то вы убили Хэммонда не в порядке самозащиты, то присяжные заседатели обязаны будут признать вас виновной. Вас обвинят в убийстве. Судья обязан будет вынести смертный приговор. -- Но что они могут доказать? -- с трудом выдохнула она. -- Я не знаю, что они могут доказать. Это знаете вы. Я не желаю знать. Но представьте, у суда возникают подозрения, начинается расследование, допрашивают туземцев -- что тогда раскроется? Она вдруг как-то обмякла. Он не успел ее подхватить -- она свалилась на пол. Обморок. Он окинул взглядом комнату -- воды не было, а ему очень не хотелось, чтобы помешали их разговору. Уложив ее на полу поудобней, он встал рядом на колени, ожидая, пока она придет в себя. Когда она открыла глаза, он был немало смущен, увидев в них смертельный страх. -- Лежите спокойно, -- сказал он, -- сейчас вам станет легче. -- Не давайте меня повесить, -- шепнула она. Она в истерике зарыдала, он вполголоса ее успокаивал. -- Ради бога, возьмите себя в руки, -- говорил он. -- Да, еще минутку. Поразительное мужество. Он видел, какого усилия ей стоило овладеть собой, но вскоре она опять была совершенно спокойна. -- Теперь я встану. Он подал ей руку и помог подняться. Поддерживая ее за локоть, он подвел ее к креслу. Она устало села. -- Помолчите немного, -- сказала она. -- Хорошо. Наконец она заговорила, но сказала совсем не то, что он ожидал. Она легонько вздохнула. -- Боюсь, теперь мне не выпутаться. Он не ответил, и опять наступило молчание. -- А нельзя как-нибудь получить записку?--спросила она наконец. -- Я подозреваю, что мне не рассказали бы о ней, если бы лицо, владеющее запиской, не намерено было ее продать. -- Кто это? -- Китаянка, которая жила у Хэммонда. На скулах Лесли вспыхнули и погасли розовые пятна. -- Она запросила большую цену? -- Надо полагать, ей прекрасно известно, чего стоит эта записка. Едва ли она обойдется дешево. -- Значит, вы собираетесь отдать меня в руки палачей? -- Вы что же, думаете, что так легко перехватить нежелательную улику? Да это ничем не отличается от подкупа свидетелей. Вы не имеете права делать мне подобное предложение. -- Что же со мной будет? -- Правосудие должно свершиться. Она очень побледнела. Тело ее судорожно передернулось. -- Я вручаю свою судьбу вам. Я понимаю, что не имею права просить вас о чем бы то ни было незаконном. Мистер Джойс, привыкший к ее всегда выдержанному тону, был невыносимо тронут этим чуть надтреснутым голосом. И в глазах ее была такая покорная мольба, что, казалось, откажи он -- и взор этот будет преследовать его до могилы. Все равно несчастного Хэммонда уже не вернуть к жизни. Любопытно, однако, как могла появиться такая записка. Заключить по ней, что убийство было предумышленным, было бы несправедливо. Двадцать лет мистер Джойс прожил на Востоке, и за эти годы чувство профессиональной чести у него уже несколько притупилось. Он уставился в пол. Он решился на поступок, которому, он понимал, нет оправдания, -- от этого его коробило, и он мрачно негодовал на Лесли. Очень неловко он сказал: -- Я плохо знаю финансовые возможности вашего мужа. Залившись розовой краской, она метнула на него быстрый взгляд. -- У него довольно много акций оловянных компаний и небольшая доля в двух или трех каучуковых плантациях. Наверное,, он бы смог раздобыть деньги. -- Придется ему рассказать, для чего. Минуту она молчала. Она думала. -- Он еще любит меня. Он пожертвует всем для моего спасения. Записку ему показывать обязательно? Мистер Джойс насупился, и, заметив это, она быстро продолжала: -- Роберт ваш старый друг. Не делайте ничего ради меня, но, умоляю вас, постарайтесь уберечь от лишних страданий простого, доброго человека -- он ведь никогда не причинял вам ни малейшей неприятности. Мистер Джойс не ответил. Он поднялся, и миссис Кросби с присущей ей грацией протянула ему руку. Разговор с мистером Джойсом потряс ее, вид у нее был измученный, но она отважно пыталась выдержать любезный тон. -- Я вам так благодарна, что вы взяли на себя столько хлопот. Трудно выразить, как я вам признательна. Мистер Джойс вернулся в контору. Сев за стол у себя в кабинете, он отодвинул бумаги и погрузился в размышления. Воображение рисовало самые невероятные картины. Его познабливало. Наконец, как он и ожидал, раздался осторожный стук в дверь. Вошел Ван Цисэн. -- Я хотел бы пойти позавтракать, сэр, -- сказал он. -- Пожалуйста. -- Но прежде я хотел узнать, сэр, нет ли у вас ко мне какого-нибудь поручения? -- Нет. Вы назначили мистеру Риду другое время? -- Да, сэр. Он будет в три часа. -- Хорошо. Ван Цисэн дошел до двери и положил длинные тонкие пальцы на ручку. Потом, как бы вспомнив что-то, он вернулся к столу. -- Не желаете ли вы передать что-либо моему приятелю, сэр? У Ван Цисэна было великолепное произношение, но звук "р" ему не давался, и получалось "плиятель". -- Какому приятелю? -- В связи с запиской миссис Кросби, сэр, которую она написала покойному Хэммонду. -- Ах, вот вы о чем. А я и забыл. Я говорил с миссис Кросби, но она отрицает, что писала что-либо подобное. Очевидно, это фальшивка. Мистер Джойс вынул копию из кармана и протянул ее Ван Цисэну. Тот словно и не заметил этого жеста. -- В таком случае, сэр, у вас, я думаю, не будет возражений, если мой плиятель передаст записку прокурору? -- Разумеется. Но я не совсем понимаю, какая от этого выгода вашему приятелю. -- Мой плиятель считает, что он обязан действовать в интересах правосудия, сэр. -- Я никогда не стал бы мешать человеку, стремящемуся исполнить свой долг, Цисэн. Взгляды адвоката и клерка встретились. Губы их не дрогнули даже от подобия улыбки, но они прекрасно поняли друг друга. -- Я не сомневаюсь в этом, сэр, -- сказал Ван Цисэн, -- однако, внимательно ознакомившись с делом Кросби, я вынес впечатление, что записка подобного рода может нанести непоправимый ущерб нашему клиенту. -- Я всегда был самого высокого мнения о вашей юридической проницательности, Цисэн. -- У меня появилась мысль, сэр, что, если бы мне удалось через моего плиятеля уговорить китаянку отдать нам записку, мы бы избежали многих неприятностей. Мистер Джойс лениво рисовал профили на промокательной бумаге. -- Ваш приятель, разумеется, деловой человек. На каких условиях он согласен расстаться с запиской? -- Записка не у него. Она у китаянки. Он только родственник китаянки. Она очень невежественная женщина, сэр, и, пока мой плиятель ей не растолковал, она не понимала ценности записки. -- И во сколько же он ее оценил? -- Десять тысяч долларов, сэр. -- Да вы рехнулись! Где миссис Кросби взять десять тысяч долларов, как по-вашему? И, кроме того, уверяю вас, записка поддельная. Говоря это, он не спускал глаз с Ван Цисэна. Его вспышка ничуть не тронула клерка. Он спокойно стоял у стола, полный внимания и почтения. -- Мистер Кросби владеет восьмой долей в Бетонгской каучуковой плантации и шестой долей в каучуковой плантации на Селантан-ривер. У меня есть плиятель, который одолжит ему необходимую сумму под залог этой собственности. -- У вас широкий круг знакомых, Цисэн. -- Да, сэр. -- Так вот, пусть все они отправляются к дьяволу. Я никогда не посоветую мистеру Кросби дать хоть на пенни больше пяти тысяч за записку, появление которой легко объяснить. -- Китаянка не хочет ее продавать, сэр. Моему плиятелю пришлось долго ее уговаривать. И теперь бесполезно предлагать ей сумму меньше упомянутой. Мистер Джойс по крайней мере три минуты взирал на Ван Цисэна. Клерк не дрогнул под этим пронизывающим взглядом. Он стоял, почтительно склонившись и опустив глаза. Мистер Джойс знал, с кем имеет дело. Хитрая бестия, подумал он, интересно, сколько он получит за эту сделку. -- Десять тысяч долларов -- очень крупная сумма. -- Я не сомневаюсь, сэр, что мистер Кросби предпочтет уплатить эту сумму, лишь бы его жену не повесили. Мистер Джойс опять помолчал. Что еще известно Цисэну? Он явно не желает торговаться, должно быть, у него для этого есть веские основания. И эту сумму они, видимо, назначили потому, что заправилы, кто бы они ни были, неплохо осведомлены о возможностях, которыми располагает Роберт Кросби, -- знают, что больше денег ему не поднять. -- Где сейчас эта китаянка? -- спросил мистер Джойс. -- Она гостит у моего плиятеля, сэр. -- Она приедет сюда? -- Мне кажется, сэр, лучше бы вам к ней съездить. Я могу проводить вас туда сегодня вечером, и она отдаст вам записку. Но она очень невежественная женщина, сэр, она совершенно не разбирается в чеках. -- Я и не собирался давать ей чек. Я привезу банкноты. -- Если денег окажется меньше десяти тысяч долларов, сэр, это будет бесполезная трата драгоценного времени. -- Понимаю. -- После завтрака я съезжу предупредить моего плиятеля, сэр. -- Прекрасно. Ждите меня у входа в клуб в десять часов вечера. -- С удовольствием, сэр. Он слегка поклонился и вышел. Мистер Джойс тоже отправился завтракать. В клубе, как он и ожидал, он увидел Роберта Кросби. За его столиком все места были заняты, и мистер Джойс, проходя мимо в поисках свободного места, коснулся его плеча. -- У меня к вам небольшое дело, не уходите, -- сказал он. -- Ладно. Когда освободитесь, дайте знать. Мистер Джойс уже решил, как повести разговор. Он позавтракал и в ожидании, пока клуб опустеет, сел играть в бридж. Ему не хотелось на этот раз приглашать Кросби к себе в контору. Немного спустя Кросби пришел в карточную комнату и стал следить за игрой. Когда партия кончилась, все игроки разошлись по своим делам, и они остались вдвоем. -- Вышла одна неприятность, дружище, -- сказал мистер Джойс как можно более непринужденно. -- Оказывается, в тот самый вечер ваша жена послала Хэммонду записку с приглашением приехать к вам. -- Быть этого не может! -- вскричал Кросби. -- Она ведь все время говорит, что задолго до этого не общалась с Хэммондом. Я сам могу подтвердить, что она месяца два в глаза его не видела. -- Однако факт налицо -- записка существует. Она в руках той китаянки, с которой жил Хэммонд. Ваша жена собиралась сделать вам подарок ко дню рождения и хотела попросить Хэммонда помочь ей с покупкой. Сразу после трагедии она была так взволнована, что забыла об этом, а потом боялась признаться в ошибке, после того как уже утверждала, что не общалась с Хэммондом. Очень неприятно, но, пожалуй, совершенно закономерно. Кросби молчал. На его большом красном лице было написано крайнее недоумение, и, оттого что он ничего не понял, у мистера Джойса и отлегло от сердца, и поднялось чувство раздражения. Кросби туповат, а мистер Джойс не выносил тупиц. Но после катастрофы он был в таком отчаянии, что это несколько смягчило сердце адвоката, и миссис Кросби, попросив его помочь ей не ради нее самой, а ради мужа, задела слабую струнку. -- Вы и сами понимаете, весьма нежелательно, чтобы эта записка попала в руки обвинения. Ваша жена солгала, и ей придется объяснить, для чего она это сделала. Если Хэммонд не ворвался в ваш дом, как непрошеный гость, а приехал по приглашению, дело оборачивается совсем иначе. Это может поколебать присяжных. Мистер Джойс помедлил. Теперь ему предстояло выполнить свое решение. Не будь положение так серьезно, он бы даже улыбнулся при мысли, что вот сейчас он должен совершить такой серьезный шаг, а человек, ради которого он его совершит, и не подозревает всей его важности. Если бы Кросби и призадумался, то, вероятно, вообразил бы, что мистер Джойс делает только то, что входит в обязанности любого адвоката. -- Дорогой Роберт, вы не только мой клиент, но и мой друг. Я думаю, нам надо завладеть этой запиской. За нее просят очень дорого. Иначе я вообще ничего бы вам о ней не рассказал. -- Сколько? -- Десять тысяч долларов. -- Немало. Цены на каучук упали, да и вообще дела сейчас не блестящие -- так что это почти все, что у меня сеть. ---- Вы можете немедленно достать эти деньги? ---- Думаю, что да. Чарли Мэдоуз даст мне их под .оловянные акции и под мою долю в двух плантациях. -- Итак, решено? -- А без этого не обойтись? -- Если вы хотите, чтобы вашу жену оправдали. Кросби сильно покраснел. Губы его странно скривились. -- Но... -- Он не находил слов, лицо его побагровело. -- Но я ничего не понимаю. Она ведь может объяснить. Вы что, хотите сказать, что ее могут признать виновной? Не повесят же ее за то, что она прикончила ядовитую тварь. -- Возможно, ее и не повесят. Могут обвинить лишь в непредумышленном убийстве. Тогда она отделается всего двумя или тремя годами. Кросби вскочил, лицо его исказилось от ужаса. -- Три года! И тут что-то будто забрезжило в его неповоротливом мозгу. Тьму его разума внезапно пронзила молния, и, хотя затем вновь наступила такая же непроглядная тьма, в памяти остался след от чего-то, что он едва успел рассмотреть. Мистер Джойс заметил, как большие красные руки Кросби, натруженные и загрубевшие, задрожали. -- Какой она собиралась мне сделать подарок? -- Она говорит, что хотела подарить вам новое ружье. Крупное красное лицо еще гуще побагровело. -- Когда нужны деньги? Что-то случилось с его голосом. Он говорил так, будто невидимая рука схватила его за горло. -- Сегодня в десять вечера. Часов в шесть принесите их мне в контору. -- Эта женщина будет у вас? -- Нет, я еду к ней. -- Я принесу деньги. Я поеду с вами. Мистер Джойс быстро взглянул на него. -- Зачем? Мне кажется, вы могли бы целиком предоставить это дело мне. -- Деньги мои, так? И я еду. Мистер Джойс пожал плечами. Они встали, попрощались. Мистер Джойс с любопытством поглядел ему вслед. В десять часов они снова встретились в пустом клубе. -- Все в порядке? -- спросил мистер Джойс. -- Да. Деньги у меня в кармане. -- Тогда идемте. Они спустились с крыльца. Автомобиль мистера Джойса поджидал их на площади, пустынной в этот час, и когда они приблизились, из тени дома к ним шагнул Ван Цисэн. Он сел рядом с шофером и показал, куда ехать. Миновав отель "Европа", они повернули у гостиницы для матросов и оказались на улице Виктории. Здесь еще торговали китайские лавки, по тротуарам гуляла публика, взад и вперед деловито сновали рикши, автомобили, повозки. Внезапно остановив автомобиль, клерк обернулся. -- Отсюда нам лучше пройти пешком, сэр, -- сказал он. Они вышли из машины. Он шел впереди, они следовали за ним в двух шагах. Вскоре он остановился. -- Подождите здесь, сэр. Я зайду поговорить с моим плиятелем. Он вошел в лавку, у которой не было передней стены; за прилавком стояли три или четыре китайца. Это была одна из тех удивительных лавчонок, где товары не выставлены напоказ и невозможно понять, чем здесь торгуют. Ван Цисэн заговорил с полным человеком в парусиновом костюме с толстой золотой цепью через всю грудь, и тот быстро взглянул в сторону темной улицы. Он дал Цисэну ключ, и клерк вышел. Поманив двух ожидающих его мужчин, он скользнул в дверь рядом с лавкой. Они последовали за ним и оказались у лестницы, ведущей наверх. -- Одну минуту, пожалуйста, сейчас я зажгу спичку, -- как всегда, нашелся клерк. -- Нужно будет подняться выше. Он светил перед ними японской спичкой, но она почти не разгоняла темноты, и они пробирались за ним на ощупь. Отперев дверь на втором этаже, он зажег газовый рожок. -- Входите, пожалуйста, -- сказал он. Комната была маленькая, квадратная, с одним окном, и вся мебель состояла из двух низких китайских кроватей, покрытых циновками. Один угол занимал большой сундук с замысловатым замком, на нем стоял облупленный поднос с лампой и трубкой для курения опиума. Слабый приторный запах заполнял комнату. Все сели, и Ван Цисэн предложил им папиросы. Вскоре появился толстый китаец, которого они видели за прилавком. Он поздоровался на прекрасном английском языке и сел рядом со своим соотечественником. -- Женщина сейчас придет, -- сказал Цисэн. Мальчик из лавки принес поднос с чайником и чашками, и китаец спросил, не хотят ли они чаю. Кросби отказался. Китайцы шепотом заговорили между собой, Кросби и мистер Джойс молчали. Потом за стеной послышался голос: кто-то тихо звал; китаец подошел к двери. Он открыл ее, произнес несколько слов и впустил женщину. Мистер Джойс взглянул на нее. После смерти Хэммонда он немало о ней наслышался, но ни разу ее не видал. Женщина была довольно полная, не очень молодая, с широким флегматичным лицом; она была напудрена и нарумянена, брови тонко вычерчены, но, несмотря на все это, она производила впечатление человека с твердым характером. На ней был голубой жакет и белая юбка -- костюм полуевропейский, полукитайский, но на ногах были надеты крошечные китайские шелковые туфли. На шее тяжелые золотые цепочки, на руках -- золотые запястья, в ушах -- золотые серьги, затейливые золотые шпильки в черных волосах. Она вошла тяжелой поступью, неторопливо, как женщина, уверенная в себе, и села на кровать около Ван Цисэна. Он сказал ей что-то, и, кивнув, она равнодушно окинула взором двух европейцев. -- Записка у нее с собой? -- спросил мистер Джойс. -- Да, сэр. Не говоря ни слова, Кросби извлек пачку пятисотдолларовых банкнотов. Он отсчитал двадцать бумажек и вручил их Цисэну. -- Проверьте. Клерк пересчитал их и отдал толстому китайцу. -- Все правильно, сэр. Китаец еще раз пересчитал деньги и положил их в карман. Он опять сказал что-то женщине, и она вынула из-за пазухи записку. Она отдала ее Цисэну, тот прочел ее. -- Это подлинный документ, сэр, -- сказал он и хотел было передать бумагу мистеру Джойсу, но Кросби взял ее у него из рук. -- Разрешите взглянуть, -- сказал он. Мистер Джойс смотрел на Кросби, пока тот не кончил читать, и затем протянул руку к записке. -- Дайте-ка ее мне. Кросби бережно сложил листок и сунул в карман. -- Нет, пусть будет у меня. Она мне недешево досталась. Мистер Джойс не стал спорить. Трое китайцев слышали этот краткий разговор, но что они о нем подумали, да и подумали ли что-либо вообще -- сказать по их невозмутимым лицам было невозможно. -- Понадоблюсь ли я вам еще сегодня, сэр? -- спросил Ван Цисэн. -- Нет. -- Мистер Джойс знал, что клерк хочет остаться, чтобы получить свою долю, и обратился к Кросби: -- Вы готовы? Кросби безмолвно встал. Китаец открыл дверь. Цисзн разыскал огарок свечи и зажег, чтобы посветить на лестнице, и оба китайца проводили их на улицу. Женщина, закурив папиросу, спокойно продолжала сидеть на кровати. На улице китайцы повернулись и вошли обратно в дом. -- Что вы намерены делать с запиской? -- спросил мистер Джойс. -- Хранить. Они подошли к ожидавшей их машине, и мистер Джойс предложил Кросби подвезти его. Кросби покачал головой. -- Я хочу пройтись. -- Он нерешительно переступил с ноги на ногу. -- Знаете, я в тот вечер уехал в Сингапур потому, что, кроме других дел, еще хотел купить новое ружье: один знакомый продавал. Спокойной ночи. И он быстро исчез в темноте. В день суда все произошло именно так, как и предсказывал мистер Джойс. Присяжные явились в суд, твердо решив оправдать миссис Кросби. Она сама давала показания. Она говорила очень просто и искренне. Помощник прокурора был настроен доброжелательно и явно не получал удовольствия от своей роли. Он задавал необходимые вопросы чуть ли не виноватым тоном. Его обвинительная речь больше была похожа на защитительную, присяжным на обдумывание уже готового решения потребовалось менее пяти минут. Публика, до отказа набившая зал, встретила решение громом аплодисментов. Судья поздравил миссис Кросби, и она стала свободной. Никто не высказывал более бурного негодования по поводу поведения Хаммонда, чем миссис Джойс; она была предана своим друзьям и настояла, чтобы супруги Кросби после суда поехали прямо к ней (как и все, она не сомневалась в исходе) и пожили у нее, пока не подготовятся к отъезду. Речи быть не могло о том, чтобы милая, отважная Лесли, бедняжка, вернулась к себе в бунгало, где стряслась эта жуткая трагедия. Суд окончился к половине первого. У Джойсов их ожидал грандиозный завтрак. Приготовили коктейли -- миссис Джойс славилась своими коктейлями на всю Малайю, -- и хозяйка предложила тост за здоровье Лесли. Миссис Джойс была очень живая, болтливая дама, и сегодня она была в ударе. Это было очень кстати, так как все прочие молчали. Она не усмотрела в этом ничего удивительного -- муж ее вообще не был словоохотлив, а эти двое безумно измучены, их так долго терзали. Во время завтрака она бойко и весело вела монолог. Потом подали кофе. -- Ну а теперь, детки, -- жизнерадостно засуетилась она, -- марш отдыхать, а после чая я повезу вас к морю. Сам мистер Джойс, завтракавший дома лишь в виде исключения, должен был, конечно, вернуться в контору. -- Боюсь, я не смогу, миссис Джойс, -- сказал Кросби. -- Мне надо немедленно ехать к себе на плантацию. -- Как, сегодня? -- воскликнула она. -- Да, сейчас же. Я очень давно там не был, все запустил, а дела не терпят. Буду очень признателен, если вы приютите Лесли, пока мы решим, что делать. Миссис Джойс собиралась возразить, но муж остановил ее. -- Раз нужно ехать -- пусть едет, и не о чем спорить. Что-то в голосе адвоката заставило ее быстро на него взглянуть. Она затихла, и наступила короткая пауза. Снова заговорил Кросби: -- Вы меня простите, я сейчас же в путь, чтобы на месте быть засветло. -- Он встал из-за стола. -- Проводишь меня, Лесли? -- Конечно. Они вместе вышли из столовой. -- По-моему, он к ней недостаточно внимателен, -- сказала миссис Джойс. -- Должен же он понимать, что именно сейчас Лесли хочется побыть с ним. -- Я убежден, что без настоятельной необходимости он бы не поехал. -- Ну, я пойду взгляну, готова ли комната для Лесли. Ей нужен полный покой и уж потом, конечно, развлечения. Миссис Джойс ушла, адвокат опять сел. Вскоре он услышал, как Кросби завел мотоцикл и с грохотом покатил по гравию садовой дорожки. Мистер Джойс встал и прошел в гостиную. Миссис Кросби, вперив взор в пространство, стояла посреди комнаты, держа в руке развернутую записку. Ту самую записку. Глаза их встретились -- она была смертельно бледна. -- Он знает, -- прошептала она. Мистер Джойс приблизился и взял у нее записку. Он зажег спичку и поднес к бумаге. Лесли смотрела, как записку охватывало пламя. Когда трудно стало держать бумагу в руке, он бросил ее на кафельный пол, и у них на глазах она съежилась и почернела. Тогда он наступил на нее и растер ногой золу. -- Что он знает? Она посмотрела на него долгим-долгим взглядом, и в глазах ее появилось какое-то странное выражение. Что это, презрение или отчаяние? Мистер Джойс -затруднился бы решить. -- Он знает, что Джеф был моим любовником. Мистер Джойс не шелохнулся и не произнес ни звука. -- Он много лет был моим любовником. Он стал моим любовником почти сразу, как вернулся с войны. Мы понимали, что нужна осторожность. Когда это началось, я притворилась, что он мне надоел, и при Роберте он приезжал к нам редко. Обычно я ездила на машине в одно условленное место, и там мы встречались, это бывало раза два-три в неделю, а если Роберт был в Сингапуре, он приезжал ко мне поздно вечером, когда все слуги уходили к себе на ночь. Мы все время встречались, все эти годы, и ни одна душа ничего не подозревала. Но в последнее время, примерно с год, он стал другим. Я не понимала, что случилось. Я не могла поверить, что он меня разлюбил. Он все время это отрицал. Я сходила с ума. Устраивала ему сцены. Иногда мне казалось, что он меня ненавидит. Если бы вы только знали, какие муки я перенесла. Муки ада. Я видела, что не нужна ему больше, но я не могла его отпустить. Как я страдала! Я любила его. Я отдала ему все. В нем была вся моя жизнь. И вдруг до меня дошли слухи, что он живет с какой-то китаянкой. Я не могла поверить. Я не хотела этому верить. Но потом я увидела ее, увидела собственными глазами, она шла по деревне в своих золотых браслетах и ожерельях, старая жирная китаянка. Старше меня. Отвратительно! Все в поселке знали, что она его любовница. Когда я проходила мимо, она поглядела на меня, и я увидела -- она знает, что я тоже его любовница. Я послала за ним. Я написала, что должна его видеть. Вы читали записку. Сумасшествие -- написать такую записку. Я не соображала, что делаю. Мне было все равно. Я не видела его уже десять дней. Вечность. Когда мы расставались в последний раз, он обнял меня, поцеловал и сказал, чтобы я перестала себя истязать. И из моих объятий пошел прямо к ней. Все это она говорила тихим, страстным голосом; на мгновение умолкнув, она заломила руки. -- Проклятая записка. Мы всегда были так осторожны. Он всегда уничтожал все мои письма, как только прочтет. Как могла я подумать, что эту записку он оставит? Он приехал, и я сказала, что знаю про китаянку. Он не сознавался. Сказал, что это сплетни. Я вышла из себя. Не помню, что я ему наговорила. Как я ненавидела его в ту минуту. Я готова была разорвать его на куски. Я говорила все, что могло причинить ему боль. Оскорбляла его. Чуть не плевала в лицо. И тогда он не выдержал. Он сказал, что я ему опротивела и он не желает больше меня видеть. Он сказал, что я надоела ему до смерти. И признался, что все про китаянку -- правда. Он сказал, что познакомился с ней много лет назад, еще до войны, и что она единственная женщина, которая для него что-то значит, а все остальные -- только для развлечения. Он сказал, что доволен: теперь я все узнала и наконец оставлю его в покое. Я просто не знаю, что было потом, -- я взбесилась, себя не помнила. Я схватила револьвер и выстрелила. Он вскрикнул -- значит, попала. Он покачнулся и побежал на веранду. Я -- за ним и опять выстрелила. Он упал, а я стояла над ним и все стреляла, стреляла, пока не защелкал пустой барабан и я поняла, что кончились патроны. Наконец она замолчала, тяжело дыша. Она потеряла человеческий облик, лицо ее исказилось от злобы, ярости и боли. Кто бы поверил, что эта спокойная, утонченная женщина способна на такую дьявольскую страсть. Мистер Джойс отпрянул. Вид ее привел его в ужас. То не было лицо человека -- то была омерзительная маска. Из соседней комнаты послышался голос -- громкий, дружелюбный, веселый. Голос миссис Джойс: -- Лесли, голубушка, идемте, ваша комната готова. Вы, наверное, падаете с ног от усталости. Постепенно лицо миссис Кросби обрело обычное выражение. Черты, искаженные бушевавшими в ней страстями, разгладились, точно смятая бумажка, по которой провели рукой, и через минуту лицо это опять было чистым, спокойным и безмятежным. Она была немного бледна, но губы ее раздвинулись в приветливой, любезной улыбке. Вновь это была благовоспитанная светская женщина. -- Иду, милая Дороти. Мне так совестно, что я доставляю вам столько хлопот.