бственная история. Особы королевских кровей в таких-то странах слагали головы ради орхидей. Орхидеи, говорилось в статье, с давних пор окружала аура фатализма. Точно так же, мол, у каждой вещи вокруг нас - своя философия и своя судьба... Странное дело - с момента, когда я решил-таки ехать искать овцу, настроение становилось все лучше и лучше. Жизненная энергия растекалась по всему телу и пульсировала в кончиках пальцев. Пожалуй, впервые с тех пор, как мне испонилось двадцать, я испытывал такое особое чувство. Я сложил в мойку посуду, накормил кошку завтраком, подошел к телефону и набрал номер типа в черном. После шестого гудка тот, наконец, взял трубку. - Надеюсь, не разбудил, - сказал я. - Не беспокойся. Я всегда встаю очень рано, - ответил он. - В чем дело? - Вы какие газеты получаете? - Все центральные плюс восемь местных изданий. Местные, впрочем, приносят только под вечер... - И вы их все читаете, так? - Это - часть моей работы, - терпеливо произнес он. - Дальше! - А воскресные приложения вы тоже читаете? - Разумеется, и воскресные тоже, - подтвердил он. - В сегодняшнем приложении видели фотографию лошади? - Фотографию лошади видел. - Вам не показалось, что лошадь и наездник думают о совершенно разных вещах? Тяжелая тишина выплеснулась из трубки и медленно растеклась по квартире. Ни шороха, ни малейшего вздоха. Абсолютная тишина, от которой болело в ушах. - И поэтому ты сюда звонишь? - спросил он. - Да нет! Это я так - разговор начать. Чтобы легче было дальше общаться... - У нас и без этого есть о чем пообщаться. Об Овце, например, - он закашлялся. - Прошу простить, но, в отличие от некоторых, у меня не так много свободного времени. Я хотел бы, чтобы ты говорил как можно короче и только по делу. - Все дело как раз в этом и заключается! - выпалил я. - В общем, завтра я еду искать эту вашу овцу. Я тут, знаете, много всего передумал - но, в конце концов, решил: будь по-вашему. Однако действовать я буду так, как САМ ЗАХОЧУ. И говорить буду о том, о чем МНЕ ЗАХОЧЕТСЯ. По крайней мере, права болтать, о чем хочется, у меня еще никто не отнимал. Также Я НЕ ХОЧУ, чтобы за каждым моим шагом следили исподтишка, и чтобы всякие типы, которых я даже как звать не знаю, тыкали мне и указывали, что делать!.. Я все сказал. - Ты очень заблуждаешься относительно своего места в жизни. - Вы тоже заблуждаетесь насчет моего места в жизни. Послушайте - все-таки, мне кажется, я лучше вас обдумал свою ситуацию И заметил одну важную вещь. А именно - тот простой факт, что терять мне практически нечего. С женой я развелся. С работы хоть сегодня готов уйти. Квартиру снимаю, да и там из вещей ничего приличного. Всей собственности - пара миллионов на счету, подержанный автомобиль, да престарелая кошка. Одежда давно уже не модная, а пластинки как из лавки старьевщика. Ни славы, ни положения в обществе, ни успеха у женщин. Ни таланта, ни молодости. Болтаю вечно какую-то чушь - и сам же потом жалею... В общем, как вы и сказали - банальнейшая посредственность. Чего же такого я ни за что не хотел бы терять? Объясните, если знаете!... Очень долго из трубки не доносилось ни звука. За это время я успел оборвать нитку, торчавшую из-под пуговицы на рубашке, и начертить шариковой ручкой тридцать звездочек на странице блокнота. - У каждого в этом мире есть хотя бы одна-две вещи, которые он не захочет терять ни за что. Есть они и у тебя, - прозвучало, наконец, мне в ответ. - А отыскивать такие вещи в душах людей - это уже наша профессия. Человек живет, постоянно балансируя на грани между гордыней и низменными страстями. Только вспоминает он об этой грани часто уже после того, как баланс потеряет... - Он выдержал короткую паузу. - Впрочем, ладно; с этой проблемой ты еще столкнешься на последующих этапах развития ситуации. Сейчас же я не скажу, что не воспринял твоих пламенных заявлений. И требования твои, пожалуй, приму. Я не стану вмешиваться без особой необходимости. Можешь действовать, как сочтешь нужным... ровно месяц. Устраивает? - Вполне, - ответил я. - Честь имею! И он повесил трубку. Повесил так, что у меня сделалось неприятно во рту. Чтобы прогнать это чувство, я тридцать раз отжался от пола, двадцать раз присел и перемыл всю скопившуюся за трое суток посуду. Дурной привкус исчез. Стоял чудный день - жизнерадостное сентябрьское воскресенье. Прошедшее лето закатилось на задворки сознания, точно в пыльный чулан, и вспоминалось уже с трудом. Я надел новую рубаху, влез в те "Ливайсы", на которых не было пятен от кетчупа, натянул совпадавшие друг с другом по цвету носки. Потом взял щетку для волос и тщательно причесался. Несмотря на все это, ощущения, будто мне семнадцать лет, не пришло. "Еще чего захотел!" - сказал я себе. Как теперь ни выкручивайся - проклятые годы взяли свое. Я вывел со стоянки под домом свой давно просившйся на свалку "фольксваген", отправился на нем в супермаркет и купил дюжину банок кошачьих консервов, коробку с песком для кошки, дорожный бритвенный набор и пару нижнего белья. Потом я зашел в "Мистер Донатс", уселся за стойку и принялся уплетать дешевый сахарный пончик. В длинном, во всю стену зеркале над стойкой отражалось моя жующая пончик физиономия. Зажав обкусанный пончик в руке, я какое-то время разглядывал себя. Интересно, гадал я - что обычно думают люди, когда видят мое лицо?... А-а, все равно: что бы они там ни думали, мне этого никогда не понять. Я проглотил остатки пончика, допил кофе и вышел на улицу. Прямо перед вокзалом я наткнулся на туристическое бюро, зашел туда и заказал два билета до Саппоро на завтрашнее число. Затем, уже внутри вокзала, приобрел парусиновую сумку на ремне и непромокаемую шляпу. Десятки, хрустя, вылетали из конверта один за другим; но странное дело - купюр в толстой пачке меньше будто не становилось. Скорее, меньше становилось меня самого. Бывают на свете такие деньги. Хранить их противно, и начинаешь тратить, презирая себя; а как истратишь все - ничего, кроме отвращения к своей персоне, в душе не остается. Дальше, чтобы как-то унять отвращение, хочется опять тратить деньги. Только денег больше нет. И убегать некуда. Я уселся на скамью перед вокзалом, выкурил две сигареты подряд - и решил больше про деньги не думать. Привокзальную площадь в воскресное утро заполнили многодетные семейства и юные парочки. Скользя по ним рассеянным взглядом, я неожиданно вспомнил, что сказала перед расставаньем жена - мол, завели бы ребенка, так, может... Что говорить: в мои годы уже полагается иметь целую кучу детей. Но вот какая штука: стоит мне даже попытаться представить себя отцом - и я тут же впадаю в депрессию. Если бы ребенком был я сам, навряд ли бы мне захотелось такого папочку. Я сгреб в охапку пакеты с покупками и, сидя так, выкурил еще одну сигарету. Затем поднялся, протолкался сквозь толпу обратно к стоянке и закинул пакеты на заднее сиденье своего драндулета. Пока на заправке мне меняли в машине масло и заливали бензин, успел заскочить в книжную лавку по соседству, где купил три дешевых карманных детектива. На все это ушло еще два червонца; карманы у меня разбухли от сдачи и звякали при ходьбе. Возвратившись домой, я ссыпал мелочь в стеклянную банку на кухне и сполоснул холодной водой лицо. Казалось, с момента, когда я проснулся, прошло страшно много времени. На часах, однако, было всего двенадцать. Подруга вернулась в три. На ней были легкая рубашка-сеточка и брюки горчичного цвета, лицо скрывали очки - столь непроницаемо-черные, что при одном их виде начинала болеть голова; с плеча свисала парусиновая сумка - точь-в-точь, как та, что я купил себе. - Вот, собралась в дорогу, - она похлопала ладонью по туго набитой сумке. - Мы же надолго едем, так ведь? - Пожалуй, что так... Не снимая очков, она плюхнулась на диван у окна и закурила ментоловую сигарету. Я принес ей пепельницу, присел рядом и погладил ее по волосам. Кошка запрыгнула на диван и положила голову и передние лапы к ней на лодыжку. Сделав пару затяжек, она вставила сигарету мне в губы и зевнула. - Рада, что едешь? - спросил я. - Ага, ужасно. Особенно - что вместе с тобой... - Ну, а если мы не найдем овцу? Возвращаться мне будет некуда. Кто знает - может, тогда это путешествие станет пожизненным, и я буду болтаться по свету до конца своих дней... - Прямо как твой друг? - Ну да. Мы с ним в каком-то смысле - два сапога пара. Разница только в том, что он сбежал по собственной воле, а меня вышвыривают насильно... Я тычком затушил сигарету в пепельнице. Кошка подняла голову, протяжно зевнула и заняла прежнюю позу. - Ты уже собрал вещи? - спросила она. - Нет еще, сейчас буду. Да собирать-то особо нечего - белье на смену да мелочи туалетные... Тебе, кстати, тоже много брать ни к чему - все, что понадобится, прямо на месте и купим. Денег столько, что девать некуда. - А я так больше люблю! - хихикнула она. - Какое же это путешествие, если нет больших чемоданов! - В самом деле?... Из полуоткрытого окна доносилось пронзительное щебетание птиц. Такого щебета я раньше ни разу не слышал. Новое время года принесло новых птиц. Я поймал в ладонь солнечный луч, падавший на нас из окна, и осторожно прижал к ее щеке. Так, не двигаясь, мы пролежали очень долго. Рассеянным взглядом я наблюдал, как белоснежное облако медленно-медленно переползало в небе от одного края окна к другому. - Что-то не так? - спросила она. - Да понимаешь - нелепо, наверное, звучит, но... У меня все время такое чувство, будто сейчас - это совсем не сейчас. И что сам я - не я, а вроде бы кто-то другой. И что здесь - это где-то совсем в другом месте. Это чувство это живет во мне очень долго. Где бы я ни был, чем бы ни занимался - оно постоянно преследует меня уже, наверно, лет десять. - Почему именно десять? - Да потому, что это очень похоже на вечность... Только поэтому. Она рассмеялась, взяла на руки кошку и осторожно опустила ее на пол. - Обними меня... Мы лежали в обнимку на диване. Подушки старого дивана, если уткнуться в них носом, пахли древностью. Ее хрупкое тело, казалось, вот-вот растворится в этом запахе без следа. Странно - будто что-то ласковое, теплое, давным-давно позабытое всплывало со дна моей помутневшей памяти. Я коснулся пальцами ее волос, осторожно убрал их в сторону - и кончиком языка дотронулся до ее уха. Мир чуть заметно дрогнул. Мир стал маленьким, совсем крошечным. И Время в этом мире текло очень плавно и неторопливо. Я расстегнул пуговицы ее рубашки, положил ладонь ей на грудь - и долго лежал так, глядя на ее тело. - Прямо как живая, - вдруг выдохнула она. - Кто?... Ты? - Ну да... Мое тело и я. - Это точно, - согласился я. - Похоже, и вправду живая... "Как тихо!" - подумал я. Звуки исчезли. Все, кроме нас, куда-то ушли - наверное, праздновать первое воскресенье осени. - Знаешь... Мне так хорошо сейчас, - прошептала она тихонько. - Ага. - Такое чувство... как на пикнике. Очень здорово. - "На пикнике"? - М-м... Я крепко обнял ее. Потом, убрав губами прядь ее волос, еще раз коснулся языком уха. - А что, твои десять лет - это правда было очень долго? - прошептала она мне на ухо. - Ужасно долго, - пробормотал я в ответ. - Ужасно долго, а в результате - ни черта... Она откинулась на подлокотник дивана, слегка выгнула шею и улыбнулась. Я вдруг ясно ощутил, что когда-то уже встречал такую же точно улыбку, но вот когда и у кого - припомнить не удавалось. Все молоденькие женщины, такие разные между собой, в голом виде кажутся очень похожими друг на друга; этим они всегда приводили меня в замешательство. - Давай найдем овцу, - произнесла она с закрытыми глазами. - Найдем овцу - и многое изменится к лучшему. Я долго смотрел на ее лицо, потом на уши. Мягкий полуденный свет осторожно обнимал ее тело, но как будто не касался его; так изображали вещи на натюрмортах лет сто назад. 7. ОБ ОГРАНИЧЕННОМ, НО УПРЯМОМ СОЗНАНИИ К шести часам она приняла душ, расчесала волосы перед зеркалом в ванной, освежилась лосьоном и почистила зубы. Все это время я сидел на диване и читал "Записки о Шерлоке Холмсе". "Мой дорогой коллега Ватсон, - начиналась очередная история, - обладает весьма ограниченными умственными способностями; однако иногда его ум проявляет поразительное упрямство в достижении поставленной цели". Надо сказать, неплохая фраза для начала рассказа. - Я сегодня поздно. Ложись без меня. - сказала она. - Работа? - Да. Вообще-то, мне выходной полагался, но ничего не поделаешь. Завтра в отпуск - значит, сегодня придется выйти. Она ушла, но чуть погодя дверь опять распахнулась. - Слушай, а куда ты кошку денешь на время отъезда? - спросила она. - Хм! Честно говоря, про это я и забыл... Ладно, придумаю что-нибудь. Дверь снова закрылась. Я достал из холодильника молоко и сырные палочки и попробовал накормить кошку. Та с явным трудом съела сыр. Жевать как следует у бедняги уже не хватало сил. В холодильнике не оставалось ничего, что я съел бы сам, поэтому - делать нечего - под новости по телевизору я опять принялся за пиво. Ничего нового воскресные новости не сообщали. Как и всегда в воскресенье к вечеру, на экране тянулся какой-то сплошной зоопарк. Насмотревшись на жирафа, слона и панду, я выключил телевизор, снял телефонную трубку и набрал номер. - Я насчет кошки, - сказал я в трубку. - Кошки? - Я кошку держу, - пояснил я. - И что? - Если ее будет не с кем оставить - я никуда не поеду!... - Временных приютов для четвероногих - если ты об этом - в городе сколько угодно. - Моя кошка - старая и больная. Запри ее в клетку на какой-нибудь на месяц - она просто лапы на пузе сложит! Из трубки донеслось отчетливое, мерное постукивание костяшек пальцев о деревянный стол. - Что ты предлагаешь? - Хочу, чтобы вы взяли ее к себе. Дом у вас вон какой огромный - уж для одной-то кошки, я думаю, место найдется? - Это невозможно. Сэнсэй ненавидит кошек. Не говоря уже о том, что она всех птиц в саду распугает. Туда, где хоть раз побывала кошка, птицы не прилетают. - Сэнсэй - без сознания; а у моей кошки просто сил не хватит птиц гонять. Костяшки пальцев еще немного побарабанили по столу - и, наконец, остановились. - Хорошо. Кошку приедет забрать мой водитель - завтра в десять утра. - Я приготовлю консервы и песок для туалета, на первое время хватит. Но учтите - она ест только эти консервы; когда кончатся - покупайте точно такие же! - Все детали ты изложишь моему водителю при встрече. Я, по-моему, уже говорил тебе, что лишним временем не располагаю! - Все-таки лучше, когда все вопросы решает одна и та же инстанция... Чтобы знать потом, где искать виноватых. - "Виноватых"? - Я только хочу сказать, что если за то время, пока меня здесь не будет, с моей кошкой что-то случится - неважно, найдется овца или нет, вы уже ни слова от меня не дождетесь! - Хм-м!... - Он выдержал паузу. - Ну, хорошо. Хотя тебя и заносит куда не следует - в принципе, для дилетанта совсем неплохо. Итак, я записываю, так что болтай помедленнее. - Жирным мясом не кормите. Все назад сблюет. Челюсти слабые, поэтому - ничего твердого. С утра давайте молоко и одну банку консервов; вечером - горсть анчоусов, мясо или сырные палочки. Песок постарайтесь менять каждый день; загаженный песок она на дух не переносит. Понос, вообще, дело обычное; но если за два дня не проходит - купите лекарство у ветеринара и проследите, чтоб все было принято... Я сделал паузу; в трубке было слышно, как шелестит по бумаге его авторучка. - Дальше!... - Недавно ушной клещ подцепила; так вот, чтоб не гноилось, прочищайте уши раз в день тампонами, смоченными в оливковом масле. Он это дело терпеть не может, вырываться начнет, поэтому осторожнее - не повредите барабанные перепонки. Да, мебель будет царапать обязательно; не нравится - раз в неделю стригите когти. Можно обычными кусачками для ногтей. Вшей, в принципе, быть не должно, но на всякий случай в воду для купания иногда добавляйте шампунь от вшей. Шампунь в зоомагазине продается, спросите - там знают. После купания вытирайте полотенцем, расчесывайте щеткой и только потом сушите феном. Иначе точно простудится... - Еще что-нибудь? - Да, пожалуй, все... Он медленно перечитал все записанное в телефонную трубку. Конспектировал он безупречно. - Все правильно? - Да, все верно. - Честь имею, - сказал он. И повесил трубку. За окном стемнело. Я распихал по карманам джинсов мелочь, сигареты и зажигалку, надел теннисные туфли и вышел на улицу. Зайдя в закусочную по соседству, я заказал куриную котлету с французской булочкой; пока ее готовили, я сидел и под последний альбом братьев Джонсон потягивал пиво. Братьев Джонсон сменил Билл Эванс, и я съел котлету под Билла Эванса. Затем под "Звездные Войны" Мейнарда Фергюсона выпил кофе. Ощущения, будто я что-то съел, так и не появилось. Я поставил пустую чашку на стол, подошел к розовому пластмассовому телефону, опустил в щель десятиеновую монету и набрал номер напарника. Трубку взял сын-старшеклассник. - Добрый день, - сказал я. - Добрый вечер, - поправили в трубке. Я скользнул взглядом по часам на руке - парень был явно точнее меня. Чуть погодя мой напарник сам подошел к телефону. - Ну, как все прошло? - Ничего, что звоню в это время? Небось, от ужина отрываю? - Отрываешь, но это ерунда. Ужин не бог весть какой, да и тебя послушать куда интереснее... В самых общих чертах я рассказал ему о встрече с человеком в черном. Об исполинском авто, гигантской усадьбе, умирающем старике - да на том и закончил. Насчет овец я не промолвил ни слова. Не думал, что он мне поверит, - да и не хотелось затягивать разговор. Собственно, только поэтому. В результате же, как и следовало ожидать, мой рассказ показался ему полнейшей белибердой. - Полнейшая белиберда! - сказал напарник. - Понимаешь, так получилось, что кое о чем мне нельзя рассказывать. Кому расскажу - у того будут проблемы. Ну, а в твоем случае, сам понимаешь - семья, дети... - говоря все это, я живо представлял его четырехкомнатную квартиру, кредит на которую не выплачен до конца, жену-гипертоничку и двух сыновей с не по-детски серьезными глазами. - Такие, брат, дела. - Понимаю... - Так или иначе, завтра я уезжаю. И, скорее всего, надолго. Месяц, два, три - ничего сказать не могу. - М-да... - Как бы там ни было, дела фирмы полностью принимай на себя. Я выхожу из игры. Не хватало еще, чтобы из-за меня у тебя начались неприятности. Все, что мог, я для фирмы сделал, а насчет "совместного ведения дел" ты сам знаешь: основную часть дела именно ты и двигал, а я - так, дурака больше валял... - Эй, но ведь без тебя в нашей текучке сам черт ногу сломит! - Отводи войска на старые позиции. Я хочу сказать - возвращайся к тому, что мы делали раньше. Отмени все заказы на рекламу и редактуру, займись исключительно переводами. Действуй, как сам недавно и говорил. В конторе оставь одну секретаршу, весь временный персонал разгони. Да и разгонять-то никого не придется: выплати всем по двойной зарплате - думаю, никто и жаловаться не станет. Перебирайся в контору подешевле. Доходы, конечно, снизятся, но зато затрат будет меньше; к тому же, моя доля будет твоей, - так что лично у тебя в жизни особых изменений не произойдет. Я уже не говорю о том, что и головной боли с налогами, и душевных страданий по части "эксплуататоров" с "кровососами" значительно поубавится. Суди сам - все тебе только на руку! Мой напарник долго молчал. - Бесполезно, - наконец произнес он дрогнувшим голосом. - Ни черта у меня не получится... Я вставил в рот сигарету и захлопал рукой по карманам в поисках зажигалки. Расторопная официантка поднесла к моей сигарете зажженную спичку. - Все у тебя получится. Кому знать, как не мне - столько лет в одной упряжке... - Вдвоем были, оттого и получалось! - выпалил он. - Даже не помню, чтобы у меня вышло что-то путнее без тебя... - Эй, погоди. Я что - говорю, чтобы ты расширял производство? Нет! Я говорю, чтобы ты сокращал производство. Речь идет о письменных переводах - работе, которую ты голыми руками выполнял еще до того, как шарахнула вся эта индустриальная революция. Всего-то нужно - тебя самого, секретаршу в приемной, пять-шесть переводчиков средней руки на контрактах да пару профессионалов "по вызову". Что тут сложного? - Ты не понимаешь... Автомат, проглотив мои десять иен, издал предупреждающий писк. Я зарядил в щель одну за другой еще три монеты. - Все-таки я - не ты, - продолжал он. - Это ты всегда мог в одиночку. А я не могу. Если не с кем будет словом перекинуться, дела обсудить - у меня же все просто из рук повалится! Я прикрыл трубку рукой и вздохнул. Опять двадцать пять! Как про двух козликов: "Черный белого боднул, белый черного лягнул"... - Алло! - позвал меня мой напарник. - Я слушаю, - сказал я. В трубке было слышно, как ссорились его дети - никак не могли договориться, что по какому каналу смотреть. - О детях подумай, - сказал я тогда. Удар ниже пояса, что говорить, но никаких других доводов у меня уже не оставалось. - И прекрати ныть! Если сам начнешь сопли распускать, тогда уж точно пиши пропало. Любишь жаловаться на жизнь - не фиг детей заводить. А завел - так завязывай пить и работай как следует! Он очень долго молчал. Подошла официантка, поставила рядом пепельницу. Я жестом заказал себе пиво. - В общем, ты прав, конечно..., - промолвил он наконец. - Ладно, попробую. Хотя не уверен, что из этого что-то получится... - Все получится! Шесть лет назад ни денег не было, ни связей - а вон сколько всего получилось! - сказал я, отхлебнув пива. - Ты даже не представляешь, как мне было спокойно вместе с тобой, - произнес мой напарник. - Я еще позвоню, - сказал я. - Ага... - Спасибо за все эти годы. Все было здорово, - сказал я. - Закончишь дела, будешь опять в Токио - может, еще поработаем вместе? Как думаешь?.. - Неплохая идея, - ответил я. И повесил трубку. Мы оба прекрасно знали, что на эту работу я уже не вернусь. После шести лет работы в паре что-что, а уж такие вещи друг о друге понимают без слов. Я взял в руки початую бутылку и стакан, прошел к столику, сел и стал пить пиво дальше. Распрощавшись с работой, я почувствовал странное облегчение. Жизнь понемногу становилась проще и проще. Я потерял свой город, потерял юность, потерял друга, потерял жену, а через три месяца потеряю слово "двадцать" в собственном возрасте. Я попытался представить, что со мной будет к шестидесяти. Бесполезно: что можно представить? Тут не знаешь даже, что через месяц произойдет... Я вернулся домой, почистил зубы, переоделся в пижаму, залез в постель и стал читать дальше "Записки о Шерлоке Холмсе". Уже в одиннадцать погасил свет, заснул и до утра не просыпался ни разу. 8. РОЖДЕНИЕ СЕЛЕДКИ Ровно в десять утра эта чертова субмарина на колесах остановилась прямо у моего подъезда. Правда, с третьего этажа она выглядела уже не субмариной, а гигантским металлическим пирожным. Триста детей, навалившись все вместе, уплели бы такое пирожное не раньше, чем за две недели. Мы с подругой присели на подоконник и долго разглядывали эту махину сверху, не говоря ни слова. Небо над нами было пронзительно-чистым - настолько чистым, что делалось не по себе. Небо из экспрессионистских фильмов довоенного кинематографа. Далеко-далеко в этом небе завис неестественно крошечный вертолет. Без единого облачка, Небо смотрело на нас в упор, точно исполинский глаз с ампутированными веками. Я запер окно, отключил холодильник и проверил газовый вентиль. Вещи в стирку собраны, постель застелена, пепельницы вымыты, бутыльки-пузырьки в ванной выстроены строгими рядами. За квартиру уплачено на два месяца вперед, подписка на газеты отменена. Уже стоя в дверях, я лишний раз окинул взглядом квартиру - обезлюдевшую, залитую неестественной кладбищенской тишиной. Я смотрел на нее - и думал про четыре года, что мы провели здесь с женой, и про детей, которые могли бы у нас получиться. Распахнулась кабина лифта, подруга окликнула меня. И тогда я закрыл железную дверь и запер ее на ключ. Водитель, дожидась нас, самозабвенно тер влажной тряпкой лобовое стекло автомобиля. Как и прежде, на всем корпусе железного монстра не было ни пылинки, ни пятнышка, и лишь сумасшедшее солнце расплескивало по черной зеркальной поверхности ослепительные протуберанцы. Казалось, дотронься - и от руки только угли останутся. - Доброе утро! - сказал водитель. Тот же самый водитель-католик, что вез меня в прошлый раз. - Доброе утро! - сказал я. - Доброе утро! - сказала подруга. Она держала кошку, я - пакеты с консервами и песком. - Чудесная погода, на правда ли? - произнес водитель, глянув вверх. - Небо прямо просвечивает! Я кивнул. - Через такое небо, наверное, послания Бога проходят легче всего? - поинтересовался я. - О нет, вовсе нет! - отвечал мне водитель с улыбкой. - Послания Бога и так уже есть во всем, что нас окружает. В цветах, в камнях, в облаках... - А в автомобилях? - спросила моя подруга. - И в автомобилях, - подтвердил водитель. - Но ведь автомобили делают на заводах! - не удержался я. - Во всем, что делают люди, обязательно скрывается воля Бога. - Как клещ в ухе? - спросила подруга. - Как воздух, - уточнил водитель. - Что же - выходит, в автомобилях, сделанных в Саудовской Аравии, должен сидеть Аллах? - В Саудовской Аравии не делают автомобилей. - Что, в самом деле? - В самом деле. - Тогда какой бог скрывается в автомобилях, которые делают в Америке для экспорта в Саудовскую Аравию? - спросила подруга. Вопрос был не из легких. - Да, надо же вам все про кошку объяснить!.. - пришел я на помощь водителю. - Милая киска! - отозвался тот с заметным облегчением. Киска могла показаться какой угодно, но только не милой. А точнее - всем своим видом она доказывала обратное. Шерсть на боках вытерлась, точно ворс истоптанного ковра, хвост выгнулся кочергой под углом в 60 градусов, зубы пожелтели, левый глаз гноился от раны трехлетней давности, зрение становилось все хуже. В последнее время я просто не знал, в состоянии ли бедняга отличить старый кед от картофелины. С лап ее горошинами свисали мозоли, уши разъело клещом, и уже просто от старости это сокровище портило воздух по всей квартире раз двадцать на дню. Когда жена только притащила ее домой, подобрав под скамейкой в парке, это был совершенно обычный котенок; но годы шли, и по склону семидесятых бедное животное уже катилось, как шар в кегельбане, к собственному концу. Даже клички у нее не было. Являлось ли отсутствие клички для кошки трагедией, или же ей так было лучше - этого я не знал. - Кис-кис - сказал водитель, наклонился к кошке, однако трогать не стал. - Как зовут? - Никак не зовут, - ответил я. - Ну, каким-то же словом вы ее подзываете? - Не подзываю, - сказал я. - Она просто так существует. - Но все-таки... Это же не какой-нибудь неподвижный предмет; раз перемещается туда-сюда по собственной воле - значит, должно быть и имя. - Селедки в море тоже перемещаются по собственной воле, однако никто почему-то не придумывает для них имена! - Между селедкой и человеком не может быть отношений, основанных на эмоциях. И к тому же, селедку зови, не зови - она своего имени все равно не услышит. Хотя, конечно, называть что-нибудь или не называть - дело глубоко личное. - По-вашему, человек называет отдельным именем только то, что двигается, переживает и имеет уши, так, что ли? - Именно так! - и водитель несколько раз кивнул, словно убеждая в своей мысли себя самого. - А ничего, если я сам ее как-нибудь назову? - Да мне все равно, - пожал я плечами. - Но как? - Ну, например - Селедка. Ведь до сих пор с ней обращались как с селедкой... Как думаете? - По-моему, совсем неплохо. - Ведь правда? - и он просиял от гордости. - А ты как думаешь? - спросил я у подруги. - Замечательно! - сказала она. - Прямо как в дни Сотворения Мира... - Да будет Селедка! - изрек я торжественным тоном. - Селедка, ко мне! - позвал водитель и взял кошку на руки. Та с перепугу укусила его за большой палец и тут же испортила воздух. Водитель довез нас до самого аэропорта. Пока мы ехали, кошка смирно сидела рядом с водителем. И всю дорогу пускала газы. Это я понял, заметив, как водитель то и дело приоткрывает окно. Я подробно рассказал ему, что нужно и чего нельзя делать с кошкой. Как чистить ей уши, где покупать дезодорант для песка, сколько давать еды и так далее. - Можете не беспокоиться, - сказал водитель. - я позабочусь. Я же теперь ей крестный отец, как-никак... Дорога была совершенно пуста, и машина неслась по ней к аэропорту, точно лосось по реке на нерест. - А почему, например, у кораблей есть имена, а у самолетов - нет? - спросил я водителя. - Почему все самолеты называют только номерами: Девятьсот Семьдесят Первый, Триста Двадцать Шестой, - и никто не придумывает и для них имена - что-нибудь типа "Летучий Ландыш" или, скажем, "Роза Небес"? - Наверное, самолетов гораздо больше, чем кораблей... Массовая продукция. - Ну что вы! Корабли - та же массовая продукция, и уж их-то на свете побольше, чем самолетов! - Да, но... - и он на несколько секунд замолчал. - Это же все равно, что давать имена городским автобусам! - А что? По-моему, автобусы с именами вместо номеров - это так романтично! - вставила подруга. - Если всем автобусам в городе дать имена, то пассажиры начнут привередничать, выбирая, какой автобус им больше нравится. Скажем, на всем маршруте от Синдзюку до Сэндагая все будут ждать "Антилопу", а на "Ослика" садиться никто не захочет! - сказал водитель. - А ты как думаешь? - спросил я у подруги. - Это верно, - кивнула она. - Я бы тоже не села на "Ослика". - А вы представьте, каково водителю "Ослика"! - заговорила в водителе профессиональная солидарность. - Водитель "Ослика" ведь ни в чем не виноват! - Это точно, - согласился я. - Ну да, - вроде бы согласилась и она. - Но на "Антилопе" я бы все-таки прокатилась!.. - Я все понял! - осенило вдруг водителя. - Для кораблей просто продолжают придумывать имена - по традиции, сложившейся еще до того, как возникло массовое производство. Если рассуждать логически, это - все равно что придумывать кличку для лошади. У тех самолетов, что использовались как чьи-то персональные лошади, были свои имена. Помните - "Энола Гей" или "Дух Сент-Луиса"... Предмет отождествлялся с существом, способным на ДУШЕВНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ. - Выходит, главное условие для получения имени - это наличие души? - Вот именно. - А что, цель, с которой имя дается - это уже второстепенный фактор? - Именно так. Для выполнения цели вполне достаточно чисел. Вспомните, что делали с евреями в Аушвице... - Да уж, - сказал я, - Ну, хорошо: допустим, что "способность к душевному взаимодействию" - главное условие для получения имени. Ну, а как же тогда появились имена у станций метро, парков, бейсбольных полей? Здесь ведь душа не при чем! - Так ведь если станции метро никак не назвать - это ж какая путаница начнется... - Но я же прошу, чтобы вы объяснили не цель - зачем имя дается, - а условия, необходимые для того, чтобы имя приобрести! Водитель крепко задумался - и не заметил, как на светофоре зажегся зеленый свет. Пижонский микроавтобус - "Тойота" последней модели с тентом для кемпинга - просигналил нам сзади, нещадно фальшивя, мотивчик из "Великолепной Семерки". - Пожалуй, именем называют только то, что нельзя ничем заменить. Станция Синдзюку - это станция Синдзюку, и на станцию Сибуя (*19) ее не перетащишь... Да, именно эти два условия: незаменимость - и, следовательно, невозможность массового производства... Что вы на это скажете? - Вот было бы забавно, если бы Синдзюку вдруг оказалась где-нибудь на Экода! - развеселилась подруга. - Если станция Синдзюку окажется на Экода, то это будет уже станция Экода! - возразил водитель. - Даже если она там окажется вместе с линией Ода-кю? - не унималась она. - Подождите - вернемся к теме! - вмешался я. - Ну, а если бы станции можно было поменять местами? Предположим, создана система массового производства станций Государственного метро - этакие складные вокзалы. И станцию Синдзюку можно разобрать как конструктор и поменять со станцией Уэно. Как тогда? - Очень просто. Где район Синдзюку - там и станция Синдзюку, а уж в районе Уэно - станция Уэно. - Ага! - воскликнул я. - Так вы все-таки не об имени для самого объекта говорите, а о названии роли, которую этот объект играет для человека! То есть - опять разговор про цель? Водитель снова погрузился в молчание. Впрочем, на этот раз оно длилось не слишком долго. - Мне кажется, - сказал он, - в таких разговорах не следует забывать о простой человеческой теплоте... - То есть? - Все парки, улицы, станции метро, стадионы, кинотеатры человек старался назвать какими-нибудь красивыми именами, верно? То есть, имена им давались как бы в награду - в благодарность за то, что они застыли на месте, приняв свою неизменную форму на этой Земле. Новая теория... - Так что же, - спросил я, - если я откажусь от способности соображать, сяду на месте и застыну навеки в неизменной позе - мне тоже придумают какое-нибудь расчудесное имя? Водитель скользнул взглядом по моему отражению в зеркальце заднего вида. В глазах его было сомнение - не подстраиваю ли я для него очередную ловушку. - В каком смысле - застынете? - Замерзну. Окаменею. Как принцесса в Сонном Царстве. - Но ведь у вас уже есть имя! - Ах, да, - осенило меня. - Я и забыл. У стойки аэропорта нам выдали посадочные талоны, и мы раскланялись с водителем, пришедшим нас проводить. Тот поначалу собирался было остаться с нами до последнего, но, узнав, что до отлета еще полтора часа, передумал, простился и исчез. - Ох, и странный тип! - сказала подруга. - Я знаю место, где все такие... Там еще коровы охотятся за плоскогубцами. Мы отправились в ресторан и устроили себе ранний обед. Я заказал креветки в кляре, она - спагетти. За окном ресторана с какой-то судьбоносно-медлительной величавостью то взлетали, то шли на посадку "Боинги-747" и "Трайстары". Моя спутница ела, подозрительным взглядом изучая каждую нитку спагетти перед тем, как отправить в рот. - А я всю жизнь думала, что в самолетах должны кормить! - произнесла она недовольно. - Не-а!... - Я покатал на языке, пытаясь жевать, горячий кусок креветки, проглотил его - и тут же запил ледяной водой. Креветки были просто горячими; никакого вкуса я не чувствовал. - Кормят только на международных рейсах. А на внутренних, даже самых долгих, - в лучшем случае получишь бэнто (*20). Да такое, что о деликатесах лучше не вспоминать... - А кино показывают? - Тоже нет. Какое кино, если даже до Саппоро - час с небольшим? - Что, вообще ничего нету? - Ничего. Посидел в кресле, почитал книжку - и прибыл куда нужно... Как в автобусе! - Разве что светофоров нет. - Да, светофоров нет. - Тоска! - вздохнула она. Затем вернула вилку со спагетти обратно в тарелку и вытерла салфеткой губы. - Действительно, не стоит того, чтобы именем называть... - Ну да, скучища. Но зато экономится время. На поезде ты бы до Хоккайдо двенадцать часов добиралась! - И куда же оно потом девается, это время? Я отказался от всяких попыток прикончить креветки, отодвинул тарелку и заказал нам обоим по кофе. - Что значит - куда девается? - Ну, ты же сказал, что благодаря самолету экономится целых десять часов времени, так? Куда же такая куча сэкономленного времени потом уходит? - Время вообще никуда не идет. Оно - прибавляется. Эти десять часов нашей жизни мы можем провести или в Токио, или в Саппоро. За десять часов можно посмотреть четыре фильма и два раза поесть. Так, нет? - А если неохота ни есть, ни кино смотреть? - Это уже твоя проблема. Время тут не при чем. Она закусила губу и стала рассматривать тяжелые и приземистые "Боинги" за окном. Я занялся тем же. Своим видом 747-й всегда напоминал мне жирную, безобразную старуху, обитавшую по соседству в городе моего детства. Огромные обвислые груди, отекшие ноги, короткая усохшая шея... И летное поле аэропорта теперь сильно смахивало на гигантский зал заседаний таких вот старух. Десятки, сотни жирных старух одна за другой то появлялись, то покидали собрание. Пилоты и стюардессы, снуя от них к зданию аэропорта и обратно, хоть и вытягивали шеи в попытках сохранить гордый вид - но на фоне этих гигантских уродин смотрелись просто ощипанными цыплятами. Когда люди летали на "DC-7" и "Френдшипах", - такого чувства, возможно, не появилось бы. Хотя я не помню, как тогда было на самом деле. А может, так чудилось лично мне - оттого, что 747-й был похож на жирную и безобразную старуху из моего детства. - Слушай, а время растет? - вдруг спросила она. - Нет. Время не растет... - сказал я. Собственный голос неожиданно показался мне странно чужим. Я откашлялся и хлебнул наконец-то поданного кофе. - Время не растет. - Но на самом деле его ведь становится больше, верно? Как ты сам и сказал, оно "прибавляется"... - Сокращается тот его отрезок, который нужен для перемещения в пространстве. Общий же объем времени не меняется. Скажем так: больше кино можно посмотреть, вот и все. - Если, конечно, хочется смотреть кино... - сказала она. Тем не менее, прибыв в Саппоро, мы посмотрели-таки кино, причем целых два фильма сразу. Часть седьмая. ОТЕЛЬ "ДЕЛЬФИН" 1. ПЕРЕМЕЩЕНИЯ В КИНОЗАЛЕ. ПРИБЫТИЕ В ОТЕЛЬ "ДЕЛЬФИН" В самолете она сразу села к окну и все время, пока мы летели, глядела на землю. Я сидел в кресле рядом и читал "Записки о Шерлоке Холмсе". В небе, докуда хватало глаз, не было ни единого облачка, а по земле неслась крошечная тень нашего самолета. Строго говоря, - подумал я, - раз уж мы сидим внутри самолета, то и две наших тени должны находиться внутри этой тени от самолета. А если так - значит, мы все еще оставляем свой след на этой Земле. - Мне он понравился, - сказала она, отпивая из стаканчика апельсиновый сок. - Кто? - Водитель. - Ага, - сказал я. - Мне тоже. - Отличное имя - Селедка! - добавила она. - Это точно. Имя что надо. Вообще, наверное, с ним кошка была бы счастливее, чем со мной. - Не кошка, а Селедка. - Да, конечно... Селедка. - А почему до сих пор ты свою кошку никак не называл? - И действительно - почему? - сказал я, щелкнул зажигалкой с овечьим гербом на боку и закурил. - Наверное, я вообще не люблю имена. Я - это я, ты - это ты, мы - это мы, а они - это они. Не понимаю, зачем нужны какие-то дополнительные слова? - Хм-м!... - протянула она. - А мне особенно нравится говорить слово "мы". Прямо как в Ледниковый период... - В Ледниковый период? - Ну да. Например: "Мы идем на юг!", или, скажем, "Мы забили мамонта!"... - Да уж, - сказал я. В аэропорту Титосэ мы получили багаж и вышли на улицу. Снаружи было куда холоднее, чем мы ожидали. Я натянул поверх майки футболку потолще, она надела шерстяной жилет. Осень приходила в эти края на целый месяц раньше, чем в Токио. - Наверное, нам с тобой нужно было встретиться в Ледниковый период, - сказала она уже в автобусе по дороге на Саппоро. - Ты бы гонялся за мамонтом, а я - растила наших детенышей... - Звучит весьма заманчиво, - сказал я. Потом она заснула, а я все смотрел и смотрел на нескончаемый лес, бежавший за окнами по обеим сторонам дороги. Приехав в Саппоро, мы пошли в ближайшую закусочную выпить кофе. - Прежде всего выработаем план действий, - сказал я. - Нужно разделиться. Я буду искать пейзаж с фотографии, ты - разузнаешь все про овцу. Таким образом мы сэкономим кучу времени. - Что ж, вполне разумно, - согласилась она. - Лишь бы сработало, - кивнул я. - В общем, тебе поручается узнать расположение всех частных овечьих пастбищ на Хоккайдо, я также собрать описания всех пород местных овец. Сходи в библиотеку, в губернаторство... - Обожаю библиотеки! - сказала она. - Вот и прекрасно. - Что, прямо сейчас идти? Я посмотрел на часы. Времени было три тридцать. - Да нет, сейчас уже поздно; отложим до завтра. А сегодня погуляем по городу, определимся с жильем, поужинаем, потом в ванну - и спать. - Хочу в кино, - сказала она. - В кино?!... - Ну, мы же в самолете сберегли немного времени, разве нет? - Да, конечно, - согласился я. Мы вышли на улицу и заглянули в первый попавшийся кинотеатр. Двойной сеанс, на который мы попали, состоял из криминального боевика и "оккультного" фильма ужасов. Народу в зале было раз-два и