беспечивать нашу победу оттуда. А на Гавайях я прослужил два с половиной года и всех знаю. - У меня в Вашингтоне довольно много знакомых. Я могла бы дать вам потом кое-какие адреса, - предложила Карен. - Вы серьезно? - Вполне. Хотя, конечно, среди моих друзей нет ни сенаторов, ни президентов и с начальником генштаба они дружбу не водят. - Дареному коню в зубы не смотрят, - сказал подполковник. Оба снова засмеялись. - Зато я гарантирую, что все они очень милые люди, - улыбнулась Карен. - Сама я, кстати, из Балтимора. - Да что вы говорите! И сейчас едете тоже в Балтимор? - Да. Мы с сыном пробудем там до конца войны. - Плюс еще шесть месяцев, - подсказал подполковник. - Вы говорите, с сыном? - Вон он там, видите? Самый большой. - Да, настоящий мужчина. - Вот именно. И уже продал душу Пойнту. Молодой подполковник искоса поглядел на Карен, и ей подумалось, что последние ее слова, вероятно, прозвучали у нее слишком горько. - Я вообще-то начинал резервистом, - сказал он. И снова изучающе посмотрел на нее своими мальчишескими глазами, потом оторвался от перил и выпрямился. Карен поймала себя на том, что внимание молодого подполковника слегка ей льстит. - Мы с вами еще, конечно, увидимся. Не забудьте про обещанные адреса. И между прочим, берег уже далеко, вы так все глаза проглядите. - Он вдруг замер и положил руки на перила. - Смотрите, "Ройял Гавайен"! Там у них замечательный коктейль-холл, я второго такого не видел, - грустно сказал он. - Вернули бы мне по десять центов с каждого доллара, который я там просадил. Миллионером я бы, конечно, не стал, но на покер хватило бы надолго. Карен повернула голову и увидела среди прибрежной зелени знакомое розовое пятно. Именно его в первую очередь показывали ей все на палубе, когда их пароход приближался к Гонолулу. Это было два с половиной года назад. А рядом с "Ройялом" тускло белел отель "Моана". Но его, насколько она помнила, ей тогда не стремился показать никто. Когда она повернулась, молодой подполковник уже ушел. Она была одна, только чуть поодаль у перил стояла невысокая хрупкая девушка в черном. Карен Хомс - с любовью в ее жизни было покончено - почувствовала некоторое облегчение. И ей стало еще приятнее оттого, что молодой подполковник был с ней так галантен. По-прежнему глядя вперед, она следила, как из-за носа парохода медленно выступает мыс Дайамонд. Если цветы понесет к берегу, ты сюда еще вернешься. А если гирлянда поплывет в открытое море - не вернешься никогда. Она бросит в воду все семь гирлянд - лучше так, чем хранить их и смотреть, как они уныло вянут и засыхают. Но потом она передумала. Она оставит себе ту бумажную, от полка, из черно-красных цветов. На память. Наверно, такая гирлянда лежит в солдатском сундучке каждого краткосрочника, который когда-либо служил в их полку и вернулся в Штаты. За последние десять месяцев солдатская душа открылась ей по-новому, она нашла в ней много родного и понятного. - Как красиво, - сказала стоявшая поодаль девушка в черном. - Да. - Карен улыбнулась. - Очень красиво. Держась за перила, девушка вежливо подошла ближе. На ней не было ни одной гирлянды. - Не хочется отсюда уезжать, - тихо сказала она. - Да, - снова улыбнулась Карен, смиряясь с тем, что ее одиночество нарушено. На эту девушку она обратила внимание еще раньше. Может быть, кинозвезда, подумала она сейчас, глядя, с какой элегантной непринужденностью та держится: может быть, отдыхала на Гавайях и из-за войны не сумела уехать вовремя. Одета необыкновенно просто, с аскетической строгостью, но это скромное черное платье явно стоит немалых денег. И удивительно похожа на Хеди Ламар [Ламар Хеди - известная американская киноактриса, снимавшаяся в Голливуде с конца 30-х годов]. - Никогда не подумаешь, что там война, - сказала девушка. - Да, отсюда все выглядит так мирно, спокойно. - Карен украдкой скользнула глазами по ее драгоценностям: всего одно кольцо с жемчугом и жемчужное ожерелье ненавязчиво подчеркивали совершенную в своей простоте изысканность туалета. Жемчуг, судя по всему, натуральный, не выращенный. Такая безупречная простота достигается не просто. Когда-то Карен тоже занималась собой, но это было давно. Что бы так выглядеть, нужно либо иметь пару горничных, либо самой тратить массу времени и сил. И, глядя на это совершенство, она чувствовала себя чуть ли не замарашкой. Когда у женщины ребенок, она не может конкурировать с такими девушками. - Отсюда даже видно, где я работала. - Да? Где? - Я могу вам показать, но, если вы этот дом не знаете, вы не разглядите. - А где вы работали? - Карен располагающе улыбнулась. - В компании "Америкэн Факторс". Личным секретарем президента компании. - Девушка повернулась к Карен, и улыбка мягко осветила ее нежное детское лицо, очень бледное, почти не тронутое солнцем, в рамке черных как смоль волос, разделенных на прямой пробор и падающих на плечи. Лицо как у мадонны, восхищенно подумала Карен. Будто сошла с картины. - Терять такое место, по-моему, обидно, - сказала она. - Это же прекрасная работа. - Я... - Девушка запнулась, и на лицо мадонны набежала тень. - Да, работа прекрасная, - просто сказала она. - Но я не могла остаться. - Извините. Это у меня случайно вырвалось, я совсем не хотела быть назойливой. - Нет-нет, дело не в этом. - Девушка улыбнулась ей. - Понимаете, у меня седьмого декабря погиб жених. - Ради бога, простите. - Карен была поражена. Девушка снова ей улыбнулась: - Потому я и уезжаю. Мы собирались через месяц пожениться. - Она повернулась и снова стала смотреть на удаляющийся берег, лицо ее было печально и задумчиво. - Я очень люблю Гавайи, но оставаться здесь я не могла, вы понимаете. - Да, конечно. - Карен не знала, что сказать. Иногда поговоришь, и становится легче. Особенно если делишься горем с женщиной. Лучше всего дать ей выговориться. - Его сюда перевели год назад. Я приехала позже и устроилась на работу - мне хотелось быть поближе к нему. Мы с ним откладывали почти все деньги. Хотели купить над Каймуки небольшой дом. Думали, сначала купим дом, а потом поженимся. Он рассчитывал прослужить здесь еще один срок или даже больше. Вы, конечно, понимаете, почему я не могла остаться. - Боже мой, бедная девочка, - беспомощно пробормотала Карен. - Вы меня извините. - Девушка бодро улыбнулась. - Получается, что я вам плачусь. - Если вам хочется, вы говорите, - сказала Карен. Это им, молодым людям вроде этой пары, это их не воспетому в песнях, никем не прославленному, скромному героизму и присутствию духа обязана Америка своим величием, благодаря им с самого начала предрешена победа в этой войне. Потрясенная мужеством этой девушки, Карен чувствовала себя рядом с ней никчемной, пустой бездельницей. - Рассказывайте, не стесняйтесь, - повторила она. Девушка благодарно улыбнулась и снова перевела взгляд на берег. Они уже прошли мыс Дайамонд, и вдали начали проступать размытые очертания мыса Коко. - Он был летчиком. Летал на бомбардировщике. У них была база в Хикеме. Он разворачивался на площадке, хотел вырулить к укрытию. Его самолет накрыло прямым попаданием. Об этом было в газетах, вы, может быть, читали. - Нет, - виновато покачала головой Карен. - Не читала. - Его посмертно наградили "Серебряной звездой". - Девушка по-прежнему смотрела на берег. - Орден переслали его матери. Я потом получила от нее письмо: она хочет, чтобы я взяла его себе. - Очень благородно с ее стороны, - сказала Карен. - Они вообще прекрасные люди. - Улыбка ее задрожала. - Он ведь из очень хорошей семьи. Старая виргинская аристократия, Пруиты. Они жили в Виргинии еще до революции. Прадед у него был генерал, в Гражданскую войну сражался вместе с генералом Ли. Поэтому его так и назвали: Роберт Эдвард Ли Пруит. - Как? - Карен не поверила своим ушам. - Роберт Эдвард Ли Пруит. - В голосе девушки зазвенели слезы. - Такое нелепое старомодное имя. - Почему же? Очень хорошее имя. - Боб... - всхлипнула девушка, не отрывая взгляда от берега. - Ах, Боб, милый... - Не надо, успокойтесь, - сказала Карен. Только что переполнявшая ее скорбь сменилась безумным желанием рассмеяться во весь голос. Она обняла девушку за плечи: - Будьте умницей. - Уже все. - Девушка судорожно вздохнула. - Уже прошло, честное слово. - Она прижала к глазам платой. - Хотите, я вас провожу до каюты? - предложила Карен. - Нет-нет. Спасибо. Все уже в порядке. Мне перед вами ужасно неловко. И я вам очень благодарна. Пожалуйста, извините меня. Девушка ушла. Безукоризненные манеры, изысканная, непринужденная элегантность, изысканно простой и дорогой черный туалет, вполне натуральный на вид жемчуг - все как из журнала "Вог". Так, значит, это и есть Лорен из "Нью-Конгресса", подумала Карен, глядя ей вслед. И еще подумала, что впервые в жизни познакомилась с настоящей проституткой, вернее, с женщиной, про которую точно знает, что это ее профессия. - Кто эта ваша приятельница? - спросил сбоку молодой подполковник ВВС. Он только что вновь появился на палубе. - Потрясающе красивая женщина. - Она чудо, правда? - Карен все еще боролась с желанием громко расхохотаться. - Не знаю, как ее зовут, но, думаю, могла бы вас представить. - Нет, спасибо, не надо, - отказался подполковник, провожая глазами Лорен. - Она такая красивая, что я просто теряюсь. А кто она? Кинозвезда? - Нет, но, кажется, имеет отношение к театру. Честно говоря, я думаю, из вашего знакомства все равно бы ничего не вышло. У нее седьмого декабря погиб жених. Он был летчик. В Хикеме. - Вот оно что, - скорбно понизив голос, отозвался подполковник. - Бедняжка. - Она очень страдает. - Я ведь седьмого тоже был в Хикеме, - тем же похоронным тоном сказал подполковник. - Как его звали? Может быть, я его знал. - Пруит. Роберт Эдвард Ли Пруит. Из старой виргинской аристократии, как она говорит. - Нет. - Молодой подполковник задумался и грустно покачал головой. - По-моему, я такого не знал. В Хикеме ведь было очень много летчиков, - словно извиняясь, пояснил он. - И погибло их тоже много. - Его наградили "Серебряной звездой", - добавила Карен. Затаившаяся в душе странная горькая досада была так сильна, что устоять перед искушением было невозможно. - Тогда я должен его знать, - скорбно сказал подполковник. - Хотя - только это между нами - в Хикеме раздали такую прорву "Серебряных звезд", и живым, и посмертно, что, к сожалению, это мне тоже мало о чем говорит. - Да, наверно, вы правы. - Я и сам получил "Серебряную звезду", - сказал он. Карен взглянула на его китель: ленточка "Серебряной звезды" поблескивала на орденской планке рядом с ленточкой "Пурпурного сердца". - Да нет, я никакого подвига не совершил, - торопливо сказал он. - Просто меня контузило. Укрыться от взрывной волны при всем желании было невозможно. Но орден я тем не менее принял, - добавил он. - Хотя, вероятно, не следовало. - Он пытливо, по-мальчишески посмотрел на нее. - Не понимаю почему. - Потому что многие действительно его заслужили, но их никто не наградил. - Если бы вы отказались, им бы это все равно ничего не дало. - Да, конечно, - с облегчением согласился он. - Я говорил себе то же самое. - Облокотившись о поручни, подполковник скрестил ноги. - Так, значит, вы из Балтимора, - продолжал он. - Невероятно. Как все же тесен мир. - Да, очень. - Карен улыбнулась. - Настолько тесен, что вы себе и не представляете. - Вот сейчас, подумала она, сейчас он спросит, нельзя ли будет заехать ко мне в гости, если его в Вашингтоне одолеет тоска. Но он не спросил. Он спросил другое. - Вас в ресторане посадили за какой столик? - За одиннадцатый. А вы за каким? - Тоже за одиннадцатым. - Подполковник усмехнулся. - Видите, какое совпадение? - Он оторвался от перил. - В таком случае увидимся за ужином. Мне сейчас надо еще уладить кое-какие дела. - Хорошо, - улыбнулась Карен. - Мне и самой надо пойти разобрать вещи. Она смотрела ему вслед. Но, сделав несколько шагов, он вдруг остановился и вернулся к ней. - Если честно, то я не за одиннадцатым, - сказал он. - Меня посадили за девятый. Я вам соврал. Но к ужину непременно буду за одиннадцатым. Это, кстати, одно из тех дел, которые мне надо уладить. - Только не тратьте слишком много усилий, - улыбнулась Карен. - А то еще устанете. - Ни в коем случае. - Он обаятельно улыбнулся. - Надеюсь, вы не против? - Почему я должна быть против? Ценю вашу честность. - Я решил, что обязан сказать вам правду. - Он пристально, но вполне вежливо взглянул на нее, потом улыбнулся: - Значит, до ужина? - Мы с сыном будем вовремя. Ответив на его улыбку, она повернула голову посмотреть, чем занимается Дейне-младший. Мальчики все еще играли на площадке для "шафлборда", и их там было уже пятеро. Молодой подполковник тоже посмотрел на детей, потом приветливо кивнул Карен, и она повернулась к перилам. Мыс Дайамонд давно остался позади. И они уже почти прошли мыс Коко. Восточное его массивного горба, всегда напоминавшего ей голову кита, Карен разглядела плоскую вершину скалы над заливом Ханаума, где была та самая автостоянка. С такого расстояния ее можно было различить, только если ты и раньше знал, что она - там. За спиной у нее мальчишеская компания тем временем разрослась, вместо пяти их стало семь; они бросили прежнюю игру и теперь прятались по углам за деревянными столбами опор, а потом выскакивали, целились друг в друга из воображаемых пистолетов и оглушительно орали: "Бах! Ба-бах! Бах!" Она сняла с себя шесть гирлянд из живых цветов и бросила через перила. Какая разница, где? Мыс Дайамонд, мыс Коко, мыс Макапуу - не все ли равно? Может быть, у мыса Коко даже лучше. Все шесть гирлянд полетели вниз вместе, но ветром их прибило к борту, и она не увидела, как они коснулись воды. - Мама, я есть хочу, - сказал сзади ее сын. - Когда на этом корыте будут кормить? - Скоро, - ответила она. - Мам, а как ты думаешь, война будет долго? Я успею кончить училище и пойти воевать? Джерри Уилкокс говорит, не успею. - Да, - сказала она, - вряд ли. - Но это же нечестно! Я тоже хочу воевать. - Не горюй, - сказала Карен. - Война от тебя никуда не уйдет. Эту ты, может быть, пропустишь, зато подрастешь к следующей. - Правда? - спросил сын с надеждой. СОЛДАТСКАЯ СУДЬБА Срок вышел в понедельник. И я беру расчет, Такую кучу денег Не просадить за год. В кармане тяжело - неужто так бывает? Когда еще судьба солдата приласкает? Махнул во вторник в город, Снял номер экстра-класс. Дела пока отложим, Живем один лишь раз. Сегодня мы живем, а завтра что - не знаем, С солдатскою судьбой мы втемную играем. По кабакам всю среду С друзьями пил дай бог, Японочку-красотку Кто пропустить бы мог? Шептала мне: "Люблю" - и прижималась страстно, Солдатская судьба была в ту ночь прекрасна. В четверг еле поднялся, Разбитый и больной, Японочка исчезла Со всей моей казной. Солдата обобрать любая шлюха может, Солдатская судьба сама ей в том поможет. По барам шарю в пятницу, Друзья, вы где? Их нет. "А ну, катись, рванина!" - Кричит мне бармен вслед. История моя, увы, совсем не нова, Солдатская судьба порою так сурова. В тюрьме в субботу скучно, Сквозит изо всех дыр, Залез я на скамейку, Гляжу в окно на мир. Из армии слинять я до смерти был рад, Но, кажется, судьба Зовет меня назад. А в воскресенье в сквере Я на скамейке спал, Живот мой с голодухи, Как саксофон, рычал. Порядочные люди с утра тянулись в храм, Эх, кабы не судьба, я тоже был бы там. И снова понедельник. Вербуюсь я опять. Когда солдат без денег, Ему не выбирать. Мечтать о лучшей доле любой солдат горазд, Ты справиться с судьбою сумей хотя бы раз. Солдатик, хочешь выжить, Не гнить все тридцать лет? В тюрьму не попадайся - Единственный совет. Солдатское житье - нелегкая наука, Солдатская судьба - паскуднейшая штука.