я Холл, срывались и падали. Его любовь к Крогу восхищала, трогала и пугала - он растворился в ней весь без остатка. Он был неотъемлемой частью "Крога", как пепельница с монограммой или ковер с инициалами ("Мы его подсидим, как Андерссона", - пообещал он), и по этой же причине "Крог" был немыслим без Холла. "Крог" перенял его мелочность, перестраховочную осторожность, нерассуждающую жестокость, "Крог" слился с Холлом. - Вы не сделаете этого, - сказала Кейт. - Мы его подсидим, - повторил Холл. - Тогда не вините меня, если он заговорит, - сказала Кейт. - Он не дурак. - Иначе говоря, он знает о продаже "Баттерсону"? - спросил Холл. - Что, может быть, уже все знают об этом? Он обдал ее неприязненным, испытующим взглядом, однако он слишком уважал ее, чтобы попусту терять время. Ведь они единомышленники, им обоим наплевать на Андерссона, только стараются они каждый ради своего человека - в этом вся разница. У Холла не было времени долго раздумывать, его мысли приняли определенное направление. - Он играет в покер? - спросил он. - Да, - ответила Кейт. - И хорошо играет? - Он ни во что не играет хорошо. - Насколько я понимаю, - сказал Холл, - с карточным долгом человеку не до баб. Вам придется вечером сесть за карты, мистер Крог. Его нельзя отпускать в Англию. - Вечером мы с Тони уходим, - сказала Кейт. - Если не карты, то мы ему что-нибудь подстроим, - сказал Холл. - Ему нельзя уезжать из Стокгольма. Он стоял застывшим столбиком бурого едкого дыма. Носки его замшевых туфель заострились, от злости набрякло пальто. - Я спокоен, - сказал он, - и я прослежу, чтобы мистер Крог тоже не беспокоился. - Нужно ли это понимать так, что вы хотите составить нам компанию за ужином? - с вызовом спросила Кейт. - Я приду, - заверил Холл. - Можете не сомневаться. Бурый столбик едкого дыма, туго перекрученный злостью, - он крепко стоял, этот добровольный цербер дворцов из стекла, заводов в Нючепинге, лесопилен на севере. Холл поднялся и закрыл окна, двойными рамами прогнав вечернюю сырость. Энтони поставил две кроны, Крог четыре. - Я кладу карты, - сказала Кейт. - Мне сегодня что-то не везет. Холл вернулся к столу. На своем веку он переиграл столько партий, что уже не следил за выдержкой, и это не был блеф, он не играл комедию, а просто умел отключиться и думать о другом. Он стремительно надбавлял ставку и погружался в долгое недоверчивое молчание. - Удваиваю, - он в упор смотрел на Энтони, совершенно не интересуясь, что у того в руке. Его занимали совсем другие мысли, и, когда пришла его очередь, он не раздумывая сбросил подвернувшуюся карту (у него были две десятки пик, четверка и двойка бубен и трефовая шестерка). - Беру одну, - сказал он, сбрасывая шестерку. Он не учитывал возможности, как полагается игроку, играл наобум; он рассчитывал только на слабость противника, ни о чем не думал. Против сильного игрока он непременно проигрывал, зато среднего или слабого неизменно побеждал. Взятую карту он даже не удостоил взглядом (это была тройка червей). - Беру три, - объявил Галли. - Карты привели его в радужное настроение, он был убежден, что разгадает любой блеф. - Военный атташе забывает об осторожности, - хохотнул он, обежав присутствующих светлым зайчиком монокля. - Военные хитрости, ха-ха! - но безучастность Холла заставила его прикусить язык. - Удваиваю, - сказал Холл. За спиною Энтони Кейт прошла к окну. В его невезучей сильной руке она увидела три девятки, валета, двойку. По собственному убеждению, он играл трезво, не блефовал по крупной, зато обязательно передерживал самую малость, и либо его просили открыть карту, либо он сам не выдерживал высоких ставок Холла и пасовал. Он только один раз выиграл. - Да-а, - напуская туману, протянул Галли, - тут надо подумать. - Еще удваиваю, - сказал Холл. Она взглянула в его сторону: одну руку он плашмя выложил на стол, другую держал на коленях, тесным веером зажав в ней карты; он не отрываясь смотрел на Крога. При каждой ставке Галли заглядывал в свои карты. За окном прошел пароход, помаргивая огнями в низком сером тумане; он прошел под отражением игроков и за головою Холла канул в ночь. На том берегу просверленными дырками зияли освещенные окна рабочих квартир. - Посланник уехал в отпуск? - спросила Кейт. - Он всегда к первому числу ездит в Шотландию, - ответил Галли. - На это время я пускаюсь в кутеж. Вы охотитесь, Фаррант? - Да, - сказал Энтони, избегая смотреть в сторону Кейт, - я надеюсь застать несколько дней. - Едете домой? - Завтра. - На море сейчас неспокойно, - сказал Галли. - Плаваете хорошо? - Не очень. - Не рискуешь - не добудешь, - посочувствовал Галли. - У меня к воде недоверие, ха-ха! Сыроежка Траверс на днях звал к себе. Он откупил участок для охоты. - Еще удваиваю, - сказал Холл. Он пропускал мимо ушей разговоры и с тем же сосредоточенным видом, какой у него был в уборной на самолете, одну за другой курил сигареты, выпуская через нос бурый табачный дым. - Пасую. - Я уравниваю, - сказал Крог. Холл бросил на стол карты - две десятки, остальное совсем мелочь. - У меня две дамы, - показал Крог. - Не жалеете вы своего преданного слугу, - вздохнул Энтони, передавая Крогу проигрыш. Он раскурил сигарету, светясь беспричинным счастьем и всему радуясь, - тонкой струйке дыма, картам, которые Холл собрал для новой сдачи. Запомнить эту минуту, думала Кейт: Тони рядом, Тони счастлив, за окном проплывает лодка, за озером гаснут окна в рабочих квартирах. Ветер разворошил стелющийся туман, вспенил его над водой и в рост человека закутал ноги уличных фонарей; через двойные рамы окон проникают слабые звуки автомобильных сирен. Запомнить эту минуту. Спрятать поглубже. - Перекусите, пока не начали, - предложила Кейт. Она подкатила к ним столик с закусками, разлила по рюмкам шнапс. Мужчины разобрали бутерброды с ветчиной, колбасой, копченой лососиной. Холл ничего не взял, он раскурил новую сигарету и перетасовал карты. - Skal. - Skal. - Skal. - Запомнить эту минуту. - У вас превосходный радиоприемник, - сказал Галли. - Правда? - спросил Крог. - Я им никогда не пользуюсь. - Половина десятого, - заметил Энтони. - Последние известия из Лондона. Кейт повернула ручку настройки. - Парализовав Исландию, депрессия... - выговорил ровный бесстрастный голос и пропал. - Милый Лондон. - Вот Москва, - сказала Кейт, вертя ручку приемника, - Хилверсюм, Берлин, Париж... - Aimer a loisir, Aimer et mourir, An pays gui te ressemble [Любить свободно, любить и умереть в краю, напоминающем о тебе (фр.)]. - Открывая новые предприятия газового топлива и коксовой переработки, герцог Йоркский... Словно свечи на рождественском пироге, один за другим гасли белые, вощеные голоса, подточенные атмосферными помехами над Северным морем и Балтикой, грозами в Восточной Пруссии и ливнями в Танненбурге, осенними молниями над Вестминстером и свистом в эфире. - Париж ни с чем не спутаешь, - сказал Энтони, - aimer, aimer, aimer. - Вам сдавать, мистер Фаррант, - сказал Холл. - А голос быт отличный, - отозвался Галли, - просто отличный. - Мне не сдавайте, - сказала Кейт. - Я уже просадила массу денег. А вы сами поете, капитан Галли? - Для друзей, только для друзей. Я мечтаю сколотить здесь маленькую оперную труппу из англичан. Взять что-нибудь нетрудное - "Микадо", "Веселая Англия". Заодно хорошая пропаганда. - Полу-чите-вашу-карту, - отбарабанил Энтони, сдавая на четверых. - Встань у меня за спиной, Кейт, на счастье. Сделай ручкой, шаркни ножкой, деньги прилетят в окошко. Сейчас я продуюсь, и пойдем побираться вместе. Холл поставил пять крон. - А у вас нет на примете сопрано, мисс Фаррант? У меня из-за этого все дело стоит. Миссис Уайскок абсолютно не умеет держаться на сцене. - Слава богу, что я успел купить билет, - сказал Энтони. - Вы купили билет? - воскликнул Холл. - Иначе вашему преданному слуге не увидеть Лондона, как собственных ушей. Интересно, они включают питание в стоимость билета? - Но не спиртное, мой мальчик, - предупредил Галли. - Ты купил билет? - спросила Кейт. Он таки обошел их, подумала она, и только эту минуту надо запомнить, потому что она уже никогда не повторится. Тони счастлив, клубится туман, в окнах двоится свет от камина, тонко звенит электричество. - Дайте пять. - У него все карты одной масти. - Удваиваю. - Он запомнит все это, думала Кейт, он много лет будет рассказывать об этом вечере: как он играл в покер с самим Крогом, как взял из колоды пять карт и все одной масти. Рассказ будет гулять по всему свету, по всем клубам, и ему никто не поверит. - Удваиваю. - Кладу карты, - сказал Галли. Она уже строила планы, как они снова съедутся. Можно, конечно, помолиться - искушение слишком велико; просить вечность, доброго боженьку; растрогать бессловесным воплем, истовым упованием: "Я люблю его больше всего на свете"; нет, мало: "Я люблю одного его на всем свете; отдай его мне, удержи его со мной; не слушай, что он говорит, уврачуй, избавь меня от боли, потому что это непереносимая мука - жить врозь, открытками, с нарушенным сообщением, без общих мыслей". Но молиться она не будет, она привыкла обходиться без молитв. Не то чтобы она совсем не верила в них - вера в чудо никогда не затухает в нас: просто она предпочитала строить планы, потому что так правильнее, это честная игра. - Еще удваиваю. - Пять сверху. - Пасую, - сказал Крог. - Удваиваю. - Уравниваю, - сказал Холл. - Проиграли - у меня флешь. - Действительно, - признал Холл. - Теперь я точно доберусь, - сказал Энтони. - Есть на что выпить. Холл снова стал тасовать колоду. - Я больше не играю, - сказал Галли. - Хватит, - подхватила Кейт. - Вам будет мало ночи, чтобы отыграться, мистер Холл. Давайте выпьем еще по одной и спать. - Ее раздражал его вид, эти выпущенные манжеты, худые пальцы, теребящие колоду. - Не унывайте, - сказала она, - в другой раз отыграетесь. Он всегда был таким, Эрик? Таким серьезным? - Она пояснила Галли: - Они знают друг друга почти с детства. - Я видел его с приставным носом, - сказал Крог, - но, по-моему, это его не изменило. - У вас были неприятности с полицией, мистер Холл? - Это было во время фиесты, - неохотно объяснил Холл. - У меня правило: в Риме живи по-римски. - Мистер Холл покушается на классику, - съязвила Кейт. В его глазах плясали злые огоньки, провоцируя одинаковое желание погасить их либо раздуть еще сильнее. - Я иду домой, - сказал Холл. - Спокойной ночи, мисс Фаррант. - Я иду с вами, - подхватил Энтони. - Посидите, капитан Галли. Ведь еще не поздно. Выпейте. Расскажите, - запнулась Кейт, - расскажите о шотландских горцах, капитан Галли. - Кстати, - понизив голос, сказал Галли, - на днях пройдоха Минти сказал мне одну вещь. - Минти? - переспросил Крог. Он встал и подошел к ним. - Что он еще задумал? Холл застегивал в дверях пальто. Тесное в талии, оно туго перехватило его фигуру. - Не беспокойтесь, мистер Крог, - выкрикнул он. - Странный и сомнительный тип. Возглавляет здешний клуб выпускников Харроу. Ума не приложу, как это могло случиться. Посланник его на дух не переносит. Так он пытался убедить меня, что вы Макдональды. Само собой, я посмотрел потом в справочниках. - Милый Минти, - сказал Энтони. - До свиданья, Кейт. Мне рано вставать. - До свиданья. - До свиданья, мистер Крог, спасибо за выручку. Вы прекрасно обходились без моих услуг. До свиданья, Галли. Надеюсь как-нибудь увидеть вас в Лондоне. Так и не придумала она никакого плана, а он уже уходит. Она догнала его у лифта. Холл уехал один, Энтони остался с нею наверху. - В чем дело, старушка? - Мне нужно поговорить с тобой, - сказала Кейт. Рано или поздно он забудет ее, думала она, но это слабое утешение (рано или поздно он забудет и меня). - Я толком не разглядела тебя, - продолжала она, - мне хотелось многое сказать. О прошлом, - умоляюще сказала она. - Теперь я буду добросовестным корреспондентом, - пообещал Энтони. - Три страницы каждое воскресенье. Его добродушие бесило ее, оно отражалось в зеркалах длинного коридора, гримасничало в зеркальных маршах лестницы, искрилось в хромированных дверях лифта. - Это все, что я заслужила, - сказала она. - Три страницы в неделю. А я ради тебя работала годы. И только об одном думала: как помочь тебе, а теперь какая-то сука... - Она презирала свои слезы - очень это жалкое оружие; не станет она их утирать и козырять ими не будет, пусть текут, как заливает лицо дождь, когда идешь без шляпы. - Это не так, Кейт, - возразил Энтони, - я тебя люблю. - Он с торопливым замешательством посмотрел в глубь лифта. - Меня ждет Холл. Надо идти. - Слабо сжал ее руку. - Я люблю тебя, Кейт. Правда. Больше всех на свете. А Лу... В нее я влюблен. По-сумасшедшему. Она бы тебе тоже понравилась, Кейт. - Сейчас прочтет какую-нибудь мораль. - Любить и влюбиться, Кейт, - разные вещи. - А-а, иди ты к черту! - взорвалась она и, размазывая слезы, побежала по коридору. За ее спиной он крикнул в шахту: - Иду, Холл, - нажал звонок лифта. Перед дверью она привела в порядок лицо, словно удаляла с него не слезы, а самого Энтони. Крог встретил ее вопросом: - Где Холл? - Ее поразило, какой он раздраженный и озабоченный. - Он ушел с Энтони, - ответила она. - Как здесь душно, - сказал Крог. - Холл курит совершенно мерзкие сигареты. - Он распахнул рамы и перегнулся через подоконник. - Я ищу Холла. - Мне тоже пора честь знать, - нерешительно заметил капитан Галли, крутя в пальцах пустой бокал и скучая над карточным столиком, фишками из слоновой кости и полной окурков глубокой пепельницей. - Не уходите, - попросила Кейт. - Выпейте еще. - Она наполнила три бокала, но Крог за своим не подошел. - Будем живы, - сказала она словами Энтони. - Какой туман, - проговорил Крог. - Нужно было отправить их домой в автомобиле. - Холл захотел пройтись, - раздраженно пояснил Крог. - Сказал, что хочет пройтись. - Он закрыл окно. - В таком тумане от автомобиля мало проку, - сказал Галли. - Пешком быстрее. На автомобиле можно сковырнуться в озеро в два счета. - Он отобрал из колоды несколько карт. - Вы знаете такой пасьянс, мисс Фаррант, - "Шалун"? - Я не люблю пасьянсы. - Этот вам понравится. Сначала закроем валеты - вы следите? Они и есть шалуны, ха-ха! - Это чей бумажник? Энтони? - спросила Кейт. - Нет, Холла, - сказал Крог. - Я поздно заметил. - Вот не подумал бы, что Холл способен оставить деньги, - сказал Галли. - Вы видели, как он держит карты, ха-ха? Скряга, верно? - Эта мысль доставила Галли огромное развлечение; он вообще не скучал в компании, всему радовался как ребенок, ему достаточно было показать палец. - Сегодня еще будут слезы, - сказала Кейт. - Что? - переспросил Галли, из учтивости отвлекаясь от "Шалунов". - Что вы говорите, мисс Фаррант? - В чем дело, Эрик? - спросила Кейт. - Выпей. Ты устал. - Я уже смываюсь, - сказал Галли. - Ага, "Шалун"! Ха-ха! - Нет, не уходите, - сказал Крог. - Я еще не хочу спать. Рано. - Лифт поднимается. - Это Холл спешит за своими деньгами, - сказал Галли. - Давайте спрячем бумажник. - Вы самый порядочный шалун, - раздраженно сказала Кейт. Лифт остановился этажом ниже. - Для первого раза почти получилось, - сообщил Галли, тасуя карты. - Однажды я учил одного француза. Ничего не вышло. Он все время жульничал. А пасьянс теряет смысл, если жульничать. Крог толкнул раздвижные двери и прошел в кабинет с дорогими книгами и скульптурой Миллеса, оттуда в спальню. Они видели, как он глотал таблетки. - Что случилось, Эрик? - спросила Кейт. - Голова разболелась. - С полоскательницей в руке он повернулся в их сторону и крикнул через две комнаты: - Что в этом пакете? - Галстуки, - ответила Кейт. - Разве у меня мало галстуков? - Эти сегодня выбрал для тебя Тени. - Тони? - Развяжи. Они должны быть хорошие, раз их выбрал Тони. - Они мне не нужны. Отошли их обратно. - Он уже заплатил за них. - Напрасно. Ты должна была остановить его, Кейт. - Он чувствует к тебе признательность, хотел что-то сделать для тебя. - С какой стати мне делают подарки? - возмутился Крог. - Я могу купить сам. Холл подарил запонки. Мне их и так девать некуда. - Ладно, - сказала Кейт, - я отошлю галстуки обратно. - Она прошла в спальню, взяла пакет. - Ты выпил весь аспирин. Что с тобой, Эрик? - Ничего. Голова болит. - Посмотрю, что он купил. - Она развязала сверток; галстуки были подобраны в тон, вкус у него, конечно, хороший. - А почему тебе не носить эти? - Нет. У меня уже есть. Отошли их обратно. Она отнесла галстуки к себе в комнату и положила в ящик с бельем. Прозвенел звонок лифта; в гостиной щелкнул картами Галли; ничего я не придумала, думала она, дала ему уйти да еще напоследок сказала: "Иди к черту". Трудно простить себе такую неосторожность. Слуги, гадавшие на кофейной гуще, нянька, бросавшая соль через левое плечо, с детства приучили ее следить за словами, сказанными на прощанье. Поссорьтесь, если нужно, только успейте до полуночи помириться. "Иди к черту" - это терпимо в начале вечера, но не в конце; для встречи сойдет, но расставаться так нельзя. В детстве бываешь осмотрительнее - смерть ходит рядом, ты еще не научился держать жизнь за глотку. Она ласково перебирала галстуки, укладывала их в порядок. - Вот ваш Холл, - встретил их Галли, - что я говорил? Я знал, что он вернется. - Лифт остановился - действительно, Холл. Он вошел, зажав в руке шляпу, худой, застывший, в тесном пальто, хмурый. Туман набился ему в глаза, комом застрял в горле. Он хрипло выговорил: - Я забыл свой бумажник. - Вот он. Холл, - сказал Крог. Холл тянул время, рукой в желтой перчатке растирая горло, словно хотел сказать что-то и тщетно ждал подсказки. - Я пойду с вами. Холл, - сказал Галли, но и это не развязало язык Холлу. - Энтони тоже вернулся? - спросила Кейт. Ей показалось, что у себя в горле он растирает комок нестерпимой боли, выпрашивая даже у нее хоть каплю сострадания к своим мукам. Но она не верила ему и не желала входить в его положение. - Он не пришел с вами? - Нет, - сказал Холл, - я с ним распрощался и пришел один. - Выпейте, Холл, - сказал Крог. - Благодарю, - сказал Холл. - На улице просто горло перехватывает. А войдешь, выпьешь, - он вскользь и неуверенно улыбнулся, - и все опять хорошо, все о'кей. - Сейчас он уже добрался, - сказала Кейт. - Я позвоню. - Вы раскладываете пасьянс, Холл? - спросил Галли, выпуская на стол "шалунов". - Пасьянс? Нет, - сказал Холл. - Нет, - эхом отозвался голос в трубке, - капитан Фаррант еще не приходил. - Попросите его позвонить, когда он вернется, - сказала Кейт. - Говорит его сестра. Даже если поздно. Передайте, что я жду его звонка. Да, в любое время. Меня беспокоит плохая примета, - пояснила она мужчинам и с грустной нежностью добавила: - Это что-то невероятное: теперь он называет себя капитаном. 7 Минти стоял у дверей - разбирал имена, разглядывал венки; огромный венок от Крога, маленький от Лаурина; он обратил внимание, что нет венков от Кейт и Холла. Гроб плавно заскользил по рельсам к подножию угловатого распятия; раскрылись дверцы, пропустили и захлопнулись. Через микрофон в алтаре хлопающие звуки огня наполнили громадное холодное здание. Минти перекрестился: стоило ради этого выуживать тело из воды? Он испытывал ужас перед огненным погребением. Кейт и Крог стояли в первом ряду, за ними старик Бергстен, Холл и Галли; посланник прислал венок. Ближе к выходу стояли два-три служащих, женщина из гостиницы, снаружи толпились желающие посмотреть, как выйдет Крог. Кто-то привел ребенка показать похороны, тот не понимал, зачем нужно стоять спокойно, чего так долго ждут, почему вокруг тихо и неинтересно; его надоедливое нытье раздражало Минти. Он был в положении немого: кто-то говорит от его имени и все перевирает. Ибо Минти страдал. Он страдал, разглядывая венки, разбирая имена на лентах, страдал, допекаемый надоедливым скулежом и желанием курить. Займу крону у Нильса, подумал он, не прекращая страдать. Это его четвертый друг. Новых столько уже не наживешь. Воробей; его травили за то, что он не любил мыть шею; по воскресеньям они гуляли вместе, уныло брели по шоссе, подальше от слишком людных проселочных дорог, и почти все время молчали. У них не было общих интересов; во время каникул Воробей безуспешно учился выдувать яйца, давил скорлупу и пачкал рот; Минти собирал бабочек. В учебном же году они собирали только пыль, поднятую на шоссе автомобилями, и дружили потому, что больше с ними никто не дружил. Они стыдились друг друга, испытывали взаимное чувство благодарности, а если приходилось удирать от расправы в раздевалке - тогда они любили друг друга. Коннел проболел всего неделю и умер. Он и героем был ровно неделю, когда подложил учителю на стул конторскую кнопку; он подарил Минти плитку шоколада, сказал, что пригласит на чай; утром, прямо с французского урока, отправился домой и умер от скарлатины. Голос за спиной произнес: - Как это печально. Бедный юноша. Целую неделю пробыть в воде. - Это подкрался со своей записной книжкой Хаммарстен, как всегда позже всех. Прикрывая рот ладонью, он зашептал: - Репетиции проходят успешно. Только Гауэр никуда не годится. Я ищу другого Гауэра. - И уже по-деловому спросил: - Из родственников кто-нибудь приехал? - Нет, - ответил Минти, - никто. - Он вспомнил мать, тетушку Эллу; не выходит у нас с родственниками, подумал он. И еще был Бакстер, который так подвел его в решающий момент, отказавшись даже притронуться к посылке с Черинг-Кросс. - Подумать только, - шептала рядом с Хаммарстеном блондинка, - всего неделю назад он обнимал меня. Минти поморщился. Он хотел, чтобы вместо "Шанель" пахло ладаном, чтобы горели свечи перед святыми, хотел всеми средствами поддержать в себе безумную веру в то, что его упокоившийся четвертый друг где-то обретается теперь с Коннелом, не зная боли, обид и женщин. - Вы были не единственная, - огрызнулся Минти. - Он был такой обходительный. - У него была девушка. Он нас познакомил. - Минти выложил самый крупный козырь. - О ней никто не знает, только я и его сестра. - Бедняжка, - сокрушался Хаммарстен, - где она? - Подвязанные тесемками очки в стальной оправе обшаривали зеркально-пустую, холодную внутренность церкви. - В Англии. Она ничего не знает. И никто не знает ее адреса. - Но Минти-то знал, Минти помнил: Ковентри. Он сохранит эту тайну в память дружбы (он, правда, постарается забыть то утро, когда не нашлось молока, чашки - ничего, кроме вынужденного гостеприимства). Оставшуюся от дружбы тайну он умел хранить бережно, как если бы то были святые мощи, бедренная кость древнего сакса, щепка от Господнего креста; хранившаяся много лет нетронутая плитка шоколада, пропавшая в один из его бесчисленных переездов, - наверно, украли; фотограф, где он стоит с сачком, - Воробей снимал; путеводитель "В стране бушменов", подаренный Бакстером; теперь новая реликвия: Ковентри. - Какую же вы допустили оплошность с этим сообщением о браке, - сказал Хаммарстен. - Ваше счастье, что не потеряли работу. Хоть и не к месту, но Минти рассмеялся: хорошенькое счастье! Считать венки, записывать фамилии, сочинять свою колонку, а потом тащиться по лестнице, одолеть все пятьдесят шесть ступенек: четырнадцать до Экманов, двадцать восемь до пустой квартиры с забытым зонтиком и гравюрой Густава - глаза вылезут на лоб, пока доберешься до коричневого халата, какао в шкафу и Мадонны на камине! А в общем-то, подумал он, пожалуй, счастье, все могло обернуться гораздо хуже. - Сегодня объявлен грандиозный выпуск американских акций, - сказал Хаммарстен. - Борьба не на жизнь, а на смерть. - Он зашелся старческим кашлем, заплевав щетину на лице и сюртук. Высоко в небе появилась группа самолетов; точно стая ласточек, перестраиваясь на лету, они описали круг над озером и ринулись к ратуше, сверкая алюминиевыми крыльями и наполняя воздух ревом моторов, - благо, орган к этому времени утих. Ребенок перестал плакать. - Смотри! - закричал он. - Смотри! - Наконец, началось интересное. Из церкви юркнула служащая гостиницы и, прищурившись, окинула всех острым оценивающим взглядом; торопливо пошли сотрудники компании (им еще надо было попасть на работу). Поддерживаемый шофером, старик Бергстен сходил к машине; он явно не понимал, зачем понадобилось его присутствие здесь, и, раздраженно осматриваясь, каждую минуту ожидал подвоха. Галли задержался около Кейт, сказал что-то подходящее к случаю, вышел из церкви и нацепил монокль. Увидев Минти, он сделал попытку улизнуть, но тот успел схватить его за локоть. - Вы будете на обеде выпускников? - Разумеется, разумеется. - Мне пришла в голову такая мысль, - сказал Минти, - всем изрядно надоели традиционные тосты, разговоры о школе, директоре и всякой чепухе. Что если посланник скажет что-нибудь о литературе, а вы - об искусстве?.. - Что ж, - ответил Галли. - Имеет смысл подумать, мой дорогой. - Вы такой многогранный, вы бы могли сказать что-нибудь о музыке, о драме - и само собой - о военном деле. - Только предупредите меня вовремя, - сказал Галли, освобождая руку. - Бросьте открытку. - Вы были с ними в тот вечер, да? - Не понимаю - где? - Вы играли с ними в карты? - А-а, да. Да. - И, конечно, знаете, что говорят люди: что даже при таком тумане он не мог просто так свалиться в воду? - Мало ли что говорят! - Он был пьян? - Немного. Дорогой мой, вы не можете себе представить, какой тогда был туман. Я целый час добирался до миссии. - Почему же, отлично представляю, - ответил Минти, - я ведь тоже там был. - Он закашлялся. - Я до сих пор не могу прокашляться, весь вечер торчал на улице. - Он сунул руку в карман и достал серебряную спичечную коробку. - Вот, хотел подарить ему. - Повернул коробку, чтобы Галли увидел герб. - Я на самом деле был в Харроу, мне она ни к чему. А ему бы пригодилась. - Ну вот, значит, и вы помните, какой был туман. - Он вышел с Холлом. Я не стал подходить, решил идти за ними следом и сразу потерял их из виду. А через десять минут услышал его крик. - Бедняга. - Еще бы! Но самое интересное, что Холл вернулся после крика. Он был ближе к нему, чем я, и все равно ничего не слышал. - У вас разыгралось воображение, Минти. - Отвернувшись, Минти смотрел, как из церкви выходит Холл. Галли воспользовался этим, чтобы ускользнуть. - Бросьте открыточку насчет обеда, дружище. - Да-да, - ответил Минти, - насчет обеда. - Он, не отрываясь, смотрел на подходившего к дверям Холла, закипая дикой бессмысленной злобой от одного вида осиной талии, коричневых вельветовых лацканов; если бы я что-нибудь мог сделать; желтый кусачий уголек, он стоял между Холлом и улицей с холодным чистым солнцем, толпой народа и узорной вереницей самолетов в небе. - Прошу прощения, мистер Холл. - Он шагнул к нему навстречу, трогая зубы воспаленным, прокуренным языком, и уже чувствовал, как будничность обстановки остужает его мстительное пламя, оставив только желание уколоть побольнее, разозлить. - Вы не желаете сделать заявление? - Какое еще заявление? - Вы, конечно, войдете теперь в число директоров компании? - спросил Минти и, словно остужая кофе, часто задышал в лицо Холлу табачным запахом. - С вашим опытом вы, разумеется, будете руководить филиалом в Нью-Йорке? - Нет, - ответил Холл. - Туда поедет Лаурин. - Но мистер Крог стольким вам обязан... - Запомните раз и навсегда, - сказал Холл. - Он мне ничем не обязан. Это у меня перед ним обязанности. - Он натянул тесные коричневые перчатки. - И если у нас возникают разногласия относительно моих методов работы, то страдаю от этого только я. Пока я рядом, - закончил Холл, - вам лучше не раздражать мистера Крога. - Вы не прислали венок, - сказал Минти. - Разве вы не были в хороших отношениях с ним? - Не был, - ответил Холл. Он подождал, когда выйдет Крог, и оба направились к машине, рядом и врозь, не обменявшись ни единым словом. По случаю похорон толпа обошлась без восклицаний. Мозг и рука: плотное крестьянское тело, томившееся в визитке и тесном воротничке, воплощало мозг дела, а рядом шла его недумающая сокрушительная рука с осиной талией и холодно сверкавшими брильянтовыми запонками. Говорить им было не о чем. Смерть - как с ней все просто, и как мудрено, труднее, чем любовь мужчины и женщины, было то, что связывало их, отталкивало и казнило одиночеством в машине. После их отъезда толпа стала расходиться. Ждать было нечего, смотреть не на что. - Гляди, - запрокинув голову и спотыкаясь на каждом шагу, кричал малыш, - гляди! - Мне пора в редакцию, - сказал Минти, - надо сдавать материал. - Как с ней говорить? Женщина. Одно это вызвало в нем озлобление. - Он очень подвел меня с этой вашей свадьбой. - Мы собирались пожениться. - Ладно, мне пора, - сказал Минти. - Надеюсь еще увидеть вас. Если надумаете работать вместе... - Ему не терпелось уйти, он презирал все это - духи, шелковые чулки, пудру, крем; маленький, насквозь прокоптившийся Савонарола, он брезгливо морщил нос; только задобрив счетчик и выпив какао под школьной фотографией, он сможет сказать, что вполне очистился. Он даже вздрогнул, когда она заговорила: он не привык к продолжительным беседам и разговорчивую женщину подозревал во всем смертных грехах. - Вы слышали, как он кричал, - сказала Кейт. - А я нет. Я даже ничего _не чувствовала_. - Я не сообразил, - сказал Минти, - ничего не было видно. А потом Холл вернулся, и я решил, что ничего страшного не произошло. - Они поссорились, - сказала Кейт. - Эрик и Холл. - Вы думаете, - начал Минти, - что Холл... - Думаю! - оборвала его Кейт. - Я знаю. - Он обмер от этого "знаю": ведь надо что-то делать, если знаешь, а что, тоскливо подумал он, может сделать Минти? - И поэтому в Нью-Йорк едет Лаурин, - сказала Кейт. - Вы, конечно, остаетесь здесь? - не скрывая своего презрения, спросил Минти. - Нет, - ответила Кейт, - я уезжаю. - Правильно! - воскликнул Минти. - Хорошо. Пусть побесятся! А вы не можете придумать что-нибудь посильнее? Все-таки - брат, это мне он был... - Он не решился сказать вслух - "друг", его отпугнул ее спокойный и дорогой траур, он мог претендовать только на знакомство. Перчатками, туфлями, элегантным платьем она отнимала у него Энтони. - Несколько дней назад я могла погубить их, - сказала она. - Достаточно было намекнуть "Баттерсону". Только зачем? Свой своего не выдаст. Все мы воры, все заодно. - Он не был вором, - возразил Минти, вступаясь за Воробья, Коннела, Бакстера... - Мы все воры, - продолжала Кейт. - Хватаем, что плохо лежит, и ничего не даем взамен. - Так вы до социализма договоритесь, - фыркнул в ответ Минти. - Вот уж чего нет - того нет, - сказала Кейт. - Это не про нас. Братских отношений в нашей лодке не признают. Хватай кусок побольше и благодари Бога, если умеешь плавать. Над озером опять появились самолеты, оставляя позади перистый след: "Крог", "Крог". Дымное кружево повисло над Стокгольмом, и пока самолеты выписывали последнюю букву - первая успевала растаять. - Значит, возвращаетесь в Англию? - спросил Минти, думая о пятидесяти шести ступеньках, о пустующей квартире и итальянке на четвертом этаже... - Нет, - ответила Кейт. - Просто снимаюсь с места. Как Энтони. ...о ладане и сгущенном молоке, о чашке (чашку-то я забыл купить)... - Найду работу в Копенгагене. ...о требнике в шкафу, о Мадонне, о пауке, томящемся под стаканом, о доме вдали от дома.