о бы то ни стало - не оставаться же там, где он застрял. Недолго думая он обхватил руками стебель и полез по нему, как акробат. Стебель раскачивался из стороны в сторону, гнулся, как травинка на ветру. Наконец Бастиан добрался до цветка, похожего на огромный тюльпан. Ему удалось просунуть снизу руку между лепестками и немного их раздвинуть. Теперь у него была опора. Подтянувшись, он очутился в сердцевине цветка. Секунду он лежал неподвижно, не в силах отдышаться, так велико было его последнее усилие. Но он тут же поднялся и поглядел вниз через край тюльпана. Из этого гигантского мерцающего цветка был такой же широкий круговой обзор, как из "вороньего гнезда" на мачте корабля. Невозможно выразить словами, какой прекрасный вид открылся Бастиану! Дерево, в цветке которого он стоял, было одно из самых высоких в этих джунглях, и видно было очень далеко. Над головой Бастиана по-прежнему простиралась бархатная тьма, подобная беззвездному ночному небу, а внизу раскинулись бескрайние джунгли Перелина, расцвеченные такой волшебной игрой красок, что Бастиан глаз не мог отвести. Так простоял он очень долго, упиваясь этим невиданным зрелищем. Это были его владения, он сам их сотворил, он был владыкой Перелина! Из груди его вырвался ликующий крик и пролетел над светящимися джунглями. А ночные растения все продолжали расти - незаметно, беззвучно, неудержимо. XIV. Гоаб, Разноцветная Пустыня Бастиан открыл глаза после долгого глубокого сна в мерцающем красном цветке и увидел, что над ним все еще простирается бархатное ночное небо. Он потянулся и с радостью вновь ощутил, что в мышцах его играет чудесная сила. Снова с ним незаметно произошла перемена: исполнилась его всегдашняя мечта стать сильным. Поднявшись, он взглянул вниз через край лепестков огромного цветка и заметил, что Перелин, видимо, перестает расти. Пока он спал. Ночной Лес почти не изменился. Бастиан не понимал, что между ростом леса и исполнением его желания стать сильным есть прямая связь, и стоило этому желанию осуществиться, как у него стерлась память о его прежней слабости и неуклюжести. Бастиан стал и красивым, и сильным, но почему-то теперь ему этого было уже недостаточно. Обладать красотой и силой - нет ли тут какой-то избалованности? Красота и сила чего-то стоят, если человек еще и закален и вынослив, как спартанец. Как Атрейо! Но когда нежишься среди светящихся цветов, а чтобы насладиться плодом, тебе нужно только протянуть к нему руку, трудно стать мужественным спартанцем. На востоке Перелина заиграли перламутровые краски утренней зари. И чем светлее становилось небо, тем скорее угасало свечение ночных соцветий. - Хорошо, - сказал вслух Бастиан, - а то я боялся, что день здесь уже никогда не наступит. Он сидел в глубине цветка и думал: чего бы ему сейчас хотелось больше всего? Спуститься вниз и снова бродить по лесу? Конечно, как владыка Перелина он может проложить себе путь, куда ему вздумается. Но этот непроходимый лес так огромен, что вряд ли удастся из него выбраться. Пройдут дни, месяцы, может быть, годы, а он будет все блуждать и блуждать в этой чаще. И, хотя светящиеся ночные растения так несказанно прекрасны, Бастиан ясно понимал, что не им он должен посвятить свою жизнь. Вот если бы, скажем, пересечь пустыню - самую большую Пустыню Фантазии - это другое дело. Да, вот тогда ему было бы чем гордиться! И в то же мгновение он почувствовал, что гигантское дерево, в цветке которого он сидел, вдруг содрогнулось. Ствол резко наклонился, послышался какой-то странный шум - что-то зашуршало, захрустело. Бастиану пришлось вцепиться в тычинки, чтобы не вывалиться из цветка, а ствол клонился все ниже и ниже и вот уже принял устойчивое наклонное поло- жение. Бастиан снова оглядел Перелин и ужаснулся. Взошло солнце и осветило страшную картину разрушения. От могучих растений Ночного Леса почти ничего не осталось. Под лучами палящего солнца все они рассыпались в прах и гораздо быстрее, чем прежде росли, превратились в мелкий разноцветный песок. Лишь кое-где еще торчали громадные пни, но и те разваливались на глазах, как песчаные крепости на пляже, когда высохнут на солнце. Из всех растений сохранилось только то дерево, в цветке которого сидел Бастиан. Но едва мальчик, боясь вывалиться, ухватился за лепесток, как тот рассыпался под его рукой и ветер унес облако взвихрившихся песчинок. Теперь ничто уже не мешало Бастиану глядеть вниз, и он содрогнулся, увидев, на какой головокружительной высоте он находится. Чтобы не упасть и не разбиться, надо было поскорее как-нибудь спуститься вниз. Осторожно, боясь резким движением разрушить дерево, Бастиан вылез из цветка и не без риска сел верхом на гибкий стебель, который согнулся, как удилище. Но только ему удалось перебраться на стебель, как цветок рассыпался, превратившись в тучу красного песка. Все так же осторожно пополз Бастиан вниз по стеблю. У другого на его месте при виде той высоты, на которой он балансировал, закружилась бы голова, и он, наверно, упал бы и разбился, но Бастиан теперь не знал, что такое паника и головокружение - нервы у него были железные. Он прекрасно понимал, что стоит ему сделать хоть одно неловкое движение, и стебель обломится. Чтобы этого избежать, надо было предельно собраться. Поэтому продвигался он крайне медленно, но в конце концов все же добрался до того места, где стебель становился стволом и стоял почти вертикально. Обхватив его руками, мальчик тихонько заскользил вниз. Не раз осыпал его сверху цветной песок. Боковых ветвей уже не было, а если где и торчал еще какой-то сучок, он рассыпался, едва Бастиан к нему прикасался, чтобы удержать равновесие. Чем ниже, тем толще становился ствол, его уже невозможно было обхватить руками, а Бастиан все еще находился на головокружительной высоте. Он застыл, соображая, что же делать дальше. Но долго размышлять ему не пришлось. Чудовищной высоты пень - деревом его уже нельзя было назвать, - по которому спускался Бастиан, содрогнулся и рассыпался, превратившись в крутую конусообразную гору. Бастиан кубарем покатился вниз - все быстрее и быстрее. Перекувырнувшись несколько раз, он растянулся у подножия горы. Летевшее ему вдогонку облако цветной пыли чуть было не засыпало его, но он выбрался, вытряхнул песок из ушей, выплюнул изо рта, отряхнул одежду. И огляделся. Картина, открывшаяся его взору, поразила его: песок двигался, он медленно перетекал с места на место, то вихрясь, то струясь широким потоком и постепенно образуя холмы и дюны разной высоты и протяженности, а главное, разных цветов. Голубой песок устремлялся к голубому холму, зеленый - к зеленому, фиолетовый - к фиолетовому. Перелин рассыпался, превращаясь в пустыню! Но что это была за пустыня! Бастиан забрался на пурпурно-красную дюну. Куда бы он ни глянул, повсюду виднелись лишь песчаные холмы всех цветов, и ни один оттенок не повторялся. Ближайшая дюна была ярко- синей, та, что за ней, - шафранно-желтой, еще чуть подальше - такой ярко-красной, что казалось, она светится изнутри, а вокруг играли все цвета: индиго, травянисто-зеленый, небесно-голубой, оранжевый, персиковый, нежно-розовый, бирюзовый, сиреневый, рубиновый, шоколадный, охра и лазурь. Это пиршество красок простиралось до самого горизонта. Ручьи золотого и серебряного песка бежали между холмами, отделяя один цвет от другого. - Это Гоаб, - сказал Бастиан вслух, - Разноцветная Пустыня. Солнце поднималось все выше и выше, и жара становилась невыносимой. Воздух над многоцветными дюнами стал мерцать, и у Бастиана зарябило в глазах. Он уже ясно понимал, что попал в тяжелое положение. Жить в этой пустыне невозможно, и, если ему не удастся из нее выбраться, он очень скоро погибнет. Рука его невольно коснулась Амулета Девочки Королевы, висевшего у него на шее, в надежде, что он его выведет. И Бастиан храбро двинулся в путь. Он спускался и подымался по песчаным холмам, час за часом с трудом продвигаясь вперед, но ничего, кроме дюн, не видел. Менялись лишь их цвета. Его сказочная сила не могла ему тут помочь, потому что огромные пространства пустыни силой не одолеешь. Раскаленный воздух обдавал его жаром, словно адское пламя, и дышать было почти невозможно. Пот градом струился по лицу, во рту пересохло. Солнце - клубящийся огненный шар - уже давно стояло в зените и, похоже, не собиралось двигаться дальше. Этот день в пустыне был таким же долгим, как ночь в Перелине. Бастиан шел вперед, не останавливаясь. Глаза его горели, а язык совсем одеревенел. Но он не сдавался. Он отощал, тело его стало поджарым, а кровь, казалось, так загустела, что с трудом текла. И все же он упрямо шел дальше, не спеша, шаг за шагом, но и без передышек, так, как идут опытные проходцы пустыни. Он не обращал внимания на мучившую его жажду. В нем проснулась железная воля - и усталость, и все лишения были ему нипочем. Он думал о том, как легко он прежде терял мужество: начинал множество разных дел, но при первой же трудности у него опускались руки. Он всегда заботился о еде, до смешного боялся заболеть и страшился физической боли. Теперь все это в прошлом. Пересечь Разноцветную Пустыню Гоаб еще никто никогда не отважился. Да и после Бастиана никто на это не решится. И вероятно, никто никогда не узнает о его подвиге. Эта мысль сильно огорчила Бастиана, но она не могла его остановить, все говорило о том, что Пустыня Гоаб огромна и ему никогда не удастся добраться до ее края. Однако уверенность, что, несмотря на всю его выносливость, ему рано или поздно все равно придется погибнуть, не пугала его. Он примет смерть спокойно, с достоинством, как принято у охотников племени Атрейо. Но так как никто не решится отправиться в эту пустыню, то и некому будет рассказать о гибели Бастиана. Ни в Фантазии, ни в Мире людей. Просто он будет считаться пропавшим без вести. Словно бы он никогда и не был в Фантазии, никогда не шагал по Пустыне Гоаб. Пока он шел и думал об этом, ему вдруг пришла в голову одна мысль. "Фантазия вся целиком описана в той книге, которую пишет Старик с Блуждающей Горы, - думал он. - А эта книга и есть "Бесконечная История" - он читал ее на чердаке. Может быть, и то, что с ним сейчас приключилось, там тоже описано. И вполне вероятно, что когда-нибудь кто-то другой ее прочтет, - может, даже уже и сейчас читает, в эту самую минуту. Значит, есть, наверное, возможность подать этому "кому-то" знак". Песчаный холм, на котором стоял в это время Бастиан, был синим, того оттенка, что называется ультрамарином. А дюна, отделенная от него лишь узкой ложбинкой, была огненно- красной. Бастиан подошел к ней, сгреб обеими руками кучку красного песка, отнес его на синий холм и насыпал на его склоне длинную красную дорожку. Потом он пошел за новой порцией красного песка, и так ходил много раз подряд. В конце концов у него получились три гигантские буквы. Они резко выделялись на синем фоне: Б Б Б. С удовлетворением оглядел он дело рук своих. Каждый, кто читает или будет читать "Бесконечную Историю", не может не заметить эти буквы. Значит, что бы с ним ни случилось, люди узнают, где он погиб. Он сел на вершину огненно-красной дюны, чтобы немного передохнуть. Буквы, освещенные ярким солнцем пустыни, так и сияли. Еще одно воспоминание о том, каким он, Бастиан, был прежде, в Мире людей, стерлось. Он решительно забыл, что был когда-то обидчивым и ранимым, а иногда даже просто нытиком. Он гордился своей теперешней стойкостью и твердостью. Но вот у него уже возникло новое желание. - Страха, правда, у меня нет, - сказал он, по своему обыкновению, вслух, - но все-таки мне не хватает настоящего мужества. Это, конечно, очень здорово - уметь выносить лишения и преодолевать всякие трудности. Но храбрость и мужество - дело совсем другое. Вот если бы пережить настоящее приключение и проявить настоящее мужество! Встретить бы здесь какое-нибудь опасное существо - конечно, не такое отвратительное, как Играмуль, но зато еще гораздо опаснее. Самое красивое и самое опасное творение Фантазии. И вступить с ним в единоборство! Да кого тут встретишь в пустыне... Не успел Бастиан закончить фразу, как дюна под ним и вся земля вокруг заходила ходуном. Будто гром прокатился по пустыне, но так глухо, что скорее это можно было ощутить, чем услышать. Бастиан обернулся и увидел вдали, у самого горизонта... Сперва он не мог понять, что это... Там пронеслось что-то похожее на огненный мяч. С невероятной быстротой этот мяч описал широкий круг, в центре которого сидел Бастиан, а потом вдруг помчался прямо на мальчика. В раскаленном мареве, нависшем над пустыней, в котором все контуры трепетали, будто язычки пламени, это создание Фантазии было похоже на пляшущего огненного демона. Бастиан испытал такой страх, что, не успев опомниться, кубарем покатился вниз и притаился в ложбинке между красной и синей дюной, пытаясь укрыться там от бегущего к нему огненного чудовища. Но, очутившись внизу, тут же устыдился своего страха и поборол его. Он схватился рукой за ОРИН у себя на груди и почувствовал мощный прилив того великого мужества, о котором только что мечтал. И тут он снова услышал глухой гром, от которого содрогались дюны, но сейчас он раздался где-то совсем рядом. Он поднял глаза. На вершине огненно-красной дюны стоял огромный Лев. Он стоял прямо под солнцем, и могучая грива, обрамляющая львиную морду, казалась огненным венком. И грива, и вся его шерсть были не желтые, как у обычных львов, а огненно-красные, как дюна, над которой он возвышался. Лев, видимо, не заметил мальчика, застывшего между дюнами, такого крошечного по сравнению с ним. Глаза его были прикованы к красным буквам на склоне синего холма. И снова раздался его мощный громоподобный рык: - Кто это сделал? - Я, - ответил Бастиан. - А что это означает? - Мое имя, - ответил Бастиан. - Меня зовут Бастиан Бальтазар Багс. Только теперь Лев направил на него свой взгляд. Бастиан ощутил, что его окутывает пелена пламени и вот сейчас он превратится в горсточку пепла. Но это ощущение тут же прошло, и он выдержал взгляд Льва. - Я - Граограман, Владыка Разноцветной Пустыни, - сказал огромный зверь, - а еще меня называют Огненной Смертью. Они по-прежнему глядели друг на друга, и Бастиан чувствовал смертоносную силу львиного взгляда. Это был тайный поединок. Наконец Лев опустил глаза. Медленным, величественным шагом сошел он с холма. И едва ступил на синий песок, как изменилась его окраска - и грива, и шерсть его стали синими. Громадный зверь постоял мгновение перед Бастианом, глядевшим на него, как мышка на кота, и вдруг улегся у его ног, склонив голову перед мальчиком. - Господин, - сказал он, - я твой слуга и жду твоих приказаний! - Я хочу выбраться из этой пустыни, - сказал Бастиан. - Ты можешь вывести меня отсюда? - Нет, Господин, этого я сделать не в силах. - Почему? - Потому что я ношу пустыню в себе. Бастиан не понял, что хотел сказать этим Лев, и потому спросил: - А нет ли здесь кого-нибудь, кто бы меня отсюда вывел? - Да как же тут может кто-нибудь быть! - воскликнул Граограман. - Где обитаю я, никого живого быть не может. Мое присутствие превращает на много миль вокруг самых могучих и страшных жителей Фантазии в горсточку пепла. Потому-то меня и зовут Огненной Смертью и Владыкой Разноцветной Пустыни. - Ошибаешься, - возразил Бастиан. - Не все сгорают в твоих владениях. Я, например, как видишь, выдерживаю твой взгляд. - Потому что на тебе Блеск, Господин. ОРИН защищает тебя даже от меня, самого смертоносного создания Фантазии. - Ты утверждаешь, что, не будь на мне Амулета, я превратился бы в горстку пепла? - Да, это так. Это обязательно случилось бы, даже если бы я сам захотел тебя спасти. Ведь ты первый и единственный, кто со мной когда-либо говорил. Бастиан дотронулся рукой до Знака. - Спасибо, Лунита, - тихо проговорил он. Лев снова встал и поглядел сверху вниз на Бастиана. - Мне кажется, Господин, нам есть о чем поговорить. Быть может, я могу поведать тебе тайны, которых ты не знаешь. А ты, возможно, сумеешь разгадать загадку моего существования, которая от меня сокрыта. Бастиан кивнул: - Только мне хотелось бы, если это возможно, сперва попить. Я умираю от жажды. - Твой слуга слушает и повинуется, - ответил Граограман. - Не пожелаешь ли сесть ко мне на спину? Я доставлю тебя в мой дворец. Там ты найдешь все, что тебе надо. Бастиан вскочил на спину Льва и ухватился обеими руками за его гриву - пряди ее трепетали, как языки пламени. - Крепче держись. Господин, я резвый бегун, - сказал Лев, повернув к нему голову. - И еще одна просьба: обещай мне, что, пока ты будешь в моих владениях или просто рядом со мной, ты ни по какой причине ни на секунду не снимешь с шеи защищающий тебя Знак Власти. - Обещаю, - сказал Бастиан. И Лев побежал. Сперва медленно - его движения были исполнены достоинства, - потом все быстрее и быстрее. С изумлением наблюдал Бастиан, как на каждом песчаном холме Лев меняет окраску, принимая цвет песка. Но вот Граограман перешел на огромные прыжки, он перелетал с дюны на дюну, едва касаясь вершин могучими лапами. Окраска его менялась все быстрее и быстрее, и у Бастиана зарябило в глазах - он видел все цвета сразу, словно громадное животное было переливающимся всеми красками опалом. Бастиану пришлось зажмуриться. Раскаленный ветер свистел у него в ушах и трепал развевающийся за спиной плащ. Он чувствовал, как напрягаются могучие мышцы Льва, вдыхал резкий, будоражащий запах его гривы. У него вырвался пронзительный ликующий крик, похожий на клекот хищной птицы, и Граограман ответил ему рыком, от которого сотряслась пустыня. В этот миг они слились в одно существо, как ни велика была разница между ними. Бастиан был в каком-то опьянении и очнулся только тогда, когда Граограман сказал ему: - Мы прибыли. Господин. Не соблаговолишь ли сойти? Бастиан спрыгнул на песок. Перед ним возвышалась черная скалистая гора, вся в расщелинах. А может быть, это были развалины какого-то строения? Вокруг валялись камни, наполовину засыпанные цветным песком, похожие на обломки обвалившихся арок, стен, колонн, террас, все в глубоких трещинах и так выветрены, словно песчаные бури с древнейших времен шлифовали их края и выступы. - Это, Господин, мой дворец и моя гробница, - сказал Бастиану Лев. - Входи, добро пожаловать, ведь ты первый и единственный гость Граограмана. Солнце уже потеряло свою палящую силу и стояло большим бледно-желтым шаром над горизонтом. Видно, их путешествие по пустыне длилось куда дольше, чем показалось Бастиану. Остатки колонн или обломки скал - Бастиан так и не понял, что это - отбрасывали длинные тени. Вечерело. Бастиан пошел вслед за Львом через темный проход, ведущий во внутренние покои дворца Граограмана. Ему показалось, что поступь Льва изменилась, стала усталой, тяжелой. Проход этот привел их к каким-то лестницам. Они спускались и подымались и, наконец, оказались перед большой дверью со створками из черного камня. Когда Граограман подошел к ней вплотную, она отворилась, а после того, как прошел и Бастиан, сама за ними закрылась. Они вошли в просторный зал, а вернее сказать, в пещеру, освещенную множеством светильников. Свет их был подобен игре цветовых пятен на шкуре Граограмана. Пол, выложенный цветными каменными плитами, в середине зала подымался ступенями к круглому постаменту, на котором возвышалась черная каменная глыба. Граограман медленно поднял глаза на Бастиана - они, казалось, погасли. - Мой час пробил, Господин, - сказал он, и голос его звучал хрипло, - у нас нет времени для разговоров. Но не тревожься, жди наступления дня. То, что всегда свершается, свершится и сегодня. И может быть, ты сумеешь мне объяснить, почему это так. Он повернул голову в сторону маленькой двери на другом конце пещеры. - Иди туда. Господин, там все для тебя приготовлено с незапамятных времен. Бастиан подошел к двери, но, прежде чем ее открыть, еще раз обернулся. Граограман улегся на черной глыбе, и теперь он сам был таким же черным, как этот осколок скалы. Он снова заговорил, но его громыхающий голос стал теперь едва уловимым шепотом: - Господин, ты можешь услышать звук, который тебя испугает. Но пусть тебя это не беспокоит! Пока на тебе Знак Власти, с тобой ничего не случится! Бастиан кивнул и переступил через порог. Он попал в великолепно убранное помещение. Пол был устлан роскошными узорными коврами, ткаными золотом. Стройные колонны, поддерживающие свод, отражали тысячами бликов разноцветный, как и в пещере, свет ламп. В углу стоял широкий диван с мягкими одеялами и множеством разноцветных подушек, а над ним был натянут полог голубого шелка. В другом углу в каменном полу был выдолблен бассейн. Над золотой светящейся жидкостью подымался пар. На низком столике стояли миски и пиалы с едой, графин с рубиново-красным напитком и золотой кубок. Бастиан уселся по-турецки на ковре у столика и стал все пробовать. Напиток был терпким, крепким и чудесным образом утолял жажду. Что он ел, он не мог бы сказать: то ли это были пирожки, то ли крупные стручки, то ли диковинные орехи. Были там плоды, по виду похожие на тыкву или дыню, но вкус у них оказался совсем другой - острый и пряный. Все это возбуждало аппетит и было на редкость вкусно. Бастиан ел, пока не насытился. Потом он разделся, но Знака Власти не снял, лег в бассейн и долго плескался в светящейся воде, плавал, нырял, фыркал, как морж. Взгляд его упал на бутылочки странной формы, стоявшие на краю бассейна, и он решил, что это эссенции для купания. Недолго думая он плеснул понемногу из каждой в бассейн - кое-где вспыхнули зеленые, красные и желтые язычки пламени, они пробежали, шипя, по всей поверхности воды, к своду поднялся легкий дымок, запахло смолой и горьковатыми травами. Бастиан вылез из бассейна, вытерся белой простыней - она лежала наготове - и оделся. Вдруг ему показалось, что свет в светильниках стал менее ярким. И тут он услышал звук, от которого у него по спине побежали мурашки: скрежет и треск - словно большая скала разламывается льдом - перешли в душераздирающий стон, но вскоре и он стал стихать. Бастиан вслушивался в этот звук с замиранием сердца. Но он помнил слова Граограмана о том, что, пока у него на шее Знак, ему ничто не угрожает. Звук заглох и больше не повторился. Однако воцарившаяся тишина была едва ли не страшнее. Необходимо узнать, что случилось! Он открыл дверцу и заглянул в огромную пещеру. Сперва он не заметил здесь никаких изменений, только свет висячих ламп стал гораздо более тусклым и пульсировал, словно замедляющиеся удары сердца. Лев сидел все в той же позе на каменной глыбе и, казалось, смотрел на Бастиана. - Граограман! - тихо окликнул его Бастиан. - Что здесь происходит? Что это был за звук? Это ты?.. Лев не ответил и не шевельнулся, но, пока Бастиан к нему шел, следил за ним глазами. Бастиан нерешительно протянул руку, чтобы погладить гриву Льва, но едва ее коснулся, в ужасе отпрянул. Грива была ледяная и твердая, как черная скала. И морда Граограмана, и его лапы были на ощупь такими же. Бастиан не знал, что ему делать. Он увидел, что черные каменные створки большой двери медленно растворились. Только когда он поднялся по лестнице и оказался в длинном темном проходе, он вдруг задал себе вопрос: а зачем он выходит из пещеры? Что ему там делать? Ведь в пустыне нет никого, кто мог бы спасти Граограмана. Но пустыни там уже не было. В ночной тьме повсюду что-то поблескивало. Великое множество крохотных ростков прорастало из песчинок, которые были уже не песчинками, а опять стали семенами. Перелин, Ночной Лес, снова начал расти! Бастиана вдруг осенило, что с этим каким-то образом связано окаменение Граограмана. Он вернулся в пещеру. Пламя в светильниках вздрагивало, готовое вот-вот погаснуть. Он подошел ко Льву, обхватил руками его могучую шею и уткнулся лицом в его морду. Теперь и глаза Льва были черными и твердыми, как скала. Граограман окаменел. Огонь в лампах вспыхнул в последний раз и погас. В пещере стало темно, как в склепе. Бастиан горько заплакал, и каменная морда Льва стала мокрой от его слез. Потом мальчик свернулся калачиком между огромными лапами Льва и заснул. XV. Граограман, Огненная Смерть - Ты так провел всю ночь, мой Господин? - раздался громыхающий голос Льва. Бастиан очнулся и протер глаза. Он сидел между лапами Льва. Лев наклонил к нему морду, в глазах его было изумление. - А я... я думал, - запинаясь, пробормотал Бастиан, - я думал, ты окаменел. - Так оно и было, - сказал Лев. - Я умираю, как только спускается ночь, и каждое утро снова пробуждаюсь к жизни. - Я думал, это навсегда. - Это всякий раз навсегда, - загадочно ответил Граограман. Он встал, потянулся и принялся бегать по пещере взад и вперед, как это делают львы. Его огненная шерсть все ярче сверкала, отражаясь разноцветными бликами на плитах. Вдруг он остановил свой бег и поглядел на мальчика. - Ты плакал из-за меня? Бастиан молча кивнул. - Тогда ты не только единственный, кто спал между лапами Огненной Смерти, - сказал Лев, - но и единственный, кто когда-либо оплакивал его смерть. Бастиан взглянул на Льва - тот уже снова бегал взад и вперед - и тихо спросил: - Ты всегда один? Лев опять остановился, но на этот раз он не посмотрел на Бастиана. Он даже отвернулся от него и повторил громыхающим голосом: - Один... Слово это эхом отозвалось в пещере. - Мое владение - пустыня, и она мое творение. Куда бы я ни направился, все вокруг меня превращается в пустыню. Я несу ее в себе. Я сам из смертоносного огня. Что же еще может быть моим уделом, как не одиночество? Бастиан сокрушенно молчал. - Скажи... мой Господин, - продолжал Лев, подойдя к мальчику и глядя ему в лицо своими пылающими глазами, - не можешь ли ты мне объяснить, раз на тебе Знак Девочки Королевы, почему я должен умирать, как только наступает ночь? - Чтобы в Разноцветной Пустыне мог вырасти Ночной Лес Перелин, - ответил Бастиан. - Перелин? - повторил Лев. - А что это? И тогда Бастиан стал рассказывать ему о чудесах джунглей из живого света. Граограман, не двигаясь, удивленно слушал, а мальчик все описывал разнообразие и великолепие мерцающих и фосфоресцирующих растений, их непрерывный беззвучный рост, их сказочную красоту и невиданные размеры. Он захлебывался от восторга, а глаза Граограмана разгорались все ярче. - И это чудо происходит только в те часы, когда ты окаменел. Но Перелин поглотил бы все и задушил бы сам себя, не будь ему суждено всякий раз погибать и превращаться в прах, как только ты пробуждаешься. Перелин и ты, Граограман, неразрывно связаны друг с другом, вы - одно целое. Граограман долго молчал. - Господин, - сказал он наконец, - теперь я вижу, что моя смерть рождает жизнь, а моя жизнь - смерть. И то и другое хорошо. Теперь я понимаю смысл своего существования. Я благодарю тебя. Медленно и торжественно прошел он в самый темный угол пещеры. Что он там делал, Бастиан не видел, но до него донесся звон металла. Граограман вернулся, неся что-то в зубах. Он подошел к Бастиану и, низко склонив голову, положил свою ношу к его ногам. Это был меч. Однако выглядел он довольно неказисто. Железные ножны, в которых он лежал, заржавели, а рукоятка напоминала эфес игрушечной сабли, вырезанный из завалявшегося бруска. - Ты можешь дать ему имя? - спросил Граограман. Бастиан задумчиво разглядывал меч. - Зиканда! - сказал он. И в то же мгновение меч сам выскочил из ножен и прыгнул ему в руку. Он сверкал так ослепительно, что Бастиан едва мог на него глядеть. Заточенный с двух сторон клинок был легким, как перышко. - Этот меч, - сказал Граограман, - изначально предназначался тебе, ибо только тот может без риска до него дотронуться, кто скакал на мне верхом и отведал моего огня: ел и пил у меня и выкупался в нем, как ты. Но он принадлежит тебе только потому, что ты смог верно назвать его имя. - Зиканда! - прошептал Бастиан и, описывая в воздухе круги мечом, с восторгом глядел на его сверкание. - Это волшебный меч, правда? - Нет такого вещества в Фантазии, - отвечал Граограман, - которого он бы не разрубил, будь то даже сталь или скала. Но ты не должен творить над ним насилия. Что бы тебе ни грозило, ты можешь им пользоваться, только если он сам прыгнет тебе в руку, как сегодня. Если же ты вздумаешь вытащить его из ножен по собственному желанию, ты принесешь и себе, и Фантазии большую беду. Никогда не забывай об этом. - Не забуду, - пообещал Бастиан. Меч вернулся в ножны и теперь опять выглядел невзрачным и старым. Бастиан опоясался ремнем, висевшим на ножнах. - А теперь, мой Господин, - продолжал Граограман, - давай, если тебе охота, вместе носиться по пустыне. Забирайся ко мне на спину! Мне надо на волю! Бастиан вскочил на Льва, и Лев выбежал из пещеры. Солнце вставало над горизонтом. Ночной Лес давно уже снова превратился в цветной песок. Словно раскаленный ураган, словно танцующее пламя, взвились они над дюной. Бастиану казалось, что он летит верхом на пылающей комете сквозь свет и все цвета радуги. И снова он впал в какое-то опьянение. В полдень Граограман вдруг остановился. - Вот это место, мой Господин, где мы вчера с тобой повстречались. Бастиан был еще оглушен дикой скачкой. Он огляделся, но не нашел ни ярко-синей, ни огненно-красной дюны. От его букв здесь и следа не осталось. Дюны были оливково-зеленого и розового цвета. - Тут все совсем другое, - сказал он. - Да, мой Господин, - ответил Лев, - каждый день - все другое. До сих пор я не знал почему. Но теперь, когда ты мне рассказал, что Перелин растет из песка, я и это понял. - А как ты узнал, что тут наше вчерашнее место? - Я это чувствую, как чувствуют части своего тела. Пустыня - это я. Бастиан спрыгнул со спины Граограмана и лег на оливковую вершину. Лев улегся с ним рядом. Он был уже оливкового цвета. Бастиан задумчиво глядел вдаль на линию горизонта, опершись подбородком на руку. - Можно задать тебе вопрос, Граограман? - спросил он после долгого молчания. - Твой слуга слушает, - ответил Лев. - Ты правда всегда здесь был? - Всегда, - подтвердил Граограман. - И Пустыня Гоаб тоже была всегда? - Да, и Пустыня Гоаб тоже. Почему ты спрашиваешь? Бастиан снова задумался. - Я не понимаю, - признался он наконец. - Я готов был поклясться, что она возникла лишь вчера утром. - Почему ты так думаешь, мой Господин? И тогда Бастиан рассказал ему все, что приключилось с ним с той минуты, как он встретился с Лунитой. - Все это так удивительно, - заключил он свой рассказ. - Стоит мне чего-нибудь пожелать, и мое желание тут же сбывается - происходит как бы смена декораций. Поверь, я это не выдумываю. Я просто не смог бы. У меня никогда не хватило бы воображения на такие разные растения Ночного Перелина. И на оттенки цветов в Пустыне Гоаб. Или вот на тебя! Все это куда великолепней и куда всамделишней, чем я мог бы себе представить. Но все-все появляется только после того, как у меня возникает какое-нибудь желание. - Это потому, что на тебе ОРИН, Блеск, - сказал Лев. - Нет, я другого не понимаю, - попытался объяснить Бастиан. - Это все появляется, когда у меня возникнет такое желание? Или оно уже было прежде, а я это лишь угадал? - И то и другое вместе, - ответил Граограман. - Да как же это возможно?! - нетерпеливо воскликнул Бастиан. - Ты бродишь по Пустыне Гоаб невесть с каких пор. Покои в твоем дворце всегда ожидали меня. Меч Зиканда был предназначен мне с незапамятных времен - ты сам это сказал! - Так оно и есть, мой Господин. - Но я-то, я ведь попал в Фантазию только вчера ночью! Значит, все это не возникло, лишь с тех пор как я здесь? - Мой Господин, - спокойно ответил Лев, - разве ты не знаешь, что Фантазия - это Мир историй. История может быть новой, но при этом рассказывать о древних временах. Прошлое возникает вместе с ней. - Тогда, выходит, и Перелин существовал всегда, - растерянно проговорил Бастиан. - С той минуты, как ты дал ему имя, Господин, он существовал всегда, - объяснил Граограман. - Не хочешь ли ты сказать, что это я его создал? Лев помолчал, прежде чем ответить: - Это может сказать тебе только Девочка Королева. Ты все получил от нее. Лев поднялся. - Пора возвращаться в мой дворец. Солнце клонится к закату, а путь далек. Вечер Бастиан опять провел у Граограмана. Тот снова улегся на черной каменной глыбе. Они мало разговаривали друг с другом. Бастиан принес еду и питье из своей спальни, где низенький столик снова, как по волшебству, оказался накрытым. Он ел, сидя на ступеньках под каменной глыбой. Когда свет ламп стал тускнеть и пульсировать, как угасающее биение сердца, Бастиан встал и молча обнял Льва за шею. Грива его была уже твердой и походила на застывшую лаву. И снова раздался тот ужасающий, леденящий душу звук, но Бастиан уже не испытал страха. И слезы выступили у него на глазах только от печали, что страдания Граограмана неизбывны. Поздно ночью Бастиан выбрался из пещеры и долго глядел на бесшумный рост светящихся растений Ночного Леса. Потом вернулся назад и лег спать между лапами окаменевшего Льва. Много дней и много ночей гостил он у Огненной Смерти, и они стали друзьями. Часами играли они в пустыне в дикие игры. Бастиан прятался в ложбинках между дюнами, но Граограман всегда его находил. Они бегали наперегонки, но Лев, конечно, бежал в тысячу раз быстрее мальчика. Они даже боролись забавы ради, опрокидывали друг друга, и тут Бастиан не уступал Льву. И хотя это была, разумеется, только игра, Граограману приходилось напрягать все силы, чтобы не уступить мальчику. Ни один из них не мог победить другого. Как-то раз, после того как они долго так забавлялись, Бастиан сел, чтобы перевести дух, и спросил: - А могу я навсегда остаться с тобой? Лев покачал мохнатой головой. - Нет, мой Господин. - Почему? - Здесь только жизнь и смерть, Перелин и Гоаб, здесь нет хода истории. Тебе нельзя здесь оставаться. Ты должен прожить свою Историю. - Но я ведь все равно не могу отсюда выбраться, - сказал Бастиан. - Пустыня слишком велика - из нее невозможно выйти. И ты не можешь меня вывести, потому что несешь ее в себе. - Дорогу в Фантазии ты можешь найти только благодаря своим желаниям, - сказал Граограман. - И идти ты можешь только от одного желания к другому. Все, чего ты не желаешь, для тебя недостижимо. Слова "близко" и "далеко" имеют здесь лишь это значение. Ты должен стремиться куда-то попасть. Вести тебя могут только твои желания. - Но у меня нет желания уйти от тебя, - ответил Бастиан. - Придется тебе найти твое следующее желание, - сказал Граограман почти строго. - Но даже если оно у меня возникнет, как я смогу отсюда уйти? - спросил Бастиан. - Послушай, мой Господин, - тихо сказал Граограман, - в Фантазии есть такое место, из которого можно попасть куда угодно и в которое можно прийти отовсюду. Называется оно Храм Тысячи Дверей. Никто никогда не видел, как выглядит он снаружи, потому что у него нет внешнего вида. А внутри его находится Сад Обманных Ходов с множеством дверей. Кто хочет узнать, что это такое, должен отважиться в него войти. - Как это возможно, если к нему нельзя подойти снаружи? - Любая дверь, - продолжал Лев, - любая дверь в Фантазии, даже самая обыкновенная, кухонная или амбарная, да чего там, дверца шкафа может в какое-то мгновение оказаться входной дверью в Храм Тысячи Дверей. А пройдет этот миг, и она снова станет тем, чем была, - самой обыкновенной дверью. Поэтому никто не может пройти во второй раз через ту же самую дверь. И ни одна из этих тысячи дверей не ведет назад, туда, откуда ты пришел. Возврата нет. - Но, оказавшись там, в храме, выйти-то из него как-нибудь можно? - Да, - ответил Лев, - хотя не так просто, как из обычного здания. Через Сад Обманных Ходов с тысячью дверей ты можешь пройти, только если у тебя есть настоящее желание. Тот, у кого нет желаний, будет там блуждать, пока не поймет, чего же он на самом деле желает. Иногда это длится очень долго. - А как найти ту входную дверь? - Надо этого пожелать. Бастиан долго думал, прежде чем сказал: - Странно, что нельзя желать просто так, что захочешь. Откуда они берутся, наши желания? И вообще, что это такое - желание? Граограман пристально посмотрел на мальчика, но ничего не ответил. Несколько дней спустя у них снова произошел очень важный разговор. Бастиан показал Льву надпись на обратной стороне Знака Власти. - Какой в нее вложен смысл? - спросил он. - ДЕЛАЙ ЧТО ХОЧЕШЬ - это ведь значит, что я могу делать все, что мне вздумается, верно? Морда Граограмана стала вдруг невероятно серьезной, и глаза его вспыхнули. - Нет, - сказал он громыхающим голосом, - это значит, что ты должен следовать своему Истинному Желанию, только ему одному. А это труднее всего на свете. - Моему Истинному Желанию? - переспросил Бастиан. - Как это понять? - Это твоя глубокая тайна, которая от тебя скрыта. - Как же мне ее узнать? - Для этого надо идти дорогой желаний, от одного к другому, до самого последнего. Она и приведет тебя к твоему Истинному Желанию. - Мне это, по правде сказать, не кажется таким уж трудным, - заметил Бастиан. - Из всех дорог эта самая опасная, - сказал Лев. - Почему? - спросил Бастиан. - Я ее не боюсь. - Тут не в том дело, - прогромыхал Лев. - Дорога эта требует высокой правдивости и внимания, потому что нет другой дороги, где так легко заблудиться, как на этой. - Потому что желания не всегда бывают хорошими, да? - допытывался Бастиан. Лев бил хвостом по песку, на котором лежал. Он поднял уши, наморщил нос, и из глаз его посыпались искры. Бастиан невольно весь сжался, когда Граограман прорычал голосом, от которого задрожали дюны: - Откуда тебе знать, что такое Желание! Откуда тебе знать, что хорошо и что плохо! Потом Бастиан много думал о том, что сказал ему Лев. Но некоторые вещи нельзя понять, сколько бы ты о них ни думал, - их постигаешь на собственном опыте. Поэтому лишь гораздо позже, пережив еще много разных приключений, Бастиан вспомнил слова Граограмана и начал их понимать. А сейчас Бастиан почувствовал, что он снова как-то изменился. Ко всем новым качествам, которые он приобрел после встречи с Лунитой, прибавилось еще и мужество. И, как всякий раз, за это у него было что-то отобрано: память о его прежней боязливости. И так как теперь его уже больше ничто не страшило, у него понемногу стало созревать новое желание. Он не хотел больше быть один. Ведь с Огненной Смертью он был почти все равно что один. Он хотел проявить свои возможности на глазах у других, хотел, чтобы им восхищались, он жаждал славы. И однажды ночью, когда он вновь наблюдал, как растет и растет Перелин, он вдруг почувствовал, что это в последний раз, что пришла пора проститься с красотой светящегося Ночного Леса. Внутренний голос звал его в путь. Он бросил последний взгляд на это великолепие, сияющее самыми немыслимыми красками, и спустился в пещеру-усыпальницу Граограмана. Он не мог бы сказать, чего он ждет, но знал, что ложиться спать ему в эту ночь нельзя. Он задремал сидя, но вдруг очнулся, словно кто-то его окликнул. Дверца, ведущая в его спальню, приоткрылась. Длинная полоса красноватого света, падающего из дверной щели, пересекла темную пещеру. Бастиан встал. Не превратила