абинета, но я также слышал краем уха, что его позиции в Crosne все слабее. Николя почувствовал, что ему становится все жарче. Он наконец понял, что имеют в виду, когда о пьяницах говорят, что у них "двоится в глазах", что это за дар двойного видения. Его глаза проникали за внешние оболочки, а обостренные чувства не упускали ничего из тех сцен, что разворачивались перед ним. За всеми этими иерархиями, должностями, ролями, правилами, языками, намеками он оказался среди мужчин и женщин, маленьких существ, которые, как и он, барахтались в этой жизни и чаще всего, ценой огромных усилий, находили в ней свое место. В приступе внезапного благодушия все они показались Николя трогательными, немного наивными, суетящимися существами, которые вот-вот собьются с пути, -- детьми. -- Скоро нам очень понадобится человек типа Кезанна. -- Ему только что предъявили обвинение. Наверняка под этими рубашками Paul Smith, под костюмами от Lagerfeld бились живые сердца. Этих людей, вопреки их воле втянутых в водоворот, сама мысль о соревновании скорее пугала, нежели подстегивала. Справа от Броатье сидел высокий человек с крестьянским лицом, у которого так и хотелось купить молока и яиц; чтобы отдавать приказы, ему приходилось входить в роль. Рядом с Николя сидела круглолицая блондинка -- исполнительный директор; многие говорили о ней как об убийце, но за последние несколько минут Николя увидел в ней другое. Он представлял, как она молится Богу, а потом, когда судьба на нее ополчилась, полностью отдается на Его волю, -- духовная жизнь порой вступает в противоречие с карьерными соображениями. -- Вот увидите, они нам устроят то же, что и British Airways. И тут проснулся сотрудник, которого взяли на работу за прекрасное знание японского языка и связи в Токио -- он читал Кавабату в оригинале, смотрел фильмы Озу без субтитров и мог бы научить остальных навыкам дзен-буддизма. -- Месье Мейер, что вы думаете о документации Lancero? "Ты должен быть тем, кого зовут Люгань, тебе поручают создавать имиджи целых стран, которым нужно поправить свои дела перед лицом Запада. Ты единственный, кто берет этот странный томатный суп в автомате, выдающем напитки. Хотя, впрочем, не единственный, есть еще Лоран, который чинит ксероксы. Кто знает, может, между вами есть еще что-то общее, может, вы станете лучшими друзьями, не разлей вода и будете семьями выбираться по выходным на шашлыки. Все возможно, и ничто не известно заранее". -- Как обстоят дела у Vila? -- произнес Броатье. Все взгляды обратились к Николя, и неожиданная тишина вывела его из задумчивости. Броатье произнес "дела" слегка насмешливо, чтобы снять напряжение -- на его вкус, ситуация становилась слишком драматичной. Бардан бросился в бой, Николя отрешенно слушал, как он разыгрывает свой спектакль. По венам текла водка, и он спокойно созерцал окружающих. Он смотрел на них не как на вояк, какими они хотели казаться, -- офицеры на театре военных действий, подвергающие опасности свою жизнь. Он не смотрел на них как на людей, которые выплескивают свою природную агрессию на работе. Он не смотрел на них как на стратегов, готовых дать отпор современным врагам, гораздо более коварным, чем прежние, потому что они наступают втихаря. Он смотрел на них как на детей, играющих в любимую детскую игру -- в войнушку. -- Я могу сделать так, будто этого факса не было, -- заключил Бардан. -- Я исправляю ошибку во второй раз, но он будет последним. Он благопристойно не стал указывать пальцем, но все служащие снова повернулись к Николя, ожидая, что этот несчастный наконец публично покается в своевольничанье. Он сказал первое, что пришло ему в голову: -- Если это уже второй раз, когда вы исправляете ошибку, месье Бардан, то он несомненно станет последним. Последовавшему молчанию не обучали в экономических институтах. Это было "око за око", произнесенное мелкой сошкой. Проклятие обреченного с высоты эшафота. Если мгновением раньше Николя мог выйти из передряги, публично покаявшись, то на этот раз шеф потребует его головы на блюде. Самый молодой из участников скромно поднял руку, чтобы взять слово, -- недавно принятый на работу по настоянию Броатье художественный директор. -- Как раз перед нашей встречей я разговаривал с коммерческим директором Vila, похоже, идея алого цвета им понравилась. Николя больше не слушал, обрадовавшись, что говорит кто-то другой. Броатье передали новый макет проекта. -- С этим шрифтом он сразу становится... неожиданным и внушающим доверие одновременно. Сидящие за столом казались абсолютно согласными с этим определением -- "неожиданным и внушающим доверие одновременно". -- Вероятно, -- добавил он, -- нам следует доверить это дело месье... -- Гредзински, -- подсказала Алиса. Николя кивнул, и это стало сигналом к окончанию совещания. Он вышел первым, во что бы то ни стало стараясь не встречаться глазами с Барданом. В лифте он подумал о миллионах солдат, лежащих в земле, с тех пор как человек изобрел войну. За всю историю человечества только горстка людей пошла на фронт, остальные всю жизнь ждали, когда что-нибудь произойдет. Николя поклялся себе, что никогда больше не будет одним из них. -- Женщина, которая сидела вчера рядом со мной, вот здесь, вино пила, в одиночестве. Бармен "Линна", задумавшись, замер с шейкером в руке. Николя быстро надоели разглагольствования Маркеши за аперитивом, и он первым покинул клуб, направившись на улицу Фонтен, все еще переживая по поводу своей вчерашней неловкости. -- Она вон за тем столиком, в глубине зала, справа. Присутствие Лорен в ночном баре два вечера подряд больше говорило о ее образе жизни, чем все вопросы на личные темы, которых она так упорно избегала. Он залпом выпил рюмку водки, не распробовав ее, не дав небу и вкусовым сосочкам насладиться. Беспокойные люди никогда не научатся смаковать. Молекула этилового спирта, или этанола, или СН3 СН2 ОН, едва успела войти в его жизнь. Он обращался с ней, как с игрушкой, которой надо наиграться, пока не сломалась. На дне стакана он наконец нашел то, что искал, -- жидкую, прозрачную смелость. -- Мне не важно, кто вы, просто хочу выпить с вами. Ее светлые глаза уже приняли предложение, но сама Лорен помариновала его еще минуту, прежде чем предложить присесть. Он дал себе слово выражаться предельно ясно, чтобы избежать вчерашних недоразумений. -- Проснулись с трудом? -- Я последовал вашему совету -- выпил пива, а потом все пошло как по маслу. У меня странное ощущение, что я прожил целых три дня вместо одного. -- Вы всегда верите всему, что слышите в барах? -- Я наконец понял то, что другие знали всю жизнь: в яде содержится лекарство, и наоборот. Самое ужасное -- это мрачные взгляды коллег. -- Не только они вас осудят, не забывайте о друзьях и родственниках, а главное -- о детях. "Не делай поспешных выводов, что у нее есть семья и дети". -- Не стоит на них за это обижаться, -- добавила она. -- Те, кто вас любит, беспокоятся, что вы пьете, а те, кому на вас наплевать, успокоятся. -- Успокоятся? -- Тем несчастным, чья жизнь сера и скучна, кому некого любить, не о чем думать, нечего дать окружающим, остается последнее развлечение -- пороки других. Увидев, что вы пьете, они успокоятся -- сами они еще не пали так низко. Он не сформулировал это так четко и ясно, но подумал именно так, глядя на Мерго, который застукал его сегодня утром с банкой пива в руке. -- Другой совет, но уж этому следуйте обязательно: что бы вы ни делали, не выставляйте это напоказ. Не потому, что стыдно, а просто чтобы не доставлять им удовольствия. В разговоре с Лорен все казалось возможным, любая экстравагантность. В его жизни не хватало именно такой фантазии, как не хватало ему живительной силы, которую он нашел в рюмке водки. Случайности и маленькие радости разговора -- пустяки перемежались серьезным, одна история сменяла другую, и Николя отдался на волю этого бесшабашного серпантина, не опасаясь больше указателей "личная жизнь". Через пару часов он к слову упомянул свою коллегу Сесиль, которая "способна нарисовать в разрезе метро Шатле со всеми входами и выходами", и возвел ее в ранг "гения промышленных чертежей". Лорен уцепилась за слово "гений", которое, по ее мнению, стоило использовать гораздо аккуратнее. Они оба начали вращение по орбите вокруг идеи гениев, и разговор обрел второе дыхание. -- Гении -- это моя страсть. У меня их целая коллекция. -- Что вы имеете в виду? -- У меня их целый книжный шкаф. Я забочусь о них, охочусь за тем, чего о них не знаю, иногда нахожу новых, но довольно редко. -- А кого вы подразумеваете под столь категоричным словом "гений"? -- Это не личное мнение, я руководствуюсь энциклопедией. Я имею в виду знаменитостей, не вызывающих сомнений, -- Моцарт, Шекспир, Леонардо, ну и все остальные вне подозрений, те, перед которыми мы вынуждены преклоняться. Я прочла все, что можно по этому вопросу, не специальную литературу, а так -- биографии, науч-поп... я слежу за их развитием, читаю про разные периоды их жизни, собираю всякие истории про них, которые потом впариваю своим знакомым. -- И давно вы этим занимаетесь? -- Начала, когда мне было лет четырнадцать -- шестнадцать. А так как я ни творец, ни ученый, то не боюсь отбрасываемой ими тени. К тому же меня интригует раннее развитие, талант, доведенный до крайности, возможность бесконечной работы. Каждый из них -- это реванш общей лени, всемирной снисходительности. Это заслоны для самодовольства и презрения к другим. Каждый из них подвигает меня посмотреть на себя со стороны, понять свои пределы и принять их. Николя слушал ее, скрестив руки на груди и уставившись в одну точку. Он восхищался ее способностью говорить о себе и ничего не рассказать о своей жизни (все, что он узнал походя, -- у нее есть книжный шкаф и знакомые), но говорить при этом сердцем, рассказывать о том, что ее волнует. -- Лорен, я плачу за ваш следующий бокал, если вы расскажете мне какую-нибудь из жемчужин своей коллекции. -- Какой вы смешной, -- развеселилась она. -- Это может занять много времени. Николя заказал еще водки и бокал белого сансерра: -- У меня вся ночь впереди. Они уже счастливо избежали многих подводных камней, но это мгновение было самым приятным -- каждый чувствовал, что в эту минуту собеседник не желает оказаться в другом месте. -- Выбирайте сами из моей коллекции, у меня нет предпочтений. Шекспир? Бетховен? Паскаль? Микеланджело? У него была вся ночь, но и ее не хватит. ТЬЕРИ БЛЕН Надин беспокоилась по поводу бессонницы Тьери. Он рассказывал невесть что, и это невесть что звучало гораздо правдоподобнее, чем истина. А истина была настолько безумна, так непросто было признаться в этом, она походила на плохую шутку или сонный бред, рассеивающийся с первыми лучами солнца: "Завтра утром я встречаюсь с Родье, чтобы начать слежку". Чего? Слежку? Все эти слежки существуют только в грошовых детективных романах, дешевых американских фильмах да в фантазиях параноиков, но в реальной жизни?.. Часам к четырем утра Блен спустился на землю, в свой мирок ремесленника, который живет там, где за людьми не следят на улице. А существовал ли в реальности тот, другой мир? Обращались ли ко всяким Родье мужчины и женщины, чтобы узнать секреты других мужчин и других женщин? В окружении Тьери не было никого, кто хоть раз обращался бы к услугам частного детектива, ни разу ни один из его знакомых не упомянул не только что он обращался в агентство, но и его друг, друг его друга... В 4.20 он почувствовал себя жертвой фарса, причем заблуждался он один. "Не беспокойтесь, я там буду", -- сказал ему Родье. Это была одна из самых тревожных фраз, которые Тьери слышал за всю свою жизнь. Он прижался к спине Надин, слегка коснулся губами ее затылка, положил руки ей на бедра... и, однако никто, никакая пара в мире, не были дальше друг от друга, чем эти двое. Надин простила бы его, если бы он проиграл все их сэкономленные деньги в покер, переспал бы с ее лучшей подругой, публично высмеял бы ее фотографии, но как простить то, что он исключил ее из своей жизни, из своей мечты, которая становилась реальностью? -- Ты встаешь?.. Уже? -- Чем ворочаться без сна, лучше схожу в мастерскую, у меня там куча работы накопилась. -- Поцелуй меня. Они поцеловались неожиданно нежно. За эти несколько секунд он чуть не лег обратно к ней и не забыл все это безумие. Метро в семь утра. Тишина, позевывание, полузакрытые глаза. Солнце едва показалось, когда он вышел на станции "Сен-Жермен". Он приехал на десять минут раньше. Родье был уже тут, сидел в своем синем "фольксвагене", припаркованном напротив дома номер 70 по улице Ренн. Блен протиснулся на пассажирское место, они молча обменялись рукопожатием. Внутри было чисто, впереди -- аккуратно, на заднем сиденье громоздились журналы и начатые пачки печенья. Родье был одет так же, как накануне -- бежевые брюки и черная кожаная куртка. Его улыбка была как у священника -- сдержанная и успокаивающая. -- Перед семидесятым домом нет кафе. Придется сидеть в машине, пока он не выйдет. -- Кто? Родье достал из потертого кожаного портфеля ксерокс фотографии, на которой парень лет двадцати улыбался в объектив на фоне моря. -- Это самая последняя фотография, которая нашлась у его родителей. Его зовут Тома, он живет тут в мансарде. Не ходит на лекции и не подает признаков жизни. Его родители убеждены, что он вступил в секту или что он гомосексуалист, кажется, для них это практически одно и то же... Они хотят знать, куда он ходит, как проводит время. -- Уверены, что он там, наверху? -- Нет. Официально наблюдение начинается в семь тридцать и заканчивается в десять, если четко установлено, что он провел ночь в другом месте. И с согласия отца мы начинаем все снова на следующий день. Никогда не забывайте оговорить часы с клиентом, чтобы он не терял зря деньги, а вы -- свое время. Если же мы увидим, как он выходит, мы следуем за ним, если придется -- весь день и, может быть, часть ночи. Я беру триста франков за час слежки. Тьери побоялся вынуть блокнот, чтобы не сойти за слишком усердного стажера, который только и думает о том, как бы набрать побольше баллов. Родье достал кляссер с дисками. -- Я предпочитаю классическую музыку, это помогает. Сейчас больше всего подойдет Вивальди. Наконец рассвело. Пара старичков вывела на прогулку собаку, в некоторых окнах подняли железные ставни, фонари погасли, и свет вдруг стал из красного голубым. Блен посмотрел на себя в зеркало заднего вида, оттуда на него глядел заговорщик, голова втянута в плечи. С тех пор как он сел в эту машину, он смотрел на всех людей по-другому, все они что-то скрывали, взять хотя бы эту даму, которая катила перед собой тележку задолго до открытия магазинов. Остался ли мир тем же, что и десять минут назад? -- Как следить за кем-то? -- Это довольно просто и одновременно очень сложно, и как во всем, учат только практика и долгий опыт. Первые несколько раз, когда я следил за кем-то, я ужасно боялся, что меня обнаружат, мне казалось, что я похож на вора или полицейского. Потом ощущение остроты притупилось, я выхожу на работу спустя рукава, и в этом есть свое преимущество -- я ни на кого больше не похож. Я стал невидимым или, скорее, прозрачным, человек улицы, некто, сливающийся со стенами. Я никто. Иногда человек, за которым я следил, заходил в кафе, и я заказывал пиво у стойки прямо бок о бок с ним, а он ничего не замечал. Меня забывают, потому что я сам забываю, что я делаю в этот момент. Чтобы добиться этой отвлеченности, надо искупаться в адреналине, облиться потом, загубить тысячу дел, упустить сотни людей в метро и потратить кучу времени, терпеливо дожидаясь в неправильном месте в неудачное время. -- В том, что я читал обо всем этом, довольно часто упоминается интуиция. -- Зависит от того, что вы понимаете под словом "интуиция". Могу только сказать, что если я долго буду следить за женщиной, в какой-то момент я смогу только по походке определить, что она идет на свидание с любовником. Блен с некоторым облегчением вцепился за этот пример и засыпал детектива вопросами об интуиции, предвосхищении событий, всем том, что его так увлекало, но Родье прервал его тираду: -- Я тут недалеко приметил фаст-фуд, кофе, должно быть, омерзительный, но мне хочется чего-нибудь горячего. Вам что-нибудь взять? -- Вы что, хотите меня тут одного оставить? Давайте лучше я схожу. -- Мне надо немного размять ноги, к тому же это всего пара минут. -- А если он как раз выйдет?! -- Импровизируйте. Родье хлопнул дверцей и завернул за угол. Вот сволочь! Теперь все ясно, ему нужен был козел отпущения, чтобы позабавиться напоследок. Подонок Родье! Блен впервые в жизни сидел в засаде. Как и следовало ожидать, дверь дома номер семьдесят открылась. На пороге появился консьерж, огляделся по сторонам. Блен сполз на сиденье, постаравшись принять независимый вид. Консьерж забрал ящики из-под мусора. Появился Родье с пластиковыми стаканчиками. -- Вот ваш кофе, сливки и сахар отдельно. -- Больше никогда так не делайте! -- Мы вообще не уверены, что он там, -- ответил Родье, вглядываясь в верхние окна здания. -- Окна его комнаты выходят на улицу, но они все темные, посмотрите сами. Тьери, стараясь не расплескать кофе, уткнулся носом в ветровое стекло, пристально вглядываясь вверх. Он не увидел ничего примечательного, но само действие доставило ему удовольствие. -- Я ограничил себя тремя чашками кофе в день, -- сообщил Родье. -- У меня с собой в багажнике всегда есть бутылка воды -- пью много. Если будете делать так же, не забывайте убедиться, что где-нибудь рядом есть туалет. Может, это и глупо, но запомните. -- Если он выйдет, будем следить вместе? -- Почему нет? Шик! Два филера по цене одного. -- Хватит шутить, лучше объясните мне, что мы будем делать, если он появится. -- Не стоит нервничать перед таким делом. Слушайте, если это вас успокоит, мы сейчас ему позвоним. -- ?.. Родье вытащил мобильник, набрал номер и стал ждать, помешивая кофе. Блен напряженно прислушивался. -- Автоответчик. -- Он наверняка бы поднял трубку, если бы был дома, -- предположил Тьери. -- Если он в депрессии, как боятся его родители, он мог принять анксиолитики или снотворное среди ночи. -- В таком случае он весь день может провести в постели, ни на что не реагируя. -- Возможно. В таком случае мы заканчиваем в десять, как условились. Так что у нас есть время насладиться Шубертом. Становилось все светлее. У Блена была куча вопросов, но он предпочел подождать -- бессмысленно откладывать про запас тяжелые материалы без реального применения, а это время молчаливого ожидания уже само по себе о многом говорило. Но скоро дурные предчувствия сменились неуемным любопытством, и Тьери уже не терпелось увидеть выходящего из дома юношу. Блен только-только потерял дистанцию по отношению к происходящему, его место было не где-то в других, более подходящих краях, а именно здесь, в этой машине, в ожидании человека, которого он не знал, рядом с человеком, которого он не знал. Все это казалось ему все менее и менее странным и становилось реальностью. -- Тьери, у вас есть с собой билетики на метро? Родье посоветовал ему купить их на будущее и воспользовался предлогом, чтобы прочесть лекцию по поводу транспорта. Половина всех его слежек в Париже происходила в метро. Скутер хорош, чтобы следить за машиной в центре, но в пустынном пригороде или в провинции его легко засечь, так что автомобиль необходим. Тьери был слишком сосредоточен на том, чтобы запомнить урок, поэтому не заметил, что взгляд Родье внезапно сфокусировался. Он отрывисто спросил: -- Это он? -- Кто? Где? Секунда невнимания -- и Тьери не услышал характерного щелчка двери. А парень уже шел по улице. -- Так это он или нет? -- настаивал Родье, словно перекладывая на Тьери обязанность принимать решение. Тьери в панике схватил фото. Родье уже выскочил из машины и ждал на улице. Со спины это мог быть и он: цвет волос, стрижка, фигура. Сумка через плечо, шарф вокруг шеи, будто сейчас зима, джинсы, мокасины, все в стиле парня с фотографии. -- Это он! -- решил Тьери, будто выносил приговор. -- Интуиции надо доверять. Пошли. Растерянный Тьери тупо смотрел, как Родье припустил за парнем, удаляющимся по улице Ренн, и бросился за ними почти бегом. -- И что мне теперь делать? -- задыхаясь, спросил он Родье. -- Идите по той же стороне, а я перейду на другую. Постарайтесь держаться позади меня. Тьери повиновался, не имея ни малейшего представления о том, какую дистанцию соблюдать и как себя вести. Родье вышагивал как беспечный турист, интересующийся архитектурой, Блен же выверял каждый шаг, жался к стенам, съежился и блуждал взглядом, не останавливаясь ни на чем. Он тщетно пытался встретиться глазами с Родье, потом вперился в парня, который уже свернул налево, на бульвар Сен-Жермен. Пока Тьери шел за ним, его одолевали странные мысли: он представил себе юношу, живущего в постоянном конфликте с родителями, мать в слезах, отца, орущего: "Ты мне больше не сын!" Он увидел его мертвецки пьяным, ночью, заявляющим всему миру: "Моя жизнь -- что хочу, то и делаю!" Самым невероятным было для Блена ощущение, что он ясно читает в душе человека, которого преследует через весь Париж, даже ни разу не взглянув ему в лицо. Ему хватило всего лишь походки, странное постоянство его траектории выдавало сбитого с толку ребенка, потерявшего все ориентиры. За два часа до того Тьери и не подозревал о его существовании, еще меньше о его проблемах. С тех пор он знал о Тома больше, чем, видимо, сам Тома. Который, воспользовавшись последними секундами светофора, быстро перебежал бульвар Сен-Жермен. Машины преградили путь двум сообщникам, оказавшись рядом, они растерянно смотрели, как их жертва сворачивает на улицу Сен-Пер. -- Такое впечатление, что он идет на медицинский факультет, -- заметил Родье. -- Хотя его родители сказали мне, что он учится в экономическом институте в пригороде... Тьери, всерьез принявший свою роль, ничего не ответил, но огромными скачками нагнал Тома, притормозив шагов за пятнадцать до него. Родье был прав, этот парень направляется прямиком к огромным железным кованы м воротам медицинского факультета. В конце концов, сейчас время начала занятий, а Тома со своим рюкзачком за плечами очень похож на будущего доктора. Тьери вынужден был признать: то, что он квалифицировал как депрессивную заторможенность, может быть всего лишь полной погруженностью в предстоящий зачет по травматологии. Он оставил беспочвенные догадки по поводу жизни Тома, сосредоточился на слежке, попытался сократить дистанцию, но у входа, куда устремился поток студентов на двадцать лет моложе его, вынужден был замедлить шаг. На кого они с Родье будут похожи в этой сутолоке? На людей со странностями? На старых извращенцев? Не на приличных людей во всяком случае. Впрочем, они ими и не были. Тома направился к автомату с кофе и бросил монетку. Отлично, передышка была необходима. -- Ну так это он или нет? -- снова спросил Родье. Это не мог быть не он... Если только... Тьери уже не знал, который из его сценариев был правильным. Они пристроились за столом, где две студентки сравнивали свои программы, не обращая на них ни малейшего внимания. Родье снова посмотрел на фотографию, Блен тоже, и хотя молодой человек был прямо у них под носом, они не в состоянии были определить, он это или нет. Родье нервно сжимал кулаки и отстукивал такт ногой. Тома или не Тома? Будущий менеджер, замученный своими родителями, или будущий врач, преодолевающий все препятствия на пути к клятве Гиппократа? Юноша выкинул пустой стаканчик и направился в сторону аудиторий. Тьери впервые видел, как покраснел Родье. -- Тьери, забудьте то, что я сейчас сделаю, -- попросил он, стараясь сохранять спокойствие. Он обернулся к центру и заорал: -- ТООООМАААА! Стены завибрировали, крик Родье отозвался эхом, с десяток студентов оглянулись на них. Но не тот парень -- он спокойно исчез из их поля зрения, вероятно, направившись в аудиторию. -- Ну, теперь у нас совесть чиста, -- облегченно вздохнул Родье. Родье хотел снова наведаться на улицу Ренн, чтобы посмотреть, что там происходит, и попросил Тьери из соображений безопасности подождать внизу. Но велел ему постоянно набирать номер Тома, чтобы определить нужную комнату по телефонному звонку. Тьери несколько раз позвонил, Родье вернулся довольно быстро, перекинулся парой слов с консьержем и сел в машину. -- Он точно не был здесь этой ночью, бесполезно терять время, лучше вернемся в агентство. -- Извините, мне действительно показалось, что это именно он. -- Это не ваша вина, я сомневался, а вы были уверены. Зато теперь вы поняли, насколько можно доверять интуиции. По дороге в агентство они болтали о пустяках, и Блена немного отпустило. Что-то произошло, невероятное событие, которое он мог назвать своей первой слежкой, даже несмотря на то что она закончилась пшиком. Он чувствовал себя так, будто потерял невинность и был готов к тысяче новых свершений. Первый шаг сделан, и он поинтересовался, что говорить клиенту, если ничего не произошло, как сегодня утром. -- В таких случаях надо составить отчет, засчитать три часа и договориться о следующем дне расследования. Тома подождет до выходных. В самой большой комнате агентства Блен уселся в кресло для клиентов и наблюдал, как Родье прослушивает сообщения на автоответчике и просматривает факсы, одновременно заваривая кофе. -- Вот это я люблю -- спокойненько заниматься составлением планов у себя в кабинете. А как я ненавидел это занятие двадцать лет назад! Сегодня из меня вышел бы прекрасный бюрократ, который только и думает, как бы поскорее сбежать с работы домой. -- Вы всегда знаете накануне, что будете делать завтра? -- Более или менее. Если дело Тома откладывается, я запланировал набить отчет и после обеда заняться другим делом. Мужик жалуется, что платит своей бывшей жене сногсшибательные суммы, но подозревает, что она уже давно нашла полулегальную работу. Если мне удается доказать, что она работает, он сможет раз и навсегда избавиться от этих алиментов, которые, кажется, его сильно напрягают. Но, честно говоря, я до сих пор сомневаюсь. -- Почему? -- У меня ощущение, что этот парень не говорит мне и половины того, что мне было бы полезно знать. Но все равно стоит пойти взглянуть. -- А мне пока что делать? -- Я вам покажу, как составляются отчеты, вы можете порыться в старых документах, пока я печатаю. Его симпатия к Родье росла с каждой минутой. Он разговаривал слегка манерно, что придавало ему вид волка в овечьей шкуре. Тьери не мог взять в толк, как Родье умудряется сохранять спокойствие перед возбужденными клиентами. Как можно постоянно вникать в чужие проблемы, не скатываясь в депрессию или цинизм, и при этом сохранять благодушное настроение? Пока Родье разговаривал по телефону, Блен прохаживался по комнате, смотрел в окно -- во дворике играли голосистые дети. Ему пришло в голову, что стоило бы позвонить, прослушать автоответчик в мастерской, но у него еще много времени. Бессонница практически забыта, и что-то подсказывало ему, что сегодня вечером она ему не грозит, настолько он будет измотан. -- Изменения в программе, -- объявил Родье, кладя трубку. -- У нас появилось небольшое дельце. Поедем на машине. И, не добавив ни слова, схватил куртку, поигрывая ключом от входной двери. Если энтузиазма у него и поубавилось, то рефлексы пока не притупились. Спускаясь за ним по лестнице, Блен пытался представить себе, как начинал Родье. -- Эта женщина звонила мне в воскресенье. Она живет в Рамбуйе с мужем, коммивояжером, он уже полгода как на пенсии. Ее беспокоит, что он делает каждую неделю по полдня в Париже. Он только что вышел из дому, направляясь в пенсионный фонд, и вернется только вечером. -- Что мы делаем? -- Едем туда и ждем, это в двух шагах отсюда. Меньше чем через десять минут они были на месте -- улица Берн в седьмом округе. Родье притормозил перед зданием в поисках места для парковки. -- У нас куча времени. Эти пенсионеры обычно берегут свои старые развалюхи и никогда не паркуются вторым рядом. -- А если он не приедет? -- Тогда сомнения его жены подтвердятся. И надо будет договориться, чтобы начать слежку от их дома. Родье припарковался метрах в десяти от входа в пенсионный фонд, снова началась игра в терпение, но на этот раз на солнце, в самый разгар обеденного перерыва. И хотя их присутствие здесь казалось Блену менее подозрительным, чем утром, он не мог не думать, на кого похожи двое мужчин, сидящих в припаркованной машине. Только один ответ приходил ему в голову: на детективов за работой. -- Если я буду примерным, внимательным учеником, как вы думаете, сколько времени мне понадобится, чтобы я смог работать самостоятельно? -- Ну, как сказать... Все зависит от вашей впечатлительности и способности противостоять стрессу. -- Понятия не имею... -- Ну, скажем, за год вы получите от шестидесяти до семидесяти процентов знаний о том, что надо знать в этой профессии. Чтобы достичь девяноста, потребуется гораздо больше времени. Мне, например, понадобилось пять лет. Никогда еще Блен не задавал такого расплывчатого вопроса и не получал такого четкого ответа. Ему трудно было представить себе, что всего через какой-то год он будет стоять на собственных ногах, однако же уверенность росла -- он чувствовал себя прилежным учеником, и если он должен будет изменить свои планы, единственное, что не ослабеет, так это сумасшедшее желание учиться. -- В каком-то смысле вам повезло, что вы наткнулись на меня. Самые опытные из моих коллег очень любят напустить таинственности и не любят ни с кем возиться. Если вы готовы играть в эту игру, я ничего от вас не скрою и вы научитесь быстрее, чем кто-либо другой. Речь идет не о таланте или шестом чувстве (в конце концов, ни один из нас не родился с даром узнавать секреты незнакомых людей), тут, как в любом другом деле, достаточно быть внимательным и заинтересованным. Я не спрашиваю, есть ли у вас личный интерес, меня это не касается. Изящно дал понять, что и сам не собирается отвечать на подобные вопросы. -- Может, по сандвичу? -- предложил Родье. -- Вы не можете так поступить со мной дважды за день. Я сам пойду все куплю. -- Мне что-нибудь с ветчиной и пиво. Тьери воспользовался моментом, чтобы позвонить Надин, если вдруг она его искала, как оно и было. Он отговорился тем, что мотался по поставщикам, и просил не ждать его к ужину. Перед тем как повесить трубку, он не мог не сказать ей: "Люблю", хотя простого "Целую" было бы достаточно. Перспектива бросить ее -- точнее, заставить ее бросить его -- делала его сентиментальным. -- Дожили! Нигде больше не делают нормальных сандвичей, и это в городе с несколькими миллионами жителей! Вам не кажется, что хлеб с тефлоновой сковородки, завернутый в целлофан, с размокшей ветчиной -- это гадость. Знаете, Тьери, все эти мелочи побуждают меня уехать жить в деревню. Я слишком стар для слежки, я слишком стар, чтобы жрать неизвестно что, и что еще хуже, я слишком стар, чтобы возмущаться тем, что раньше было лучше. Тьери жевал со скептическим видом: -- Только не пытайтесь меня убедить, что эта работа вам так обрыдла, что вы больше ничего не чувствуете, даже легкой дрожи возбуждения время от времени? Родье ответил не сразу. Он хотел помочь стажеру найти собственные ориентиры, не выдавая сразу всех своих секретов. -- Дрожь, возбуждение, восторг -- об этих эмоциях лучше забыть. Всегда приятно получить подтверждение того, что ты не ошибся, что интуиция быстрее привела тебя к результату. Но за три минуты удовлетворения сколько неприятностей, сколько приходится париться в машине! Эта скука, которую Родье так любил демонстрировать, казалась Блену невероятной. Если эрозия распространяется на любой вид человеческой деятельности, то сколько расследований надо провести, чтобы это приелось? Неожиданно внимание Тьери привлекла машина с номерными знаками Рамбуйе. -- А не на "датсуне" ли ездит наш пенсионер? -- Очко в вашу пользу. Словно для того, чтобы опровергнуть построения Родье, мужчина припарковался прямо на выезде, ровно напротив входа в пенсионный фонд, и хлопнул дверцей, не закрыв машину на ключ. -- Нервишки, -- заметил Родье. -- Это у него пропуск инвалида на ветровом стекле? -- Наверное, он думает, что с ним его везде пустят. Но это не помешает нам доесть сандвичи. Может, и не помешает, но лениво болтать стало уже невозможно. Рефлекторным жестом Блен быстро закрыл окно. Брюно Лемаррек приехал именно туда, где они его поджидали, все это было не случайно. Не могло же ему прийти в голову, что двое, жующие сандвичи в машине, дожидаются, пока он выйдет из своего пенсионного фонда? -- После нашего утреннего провала я просто счастлив его видеть, -- произнес Родье. Блен чувствовал смущение просто потому, что находился в этой машине, втайне надеясь, что Брюно Лемарреку есть что скрывать. -- Чем он торговал? -- Баллонами с горячей водой. У них еще осталось время выгрести все крошки, выкинуть обертки в помойку, пожалеть, что нет кофе, и тут Брюно Лемаррек вышел и уселся в машину. -- За приятелем-то на машине сложно ехать, а если к тому же без ведома водителя... -- пробурчал Блен. -- На машине самые противные пять первых и пять последних минут. Остальное время я стараюсь пропустить между ним и мной третью машину. Если у него нет паранойи, он не видит ничего, кроме светофоров. Лемаррек выехал на широкую улицу и так ехал добрый километр. Родье дал красной "тойоте" вклиниться между ними и смотрел, как сквозь экран. Блен смотрел куда угодно, только не на "датсун", будто боялся встретиться глазами с преследуемым в зеркале заднего вида. У Родье это вызвало усмешку. "Тойота" свернула вправо, и машина Лемаррека снова оказалась в прицеле. -- Пока что он едет в сторону Рамбуйе. -- А если он вернется домой, что мы будем делать? -- Поедем за ним. Может, он завел зазнобу поближе к дому, такое часто случается. Знаете этот знаменитый случай -- "измена мужа на общей стене"? -- ? -- Еще не так давно измена жены признавалась за таковую в любом месте, а измена мужа -- только если совершена в супружеском доме. Одно дело составило прецедент -- мужик не нашел ничего лучше, как перепихнуться с соседкой прямо на стене, разделяющей их сады. Вопрос заключался в том, была ли совершена измена или нет. Родье умолк, резко затормозил, увидев, что "датсун" останавливается на светофоре, и перестроился за грузовичком на второй полосе метрах в пятидесяти. -- Даже если он ничего не подозревает и что бы ни случилось, лучше, чтобы он поменьше нас видел. Пусть это войдет у вас в привычку. Если, как сегодня, машин мало, то незачем садиться ему на хвост, ищите лучше укромные уголки, чтобы его переждать. Светофор переключился, Родье снова перестроился за "датсуном", сохраняя дистанцию метров в пятьдесят, и как ни в чем не бывало закончил свой рассказ: -- К счастью, мужа признали виновным. -- К счастью для равноправия полов? -- Нет, для таких, как я, к ним валом повалили клиенты. Блен, все еще под гипнозом зеркала заднего вида "датсуна", улыбнулся, чтобы доставить удовольствие Родье. -- Когда преследуете машину, постарайтесь попасть в мертвую зону, где-то на три четверти, если возможно. Если вы знаете, куда он направляется, есть смысл его обогнать. "Датсун" выехал на набережную Сены по направлению к восточным пригородам. -- Пока он все еще едет в сторону дома, -- отметил Родье. -- Если он свернет на улицу Мирабо, значит, он ищет выезд на окружную, и на некоторое время мы сможем расслабиться. Хотя он сказал жене, что вернется только поздно вечером... Боясь отвлечь сосредоточенного Родье, Блен не раскрывал рта, даже для того чтобы произнести банальность. Его юркая, незаметная машина не привлекала внимания. Лемаррек включил поворотник и свернул на мост Гарильяно в противоположную сторону от окружной. -- Это становится интересным. -- Родье оставался спокойным, но казался заинтригованным. Блен представил себе, как Лемаррек колесит по дорогам Франции в машине, под завязку набитой каталогами баллонов с горячей водой. Комнаты в дешевых мотелях, еда в забегаловках на заправках, вечно спешащие клиенты, усталые коллеги и иногда женщины среднего возраста, скучающие в углу бара в двухзвездочном отеле. Естественно, на пенсии ему всего этого не хватает, а жена, которая всегда была домоседкой, не в состоянии понять. В конце концов, он не так стар, он еще может нравиться. -- А если он едет к друзьям просадить свою пенсию в покер? -- спросил Тьери. -- Почему нет? Мне лично все равно. Меня наняли узнать, что он делает, и я представлю отчет о том, что он делает. "Датсун" свернул в лабиринт узеньких улочек спального района пятнадцатого округа, о том, чтобы ехать за ним на три четверти, не было и речи. Родье отпустил его на сотню метров с риском потерять на повороте. -- Если он транжирит деньги из семейного бюджета или если у него есть любовница, его жена может ссылаться на вашу информацию в суде? -- Теоретически нет. Но представьте себе судью, у которого это двадцать восьмой развод за день: он хочет есть, он хочет спать, ему надо позвонить. И если адвокат истца подсунет ему фотку, где муж целует взасос какую-то женщину, это может стать решающим аргументом. "Датсун" неожиданно остановился, Лемарреку повезло, он нашел отличное место для парковки. -- Черт, черт, черт, черт, черт! -- выругался Родье. Он забыл о присутствии Тьери и действовал, как будто был один. Выскочил из машины, которую оставил поперек выезда из гаража, не теряя Лемаррека из виду, метнулся к багажнику, достал оттуда фотоаппарат с уже привинченным телеобъективом, спрятался за джипом, чтобы щелкнуть человека, который, не подозревая ни о чем, шел своей дорогой. -- Зачем фотографировать его одного на улице? -- Доказательство того, что в 13.10 он был на улице Франсуа-Коппе, и я тоже по тому же случаю. Вы никогда не слышали об "обязательстве, объектом которого является деятельность"? Лемаррек свернул за угол, и Родье бросился вдогонку, оставив своего стажера в одиночестве. Блен с бьющимся сердцем сунул фотоаппарат обратно в багажник и побежал за ними. Он увидел, как Лемаррек набрал код и скрылся за дверью, которую Родье в последнюю секунду успел ухватить, исчезнув в здании мгновением позже. Тьери отер пот и отдышался. На секунду закрыл глаза и глубоко вздохнул, давая возможность рассеяться остаткам адреналина. Он на всю жизнь запомнит эту минуту, заряд, полученный на всю оставшуюся жизнь. Как долго после этого он сможет делать деревянные рамы, если одна минута была насыщенней, чем вся его жизнь за последние пять лет? У него было ощущение выполненного долга, чувство, что он превзошел сам себя, хотя он оставался всего лишь зрителем и испугался, как не привыкший хулиганить мальчишка. Его ли вина, что он испытал невиданную горячку, преследуя несчастного, который может делать со своей пенсией все, что ему заблагорассудится? Все