ввел это отец. И он же первый снабдил непрозрачными снаружи стеклами большие, доходящие до пола, окна; слышала я также про потайной люк в полу, про каменный мешок внизу, куда будто бы проваливаются неприятные посетители, - но это, по-моему, выдумки. На видном месте у отца висел масляный портрет Уилла Роджерса - для того, наверно, чтобы внушать мысль о близком духовном родстве отца с этим "голливудским св. Франциском". Висели также надписанная фотография Минны Дэвис, умершей три года назад жены Стара, снимки других знаменитостей нашей студии, пастельные портреты мой и мамин. В этот вечер окна были раскрыты, в одном окне беспомощно застряла крупная, розово-золотая, окруженная дымкой луна. В глубине комнаты, за большим круглым столом, сидели отец, Жак Ла Борвиц и Розмэри Шмил. Как выглядел отец? Я не смогла бы сказать, если бы не тот раз в Нью-Йорке, когда я неожиданно увидела перед собой немолодого грузного мужчину, как бы слегка стыдящегося собственной персоны, и подумала: "Да проходи ты, не задерживайся", - в вдруг узнала отца. Меня огорошило это мое впечатление: ведь отец умел быть обаятельно-внушительным, у него была ирландская улыбка и волевой подбородок. Что же до Жака Ла Борвица, то его я не стану описывать - избавлю вас. Скажу лишь, что он был помощник продюсера - нечто вроде надсмотрщика над съемочными группами. Где это Стар откапывал такие умственные трупы (или ему их навязывали?) и, главное, как он ухитрялся получать от них пользу, - всегда меня озадачивало и поражало, да и каждого новоприбывшего с Востока поражало, кто на них наталкивался. У Жака Ла Борвица, несомненно, были свои достоинства, но есть они и у мельчайших одноклеточных, и у любого пса, рыщущего в поисках суки и мосла. Жак Ла... - о мой бог! По выражению лиц я тут же поняла, что темой их совещания был Стар. Что-то Стар велел или запретил, пошел наперекор отцу, забраковал какую-то из картин Ла Борвица или еще что-либо учинил в том же разгромном духе, - и вот они собрались здесь вечерним синклитом, уныло возмущенным и беспомощным. И у Розмэри наготове блокнот, чтобы запротоколировать их бессилие. - Я приехала схватить и доставить тебя домой живого или мертвого, - сказала я отцу. - Твой день рождения, а все подарки так и лежат неразвернутые! - Ваш день рождения! - встрепенулся виновато Жак. - Сколько же вам исполнилось? Я и не знал. - Сорок три, - четко произнес отец, убавив себе четыре года, и Жак знал это; я видела, как он пометил "43?" в своем гроссбухе, чтобы использовать в надлежащее время. Здесь у нас эти гроссбухи носят открыто и раскрыто, и не нужно прибегать к чтению с губ - видно и так, что в них записывают. Розмэри тоже пришлось сделать пометку у себя в блокноте, чтобы не ударить лицом в грязь. И только она эту пометку стерла, как земля под нами содрогнулась. Толчок был слабее, чем в Лонг-Биче, где верхние этажи магазинов вытряхнуло на улицу, а отели, из тех, что поменьше, съехали с берега в море, - но целую минуту нутро наше трепыхалось в унисон с нутром земным - точно совершалась бредовая попытка, срастив пуповину, втянуть нас обратно в утробу мироздания. Мамин портрет упал, оголив небольшой стенной сейф; мы с Розмэри, отчаянно ухватясь друг за друга, завальсировали по комнате под собственный визг. Жак упал в обморок - по крайней мере, сгинул куда-то с глаз, а отец уцепился за стол с криком: "Ты цела?" За окном певица добралась до заключительных верхов и, протянув "тебя-а лишь", запела опять с начала, - честное слово. Но, может быть, это ей проигрывали запись. Комната остановилась, слегка лишь подрагивая танцевально. Мы, в том числе и неожиданно возникший снова Жак, вышли, пьяно пошатываясь, через приемную на чугунный балкон. Почти все огни погасли, тут и там слышались голоса, крики. Мы постояли, ожидая нового толчка, затем, точно по команде, двинулись в приемную Стара и дальше, в его кабинет. Кабинет этот был тоже велик, но поменьше отцовского. Стар сидел с краю кушетки, протирая глаза. В момент толчка он спал - и теперь недоумевал, не приснилось ли все ему. Мы заверили его, что не приснилось, и происшествие показалось ему скорей забавным, - но тут зазвонили телефоны. Я наблюдала за ним как можно незаметнее. Вначале он был серый от усталости, но, по мере того как поступали донесения, в глаза его стал возвращаться блеск. - Лопнуло несколько магистральных труб, - сказал он отцу, - вода заливает съемочную территорию. - Там Грей ведет съемку во "Французском селении", - сказал отец. - Вокруг "Вокзала" тоже затопило и залило "Джунгли" и "Нью-Иоркский перекресток". Но хорошо хоть, черт возьми, что обошлось без жертв. - Стар взял меня за обе руки, сказал очень серьезно: - Где вы пропадали, Сеси? - Ты сейчас туда, Монро? - спросил отец. - Вот только дождусь известий со всех участков. Одна электролиния тоже вышла из строя. Я послал за Робинсоном. Стар усадил меня рядом с собой на кушетку, снова выслушал рассказ о землетрясении. - У вас усталый вид, - сказала я так мило, по-матерински. - Да, - согласился он. - Некуда приткнуться вечерами, вот я и остаюсь работать. - Я подумаю, чем расцветить вам вечерок-другой. - Бывало, я с друзьями играл в покер, пока не женился, - сказал он задумчиво. - Но мои партнеры все спились, поумирали. Вошла мисс Дулан, его секретарша, со свежей порцией бедственных вестей. - Робби придет и все наладит, - успокоил Стар отца. - Робинсон - вот это парень, - повернулся Стар ко мне. - Он работал раньше аварийным монтером в Миннесоте, устранял обрывы телефонных линий в снежные бураны - он ни перед чем не спасует. Он через минуту явится. Робби вам придется по душе. Он сказал это так, словно всю жизнь мечтал свести нас вместе и с этой целью даже землетрясение устроил. - Да, Робби вам придется по душе, - повторил он. - Вы когда возвращаетесь в колледж? - Каникулы недавно начались. - И вы к нам на все лето? - Что ж, это поправимо, - сказала я. - Постараюсь поскорей уехать. Я была как в тумане. В голове мелькнуло, что Стар недаром спрашивает, что у него насчет меня намерения, но если так, то роман наш еще на невыносимо ранней стадии - я для Стара пока всего лишь "ценный реквизит". И не таким уж все это показалось сейчас заманчивым - точно перспектива выйти замуж за вечно занятого врача. Стар редко покидал студию раньше одиннадцати вечера. - Сколько Сесилии осталось учиться? - спросил Стар отца. - Вот я о чем, собственно. Тут я, наверно, с жаром бы воскликнула, что мне необязательно и возвращаться в колледж, что образования у меня уже в избытке, - но вошел достойный всяческого восхищенья Робинсон. Он оказался рыжим, молодым, кривоногим и рвущимся в бой. - Знакомьтесь, Сесилия, - Робби, - сказал Стар. - А теперь идем, Робби. Так познакомилась я с Робби - и не ощутила в этом ничего знаменательного. А зря: ведь именно Робби рассказал мне потом, как Стар обрел в ту ночь свою любовь. В лунном свете тридцать акров съемочного городка простирались волшебной страной - не потому, что съемочные площадки так уж впрямь казались африканскими джунглями, французскими замками, шхунами на якоре, ночным Бродвеем, а потому, что они были словно картинки из растрепанных книг детства, обрывки сказок, пляшущие в пламени лунного костра. Я никогда не жила в доме с традиционным чердаком, но, по-моему, съемочная территория напоминает именно захламленный чердак, и ночами хлам колдовски преображается и оживает. Когда Стар с Робби пришли туда, пучки прожекторных лучей уже осветили аварийные места среди разлива. - Мы эти озера перекачаем в топь на "Тридцать шестой улице", - сказал Робби, подумав с минуту. - Настоящее стихийное бедствие, осуществленное силами городского водопровода. А гляньте вон туда! Вниз по течению импровизированной реки двигалась огромная голова бога Шивы - и несла у себя на темени двух женщин. Статую смыло с "Бирманской" площадки, она вместе с прочими обломками плыла, прилежно следуя изгибам русла, покачиваясь, тычась - преодолевая мели. Спасавшиеся на ней женщины сидели, упершись ногами в завиток волос на голом лбу, и, казалось, любовались картиной наводнения, как с крыши экскурсионного автобуса. - Погляди, Монро, на этих дамочек, - сказал Робби. - Занятное зрелище. Увязая в новоявленных болотцах, Робинсон и Стар подошли к берегу потока. Отсюда женщины были хорошо видны; слегка испуганные, они повеселели при виде идущих на выручку людей. - Пусть бы так и уплыли в сточную трубу, - сказал Робби, как истый рыцарь, - да только голова эта на будущей неделе понадобится Де Миллю. Но Робби не был способен обидеть и муху - он тут же вошел в воду чуть не по пояс, цепляя голову багром, но голова увертывалась и вертелась. Подоспела подмога; вокруг заговорили, что одна из женщин очень красива, затем распространилось, что обе они - важные особы. Но они были простые проникшие на студию смертные, и Робби брезгливо ждал, пока они причалят, чтобы задать им перцу. Наконец статую обуздали, притянули к берегу. - Верните голову на место, - крикнул Робби женщинам. - Это вам что, сувенир? Одна из женщин плавно съехала вниз по щеке идола, и Робби поймал ее, поставил на сушу; вторая, поколебавшись, соскользнула тоже. Робби повернулся к Стару. - Что велишь с ними сделать, шеф? Стар не отвечал. С расстоянья двух шагов на него, слабо улыбаясь, смотрело лицо умершей жены - и хоть бы в выражении была разница! Сквозь лунный промежуток в два шага глаза глядели знакомо, от ветра шевелился локон на родном лбу; она все улыбается - теперь слегка иначе, но тоже знакомо; губы приоткрылись, как у Минны. Страх, трепет пронизал Стара, он чуть не вскрикнул. Затхлый и тихий похоронный зал, лимузин-катафалк, приглушенно скользящий, роняющий цветы с гроба, - и оттуда, из мрака, снова явилась, теплая, светлая! Мимо неслась вода, мощные кинопрожекторы полосовали мглу, и вот зазвучал голос - иной, не голос Минны. - Мы просим извинить нас, - сказал голос. - Мы прошли в ворота зайцами, следом за грузовиком... Вокруг начинали уже толпиться - осветители, подсобные рабочие, и Робби тут же принялся за них, как овчарка за овец. - Тащите большие насосы с водоемов, с четвертой площадки... застропите голову канатом... сплавьте ее обратно на досках... сперва, ради господа бога, выкачайте воду из джунглей... трубу кладите здесь, изогнутую эту... да полегче, тут все из пластмассы... Стар глядел, как обе женщины пробирались к выходу за полисменом. Затем сделал шаг, проверяя, ушла ли из колен слабость. Прочавкал с рокотом тягач по грязи, и мимо Стара потекли вереницей люди; каждый второй взглядывал на него, улыбался, говорил: "Привет, Монро... Здравствуйте, мистер Стар... мокрая выдалась ночка, мистер Стар... Монро... Монро... Стар... Стар... Стар". Он откликался, взмахивал рукой в ответ им, проходящим в сумраке, и это, я думаю, слегка напоминало встречу Императора со Старой Гвардией. У всякого мирка непременно свои герои, и Стар был герой киномира. Эти люди в большинстве своем работали здесь от начала, испытали великую встряску - приход эры звука - и три года кризиса, и Стар оберегал их от беды. Узы верности рвались теперь повсюду, у колоссов обнаруживались и крошились глиняные ноги; но Стар по-прежнему был их вожак, последний в своем роде. И они шли мимо, приветствуя его - как бы воздавая негромкую почесть. Глава III За время между вечером прилета и землетрясением я на многое взглянула по-другому. Взять, к примеру, отца. Я отца любила (это можно бы изобразить капризной кривой со многими резкими спадами), но я начала уже понимать, что сила воли - еще не замена всех качеств, делающих человека человеком. Таланты отца сводились в основном к практической сметке. Благодаря ей и своему везению он заполучил четвертую часть доходов в процветающем и шумном бизнесе - и стал компаньоном молодого Стара. В этом заключился подвиг его жизни, а дальше уж простой инстинкт не давал сорваться. Конечно, в деловых беседах на Уолл-стрит отец умел напускать туману насчет загадок фильмопроизводства, но сам не смыслил ни аза в монтаже, а тем более в перезаписи. Да и проникнуться с юности духом Америки трудно, служа подавальщиком в баре ирландского городка Баллихигана, а чувство сюжета было у отца не тоньше, чем у коммивояжера-анекдотчика. С другой стороны, он не был тайным полупаралитиком, как - - - ; отец являлся в студию не с обеда, а с утра, притом подозрительность он нарастил в себе, как мышцу, и перехитрить его было нелегко. Ему повезло на Стара - крупно повезло. В киноделе Стар был путеводным маяком, подобно Эдисону и Люмьеру, Гриффиту и Чаплину. Он поднял фильмы высоко над уровнем и возможностями театра, вознес как бы на высоты золотого века (все это до введения цензуры). О роля Стара свидетельствовало то, какой вокруг него шел шпионаж - не простая охота за внутренней информацией, за секретами технологии, а шпионаж, объектом которого было чутье Стара на перемены в зрительских вкусах, его предвидение будущего. Слишком много жизненной энергии доводилось Стару тратить на борьбу с этим шпионажем. Приходилось то и дело лавировать, замедлять темп, секретничать, - и поэтому работу Стара так же трудно описывать, как трудно вникнуть в планы полководца, психологическая сторона которых от тебя почти вся скрыта, и кончаешь простым суммировавшем успехов и неудач. Но я решила дать хоть беглый очерк его рабочего дня, и цель идущих ниже страниц именно в этом. Частью я взяла их из написанного в колледже сочинения "День продюсера". Большинство событий будничных я вмонтировала с помощью воображения, но вс╦ из разряда необычного - так и было. Наутро после потопа, на рассвете, в административное здание вошел человек. Появившись на балконе, он, по словам очевидца, постоял там, затем влез на чугунные перила и бросился головой вниз на мостовую. В итоге - сломанная рука. Мисс Дулан, секретарша Стара, сообщила ему о случившемся, когда в девять он нажал кнопку звонка. Он спал в кабинете и проспал весь этот небольшой переполох. - Пит Заврас? - воскликнул Стар. - Оператор? - Его доставили к дежурному врачу. В газету это не попадет. - Ах ты несчастье, - сказал Стар. - Я знал, что Заврас вышел в тираж, - но отчего он сник, неясно. Два года назад он снимал у нас и выглядел молодцом. Зачем же он пришел сюда кончать с собой? Как он пробрался на студию? - Обморочил охрану с помощью старого пропуска, - пояснила Кэтрин Дулан в своей ястребино-сухой манере. Муж ее был ассистентом режиссера. - Возможно, на него как-то повлияло землетрясение. - Он был лучший оператор Голливуда, - сказал Стар. И, даже услышав затем про сотни жертв в Лонг-Биче, Стар все не мог выбросить Завраса из мыслей - и велел секретарше выяснить причину попытки самоубийства. Первые новости дня поступали по диктографу, вплывали в теплынь утра. Стар брился, пил кофе, слушая и делая распоряжения. Робби оставил записку: "Если потребуюсь Стару, передайте - к черту, я спать пошел". Ведущий актер заболел - или захандрил; губернатор Калифорнии прибывает на студию с целой свитой гостей; помощник продюсера избил жену за испорченную фильмокопию и должен быть "разжалован в сценаристы" (разбирательство и прием губернатора входят в компетенцию отца, и актер тоже - если только не законтрактован лично Старом). В Канаде ранний снег покрыл место натурных съемок, а рабочая группа уже прибыла туда; Стар быстро просмотрел фабулу картины, прикинул, нельзя ли примениться к снегу. Нет, нельзя. Стар звонком призвал секретаршу в кабинет. - Свяжите меня с полисменом, который удалил вчера вечером двух женщин со съемочной территории. Его зовут, кажется. Малой. - Хорошо, мистер Стар. У телефона Джо Уаймен - относительно брюк. - Привет, Джо, - сказал Стар в трубку. - Послушай-ка, на предварительном просмотре двое зрителей пожаловались, что у Моргана ширинка расстегнута целых полфильма... Конечно, они преувеличивают, но даже если на протяжении всего десяти футов... Нет, этих зрителей не сыщешь теперь, но вам придется снова и снова прокручивать фильм, пока не засечете этот кусок. Посадите в просмотровом побольше народа - кто-нибудь да заметит. (Вот уж действительно: Tout passe. - L'art robuste Seul a l'eternite.) - И сейчас придет этот принц из Дании, - сказала Кэтрин Дулан. - Он очень красивый. Хотя высоковат, - прибавила она почему-то. - Благодарю, Кэтрин, - сказал Стар. - Спасибо. Тронут вашим намеком на то, что среди невысоких у нас самый красивый теперь - я. Пусть высокого гостя поводят по съемкам, и скажите ему, что в час мы с ним завтракаем. - Ив приемной ждет мистер Джордж Боксли - вид у него отменно, по-английски, злой. - Что ж, уделим ему десять минут. Когда она уже выходила. Стар спросил: - От Робби не было звонка? - Нет. - Позвоните звуковикам, и если они могут с ним связать, то спросите вот что. Спросите у Робби, не знает ли он, как зовут тех вчерашних ночных посетительниц. Хотя бы одну из них. А если не фамилию, то пусть даст любую деталь, примету, по которой можно бы их разыскать. - Что еще узнать у него? - Больше ничего. Но скажите ему, это важно - пока у него в памяти свежо. Кто они такие? Да-да, спросите его, кто они, что они. То есть... Она ждала, опустив глаза в блокнот и быстро записывая. - ... то есть они, возможно... сомнительной репутации? Не актрисы ли? А впрочем, это все отставить. Пусть только подскажет, как их найти. Полисмен Малой смог сообщить немного. Две дамочки, и он их быстро выставил со студии, будьте спокойны. Причем одна сердилась. Которая? Да одна из тех двух. У них машина стояла, шевролетка. Хотел даже номер записать. - Сердилась та, что покрасивей? - Вот уж не приметил. Ничего Малон не приметил и не заметил. Даже на студии уже успели забыть Минну. За каких-нибудь три года. Что ж, по линии полисмена - все. Мистера Джорджа Боксли Стар встретил отечески доброй улыбкой. Она выработалась у Стара из улыбки, так сказать, сыновней, когда Стар еще юнцом был взброшен на высокий пост. Первоначально то была улыбка уважения к старшим; затем вершить дела на студии стал все больше он и все меньше они, старшие, и улыбка стала смягчать этот сдвиг и, наконец, раскрылась в улыбку доброты сердечной - иногда чуть торопливую, усталую, но неизменно адресованную всякому, кто в течение данного часа не навлек на себя гнев Стара. Всякому, кого Стар не намеревался резко и прямо оскорбить. Мистер Боксли не улыбнулся в ответ. Он вошел так, словно его втащили силой, хотя втаскивавших и не видно было. У кресла он остановился, но опять-таки точно не сам сел, а был схвачен за локти двумя невидимыми конвоирами и усажен. Он молчал насупленно. Закурил предложенную Старом сигарету, но и тут казалось, будто спичку поднесли некие внешние силы, которым он брезгливо повинуется. Стар смотрел на него с учтивостью. - В чем-то неполадки, мистер Боксли? Романист молча поднял на Стара глаза, темные, как грозовая туча. - Ваше письмо я прочел, - сказал Стар, отбросив любезный тон, каким молодой директор школы обращается к ученику, и заговорив "на равных" - с оттенком почтения, но и с достоинством. - Я не могу добиться, чтобы сценарий писался по-моему, - взорвался Боксли. - У вас у всех отношение ко мне очень милое, но это прямо какой-то заговор. Вы мне дали в сотрудники двух поденщиков, которые меня выслушивают, а затем все портят - по-видимому, лексикон их не превышает сотни слов. - А вы бы сами писали текст, - сказал Стар. - Я и писал. Я послал вам фрагмент. - Но там были одни разговоры, перебрасывание словами, - мягко сказал Стар. - Интересные, но только разговоры. Лишь с величайшим трудом удалось двум призрачным конвоирам удержать Боксли в кресле. Он порывался встать; он издал негромкий, лающий какой-то звук - если смех, то отнюдь не веселый. - У вас тут, видимо, не принято читать сценарии. В моем фрагменте эти разговоры происходят во время поединка. Под конец один из дуэлянтов падает в колодец и его вытаскивают в бадье. - Боксли опять пролаял-засмеялся и смолк. - А в свой роман вы бы вставили это, мистер Боксли? - Что? Нет, разумеется. - Сочли бы это дешевкой? - В кинематографии стандарты другие, - сказал Боксли уклончиво. - А вы ходите в кино? - Нет, почти не хожу. - Не потому ли, что там вечно дерутся на дуэлях и падают в колодцы? - Да, и к тому же у актеров неестественно напряженные лица, гримасы, а диалог искусствен и неправдоподобен. - Отставим на минуту диалог, - сказал Стар. - Согласен, что у вас он изящнее, чем у этих поденщиков, - потому мы и пригласили вас. Но давайте вообразим что-нибудь не относящееся ни к плохому диалогу, ни к прыжкам в колодцы. Есть у вас в рабочей комнате газовая печка? - Есть, по-моему, - сказал Боксли сухо, - но я ею не пользуюсь. - Допустим, вы сидите у себя, - продолжал Стар. - Весь день вы дрались на дуэлях или же писали текст и теперь устали драться и писать. Просто сидите и смотрите тупо - мы все, бывает, выдыхаемся. В комнату входит миловидная стенографистка - вы ее уже раньше встречали и вяло смотрите теперь на нее. Вас она не видит, хотя вы рядом. Она снимает перчатки, открывает сумочку, вытряхивает из нее на стол... Он встал, бросил на письменный стол перед собой кольцо с ключами. - Вытряхивает две десятицентовые монеты и пятак - и картонный спичечный коробок. Пятак она оставляет на столе, десятицентовики кладет обратно в сумочку, а черные свои перчатки несет к печке, открывает дверцу и сует внутрь. Присев на корточки, достает из коробка единственную спичку. Вы замечаете, что в окно потянуло сквозняком, - но в это время зазвонил ваш телефон. Девушка берет трубку, отзывается, слушает - и произносит с расстановкой: "Я в жизни не имела черных перчаток". Кладет трубку, приседает опять у печки, зажигает спичку - и тут вы вдруг быстро оглядываетесь и видите, что в комнате присутствует еще и третий, следящий за каждым движением девушки... Стар замолчал. Взял ключи, спрятал в карман. - Продолжайте, - сказал Боксли, улыбаясь. - Что происходит затем? - Не знаю, - сказал Стар. - Я просто занимался кинематографией. - Но это мелодрама, - возразил Боксли, чувствуя, что выходит из спора побежденным. - Не обязательно, - сказал Стар. - Во всяком случае, никто не метался, не гримасничал, не вел дешевых диалогов. Была всего-навсего одна - плохая - строчка диалога, и писателю вашего калибра нетрудно ее улучшить. Но я сумел вас все же заинтересовать. - А пятак зачем? - уклонился Боксли от подтверждения. - Не знаю, - сказал Стар. И вдруг рассмеялся: - А впрочем, пятак - для кинематографичности. Боксли наконец освободился от своих невидимых конвоиров. Он вольно откинулся на спинку кресла. - За что вы мне, черт возьми, платите? - спросил он со смехом. - Я ведь не разбираюсь в этой хиромантии. - Разберетесь. - широко улыбнулся Стар. - Иначе не спросили бы про пятак. Они вышли в приемную. - Знакомьтесь, мистер Боксли. - Стар указал на большеглазого брюнета. - Это мистер Майк Ван Дейк. С чем явился, Майк? - Да просто так, - сказал Майк. - Заглянул проверить, не обратился ли ты в миф. - Ты бы шел работать, - сказал Стар. - А то меня уже неделю не смешат комедийные кадры. - Боюсь, как бы нервы окончательно не расплясались. - Ты все же формы не теряй, - сказал Стар. - Ну-ка, блесни перед публикой. - Он повернулся к Боксли. - Майк у нас гэгмен - выдумщик трюков. Я еще пешком под стол ходил, а он уже делал здесь кино. Майк, покажи мистеру Боксли двойной мах с брыком, смыком и учесоном. - Прямо здесь? - спросил Майк. - Да, здесь. - Места мало. Я хотел к тебе насчет... - Места достаточно. - Ладно. - Майк огляделся, примериваясь. - Кто-нибудь дайте выстрел. Кейти, помощница мисс Дулан, взяла плотный бумажный пакет, дунула в него, расправила. - Эта выдача относится еще к кистонским временам, - сказал Майк мистеру Боксли. - "Выдача" - значит фортель, номер, - пояснил Стар. - Джорджи Джессел острит насчет "геттисберской выдачи" Линкольна. Кейти зажала зубами надутый пакет. Майк встал спиной к ней. - Готов? - И пакет звучно лопнул, сплющенный ладонями Кейти. В тот же миг Майк ухватил себя обеими руками за ягодицы, подпрыгнул, выбросил сперва одну ногу вперед, затем другую, разъезжаясь как бы для шпагата, дважды при этом взмахнул руками, как хлопает крыльями птица... - Двойной мах, - сказал Стар. ... и чесанул через распахнутую рассыльным сетчатую дверь, мелькнув на прощание в балконном окне. - Мистер Стар, - сказала мисс Дулан. - На проводе Нью-Йорк, звонит мистер Хэнсон. Десятью минутами позже Стар нажал кнопку, и мисс Дулан, войдя, сообщила, что в приемной ожидает актер-звезда. - А вы скажите, меня нет - ушел через лоджию. - Хорошо. Он на этой неделе уже четвертый раз приходит. Он чем-то очень удручен. - А он не сказал хоть намеком, что ему от меня нужно? Может быть, ему к мистеру Брейди? - Он не сказал. У вас сейчас начнется совещание. Мисс Мелони и мистер Уайт сидят уже у меня. Мистер Брока ждет рядом, у мистера Рейнмунда. - Давайте мистера Родригеса, - сказал Стар. - Предупредите, что я смогу уделить ему всего минуту. Вошел актер-красавец; Стар принял его стоя. - Что там у тебя такого неотложного? - спросил он приветливо. Актер заговорил не раньше, чем закрылась дверь за мисс Дулан. - Монро, мне к тебе позарез нужно, - сказал он. - Я спекся. - Спекся? - сказал Стар. - А ты читал в последнем номере "Вэрайети"? Твоя картина до сих пор идет у Рокси, и в Чикаго за прошлую неделю дала тридцать семь тысяч. - И это больней всего. В этом трагедия. К моим услугам все, чего ни пожелаю, и все теперь - псу под хвост. - Да ты объясни толком. - Между Эстер и мной все кончено. И навсегда. - Поругались? - Ох, нет - хуже, и говорить об этом нестерпимо. У меня мозг оцепенел. Брожу как сумасшедший. Роль веду как во сне. - Я не замечал, - сказал Стар. - Во вчерашних кадрах ты был бесподобен. - Вот, вот. Это лишний раз показывает, что в чужую душу не заглянешь. - И неужели вы с Эстер разойдетесь? - Этим кончится, наверно. Да. Этого не миновать. - Но в чем у вас дело? - нетерпеливо спросил Стар. - Что она - вошла без стука? - Да нет, третьи тут не замешаны. Причина только во мне. Я - спекся. Стар внезапно понял. - Откуда у тебя вдруг такая уверенность? - Не вдруг - уже полтора месяца. - Это воображение твое, - сказал Стар. - У врача был? Актер кивнул. - Я уже все испробовал. Даже с отчаяния съездил... в заведение Клэрис. Но совершенно впустую. Мне полная гибель. "А не переадресовать ли его к Брейди?" - толкал Стара некий иронический бесенок. Ведь всеми вопросами актерской рекламы ведает Брейди. Только какая уж это реклама... Стар на секунду отвернулся, погасил усмешку. - Я уже был у Пата Брейди, - сказал актер, точно угадав его мысль. - Он насоветовал мне кучу липовых средств, я их все перепробовал, и все зря. За обедом мне стыдно поднять глаза на Эстер. Она молодчина, отнеслась чутко, но я горю от стыда. Круглосуточно сгораю от стыда. "Дождливый день" принес в Де-Мойне тысяч, наверно, двадцать пять, в Сент-Луисе побил все рекорды сбора, а в Канзас-Сити дал двадцать семь тысяч. Я засыпан сейчас письмами поклонниц, а сам боюсь вечером ехать домой, боюсь ложиться в постель... Стара начали уже слегка томить эти жалобы. Стар хотел было пригласить актера на коктейль, но теперь приглашение явно отпадало. Что бедняге коктейль и рекордный сбор от картины, когда с ним такое. Стар мысленно представил, как актер бродит от гостя к гостю с бокалом в руке и с камнем на сердце. - И вот я пришел к тебе, Монро. Я не помню ситуации, из которой ты не нашел бы выхода. Я подумал: даже если скажет застрелиться - все равно иду к Монро. На столе у Стара пискнул зуммер; он включил диктограф и услышал голос мисс Дулан: - Истекло пять минут, мистер Стар. - Виноват, - сказал Стар. - Мне понадобится еще минута-две. - Пятьсот учениц колонной пришли из школы к моему дому, - безрадостно сказал актер, - а я только стоял и смотрел на них из-за портьеры. Так и не решился к ним выйти. - Да ты садись, - сказал Стар. - Обсудим без спешки. В приемной уже десять минут ждали двое участников совещания - Уайли Уайт и Джейн Мелони. О Джейн, сухонькой, светловолосенькой, пятидесятилетней, можно было услышать пятьдесят разнородных мнений - полный голливудский ассортимент оценок: "сентиментальная дура", "лучший сюжетист Голливуда", "заслуженная ветеранка", "халтурщица старая", "другой такой умницы нет на студии", "самый ловкий плагиатор во всем кинобизнесе". И вдобавок, уж конечно, такие пестрые эпитеты, как нимфоманка "любому и каждому", старая дева, лесбиянка и верная жена. Старой девой Джейн не была, но повадки у нее были стародевичьи, как у большинства женщин, собственным трудом пробивших себе дорогу. У нее была язва желудка, а годовой оклад ее превышал сто тысяч. Можно было бы написать ученый трактат о том, "стоила" ли она этих денег, или еще больших, или же ни гроша не стоила. Ценность ее заключалась в таких простых, ординарных достоинствах, как то, что она была женщина и легко ко всему применялась, быстро соображала и заслуживала доверия, понимала дело и не страдала самовлюбленностью. Она была очень дружна с Минной, и за протекшие годы Стару удалось подавить в себе антипатию к Джейн, доходившую до физического отвращения. Джейн и Уайли сидели молча - изредка лишь обмениваясь словом с мисс Дулан. То и дело звонил Рейнмунд, помощник продюсера, ждавший у себя вместе с Джоном Брока, режиссером. Наконец, минут через десять, Стар нажал кнопку, и мисс Дулан призвала Рейнмунда и режиссера; одновременно из кабинета вышел Стар, дружески держа актера под руку. Актер был уже так взвинчен, что стоило Уайту спросить, как у него дела, и он тут же раскрыл рот, вознамерясь излить душу при всем народе. - Ох, дела ужасные, - начал актер, но Стар резко перебил его: - Ровно ничего ужасного. Иди и работай роль, как я сказал... - Спасибо тебе, Монро. Джейн Мелони, сжав губы, поглядела вслед актеру. - Кто-то с него одеяло на себя перетянул? - спросила она, имея в виду известный актерский прием отвлекать на себя внимание публики. - Простите, что заставил ждать, - сказал Стар. - Прошу в кабинет. Был уже полдень, а совещанию Стар отводил ровно час времени. Не меньше (прервать такое совещание мог только режиссер, у которого застопорились съемки); но, как правило, и не больше, ибо каждые восемь дней компания должна выпускать кинопостановку, по сложности и стоимости не уступающую "Мираклю" Рейнгардта. Лет пять назад, бывало. Стар мог проработать запойно всю ночь над одним фильмом. Но теперь это случалось реже: после такого запоя он несколько дней чувствовал себя разбитым. Переходя же с проблемы на проблему, он всякий раз испытывал прилив энергии. И как некоторые умеют просыпаться в назначенное себе время, так Стар умел завести себя ровно на час неотрывной работы. В собравшуюся на совещание группу входили, помимо сценаристов, Рейнмунд - один из самых приближенных к Стару помощников продюсера, и Джон Брока - режиссер фильма. Брока с виду был воплощением умельца: крупнотелый, без нервов, спокойно-решительный, располагающий людей к себе. Он был невежествен, и Стар частенько ловил его на повторении одних и тех же сцен; во всех его фильмах присутствовала сцена с молодой богатой девушкой - тот же ход действия, те же движения. В комнату вбегает целая свора собак и прыгает вокруг девушки. Потом та идет в конюшню и треплет жеребца по крупу. Объяснить это пристрастие режиссера можно было бы, не прибегая к фрейдизму; вероятнее всего, как-то в унылую минуту юности Брока увидел в щель забора прелестную девушку с собаками и лошадьми. Это навсегда отпечаталось у него в мозгу эталоном романтики и шика. Рейнмунд был красивый молодой ловчила с неплохим образованием. От природы он не лишен был характера, но уродливая должность "надсмотрщика" вынуждала его ежедневно кривить душой в мыслях и поступках. И человек выработался из него дрянной. В тридцать лет он не обладал ни одним из благородных качеств, которыми американцев - как христиан, так и евреев - учат восхищаться. Но картины он выпускал в срок и не стеснялся подчеркивать свое почти непристойное обожание Стара, чем и сумел, видимо, пустить Стару пыль в обычно зоркие глаза. Стар любил его - считал разносторонне пригодным работником. Уайли Уайт, разумеется, в любой стране был бы распознан как интеллектуал низшего разряда. Он был парень культурный, говорливый, вместе и простецкий и не без тонкости, слегка шальной, слегка угрюмый. Зависть к Стару выказывалась у него лишь промельками и обмолвками и была смешана с восхищением, даже привязанностью. - До начала съемок по этому сценарию осталось две недели, считая от субботы, - сказал Стар. - Сам по себе сценарий сносен - стал теперь намного лучше. Рейнмунд и оба сценариста переглянулись, как бы поздравляя друг друга. - Одно вот только, - задумчиво продолжал Стар. - Я не вижу, зачем вообще делать эту картину, и решил положить сценарий на полку. Минута пораженного молчания, - затем ропот протеста, ошарашенные переспросы. - Я не виню вас, - сказал Стар. - Просто в сценарии не оказалось того, что - я считал - окажется. - Он помолчал, глядя опечаленно на Рейнмунда. - А жаль, пьеса-то хорошая. Мы за нее пятьдесят тысяч уплатили. - А чем плох сценарий? - грубовато спросил Брока. - Вряд ли стоит вдаваться в подробности, - сказал Стар. Рейнмунд с Уайтом оба думали о том, как эта новость отразится на их профессиональной репутации. За Рейнмундом в этом году числились уже два фильма, но Уайту нужно было снова выдвигаться - нужно было, чтобы сценарий прошел и в титрах значилась его фамилия. Небольшие глазки Джейн Мелони пристально смотрели на Стара из запавших, как у черепа, глазниц. - Все же поясни как-то свое решение, Монро, - сказал Рейнмунд. - Оно ведь крепко по нас бьет. - Просто-напросто я не стал бы занимать в этой картине, скажем, Маргарет Саллавэн, - ответил Стар. - Или Рональда Колмена. Я бы им не посоветовал играть в ней... - Конкретнее, Монро, - попросил Уайт. - Что тебе не понравилось? Мизансцены? диалог? юмор? построение сюжета? Стар взял сценарий со стола - и уронил, точно и в прямом смысле дело было "из рук вон". - Не нравятся мне эти люди, - сказал он. - Неинтересно было бы с ними встретиться - если бы знал, что увижу их там-то, я бы пошел куда-нибудь в другое место. Рейнмунд улыбнулся, но в. глазах у него была тревога. - Н-да, отзыв убийственный, - сказал он. - А я-то полагал, что персонажи весьма интересные. - И я тоже, - сказал Брока. - Я полагал, Эмми - девка симпатичнейшая. - Вы полагали? - сказал Стар резко. - Я в девушке не ощущаю жизни. А прочтя до конца, задаю себе вопрос: "Ну и что?" - Но можно ведь как-то поправить, - сказал Рейнмунд. - Ведь нам огорчительно. Структура же с тобой согласована. - Но тональность не та, - сказал Стар. - Я много раз вам говорил, что первым делом решаю, какой мне нужен в фильме общий тон. Все другое мы можем менять, но раз общий тон установлен, то отныне каждая строка и каждое движение должны работать на его создание. У вас совсем не то, что мне нужно. От пьесы шло тепло и сиянье - она была радостная. А тут полно сомнений, колебаний. У героя с героиней любовь ломается из-за пустяков - и опять завязывается из-за пустяков. После первого же эпизода зрителю становится безразлично - хоть бы и вовсе она с героем и герой с ней больше не увиделись. - Вина тут моя, - сказал вдруг Уайли. - Видишь ли, Монро, по-моему, стенографистка теперь уже не может относиться к боссу с тем же телячьим восхищением, что в двадцать девятом году. Ее с тех пор увольняли, босс у нее на глазах уже паниковал. Словом, мир изменился. Стар коротко кивнул, нетерпеливо глядя на него. - Но не о том наша история, - сказал Стар. - Она исходит из предпосылки, что девушка относится к боссу именно с телячьим восхищением, как ты выразился. И ниоткуда не видно, что в прошлом герой паниковал. Если у вас девушка засомневалась как-либо в герое, то получается совсем другая история. Или, верней, вообще никакой не получается. Действующие лица здесь не копаются в себе, они сангвиники - прошу запомнить накрепко - и такими должны быть с первого кадра до последнего. Когда я захочу экранизировать психологическую драму, то куплю пьесу Юджина О'Нила. Джейн Мелони, не сводившая глаз со Стара, уже поняла, что тучи рассеиваются. Если бы Стар действительно решил поставить на картине крест, то говорил бы иначе. Джейн зубы съела на этом деле; стажем превосходил ее один Брока, с которым у Джейн лет двадцать назад был роман, продлившийся три дня. Стар повернулся к Рейнмунду. - Уже по составу актеров ты должен был понять, Рейни, какой мне требуется фильм. У меня устала рука отмечать строчки, которые не прозвучат у Корлис и Мак-Келуэя. На будущее запомни: если я заказываю лимузин - значит, мне нужен именно лимузин. И гоночную малолитражку я не приму, пусть даже самую быстроходную в мире. А теперь... - Он обвел взглядом присутствующих. - Стоит ли дальше возиться - теперь, когда вы знаете, что это вообще не то и не подходит! Будем ли продолжать? У нас две недели. По их истечении я ставлю на роли Корлис и Мак-Келуэя - либо на этот фильм, либо на другой. Так стоит ли возиться с этим? - Конечно, стоит, - сказал Рейнмунд. - Мне это крайне огорчительно. Я должен был предостеречь Уайли. Мне казалось, у него тут неплохие придумки. - Монро прав, - грубовато сказал Брока. - Я все время чувствовал - не то. Не мог только за хвост ухватить. Уайли и Джейн покосились на него презрительно и обменялись взглядом. - Ну как, сценаристы, сможете опять разжечь свой пыл? - спросил Стар несурово. - Или посадить кого-нибудь свеженького? - Я бы не прочь еще разок попробовать, - сказал Уайли. - А вы, Джейн? Джейн коротко кивнула. - Вы-то как смотрите на героиню? - спросил ее Стар. - Признаться, она мне и такая нравится. - Нельзя пускать такую на экран, нельзя, - предостерег Стар. - Десять миллионов американцев осудят эту девушку. Сеанс длится час двадцать пять минут; если треть этого времени у вас женщина изменяет, то вы тем самым создали впечатление, что она на одну треть шлюха. - Треть - разве это так уж много? - лукаво спросила Джейн, и все рассмеялись. - Для меня много, - свел брови Стар, - даже если допустить, что для Бюро Хейса эта пропорция приемлема. Вы хотите заклеймить блудницу - пожалуйста, но в другой раз. Наша картина не о том. Она о будущей жене и матери. Причем - причем... Он нацелил карандаш на Уайли Уайта. - ... слепого секса тут не больше, чем в этом вот "Оскаре" на моем столе. - Черт подери! - сказал Уайли. - Как так не больше! Да она ведь идет к... - Она не монашка - и не шлюха, - возразил Стар. - В пьесе есть эпизод сильней всего насочиненного вами, а вы его выкинули. Она обменивает в этом эпизоде свои часы, чтобы занять чем-то время. - Он у нас выпирал, - сказал Уайли виновато. - Ну так вот, - сказал Стар, - у меня наберется с полсотни идеек. Я позову мисс Дулан. - Он нажал кнопку. - И если будут неясности, тут же выясняйте... Почти незаметно вскользнула мисс Дулан. Ст