ответ был составлен и переписан Эдит Харнхем. Именно это письмо так восхитило Рэя. Письмо было написано в присутствии Анны на ее простенькой бумаге и в какой-то мере продиктовано ею, но весь дух, которым оно было проникнуто, вся его жизнь - все исходило от Эдит Харнхем. - Ты, может, хоть подпишешься? - спросила она. - Ведь ты уже научилась писать свое имя? - Нет, нет! - отшатнулась Анна. - Я так плохо пишу! Ему будет стыдно за меня, и он больше никогда не приедет! Как мы уже видели, это письмо, в котором Анна так мило и скромно просила Рэя написать ей еще раз, оказалось достаточно убедительным. Ему так приятно получать от нее весточки, гласил его ответ, что она непременно должна писать каждую неделю. Так и пошло: Анна и ее хозяйка каждую неделю тем же порядком сочиняли письма, причем писала Эдит, Анна же просто стояла рядом. Ответы читала и растолковывала Анне та же Эдит. Анна же опять стояла рядом и слушала. Однажды поздним вечером, отправив шестое по счету письмо, миссис Харнхем сидела у догорающего камина. Супруг ее давно ушел в спальню, а она погрузилась в глубокую задумчивость, при которой человек не замечает ни времени, ни холода. Состояние это было вызвано совершенным ею странным поступком. В этот день, впервые после приезда Рэя, Анна ненадолго уехала к своим деревенским друзьям на равнину, и в ее отсутствие вдруг пришло письмо. Не дождавшись возвращения служанки, Эдит ответила на свой страх и риск, из глубины собственного сердца. Писать ему, зная, что все высказанное ею здесь никому на свете не будет известно, кроме них двоих, - это было для Эдит таким великим счастьем, что она не устояла перед соблазном. Почему это было таким счастьем для нее? Эдит Харнхем чувствовала себя очень одинокой. Под влиянием родителей, разделявших общий большинству англичан взгляд, что для женщины неудачный брак с нелюбимым человеком лучше, чем свободная независимая жизнь, полная разнообразных интересов и досуга, она в возрасте двадцати семи лет (приблизительно за три года до описываемых событий) согласилась в качестве pis aller {На худой конец (фр.).} выйти замуж за известного нам пожилого виноторговца. Очень скоро она убедилась, что совершила большую ошибку. Этот брачный союз так и не разбудил глубоких чувств, дремавших в ее сердце. Теперь она ясно сознавала, что всей душой предалась человеку, который не знает о ней ничего, кроме разве имени. Его внешность, голос и нежное прикосновение пленили ее с самого начала, и по мере того, как она писала ему письмо за письмом и читала его нежные ответы, пробужденное им чувство все росло и росло, в свою очередь усиливая его страсть, пока наконец между ними обоими не возникло какое-то магнетическое притяжение, несмотря на то, что одна из сторон выступала в чужом обличье. То обстоятельство, что он сумел за два дня соблазнить другую женщину, придавало ему еще большую обаятельность в глазах Эдит - таково свойство женской природы! - хотя сама она, быть может, этого и не понимала. Письма к Рэю, подписанные чужим именем, были проникнуты сокровенными и пылкими чувствами самой Эдит, которая по необходимости выражала их самыми простыми словами. Эти письма приводили в величайший восторг простушку Анну - она, конечно, никогда в жизни не смогла бы сочинить таких изящных посланий, способных увлечь молодого человека, даже если бы умела изложить свои мысли на бумаге. Эдит скоро убедилась, что юный адвокат отвечает именно ей. Те фразы, что Анна время от времени вставляла в текст, явно не производили на него никакого впечатления. Анна так и не узнала об обмене письмами в ее отсутствие. Вернувшись на следующее утро домой, она вдруг заявила, что хочет немедленно повидаться со своим поклонником - ей нужно что-то ему сказать, - и пусть миссис Харнхем напишет, чтобы он сейчас же приехал. Анна была какая-то взволнованная и встревоженная, что, конечно, не укрылось от внимания миссис Харнхем. В конце концов девушка разразилась слезами и, упав к ногам Эдит, призналась, что скоро станут явными последствия ее связи. Эдит Харнхем была слишком великодушна, чтобы в подобных обстоятельствах у нее могла возникнуть мысль бросить Анну на произвол судьбы. Настоящая женщина никогда так не поступит ради себя самой, хотя без колебания сделает это, чтобы защитить тех, кто для нее дорог. Несмотря на то что Эдит совсем недавно писала Рэю, она тотчас составила от имени Анны новое послание, в котором деликатно, но вполне прозрачно намекала на то, что произошло. Рэй сразу же сообщил, что чрезвычайно озабочен известием и готов немедленно приехать. Однако неделю спустя девушка принесла хозяйке новое письмо, в котором говорилось, что молодой человек никак не может выкроить время для поездки. Анна была в отчаянии. Тем не менее по совету миссис Харнхем она не стала осыпать упреками возлюбленного, как обычно поступают молодые женщины в подобных случаях. Сейчас самое важное - это поддерживать в молодом человеке романтический интерес к ней. Поэтому Эдит от имени своей подопечной просила его не тревожиться и не спешить с поездкой, если ему не удобно. Она не хочет быть для него обузой, портить ему карьеру и мешать его важным делам. Она только хотела ему рассказать, а теперь пусть он выбросит все это из головы. Пусть только продолжает писать ей такие же ласковые письма; а когда он приедет на весеннюю сессию суда, у них будет время решить, что делать дальше. Легко можно предположить, что чувства Анны не вполне соответствовали этим великодушным словам, но хозяйка сказала, что нужно поступать именно так, и Анна покорилась. - У вас все так красиво получается, и я сама то же чувствую, только сказать не умею! А когда вы читаете мне письмо, я вижу, что это оно и есть. Отправив письмо и оставшись одна, Эдит Харнхем склонилась на спинку стула и заплакала. - О, как бы я хотела, чтоб это был мой ребенок! - прошептала она. - Но боже мой, откуда у меня такие греховные мысли! Письмо глубоко взволновало Рэя - не столько содержавшимся в нем известием, сколько тем, как Анна к нему отнеслась. Никаких упреков, только забота об его благополучии, готовность к самопожертвованию, сквозившая в каждой строчке! Все это говорило о таком благородстве характера, какого он даже и не ожидал встретить в женщине. - Да простит мне господь, - произнес он дрожащим голосом. - Я вел себя как последний негодяй. Я не знал, что это за сокровище! Он поспешил утешить Анну, заявил, что ни в коем случае ее не покинет, что постарается найти для нее пристанище. А пока - если хозяйка не возражает - пусть она остается на прежнем месте. Однако именно с этой стороны Анну подстерегала беда. То ли мистер Харнхем от кого-то услышал или еще как-нибудь узнал о положении Анны - сказать трудно, но только, несмотря на просьбы и мольбы Эдит, девушке пришлось покинуть дом. Она решила на время вернуться к тетке. При этом возник вопрос о письмах, и так как девушка не могла самостоятельно поддерживать начатую от ее имени переписку, а действовать совместно дальше было уже невозможно, Анна попросила миссис Харнхем - своего единственного друга, владеющего пером, - получать письма и сразу же отвечать на них, а уж потом отсылать их к ней в деревню; может быть, там найдется надежный человек, который будет ей их читать. После чего Анна, захватив свой сундучок, уехала. Таким образом, Эдит оказалась в странном положении: она вела переписку с человеком, который не был ее мужем, но к которому она обращалась как жена и обсуждала с ним то, что к ней самой не имело никакого отношения, между тем как настоящая жена его вовсе не участвовала во всем этом. Совершенно войдя в свою роль, Эдит вкладывала в эту переписку свое собственное тайное чувство, сильное и всепоглощающее, хотя и представлявшее собой всего лишь игру воображения. Она вскрывала и прочитывала каждое письмо, словно оно было адресовано только ей, и отвечала на него так, как подсказывало ей сердце. Все то время, пока в отсутствие Анны продолжалась переписка, чувствительная Эдит Харнхем пребывала в состоянии какого-то мечтательного восторга, порожденного воображаемой близостью с чужим возлюбленным. Вначале чувство порядочности заставляло ее пересылать Анне все его письма и даже краткие копии ответов, но постепенно эти "копии" становились все короче и короче, а многие письма Рэя так и не были пересланы Анне. От природы эгоистичный и - по крайней мере внешне - склонный потворствовать своим инстинктам (свойство, порождаемое извращенным искусственной цивилизацией обществом), Рэй, в сущности, был человеком честным и справедливым. Он действительно питал нежную привязанность к этой деревенской девушке, и привязанность его стала еще нежнее, когда он убедился, что она способна в самых простых словах выразить самые глубокие чувства. Он долго размышлял, колебался и в конце концов решил посоветоваться со своей незамужней сестрой, много старше его самого, женщиной умной и доброжелательной. Признавшись сестре во всем, он показал ей несколько писем. - Она, как видно, получила приличное образование, - заметила мисс Рэй, - и к тому же не лишена ума и природного такта. - Да, она так мило пишет - видно, в этих начальных школах их все-таки чему-то учат. - Невольно начинаешь сочувствовать ей, бедняжке. Под влиянием этой беседы Рэй решился на поступок, которого, вероятно, никогда не совершил бы по собственному почину. Несмотря на то, что сестра не дала ему никаких прямых советов, он написал Анне - подписавшись на этот раз уже настоящим именем, - что не может больше жить без нее и потому намеревается весной приехать, чтобы жениться на ней и тем разрешить все затруднения. Об этом смелом решении известила Анну миссис Харнхем, которая немедленно выехала в деревню. От радости Анна запрыгала, как девочка. Она тут же сказала хозяйке, что отвечать, и, вернувшись домой, Эдит тотчас выполнила эти нехитрые указания, согрев очередное письмо своим собственным страстным чувством. - О! - простонала она, бросая перо. - У Анны - этой несчастной дурочки - не хватает ума, чтобы оценить его. А я... почему не я ношу под сердцем его ребенка? Наступил февраль. Переписка продолжалась уже четыре месяца; в одном из писем Рэй, между прочим, говорил о своем положении и видах на будущее. Он писал, что, предлагая ей руку, решился было оставить адвокатскую практику, - практика эта давала ему очень небольшой доход, да и продолжать ее после женитьбы на Анне было бы, по всей вероятности, затруднительно. Но потом, увидев по письмам, какие богатства ума и доброты таятся в ее натуре, он решил отказаться от этих, все же огорчительных для него, намерений. Он уверен, что при ее способностях, после того, как она изучит обычаи лондонского общества под его наблюдением или, быть может, с помощью гувернантки, из нее получится супруга, вполне достойная юриста, даже если он достигнет должности лорд-канцлера. Судя по ее письмам, у нее гораздо больше оснований называться леди, чем у многих лорд-канцлерских жен. - О, бедный, бедный юноша! - сокрушалась Эдит Харнхем. Отчаяние ее было теперь столь же велико, сколь и охватившая ее безрассудная страсть. Это она довела несчастного до такой крайности - до женитьбы, которая его погубит; однако из сострадания к своей служанке она не могла помешать ему осуществить свой план. На этой неделе Анна собиралась в Мелчестер, но вряд ли можно будет показать ей последнее письмо молодого человека - оно слишком уж много говорило о втором лице, незаконно занявшем место первого. Когда Анна приехала, хозяйка позвала ее в свою комнату, чтобы побеседовать наедине. Анна с радостным волнением заговорила о близкой свадьбе. - Знаешь, Анна, - отвечала миссис Харнхем, - по-моему, ты должна рассказать ему всю правду - что я писала за тебя письма. Ведь если он узнает об этом после того, как ты станешь его женой, могут получиться большие неприятности. - Ах нет, милая миссис Харнхем, пожалуйста, ничего не говорите ему сейчас, - в отчаянии взмолилась Анна. - Если вы это сделаете, он, пожалуй, на мне и не женится, а что я тогда стану делать? Совсем беда мне будет. И потом я уже научилась писать лучше. Я взяла с собой тетрадку, что вы мне дали, и каждый день пишу. Это ужасно трудно, но я стараюсь изо всех сил и непременно научусь писать как следует. Эдит заглянула в тетрадь. Прописи она сделала своею рукою, и буквы, выведенные девушкой, казались жалкой пародией на почерк ее хозяйки. Но если бы Анне даже удалось точно воспроизвести руку миссис Харнхем, все равно вдохновение Эдит осталось бы ей недоступным. - Вы так красиво пишете, - продолжала Анна, - и все, что я хочу сказать, у вас получается гораздо лучше, чем у меня, так неужели вы теперь бросите меня в беде? - Хорошо, - отвечала Эдит. - Только... только я думаю, что мне не следует продолжать. - Почему? Непреодолимое желание поделиться с кем-нибудь своим чувством заставило Эдит сказать правду. - Потому что я боюсь, как бы мне самой им не увлечься. - Но ведь этого не может быть! - Почему ты так думаешь, дитя мое? - Потому что вы уже замужем, - наивно отвечала Анна. - Да, разумеется, этого не может быть, - поспешно проговорила хозяйка, радуясь тому, что у нее остается возможность еще два или три раза излить свои чувства. - А ты пока научись писать свое имя как можно лучше - вот смотри, я напишу его тебе здесь. VI  Вскоре Рэй написал, чтобы Анна готовилась к свадьбе. Однажды решившись на поступок, который, сам считал романтической нелепостью, молодой человек начал действовать быстро и энергично. Он хотел, чтобы бракосочетание состоялось в Лондоне - меньше вызовет толков. Эдит Харнхем предпочла бы Мелчестер, Анне было все равно. В конце концов он одержал верх, и миссис Харнхем с мрачным усердием принялась готовить Анну к отъезду. Словно решив испить чашу до дна, она хотела во что бы то ни стало сама присутствовать при крушении своей мечты и еще раз увидеть человека, который посредством некоей телепатии приобрел над ней такую власть. С принужденной веселостью она сказала Анне, что поедет с ней в Лондон и "доведет уж дело до конца". Анна обрадовалась - ведь только одна Эдит могла достойно выполнить роль подруги и свидетельницы. А не то, не ровен час, у образованного жениха раньше времени появится мысль, что он совершил непоправимую с точки зрения света ошибку. Туманным мартовским утром Рэй вышел из наемной кареты, остановившейся у дверей бюро регистрации браков в ЮгоЗападном округе Лондона и учтиво помог сойти Анне и сопровождавшей ее миссис Харнхем. Анна была очень мила в своем модном наряде, купленном с помощью миссис Харнхем, - хотя и не столь мила, как на мелчестерской ярмарке, когда она, еще невинная девочка, одетая в простенькое деревенское платье, сидела верхом на деревянном коне. Миссис Харнхем приехала утренним поездом; молодой человек - приятель Рэя - встретил их у дверей бюро, и все четверо вошли вместе. До этой минуты Рэй совсем не знал жены виноторговца, если не считать их первой мимолетной встречи, да и теперь, взволнованный предстоящим событием, только наскоро познакомился с нею. Церемония бракосочетания в бюро регистрации браков длится недолго, но даже за это короткое время Рэй успел почувствовать, что его и спутницу Анны влечет друг к другу какая-то странная, таинственная сила. Когда с формальностями брака - или, вернее, с закреплением ранее существовавших отношений - было покончено, все четверо в одной карете отправились на квартиру Рэя, только что снятую им в одном из новых пригородов Лондона, - на отдельный дом у него не хватало средств. Здесь Анна разрезала маленький торт, который Рэй накануне купил в кондитерской по дороге из Линкольнз-инна. На том ее деятельность и окончилась. Друг Рэя почти тотчас удалился, и после его ухода "Эдит и Рэй стали оживленно беседовать. Разговор, в сущности, велся только между ними, Анна же, словно смирное домашнее животное, молча слушала, мало что понимая. Рэй, казалось, был неприятно удивлен и смущен ее неспособностью принять участие в беседе. В конце концов, стараясь скрыть свое разочарование, он сказал: - Миссис Харнхем, моя дорогая женушка так разволновалась, что сама не своя. Я вижу, что ей надо немного отдохнуть после такого события, тогда уж она сможет облечь в слова те тонкие чувства, которыми она дарила меня в своих письмах. Новобрачные собирались в тот же день уехать в Нолей и провести там первые дни совместной жизни. Когда приблизился час отъезда, Рэй попросил жену пройти в соседнюю комнату, где был письменный стол, и написать несколько строк его сестре, которая по нездоровью не смогла присутствовать на свадьбе, сообщить ей, что церемония состоялась, поблагодарить за подарок и выразить надежду поближе с ней познакомиться, ибо теперь она также и ее сестра, а не только сестра Чарльза. - Изложи все это так мило и поэтично, как ты умеешь, - добавил он. - Мне очень хочется, чтобы ты ей понравилась и чтобы вы подружились. Анна немного смутилась, однако покорно отправилась выполнять его просьбу, Рэй же остался беседовать с гостьей. Молодая женщина долго не возвращалась, и муж, внезапно поднявшись с места, пошел за ней. Войдя в соседнюю комнату, он увидел, что Анна с глазами, полными слез, все еще сидит, склонившись над письменным столом. Рэй с интересом взглянул на лежавший перед ней лист бумаги - ему хотелось полюбоваться тем, с каким тактом жена его выразит свои добрые намерения в столь деликатных обстоятельствах. Каково же было его изумление, когда вместо письма он увидел несколько бессвязных строк, нацарапанных почерком восьмилетнего ребенка. - Анна! - вскричал он, глядя на нее остановившимся взором. - Что это значит? - Это значит... это значит, что я лучше не умею. - Что за вздор! - Не умею! - упрямо повторила она, горько плача. - Я... я не писала этих писем, Чарльз! Я только говорила ей, что писать. И то не всегда! Но я научусь, я быстро научусь, мой милый, любимый муженек! Ты ведь простишь меня за то, что я тебе раньше не сказала? Опустившись на колени, она робко обняла его и прижалась к нему лицом. С минуту он стоял неподвижно, потом поднял ее, резко повернулся и, закрыв за собою дверь, вошел в гостиную, где сидела Эдит. Та уже почуяла недоброе, и оба пристально посмотрели друг на друга. - Правильно ли я понял? - спросил он с каким-то тупым спокойствием. - Это вы писали за нее письма? - Иначе нельзя было, - отвечала Эдит. - Она диктовала вам все, что вы мне писали? - Не все. - В сущности, очень мало? - Да, очень мало. - Значит, большую часть этих строк, что я получал каждую неделю, вы писали по собственному своему разумению, хотя и от ее имени? - Да. - А многие из этих писем вы, может быть, писали, даже не советуясь с нею? - Да. Отвернувшись от нее, он прислонился к книжному шкафу и закрыл лицо руками. При виде его отчаяния Эдит побелела как полотно. - Вы обманули, погубили меня, - бормотал он. - Ах, не говорите так! - в тоске воскликнула она и, вскочив со стула, положила руку ему на плечо. - Я этого не вынесу. - Вы меня обманули и таким путем овладели моим сердцем! Зачем вы это сделали? Зачем? - Вначале я пожалела ее. Я пыталась спасти простодушную девочку от грозившей ей беды! Но я должна признаться, что продолжала эту переписку, потому что она доставляла мне радость. Рэй поднял глаза. - Почему это доставляло вам радость? - спросил он. - На такой вопрос мне не должно отвечать. Под его пристальным взглядом губы ее вдруг задрожали, она опустила полные слез глаза. Отвернувшись, она сказала, что ей пора на поезд, и попросила сейчас же вызвать карету. Рэй подошел и взял ее за руку. Она не отняла руки. - Подумать только! - сказал он. - Ведь мы с вами друзья - нет, мы влюбленные, нежно влюбленные - и все это сделалось в письмах! - Да, должно быть, это так. - И даже больше. - Больше? - Конечно, больше. Зачем закрывать на это глаза? По закону я женат на ней - да поможет бог нам обоим, - но душою и сердцем я ваш супруг, и нет для меня другой жены на свете. - Замолчите! - Нет, я не замолчу! Зачем не договаривать, если вы уже наполовину признались? Да, я вступил в брак с вами, а не с ней. Сейчас я больше ничего не скажу. Но, моя жестокая возлюбленная, я требую от вас только одного. Она ничего не ответила, и, наклонившись, он привлек ее к себе. - Если все, что написано в этих письмах, было одним только вымыслом, тогда позвольте мне поцеловать вас в щеку, - твердо проговорил он. - Если же вы писали то, что думали, дайте мне ваши губы. Помните: это будет в первый и последний раз. Она подняла к нему лицо, и он долгим поцелуем припал к ее губам. - Вы простили меня? - спросила она, плача. ~ Да. - Но ведь вся ваша жизнь разбита! - Не все ли равно! Так мне и надо, - сказал он, пожимая плечами. Она отстранилась, вытерла глаза и прошла в соседнюю комнату, проститься с Анной, которая, не ожидая, что хозяйка так скоро уедет, все еще пыталась совладать с письмом. Рэй проводил Эдит вниз, и несколько минут спустя она уже ехала в кебе по направлению к вокзалу Ватерлоо. Рэй вернулся к жене. - Брось это письмо, Анна, - ласково сказал он. - На сегодня хватит. Одевайся. Нам тоже пора ехать. Простодушная девочка, подбодренная мыслью о том, что она замужем, с восторгом убедилась, что, узнав всю правду, супруг ее остался таким же добрым, как и прежде. Она не знала, что будущее представляется ему в виде каторги, где он, утонченный горожанин, обречен маяться до конца своих дней бок о бок с прикованной к нему деревенской простушкой. Тем временем Эдит возвращалась в Мелчестер. На лице ее застыло выражение отчаяния, а губы все еще трепетали от его страстного поцелуя. Наступил конец ее мечты. Муж пришел на станцию встречать Эдит, но не разглядел ее в сумерках, она же, погруженная в свои мысли, не заметила его и вышла из вокзала одна. Миссис Харнхем не стала нанимать кеб и машинально направилась к дому. Тишина, царившая в комнатах, показалась ей настолько невыносимой, что она, не зажигая света, поднялась наверх, в каморку, где прежде спала Анна, и некоторое время сидела в раздумье. Затем она вернулась в гостиную и, сама не зная, что делает, тяжело опустилась на пол. - Я погубила его! Я погубила его! - повторяла она.И все потому, что не хотела предать ее. Спустя полчаса в дверях появилась чья-то фигура. - Кто там? - спросила Эдит испуганно: в комнате было совсем темно. - Твой муж, кто же еще? - отвечал почтенный коммерсант. - Ах да, муж! Я и забыла, что у меня есть муж, - прошептала она. - Мы с тобой разминулись на вокзале, - сказал он.Ну, как Анна? Окрутили ее, что ли? Давно пора. - Да, Анна замужем. В то самое время, когда Эдит ехала домой, в поезде, мчавшемся по направлению к Нолси, в купе второго класса сидели друг против друга Анна и ее муж. Рэй держал в руках бумажник, набитый густо исписанными смятыми листками. Расправляя один за другим эти листки, он читал их и молча вздыхал. - Что вы делаете, милый Чарльз? - спросила Анна так робко, словно он был каким-то божеством, и подвинулась поближе к окну, возле которого он сидел. - Перечитываю прелестные письма за подписью "Анна", - с мрачной покорностью отвечал он. 1891 В УГОДУ ЖЕНЕ  Перевод Н. Будавей I  Пасмурным зимним днем в церкви св. Иакова в Хэвенпуле медленно сгущался сумрак от низко нависших туч. Было воскресенье. Служба только что кончилась, проповедник еще стоял на кафедре, склонив голову на руки, а прихожане со вздохом облегчения поднимались с колен, собираясь разойтись. С минуту в церкви стояла такая тишина, что слышен был шум прибоя из гавани. Потом ее нарушили шаги причетника, который, как обычно, пошел открывать западную дверь, чтобы выпустить прихожан. Однако едва он успел подойти к двери, как снаружи кто-то приподнял щеколду, и темная фигура человека в одежде моряка четко обрисовалась в светлом проеме двери. Причетник отступил, а моряк, спокойно прикрыв за собою дверь, прошел в глубь церкви и остановился у ступеней, ведущих к алтарю. Священник, в это время преклонивший колени в краткой молитве о себе самом, на которую имел право после стольких молитв о других, поднял глаза, затем встал и вопросительно посмотрел на нежданного пришельца. - Прошу прощения, сэр, - обратился моряк к священнику, - громкий его голос был отчетливо слышен во всей церкви. - Я пришел возблагодарить бога за спасение на водах, - в это плаванье мой корабль чуть было не погиб. Ведь, кажется, так положено, ну, и я бы хотел, если вы не против? Священник, помолчав, нерешительно ответил: - Я-то не против, разумеется, не против. Только об этом обычно предупреждают перед службой, чтобы можно было вставить нужные слова в общий благодарственный молебен. Но, если хотите, можно прочитать молитву, которую читают после бури на море. - Ладно, молитву так молитву, - согласился моряк. Причетник открыл молитвенник на странице с благодарственными славословиями, и священник стал читать, а моряк, став на колени, отчетливо повторял слово за словом. Прихожане, застыв на своих местах и слушая разинув рты, машинально тоже опустились на колени. Но они не сводили глаз с одинокой фигуры моряка, который, положив шляпу рядом с собой и молитвенно сложив руки, стоял коленопреклоненный на самой середине алтарной ступени, обратившись лицом к востоку, и, видимо, даже не замечал, что на него все смотрят. По окончании благодарственной молитвы он поднялся с колен, прихожане тоже, и все вместе вышли из церкви. Когда свет угасающего дня упал на лицо моряка, старожилы узнали его, - то был не кто иной, как Шэдрак Джолиф, молодой человек, который родился и вырос в Хэвенпуле, но уже несколько лет здесь не показывался. Рано потеряв родителей, он вынужден был совсем молодым уйти в море, поступив на корабль, совершавший торговые рейсы в Ньюфаундленд. По дороге из церкви он разговорился кое с кем из местных жителей и рассказал им, что с тех пор, как он покинул родные места, он успел уже стать капитаном и владельцем небольшого каботажного судна, которое недавно, милостью провидения, спаслось от шторма, - и сам он вместе с ним. Впереди Джолифа шли две девушки; они были в церкви, когда он появился там, и с глубоким интересом следили за всем, что потом происходило, а теперь, на обратном пути, делились друг с другом впечатлениями. Одна была хрупкая и тихонькая, другая - высокая, статная и говорливая. Капитан Джолиф некоторое время разглядывал их свободно вьющиеся по плечам волосы, их спины и ножки. - Кто такие? - шепотом спросил он своего спутника. - Та, что поменьше, - Эмили Ханнинг, а высокая - Джоанна Фиппард. - А, теперь вспомнил. Он поравнялся с ними и украдкой взглянул им в лица. - Узнаешь меня, Эмили? - спросил он, устремляя на нее смеющийся взгляд своих карих глаз. - Кажется, узнаю, мистер Джолиф, - застенчиво ответила Эмили. Ее темноглазая подруга посмотрела на него в упор. - Вот лицо мисс Джоанны я не так хорошо помню, - продолжал он. - Но я знавал ее близких и родичей. Так они шли вместе и разговаривали; Джолиф вспоминал подробности своего счастливого спасения, а когда они добрались до Слуп-Лэйн, где жила Эмили Ханнинг, та распрощалась, с улыбкой кивнув ему головой. Немного погодя моряк расстался и с Джоанной, и, так как делать ему особенно было нечего, он повернул обратно, к дому Эмили. Она жила вместе с отцом, который именовал себя финансовым экспертом, но так как занятие это давало ему весьма непостоянный доход, то дочь его держала маленькую писчебумажную лавку. Джолиф застал их, как раз когда они собирались пить чай. - Э, да я, оказывается, попал прямо к чаю, - сказал он. - Что ж, не откажусь от чашечки. После чая он засиделся, рассказывая разные истории из своей морской жизни. Заглянуло несколько любопытных соседей, их пригласили зайти. Как уж это случилось - неизвестно, но только Эмили Ханнинг в тот воскресный вечер отдала свое сердце моряку, а через неделю-другую это чувство стало у них взаимным. Как-то раз лунным вечером - примерно через месяц после описанных событий - Шэдрак шел по длинной и прямой дороге, поднимавшейся к восточному предместью, где дома были более фешенебельные, - если только здесь, близ этого старого порта, что-либо заслуживало такое название, - как вдруг впереди он увидел девушку, которую принял было за Эмили, так как она несколько раз на него оглянулась. Но это оказалась Джоанна Фиппард. Он любезно поздоровался с нею и пошел рядом. - Уходите-ка лучше, - сказала она, - а то Эмили будет ревновать. Он пропустил ее замечание мимо ушей и остался. Что было сказано и что произошло между ними в тот лунный вечер, сам Шэдрак не мог бы толком объяснить; но так или иначе, Джоанна сумела отбить его у своей соперницы, хотя Эмили была и моложе ее и милей. С того дня Шэдрака все чаще видели с Джоанной и все реже в обществе Эмили, и скоро в городе стали поговаривать, что сын старого Джолифа, вернувшийся из плавания, собирается жениться на Джоанне к великому горю ее подруги. Однажды утром, вскоре после того как пошли такие слухи, Джоанна приоделась, чтобы идти в город, и направилась к переулку, где жила Эмили. Весть о том, что Эмили очень горюет, потеряв Шэдрака, дошла и до Джоанны, и она почувствовала угрызения совести. Джоанна вовсе не считала моряка таким уж подходящим женихом. Ей было приятно его ухаживание, ее привлекало положение замужней женщины, но Джолифа она никогда по-настоящему не любила. Прежде всего она была честолюбива, а моряк едва ли даже был ей ровней; меж тем она, как красивая женщина, могла рассчитывать, что ей удастся благодаря замужеству подняться выше по общественной лестнице. Она давно уже подумывала, что не стоит, пожалуй, препятствовать возвращению Джолифа к Эмили, раз ее подруга так любит его. Поэтому она написала Шэдраку письмо с отказом и захватила это письмо с собой, решив послать, если при встрече с Эмили увидит, что та и впрямь так о нем тоскует. Джоанна дошла до Слуп-Лэйн и спустилась по ступенькам в писчебумажную лавку, находившуюся в полуподвале. В это время дня отца Эмили никогда не бывало дома. Но на сей раз, видимо, не было и Эмили, потому что никто не отзывался. Покупатели так редко сюда заглядывали, что отлучка на каких-нибудь пять минут не могла принести большого ущерба. Джоанна осталась ждать в тесной лавке, где были выставлены разные предметы, сами по себе пустячные, но разложенные с таким чисто женским вкусом, что скудость товара не бросалась в глаза. Вдруг Джоанна заметила, что на улице перед витриной стоит какой-то человек, как будто погруженный в созерцание грошовых книжек, писчей бумаги и развешанных на бечевке печатных картинок. Это был капитан Джолиф Шэдрак; он внимательно всматривался сквозь стекло, желая убедиться, что Эмили в лавке одна. Джоанне как-то не захотелось встречаться с ним здесь, где все говорило об Эмили, и она незаметно юркнула в дверь, ведущую в жилую комнату за лавкой. Она не раз так делала в прежние времена, когда дружила с Эмили и была в доме своим человеком. Джолиф вошел в лавку. Сквозь тонкую занавеску, закрывавшую стеклянную дверь, Джоанна видела, что Джолиф очень огорчился, не застав Эмили в лавке. Он хотел уже уйти, но в этот миг в дверях показался силуэт Эмили, торопливо возвращающейся откуда-то. При виде Джолифа она отпрянула, как будто готова была повернуть назад. - Не убегай, постой, Эмили! - сказал он. - Чего ты испугалась? - Я не испугалась, капитан Джолиф. Но... но это так неожиданно... я невольно вздрогнула. Судя по голосу, сердечко у нее дрогнуло еще сильнее, чем она сама. - Я проходил мимо и решил зайти, - сказал он. - Вам нужна бумага? - Она поспешно отошла за прилавок. - Да нет, Эмили, зачем ты туда прячешься? Почему не побудешь со мной? Ты сердишься на меня? - За что мне на вас сердиться? - Так иди же сюда, давай поговорим по-хорошему. С каким-то нервным смешком Эмили вышла из-за прилавка и остановилась возле Шэдрака, на виду у Джоанны. - Ну, вот умница, - сказал он. - Милочка ты моя! - Не называйте меня так, капитан Джолиф, называйте так другую, у нее на это больше прав. - Я знаю, о чем ты. Но, честное слово, Эмили, до сегодняшнего утра я даже и не думал, что ты хоть сколько-нибудь меня любишь, а то бы никогда этого не сделал. Я очень хорошо отношусь к Джоанне, но я же понимаю, что с самого начала она просто дружила со мной, больше ничего. А теперь я вижу, к кому нужно было мне посвататься. Знаешь, Эмили, когда мужчина возвращается домой после долгого плавания, он с женщинами совсем как слепой, ни чуточки в них не разбирается. Все они для него одинаковы, все красивы, ну он и готов пойти за первой, которая его поманит, а любит она его или нет и не случится ли после ему самому полюбить другую - об этом он не думает. С самого начала ты мне понравилась больше всех, но ты была такая гордая, такая недотрога, я подумал, что ж, мол, ей навязываться, ну и ушел к Джоанне. - Не надо так говорить, мистер Джолиф, не надо, - сказала Эмили, задыхаясь от волнения, - ведь вы скоро женитесь на Джоанне, и нехорошо... нехорошо... - О Эмили, дорогая моя! - вскричал Джолиф, заключая ее маленькую фигурку в объятия, прежде чем она успела понять, что происходит. Джоанна за своей занавеской побледнела, хотела отвести глаза, но не могла. - Только тебя одну я люблю так, как мужчина должен любить женщину, на которой хочет жениться. Я понял это, когда Джоанна сказала, что не станет меня удерживать. Ей хочется кого-нибудь получше, я знаю, а за меня она согласилась пойти просто по доброте сердечной. Такая красавица простому моряку не пара, ты больше для этого подходишь. - Он поцеловал ее, потом еще и еще, и ее гибкое тело трепетало в его объятиях. - А правда ли это?.. Вы уверены, что Джоанна собирается порвать с вами? Скажите, это правда? Потому что, если не так... - Я знаю, она не захочет сделать нас несчастными. Она отпустит меня. - Ах, дай бог... дай бог, чтобы отпустила! А теперь идите, капитан Джолиф. Он, однако, не спешил уходить, пока наконец кто-то не зашел в лавку купить на пенни сургуча, - только тогда он удалился. Глядя на Джолифа и Эмили, Джоанна чувствовала, что ее снедает жгучая зависть. Теперь ее беспокоило только одно - как бы незаметно скрыться. Надо уйти так, чтобы Эмили не узнала о ее посещении. Джоанна прокралась из комнаты в коридор, затем через парадную дверь бесшумно выскользнула на улицу. Нежная сцена, которой она только что была свидетельницей, заставила ее переменить свое прежнее решение. Нет, она не отпустит Шэдрака! Дома она немедленно сожгла письмо и попросила мать, если зайдет капитан Джолиф, сказать, что ей нездоровится и она не может к нему выйти. Но Шэдрак не пришел. Он прислал Джоанне записку, в которой простыми словами описал свои чувства и просил ее, раз уж она сама намекала, что и ее чувства к нему только дружеские, согласиться на расторжение помолвки. Сидя дома и глядя в окно на гавань и остров за нею, он ждал, ждал ответа, но ответа все не было. Оставаться дольше в неизвестности стало ему невмоготу, и, когда стемнело, он отправился на Хай-стрит. Ему не терпелось повидаться с Джоанной, чтобы узнать свою судьбу. Мать девушки сказала, что Джоанне нездоровится и она не может к нему выйти, а когда он стал расспрашивать, добавила, что все это, вероятно, из-за его письма, которое ее очень расстроило. - Вы, должно быть, знаете, о чем я писал ей, миссис Фиппард? - спросил он. Да, миссис Фиппард знала, и письмо это было для них большим ударом. Тогда Шэдрак, обозвав себя в душе негодяем, стал объяснять, что, если письмо так огорчило Джоанну, значит, все это недоразумение - ведь он думал, что идет навстречу желаниям Джоанны. А раз это не так, то он от своего слова не отказывается, и пускай Джоанна забудет про письмо, словно его и не было. На следующее утро девушка велела передать ему на словах, что просит проводить ее вечером домой после молитвенного собрания. Он так и сделал, и когда они рука об руку шли по улице, она спросила: - Так, значит, у нас все по-прежнему, Шэдрак? Ведь письмо ты послал по ошибке, из-за того что мы не поняли друг друга? - Все по-прежнему, раз ты так хочешь, - ответил он. - Да, я так хочу, - проговорила она, и лицо ее приняло жесткое выражение, - она думала в эту минуту об Эмили. Шэдрак был религиозным и до щепетильности порядочным человеком и слово свое привык держать, чего бы это ему ни стоило. Вскоре его с Джоанной обвенчали, - он постарался как можно мягче сообщить Эмили, что впал в заблуждение, вообразив, что невеста к нему равнодушна. II  через месяц после свадьбы умерла мать Джоанны, и молодым пришлось погрузиться в житейские заботы. Теперь, когда у Джоанны не осталось никого из родных, она не допускала и мысли, чтобы муж снова отправился в плавание, но вот вопрос: чем же ему здесь заняться? В конце концов решено было купить на Хай-стрит бакалейную лавку, хозяин которой как раз продавал свое дело вместе с запасами товаров. Шэдрак в торговле ровно ничего не смыслил, немногим больше понимала в этом деле и Джоанна, но они надеялись, что со временем приобретут опыт. И вот они посвятили лавке все свои силы, много лет подряд держали ее, но без особого успеха. У них родилось двое сыновей, и мать боготворила их, хотя к мужу никогда не испытывала страстной любви; им она отдавала без остатка все свое внимание, все свои заботы. Но торговля шла кое-как, и мечты дать сыновьям образование и вывести их в люди угасали, сталкиваясь с действительностью. Дальше грамоты их учение не пошло, зато, живя с детства у моря, они наловчились во всем, что относилось к мореплаванию, такому привлекательному для мальчиков их возраста. Наряду с повседневными домашними делами и заботами о своей семье, мысли Джолифа и Джоанны постоянно занимал еще один предмет - семейная жизнь Эмили. По странной прихоти случая, которая заставляет иногда обратить внимание на тех, кто затаился в тихом уголке, и пройти мимо тех, кто на виду, милую девушку заметил и полюбил один преуспевающий купец из местных жителей, вдовый, на несколько лет старше ее, но еще довольно молодой. Сначала Эмили заявила, что никогда ни за кого не выйдет замуж; однако мистер Лестер проявил терпение и настойчивость и добился наконец, что она дала согласие, хотя и с неохотой. Плодом их брака были тоже двое детей; они подрастали, делали успехи, - и Эмили всем говорила, что никогда и не думала найти такое счастье в замужестве. Дом почтенного купца - одно из тех основательных кирпичных строений, которые в провинциальных городах иной раз вклиниваются среди старинных домиков, - выходил фасадом на Хай-стрит, почти напротив бакалейной лавки Джолифов, и для Джоанны было сущей мукой сознавать, что женщина, чье место она когда-то захватила из одной только зависти, теперь, достигнув благосостояния, каждый день видит из своих окон запыленные сахарные головы, кучки изюма и жестянки с чаем, выставленные в убогой витрине лавки, хозяйничать в которой выпало на долю ей, Джоанне. Так как торговля сильно сократилась, Джоанне приходилось одной управляться со всеми делами, и она прямо-таки умирала от досады и унижения при мысли, что Эмили Лестер, сидя в своей просторной гостиной, могла с той стороны улицы наблюдать, как Джоанна суетится за своим прилавком, угождая покупателям,