рь вот что я вам скажу, молодой человек: попрошу вас не повторять той дерзкой выходки, какую вы себе позволили в утро вашего отъезда. - А вы бы не очень рассердились? - спросил Николас. - Не очень! - воскликнула мисс Ла-Криви.- Я вам одно скажу: попробуйте только! С подобающей галантностью Николас немедленно поймал на слове мисс Ла-Криви, которая слабо взвизгнула и шлепнула его по щеке,- но, по правде сказать, шлепнула не слишком сильно. - Никогда еще не видывала такого грубияна! - воскликнула мисс Ла-Криви. - Вы мне сказали, чтобы я попробовал,- ответил Николас. - Да, но я говорила иронически,- возразила мисс Ла-Криви. - О, это другое дело,- заметил Николас.- Вам бы следовало предупредить. - Ну еще бы! Вы этого не знали! - парировала мисс Ла-Криви.- Но вот теперь я присмотрелась к вам, и вы мне кажетесь худее, чем когда мы в последний раз виделись. и лицо у вас измученное и бледное. Как это случилось, что вы уехали из Йоркшира? Тут она запнулась. В изменившемся ее тоне и обращении столько было сердечности, что Николас был растроган. - Не удивительно, что я немного изменился,- сказал он, помолчав.- С тех пор как я уехал из Лондона, я перенес и душевные и телесные страдания. Вдобавок я очень бедствовал и страдал от безденежья. - Боже милостивый, мистер Николас! - воскликнула мисс Ла-Криви.- Что это вы мне говорите! - Ничего такого, из-за чего вам стоило бы расстраиваться,- сказал Николас более веселым тоном.- И сюда я пришел не для того, чтобы оплакивать свою долю, но по делу более важному: я хочу встретиться с моим дядей. Об этом я бы хотел сообщить вам прежде всего... - В таком случае, я могу ответить на это только одно,- перебила мисс Ла-Криви,- я вашему вкусу не завидую. Мне достаточно побыть в одной комнате хотя бы с его сапогами, чтобы это испортило мне расположение духа на две недели. - Что до этого,-сказал Николас,- то в основном мы с вами, быть может, и не очень расходимся во мнении, но я хочу встретить его, чтобы оправдать себя и бросить ему в лицо обвинения в подлости и коварстве. - Это совсем другое дело,- заявила мисс ЛаКриви.-Да простит мне небо, но если бы его задушили, я бы себе глаз не выплакала. - С той целью, о которой я сказал, я зашел к нему сегодня утром, В город он вернулся в субботу, и только вчера поздно вечером я узнал о его приезде. - И вы его видели? - спросила мисс Ла-Криви. - Нет,- ответил Николас.- Его не было дома. - А! - сказала мисс Ла-Криви.-Должно быть, ушел по какому-нибудь доброму, благотворительному делу. - Я могу предположить, на основании того, что мне сообщил один из моих друзей, которому известны его дела, что он собирался навестить сегодня мою мать и сестру и рассказать им на свой лад обо всем случившемся со мной. Я хочу встретить его там. - Правильно! - потирая руки, сказала мисс ЛаКриви.- А впрочем, не знаю,- добавила она,- о многом надо подумать... Не надо забывать о других. - Я не забываю,- ответил Николас,- но раз дело идет о чести и порядочности, меня ничто не остановит. - Вам виднее,- сказала мисс Ла-Криви. - В данном случае, надеюсь, что виднее,- ответил Николас.- И единственное, о чем мне хочется вас просить: подготовьте их к моему приходу. Они думают, что я очень далеко отсюда, и я могу их испугать, появись я совсем неожиданно. Если вы можете улучить минутку и предупредить их, что вы меня видели и что я у них буду через четверть часа, вы мне окажете большую услугу. - Хотела бы я оказать вам или любому из вашей семьи услугу посерьезнее,- сказала мисс Ла-Криви.- Но я считаю, что возможность услужить так же редко сочетается с желаньем, как и желанье с возможностью. Болтая очень быстро и очень много, мисс Ла-Криви поспешила покончить с завтраком, спрятала чайницу, а ключ засунула под каминную решетку, надела шляпку и, взяв под руку Николаса, немедленно отправилась в Сити. Николас оставил ее у двери дома матери и обещал вернуться через полчаса. Случилось так, что Ральф Никльби, найдя, наконец своевременным и отвечающим собственным его целям сообщить о тех возмутительных поступках, в которых был повинен Николас, отправился (вместо того чтобы пойти сначала в другую часть города по делу, как предполагал Ньюмен Ногс) прямо к своей невестке. Поэтому, когда мисс Ла-Криви, впущенная девушкой, убиравшей в доме, прошла в гостиную, она застала миссис Никльби и Кэт в слезах: Ральф только что закончил рассказ о провинностях племянника. Кэт знаком попросила ее не уходить и мисс Ла-Криви молча села. "Вы уже здесь, вот как, сэр! - подумала маленькая женщина.- В таком случае он сам о себе доложит, и мы посмотрим, какое это произведет ва вас впечатление". - Прекрасно! - сказал Ральф, складывая письмо мисс Сквирс.- Прекрасно! Я его порекомендовал - вопреки своему убеждению, ибо знал, что никакого толку от него не будет,- порекомендовал его человеку, с которым ои, ведя себя прилично, мог бы прожить годы. Каковы же результаты? За такое поведение его могут притянуть к суду Олд-Бейли!* - Никогда я этому не поверю! - с негодованием воскликнула Кэт.Никогда! Это какой-то гнусный заговор и ложь! - Милая моя,- сказал Ральф,- вы несправедливы к достойному человеку. Это вовсе не выдумки. Человек подвергся нападению, вашего брата не могут найти, мальчик, о котором пишут, ушел вместе с ним. Подумайте-ка об этом. - Это немыслимо!- сказала Кэт.- Николас-вор! Мама, как можете вы сидеть и слушать такие слова? Бедная миссис Никльби, которая никогда не отличалась ясностью ума, а теперь, после недавних перемен в денежных делах, пребывала в крайнем замешательстве, не дала никакого ответа на этот серьезный упрек и воскликнула из-за носового платка, что ни за что бы она этому не поверила, тем самым весьма искусно заставив слушателей предполагать, что она этому верит. - Если бы он встретился мне на пути, мой долг, мой прямой долг - отдать его в руки правосудия,- продолжал Ральф.- Другой линии поведения я как человек, знающий жизнь, и как делец не мог бы избрать. И, однако,- продолжал Ральф очень внушительно, посматривая украдкой, но зорко на Кэт,- однако, я бы этого не сделал. Я бы пощадил чувства его... его сестры... и, разумеется, его матери,- добавил Ральф, как бы спохватившись, но уже не столь выразительно. Кэт прекрасно поняла, что ей указали на еще одно основание молчать о событиях прошлого вечера. Она невольно посмотрела на Ральфа, когда тот замолчал, но он отвел глаза в сторону и на секунду как будто совсем забыл о ее присутствии. - Все вкупе,- заговорил Ральф после долгого молчания, нарушаемого только всхлипываниями мисс Никльби,- все вкупе доказывает правдивость этого письма, даже если бы была какая-нибудь возможность его оспаривать. Разве невинный человек бежит с глаз честных людей и бог знает где скрывается, словно находящийся вне закона? Разве невинный человек сманивает безродных бродяг и рыщет с ними по стране, как грабитель? Нападение, буйство, кража - как вы это назовете? - Ложью! - раздался голос. Дверь распахнулась, и в комнату вбежал Николас. В первый момент Ральф от удивления и, быть может, от испуга вскочил и попятился на несколько шагов, застигнутый врасплох этим неожиданным появлением. Через секунду он уже стоял неподвижно и невозмутимо, сложив руки и хмуро глядя на племянника, в то время как Кэт и мисс Ла-Криви бросились между ними, чтобы предотвратить драку, чего заставляло опасаться страшное возбуждение Николаса. - Николас, дорогой! - воскликнула сестра, цепляясь за него.- Успокойся, рассуди!.. - Рассудить, Кэт! - вскричал Николас, в пылу гнева сжимая ей руки с такой силой, что она едва могла вытерпеть боль.- Когда я рассуждаю и думаю обо всем, что произошло, я должен быть железным, чтобы сохранять спокойствие. - Или бронзовым,- тихо вставил Ральф.- У человека из плоти и крови не хватит для этого наглости и бесстыдства. - Ах, боже мой, боже мой! - воскликнула миссис Никльби.- Кто бы сказал, что могут произойти такие вещи! - Кто говорит таким тоном, будто я поступил дурно и навлек позор на семью? - сказал Николас, оглядываясь. - Ваша мать, сэр! - ответил Ральф, показывая на нее рукой. - Чей слух был отравлен вами! - воскликнул Николас.- Вами - кто под предлогом заслужить благодарность, которую она вам расточала, обрушил на мою голову всевозможные оскорбления, обиды и унижения! Вами, кто послал меня в логово, где буйствует гнусная жестокость, достойная вас самих, и преждевременно гибнет жалкая, несчастная юность. Где беззаботность детства гаснет под тяжестью лет, где каждая его надежда отравлена и где оно увядает. Призываю небо в свидетели,- воскликнул Николас, с волнением озираясь,- что я все это видел своими глазами и что он обо всем этом знал! - Опровергни клевету,- сказала Кэт,- и будь терпеливей, чтобы не давать клеветникам никаких преимуществ. Скажи нам, что именно ты сделал, и докажи, что они лгут! - В чем меня обвиняют? - спросил Николас. - Прежде всего в том, что вы напали на вашего начальника и были на волосок от того, чтобы вас судили как убийцу,- вмешался Ральф.- Я говорю начистоту, молодой человек! Можете буянить сколько вам угодно. -__ Я вступился за несчастное существо, чтобы спасти его от возмутительной жестокости! При этом я подверг негодяя такому наказанию, какое он не скоро позабудет, хотя оно значительно меньше того, что он заслуживает. Если бы та же сцена снова разыгралась сейчас на моих глазах, я принял бы в ней такое же участие, но удары наносил бы более тяжелые и заклеймил бы его так, что это клеймо он донес бы до самой могилы, когда бы он туда ни отправился! - Вы слышите? - сказал Ральф, поворачиваясь к миссис Никльби.- Вот это раскаяние! - Ах, боже мой! - воскликнула миссис Никльби.- Я не знаю, что думать, право не знаю! - Помолчите сейчас, мама, умоляю вас,- сказала Кэт.- Дорогой Николас, я тебе говорю это только для того, чтобы ты знал, что может измыслить злоба, но они обвиняют тебя... пропало кольцо, и они осмеливаются утверждать, что... - Женщина, жена человека, от которого исходят эти обвинения,- гордо сказал Николас,- подбросила, думаю я, ничего не стоящее кольцо в мои вещи рано утром в тот день, когда я покинул дом. Во всяком случае, я знаю, что она была в спальне, где они лежали, и терзала там какого-то несчастного ребенка, а нашел я кольцо, когда развернул мой сверток в дороге. Я немедленно вернул его с почтовой каретой, и теперь кольцо у них. - Я это знала! - сказала Кэт, бросая взгляд на дядю.- Дорогой мой, а этот мальчик, с которым, говорят, ты оттуда ушел? - Мальчик от жестокого обращения и побоев превратился в слабоумное, беспомощное создание, и сейчас со мной,- ответил Николас. - Вы слышите? - сказал Ральф, снова обращаясь к матери.- Все доказано, даже на основании его собственного признания. Намерены ли вы вернуть этого мальчика, сэр? - Нет, не намерен,- ответил Николас. - Не намерены? - злобно усмехнулся Ральф. - Нет! - повторил Николас.- Во всяком случае, не тому человеку, у которого я его нашел. Хотел бы я знать, кому он обязан своим рождением. Я бы выжал из него каплю стыда, даже если в нем погасли все чувства, свойственные человеку... - Вот как! - сказал Ральф,- А теперь, сэр, можете вы выслушать два-три слова? - Говорите, что и сколько вам угодно,- ответил Николае, привлекая к себе сестру.- Мне совершенно безразлично, что вы говорите или чем угрожаете. - Прекрасно, сэр! Но, быть может, это касается других. которые сочтут не лишним выслушать и обдумать то, что я им скажу. Я буду обращаться к вашей матери, сэр, которая знает свет. - Ах, как бы хотела я не знать его! - всхлипнув, сказала миссис Никльби. Право же, славной леди вовсе незачем было так огорчаться именно по этому поводу, так как ее знание света было по меньшей мере весьма сомнительно; по-видимому, так думал и Ральф, ибо он улыбнулся в ответ на ее слова. Затем он посмотрел в упор на нее и на Николаса и произнес такую речь: - О том, что я сделал или намеревался сделать для вас, сударыня, и для моей племянницы, я не обмолвлюсь ни словом. Я не давал никаких обещаний и предоставляю судить вам самой. Сейчас я не угрожаю ничем, но говорю, что этот мальчишка, упрямый, своевольный и распущенный, не получит ни одного пенни моих денег и ни одной корки моего хлеба, и я пальцем не пошевельну, чтобы спасти его от самой высокой виселицы в Европе. Я не желаю видеть его, где бы он ни был, и не желаю слышать его имя. Я не желаю помогать ни ему, ни тем, кто ему помогает. С присущим ему эгоизмом и ленью, хорошо зная, что он этим на вас навлекает, он вернулся сюда, чтобы еще увеличить вашу нужду и быть обузой для своей сестры, живя на ее скудное жалованье. Мне жаль покидать вас и еще больше жаль ее, но я не намерен поощрять такую низость и жестокость, а так как я не хочу просить вас, чтобы вы отреклись от него, то больше я вас не увижу. Если бы Ральф не знал и не чувствовал своего умения оскорблять тех, кого ненавидел, его взгляд, устремленный на Николасв, показал бы ему это умение во всей его полноте, когда он произносил приведенную выше речь. Хотя молодой человек был ни в чем не повинен, каждое лукавое обвинение причиняло боль, каждое хорошо обдуманное саркастическое замечание задевало за живое; и, видя его бледное лицо и дрожащие губы, Ральф поздравил себя с тем, как удачно выбирал он свои насмешки, рассчитанные на то, чтобы глубоко ранить юную и пылкую душу. - Я ничего не могу поделать! - воскликнула миссис Никльби.- Я знаю, вы были очень добры к нам и много хотели сделать для моей дочери. Я в этом совершенно уверена; я знаю, что так было, и вы были очень любезны, пригласив ее к себе, и все такое... И, конечно, это имело бы огромное значение для нее, да и для меня. Но, знаете, деверь, я не могу, не могу отречься от родного сына, даже если он сделал все то, о чем вы говорите. Это немыслимо, я бы не могла на это пойти. И вот, Кэт, дорогая моя, придется нам испытать страдания и нищету. Думаю, что я это вынесу. Изливая эти сожаления, а также изумительный поток других бессвязных замечаний, которые ни один смертный, кроме миссис Никльби, никогда не мог бы извергнуть, эта леди стала ломать руки, и слезы ее потекли быстрее. - Почему вы сказали: "Если Николас сделал то, о чем вы говорите?" - с благородным негодованием спросила Кэт.- Вы знаете, что он этого не делал. - Я не знаю, что думать, дорогая моя,- сказала миссис Никльби.- Николас в таком гневе, а твой дядя так хладнокровен, что я могу расслышать только его слова, а не то, что говорит Николас. Все равно, не будем больше толковать об этом! Я думаю, мы можем пойти в работный дом, или в богадельню, или в странноприимный дом святой Марии Магдалины, и чем скорее мы туда отправимся, тем лучше. Перебрав как попало благотворительные учреждения, миссис Никльби снова залилась слезами. - Стойте! - сказал Николас, когда Ральф повернулся к выходу.- Вам незачем уходить отсюда, потому что через минуту вы будете избавлены от моего присутствия, и не скоро, очень не скоро появлюсь я снова здесь. - Николас, не говори так! - вскричала Кэт, бросаясь на щею брату.- Ты разобьешь мне сердце, дорогой мой брат! Мама, скажите же ему! Не обращай на нее внимания, Николас: она этого не думает, ты должен был бы знать ее лучше. Дядя, кто-нибудь, ради бога поговорите с ним! - У меня никогда не было намерения, Кэт,- нежно сказал Николас,остаться с вами; думайте обо мне лучше и не допускайте такой возможности. Я могу уйти из этого города на несколько часов раньше, чем предполагал,- не все ли равно? В разлуке мы друг друга не забудем, и настанут лучшие дни, когда мы больше не расстанемся. Будь женщиной, Кэт,- гордо прошептал он и не делай женщину из меня, когда он на нас смотрит! - Да, да, не буду! _- с жаром отозвалась Кэт.- Но ты нас не покинешь! О, подумай о тех счастливых днях, какие мы провели вместе, прежде чем обрушились на нас эти ужасные несчастья, подумай о благополучии, о счастье родного дома и о тех испытаниях, которые нам приходится теперь переносить, подумай о том, что_у нас нет защитника от всех обид и оскорблений, на какие обречена бедность,- и у тебя не хватит сил оставить нас. чтобы мы терпели все это одни, когда никто не протянет нам руку помощи. - Вам будут помогать, когда меня здесь не будет,- быстро сказал Николас.Я вам не помощник, не защитник; я не принес бы вам ничего, кроме скорби, нужды и страданий. Моя родная мать понимает это, и ее любовь к тебе и страх за тебя указывают путь, какой я должен избрать. Пусть все ангелы хранят тебя, Кэт, пока я не могу дать тебе приют у себя, в своем доме, где мы снова узнаем счастье, в котором сейчас нам отказано, и будем говорить об этих испытаниях как о далеком прошлом. Не удерживай меня здесь, позволь мне уйти немедля. Вот так. Дорогая моя, дорогая! Руки, обхватившие его, ослабели, и Кэт лишилась чувств в его объятиях. Несколько секунд Николас стоял, склонившись над нею, потом, осторожно опустив ее в кресло, поручил сестру заботам их верной приятельницы. - Мне не нужно взывать к вашему сочувствию,- сказал он, пожимая ей руку,потому что я вас знаю. Вы их никогда не покинете. Он подошел к Ральфу, который стоял в одной и той же позе в течение всего свидания и даже пальцем не пошевельнул. - Что бы вы ни предприняли, сэр,- сказал он тихо, чтобы их никто не слышал,- я буду вести точный счет всему. По вашему желанию, я оставляю их на ваше попечение. Рано или поздно настанет день расплаты, и этот день будет для вас тяжелым, если вы причините им зло! Ральф не позволил ни одному мускулу лица дрогнуть, словно он не слышал ни слова из этой прощальной речи. Вряд ли он понял, что она уже окончена, а миссис Никльби еще не приняла решения удержать сына в случае необходимости насильно, как Николас исчез. Пока он быстро шагал по улицам к своему скромному жилищу, как будто стараясь приноровить шаг к стремительному бегу нахлынувших на него дум, много сомнений и колебаний возникло у него и едва не побудило вернуться. Но что можно было бы благодаря этому выиграть? Если предположить, что ой бросил бы вызов Ральфу Никльби и ему даже посчастливилось бы занять какую-нибудь скромную должность, его пребывание с ними могло лишь ухудшить теперешнее их положение и значительно повредить их видам на будущее, ибо его мать говорила о каком-то новом благодеянии, оказанном Кэт, чего та не отрицала. "Нет,думал Николас,я поступил правильно". Но не успевал он пройти и пятисот ярдов, как совсем другое чувство охватывало его, и тогда он замедлял шаги и, надвинув на глаза шляпу, отдавался меланхолическим мыслям, осаждавшим его. Не знать за собой никакой вины и, однако, остаться совсем одиноким в мире, разлучиться с единственными людьми, которых он любил, н быть изгнанным, как преступник, когда лишь полгода назад он жил в полном благополучии и его считали надеждой семьи,это было трудно перенести. И он этого не заслужил. Что ж, последняя мысль являлась утешением, и бедный Николас снова обретал бодрость, чтобы снова впасть в уныние, когда быстро сменявшиеся мысли мелькали перед ним во всем разнообразии света и тени. Претерпевая эти переходы от надежды к страху, которых не может избежать ни один человек, переносящий повседневные испытания, Николас добрался, наконец, до своей убогой комнаты, где, уже не черпая сил из того возбуждения, которое до сих пор его поддерживало, обессиленный, бросился на кровать и, повернувшись лицом к стене, дал волю чувствам, так долго подавляемым. Он не слышал, как кто-то вошел в комнату, и не ведал о присутствии Смайка, пока, подняв случайно голову, не увидел, что тот стоит в другом конце комнаты и грустно на него смотрит. Смайк отвел глаза, когда заметил, что за ним наблюдают, и притворился, будто занят какими-то приготовлениями к скудному обеду. - Ну, Смайк,- сказал Николас, стараясь говорить как можно веселее,послушаем, какие новые знакомства вы завели сегодня утром и какие новые чудеса открыли в пределах этой улицы и соседней. - Нет,- сказал Смайк, горестно покачивая головой,- сегодня я должен поговорить о другом. - Говорите о чем угодно,- добродушно отозвался Николас. - Вот что,- начал Смайк.- Я знаю, что вы несчастны и что, взяв меня оттуда, вы навлекли на себя беду. Я должен был это знать и остаться там, и я бы остался, если бы в то время об этом подумал. Вы... вы небогаты: вам на себя не хватает, и мне нельзя быть здесь. Вы худеете,- продолжал мальчик, робко кладя руку на руку Николаса,- вы худеете с каждым днем, щеки у вас побледнели и глаза ввалились. Право, у меня нет сил видеть вас таким и думать, какая я для вас обуза! Сегодня я пытался уйти, но воспоминание о вашем добром лице заставило меня вернуться. Я не мог оставить вас, не сказав ни слова. Бедняга больше не мог говорить, потому что глаза его наполнились слезами, а голос прервался. - Слово, которое разлучит нас,- сказал Николас, дружески беря его за плечо,- никогда не будет сказано мною, потому что вы единственное мое утешение и опора. Ни за какие блага в мире не согласился бы я потерять вас теперь, Смайк. Мысль о вас поддерживала меня во всех моих сегодняшних испытаниях и еще пятьдесят раз поддержит во всяких бедах. Дайте мне вашу руку. Я привязался к вам всем сердцем. Еще до конца недели мы вместе уйдем из этих мест. Я беден - ну так что ж? Вы облегчаете мне бремя бедности, и мы будем нести его вдвоем. ГЛАВА XXI, Мадам Манталини остается в довольно затруднительном положении, а мисс Никльби остается без всякого положения Волнение, испытанное Кэт Никльби, три дня не давало ей возможности вновь приступить к работе у портнихи; по истечении этого срока она в обычный час направилась усталыми шагами к храму моды, где правила самодержавно мадам Манталини. За это время недоброжелательство мисс Нэг отнюдь не потеряло своей силы. По-прежнему молодые леди добросовестно избегали всякого общения с опороченной товаркой, а эта примерная особа, мисс Нэг, нимало не потрудилась скрыть неудовольствие по поводу возвращения Кэт. - Честное слово,- сказала она, когда ее поклонницы столпились вокруг, помогая ей снять шляпку и шаль,я думала, что у иных людей должно хватить духу удаляться окончательно, раз они знают, какой помехой является их присутствие для порядочных особ. Но странный у нас мир, ох, какой странный! Высказав это суждение о мире таким тоном, каким обычно высказывают суждение о мире люди, находящиеся в дурном расположении духа,- то есть так, словно они не имеют к нему никакого отношения,- мисс Нэг испустила глубокий вздох, как бы смиренно сокрушаясь о греховности рода человеческого. Свита не замедлила повторить этот вздох, и мисс Нэг готовилась одарить ее еще некоторыми моральными поучениями, но тут голос мадам Манталини, дошедший по переговорной трубке, потребовал мисс Никльби наверх привести в порядок выставку моделей - честь, заставившая мисс Нэг так сильно тряхнуть головой и так крепко закусить губы, что способность вести разговор была временно ею утрачена. - Ну как, мисс Никльби? - спросила мадам Манталини, когда Кэт предстала перед ней.- Вы совсем выздоровели, дитя? - Мне гораздо лучше, благодарю вас,- ответила Кэт. - Хотела бы я сказать то же самое о себе,- заметила мадам Манталини, садясь с усталым видом. - Вы больны? - спросила Кэт.- Меня это очень огорчает. - Собственно, не больна, дитя, а встревожена... встревожена,- ответила мадам. - Это меня огорчает еще больше,- кротко сказала Кэт.- Физическую боль гораздо легче выносить, чем душевную. - Да, а еще легче говорить, чем выносить ту или другую,- заявила мадам с величайшей досадой, потирая себе нос.- Принимайтесь за работу, дитя, и приведите все в порядок. Пока Кэт размышляла о том, что могут предвещать эти симптомы необычного раздражения, мистер Манталини просунул в полуоткрытую дверь сначала кончики бакенбардов, а затем голову и нежным голосом осведомился: - Здесь ли моя жизнь и душа? - Нет,- ответила его жена. - Можно ли так говорить, если она цветет здесь в салоне, словно маленькая роза в дьявольском цветочном горшке! - настаивал Манталини.- Можно ли ее крошке войти и побеседовать? - Разумеется, нет,- ответила мадам.- Ты знаешь, что я тебя никогда не пускаю сюда. Уходи! Однако крошка, ободренный, быть может, более мягким тоном ответа, осмелился взбунтоваться и, прокравшись в комнату, на цыпочках направился к мадам Манталини, посылая ей на ходу воздушный поцелуй. - Почему она себя мучает и кривит свое личико, превращая его в очаровательного щелкунчика? - вопросил Манталини, левой рукой обвивая талию своей жизни и души, а правой притягивая ее к себе. - О, я тебя не выношу! - ответила жена. - Не выно... как, не выносить меня? - воскликнул Манталини.- Выдумки, выдумки! Этого быть не может. Нет женщины на свете, которая могла бы сказать такую вещь мне в лицо - в лицо мне! Говоря это, мистер Манталини погладил свой подбородок и самодовольно посмотрел в зеркало. - Какая пагубная расточительность! - тихо промолвила жена. - Все это от радости, что я завоевал такое прелестное создание, такую маленькую Венеру, такую чертовски очаровательную, обворожительную, обаятельную, пленительную маленькую Венеру,- сказал Манталини. - Подумай, в какое положение ты меня поставил! - упорствовала мадам. - Никакой беды не будет, никакой беды не может быть с милочкой,возразил мистер Манталини.- Все прошло, ничего плохого не случится, деньги будут получены, а если они заставят ждать, старому Никльби придется снова приковылять сюда, а не то ему вскроют вены на шее, если он осмелится мучить и обижать маленькую... - Тише! - перебила мадам.- Разве ты не видишь? Мистер Манталини, который под влиянием горячего желания уладить дело с женой либо не замечал до сих пор, либо притворился, будто не замечает мисс Никльби, понял намек и, приложив палец к губам, понизил голос еще больше. Тогда началось перешептывание, продолжавшееся долгое время, в течение коего мадам Манталини, по-видимому, не раз упоминала о некоторых долгах, сделанных мистером Манталини до того дня, как она очутилась под покровительством мужа, а также о непредвиденных издержках на уплату указанных долгов; и, наконец, о некоторых приятных слабостях этого джентльмена, вроде пристрастия к картам, мотовства, лени и любви к лошадям. Каждый из этих пунктов мистер Манталини опровергал одним или несколькими поцелуями, в зависимости от степени важности. Результатом всего этого было то, что мадам Манталини осталась в восторге от своего супруга, и они отправились наверх завтракать. Кэт занималась своим делом и молча размещала всевозможные уборы, по мере своих сил самым лучшим образом, как вдруг вздрогнула, услышав в комнате незнакомый голос, и вздрогнула снова, когда, оглянувшись, обнаружила, что некая белая шляпа, красный галстук, широкая круглая физиономия, большая голова и часть зеленого пальто также находятся в комнате. - Не пугайтесь, мисс,- сказал обладатель вышеописанной наружности.Послушайте, здесь торговля модным товаром? - Да,- с величайшим изумлением ответила Кэт.- Что вам нужно? Незнакомец ничего не ответил, но, сначала оглянувшись, словно для того, чтобы поманить кого-то за дверью, преспокойно вошел в комнату, а за ним по пятам следовал маленький человечек в коричневом костюме, чрезвычайно пострадавшем от времени, который принес с собой смешанный запах затхлого табака и свежего лука. Костюм этого джентльмена был весь в пуху, а башмаки, чулки и нижняя половина одеяния, от пяток до пуговиц на спине фрака включительно, были густо разрисованы брызгами грязи, попавшей сюда две недели назад, когда еще не установилась хорошая погода. У Кэт мелькнула догадка, что эти привлекательные субъекты явились с целью завладеть незаконным образом теми удобоносимыми вещами, какие поразят их воображение. Она не пыталась скрыть свои опасения и сделала шаг к двери. - Подождите минутку,- сказал человек в зеленом пальто, тихо прикрывая дверь и прислоняясь к ней спиной.- Это дело неприятное. Где ваш главный? - Мой - кто, как вы сказали? - дрожа, спросила Кэт, ибо ей пришло в голову, что "главный" может означать на воровском жаргоне часы или деньги. - Мистер Мунтльхини,- сказал пришедший.- Где он обретается? Он дома? - Кажется, он наверху,- ответила Кэт, слегка успокоенная этим вопросом.- Он вам нужен? - Нет,- ответил посетитель.- Он мне, собственно, не нужен. Вы только передайте ему вот эту карточку и скажите, что если он хочет поговорить со мной и избежать хлопот, так я здесь,- вот и все. С этими словами незнакомец сунул в руку Кэт квадратную карточку из плотной бумаги и, повернувшись к своему приятелю, заметил с развязным видом, что "комнаты здорово высокие", с чем приятель согласился, добавив в виде иллюстрации, что "здесь за глаза хватит места мальчику вырасти в мужчину, не опасаясь, что он когда-нибудь заденет головой потолок". Позвонив в колокольчик, чтобы вызвать мадам Манталини, Кэт взглянула на карточку и увидела, что на ней красуется фамилия "Скели" и еще какие-то сведения. с которыми она не успела ознакомиться, так как ее внимание было привлечено самим мистером Скели, который. подойдя к одному из трюмо, сильно ткнул его в середину своею тростью с таким хладнокровием, словно оно было сделано из чугуна. - Хорошее зеркало, Тике,- сказал мистер Скели своему другу. - Да,- отозвался мистер Тике, оставляя следы четырех пальцев я двойной отпечаток большого пальца на куске небесно-голубого шелка.- И заметьте, сделать эту штуку тоже денег стоило. С шелка мистер Тике перенес свое восхищение на некоторые элегантные принадлежности туалета, а мистер Скели не спеша поправил галстук перед зеркалом, а затем с помощью того же зеркала приступил к тщательному исследованию прыщика на подбородке. Он еще занимался этим увлекательным делом, когда мадам Манталини, войдя в комнату, испустила изумленный возглас, который привлек его внимание. - О! Так это хозяйка? - осведомился Скели. - Это мадам Манталини,- сказала Кэт. - В таком случае,- сказал мистер Скели, извлекая из кармана какой-то небольшой документ и медленно его разворачивая,- вот приказ о наложении ареста на имущество, и, если вы не уплатите, мы сейчас же обойдем весь дом и составим опись. Бедная мадам Манталини в горе начала ломать руки и позвонила, призывая мужа; покончив с этим, она упала в кресло и в обморок одновременно. Однако джентльмены отнюдь не были обескуражены этим событием, и мистер Скели, облокотившись на манекен в нарядном платье (плечи мистера Скели были видны над ним, как видны были бы плечи леди, для которой предназначалось платье, если бы она его надела), сдвинул шляпу набекрень и почесал голову с полным равнодушием; его друг, мистер Тике, воспользовавшись случаем обозреть помещение, прежде чем приступить к делу, стоял с инвентарной книгой под мышкой и со шляпой в руке, мысленно определяя цену каждой вещи, находившейся в поле зрения. Таково было положение дел, когда в комнату вбежал мистер Манталини. А так как сей отменный джентльмен в дни своей холостой жизни поддерживал близкое общение с собратьями мистера Скели и вдобавок отнюдь не был застигнут врасплох только что случившимся волнующим событием, то он только пожал плечами, засунул руки поглубже в карманы, поднял брови, просвистал два-три такта, изрыгнул два-три проклятия и, усевшись верхом на стул, с великим спокойствием и выдержкой постарался наилучшим образом встретить такой оборот дел. - Сколько всего, черт побери? - был первый заданный им вопрос. - Тысяча пятьсот двадцать семь фунтов четыре шиллинга девять пенсов и полпенни,- ответил мистер Скели, оставаясь совершенно неподвижным. - К черту полпенни! - нетерпеливо сказал мистер Манталини. - Разумеется, если вам угодно,- отозвался мистер Спели,- а также и девять пенсов. - Нам-то все равно, хотя бы и тысяча пятьсот двадцать семь фунтов отправились туда же,- заметил мистер Тике. - Нам наплевать,- подтвердил Спели. - Ну-с,- помолчав, продолжал этот джентльмен,- что нам предпринять? Что это - только маленький крах или полное разорение? Банкротство - вот что это такое. Прекрасно! В таком случае, мистер Том Тикс, эсквайр, вы должны уведомить вашего ангела-жену и любезное семейство, что три ночи не будете ночевать дома и займетесь своим делом здесь. И зачем только леди так терзается? - продолжал мистер Скели.- Вероятно, за добрую половину того, что здесь есть, не уплачено, а это должно послужить ей утешением! С такими замечаниями, в которых приятная шутливость сочеталась с разумной моральной поддержкой в затруднительных обстоятельствах, мистер Скели приступил к описи имущества, и в этой деликатной работе ему существенно помогли необыкновенный такт и опытность мистера Тикса, оценщика. - Усладительная чаша моего счастья!- вымолвил мистер Манталини, с покаянным видом подходя к жене.- Согласна ли ты слушать меня в течение двух минут? - О, не говори со мной! - рыдая, ответила жена.- Ты меня разорил, и этого достаточно! Едва услышав эти слова, произнесенные тоном скорбным и суровым, мистер Манталини, который несомненно хорошо обдумал свою роль, отступил на несколько шагов, придал своему лицу выражение беспредельной душевной муки и опрометью выбежал из комнаты, а вскоре после этого услышали, как наверху, в туалетной комнате, с силой захлопнулась дверь. - Мисс Никльби! - вскричала мадам Манталини, когда этот звук коснулся ее слуха.- Ради бога, скорее! Он покончит с собой! Я говорила с ним сурово, и он этого не перенесет! Альфред, мой ненаглядный Альфред! С такими возгласами она бросилась наверх, а следом за ней Кэт, которая хотя и не вполне разделяла опасения нежной жены, была тем не менее слегка встревожена. Когда они быстро распахнули дверь туалетной комнаты их взорам предстал мистер Манталини с симметрично отвернутым воротничком сорочки, точивший столовый нож о ремень для правки бритв. - Ах! - воскликнул мистер Манталини.- Помешали! - И столовый нож мгновенно исчез в кармане халата мистера Манталини, в то время как глаза ми- стера Манталини дико выкатились, а волосы, развевавшиеся в диком беспорядке, перепутались с бакенбардами. - Альфред! - вскричала жена, обвивая его руками.- Я не то хотела сказать, не то! - Разорил! - вскричал мистер Манталини.- Неужели я довел до разорения самое лучшее и чистое создание, какое когда-либо благословляло жизнь проклятого бродяги? Проклятье! Пустите меня! В порыве безумия мистер Манталини снова полез за столовым ножом, а когда жена удержала его, схватив за руку, он сделал попытку размозжить себе голову о стену, хорошенько позаботившись о том, чтобы находиться от нее на расстоянии по крайней мере шести футов. - Успокойся, мой ангел,- сказала мадам.- Никто в этом не виноват, это столько же моя вина, сколько и твоя. Мы еще поживем хорошо. Приди в себя, Альфред, приди в себя! Мистер Манталини не считал удобным прийти в себя сразу, но, после того как несколько раз потребовал яду и попросил какую-нибудь леди или какого-нибудь джентльмена пустить ему пулю в лоб, более нежные чувства нахлынули на него, и он трогательно расплакался. В таком размягченном состоянии духа он отдал нож - от которого, сказать по правде, пожалуй, рад был избавиться, как от предмета неудобного и опасного для кармана халата,- и в конце концов позволил нежной спутнице жизни увести его. По прошествии двух или трех часов молодым леди сообщили, что без их услуг будут обходиться вплоть до особого распоряжения, а по истечении двух дней фамилия Манталини появилась в списке банкротов. В то же утро мисс Никльби получила уведомление по почте, что в дальнейшем фирма будет значиться под фамилией мисс Нэг и что в ее помощи больше не нуждаются,известие, которое заставило миссис Никльби заявить, едва эта славная леди о нем узнала, что она все время этого ждала, и привести ряд никому неведомых случаев, когда она предсказывала именно такие последствия. - И я повторяю,- заявила миссис Никльби (вряд ли нужно упоминать, что раньше она никогда этого не говорила),-я повторяю, Кэт, что ремесло портнихи или модистки-тот род занятий, за который тебе следовало бы браться в самую последнюю очередь. Я тебя не упрекаю, моя милая, но все-таки я должна сказать, что если бы ты посоветовалась с родной матерью... - Хорошо, мама, хорошо,- кротко сказала Кэт.- А что бы вы мне теперь посоветовали? _ - Что бы я посоветовала!- воскликнула миссис Никльби.- Ну, разве не очевидно, дорогая моя, что из всех занятий для молодой леди и при таких обстоятельствах, в каких находишься ты, быть компаньонкой у какой-нибудь приятной леди - самая подходящая должность, к которой ты прекрасно подготовлена благодаря твоему образованию, манерам, наружности и всему прочему? Разве ты никогда не слыхала, как твой бедный дорогой папа рассказывал об одной молодой леди, которая была дочерью одной старой леди, жившей в том самом пансионе, где жил когда-то он в бытность свою холостяком... Ах, как ее фамилия?.. Начинается на "Б", а кончается на "г". Не Уотерс ли это, или... нет, тоже не то! Но как бы ее там ни звали, разве ты не знаешь, что эта молодая леди поступила компаньонкой к замужней даме, которая вскоре после этого умерла, а она вышла замуж за ее мужа, и у нее родился прелестный мальчик,- и все это за полтора года? Кэт прекрасно звала, что этот поток воспоминаний вызвав какими-то перспективами, реальными или воображаемыми, которые открыла ее мать на жизненной стезе компаньонки. Поэтому она очень терпеливо ждала, пока не были исчерпаны все воспоминания и анекдоты, имевшие и не имевшие отношения к делу, и, наконец, осмелилась полюбопытствовать, какое было сделано открытие. И тогда истина обнаружилась. В то утро миссис Никльби взяла - в трактире, откуда приносили портер, вчерашнюю газету, отличавшуюся величайшей респектабельностью, и в этой вчерашней газете было помещено объявление, изложенное на самом чистом и грамматически безупречном английском языке, возвещавшее, что замужняя леди ищет в компаньонки молодую леди из хорошей семьи и что фамилию и адрес замужней леди можно узнать, обратившись в библиотеку в Вест-Энде, упомянутую в этом объявлении. - И я скажу, что стоит попробовать! - воскликнула миссис Никльби, с торжеством откладывая газету.- Если у твоего дяди нет возражений. Кэт была слишком обескуражена жестоким столкновением с жизнью и в сущности в тот момент слишком мало интересовалась тем, какая судьба ей уготована, чтобы приводить какие бы то ни было возражения. Мистер Ральф Никльби не привел никаких, напротив - весьма одобрил эту мысль. Не выразил он и особого удивления по случаю внезапного банкротства мадам Манталини, да и странно было бы, если бы он его выразил, поскольку банкротство было подготовлено и подстроено главным образом им самим. Итак, не теряя времени, узнали фамилию и адрес, и мисс Никльби в то же утро отправилась со своей матушкой на поиски миссис Уититерли, Кэдоген-Плейс, Слоун-стрит. Кэдоген-Плейс служит единственным легким мостиком, соединяющим две великие крайности,- связующим звеном между аристократическими тротуарами Бельгрев-сквера и варварством Челси. Кэдоген-Плейс вливается в Слоун-стрит, но сторонится ее; Обитатели Кэдоген-Плейс смотрят сверху вниз на Слоун-стрит и считают Бромтон вульгарным. Они притворяются людьми великосветскими и делают вид, будто не з