кубышка, в которой содержалась вся наличность ╚Каули и сына╩. Каждый вечер, закрыв лавку и собираясь идти наверх спать, Эбенезер Каули клал кубышку в бочонок. ╚Они никогда не подумают о таком доступном месте!╩ - говорил он себе, подразумевая грабителей. Элмер взял двадцать долларов, две десятидолларовые бумажки из маленькой пачки, содержавшей, должно быть, долларов четыреста - весь остаток от продажи фермы. Затем, уложив кубышку под опилки и спокойно выйдя из лавки, он снова зашагал, по улицам. Идея, которая, как он думал, может положить конец всем его несчастьям, была очень-проста. ╚Я уберусь отсюда, убегу из дому╩, - говорил он себе. Элмер знал, что местный товарный поезд проходит через Уайнсбург в полночь, а дальше, направляется в Кливленд, куда прибывает на рассвете. Он проедет зайцем в этом поезде и, очутившись в Кливленде, затеряется в толпе. Потом найдет себе работу в. какой-нибудь мастерской, подружится с другими рабочими. Постепенно он станет таким же как другие люди, и никто не отличит его от них. Тогда он сможет и говорить и смеяться. Он перестанет быть чудаком, завед╦т друзей. Ему станет теплее на свете, его жизнь обретет смысл, как у всех людей. Высокий неуклюжий юноша, шагая по улицам, смеялся над самим собой: чего это он злился и чуть ли не боялся Джорджа Уилларда? Он решил, что перед отъездом все-таки поговорит с молодым репортером, расскажет ему обо всем, а может быть, бросит ему вызов, вызов всему Уайнсбургу в его лице! Воспламененный уверенностью в успехе, Элмер подошел к конторе гостиницы ╚Нью Уиллард-хаус╩ и постучал тяжелым кулаком в дверь. Заспанный мальчишка-слуга лежал в конторе на раскладной койке. Он не получал жалованья, но питался при гостинице и с гордостью носил звание ╚ночного администратора╩. С ним Элмер был смел и настойчив. - Разбудите его, - скомандовал он. - Скажите ему, чтобы он пришел на станцию. Мне нужна его повидать, а я уезжаю местным поездом. Скажите ему, чтобы он оделся и пришел. У меня мало времени. Местный ночной поезд скоро должен был уйти из Уайнсбурга, железнодорожники сцепляли вагоны, размахивали фонарями и готовились возобновить путь на восток. Протирая глаза, Джордж Уиллард, в том же новом пальто, бежал по станционной платформе, сгорая от любопытства. - Ну, вот и я. Что вам нужно? Вы хотите мне что-то рассказать? - спросил он. Элмер попытался объяснить. Он облизнул языком губы и взглянул на поезд, который, скрипя и лязгая, тронулся с места. - Да видите ли... - начал он и тут же утратил власть над своим языком. - Пусть меня выстирают и выгладят. Пусть меня выстирают, накрахмалят и выгладят, - бессвязно бормотал он. На темной платформе, возле тяжело дышащего поезда, Элмер Каули плясал от ярости. Огни прыгали у него перед глазами, подскакивали и падали. Вынув из кармана две десяти долларовые бумажки, парень сунул их в руку Джорджу Уилларду. - Возьмите, - крикнул он, - мне они не нужны. Отдайте моему отцу. Я их украл. Рыча от злобы, он повернулся, его длинные руки замолотили в воздухе. Словно стремясь вырваться от схватившего его врага, он стал бить с плеча, нанося Джорджу Уилларду удары - в грудь, в шею, в лицо. Молодой репортер покатился по перрону, теряя сознание, ошеломленный страшной силой этих ударов. А Элмер, вскочив на двигавшийся мимо него поезд и пробежав по крышам вагонов, спрыгнул на открытую платформу и, лежа на животе, пытался разглядеть в темноте поверженного им человека. Гордость вскипала в его груди. - Я ему показал! - крикнул он. - Я ему хорошо показал! Не такой уж я чудак! Кажется, он понял, что вовсе я не чудак! НЕВЫСКАЗАННАЯ ЛОЖЬ Перевод М.Колпакчи Рей Пирсон и Хол Уинтерс были батраками на ферме в трех милях к северу от Уайнсбурга. Каждую субботу после окончания работ они шли в город и шатались по улицам вместе с другими рабочими с ферм. Рей был человек тихий, впечатлительный, лет пятидесяти, с каштановой бородкой и сутулыми от чрезмерного труда плечами. По натуре он был прямой противоположностью Холу Уинтерсу. У Рея, человека чрезвычайно степенного, жена была маленького роста, с резкими чертами лица и резким голосом. Она, Рей и несколько тонконогих ребятишек жили в покосившемся деревянном домишке на берегу ручья за фермой Уилза, где работал Рей. Хол Уинтерс, напарник Рея, был молод. Он не принадлежал к семье Неда Уинтерса, пользовавшегося в Уайнсбурге общим уважением, а был одним из трех сыновей старика Уиндпитера Уинтерса, имевшего лесопилку неподалеку от Юнионвила, в шести милях от Уайнсбурга. Этого старика жители Уайнсбурга всегда считали отпетым нечестивцем. Жители северной части штата Огайо, где расположен Уайнсбург, долго не забудут старика Уиндпитера из-за его необычайной и трагической кончины. Как-то раз, вечером, он в городе основательно напился и погнал обоих лошадей домой в Юнионвил прямо по полотну железной дорога. Мясник Генри Браттенбург, живший в той стороне, остановил его на окраине города и предупредил, что скоро должен пройти встречный поезд. Но Уиндпитер хлестнул его кнутом и поехал дальше. Поезд налетел и раздавил Уиндпитера и его двух лошадей. Это произошло на глазах одного фермера и его жены, которые тоже возвращались домой, но ехали по шоссе. Они рассказывали, что старик Уиндпитер, стояло весь рост в телеге, неистово ругал все на свете и в том числе несшийся на него паровоз, и когда обезумевшие от ударов его кнута лошади понеслись вперед, на верную гибель, Уиндпитер выражал свой восторг оглушительными выкриками. Такие юнцы, как Джордж Уиллард и Сет Ричмонд, живо запомнили это происшествие. Хотя все в городе в один голос твердили, что старик отправился прямехонько в ад, и что все общество от его смерти только выиграло, они в глубине души были убеждены, что старик знал, чего хотел, и преклонялись перед его диким мужеством. У большинства молодых людей бывает пора, когда их сильнее манит блистательная смерть, чем перспектива тянуть лямку приказчика бакалейной лавки. Впрочем, главное лицо нашего рассказа не Уиндпитер Уинтерс и не сын его, Хол, работавший вместе с Реем Пирсоном на ферме Уилза, а сам Рей Пирсон. Это рассказ о Рее Пирсоне. Однако, чтобы разобраться в сути дела, необходимо кое-что сказать и о молодом Холе. Хол был дрянным парнем, так утверждали все. В семье Уиндпитера было три сына: Джон, Хол и Эдвард, все широкоплечие, здоровенные, как и сам старик Уиндпитер, и все драчуны, охотники поволочиться за женщинами и вообще дурные, бессовестные люди. Хол был самый негодный из них, в любую минуту он был готов на подлость. Как-то раз он украл у родного отца на лесопилке партию досок и продал их в Уайнсбурге, а на вырученные деньги купил себе шутовско-яркий дешевый костюм и вдобавок напился. Когда отец в бешенстве примчался да ним в город, они встретились на Мейн-стрит и начали так молотить друг друга кулаками, что их обоих арестовали и посадили за решетку. Батракам на ферму Уилза Хол нанялся только потому, что неподалеку жила сельская учительница, которая ему нравилась. Холу было тогда всего двадцать два года, но он уже побывал как выражались в Уайнсбурге в двух или трех ╚переделках╩ из-за женщин. Каждый, кто слышал, что Хол увлечен учительницей, был уверен, что дело добром не кончится. - Вот увидите, доведет он ее до беды! - говорили все. Однажды в конце октября эти двое батраков, Рей и Хол, работали в поле. Они очищали маисовые початки, изредка обмениваясь шутками. Затем наступило молчание. У Рея, более чувствительного, потрескалась кожа на руках, и это причиняло ему боль. Он засунул руки в карманы пиджака и устремил взгляд вдаль, через поля. Он был в безотчетно грустном настроений, прекрасная, расстилавшаяся перед ним картина была понятна его душе. Если бы вам пришлось побывать осенью в окрестностях Уайнсбурга, когда невысокие холмы вокруг вас облекаются то в желтые, то в красные тона, вы поняли бы его настроение. Рею вспомнилось то далекое время, когда он, еще молодым парнем, жил у отца, уайнсбургского булочника. В такие яркие осенние дни он отправлялся в лес за орехами, охотился на кроликов или попросту бродил, попыхивая трубкой. Одна из таких прогулок и привела к его женитьбе. Он увлек с собой в лес девушку, служившую в булочной его отца, и там произошло непоправимое. Теперь он вспоминал об этом дне, о том, как это событие отравилось на всей его жизни, и в нем заговорил дух протеста. Он совсем забыл, что рядом с ним Хол, и вполголоса бормотал. - Попался я в ловушку, честное слово! - тихо произнес он. - Жизнь поймала меня и оставила в дураках. Словно читая его мысли, теперь заговорил Хол Уинтерс. - Ну, так стоило того? Как ты считаешь? Неужели обязательно надо жениться? - спросил он и рассмеялся. Он хотел было побалагурить, но и ему было невесело, и он продолжал уже серьезно: - Неужели от этого не уйти? Неужели мужчина обязан надеть хомут и всю жизнь тянуть воз, как лошадь? Не дожидаясь ответа, он вскочил и зашагал взад и вперед между сложенными в кучи маисовыми