м сегодня. Эд вопрошающе посмотрел снизу вверх - он был невысок ростом, еще одно из его разочарований - на Даррила Ван Хорна. Потом обратился к Джейн Смарт с нарочитой отчужденностью в голосе: - Прекрасно, Джейн. Как прекрасно все вы четверо играли. Как я только что сказал Клайду Гэбриелу, жаль, была плохая реклама и приехало мало народу из Ньюпорта, хотя, знаю, его газета сделала все возможное. Он согласился с моей критикой, последнее время он очень нервничает. Сьюки спит с Эдом. Александра знала об этом, а возможно, и Джейн в прошлом спала с ним. В голосе мужчины, если вы спали с ним даже много лет назад, слышится особый тембр, подобно тому, как обозначаются на некрашеной древесине волокна, если ее оставить надолго на воздухе. Аура Эда - Александра не могла не видеть ауру, эта способность возвращалась к ней всякий раз с менструальными спазмами - слабыми зелено-желтыми волнами беспокойства и самолюбования исходила от его волос, зачесанных назад и каких-то бесцветных, хотя и не седых. Джейн все еще пыталась сдержать слезы, во время возникшей неловкой паузы Александра представила этого странного человека, организатора концерта. - Его преподобие Парсли. - Ну что за церемонии, Александра. Мы же друзья. Зовите меня Эдом, _пожалуйста_. Сьюки, должно быть, немного о ней рассказывала, когда спала с ним, поэтому он позволил себе такую фамильярность. Где ни появись, оказывается, люди знают тебя больше, чем ты их, вечно они шпионят. Александра не могла заставить себя называть его по имени, слишком отталкивающей была его роковая аура. - А это мистер Ван Хорн, который только что переехал в особняк Леноксов. Вы, вероятно, слышали. - Я действительно слышал, и это приятный сюрприз увидеть вас здесь, сэр. Никто не говорил мне, что вы любитель музыки. - С натяжкой, можно сказать. Рад познакомиться, ваше преподобие. Они пожали друг другу руки, и священник передернулся. - Не называйте меня так, пожалуйста. Все, друзья или враги, называют меня Эдом. - У вас, Эд, отличная старинная церковь. Наверное, страховка от пожара стоит целую кучу денег. - Бог знает, что он делает, - пошутил Эд, и его слабая аура расширилась от удовольствия, которое он испытал от собственного богохульства. - Если говорить серьезно, то здание нельзя перестроить, а пожилые жалуются на крутизну ступеней. Бывало, люди уходили из церковного хора, потому что не могли подняться наверх. К тому же, по-моему, такое роскошное здание традиционной постройки мешает осуществлению миссии современных унитаристов-универсалистов. Что бы мне хотелось увидеть, так это чтобы открылась церковь в центре напротив магазинов, на Портовой, там, где собирается молодежь, где бизнес и торговля делают свое грязное дело. - Что же в этом грязного? - Извините, не расслышал вашего имени? - Даррил. - Даррил, вижу, вам нравится насмехаться над людьми. Вы человек, как и я, умудренный опытом, знаете, как прямо и непосредственно связаны между собой зверства, творящиеся в Юго-Восточной Азии, и этот новый филиал "Олд Стоун Банк" рядом с малым супермаркетом. Мне не стоит брать на себя труд и доказывать свою точку зрения. - Вы правы, дружище, не стоит, - ответил Ван Хорн. - Когда речь идет о деньгах, дядя Сэм не зевает. - Аминь, - сказал Ван Хорн. "Как приятно, - размышляла Александра, - когда мужчины спокойно беседуют: нет этой агрессивности, не хватают друг друга за грудки, не следят с помощью микрофонов и звукозаписи". Она пугалась, когда, гуляя в лесу у бухты, находила где-нибудь на песке следы клешней или одно-два пера, оставшихся от смертельной схватки. Эд Парсли принял Ван Хорна за банкира, проводящего политику существующей Системы, и все в нем противилось тому, что его собеседник явно торопится закончить разговор с надоедливым либералом-неудачником, беспомощным представителем несуществующего Бога. Эду хотелось бы представлять другую систему, столь же сильную и обширную. Будто для самоистязания, он носил сутану с воротом, в котором его шея казалась одновременно мальчишеской и жилистой; для священника его вероисповедания такой воротник был необычен, и он носил его как бы в знак протеста. - Мне послышалось, - голос его звучал приглушенно, с вкрадчивой торжественностью, - что вы критикуете исполнение Джейн ее партии на виолончели? - Только смычок, - сказал Ван Хорн неожиданно робко и застенчиво, челюсть его отвисла, и закапала слюна. - Я сказал, что все было замечательно, только смычок "фыркает". Господи, да здесь нужно смотреть во все глаза, чтобы не наступить кому-нибудь на любимую мозоль. Я тут рассказывал милой Александре, как нерасторопен мой подрядчик-сантехник, а оказалось, он ее лучший друг. - Не лучший друг, а просто друг, - сочла нужным вмешаться Александра. Этот человек, как она заметила даже в суматохе первой встречи, обладал даром бесцеремонно выводить женщину на чистую воду, вынуждая ее сказать больше, чем она собиралась. Вот он только что обидел Джейн, и она молча смотрит на него влажным взглядом побитой собаки. - Бетховен был особенно великолепен, вы согласны? - Парсли все не отставал от Ван Хорна, чтобы вырвать у него какую-нибудь уступку, начало мирного договора, предлог для встречи в следующий раз. - Бетховен, - великан говорил нудно и назидательно, - заложил собственную душу, чтобы написать эти последние квартеты, он был совершенно глухой. Все эти знаменитости девятнадцатого века запродали свои души дьяволу. Лист, Паганини. То, что они создали, выше человеческих возможностей. - Я упражнялась до тех пор, пока не выступала на пальцах кровь - Джейн подала голос, глядя прямо в рот Ван Хорну, утиравшемуся в это время рукавом. - Все эти ужасные шестнадцатые ноты во втором анданте... - Продолжайте ваши упражнения, малышка Джейн. Знаете, на пять шестых здесь главное - динамическая память. А когда помнят пальцы, сердце может петь. А до этого вы просто выполняете движения. Послушайте. Почему бы вам не приехать как-нибудь ко мне, и мы развлечемся, исполняя Людвига на фортепиано и виолончели? Эта соната ля бемоль просто прелесть, если не бояться легато. Или эта ми минор Брамса: fabuloso [потрясающая (фр.)]. Quel Schmaltz! [как (фр.) сало (нем.); здесь: в значении "как по маслу"] Думаю, мои пальцы еще помнят ее. - Он пошевелил пальцами перед их лицами. Руки Ван Хорна внушали какой-то страх своей белизной, пусть даже скрытой под волосами; казалось, на нем облегающие хирургические перчатки. Эд Парсли, пытаясь загладить неловкость, повернулся к Александре с неприятным видом заговорщика. - Кажется, ваш друг знает, о чем говорит. - Не смотрите так на меня. Я только что познакомилась с этим джентльменом, - сказала Александра. - Он еще в детстве был вундеркиндом, - сообщила им Джейн Смарт, рассердившись и словно обороняясь. Ее аура, обычно розовато-лиловая, стала вздыматься светло-лиловыми полосами, предвещая такое возбуждение, при котором за аурой не виден человек. Гостиная перед глазами Александры заколыхалась сливающимися друг с другом и пульсирующими аурами, вызывая тошноту, как от табачного дыма. У нее закружилась голова, она бешено сопротивлялась чарам, ей захотелось домой, к Коулу, к тихо шумящей печи для обжига, к ожидающей ее в джутовых мешках холодной влажной мягкой глине, привезенной из Ковентри. Она закрыла глаза и пожелала, чтобы вся эта цепь событий вокруг - пробуждение чувства, неприязнь, полная неуверенность в себе и зловещее стремление подавлять, исходившее не только от этого темноволосого мужчины, - вдруг распалась. Несколько пожилых прихожан прокладывали себе путь сквозь толпу, чтобы им мог уделить внимание преподобный Парсли. И он обернулся, чтобы сказать им любезность. В пещерах перманентной завивки в седых волосах у женщин виднелись нежнейшего оттенка золотые и голубые пряди. Реймонд Нефф, раскрасневшийся и вспотевший - концерт удался! - подошел к ним, как триумфатор, молча выслушал их одновременные комплименты и шумно увлек за собой Джейн, свою любовницу и товарища по музыкальным битвам. Плечи и шея у нее блестели от пота после напряженного выступления. Александра это заметила и была растрогана. Что нашла Джейн в этом Реймонде Неффе? А что, собственно, нашла Сьюки в Эде Парсли? Оба мужчины, когда стояли близко, для Александры пахли обыкновенно - а у Джо Марине кожа имела какой-то нежный кисловатый запах, как молочный запах младенца, когда касаешься щекой твердой и теплой, покрытой пушком макушки. Вдруг она опять оказалась наедине с Ван Хорном и испугалась, что снова придется ощутить в груди неотвратимую тяжесть разговора с ним, но Сьюки, которая ничего не боялась и чувствовала себя в своей стихии, вся мерцающая под своей аурой, красновато-коричневая, пробралась через толпу и взяла интервью. - Что привело вас на этот концерт, мистер Ван Хорн? - спросила она после того, как Александра неловко представила их друг другу. - У меня не в порядке телевизор, - мрачно ответил он. Александра заметила, что он предпочитал обращаться к людям сам, но Сьюки нельзя было отказать, когда она задавала вопросы, - ее энергичное обезьянье личико сияло, как медная монета. - Что привело вас в наши края? - был следующий вопрос. - Решил, что пора выбираться из города Нью-Йорка, - ответил он. - Слишком много грабежей, очень высокая арендная плата. Здесь она умеренная. Это пойдет в газету? Сьюки облизнула губы и призналась: - Может быть, я упомяну об этом в "Уорд", я веду там колонку "Глаза и уши Иствика". - Бог мой, не делайте этого, - проговорил великан в мешковатом твидовом пиджаке. - Я приехал сюда, чтобы обо мне забыли. - А чем вы были знамениты, можно спросить? - Если бы я вам сказал, то это стало бы известно всем, не так ли? - Может быть. Александра диву давалась, глядя на свою отважную подругу. Аура Сьюки, как и ее блестящие волосы, была цвета светлой меди. Когда Ван Хорн уже собирался отойти, она спросила: - Говорят, вы изобретатель? - Дорогуша, даже если я весь вечер стану вам объяснять, вы все равно не поймете. В основном я имею дело с химическими препаратами. - А вы все же попытайтесь, - настаивала Сьюки. - Посмотрим, может, я пойму. - Поместите это в ваших "Глазах и ушах", и я, быть может, пошлю письмо на конкурс. - Никто, кроме живущих в Иствике, не читает "Уорд", уверяю вас. Да и в Иствике никто ее не читает, разве только объявления и если упоминается чье-то имя. - Послушайте, мисс... - Ружмонт. Миссис, я была замужем. - Кто он был, канадский француз? - Монти всегда уверял, что его предки швейцарцы. Он вел себя, как швейцарец. А разве у швейцарцев не квадратные головы? - Держите меня. Я считал, что это у маньчжуров. У них черепа как цементные блоки, вот почему Чингисхан мог их укладывать так аккуратно. - Вам не кажется, что мы отклонились от темы? - Об изобретениях, послушайте, я не могу говорить. Я _привлекаю внимание_. - Это волнует! Нас всех, - сказала Сьюки, от улыбки ее верхняя губка восхитительно изогнулась, так что носик сморщился и показался краешек розовой десны. - А если только для моих глаз и ушей? И Лекса здесь. Разве она не роскошная женщина? Ван Хорн резко повернул крупную голову, словно сам хотел убедиться, и Александра увидела собственное отражение в его покрасневших прищуренных глазах, как с обратной стороны телескопа, пугающе маленькую фигурку, с ямочкой на подбородке, с раздвоенным кончиком носа и прядями седых волос. Он решил ответить на вопрос Сьюки: - Последнее время я много занимаюсь защитными покрытиями - покрытием пола, которое нельзя соскрести, когда оно затвердеет, даже ножом для разделки мяса: его можно напылять на горячую сталь, когда она остывает, и это вещество связывается с молекулами углеводорода; металл в корпусе вашего автомобиля начинает испытывать усталость раньше, чем окислится. Синтетические полимеры - вот как называется этот новый прекрасный мир, дорогая, и он только создается. Бакелит изобретен около 1907 года, синтетический каучук в 1910 году, нейлон около 1930 года. Стоит проверить эти даты, если хотите их использовать. Дело в том, что в этом столетии все только начинается, синтетические полимеры будут служить нам до миллиона лет или до тех пор, пока мы сами не взорвем нашу Землю, что более вероятно. Вся прелесть заключается в том, что сырье для них можно _выращивать_. А когда нам не хватит суши, его можно выращивать в океане. Держись, мать-природа. Мы тебя победим. Я также работаю над Великим Разделом. - Что это за Раздел? - не постеснялась спросить Сьюки. Александра же просто кивнула, будто знает, о чем речь. Ей еще предстояло многому научиться, чтобы преодолевать женскую мягкость и уступчивость. - Раздел между солнечной и электрической энергиями, - сообщил Ван Хорн Сьюки. - Он _должен_ быть, и, когда мы найдем нужную комбинацию, вы сможете пользоваться любым приспособлением у себя дома, начиная с крыши, и еще останется достаточно энергии, чтобы ночью перезарядить аккумуляторы в вашем электромобиле. Чистая, без ограничений, и _бесплатная_ энергия. И так будет, дорогуша. Так будет. - Эти панели такие безобразные, - сказала Сьюки. - Тут в городе есть парень, хиппи, он оборудовал старый гараж солнечными батареями, чтобы нагревать воду. Не пойму, почему он никогда не моется. - Я не говорю о токоприемниках, - ответил Ван Хорн. - Это все модель Т. - Он огляделся, его голова перекатывалась с боку на бок, как бочонок. - Я говорю о краске. - О краске? - спросила Александра, чувствуя, что и ей пора вставить словечко. По крайней мере, этот человек дает ей новую пищу для размышлений, кроме томатного соуса. - О краске, - серьезно подтвердил он. - О прочной краске, которую берешь на кисть и красишь, и она превращает всю поверхность вашего уютного дома в огромную низковольтную электролитическую ванну. - Это можно назвать только одним словом, - промолвила Сьюки. - Каким же? - Электрификация. Ван Хорн сделал вид, что обиделся. - Черт, если бы я знал, что вы скажете такую глупость, я не стал бы тратить на вас время. Вы играете в теннис? Сьюки выпрямилась. Александре захотелось погладить ее по плоскому животу, от груди и дальше, ниже талии, как всегда хочется протянуть руку и погладить брюшко у кошки, когда она потягивается, лежа на спинке, и подрагивают ее напряженно вытянутые задние лапки в момент мускульного экстаза. Сьюки была так же красиво сложена. - Немного, - ответила она и, улыбнувшись, коснулась языком верхней губы. - Вы должны приехать через пару недель, когда сделают корт. Александра решила, что ей пора вмешаться. - Нельзя строить на болоте, - сказала она. Великан вытер губы и посмотрел на нее с антипатией. - Когда землю осушат, - сказал он своим плохо поставленным голосом, проглатывая слова, - болота не будет. - Там подальше, на мертвых вязах, любят гнездиться снежные цапли. - Крепко, - сказал Ван Хорн. - Крепко. Взгляд его вдруг поразил Александру своей остротой, и она подумала, что он, наверное, носит контактные линзы. И еще. Казалось, небрежно отвлекаясь от разговора, он делает над собой усилие, чтобы сдержаться. Александра про себя охнула, и у нее слегка закружилась голова, словно она смотрела вниз, в глубокую яму: аура его исчезла. Над сальными волосами не было никакой ауры, как у покойника или деревянного идола. Сьюки заливисто рассмеялась, изящный животик затрясся под поясом замшевой юбки в такт с движениями диафрагмы. - Мне это нравится. Можно мне вас процитировать, мистер Ван Хорн? "Когда землю осушат, болота не будет", - интригующе заявляет наш новый горожанин. Негодуя оттого, что они так спелись, Александра отвернулась. Ауры всех присутствующих на вечере теперь слепили, как огни, подсвечивающие шоссе снизу, как капли дождя на стеклоочистителе на ветровом стекле. И что хуже всего, сама того не желая, она смутно ощутила в себе чувственную влагу. Этот крупный мужчина весь состоял из недостатков, и он, как бездна, вбирал прямо из груди ее сердце. Старая миссис Лавкрафт, аура у которой была кричащего цвета фуксии, как у всех, кто доволен жизнью и совершенно уверен, что попадет на небо, подошла к Александре со своими глупостями: - Сэнди, дорогая, нам вас так _не хватает_ в клубе садоводов. Вы не должны избегать общества. - Разве я _избегаю_ общества? Я _занята_. Я заготавливала томаты, их уродилось этой осенью невероятное количество. - _Знаю_, вы занимаетесь огородом; Хорас и я восхищаемся всякий раз, как проезжаем по Садовой мимо вашего дома: эта прелестная клумбочка у двери полна бутонов. Сколько раз я ему говорила: "Давай зайдем", но потом думала: "Нет, она, вероятно, занята своими фигурками". Мы не хотели _мешать_ вдохновению. "Занята своими фигурками или любовью с Джо Марино", - подумала Александра: вот что подразумевала Франни Лавкрафт. В таком городке, как Иствик, не существовало тайн, были просто фигуры умолчания. Когда она и Оз были еще вместе и только что приехали в город, они провели несколько вечеров в обществе ласковых благопристойных стариков, таких, как Лавкрафты; теперь Александра ощущала себя бесконечно далекой от их мира приличных и отчаянно скучных развлечений. - Я заеду как-нибудь на собрание зимой, когда нечего больше делать, - сказала Александра, смягчившись. - Когда соскучусь по природе, - прибавила она, зная, что никогда не приедет. - Я люблю смотреть слайды с английскими парками, у вас есть? - Вы _должны_ быть в следующий четверг, - настаивала Франни Лавкрафт, преувеличенно жестикулируя, как это обычно делают не очень известные люди, вице-президенты сберегательных банков, внучки капитанов клиперов. - Уорик, сын Дейзи Робсон, только что вернулся из Ирана, где он и его прелестная небольшая семья провели три чудесных года, он был там советником, что-то связанное с нефтью. Он рассказывает, что шах творит там просто чудеса, строятся дома великолепной современной архитектуры в столице, как она называется, я хочу сказать - в Нью-Дели... Александра не пришла к ней на помощь, хотя знала, что столица Ирана - Тегеран. Ею овладел дьявол. - Во всяком случае, Вики собирается показывать слайды с восточными коврами. Знаете, милая Сэнди, по арабским поверьям, ковер - это сад, домашний сад в их шатрах и дворцах среди пустыни. И в дизайне изображаются реальные цветы, которые на первый взгляд кажутся абстракцией. Ну разве это не фантастика? - Да, конечно, - сказала Александра. Миссис Лавкрафт украсила свою морщинистую шею, спадающую складками и канавками, как разрушенное дорожное покрытие, ниткой искусственного жемчуга, в центре которой было подвешено старомодное перламутровое яичко с инкрустированным золотом крестиком. Сделав внутреннее усилие, Александра пожелала, чтобы ожерелье порвалось в том месте, где протерлась нитка. Фальшивые жемчужины заскользили по впалой груди старой дамы и каскадом посыпались на пол. Ковровое, цвета бледно-зеленого гусиного помета покрытие на полу церковной гостиной заглушило звуки падающих бусин. Окружающие не сразу заметили беду, и сначала только стоявшие в непосредственной близости наклонились, чтобы подобрать жемчужины. Миссис Лавкрафт - от потрясения лицо ее побелело под слоем румян - застыла в оцепенении, сама она из-за ревматизма и общей слабости наклоняться не могла. Александра, опустившись на колени рядом с опухшими ногами старухи, от злости пожелала, чтобы узенькие тугие ремешки на ее старомодных туфлях из кожи ящериц развязались. Злость похожа на пищу - начав есть, трудно остановиться, внутренности расширяются, чтобы принять еще и еще. Александра выпрямилась и вложила полдюжины найденных жемчужин в трясущуюся, с синими костяшками пальцев, сложенную ковшиком руку. Затем попятилась назад, выходя из расширившегося круга сидящих на корточках людей. Их скорчившиеся фигуры напоминали нелепые огромные кочаны капусты из мышц, алчности и материи; все их ауры соединились, как акварельные краски, смешение которых дает серый цвет. На пути к дверям стоял преподобный Парсли с красивым восковым лицом и с видом Пер Гюнта, отмеченного знаком рока. Как у многих мужчин, что бреются по утрам, к вечеру у него заметно проступила щетина. - Александра, - начал он, нарочно напрягая голос до самого искательного низкого регистра. - Я так надеялся увидеть вас сегодня вечером. Он желал ее. Ему надоело трахать Сьюки. Сделав это вступление, Парсли занервничал и поднял руку, чтобы почесать свою необычно причесанную голову, а его предполагаемая жертва воспользовалась случаем, чтобы расстегнуть дешевый широкий ремешок на солидных позолоченных часах "омега". Он почувствовал, что часы падают, и успел подхватить в манжете рубашки свою драгоценную вещицу. Александра воспользовалась и этой секундой и проскользнула мимо мелькнувшего удивленного лица - трогательного, как она будет вспоминать впоследствии с чувством вины: словно, переспав с ним, она могла его спасти, - на воздух, в благодатную темноту. Стояла безлунная ночь. Сверчки исполняли свою бесконечную монотонную песнь. Фары автомобилей, несущихся по дороге Кокумскуссок, и облетевшие кусты у входа в церковь четко вырисовывались в свете иллюминации, как сложные жвалы и сочлененные с лапками усики огромных насекомых. В воздухе стоял едва уловимый запах кислых яблок, они превращались в сидр под собственной кожицей - их не собирали, они падали и гнили в заброшенных садах, ставших церковной собственностью и ждущих настоящего хозяина. На гравийной стоянке у церкви сгрудились в ожидании машины. Ее собственный маленький "субару" представлялся ей туннелем цвета тыквы, в конце которого ярко светилась огнями тихая деревенская кухня. Коул, приветливо стучащий по полу хвостом, дыхание детей, спящих в своих комнатах или притворившихся спящими и выключившими телевизор в ту минуту, как фары ее машины ярко осветили окна дома. Она проверит каждого из них в своей постельке, затем вынет двадцать обожженных малышек (искусно разложенных так, чтобы ни одна пара не соприкасалась и не соединялась) из шведской печи для обжига, которая будет все еще пощелкивать, охлаждаясь, и рассказывать ей о том, что произошло дома, пока ее не было, - ведь время движется везде, а не только в речушке, в дельте которой мы плывем. Затем, исполнив свой долг по отношению к детям, к мочевому пузырю, к зубам, она войдет в просторное постельное царство королевы без короля, принадлежащее ей одной. Александра читала бесконечный роман, автором была женщина с тремя именами и яркой раскрашенной фотографией на блестящей суперобложке. Каждую ночь, прежде чем впасть в небытие, Александра прочитывала несколько страниц бесконечных описаний ковбойских приключений среди утесов и замков на Диком Западе. В снах своих она странствовала повсюду: далеко над крышами домов, попадала в комнаты, причудливо составленные из обломков собственного прошлого, и в каждом сне присутствовало ее собственное "я", исполненное неясной печали, когда она доставала из материнской рабочей корзинки подушечку для иголок в форме яблока или, глядя на снежные вершины за окном, собиралась позвонить по телефону давно умершей подруге. В снах вокруг нее витали предчувствия, как яркая реклама из папье-маше в парке развлечений, заманивающая простаков. Но мы никогда не предвкушаем снов, как и надуманных приключений, что следуют за смертью. За спиной заскрипел гравий. Какой-то темноволосый мужчина коснулся ее локтя, прикосновение было холодно как лед, а может, просто она сама была как в лихорадке. Александра подскочила от испуга. Он захохотал. - Только что случилось ужасное. Старая дама, у которой рассыпались бусы минуту назад, разнервничалась и споткнулась о собственные туфли, все боятся, что она сломала бедро. - Как печально, - искренне, но рассеянно сказала Александра, мысли ее были далеко, а сердце еще сильно билось от испуга. Даррил Ван Хорн наклонился к ней близко, очень близко, и сказал в самое ухо: - Не забудьте, милая. Подумайте. Я наведаюсь в ту галерею. Мы созвонимся. Доброй ночи. - Ты в самом деле к нему _ездила_? - спрашивала Александра по телефону у Джейн, испытывая какое-то неясное удовольствие. - А почему мне было не съездить? - твердо сказала Джейн. - У него действительно есть ноты сонаты ля минор Брамса, и он изумительно играет. Как Либерас, но только без всех этих улыбочек. А ведь, глядя на его руки, не подумаешь, что он на такое способен. - Ты была одна? Я так и представляю себе рекламу духов. Ту, где молодой виолончелист соблазняет аккомпаниаторшу в платье с глубоким вырезом. - Зачем же так вульгарно, Александра. Он не испытывает ко мне влечения, а потом, там вокруг все эти работники, включая твоего дружка Джо Марино, нарядно одетого, с пером в маленькой клетчатой шляпе. И постоянный грохот от ковшей экскаваторов, сгребающих валуны с будущего теннисного корта. Очевидно, там не раз пришлось взрывать породу. - Как он с этим справится, ведь там плывуны. - Не знаю, дорогая, но у него есть разрешение, прикреплено кнопками прямо на дереве. - Бедные цапли. - Ох, Лекса, да у них, чтобы строить гнезда, остается весь Род-Айленд. Что бы было, если бы природа не приспосабливалась? - Она приспосабливается до определенных пределов, потом она обижается. В кухонное окно светили косые лучи октябрьского солнца, крупные рваные листья на виноградной лозе побурели с краев. Слева у болота маленькая березовая рощица под порывами ветра бросала пригоршни ярких острых листьев, сверкая, они падали на лужайку. - Долго ты у него пробыла? - Ох, - протянула Джейн, солгав. - Около часа. Может, полтора. Он и в самом деле глубоко чувствует музыку, и у него другие манеры, когда с ним вдвоем, он не паясничает, как было на концерте. Он говорит, что, когда находится в церкви, у него бегают мурашки по коже. По-моему, несмотря на всю его браваду, он довольно застенчив. - Дорогая, ты неисправима. Александра увидела, как у Джейн от гнева задрожали губ: - Он сказал, что бакелит - первый из синтетических полимеров, - и она тут же прошипела: - Думаю, характер тут ни при чем, каждый должен заниматься своим делом. Ты целыми днями пропалываешь свой огород в мужских штанах, а потом лепишь из глины маленькие фигурки. Но чтобы создавать музыку, _нужны_ слушатели. _Другие_ люди. - Это не фигурки, и я не пропалываю огород дни напролет. Джейн не останавливалась: - Ты и Сьюки всегда насмехались над моей связью с Реем Неффом, и, однако, пока не появился этот человек, единственно, с кем в городе я могла играть, был Рей. Александра продолжала свое: - Это скульптура. Хотя и не похожа на то, что ваяют Колдер и Мур. Ты выражаешься так же вульгарно, как этот имярек, придумавший, что, если я создам более крупные вещи, какая-то нью-йоркская галерея возьмет пятьдесят процентов за их реализацию, если они вообще продадутся, в чем я очень сомневаюсь. Сейчас все в искусстве так тенденциозно и дико. - Он так и сказал? Значит, он и тебе что-то предложил? - Я не стала бы называть это предложением, просто типичная предприимчивость нью-йоркца, сующего нос не в свои дела. Им всем хочется быть в гуще событий. Каких угодно. - Мы произвели на него впечатление, - заявила Джейн Смарт. - Зачем нам, молодым, бесплодно растрачивать себя здесь? - Расскажи ему, что залив Наррангасет всегда был прибежищем для чудаков, а какие дела собирается он приводить здесь в порядок? - Интересно, - Джейн произнесла раскатистое "р", как истая жительница Массачусетса. - Похоже, где бы он ни появлялся, дела начинают налаживаться. Ему действительно нравится новый просторный дом. У него там три рояля - один он держит в библиотеке, и еще прекрасные книги в кожаных переплетах с латинскими названиями. - Он предложил тебе выпить? - Только чай. Его слуга, с которым он говорит по-испански, притащил огромный поднос с множеством забавных старых бутылок, как будто из затянутого паутиной погреба... - Мне показалось, ты упомянула только чай. - Ну, Лекса, ты хуже ФБР. Я выпила глоточек черносмородинового ликера или чего-то еще, чем увлекается Фидель, мескала [мексиканская водка из сока алоэ]; если бы я знала, что мне придется давать тебе полный отчет, я записала бы названия. - Извини, Джейн. Думаю, это просто ревность. К тому же у меня месячные. Уже пять дней, с того концерта, а придатки слева _болят_. Как считаешь, это не менопауза? - В тридцать восемь? Ну ты даешь! - Тогда, может быть, рак. - Рака не может быть. - Почему? - Потому что это ты. Ты слишком хорошо владеешь магией, чтобы заболеть раком. - В иные дни мне кажется, что никакой магией я не владею. В любом случае, другие тоже кое-что умеют. - Она подумала о Джине, жене Джо. Джина должна ее ненавидеть. По-итальянски ведьма - strega. Там, на Сицилии, Джо ей рассказывал, у всех дурной глаз. - Иногда мне кажется, что все нутро у меня завязано узлами. - Покажись доку Пэту, если это тебя всерьез беспокоит, - сказала Джейн не без сочувствия. Доктор Генри Пэтерсон был полным розовощеким мужчиной их возраста, с обиженными, широко открытыми слезящимися глазами, нежным и осторожно-твердым прикосновением пальцев при пальпировании. Много лет назад от него ушла жена. Он не понял - почему, и больше не женился. - Всякий раз у меня странное чувство, - сказала Александра. - Когда он накрывает тебя простыней и производит под ней все манипуляции. - А что ему, бедняге, остается? - Не нужно этой двусмысленности. У меня есть тело. Он это знает. Я знаю, что он знает. К чему эти фокусы с простыней? - Так всегда делают, - сказала Джейн, - если в кабинете нет сестры. Ее голос дребезжал, как звук в телевизоре, когда по улице проезжает тяжелый грузовик. "Не из-за этого же она позвонила. Что-то еще у нее на уме", - подумала Александра и спросила: - Что еще ты узнала, побывав в гостях у Ван Хорна? - Ну, обещай, что никому не скажешь. - Даже Сьюки? - _Особенно_ Сьюки. Это ее касается. Даррил поистине удивительный человек, он все схватывает. Он остался на приеме дольше нас, я пошла с нашим квартетом выпить пива в "Бронзовый бочонок"... - Грета там тоже была? - О, бог мой, конечно. Она рассказывала нам все о Гитлере, как ее родители не выносили его из-за неправильной речи. Очевидно, выступая по радио, он забывал заканчивать предложение глаголом. - Как ужасно. - И догадываюсь, ты слиняла сразу после своей отвратительной шутки с ожерельем бедняжки Франни Лавкрафт... - С каким ожерельем? - Не притворяйся, Лекса. Ты неисправима. Мне известна твоя манера. А потом, эта история с ее туфлями. С тех пор она лежит в постели, но, думаю, ничего не сломала, а опасались перелома бедра. Тебе известно, что женский скелет к старости усыхает чуть ли не наполовину? Поэтому он такой хрупкий... Ей повезло - простой ушиб. - Ну не знаю. Глядя на нее, я спрашиваю себя, неужели я буду такой же сладенькой, надоедливой и занудной в ее возрасте, если _доживу_, в чем сомневаюсь... Я словно вижу себя в зеркале в безотрадном будущем и, прости, прямо бешусь от этого. - Все _в порядке_, дорогая, я лично не собираюсь отравлять себе жизнь подобными мыслями. Так вот, Даррил болтался там, помогал убирать и заметил, что, пока Бренда Парсли выбрасывала в мусорный бак пластиковые стаканы и бумажные тарелки, Эд и Сьюки исчезли! Бросили бедняжку Бренду - а она старалась сохранить лицо, - но представь себе все унижение! - Им в самом деле следует быть поосмотрительней. Джейн помолчала, ожидая, что Александра скажет что-нибудь еще; был один момент, который она должна была уловить и высказаться, но мысли ее были далеко, ей чудилось, как раковые опухоли разливаются по телу туманными галактиками, медленно клубясь в темноте, оставляя то там, то тут смертоносную звезду... - Эд Парсли, в общем-то, такой недотепа, - наконец неуверенно произнесла Джейн. - И почему она всегда нам намекает, что завязала с ним? Тут Александра внутренним взором последовала за любовниками в ночь. У Сьюки тело тоненькое, как веточка, с которой сняли кору, но с гибкими и сильными выпуклостями. Она из тех женщин, что внешне похожи на мальчиков, но чутки - в этом их преимущество; их женственность как бы подпитывается неисчерпаемой энергией мужчин, которые разят врагов градом стрел и с суровых мальчишеских лет приучены идти в бой и умирать. Почему бы им не поучить женщин? Ведь неправда, что, если у тебя есть дочери, ты никогда не умрешь. - Может быть, обратиться в клинику, - сказала она, вслух отказываясь от дока Пэта, - где меня не знают? - Ну, _что-нибудь_ придумаем, - проговорила Джейн. - "Это лучше, чем продолжать себя мучить и надоедать мне", - добавила она про себя. - Я думаю, привязанность Сьюки к Эду можно отчасти объяснить ее профессиональной потребностью ощущать здесь себя в гуще событий, - предположила Александра, настроившись опять на волну Джейн. - В любом случае интересно не то, что она продолжает с ним встречаться, а то, что этот Ван Хорн соизволил это так быстро заметить, не успев приехать в город. Это лестно. Думаю, об этом стоит поразмыслить. - Дорогая Александра, в чем-то ты ужасно несвободна. Знаешь, мужчина ведь может быть просто человеком. - Знаю я эту теорию, но никогда такого не встречала. Все они на поверку оказываются мужчинами, даже гомики. - Помнишь, мы думали, может, он гомик? А теперь он охотится за всеми нами! - Я не думала, что он охотится за тобой, ведь вы оба охотились за Брамсом. - Так и было. Так и есть. В самом деле, Александра. Успокойся. Ты _ужасно зациклена_. - Я безнадежная дура. Завтра мне будет получше. Теперь моя очередь вас собрать, не забудь. - Ох, боже мой. Чуть не забыла. Я же за этим и позвонила. Я не смогу прийти. - Не можешь в четверг? А в чем дело? - Ну, ты снова станешь подозревать. Это опять Даррил. У него есть чудные маленькие багатели Веберна. Он хочет попытаться со мной сыграть их вместе, а когда я предложила пятницу, он сказал, что в этот день будут проездом какие-то важные японские инвесторы, чтобы взглянуть на покрытие. Я подумывала прокатиться днем с тобой по Садовой, если ты не возражаешь. Один из моих ребят после школы играет сегодня в футбол и хочет, чтобы я посмотрела, но я смогу показаться только на минуту у боковой линии площадки. - Нет, спасибо, дорогая, - сказала Александра. - У меня сегодня гости. - О... - У Джейн был ледяной голос, темный лед с примесью золы, как на дорогах зимой. - Возможно, и поеду, - смягчилась Александра. - Он или она не были уверены, что смогут прийти. - Понимаю, дорогая. Нет нужды объяснять. Это разозлило Александру, ее принудили к обороне, в то время как к ней отнеслись с пренебрежением. Она сказала подруге: - Я считала, что четверги священны. - Обычно да... - начала Джейн. - Но, думаю, в мире, где нет ничего святого, нет смысла устраивать четверги. Почему это так ее задело? Недельный ритм Александры зависел от этого нерушимого треугольника, энергетического конуса. Но нельзя позволять голосу предательски дрожать. Джейн извинилась: - Ну только на этот раз... - _Прекрасно_, милочка. Мне достанется больше фаршированных яиц. - Джейн Смарт любила фаршированные яйца, белоснежные, острые от паприки и щепотки сухой горчицы, украшенные резаным луком или анчоусами, лежащими на каждом белке, как язычок лягушки. - И ты действительно не поленилась и приготовила яйца со специями? - спросила она печально. - Конечно, нет, дорогая, - сказала Александра. - Те же старые отсыревшие крекеры и несвежий сыр. Я не могу больше разговаривать. Часом позже, когда она рассеянно глядела мимо мохнатого голого плеча Джо Марино (с этим неожиданным кисло-сладким запахом, как у детской макушки), пока он скорее в оцепенении, чем вдохновенно качался на ней, а ее кровать стонала и шаталась под непривычным двойным весом, Александру вдруг посетило видение. Своим внутренним взглядом она увидела особняк Леноксов - четко, как картинку на календаре, с одиноким клочком дыма, который она наблюдала в тот день, этой трогательной прядью, спутанной с едкостью, с которой Джейн описывала Ван Хорна как застенчивого и поэтому грубого мужчину. Александре он больше показался растерянным - как человек, глядящий из-под маски или слушающий с ватой в ушах. - Сосредоточься, ради бога, - прорычал Джо ей в ухо и неловко кончил, возбужденный своей собственной злостью, своим обнаженным, покрытым мехом телом - его наработанные мышцы немного ослабели от хорошей жизни, - подскакивая один, два, три раза с легкой дрожью, как машина, когда выключаешь зажигание. Она попыталась его догнать, но было уже поздно. - Извини, - проворчал он. - Я думал, что все у нас шло хорошо, а ты отвлеклась. - Он был великодушен, прощая ей окончание менструации, хотя крови почти не было. - Это моя вина, - сказала Александра. - Полностью. Ты был хорош, а я сплоховала. "_Изумительно срабатывает_", - как говорила Джейн. Потолок под исчезнувшим видением выглядел неожиданно чистым, как будто увиденным впервые: его пространство было безмятежно, некоторые маленькие трещины на поверхности едва различимы из-за пятнышек на стекловидном теле ее глаз, к тому же, когда она переводила взгляд, эти пятнышки дрейфовали, как микроорганизмы в пруду, как рак, таящийся в нашей лимфе. Круглое плечо Джо и боковая часть его шеи были так же невозмутимы и бледны, как потолок, и так же плавно пересекались этими оптическими примесями, которые обычно не докучали ей. Но когда они совокуплялись, от них было трудно избавиться, трудно не заметить. Признак старости. Как снежный ком, катящийся с холма, мы накапливаем частицы. Она ощутила свою грудь и живот, плавая в поту Джо, и этим окольным путем ее сознание возвращалось к любви к его телу, к его губчатой текстуре, весу, тайному запаху мужчины и довольно удивительному в мире маленьких чудес - его присутствию. Обычно он отсутствовал. Обычно он был с Джиной. Он скатился с Александры, издав оскорбленный вздох. Она уязвила его средиземноморскую гордость. Загорелый, с лысой макушкой, блестящий череп покрыт складками, как страницы книги, оставленной в росе, он первым делом, чтобы не страдало его самолюбие, снова надевал шляпу. Он говорил, что ему без нее холодно. Шляпа на месте, он поворачивает профилем моложавое лицо с острым крючковатым носом, как на портретах Беллини, и с печеночными впадинами под глазами. Ее привлек когда-то этот вяло-обольстительный вид; он напоминал барона, или дожа, или мафиози со свинцовыми глазами, вершащего жизнь или смерть, с пренебрежительным щелчком языка. Но Джо, которого она соблазнила, когда он пришел ремонтировать туалет, журчавший всю ночь, оказался в этом отношении беззащитным, - благочестивый буржуа, честный до последней медной шайбы, любящий отец пяти детей в возрасте до одиннадцати лет и родственник половине штата. Семья Джины заполонила это побережье от Нью-Бедфорда до Бриджпорта. Джо был безгранично преданным человеком, его сердце принадлежало многочисленным спортивным командам - "Селтикс", "Бруинз", "Уэйлерз", "Ред Сокс", "Потакет Сокс", "Пэтс", "Тимен", "Лобстерс", "Минитмен", - какие только можно вообразить. Раз в неделю он приходил и накачивал ее с почти такой же верностью. Адюльтер был для него шагом к вечным мукам, и он выполнял еще один свой долг, сатанинский. Это было также до некоторой степени противозачаточным средством, его начинала пугать собственная плодовитость, и чем больше семени принимала Александра, тем легче было Джине. Их связь переживала уже третье лето, Александре пора было ее прервать, но ей нравился вкус Джо, сладко-соленый, как нуга, и то, как воздух мерцал в дюйме над небольшими складками его лба! Его аура была лишена злобы и имела хороший цве