Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. - А.Чапковский.
   Авт.сб. "Последний магнат. Рассказы. Эссе". М, "Правда", 1990.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 17 July 2001
   -----------------------------------------------------------------------



   1

   Дональд понимал, что шансов у него мало, но настроение было подходящее,
сил полно, делать все равно  нечего,  а  вся  докучливая  работа  осталась
позади. Сейчас он вознаградит себя. Если удастся.
   Самолет приземлился,  Дональд  ступил  на  землю,  летняя  ночь  прерий
поглотила его, и  он  пошел  к  глинобитному  домику  на  краю  аэропорта,
выстроенному в духе старых железнодорожных вокзалов. Он не знал, жива  она
или нет, по-прежнему ли в этом городе и какую носит фамилию. Он волновался
все сильнее, когда листал  телефонную  книгу,  отыскивая  номер  ее  отца,
который за эти двадцать лет вполне мог умереть.
   Нет. Судья Хармон Холмс - Хиллсайд, 3194.
   Он попросил позвать мисс Нэнси Холмс. Женский  чуть  насмешливый  голос
ответил:
   - Нэнси теперь миссис Уолтер Гиффорд. А кто ее спрашивает?
   Но Дональд повесил трубку. Он выяснил, что хотел, а времени у него было
всего три часа. Он не помнил никакого Уолтера Гиффорда -  и  когда  листал
телефонную  книгу,  снова  встревожился.  Она  ведь  могла,  выйдя  замуж,
переехать в другой город.
   Нет. Уолтер Гиффорд - Хиллсайд, 1191. Он облегченно вздохнул.
   - Я слушаю!
   - Здравствуйте. Можно попросить миссис Гиффорд? Это говорит  ее  старый
знакомый.
   - Я вас слушаю.
   Он сразу  узнал  -  или  это  только  почудилась  ему?  -  своеобразное
очарование ее голоса.
   - Это говорит Дональд Плант. Мы с вами виделись в последний раз,  когда
мне было двенадцать лет.
   - Да? - с вежливым удивлением спросила она; но он так и не понял,  рада
ли она и узнала ли его.
   - Дональд! - повторила она. Теперь в ее голосе слышалось нечто большее,
чем просто попытка вспомнить. - ...Когда ты возвратился? - Потом теплее: -
Где ты?
   - На аэродроме. Через несколько часов улетаю.
   - Так приезжай.
   - А не поздновато ли?
   - Господи, нет, конечно! - воскликнула она. - Я сижу  дома  одна,  тяну
виски с содовой. Скажи шоферу...
   По дороге Дональд  перебирал  в  памяти  их  разговор.  Его  слова  "на
аэродроме" доказывали, что он по-прежнему  богат  и  респектабелен.  Нэнси
одна - и это могло означать, что она теперь не очень привлекательная особа
и у нее нет друзей. Муж, возможно, в отъезде или уже спит. И  может  быть,
оттого, что мысленно он всегда видел ее десятилетней девочкой,  упоминание
о виски покоробило его. Но он тут же с улыбкой подумал, что  ведь  ей  уже
около тридцати.
   Дорога  свернула  к  дому,  и  в  дверях  освещенной  комнаты  возникла
прелестная темноволосая женщина со стаканом  в  руке.  Он  наконец  воочию
увидел ее, вздрогнул и, выходя из такси, спросил:
   - Миссис Гиффорд?
   Она включила свет над подъездом и не отрываясь глядела на  него  широко
открытыми, испытующими глазами. Потом сквозь недоумение проступила улыбка.
   - Дональд, это и правда ты! Как мы все меняемся. Вот это встреча!
   Они  вошли,  перебрасываясь  ничего  не  значащими  фразами,  повторяя:
"Сколько лет, сколько зим", - и у Дональда екнуло сердце. Отчасти  оттого,
что ему представилась их последняя  встреча,  -  когда  она,  задрав  нос,
проехала мимо на велосипеде, - а отчасти из страха, что говорить будет  не
о чем. Как на сборе  бывших  однокашников:  чувствуешь,  что  прошлого  не
вернуть, и изб всех сил скрываешь это в суете шумного веселья. Он с ужасом
понял, что эта встреча может оказаться тягостной и пустой. И очертя голову
начал:
   - Ты всегда была хорошенькая. Но  я  не  ожидал,  что  ты  стала  такая
красавица.
   Это подействовало. Он вовремя сообразил,  что  к  чему,  сделал  смелый
комплимент, и из скучающих друзей детства они превратились в  малознакомых
людей, которые нравятся друг другу.
   - Хочешь виски? - спросила она. - Нет? Не подумай, ради бога, что я пью
втихомолку, просто сегодня меня заела хандра.  Я  ждала  мужа,  а  он  дал
телеграмму, что задерживается на два дня. Он очень милый, Дональд, и очень
красивый. Вроде тебя, и волосы такие же, - она запнулась, -  по-моему,  он
увлекся кем-то в Нью-Йорке, не знаю...
   - Глядя на тебя, этому не поверишь, - сказал он. - Я  был  женат  шесть
лет и, было время, точно так же мучил себя. Но в один прекрасный день  раз
и навсегда покончил с ревностью. Когда моя жена умерла, я понял,  что  это
было правильно. Теперь  в  памяти  осталось  только  хорошее  -  ничто  не
испорчено, не запачкано, не за что корить себя.
   Она внимательно смотрела на него, участливо слушала.
   - Сочувствую, - сказала она. И, выждав сколько положено, продолжала:  -
Ты очень изменился. Ну-ка, повернись. Я  помню,  отец  говорил:  "У  этого
парня есть голова на плечах".
   - И ты не поверила?
   - Нет, я задумалась. До тех пор я считала, что у всех  есть  голова  на
плечах. Мне это запомнилось.
   - А что еще тебе запомнилось? - спросил он улыбаясь.
   Нэнси вдруг встала и быстро отошла на несколько шагов.
   - Ну, это уже нечестно! - с упреком сказала она.  -  Наверное,  я  была
испорченной девчонкой.
   - Вот уж нет, - твердо сказал он. - Знаешь, пожалуй, я все-таки выпью.
   Нэнси наливала виски с содовой, все еще отвернувшись, и он сказал:
   - Ты что думаешь, другие девчонки никогда не целуются?
   - А ты о чем-нибудь другом можешь говорить? - спросила она. Но  тотчас,
смягчившись, добавила: - А чего, там! Все равно было хорошо. Как  в  песне
поется.
   - А помнишь, как катались на санях?
   - Еще бы! А пикник у этой, у Труди Джеймс? И еще в Фронтенаке  в  то...
ну, в общем, летом.
   Сани он помнил лучше всего - как он целовал ее холодные щеки на  соломе
в углу саней, а она смеялась, запрокинув голову к белым, холодным звездам.
Другая парочка сидела к ним спиной, и он целовал ее тонкую шею и  уши,  но
ни разу - губы.
   - И еще вечеринка у Маков, где играли в почту, а я не пошел, потому что
болел свинкой, - сказал он.
   - Я не помню.
   - Ну как же, ты была там.  И  тебя  целовали,  а  я  с  ума  сходил  от
ревности... С тех пор я никогда так не ревновал.
   - Странно, не помню. Может быть, я старалась забыть.
   - Но почему? - удивился он. - Мы были  совсем  невинные  дети.  Знаешь,
Нэнси, когда я рассказывал жене о своем детстве, я всякий раз говорил  ей,
что любил тебя почти так же, как ее. Но, наверное, не  почти,  а  так  же.
Когда мы отсюда уехали, ты у меня застряла в сердце, как заноза.
   - Тебя это так... так глубоко задело?
   - Еще бы! Я... - Он вдруг сообразил, что они стоят в двух шагах друг от
друга и он говорит так, словно и сейчас влюблен в нее, а  она  смотрит  на
него - и ее губа полураскрыты, а глаза затуманены.
   - Говори, - сказала она. -  Стыдно  признаться,  но  мне  приятно  тебя
слушать. Я не знала, что ты тогда так страдал. Мне казалось, что  страдала
только я.
   - Ты! - вскричал он. - Неужели ты не помнишь, как  бросила  меня  возле
аптеки. - Он рассмеялся. - И еще показала мне язык!
   - Совершенно не помню. Мне казалось, что это ты бросил меня. - Ее  рука
легко, словно в утешение, опустилась на его руку. - У меня наверху  альбом
с фотографиями, я его не открывала целую вечность. Пойду разыщу.
   Минут на пять Дональд остался один и думал, как  безнадежно  по-разному
люди помнят одно и то же событие  и  еще,  что  взрослая  Нэнси  столь  же
пугающе влечет его к себе, как влекла девочкой. За полчаса у него  в  душе
появилось чувство, которого он не испытывал с тех пор, как умерла жена,  и
не надеялся, что еще испытает когда-нибудь.
   Сидя рядом на кушетке, они открыли альбом. Нэнси поглядывала на него  и
счастливо улыбалась.
   - Это все-таки так приятно, - сказала она. - Так приятно, что ты  такой
милый и так красиво вспоминаешь обо мне. Знаешь  что?..  Знала  бы  я  это
тогда! Когда ты уехал, я ненавидела тебя!
   - Как жаль, - мягко сказал он.
   - Теперь - нет, - успокоила она его  и  добавила  внезапно:  -  Поцелуй
меня, и давай помиримся... Вот  так  верная  я  жена,  нечего  сказать,  -
заметила она через минуту. - А ведь я, как вышла  замуж,  целовалась  раза
два, не больше.
   Он был взволнован, но еще больше смущен. Кого он  целовал?  Нэнси?  Или
только память о ней? Или эту  милую  робкую  незнакомку,  которая  тут  же
отвернулась от него и перевернула страницу альбома?
   - Погоди, - сказал он. - Я не успеваю разглядеть фотографии.
   - Больше не надо. Я и сама не каменная.
   Дональд произнес одну из тех  банальностей,  которые  могут  значить  и
очень много, и ничего.
   - Правда, ужасно будет, если мы влюбимся друг в друга снова?
   - Перестань! - Она рассмеялась, часто дыша.  -  Все  прошло.  Это  была
минута. Минута, которую мне надо забыть.
   - Не рассказывай мужу.
   - Отчего же? Я рассказываю ему все.
   - Ему будет неприятно. Никогда такое не рассказывай мужчине.
   - Хорошо, не буду.
   - Поцелуй меня еще, - вырвалось у него, но Нэнси перевернула страницу и
радостно показывала ему фотографию.
   - Вот ты, - воскликнула она. - Смотри!
   Он поглядел. Маленький мальчик в коротких штанишках стоит на  пристани,
позади него видна парусная лодка.
   - Я помню тот день, когда тебя снимали. - Она с торжеством рассмеялась.
- Снимала Китти, а я потом стащила у нее карточку.
   Первую минуту Дональд не узнавал себя на фотографии, потом  пригляделся
и окончательно убедился, что это не он.
   - Это не я, - сказал он.
   - Нет, ты. Мы ездили в Фронтенак, вспомни, в то самое лето, когда мы...
ну, когда мы лазили в пещеру.
   - Какую пещеру? Я был в Фронтенаке всего три  дня.  -  Он  склонился  к
слегка пожелтевшей фотографии. - Нет, это не я.  Это  Дональд  Бауэрс.  Мы
были немного похожи.
   Теперь она глядела на него во  все  глаза,  откинувшись  назад,  как-то
сразу отдалившись.
   - Но ты и есть Дональд Бауэрс!  -  воскликнула  она.  Ее  голос  звучал
громче. - Хотя нет. Ты Дональд Плант.
   - Я так и сказал, когда звонил.
   Она вскочила, ее лицо исказилось.
   - Плант! Бауэрс! Что я, с ума сошла? Или это виски?  Я  немного  выпила
перед тем, как ты приехал. Стойка! Что я тебе наговорила?
   Он переворачивал страницу альбома,  стараясь  сохранить  невозмутимость
индейца.
   - Ничего особенного, - сказал он.  Перед  его  глазами  снова  и  снова
мелькали картины, в которых не было его:  Фронтенак  -  пещера  -  Дональд
Бауэрс. - Все-таки это ты меня бросила!
   Нэнси говорила с другого конца комнаты.
   - Никому об этом не рассказывай, - сказала она. - Пойдут слухи.
   - А рассказывать-то и не о чем, - неуверенно ответил он. И подумал:  "А
ведь она и правда была испорченная девчонка".
   Его вдруг  охватила  жгучая  бешеная  ревность  к  маленькому  Дональду
Бауэрсу - его, который навсегда покончил с  ревностью.  В  пять  шагов  он
оказался рядом с ней, и словно не было ни этих двадцати  лет,  ни  Уолтера
Гиффорда.
   - Поцелуй меня еще, Нэнси, - сказал он и встал на одно колено возле  ее
кресла, положив ей руку на плечо. Но Нэнси отпрянула.
   - Вы опоздаете на самолет.
   - Ерунда. Я могу полететь на другом. Какая разница!
   - Пожалуйста, уходите, - холодно сказала она. - И постарайтесь  понять,
каково мне сейчас.
   - Неужели вы совсем меня не помните, - вскричал он,  -  неужели  забыли
Дональда Планта!
   - Помню. Вас я тоже помню... Но все это было так давно. - У  нее  снова
стал чужой голос. - Такси вызовите по номеру Крествуд, восемьдесят  четыре
восемьдесят четыре.
   На пути в аэропорт Дональд все время покачивал головой. Он уже пришел в
себя, но не мог до конца понять,  что  произошло.  Только  когда  самолет,
взревев, устремился в черное небо и они, оторвавшись от земли, сами  стали
маленькой планетой, отрезанной от остального мира, он  подумал,  что  этот
случай чем-то напоминает их полет Пять ослепительных  минут  он  жил,  как
безумный, сразу в двух мирах. Неразделимо и  безнадежно  смешались  в  нем
двенадцатилетний мальчик и тридцатидвухлетний мужчина.
   А еще он многое потерял за эти часы между рейсами, но  вторую  половину
жизни человек постоянно что-то теряет, а потому, вероятно, это было не так
уж важно.

   1941

Last-modified: Tue, 17 Jul 2001 16:33:35 GMT
Оцените этот текст: