адыхалась от ярости. Возвращаясь с прогулки, они встретили мисс Томпсон, которая направлялась к набережной. Она была в своем обычном одеянии. Огромная белая шляпа с безвкусными яркими цветами была оскорбительна. Проходя мимо, мисс Томпсон весело окликнула их, и два американских матроса, стоявшие неподалеку, широко ухмыльнулись, когда дамы ответили ей ледяным взглядом. Едва они добрались до дому, как снова пошел дождь. - Надо полагать, ее наряд порядком пострадает, - сказала миссис Дэвидсон со жгучим сарказмом. Дэвидсон пришел, когда они уже доедали обед. Он промок насквозь, но не захотел переодеваться. Он сидел в угрюмом молчании, почти не прикоснувшись к еде, и не отрываясь следил за косыми струями дождя. Когда миссис Дэвидсон рассказала ему о двух встречах с мисс Томпсон, он ничего не ответил. Только по еще более помрачневшему лицу можно было догадаться, что он ее слышал. - Как вы думаете, не следует ли потребовать, чтобы мистер Хорн выселил ее? - спросила миссис Дэвидсон. - Нельзя же допускать, чтобы она над нами издевалась. - Но ведь ей больше некуда идти, - сказал доктор. - Она может поселиться у какого-нибудь туземца. - В такую погоду туземная хижина - вряд ли удобное жилье. - Я много лет жил в туземной хижине, - сказал миссионер. Когда темнокожая девочка принесла жареные бананы - их ежедневный десерт, - мистер Дэвидсон обратился к ней: - Узнайте у мисс Томпсон, когда я могу к ней зайти. Девочка робко кивнула и вышла. - Зачем тебе нужно заходить к ней, Альфред? - спросила его жена. - Это мой долг. Я ничего не хочу предпринимать, пока не дам ей возможность исправиться. - Ты ее не знаешь. Она тебя оскорбит. - Пусть оскорбляет. Пусть плюет на меня. У нее есть бессмертная душа, и я должен сделать все, что в моих силах, чтобы спасти ее. В ушах миссис Дэвидсон все еще звучал насмешливый хохот проститутки. - Она пала слишком низко. - Слишком низко для милосердия божьего? - Его глаза неожиданно засияли, а голос стал мягким и нежным. - О нет. Пусть грешник погряз в грехе более черном, чем сама пучина ада, но любовь господа нашего Иисуса все же достигнет до него. Девочка вернулась с ответом. - Мисс Томпсон приказала кланяться, и, если только преподобный Дэвидсон придет не в рабочие часы, она будет рада видеть его в любое время. Эти слова были встречены гробовым молчанием, а доктор поспешил подавить улыбку. Он знал, что его жене не понравится, если он сочтет наглость мисс Томпсон забавной. До конца обеда все молчали. Потом дамы встали и взяли свое вязанье (миссис Макфейл трудилась над очередным шарфом - с начала войны она связала их бесчисленное множество), а доктор закурил трубку. Но Дэвидсон не двинулся с места и только рассеянно глядел на стол. Через некоторое время он поднялся и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Они услышали его шаги на лестнице и вызывающее "войдите", которым мисс Томпсон ответила на его стук. Он оставался у нее около часа. А доктор Макфейл смотрел в окно. Этот дождь начинал действовать ему на нервы. Он не был похож на английский дождик, который мягко шелестит по траве: он был беспощаден и страшен, в нем чувствовалась злоба первобытных сил природы. Он не лил, он рушился. Казалось, хляби небесные разверзлись; он стучал по железной крыше с упорной настойчивостью, которая сводила с ума. В нем была затаенная ярость. Временами казалось, что еще немного - и вы начнете кричать; а потом вдруг наступала страшная слабость - словно все кости размягчались, - и вас охватывала безнадежная тоска. Когда миссионер снова вошел в гостиную, Макфейл повернул к нему голову и обе женщины подняли глаза от рукоделия. - Я сделал все, что мог. Я призывал ее раскаяться. Она закоснела во зле. Он умолк, и доктор Макфейл увидел, как его глаза потемнели, а бледное лицо стало суровым и непреклонным. - Теперь я возьму бичи, которыми господь наш Иисус выгнал продающих и покупающих из храма всевышнего. Он начал ходить взад и вперед по комнате. Его рот был крепко сжат, черные брови сдвинуты. - Если бы она скрылась на краю света, я и там настиг бы ее. Вдруг он резко повернулся и вышел. Они услышали, как он снова спустился вниз. - Что он собирается делать? - спросила миссис Макфейл. - Не знаю. - Миссис Дэвидсон сняла пенсне и протерла стекла. - Когда он трудится во славу божию, я никогда не задаю ему вопросов. Она вздохнула. - Что с вами? - Он себя убивает. Он не знает, что значит щадить себя. О первых результатах деятельности миссионера доктор Макфейл узнал от метиса-торговца, в доме которого они жили. Он окликнул доктора, когда тот проходил мимо лавки, и вышел на крыльцо поговорить с ним. На его жирном лице была тревога. - Преподобный Дэвидсон напустился на меня за то, что я сдал комнату мисс Томпсон, - сказал он. - Но ведь я же не знал, кто она, когда договаривался с ней. Когда люди хотят снять у меня комнату, я интересуюсь только одним - есть ли у них чем платить. А она заплатила мне за неделю вперед. Доктор Макфейл предпочел не высказывать своего мнения. - В конце концов это ваш дом. Мы вам очень благодарны, что вы нас приютили. Хорн посмотрел на него с некоторым сомнением. Он еще не решил, насколько доктор Макфейл сочувствует миссионеру. - Миссионеры всегда стоят друг за друга, - начал он неуверенно. - Если они разозлятся на торговца, можно сразу прикрывать дело. - Он потребовал, чтобы вы ее выгнали? - Нет. Он сказал, что, пока она будет вести себя прилично, он не может этого требовать. Он сказал, что не хочет поступать несправедливо по отношению ко мне. Я обещал, что посетители к ней больше ходить не будут. Я ей только что об этом объявил. - И как же она это приняла? - Обругала меня. Торговец смущенно поежился. Разговор с мисс Томпсон не доставил ему никакого удовольствия. - Ну, я думаю, она сама куда-нибудь переедет. Вряд ли она захочет оставаться здесь, если ей нельзя будет приглашать гостей. - Переехать ей некуда, только к какому-нибудь туземцу, а из них ее теперь никто не примет, раз она не в ладах с миссионерами. Доктор Макфейл посмотрел на непрерывно струящийся дождь. - Пожалуй, нет смысла дожидаться, чтобы прояснилось. Вечером в гостиной Дэвидсон стал рассказывать им о давних днях, когда он учился в колледже. Он был беден и смог закончить курс только благодаря тому, что подрабатывал в каникулы. Внизу было тихо. Мисс Томпсон сидела в своей комнатушке одна. И вдруг заиграл граммофон. Она завела его назло, стараясь забыть о своем одиночестве, но подпевать было некому, и музыка звучала тоскливо. Это был словно зов о помощи. Дэвидсон и бровью не повел. Не меняя выражения, он продолжал свой рассказ. Граммофон все играл. Мисс Томпсон ставила одну пластинку за другой. Казалось, темнота и безмолвие пугали ее. Ночь была безветренной и душной. Макфейлы легли, но долго не могли уснуть. Они лежали рядом и с открытыми глазами слушали злобное пение москитов над сеткой. - Что это? - вдруг прошептала миссис Макфейл. Из-за деревянной перегородки до них донесся голос - голос Дэвидсона. Он звучал не затихая, монотонно и торжественно. Миссионер молился вслух. Он молился о душе мисс Томпсон. Прошло два-три дня. Теперь, когда они встречали мисс Томпсон на шоссе, она не приветствовала их с иронической сердечностью и не улыбалась: словно не замечая их, она угрюмо приходила мимо, задрав голову и хмуря подведенные брови. Торговец рассказал Макфейлу, что она пыталась найти другую комнату, но не смогла. Каждый вечер она проигрывала все свои пластинки, но это притворное веселье уже никого не обманывало. Бойкие мелодии звучали надрывно, словно фокстрот отчаяния. Когда она завела граммофон в воскресенье, Дэвидсон послал к ней Хорна с просьбой немедленно прекратить музыку, поскольку сегодня - день господень. Граммофон умолк, и в доме воцарилась тишина, нарушаемая только ровным стуком дождя по железной крыше. - Мне кажется, она все больше нервничает, - сказал торговец Макфейлу на следующий день. - Она не знает, что задумал мистер Дэвидсон, и боится. Макфейл уже видел ее в это утро и сразу заметил, что вся ее самоуверенность исчезла. Вид у нее был затравленный. Хорн искоса поглядел на него. - Вы, наверно, не знаете, что мистер Дэвидсон предпринял по этому поводу? - осторожно спросил он. - Не имею ни малейшего представления. Вопрос Хорна смутил доктора - ему и самому казалось, что миссионер занят какой-то таинственной деятельностью. Ему чудилось, что Дэвидсон упрямо и осторожно плетет сеть вокруг этой женщины, чтобы, когда все будет готово, внезапно затянуть веревку. - Он велел мне передать ей, - сказал торговец, - что, если он ей понадобится, пусть она в любое время пошлет за ним, и он непременно придет. - И что же она ответила? - Ничего не ответила. Я не дожидался. Я только сказал ей то, что он велел сказать, и ушел. Я боялся, что она примется плакать. - Одиночество действует на нее угнетающе, - сказал доктор. - А тут еще дождь! От этого у кого угодно разыграются нервы, - продолжал он сердито. - Что он, никогда не прекращается на этом чертовом острове? - В дождливый сезон льет почти без передышки. У нас в год выпадает триста дюймов осадков. Все дело в форме бухты. Можно подумать, что она притягивает дождь со всего океана. - Черт бы побрал эту бухту с ее формой, - сказал доктор. Он почесал место, укушенное москитом. Его душило раздражение. Когда дождь кончался и выглядывало солнце, остров превращался в оранжерею, полную влажных, тяжелых, удушливых испарений, и вас охватывало странное ощущение, что все кругом яростно растет. А в туземцах, которых считают беззаботными и счастливыми, как дети, благодаря их татуировке и крашеным волосам, начинало сквозить что-то зловещее; и, услышав за спиной шлепанье их босых ног, вы инстинктивно оборачивались. Вы чувствовали, что в любую минуту они могут оказаться рядом и молниеносно всадить вам между лопаток длинный нож. Как знать, какие черные мысли прячутся за их широко расставленными глазами? Они чем-то напоминали изображения на стенах египетских храмов, и от них веяло древним ужасом. Миссионер приходил и снова уходил. Он был занят, но чем - Макфейлы не знали. Хорн сказал доктору, что он каждый день посещает губернатора, и как-то раз Дэвидсон сам заговорил о нем. - Он производит впечатление человека решительного, но на поверку оказывается, что у него нет никакой твердости. - Другими словами, он не желает безоговорочно подчиняться вашим требованиям? - шутливо сказал доктор. Миссионер не улыбнулся. - Я требую только одного - чтобы он поступил, как должно. Прискорбно, что есть люди, которым приходится напоминать об этом. - Но ведь могут быть разные мнения, что считать должным. - Если бы у больного началась гангрена ступни, могли бы вы равнодушно смотреть, как кто-то раздумывает, ампутировать ее или нет? - Гангрена - вещь вполне реальная. - А грех? Что именно сделал Дэвидсон, скоро перестало быть тайной. Все четверо только что пообедали, дамы и доктор собирались по обыкновению пойти прилечь, пока не спадет жара, - Дэвидсон презирал эту изнеживающую привычку. Внезапно дверь распахнулась, и в комнату ворвалась мисс Томпсон. Она обвела всех взглядом и затем шагнула к Дэвидсону. - Что ты, погань, наплел на меня губернатору? Она заикалась от бешенства. На секунду воцарилась тишина. Затем миссионер пододвинул ей стул. - Садитесь, пожалуйста, мисс Томпсон. Я давно надеялся еще раз побеседовать с вами. - Сволочь ты поганая. Она обрушила на него поток гнусных и оскорбительных ругательств. Дэвидсон не спускал с нее внимательного взгляда. - Меня не трогает брань, которой вы сочли нужным осыпать меня, мисс Томпсон, - сказал он, - но я прошу вас не забывать, что здесь присутствуют дамы. Теперь к ее гневу уже примешивались слезы. Лицо ее покраснело и распухло, словно ее что-то душило. - Что случилось? - спросил доктор Макфейл. - Ко мне заходил какой-то тип и сказал, чтобы я убиралась отсюда со следующим пароходом. Блеснули ли глаза миссионера? Его лицо оставалось невозмутимым. - Едва ли вы могли ожидать, что при данных обстоятельствах губернатор разрешит вам остаться здесь. - Это твоя работа, - взвизгнула она. - Нечего вилять. Это твоя работа. - Я не собираюсь вас обманывать. Я действительно убеждал губернатора принять меры, единственно совместные с его долгом. - Ну что ты ко мне привязался? Я же тебе ничего не сделала. - Поверьте, даже если бы вы причинили мне вред, я не питал бы к вам ни малейшего зла. - Да что я, хочу, что ли, остаться в этой дыре? Я привыкла жить в настоящих городах! - В таком случае я не понимаю, на что вы, собственно, жалуетесь. С воплем ярости она выбежала из комнаты. Наступило короткое молчание. Потом заговорил Дэвидсон. - Очень приятно, что губернатор все-таки решился действовать. Он слабоволен и без конца тянул и откладывал. Он говорил, что здесь она, во всяком случае, больше двух недель не пробудет, а потом уедет в Апию, которая находится в британских владениях и к нему отношения не имеет. Миссионер вскочил и зашагал по комнате. - Просто страшно становится при мысли, как люди, облеченные властью, стремятся уклониться от ответственности. Они рассуждают так, словно грех, творимый не у них на глазах, перестает быть грехом. Самое существование этой женщины - позор, и что изменится, если ее переправят на другой остров? В конце концов мне пришлось говорить прямо. Дэвидсон нахмурился и выставил подбородок. Он весь дышал неукротимой решимостью. - Я вас не совсем понимаю, - сказал доктор. - Наша миссия пользуется кое-каким влиянием в Вашингтоне. Я сказал губернатору, что жалоба на его халатность вряд ли принесет ему большую пользу. - Когда она должна уехать? - спросил доктор. - Пароход из Сиднея в Сан-Франциско зайдет сюда в следующий вторник. Она отплывет на нем. До вторника оставалось пять дней. Когда на следующий день Макфейл возвращался из госпиталя, куда он от нечего делать ходил почти каждое утро, на лестнице его остановил метис. - Извините, доктор Макфейл. Мисс Томпсон нездорова. Вы к ней не зайдете? - Разумеется. Хорн проводил доктора в ее комнату. Она сидела на стуле, безучастно сложив руки, и смотрела перед собой. На ней было ее белое платье и большая шляпа с цветами. Макфейл заметил, что ее кожа под слоем пудры кажется желтовато-землистой, а глаза опухли. - Мне очень жаль, что вы прихворнули, - сказал он. - А, да я вовсе не больна. Я это просто сказала, чтобы повидать вас. Меня отсылают на пароходе, который едет во Фриско. Она поглядела на него, и он заметил, что в ее глазах внезапно появился испуг. Ее руки судорожно сжимались и разжимались. Торговец стоял в дверях и слушал. - Да, я знаю, - сказал доктор. Она глотнула. - Ну, мне не очень-то удобно ехать сейчас во Фриско. Вчера я ходила к губернатору, но меня к нему не пустили. Я видела секретаря, и он сказал, что я должна уехать с этим пароходом и никаких разговоров. Ну, я решила все-таки добраться до губернатора и сегодня утром ждала у его дома, пока он не вышел, и заговорила с ним. Сказать по правде, он не очень-то хотел со мной разговаривать, но я от него не отставала, и наконец он сказал, что позволит мне дождаться парохода в Сидней, если преподобный Дэвидсон будет согласен. Она замолчала и с тревогой посмотрела на доктора Макфейла. - Я не вижу, чем я, собственно, могу вам помочь, - сказал он. - Да я подумала, может, вы согласитесь спросить его. Господом богом клянусь, я буду вести себя тихо, если он позволит мне остаться. Я даже никуда из дому не буду выходить, если это ему нужно. Всего-то две недели. - Я спрошу его. - Он не согласится, - сказал Хорн. - И не надейтесь. - Скажите ему, что я могу получить в Сиднее работу - то есть честную. Ведь я не многого прошу. - Я сделаю, что смогу. - Сразу придете сказать мне, как дела? Мне надо знать твердо, а то я себе просто места не нахожу. Это поручение пришлось доктору не слишком по вкусу, и он - что, вероятно, было для него характерно - не стал выполнять его сам. Он рассказал жене о разговоре с мисс Томпсон и попросил ее поговорить с миссис Дэвидсон. По его мнению, требование миссионера было неоправданно суровым, и он считал, что не случится ничего страшного, если мисс Томпсон разрешат остаться в Паго-Паго еще на две недели. Но его дипломатия привела к неожиданным результатам. Миссионер сам явился к нему. - Миссис Дэвидсон сказала мне, что вы имели беседу с мисс Томпсон. Такая прямолинейность вызвала у доктора Макфейла раздражение, как у всякого застенчивого человека, которого заставляют пойти в открытую. Он почувствовал, что начинает сердиться, и покраснел. - Не вижу, какая разница, если она уедет в Сидней, а не в Сан-Франциско, и раз она обещала вести себя здесь прилично, то, по-моему, незачем портить ей жизнь. Миссионер устремил на него суровый взгляд. - Почему она не хочет вернуться в Сан-Франциско? - Я не спрашивал, - запальчиво ответил доктор. - Я считаю, что лучше всего поменьше совать нос в чужие дела. Возможно, этот ответ был не слишком тактичен. - Губернатор отдал распоряжение, чтобы ее отправили с первым же пароходом. Он только выполнил свой долг, и я не стану вмешиваться. Ее присутствие здесь - угроза для острова. - Я считаю, что вы злой и жестокий человек. Дамы с тревогой посмотрели на доктора, но они напрасно боялись, что вспыхнет ссора, - миссионер только мягко улыбнулся. - Мне очень грустно, что вы считаете меня таким, доктор Макфейл. Поверьте, мое сердце обливается кровью от жалости к этой несчастной, но ведь я только стараюсь выполнить свой долг. Доктор ничего не ответил. Он угрюмо посмотрел в окно. Дождь утих, и на другом берегу бухты среди деревьев можно было разглядеть хижины туземной деревушки. - Я, пожалуй, воспользуюсь тем, что дождь перестал, и пройдусь немного, - сказал он. - Прошу вас, не сердитесь на меня за то, что я не могу выполнить ваше желание, - сказал Дэвидсон с печальной улыбкой. - Я вас очень уважаю, доктор, и не хотел бы, чтобы вы думали обо мне дурно. - Ваше мнение о самом себе, наверное, столь высоко, что мое вас не очень огорчит, - отрезал доктор. - Сдаюсь! - засмеялся Дэвидсон. Когда доктор Макфейл, сердясь на себя за неоправданную грубость, спустился с лестницы, мисс Томпсон поджидала его у приоткрытой двери своей комнаты. - Ну, - сказала она, - вы с ним говорили? - Да, но, к сожалению, он отказывается что-нибудь сделать, - ответил доктор, смущенно отводя глаза. И тут же, услышав рыдание, он бросил на нее быстрый взгляд. Он увидел, что ее лицо побелело от ужаса, и испугался. Вдруг ему в голову пришла новая мысль. - Но пока не отчаивайтесь. Я считаю, что с вами поступают безобразно, и сам пойду к губернатору. - Сейчас? Он кивнул. Ее лицо просветлело. - Вы меня здорово выручите. Если вы замолвите за меня словечко, он наверняка позволит мне остаться. Я, ей-богу, ничего такого себе не позволю, пока я тут. Доктор Макфейл сам не понимал, почему он вдруг решил обратиться к губернатору. Он был совершенно равнодушен к судьбе мисс Томпсон, но миссионер задел его за живое, а раз рассердившись, он долго не мог успокоиться. Он застал губернатора дома. Это был крупный, красивый мужчина, бывший моряк, со щеточкой седых усов над верхней губой и в белоснежном мундире. - Я пришел к вам по поводу женщины, которая сняла комнату в одном доме с нами, - сказал доктор. - Ее фамилия Томпсон. - Я уже слышал о ней вполне достаточно, доктор Макфейл, - ответил губернатор, улыбаясь. - Я распорядился, чтобы она выехала в следующий вторник, и больше ничего сделать не могу. - Я хотел просить вас, нельзя ли разрешить ей подождать парохода из Сан-Франциско, чтобы она могла уехать в Сидней. Я поручусь за ее поведение. Губернатор продолжал улыбаться, но глаза его сузились и стали серьезными. - Я был бы очень рад оказать вам услугу, доктор, но приказ отдан и не может быть изменен. Доктор изложил дело со всей убедительностью, на какую был способен, но губернатор совсем перестал улыбаться. Он слушал угрюмо, глядя в сторону. Макфейл увидел, что его слова не производят никакого впечатления. - Мне очень неприятно причинять неудобства даме, но мисс Томпсон придется уехать во вторник, и говорить больше не о чем. - Но какая разница? - Извините меня, доктор, но я обязан объяснять свои решения только моему начальству. Макфейл внимательно посмотрел на него. Он вспомнил намек Дэвидсона на пущенную им в ход угрозу и почувствовал в поведении губернатора какое-то непонятное смущение. - Черт бы побрал Дэвидсона. И что он сует нос не в свое дело! - с жаром воскликнул он. - Говоря между нами, доктор, я не стану утверждать, что у меня сложилось особенно благоприятное мнение о мистере Дэвидсоне, но не могу не признать, что он имел полное право указать мне на опасность, которую представляет пребывание женщины, подобной мисс Томпсон, на острове, где военнослужащие живут среди туземного населения. Он поднялся, и доктор Макфейл тоже был вынужден встать. - Прошу извинить меня. Мне надо кое-чем заняться. Кланяйтесь, пожалуйста, миссис Макфейл. Доктор ушел от него в полном унынии. Он знал, что мисс Томпсон будет ждать его, и, чтобы не пришлось самому сообщать ей о своей неудаче, вошел в дом с черного хода и осторожно, как преступник, прокрался по лестнице. За ужином он чувствовал себя неловко и говорил мало, зато миссионер был очень оживлен и общителен. Доктору Макфейлу показалось, что взгляд Дэвидсона несколько раз останавливался на нем с добродушным торжеством. Неожиданно ему пришло в голову, что Дэвидсон знает о его безрезультатном визите к губернатору. Но откуда? В той власти, которой обладал этот человек, было что-то зловещее. После ужина доктор увидел на веранде Хорна и вышел к нему, сделав вид, что хочет поболтать с ним. - Она спрашивает, говорили ли вы с губернатором, - шепнул торговец. - Да. Он отказал. Мне ужасно жаль, но я больше ничего сделать не могу. - Я так и знал. Они боятся идти против миссионеров. - О чем вы разговариваете? - весело спросил Дэвидсон, подходя к ним. - Я как раз говорил, что вряд ли вам удастся выехать в Апию раньше чем через три недели, - без запинки ответил торговец. Он ушел, а они вернулись в гостиную. После еды мистер Дэвидсон посвящал один час развлечениям. Вскоре послышался робкий стук в дверь. - Войдите, - сказала миссис Дэвидсон своим пронзительным голосом. Дверь осталась закрытой. Миссис Дэвидсон встала и открыла ее. На пороге стояла изменившаяся до неузнаваемости мисс Томпсон. Это была уже не нахальная девка, которая насмехалась над ними на шоссе, а измученная страхом женщина. Ее волосы, всегда тщательно уложенные в прическу, теперь свисали космами. На ней были шлепанцы и заношенные, измятые блузка и юбка. Она стояла в дверях, не решаясь войти; по лицу ее струились слезы. - Что вам надо? - резко спросила миссис Дэвидсон. - Можно мне поговорить с мистером Дэвидсоном? - прерывающимся голосом сказала она. Миссионер встал и подошел к ней. - Входите, входите, мисс Томпсон, - сказал он сердечным тоном. - Чем я могу служить вам? Она вошла. - Я... я извиняюсь за то, что наговорила вам тогда, и за... за все остальное. Я, наверное, была на взводе. Прошу у вас прощения. - О, это пустяки. У меня спина крепкая и не переломится от пары грубых слов. Она сделала движение к нему, отвратительное в своей приниженности. - Вы меня разделали вчистую. Совсем сломали. Вы не заставите меня вернуться во Фриско? Его любезность мгновенно исчезла, голос стал суровым и жестким. - Почему вы не хотите возвращаться туда? Она вся съежилась. - Да ведь там у меня родня. Не хочу я, чтобы они меня видели вот такой. Я поеду, куда вы скажете. Только не туда. - Почему вы не хотите возвращаться в Сан-Франциско? - Я же вам сказала. Он наклонился вперед, устремив на нее огромные сверкающие глаза, словно стараясь заглянуть ей в самую душу. Вдруг он резко перевел дыхание. - Исправительный дом. Она взвизгнула и, упав на пол, обхватила его ноги. - Не отсылайте меня туда. Господом богом клянусь, я стану честной. Я все это брошу. Она выкрикивала бессвязные мольбы, и слезы ручьями катились по накрашенным щекам. Он наклонился к ней и, приподняв ее голову, заглянул ей в глаза. - Так, значит, исправительный дом? - Я смылась, а то бы меня зацапали, - отрывисто шептала она. - Если я попадусь быкам, мне припаяют три года. Он отпустил ее, и она, снова упав на пол, разразилась отчаянными рыданиями. Доктор Макфейл встал. - Это меняет дело, - сказал он. - Теперь вы не можете требовать, чтобы она вернулась туда. Она хочет начать жизнь снова, не отнимайте же у нее этой последней возможности. - Я хочу предоставить ей ни с чем не сравнимую возможность. Если она раскаивается, пусть примет свое наказание. Она не уловила истинного смысла его слов и подняла голову. В ее опухших от слез глазах мелькнула надежда. - Вы меня отпустите? - Нет. Во вторник вы отплывете в Сан-Франциско. У нее вырвался стон ужаса, перешедший в глухой, хриплый визг, в котором не было уже ничего человеческого. Она стала биться головой об пол. Доктор Макфейл кинулся ее поднимать. - Ну, ну, так нельзя. Пойдите к себе и прилягте. Я дам вам лекарство. Он поднял ее и кое-как отвел вниз. Он был очень зол на миссис Дэвидсон и на свою жену за то, что они не захотели вмешаться. Метис стоял на площадке, и с его помощью доктору удалось уложить ее на кровать. Она стонала и судорожно всхлипывала. Казалось, она вот-вот лишится чувств. Доктор сделал ей укол. Злой и измученный, он поднялся в гостиную. - Я наконец уговорил ее лечь. Обе женщины и Дэвидсон сидели так же, как он их оставил. Очевидно, пока его не было, они не разговаривали и не шевелились. - Я ждал вас, - сказал Дэвидсон странным, отсутствующим голосом. - Я хочу, чтобы вы все помолились вместе со мной о душе нашей заблудшей сестры. Он взял с полки Библию и сел за обеденный стол. Посуда после ужина еще не была убрана, и, чтобы освободить место, ему пришлось отодвинуть чайник. Сильным голосом, звучным и глубоким, он прочел им главу, в которой говорится о том, как к Христу привели женщину, взятую в прелюбодеянии. - А теперь преклоните вместе со мной колени и помолимся о душе возлюбленной сестры нашей Сэди Томпсон. Он начал с жаром молиться, прося бога сжалиться над грешницей. Миссис Макфейл и миссис Дэвидсон встали на колени, закрыв лицо руками. Захваченный врасплох, доктор неуклюже и неохотно последовал их примеру. Миссионер молился с яростным красноречием. Он был в исступлении, по его щекам струились слезы. А снаружи лил дождь, лил не ослабевая, с упорной злобой, в которой было что-то человеческое. Наконец миссионер умолк. На мгновение воцарилась тишина, потом он сказал: - А теперь прочтем "Отче наш". Они прочитали эту молитву и вслед за ним поднялись с колен. Лицо миссис Дэвидсон стало бледным и умиротворенным. На душе у нее, видимо, было легко и спокойно. Но доктора и миссис Макфейл внезапно охватило смущение. Они не знали, куда девать глаза. - Я, пожалуй, спущусь поглядеть, как она себя чувствует, - сказал доктор Макфейл. Когда он постучал к ней, дверь открыл Хорн. Мисс Томпсон сидела в качалке и тихонько плакала. - Почему вы встали? - воскликнул доктор. - Я же велел вам лежать. - Мне не лежится. Я хочу видеть мистера Дэвидсона. - Бедняжка, зачем вам это? Вы не сможете его убедить. - Он сказал, что придет, если я за ним пошлю. Макфейл кивнул торговцу. - Сходите за ним. Они молча ждали, пока Хорн поднимался наверх. Дэвидсон вошел. - Извините, что я попросила вас спуститься сюда, - сказала она, мрачно глядя на него. - Я ожидал, что вы пошлете за мной. Я знал, что господь услышал мою молитву. Секунду они глядели друг на друга, потом она отвела глаза. Она смотрела в сторону все время, пока говорила. - Я вела грешную жизнь. Я хочу покаяться. - Хвала господу! Он внял нашим молитвам! Он повернулся к Макфейлу и торговцу. - Оставьте меня наедине с ней. Скажите миссис Дэвидсон, что наши молитвы были услышаны. Они вышли и закрыли за собой дверь. - Мда-а-а! - сказал торговец. В эту ночь доктор Макфейл никак не мог заснуть; когда миссионер прошел к себе, он поглядел на часы. Было два. И все-таки Дэвидсон лег не сразу - через разделявшую их деревянную перегородку доктор слышал, как он молится, пока сам наконец не уснул. Когда они встретились на следующее утро, вид миссионера удивил доктора. Дэвидсон был бледнее, чем обычно, и выглядел утомленным, но глаза его пылали нечеловеческим огнем. Казалось, его переполняла безмерная радость. - Вы не могли бы теперь же спуститься к Сэди? - сказал он. - Боюсь, что ее тело еще не нашло исцеления, но ее душа - ее душа преобразилась. Доктор чувствовал себя расстроенным и опустошенным. - Вы долго пробыли у нее вчера, - сказал он. - Да. Ей трудно было остаться одной, без меня. - Вы так и сияете, - сказал доктор раздраженно. В глазах Дэвидсона засветился экстаз. - Мне была ниспослана величайшая милость. Вчера я был избран вернуть заблудшую душу в любящие объятия Иисуса. Мисс Томпсон сидела в качалке. Постель не была убрана. В комнате царил беспорядок. Она не позаботилась одеться и сидела в грязном халате, кое-как зашпилив волосы в пучок. Ее лицо распухло и оплыло от слез, хотя она обтерла его мокрым полотенцем. Вид у нее был неряшливый и неприглядный. Когда доктор вошел, она безучастно посмотрела на него. Она была совсем разбита и измучена. - Где мистер Дэвидсон? - спросила она. - Он скоро придет, если он вам нужен, - кисло ответил доктор. - Я зашел узнать, как вы себя чувствуете. - А, да ничего со мной нет. Не беспокойтесь обо мне. - Вы что-нибудь ели? - Хорн принес мне кофе. Она беспокойно посмотрела на дверь. - Вы думаете, он скоро придет? Мне не так страшно, когда он со мной. - Вы все-таки уезжаете во вторник? - Да, он говорит, что я должна уехать. Пожалуйста, скажите ему, чтобы он пришел поскорее. Вы ничем мне помочь не можете. Кроме него, мне теперь никто не может помочь. - Очень хорошо, - сказал доктор Макфейл. Следующие три дня миссионер почти все время проводил у Сэди Томпсон. Он встречался с остальными только за столом. Доктор Макфейл заметил, что он почти ничего не ест. - Он не щадит себя, - жаловалась миссис Дэвидсон. - Он того и гляди заболеет. Но он не думает о себе. Сама она тоже побледнела и осунулась. Она говорила миссис Макфейл, что совсем не спит. Когда миссионер уходил от мисс Томпсон и поднимался к себе, он молился до полного изнеможения, но даже и после этого засыпал лишь ненадолго. Часа через два он вставал, одевался и шел гулять на берег. Ему снились странные сны. - Сегодня утром он сказал мне, что видел во сне горы Небраски, - сообщила миссис Дэвидсон. - Любопытно, - сказал доктор Макфейл. Он вспомнил, что видел их из окна поезда, когда ехал по Соединенным Штатам. Они напоминали огромные кротовые кучи, округлые и гладкие, и круто поднимались над плоской равниной. Доктор Макфейл вспомнил, что они показались ему похожими на женские груди. Лихорадочное возбуждение, снедавшее Дэвидсона, было невыносимо даже для него самого. Но всепобеждающая радость поддерживала его силы. Он с корнем вырывал последние следы греха, еще таившиеся в сердце бедной женщины. Он читал с ней Библию и молился с ней. - Это просто чудо, - сказал он как-то за ужином. - Это истинное возрождение. Ее душа, которая была чернее ночи, ныне чиста и бела, как первый снег. Я исполнен смирения и трепета. Ее раскаяние во всем, содеянном ею, прекрасно. Я не достоин коснуться края ее одежды. - И у вас хватит духа послать ее в Сан-Франциско? - спросил доктор. - Три года американской тюрьмы! Мне кажется, вы могли бы избавить ее от этого. - Как вы не понимаете! Это же необходимо. Неужели вы думаете, что мое сердце не обливается кровью? Я люблю ее так же, как мою жену и мою сестру. И все время, которое она проведет в тюрьме, я буду испытывать те же муки, что и она. - А, ерунда! - досадливо перебил доктор. - Вы не понимаете, потому что вы слепы. Она согрешила и должна пострадать. Я знаю, что ей придется вытерпеть. Ее будут морить голодом, мучить, унижать. Я хочу, чтобы кара, принятая ею из рук человеческих, была ее жертвой богу. Я хочу, чтобы она приняла эту кару с радостным сердцем. Ей дана возможность, которая ниспосылается лишь немногим из нас. Господь неизреченно добр и неизреченно милосерд. Дэвидсон задыхался от волнения. Он уже не договаривал слов, которые страстно рвались с его губ. - Весь день я молюсь с ней, а когда я покидаю ее, я снова молюсь, весь отдаваясь молитве, молюсь о том, чтобы Христос даровал ей эту великую милость. Я хочу вложить в ее сердце столь пылкое желание претерпеть свою кару, чтобы, даже если бы я предложил ей не ехать, она сама настояла бы на этом. Я хочу, чтобы она почувствовала в муках тюремного заключения смиренный дар, который она слагает к ногам благословенного Искупителя, отдавшего за нее жизнь. Дни тянулись медленно. Все обитатели дома, думавшие только о несчастной, терзающейся женщине в нижней комнате, жили в состоянии неестественного напряжения. Она была словно жертва, которую готовят для мрачного ритуала какой-то кровавой языческой религии. Ужас совершенно парализовал ее. Она ни на минуту не отпускала от себя Дэвидсона; только в его присутствии к ней возвращалось мужество, и она в рабском страхе цеплялась за него. Она много плакала, читала Библию и молилась. Порой, дойдя до полного изнеможения, она впадала в апатию. В такие минуты тюрьма действительно казалась ей спасением - по крайней мере это была конкретная реальность, которая положила бы конец ее пытке. Ее смутный страх становился все более мучительным. Отрекшись от греха, она перестала заботиться о своей внешности и теперь бродила по комнате в пестром халате, неумытая и растрепанная. В течение четырех дней она не снимала ночной рубашки, не надевала чулок. Вся комната была замусорена. А дождь все лил и лил с жестокой настойчивостью. Казалось, небеса должны были уже истощить все запасы воды, но он по-прежнему падал, прямой и тяжелый, и с доводящей до исступления монотонностью барабанил по крыше. Все стало влажным и липким. Стены и лежавшие на полу башмаки покрыла плесень. Бессонными ночами сердито ныли москиты. - Если бы дождь перестал хоть на день, еще можно было бы терпеть, - сказал доктор. Все как избавления ждали вторника, когда должен был прийти пароход из Сиднея. Напряжение становилось невыносимым. Жалость и негодование были вытеснены из души доктора Макфейла единственным желанием - поскорее отделаться от несчастной. Приходится принимать неизбежное. Он чувствовал, что, когда этот пароход наконец отчалит, ему станет легче дышать. На борт ее должен был доставить чиновник канцелярии губернатора. Он зашел вечером в понедельник и попросил мисс Томпсон собраться к одиннадцати часам следующего утра. У нее был Дэвидсон. - Я присмотрю, чтобы все было готово. Я сам намерен проводить ее. Мисс Томпсон молчала. Когда доктор Макфейл задул свечу и осторожно забрался под москитную сетку, он испустил вздох облегчения. - Ну, слава богу, все кончилось. Завтра в это время ее здесь уже не будет. - Миссис Дэвидсон тоже будет рада. Она говорит, что он совсем замучил себя, - сказала миссис Макфейл. - Она изменилась до неузнаваемости. - Кто? - Сэди. Я бы не поверила, что возможно. Невольно проникаешься смирением. Доктор Макфейл не ответил и вскоре уснул. Он был очень утомлен и спал крепче обычного. Его разбудило чье-то прикосновение. Он испуганно вскочил и увидел рядом с кроватью Хорна. Торговец приложил палец к губам и поманил его за собой. Обычно он носил парусиновый костюм, но на этот раз был бос и одет только в лава-лава, как туземец. От этого он неожиданно стал похож на дикаря, и доктор, выбираясь из постели, заметил, что все его тело покрыто татуировкой. Хорн вышел на веранду. Доктор Макфейл слез с кровати и последовал за ним. - Не шумите, - шепнул торговец. - Вы очень нужны. Накиньте на себя что-нибудь и наденьте башмаки. Доктор подумал, что случилось что-то с мисс Томпсон. - В чем дело? Захватить инструменты? - Скорее, ради бога, скорее. Доктор Макфейл прокрался в спальню, надел поверх пижамы плащ и сунул ноги в туфли на резиновой подошве. Он вернулся к торговцу, и они на цыпочках спустились по лестнице. Наружная дверь была открыта, перед ней стояли несколько туземцев. - В чем дело? - повторил доктор. - Пойдемте, - сказал Хорн. Он вышел, и доктор последовал за ним. Туземцы кучкой шли позади. Они пересекли шоссе и вышли к пляжу. Ярдах в двадцати пяти доктор заметил группу туземцев, толпившихся вокруг чего-то, лежавшего у самой воды. Они ускорили шаг; туземцы расступились перед доктором. Торговец тащил его вперед. Затем он увидел труп, лежавший наполовину в воде, наполовину на песке, - труп Дэвидсона. Доктор Макфейл нагнулся - он был не из тех, кто теряется в трудную минуту, - и перевернул его. Горло было перерезано от уха до уха, а правая рука все еще сжимала роковую бритву. - Он совсем остыл, - сказал доктор. - Он умер уже довольно давно. - Один из них только что заметил его - по дороге на работу, - пришел и сказал мне. Как вы думаете, он сам это сделал? - Да. Надо послать за полицией. Хорн сказал что-то на местном наречии, и двое юношей пустились бежать со всех ног. - Его нельзя трогать до прихода полиции, - добавил доктор. - Я не позволю отнести его в мой дом. Я не хочу, чтобы он лежал в моем доме. - Вы сделаете то, что вам скажут, - резко ответил доктор. - Но я полагаю, его отправят в морг. Они стояли и ждали. Торговец достал из складок своей лава-лава две папиросы и протянул одну доктору. Они курили и глядели на труп. Доктор не мог понять, что произошло. - Как, по-вашему, почему это он? - спросил Хорн. Доктор пожал плечами. Вскоре подошли с носилками туземные полицейские под командой белого матроса, а за ними два морских офицера и флотский врач. Они принялись деловито распоряжаться. - Надо бы поставить в известность его жену, - сказал один из офицеров. - Раз вы, пришли, я пойду домой и оденусь. Я позабочусь, чтобы ей сообщили. По-моему, ей не стоит на него смотреть, пока его не приведут в порядок. - Пожалуй, да, - сказал флотский врач. Когда доктор Макфейл поднялся к себе, его жена кончала одеваться. - Миссис Дэвидсон страшно беспокоится о муже, - сказала она, едва увидев его. - Он не ложился всю ночь. Она слышала, как он ушел от мисс Томпсон в два часа, но он вышел из дому. Если он столько времени гулял, то, конечно, будет смертельно измучен. Доктор Макфейл рассказал ей о несчастье и попросил осторожно подготовить миссис Дэвидсон. - Но почему он это сделал? - спросила она в ужасе. - Не знаю. - Я не могу. Не могу. - Надо. Она испуганно посмотрела на него и вышла. Он слышал, как она вошла в комнату миссис Дэвидсон. Подождав минуту, чтобы собраться с силами, он начал бриться и одеваться. Потом сел на кровать и стал ждать жену. Наконец она вернулась. - Она хочет видеть его. - Его отнесли в морг. Нам, пожалуй, следует проводить ее. Как она это приняла? - По-моему, ее словно оглушило. Она не плакала. Но она дрожит как осиновый лист. - Нужно пойти немедленно. Когда они постучались, миссис Дэвидсон сразу вышла к ним. Она была очень бледна, но не плакала. В ее спокойствии доктору почудилось что-то неестественное. Не обменявшись ни единым словом, они молча пошли по шоссе. Когда они приблизились к моргу, миссис Дэвидсон заговорила: - Я хотела бы поб