Бертольд Брехт. Мать Жизнь революционерки Пелагеи Власовой из Твери По роману Максима Горького В сотрудничестве с З. Дудовым, Г. Эйслером, Г. Вайзенворном ---------------------------------------------------------------------------- Перевод С. Третьякова Бертольт Брехт. Театр. Пьесы. Статьи. Высказывания. В пяти томах. Т. 1 М., Искусство, 1963 OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru ---------------------------------------------------------------------------- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Пелагея Власова. Павел Власов, ее сын. Антон Рыбин | Андрей Находка } рабочие завода Сухлинова. Иван Весовщиков | Маша Xалатова, молодая работница. Полицейский. Пристав. Привратник. Смилгин, старый рабочий. Карпов, рабочий. Охранник на фабрике. Николай Весовщиков, учитель. Зигорский, безработный. Тюремный надзиратель. Егор Лушин, батрак. Два штрейкбрехера. Василий Ефимович, мясник. Жена мясника. Домовладелица. Ее племянница. Бедная женщина. Чиновник. Женщина в черном. Прислуга. Женщины. Рабочие и работницы. I Власовы всех стран Комната Пелагеи Власовой в Твери. Пелагея Власова. Прямо совестно предлагать сыну такой суп. Но не могу я положить в него масла ни пол-ложечки. Ведь на той неделе ему урезали заработок на копейку в час. Как ни старайся - возместить этого не сумею. Знаю, что нужна ему сытная еда по его долгой и трудной работе. Плохо, что единственному сыну не могу я дать супа получше. Он молод, и, пожалуй, ему еще расти надо. Ну до чего он не похож на отца! Сидит уткнувшись в книги, всегда еда ему не по вкусу. А сейчас суп стал еще плоше. Значит, будет он еще недовольнее. (Переливает суп в судок и относит его сыну. Вернувшись в кухню, она видит, как сын, не отрываясь от книжки, поднимает крышку судка и нюхает суп, а затем снова накрывает и отодвигает от себя.) Смотрите пожалуйста, опять нюхает суп! Но откуда же я возьму лучше? Скоро он заметит, что я ему обуза, а не подмога. С какой стати кормлюсь я около него, живу в его комнате и одеваюсь на его заработок? Еще возьмет да уйдет. Что делать мне, Пелагее Власовой, вдове рабочего и матери рабочего? Трижды оборачиваю я каждую копейку. И так прикину и этак. Выгадываю то на дровах, то на одежде. Ничего не помогает. Не вижу я выхода. Сын, Павел Власов, взял шапку и судок и ушел. Хор революционеров-рабочих (поет, обращаясь к Власовой). Чисть пиджак, Чисть его дважды! Если ты его отчистишь, Станет он опрятным тряпьем. Прилежно вари, Не бойся работы! Не хватит монет - Станет водою суп. Больше работай, больше. Береги грош заботливей. Точнее считай, точнее! Если не хватит монет - Ничего не поможет. Но как бы ни билась - Хватать не будет. Плохи дела И будут хуже. Дальше нельзя так. Но выход! Где выход? Как ворона, которой трудно Накормить птенцов зимою, Сбитая снежной метелью, Выхода не видит и плачет, - Ты тоже не видишь исхода И плачешь. Как бы ни билась - Хватать не будет. Плохи дела, И будут хуже. Дальше нельзя так. Но выход! Где выход? Бесплодно трудитесь вы, Стараясь тщетно Заменять незаменимое, Наверстать ненаверстываемое. Если нет грошей, никакой работы не хватит. Не в кухнях решится вопрос о мясе, Которого не хватает кухням. Бейтесь не бейтесь - Хватать не будет. Плохи дела И будут хуже. Дальше нельзя так. Но выход! Где выход? II Мать с горечью видит сына в обществе революционеров-рабочих. Комната Пелагеи Власовой. Раннее утро. Трое рабочих и молодая работница приносят гектограф. Антон Рыбин. Когда ты две недели тому назад вошел в наш кружок, Павел, ты предложил нам работать у тебя, если в том будет особая надобность. Кстати, тут безопаснее всего. Мы у тебя еще никогда не работали. Павел Власов. Что вы собираетесь делать? Андрей Находка. Надо срочно отпечатать листовки. Последние урезки зарплаты изрядно возмутили рабочих. Три дня уже мы раздаем летучки на заводе. Сегодня - решающий день. Вечером общая сходка рабочих постановит, позволим ли мы урвать у себя еще копейку или будем бастовать. Иван Весовщиков. Мы принесли гектограф и бумагу. Павел. Садитесь. Мать заварит нам чайку. Идут к столу. Иван (Андрею). А ты сторожи на улице - не видать ли полиции. Андрей выходит. Антон. Где Сидор? Маша Халатова. Брат не пришел. Вчера вечером, возвращаясь домой, он заметил, что по пятам идет кто-то смахивающий на полицейского. Поэтому сегодня он решил пройти прямо на фабрику. Павел. Говорите потише. Матери нечего нас слушать. Я ей до сих пор ничего про эти дела не рассказывал. Она не так уж молода и вряд ли сумела бы нам помочь. Антон. Держи оригинал. Начинают работать. Один из них толстым платком занавешивает окно. Мать (в сторону). Не по душе мне, что Павел якшается с этими людьми. Собьют они его столку. Еще втемяшат ему в голову что-нибудь неподобное да втравят во что-нибудь непригожее. Не стану я им готовить никакого чаю. (Подходит к столу.) Павел, я не смогу вам заварить чаю. Его совсем в обрез. Хорошего чаю не выйдет. Павел. Ну дай нам жиденького, мать. Мать (вернулась на свое место). Не дам я им чаю, небось тогда заметят, что я им совсем не рада. Вообще чего они тут уселись и шепчутся так, что я ничего расслышать не могу? (Снова подходит к столу.) Павел, нехорошо, если домохозяин заметит, что здесь так рано, в пять часов, собираются люди и что-то печатают! Ведь нам и без того нечем платить за квартиру. Иван. Поверьте нам, Пелагея Ниловна, что мы ни о чем так не беспокоимся, как именно о вашей квартирной плате. Если вникнуть поглубже, то мы именно об этом и хлопочем. Хотя бы на взгляд казалось иначе. Мать. Этого я не знаю. (Возвращается на свое место.) Антон. Твоя мать не слишком довольна, что мы здесь. Иван. Ей трудно понять, что мы затем и возимся здесь, чтобы она могла купить чаю и заплатить за квартиру. Мать. Экие толстокожие! Все слова что горох об стену. Что они делают с Павлом? Попал он на фабрику и был радехонек, что получил место. Зарабатывал, правда, маловато, а в последний год и того меньше. Если у него еще урвут копейку, лучше мне совсем перестать есть. Ах, как беспокоит меня, когда он сидит над книжками и вечером, вместо того чтоб отдохнуть, бегает по собраниям, где людей только натравливают друг на друга! Этак нетрудно в два счета потерять место. Маша (поет Власовой "Песню об исходе"). ПЕСНЯ ОБ ИСХОДЕ Если пищи ты лишен, То кто тебе поможет? Надо вывернуть страну, Взять в руки вожжи, - Тогда придет к тебе обед, Ты будешь гостем сам себе. Коль для тебя работы нет, Вставай - пора настала: Пора перетряхнуть страну, Дорваться до штурвала. Так ты станешь, себе пособя, Работодателем сам для себя. Кто там глумится над тобой, Будто ты чахлый и дряблый? Не жди. Скликай слабых на бой, Своди голодных в отряды. Посмей тогда раздаться смех! Вы будете сильнее всех! Андрей (вбегает). Полиция! Иван. Прячьте бумаги! Андрей, взяв из рук Павла гектограф, вывешивает его за окно. Антон садится на бумаги. Мать. Вот видишь, Павел! Дождались полиции. Павел, что ты делаешь? Что в этих бумагах? Маша (ведет ее к окну и усаживает на диван). Сидите спокойно, матушка! Входят полицейский и пристав. Полицейский. Ни с места! Кто двинется - будет застрелен! Вот это мать его, ваше благородие, а это он самый! Пристав. Павел Власов, я должен произвести у тебя обыск. Что за паскудное сборище здесь у тебя? Полицейский. Тут и сестра Сидора Халатова, арестованного сегодня утром. Не иначе как те, кого ищем. Маша. Что с моим братом? Пристав. Брат вам кланяется. Он сейчас у нас. Он агитирует наших клопов с огромным успехом. Но, увы, ему не хватает прокламаций. Рабочие переглядываются. Пристав. Парочка камер рядом с ним еще свободна. Кстати, не найдется ли у вас прокламаций? Очень жаль, голубушка Власова, что именно на вашей квартире придется поискать прокламации. (Идет к дивану.) Вот видите, придется мне ваш диван вспороть. Только этого вам не хватало, правда? (Вспарывает обивку.) Павел. Как видите, никаких кредиток в нем не запрятано. А почему? Потому что мы - рабочие и зарабатываем слишком мало. Пристав. А стенное зеркало! Неужели ему надо разбиться вдребезги под жестокой рукой полицейского? (Расшибает его.) Вы - благонадежная женщина, я это знаю. И верно - в диване не оказалось ничего неблагонадежного. Ну а что с комодом, добрым старым комодом? (Опрокидывает его.) Смотри пожалуйста, ничегошеньки нету. Власова, Власова! Честные люди не хитрят. Неужто вы стали бы хитрить? А вот масленка с ложечкой, трогательный горшочек. (Снимает его с полки и роняет.) Вот он упал у меня на пол, и видно, что в нем одно только масло. Павел. Да и того немного. В нем маловато масла, господин пристав. Вот и в ящике маловато хлеба, а в банке мало чаю. Пристав (полицейскому). Горшок, значит, все-таки не без политики. Власова, Власова! На старости лет приходится вам иметь дело с такими кровожадными ищейками, как мы. Только этого вам не хватало. До чего ж чисто выстираны занавески! Просто загляденье. (Срывает их.) Иван (Антону, который вскочил, встревоженный судьбой гектографа). Сиди! Пули захотел?! Павел (громко, чтоб отвлечь внимание пристава). А зачем нужно было масленку швырять на пол? Андрей (полицейскому). Подыми горшок! Полицейский. Да это Андрей Находка, тот самый малоросс! Пристав (подойдя к столу). Андрей Максимович Находка, ты уже сидел по политическому делу? Андрей. Да, в Ростове и Саратове, но только там полицейские говорили мне "вы". Пристав (вытаскивает из своего кармана прокламацию). А не известно ли вам, кто те мерзавцы, которые разбрасывают на фабрике преступные воззвания, а? Павел. Мы мерзавцев первый раз видим. Пристав. Смотри, Павел Власов, подожмешь хвост. Сиди смирно, когда я с тобой говорю! Мать. Вы не кричите! Вы еще молодой человек, вы горя не знаете. Вы чиновник. Вы исправно получаете большие деньги за то, что вспарываете диваны и проверяете, есть ли в масленках масло. Пристав. Побереги слезы, Власова: пригодятся еще. Лучше пригляди за сыном, он пошел по скверной дорожке. (Рабочим.) Зря хитрите. Все равно попадетесь. Полицейский и пристав уходят. Рабочие приводят комнату в порядок. Антон. Пелагея Ниловна, простите нас. Мы ведь не думали, что за нами уже следят. И вот квартире вашей пришлось плохо. Маша. Вы очень напугались, Пелагея Ниловна? Мать. Да, я вижу, Павел на скверной дорожке. Маша. Так, по-вашему, это правильно, что вашу квартиру разгромили, оттого что ваш сын борется за свою копейку? Мать. Они неправильно делают, но и он неправ. Иван (вновь у стола). Как с раздачей листовок? Антон. Если мы сегодня не будем раздавать их, потому что полиция зашевелилась, значит, мы просто брехуны. Листовки должны быть розданы. Андрей. Сколько их? Павел. Около полутысячи. Иван. Кто будет раздавать? Антон. Сегодня очередь Павла. Мать (знаком подзывает к себе Ивана). Кто будет раздавать листки? Иван. Павел. Это необходимо. Маша. Необходимо! Сперва приучаются читать книжки и поздно приходить домой. Потом начинается работа на таких вот машинках, которые нужно вывешивать за окно, а окно нужно завешивать платком. А потом шепчутся между собой. Необходимо!.. Потом полиция вламывается в дом, и с тобой разговаривают словно с преступницей. (Встает.) Павел, я запрещаю тебе раздавать эти листки! Андрей. Это необходимо, Пелагея Ниловна! Павел (Маше). Растолкуй ей, что прокламации надо раздать из-за Сидора, чтобы отвести от него подозрение. Рабочие подходят к Пелагее Власовой. Павел остается сидеть у стола. Маша. Пелагея Ниловна! Это нужно и ради моего брата. Иван. Иначе ему грозит Сибирь. Андрей. Не раздать листовки сегодня - это значит подтвердить, что вчера их раздавал Сидор. Вот почему необходимо раздать их и сегодня. Мать. Понимаю, что необходимо. Знаю - это надо сделать, чтобы не погиб тот парень, которого вы в это дело втянули. А что будет с Павлом, если его арестуют? Андрей. Это не так уж опасно. Мать. Вот как? Не так уж опасно. Человека сбили с толку, и он попал в беду. Чтоб его спасти, нужно то да се. Это не опасно, но необходимо. За нами следят, но мы должны раздать листки. Это необходимо, а стало быть - не опасно. Дальше - больше. И в конце концов человек стоит под виселицей: суй голову в петлю, - это не так уж опасно. Давайте сюда листки! Я пойду и раздам их, а не Павел. Антон. Как же вы это сделаете? Мать. Будьте покойны. Управлюсь не хуже вашего. Я знаю Марью Корсунову, она торгует в обеденный перерыв всякой едой на фабрике. Нынче я пойду торговать вместо нее и в ваши листки буду завертывать товар. (Достает свою сумку.) Маша. Павел, твоя матушка вызвалась раздавать листки. Павел. Обсудите сами, что тут за и что - против. Но меня, прошу, не заставляйте высказывать свое мнение. Антон. Андрей? Андрей. Я думаю, ей это удастся. Рабочие ее знают, и в полиции против нее подозрений нет. Антон. Иван? Иван. И я так думаю. Антон. Даже если ее поймают, что ей могут сделать? В организации она не состоит. Пошла на это только ради сына. (Павлу.) Товарищ Власов, ввиду чрезвычайных обстоятельств и серьезной угрозы, нависшей над товарищем Сидором, мы решаем принять предложение твоей матери. Иван. Мы убеждены, что опасность ей будет грозить меньше; чем кому бы то ни было. Павел. Я согласен. Мать (про себя). Чую, что помогаю я им в очень дурном деле, но я должна вызволить из него Павла. Антон. Пелагея Ниловна, значит, разрешите передать вам эту пачку листовок. Андрей. Теперь, выходит, вы будете бороться за нас, Пелагея Ниловна. Мать. Бороться? Ну знаете - годы мои не те, и борьбой заниматься мне не пристало. Хватит с меня борьбы, когда надо наскрести три копейки на хлеб. Андрей. А знаете ли вы, Пелагея Ниловна, что написано в листовках? Мать. Нет, я неграмотная. III Болотная копейка Фабричный двор. Мать (с большой корзиной перед воротами фабрики). Теперь все зависит от того, что за человек привратник: дотошный он или лентяй. Надо дело провести так, чтоб он выдал мне пропуск. В листовки я оберну еду. А поймают меня - скажу: мне их подсунули. Читать-то я ведь не умею. (Наблюдает за привратником.) Толстый, ленивый. Посмотрим, что он скажет, если ему предложить огурец. Он небось обжора, а есть ему нечего. (Идет к воротам и роняет сверток перед привратником.) Ах ты, батюшки, сверточек-то упал! Привратник глядит в сторону. Мать. Вот смехота! И в голову не пришло - поставить корзину наземь, вот обе руки и свободны! А ведь я чуть было не побеспокоила вас. (Публике.) Вот толстолобый-то! Этому нагородить чепухи, так он все сделает, лишь бы его не тревожили. (Идет к входу, тараторя.) Ну что ты с ней поделаешь, с этой Марьей Корсуновой? Говорила я ей еще позавчера: делай что хочешь, только ног не промочи! Думаете, послушалась? Как бы не так! Стала рыть картошку и промочила ноги! Вчерашний день пошла кормить козу. Опять промочила ноги! Ну что вы скажете? Натурально - пластом лежит. Думаете, отлежалась? Ничуть! Вечером опять вылезла. А на дворе дождь. Ну и опять промочила ноги! Привратник. Сюда без пропуска нельзя. Мать. Говорила я ей - и как об стену горох. Знаете, нас с ней водой не разольешь, но такой упрямицы свет не видал. "Ниловна, говорит, расхворалась я, сходи-ка на фабрику, поторгуй за меня". Вот видишь, Марья, отвечаю я, ты и охрипла. А почему охрипла? А она мне на это - да уж и голоса-то нет, каркает, как ворона: "Ежели ты, говорит, еще раз, говорит, меня попрекнешь, говорит, что ноги промочила, я, говорит, о твою дубовую башку, говорит, вот эту чашку расколочу, говорит". Экое ведь упрямство! Привратник, вздыхая, пропускает ее. Иду, иду, простите, что задержала вас своей болтовней. Обеденный перерыв. Рабочие сидят на ящиках, льют и едят. Мать предлагает свой товар. Иван Весовщиков помогает ей завертывать покупки. Мать. Огурцы! Табак! Чай! Горячие пирожки! Иван. А обертка - первый сорт. Мать. Огурцы! Табак! Чай! Горячие пирожки! Иван. А обертка в придачу. Первый рабочий. Огурцы есть? Мать. Вот огурцы. Иван. А обертку не выбрасывай. Мать. Огурцы! Табак! Чай! Горячие пирожки! Первый рабочий. Скажи-ка, что там интересного написано? Я неграмотный. Второй рабочий. Почем я знаю, что на твоей обертке написано? Первый рабочий. Да у тебя, парень, такая же точно. Второй рабочий. Верно. Тут что-то написано. Первый рабочий. А ну? Смилгин (пожилой рабочий). Я против, чтобы раздавали такие прокламации, пока идут переговоры. Второй рабочий. Нет, они правы. Нас обработают как миленьких, если мы пойдем на переговоры. Мать. Огурцы! Табак! Чай! Горячие пирожки! Третий рабочий. Смотри пожалуйста! И полицию на ноги подняли, и контроль на фабрике усилили, а листовки опять проскочили. Это, видать, стоящие ребята. Их не остановишь. И требуют они резонно. Первый рабочий. За себя скажу: я тоже с ними согласен. Павел. Ну наконец-то Карпов идет. Рабочий Карпов. Все делегаты в сборе? В углу двора собираются делегаты рабочих, среди них: Смилгин, Антон и Павел. Ну вели мы, значит, переговоры! Антон. До чего договорились? Карпов. И возвращаемся к вам не с пустыми руками. Антон. Копейку отвоевали? Карпов. Мы указали господину Сухлинову, что копейка, на которую урежут часовой заработок восьмисот рабочих, - это двадцать четыре тысячи рублей в год. Эти двадцать четыре тысячи рублей метили в карман к господину Сухлинову. Допустить этого нельзя было ни в коем случае. Вот-с, четыре часа сражались и добились своего. Эти двадцать четыре тысячи не уплывут в карман господина Сухлинова. Антон. Значит, копейку отвоевали? Карпов. Мы же всегда подчеркивали, что санитарные условия на фабрике невыносимы. Павел. Копейку-то отвоевали? Карпов. Болото у восточных ворот фабрики - вот главное зло. Антон. Вот как! Значит, болотом хотите отделаться? Карпов. Подумайте о тучах комаров, которые летом не дают нам выйти на свежий воздух, Подумайте, сколько заболеваний гнилой лихорадкой. Здоровье наших детей под угрозой. Товарищи! За двадцать четыре тысячи рублей можно болото осушить. На это господин Сухлинов идет. А на осушенном участке земли начнутся работы по расширению фабрики. Значит, прибавится рабочих мест. Вы же знаете: когда фабрике хорошо, то л вам хорошо. А с нашей фабрикой, друзья, далеко не так благополучно, как кажется. Не скроем от вас - нам сообщил Сухлинов: одно отделение фабрики закрывается, семьсот рабочих с завтрашнего утра будут на улице. Из двух зол мы выбираем меньшее. Каждый, отдающий себе отчет в окружающем, не может не видеть, что мы стоим перед одним из крупнейших экономических кризисов, когда-либо потрясавших страну. Антон. Значит, капитализм болен, а ты ему врач. Ты, значит, за сокращение заработной платы? Карпов. Мы не нашли другого выхода. Антон. Тогда мы требуем, чтобы были прерваны переговоры с хозяевами. Приостановить снижение вы все равно не можете. А болотную копейку - мы отвергаем. Карпов. Не советовал бы прерывать переговоры с хозяевами. Смилгин. А вы понимаете, что это - стачка? Антон. По-нашему, только стачка может спасти копейку. Иван. Вопрос, который мы поставим на сегодняшнем собрании, ясен: либо осушить болото господина Сухлинова, либо отстоять свою копейку. Мы должны бастовать и сделать так, чтоб к Первому мая - а оно будет через неделю - забастовали и другие заводы, на которых урезают рабочую плату. Карпов. Не советую! Гудок. Рабочие встают, чтобы идти на фабрику. Оглядываясь на Карпова и Смилгина, они поют "Песню о пиджаке и о заплатке". ПЕСНЯ О ПИДЖАКЕ И О ЗАПЛАТКЕ 1 Каждый раз, когда пиджак у нас порвется, Прибегаете вы с криком: "Что за ужас! Всеми средствами помочь необходимо!" И к хозяевам бежите вы поспешно... Мы стоим и ожидаем на морозе. И назад вы возвращаетесь ликуя - Показать, что вы для нас отвоевали: Маленькую заплатку! Ладно, это - заплатка, Но где же целый пиджак? 2 Каждый раз, когда от голоду мы стонем, Прибегаете вы с криком: "Что за ужас! Всеми средствами помочь необходимо!" И к хозяевам бежите вы поспешно... Мы стоим и ожидаем, стиснув зубы. И назад вы возвращаетесь ликуя - Показать, что вы для нас отвоевали: Маленький ломтик хлеба! Ладно, это - ломтик, Но где же весь каравай? 3 Нам мало одной заплатки, Нам нужен целый пиджак. Нам мало ломтика хлеба, Нам нужен весь каравай. Не только рабочее место, Нам нужен целый завод, И уголь, и руда, И власть в государстве. Да, вот что нам нужно. А что предлагаете вы? Рабочие все, кроме Карпова и Смилгина, уходят. Карпов. Значит, стачка. (Уходит.) Мать возвращается к воротам, садится и пересчитывает выручку. Смилгин (в руках у него прокламация). Так это вы их раздаете? А вам ведомо, что эти листки означают забастовку? Мать. Как так - забастовку? Смилгин. Эти прокламации призывают здешних рабочих бастовать. Мать. Это не моего ума дело. Смилгин. Зачем же вы их раздаете? Мать. Это наше дело. А зачем наших сажают в кутузку? Смилгин. Но вы-то хоть знаете, что здесь написано? Мать. Нет, я неграмотная. Смилгин. Вот так и подстрекают наших людей. Стачка - совсем дрянь дело. Завтра утром они не выйдут на работу. А что будет завтра вечером? А через неделю? Хозяевам-то все равно, будем мы работать или нет. А для нас это вопрос жизни и смерти. Вбегают фабричный охранник и привратник. Вы что-нибудь ищете, Антон Антонович? Привратник. Опять раздают прокламации с призывом к забастовке. Ума не приложу, как они сюда попали. А это что? Смилгин пытается спрятать листовку в карман. Охранник. Что это ты прячешь в карман? (Выхватывает листовку.) Прокламация! Привратник. Ты что это, Смилгин, прокламации читаешь? Смилгин. Друг мой, Антон Антонович, - думается мне, читать мы можем все что хотим. Охранник. Ты так думаешь? (Хватает его за шиворот и тащит за собой.) Вот я тебе покажу, как читать листовки, призывающие к стачке! Смилгин. Я против забастовки. Можете спросить Карпова. Охранник. Тогда скажи, откуда у тебя листовки. Смилгин (помолчав). С земли подобрал. Охранник (бьет его). Я тебе покажу листовки! Охранник, привратник и Смилгин уходят. Мать. Ну что он такого сделал? Купил один огурец! IV Мать получает первый урок экономики Комната Пелагеи Власовой. Мать. Павел, по вашему поручению я раздавала сегодня листки, чтоб отвести подозрение от парня, которого вы втянули в вашу затею. А кончив раздавать, увидала я своими глазами, как арестовали еще одного человека - ни за что ни про что, только за то, что он читал эти листки. Что вы заставили меня делать? Антон. Большое спасибо вам, Пелагея Ниловна, за вашу умелую работу. Мать. По-вашему, это умение? А что будет со Смилгиным, которого я своим умением посадила в тюрьму? Андрей. Вы не сажали его в тюрьму. Насколько нам известно, в тюрьму его посадила полиция. Иван. Его уже отпустили. Пришлось признать, что он из числа немногих, голосовавших против стачки. Но теперь он уже - за. Вы хорошо поработали, Пелагея Ниловна, чтоб сплотить сухлиновских рабочих. Вы, наверно, слыхали - стачка объявлена почти единогласно. Мать. Я вовсе не собиралась устраивать стачку. Я просто хотела помочь человеку. Почему людей сажают за то, что они читают эти листки? Что там написано? Маша. Тем, что вы их раздавали, вы помогли правому делу. Мать. Что там написано? Павел. А ты как думаешь? Мать. Что-нибудь нехорошее. Антон. Ясно, Пелагея Ниловна, - пора дать вам отчет. Павел. Подсядь-ка, мать, мы тебе растолкуем. Они накрывают диван платком, Иван вешает на стену новое зеркало, Маша ставит на стол новый горшочек с маслом. Потом, взяв стулья, усаживаются вокруг матери. Иван. В листовке, видите ли, написано: нечего рабочим терпеть, чтоб господин Сухлинов по своей воле сокращал заработную плату. Мать. Пустяки какие! Что вы с ним поделаете? Почему бы господину Сухлинову не урезать по своей воле заработную плату? Чья фабрика-то - его или ваша? Павел. Его. Мать. Ну вот! Этот стол, к примеру, мой. Могу я с ним делать что мне вздумается? Андрей. Да, Пелагея Ниловна, с этим столом вы можете делать что вам заблагорассудится. Мать. Так. А могу я его попросту расколотить? Антон. Да. Этот стол вы расколотить можете. Мать. То-то же!.. Значит, и господин Сухлинов может делать что хочет со своей фабрикой, потому что она его так же, как этот стол мой. Павел. Нет. Мать. Почему - нет? Павел. Потому что для фабрики ему нужны мы, рабочие. Мать. А если он скажет: не нужны вы мне сейчас? Иван. Видите ли, тут вы должны смекнуть вот что: он может в нас нуждаться, а может и не нуждаться. Антон. Правильно. Иван. Когда мы ему нужны, мы - тут. Но когда мы ему не нужны, мы тоже тут. Куда же мы денемся? И он это знает. Он в нас нуждается не всегда, но мы-то в нем всегда нуждаемся. На это он и рассчитывает. Вот стоят сухлиновские машины. Но ведь они же - наш рабочий инструмент. Никакого другого у нас нет. Ни ткацкого станка, ни токарного у нас нет; мы пользуемся сухлиновскими машинами. Пусть фабрика принадлежит ему, но, закрывая ее, он отбирает у нас тем самым наш рабочий инструмент. Мать. Потому что инструмент принадлежит ему, как мне - мой стол. Антон. Да. Но, по-вашему, правильно, что наш инструмент принадлежит ему? Мать (громко). Нет! Но, правильно это, по-моему, или нет, - инструмент все равно принадлежит ему. Может, кому-нибудь покажется неправильным, что стол мой принадлежит мне. Андрей. Стой! Есть разница между собственным столом и собственной фабрикой. Маша. Стол, само собой разумеется, может вам принадлежать. И стул тоже. Никому от этого беды нет. Если вы его поставите на чердак - кому какое дело. Но если вам принадлежит фабрика, то можно навредить сотням людей. Иван. Потому что в ваших руках весь их рабочий инструмент, и, значит, вы можете этим пользоваться. Мать. Понятно. Этим он может пользоваться. Вы что думаете - за сорок лет я этого не приметила? Но вот чего я не приметила: будто против этого можно что-нибудь поделать. Антон. Значит, насчет собственности господина Сухлинова мы дотолковались. Фабрика - собственность иного сорта, чем ваш стол. И Сухлинов может этой собственностью пользоваться так, чтоб обирать нас. Иван. Есть еще кое-что примечательное в его собственности: ни к чему она, если он не станет с ее помощью нас эксплуатировать. Она ему дорога лишь до тех пор, пока это наш рабочий инструмент. Как только она перестанет быть нашим орудием производства, она обратится в кучу железного лома. Значит, эта его собственность нуждается в нас. Мать. Ладно. А как вы ему докажете, что он в вас нуждается? Андрей. Видите ли. Если Павел Власов придет к хозяину и скажет: "Господин Сухлинов, без меня ваша фабрика - только куча железного лома, а потому не смейте самоуправно урезать мне плату", - Сухлинов только расхохочется и вышвырнет его вон. Но ежели все Власовы города Твери, восемьсот Власовых, явятся перед ним и скажут это - тогда, пожалуй, господину Сухлинову будет не до смеха. Мать. Это и будет ваша забастовка? Павел. Да, это и будет наша забастовка. Мать. Это и было написано в листовке? Павел. Это и было написано в листовке. Мать. Ничего нет хорошего в забастовке. Что я буду стряпать? Как расплатиться за квартиру? Завтра утром вы не выйдете на работу, а что будет завтра вечером? А через неделю? Положим даже, что мы как-нибудь из этого выпутаемся. Но объясните: если в листках было написано только про стачку, почему же полиция хватала людей? Какое полиции до этого дело? Павел. Правильно, мать. Мы тоже спрашиваем: какое полиции до этого дело? Мать. Стачка у Сухлинова - наше дело, это полиции не касается. Вы, видно, тут чего-то напутали. Тут что-то не так. Должно быть, думают, что вы хотите взять силой. Вам бы показать всему городу, что спор с хозяевами у вас мирный и правильный. Это все могут понять. Иван. Это-то мы и хотим сделать, Пелагея Ниловна. Первого мая, в международный день рабочей борьбы, когда все тверские заводы выйдут на демонстрацию за освобождение рабочего класса, мы понесем плакаты, которые будут требовать от всех тверских рабочих, чтобы они поддержали борьбу за нашу копейку. Мать. Если вы тихо пройдете по улицам с плакатами, никто не может вас тронуть. Андрей. А мы думаем, что господин Сухлинов этого не допустит. Мать. Ничего. Придется допустить. Иван. Полиция, вероятно, разгонит демонстрацию. Мать. Почему это полиции так полюбился Сухлинов? Все же мы ходим под полицией - и вы и сам Сухлинов. Павел, Так ты, мать, думаешь, что против мирной демонстрации полиция ничего не предпримет? Мать. Да, я так думаю. Тут же никакого насильничества нет. На это, Павел, я никогда не пойду. Ты же знаешь, я в бога верую, и о насильничестве и слышать не хочу. За сорок лет на своих боках узнала я его и никогда против него ничего поделать не могла. Но пусть за моей душой никакого насильничества не числится, когда буду умирать. V Рассказ о Первом мае 1905 года Улица. Павел. Проходя через рыночную площадь, мы, рабочие сухлиновских фабрик, столкнулись с многотысячной колонной других заводов. На наших плакатах было написано: "Рабочие, поддерживайте нашу борьбу против сокращения заработной платы! Расширяйте фронт борьбы!" Иван. Мы шли в порядке и спокойно. Мы пели: "Вставай, проклятьем заклейменный" и "Дружно, товарищи, в ногу". Наша фабрика шла как раз за головным красным знаменем. Андрей. Рядом со мной шагала Пелагея Власова, вплотную вслед за своим сыном. Когда мы утром за ним зашли, она вдруг вышла из кухни уже одетая и на наш вопрос: куда она? - ответила... Мать. С вами. Антон. Много таких, как она, шли с нами. Суровая зима, урезка заработной платы рабочим и наша агитация привели многих в наши ряды. На пути к бульвару Спасителя мы увидели нескольких полицейских, но солдат не было. А вот на углу бульвара и Тверской выстроилась двойная цепь солдат. Как только они увидели наше знамя и плакаты, чей-то голос крикнул: "Берегись! Разойтись немедленно! Стрелять будем!" А вслед за тем: "Убрать знамя". Наша колонна замедлила шаг. Павел. Но задние ряды напирали. Передние остановиться не смогли. Раздались выстрелы. Когда несколько человек упали, началась паника. Многие не верили глазам своим, не могли понять, что это действительно случилось. Потом солдаты двинулись на толпу. Мать. Я пошла с ними, чтоб участвовать в демонстрации за рабочее дело. Ведь шли-то сплошь хорошие люди, которые всю свою жизнь работали. Правда, между ними были и отчаявшиеся, которых безработица довела до крайности, были и голодные, слишком слабые, чтобы дать отпор. Андрей. Мы стояли близко к передним рядам и во время обстрела не разбежались. Павел. С нами было и знамя. Смилгин нес его. Мы и не думали его бросать. Потому что тут мы сообразили, даже не сговариваясь друг с другом, как важно, чтобы солдаты напали именно на нас и отняли именно наше знамя, красное. Мы хотели показать всем рабочим, кто мы такие и за что мы стоим. За рабочее дело. Андрей. Наши враги вели себя, как дикие звери. За это их и содержат всякие Сухлиновы. Маша. Наконец-то все бы это заметили. А потому наше знамя, красное знамя, надо было держать как можно выше, чтоб оно было видно не одним только солдатам, но и всем остальным. Иван. А кто не увидел, тем бы про него рассказывали еще нынче, или завтра, и не один год, вплоть до того дня, когда они его наконец увидят воочию. Нам верилось, и многим было ясно в ту минуту, что знамя наше будет зримо отныне и вплоть до полной переделки мира, которая идет на всех парах: наше знамя, самое грозное для всех эксплуататоров, для всех господ, самое беспощадное! Антон. А для нас, рабочих, - последнее и решительное! Все. Вот почему всегда Радостно или злобно, Будете вы его видеть Судя по вашему месту в этой борьбе, Которая кончится не иначе Как нашею полной победой Во всех странах и всех городах, Где рабочие есть. Мать. Но в тот день знамя нес рабочий Смилгин. Смилгин. Мое имя - Смилгин. Двадцать лет я участвовал в рабочем движении. Я был одним из первых, развернувших на заводе революционную пропаганду. Мы бились за лучшую оплату и лучшие условия труда. Защищая интересы товарищей, я часто вел переговоры с хозяевами. Сначала я держался враждебно, но потом, сознаюсь, мне подумалось - не легче ли договориться по-хорошему. Если мы станем сильнее, думалось мне, с нашим мнением будут считаться. То была, наверно, ошибка. И вот я - здесь. За мною многие тысячи, но перед нами все те же насильники. Можем ли мы отдать знамя? Антон, Не отдавай его! Переговоры "и к чему не приведут, - сказали мы. И Пелагея Власова сказала ему... Мать. Не отдавай, не отдавай - тебе за это ничего не будет. Что может полиция иметь против мирной демонстрации? Маша. И тут пристав крикнул: "Подать сюда знамя!" Иван. А Смилгин обернулся и увидал за знаменем каши плакаты, а на плакатах наши лозунги. А за плакатами стояли стачечники с сухлиновской фабрики. И мы смотрели на него - что станет делать со знаменем этот человек, рядом с нами, один из нас. Павел. Двадцать лет в рабочем движении, рабочий, революционер, Первого мая тысяча девятьсот пятого года, в одиннадцать часов утра, на углу бульвара Спасителя, в решительную минуту. Он сказал... Смилгин. Я его не отдам! Переговоров не будет. Андрей. Так, Смилгин, сказали мы. Вот это правильно. Теперь все в порядке. Иван. "Да", - ответил он и упал ничком, потому что они его застрелили. Андрей. Четверо или пятеро их кинулись захватить знамя. Знамя лежало рядом с ним. И наклонилась тогда Пелагея Власова, наш товарищ, спокойная, невозмутимая, и подняла знамя. Мать. Дай сюда знамя, Смилгин, сказала я. Дай! Я понесу его. Все это еще переменится. VI Квартира учителя Весовщикова в Ростове. А Иван Весовщиков после ареста Павла приводит мать к своему брату Николаю, учителю Иван. Николай Иванович, вот я привел мать нашего друга Павла Власова, Пелагею Ниловну. Он арестован за первомайскую демонстрацию. Поэтому ее выгнали с квартиры, и мы обещали сыну позаботиться о крове для нее. Твоя квартира вне подозрений. Никто не посмеет утверждать, что у тебя может быть связь с революционным движением. Учитель. Верно. Совершенная правда. Я учитель и потерял бы место, начни я, подобно тебе, заниматься всякими бреднями. Иван. И все же надеюсь, что ты позволишь остаться здесь Власовой: ведь ей деться некуда. Ты мне по-братски сделаешь большое одолжение. Учитель. Не вижу оснований делать тебе одолжение. Я строго осуждаю все, что ты делаешь. Все это вздор. Это я тебе не раз доказывал. Но это не касается вас, Власова. Я сочувствую. К тому же мне нужна прислуга Вы видите, какой здесь ужасный беспорядок. Иван. Ты ей, конечно, будешь платить кое-что за работу. Ей ведь придется время от времени посылать сыну. Учитель. Разумеется, я смогу платить только очень мало. Иван (Власовой). В политике он понимает как вот этот стул. Но извергом его назвать нельзя. Учитель. Ты дурак, Иван! Вот кухня, Власова, в кухне стоит кушетка - на ней вы можете спать. Я вижу, вы захватили свое белье. Власова с узелком входит в кухню и начинает в ней располагаться. Иван. Спасибо, Николай Иванович. Присмотри за этой женщиной. Пусть пока будет подальше от политики. Она участвовала в первомайских беспорядках, и теперь ей надо передохнуть. Ее заботит судьба сына. Оставляю ее на твоей совести. Учитель. Я - не вы. Я втягивать ее в политику не буду. Б Учитель Весовщиков застает Власову за пропагандой На кухне вокруг матери сидят соседи. Женщина. Мы слыхали, что коммунизм - это преступление. Мать. Неправда! Коммунизм - это для нас как раз то, что надо. Что можно сказать против коммунизма? (Поет.) ХВАЛА КОММУНИЗМУ Он разумен, он всем понятен. Он так прост. Ты не кровопийца ведь. Ты его постигнешь. Он нужен тебе как хлеб, торопись узнать его. Глупцы зовут его глупым, злодеи зовут его злым, А он против зла и против глупости. Обиралы кричат о нем: "Преступленье!" А мы знаем: В нем конец их преступлений. Он не безумие, но Конец безумия. Он не загадка, но Решенье загадки.