зеркала, раздумывая, можно ли ему побриться. Сел на кровать, чтобы надеть чистые носки, которые третьего дня дал ему Тэп. Пожалел, что у него нет чистой рубашки, и подумал, что хорошо бы завтра выстирать ту, которая на нем, как вдруг вошел Тэп. - Где ты был вчера весь день? - спросил он Квейля. - У Елены. - Ну как она? - продолжал Тэп, садясь рядом с Квейлем. - Хорошо, - ответил Квейль. - Мы обвенчались. - Черт подери! Что же ты мне ничего не сказал. - Тебя не было. - Я только в госпиталь ездил. Вы могли заехать за мной. Квейль пожал плечами и надел сапоги. - Как твоя рука? - спросил он Тэпа. - Ничего. Врач говорит, что я уже свое отлетал. - Отлетал? - Да. Что-то неладное с костью в плече. - А рука будет действовать? - Конечно. Только летать не придется больше. - Скверно, - заметил Квейль. - Чего хуже. Послушай, а ведь я думал, что ты мне очки втираешь насчет женитьбы на Елене. - Ты так думал? - Ну да. А разговоров никаких не было? Насчет того, что она гречанка? - Что же из этого? - Что скажут твои? - Какое это имеет значение? - Я не знал, что ты так смотришь на это, - сказал Тэп со смехом. - Как у тебя дела с пароходом? - Отходит нефтяной танкер... Я вовсе не желаю быть взорванным. - А еще пойдут? - Не знаю. Мне во всяком случае все равно. Здесь можно, по крайней мере, отдышаться. Не пора ли идти обедать? - спросил Тэп. - Кажется, да. Квейль надел китель и вышел вместе с Тэпом. Они вошли в квадратную палатку с сосновым столом, уставленным эмалированными чашками. Капрал осведомился, что они желают на обед. Они заказали и сели за стол. Тэп налил себе шотландского виски с содовой водой и спросил Квейля, не налить ли ему. Квейль сидел, откинувшись на спинку стула, и боролся с дремотой. От виски он отказался. За обедом они почти все время молчали. Пообедав, Квейль пожелал Тэпу спокойной ночи и пошел спать. 35 Квейль встал рано утром. Он должен был патрулировать над Суда-Бэй. Монтеры и механики приготовили его "Гладиатор", и когда Квейль вышел на солнечный свет, самолет уже стрекотал на площадке. Квейль продел руки в лямки парашюта, сел в неуютную кабину пилота и тотчас же оторвался от земли. Диспетчер отметил его взлет. Три "Бленхейма" были уже в воздухе. Два других стояли на краю площадки. Квейль потянул ручку на себя, его тяжелая машина прошла над ними. Ему пришлось круто набрать высоту, чтобы преодолеть горную цепь. Задание было несложное. В Суда-Бэй прибывали воинские части. Он должен был патрулировать над бухтой и к северу от нее, прикрывая входящие в Суда-Бэй корабли. Поднявшись над бухтой, он увидел, что корабли уже входят. Это были высокие суда по сравнению с эскортировавшими их эсминцами. Нежаркое солнце, поднявшееся высоко над горизонтом, успело нагреть море своими настойчивыми лучами. Квейль думал о том, что он станет делать, если налетят бомбардировщики. Правда, ему было сказано, что налета не предвидится. Во всяком случае в воздухе поблизости есть "Бленхеймы". Он стал внимательно осматриваться, отыскивая "Бленхеймы" и проверяя, нет ли противника. Отыскав "Бленхеймы", он включил радио. - Слушайте, вы там, - сказал он и повторил шифр. - Это вы, Квейль? - спросил один из них. - Да. Я буду над вами. Вернувшись, он застал всех в столовой еще за утренним завтраком. - Вот он, - воскликнул один из присутствующих. - Ты слышал? - спросил Тэп, увидев входящего. - Что? - Ты получил крест за летные боевые заслуги. - Правда? - Верно, - подтвердил один из летчиков и указал на Тэпа: - И Финли тоже. - Хикки получил орден за боевые заслуги и пряжку к своему кресту, - продолжал Тэп. - Много ему толку от этого, - заметил Квейль. До этого у него было хорошее настроение, теперь оно испортилось. - Откуда ты знаешь? - спросил он Тэпа. - Мне сказали в оперативном отделе. - Я думал, штаб даже не знает, что мы здесь, - сказал Квейль садясь. Все поздравляли его, а Тэп пожал ему руку. Тэп очень радовался. Обычно он так смеялся, когда бывал навеселе и не хотел трезветь. Когда он ушел, Квейль мог спокойно докончить свой завтрак. Затем он явился к начальству, написал рапорт об утреннем вылете и осведомился, нужен ли он. Ему ответили, что нет, и он попросил одного из шоферов отвезти его на своем грузовике в Суда-Бэй. На берегу он вышел из машины и направился в небольшое кирпичное здание, обложенное мешками с песком. Часовой у входа отдал ему честь. Отыскав нужного ему морского офицера, Квейль спросил у него относительно пароходов в Египет. Офицер ответил, что сегодня туда идет танкер, а завтра караван транспортов с воинскими частями, вероятно, без сопровождения. Квейль объяснил, что здесь у него жена. На это офицер ответил, что она должна ехать с другими женщинами; в свое время для них будет выделен пароход. Квейль попросил офицера, чтобы тот дал ему знать об этом в Канию на аэродром. Потом отправился к Елене. Подходя к палатке, Квейль увидел, что Елена сидит у входа и причесывается. Солнце стояло уже высоко, и тень от олив стала такой короткой, что между деревьями легли солнечные пятна. Квейль нарочно шел по этим пятнам, чтобы впитать лишнюю каплю тепла. Елена смотрела, как он не спеша приближается к ней. - Здравствуй, - сказал он, подойдя, и нежно поцеловал ее. - Здравствуй. Она пристально взглянула ему в лицо, чтобы узнать, в каком он настроении. Он сел, и они помолчали. Она перестала причесываться. - Продолжай, - сказал он. - Что Же ты не причесываешься? - Ты сегодня патрулировал? - Да. Ты уже знаешь? - Да, - ответила она, садясь рядом с ним. - Тэп приезжал. - Когда? - С полчаса тому назад. Он что-то толковал о наградах. - Да. Он получил крест за летные боевые заслуги. - Он сказал, что ты тоже. - Вот как? Квейль расстегнул китель и улегся. - Да. Это правда? - Правда. - А Хикки что-то еще. - Орден за боевые заслуги, - ответил Квейль. - Это хорошо? - Неплохо. Лучшее после креста Виктории. - Ты как будто не рад. - Почему? - Не знаю. Я рада за Хикки. - Это было бы хорошо, если б он сам был здесь и порадовался. - А твой крест? За что ты его получил? - Не знаю. Я не видел приказа. Они опять посидели молча. Потом Елена встала и позвала его. Миновав рощу, ограду из колючей проволоки и канал, они подошли к дому. - Я была здесь вчера, - сказала Елена. - Хозяева согласились сдать нам комнату. Она постучала. - Как ты это устроила? Просто попросила? - спросил Квейль, оглядываясь кругом. - Ну да. А что? - Да ничего. Вы, греки, - гостеприимный народ. - Они требуют платы. Квейль засмеялся. Хозяйка отворила дверь. Елена объяснила ей по-гречески, что привела мужа посмотреть комнату. Та взглянула на Квейля с удивлением. Квейль поклонился. - Он инглизи? - спросила Елену хозяйка. - Да, - ответила Елена, и они вошли в дом. - А мы думали, что ваш муж грек. - Нет, он инглизи. Женщина промолчала. Они осмотрели комнату, и Квейль остался доволен. Комната была маленькая; в ней стояла низкая двуспальная самодельная кровать, покрытая сшитым из лоскутков одеялом. Кроме кровати, были два столика и деревянный стул. Низкий потолок спускался к маленькому окну, через которое тускло светило солнце. - Очень хорошо, - сказал Квейль, когда они вышли. - Ты можешь приезжать иногда? - как бы невзначай спросила Елена. - Думаю, что да, - ответил он. - Буду как-нибудь вырываться. - Вот не знаю, как с питанием, - продолжала Елена. - Я думаю, придется столоваться здесь, если ты ничего не имеешь против. Мяса у них нет совсем. Квейль подошел к колодцу и сорвал с дерева спелый гранат. - Думаю, что проживу и без мяса. Он сорвал еще несколько плодов по дороге к палатке, разгрыз мягкие косточки и заел их горечь сладкой мякотью. Взяв в палатке оба чемодана, он перенес их в новое помещение, насвистывая "Мне дела нет ни до кого". На ходу он несколько раз подкинул ногой попавшийся ему на дороге комок земли и улыбнулся Елене, которая наблюдала за ним. И она поняла, что поступила правильно, и почувствовала себя счастливой. 36 Жизнь их потекла ровно, хотя и не вполне упорядочение. В те вечера, когда Квейлю удавалось побыть дома, они беззаботно наслаждались своей близостью, Хозяин дома был не очень доволен, узнав, что Квейль англичанин. Раньше он хозяйничал в оливковой роще в качестве управляющего. Война разрушила его благополучие. Он был призван в ряды местного гарнизона, а рощу англичане заняли под лагерь. Он испытывал к Квейлю тайную вражду. Квейль знал это и старался не сталкиваться с ним, чтобы не раздражать его. Ему было здесь хорошо. В дни, свободные от дежурства на аэродроме, он сидел позади дома на солнце и ел плоды, которые Елена срывала для него. Им не нужны были слова. Полный покой, книжка в руках Елены, пока он спал, попытки Елены выучить его по-гречески, солнечное тепло и непрестанный переход с места на место, чтобы все время быть на солнце... Квейлю было радостно видеть, как Елена загорела и как блестят на солнце ее черные волосы. Некуда спешить и нечего бояться. На аэродроме тоже было тихо. Иногда вместе с Квейлем приезжал Тэп, и они ели мясные консервы и компот из персиков, тоже консервированный, сидя на разостланном одеяле. Квейль был всегда в ровном настроении и с удовольствием слушал Тэпа, лежа на солнце. Он сильно загорел, струпья сошли у него с лица, и под действием солнца на месте безобразных красных пятен стала показываться обыкновенная кожа. Тэп называл его пегим, но это мало его беспокоило. Эвакуация из Греции закончилась. Чуть не каждый день из Пелопоннеса прибывали отставшие. Суда-Бэй подвергался бомбежке, два раза бомбили Канию, сгорел один из "Бленхеймов". Их временно перебазировали на другой конец острова. Начались волнения в Ираке, и в один прекрасный день радио принесло жителям Кании известие, что в Англии приземлился Рудольф Гесс. В этот день Квейль вернулся с аэродрома после патрулирования над бухтой. Елена только что кончила обливаться в тазу, который она поставила посреди двора, и, когда пришел Квейль, полураздетая, сушилась на солнце. - У тебя прекрасный вид, - сказал он. - Спасибо. Она сидела в кресле, которое обычно занимал он. - Сиди, сиди. - Ты очень любезен. - Конечно, - ответил он и сел прямо на горячий от солнца песок. Приподнялся, быстро дернул ее за черные волосы, отпустил их, снял китель и лег на спину. - Мне будет недоставать этого солнца, - сказал он. - Почему? - Что ты скажешь насчет переезда в Англию? - Мы поедем туда? - Как бы ты к этому отнеслась? - Да никак. Я согласна. Ты хочешь ехать? - Я подумываю подать рапорт о переводе. - Мне казалось, что ты не любишь холода. - Не люблю. Здесь очень хорошо. Но я думаю, что воевать лучше в Англии. Только теперь она поняла, о чем он думал все эти дни. - Почему лучше? - Я согласен с Лоусоном. Решение будет не здесь. - Война будет продолжаться, - возразила она. - Да. Будут бои. Но серьезные события произойдут в Англии. - Почему? - И я хочу быть при этом. Ты не возражала бы против переезда? - Нет. Но как я могу туда попасть? - На пароходе. - Ты думаешь, это будет скоро? - Что? - То, о чем ты говоришь. Она нарочно выразилась осторожно. - Нет. На это понадобится время. Но я хочу быть при этом. - Англия тяжела на подъем, - заметила Елена. - Это только общее положение, не так ли? Она знала, что это так, и согласилась. - Кто же все это изменит? - Не знаю, - ответил он. - Люди найдутся, надо думать. Он молча стал снимать свои летные сапоги. - Ты выстирала мне носки? - спросил он, снимая те, что были на нем. - Висят у колодца. - Спасибо. - Когда ты сможешь достать белье? - В Египте, - ответил он. Два дня тому назад ему пришлось ждать полуголым, пока она стирала ему сорочку, сушила ее на солнце и гладила утюгом. - Твои носки никуда не годятся. Кто штопал их в последний раз? - Вероятно, Тэп. Это его носки. Помолчав, она спросила: - Что теперь будет делать Тэп? Ведь он не может летать. - Не знаю. Должно быть, переведется в штаб. - Он хочет? - Он говорит, что это разрешает все вопросы. Он уже сыт по горло. - Его трудно понять, - заметила она. - Кого? Тэпа? Совсем нетрудно. Хикки говорил, что Тэпу надо было бы родиться десятилетием раньше. Вот бы кто успел пожить в свое удовольствие. - Бедный Хикки, - тихо сказала Елена. - Да. Зато он избавился от всех забот. - От каких забот? - Он содержал на свое жалованье чуть не двадцать человек родных. - А еще? - А еще... Еще он был слишком прямой человек, чтобы уживаться со штабом. - Незаметно было, чтобы он что-нибудь принимал близко к сердцу. - Очень даже принимал. Ты помнишь Ричардсона? - Этого высокого? - Того, который был убит, когда спускался на парашюте. - Помню. - Ричардсон все принимал близко к сердцу. Но старался не показывать этого. Хикки узнал, что у него были неприятности с одной девушкой в Египте. И Хикки поехал в Каир, чтобы уговорить знакомого врача сделать ей аборт. - Как это непохоже на Ричардсона. - Почему? - Я не думала, что он такой легкомысленный, - тихо ответила она. Квейль улыбнулся. - Он был, пожалуй, самый лучший из нас. - И, продолжая улыбаться, добавил: - Несмотря на свое легкомыслие. - Всех их страшно жаль, - сказала Елена. Квейль умолк. Разнежившись на солнце, он закрыл глаза и погрузился в дремоту. Елена перешагнула через него и пошла в дом надеть платье и туфли. Вернувшись, она застала Квейля уже в кресле; он спал с открытым ртом. Она подняла носки, которые он снял, принесла ведро воды из колодца, вылила его в таз и выстирала их. Потом повесила их на сруб колодца, на солнце, а прежние сняла. Покончив с этим, села возле Квейля на песок и принялась штопать. Вдруг она услышала глухой голос Квейля. - Пример семейной добродетели, - сказал он, шутливо подмигивая ей. - Что? - спросила она. - Штопка носков. - Пример для кого? Она взглянула на него; он повернулся на бок. Потом пожал плечами и сел. - Хочу есть, - объявил он. - Я забыла тебе сказать, - спохватилась она. - Хозяин требует, чтобы мы сами доставали себе продукты. - Требует, чтобы мы сами? С каких это пор? - Он объявил мне сегодня утром. - Почему вдруг такая перемена? - Он не любит англичан. - Я это знаю, - ответил Квейль. - Я слышала раньше, как он говорил жене, что у англичан много продовольствия. - С чего это он? - Он сторонник Метаксаса. - Да, разные бывают греки. - Ты можешь доставать продукты? - Могу брать на провиантском складе. Чем же он недоволен? - Он лишился нынешнего урожая оливок. - А ты еще собиралась рассказать ему о Нитралексисе и Мелласе. - Он не понял бы. - Конечно. Квейль встал, надел китель, потом чистые носки и сапоги. - Пойду добуду мясных консервов, - сказал он. - А готовить нам можно? - Хозяйка сказала, что да. - Я вернусь через час. Он поцеловал ее и пошел через рощу к дороге, чтобы сесть на какой-нибудь идущий в Суда-Бэй грузовик. Там, сойдя с грузовика, он поднялся по крутой тропинке к большому складскому зданию. Проходя мимо часового, он не сразу заметил, что тот отдает ему честь. Заметив, приподнял руку, потому что было бы неловко не ответить на приветствие, хоть он и не одобрял самый принцип. Войдя в низкую дверь, он очутился в большом помещении, уставленном консервными банками и заколоченными ящиками. Два-три армейских офицера покупали продукты. Квейль попросил кладовщика-палестинца отпустить ему несколько банок консервов. Вдруг кто-то положил ему руку на плечо. - Когда вы приехали? - услышал он голос. Квейль обернулся. - Лоусон? Хэлло! - сказал он. Они обменялись рукопожатием. - Как дела? - спросил Лоусон. Он был в защитного цвета трусиках; лицо его потемнело от загара, светлые волосы были влажны от пота. - Ничего, - ответил Квейль. - Спасибо за Елену. - Как она? - Ничего. - Еще здесь? - Да. Никак не могу ее отправить. А где вы пропадали? - Осматривал остров, - ответил Лоусон. - Видели что-нибудь интересное? - Нет. Здесь ничего нет. - А что вас интересовало? - Укрепления. Но легче найти золото. - Неужели дело так плохо? Я думал, что возводятся укрепления. - Там и сям расставлено несколько морских орудий. Квейль купил мясных консервов, галет и компот из персиков, а Лоусон бутылку шотландского виски и бутылку лимонного сока. - Хотите повидать Елену? - спросил Квейль, когда они вышли. - Конечно. - Поедем к нам обедать. - Вы снимаете дом или что-нибудь в этом роде? - У нас комната. - Превосходно. Когда вы обвенчались? - Недели две тому назад. - Превосходно. А как остальные? - Кто? - Тэп, Хикки и все прочие. - Тэп здоров. А Хикки погиб. Лоусон промолчал, и они спустились по склону. Внизу они стали подстерегать проходящие грузовики, пока им не попался один, направляющийся в сторону оливковой рощи. Было почти совсем темно, и красное зарево заката уже начало угасать. Они сошли с грузовика на грунтовую дорогу и направились к дому. Елена обрадовалась Лоусону. Она была в комнате. Квейль поставил консервы на столик. Когда он сообщил Елене, что Лоусон будет обедать, она перетащила столик на середину комнаты, поближе к кровати. Лоусон следил за ее движениями. - Это к вам идет. - Что? - Замужество. - Она похорошела от загара, - заметил Квейль. Он тоже смотрел на Елену, видел, как Лоусон следит за ее движениями, видел, как она красива, и у него было такое чувство, словно он смотрит на нее впервые. - Я считаю, что по этому случаю нам надо выпить, - объявил Лоусон. Он открыл высокую бутылку с шотландским виски. - Я всегда заранее радуюсь, когда предвидится глоток бурбона, - сказал он. Елена вопросительно взглянула на Квейля. - Американское виски, - объяснил Квейль. - У вас есть стаканы? - спросил Лоусон. Елена поставила на стол два стакана. - А вы разве не будете? - Я не буду, - ответила она и принялась открывать мясные консервы. - Нет, уж извините, мы должны чокнуться. Одну капельку. Он взял чашку, налил в нее немного виски и протянул Елене. - За ваше здоровье, - сказал Лоусон, обращаясь к ним обоим. - За все. Все трое выпили. Поставив чашку на стол, Елена сделала гримасу, и Лоусон засмеялся. Он уселся на кровать. - Когда вы едете в Египет? - спросил он, потягивая виски. - Не знаю. Когда удастся переправить Елену... - Я бы не стал слишком долго задерживаться. - Почему? - спросила Елена. - Один удар по этому острову - и крышка. Лоусон налил себе еще и наполнил стакан Квейля. - За солнце, - произнес он и снова выпил. Потом прислонился спиной к стене. - У нас есть тут что-нибудь? - спросил Квейль. Лоусон покачал головой и стал играть стаканом: - Ни самолетов, ни конвойных судов, ни зениток. - А на том конце острова? - Ни черта. - Все-таки остров нелегко будет взять, - заметил Квейль. - Очень может быть. Лично я надеюсь, что никто на него не позарится. - Я думал, здесь большая часть снаряжения, вывезенного из Греции. - Вы витаете в пространстве, Квейль. - Лоусон встал и заходил по комнате. - Из Греции не вывезли ничего, - сказал он. - А войска сколько вывезли оттуда? - Тысяч тридцать. Это сравнительно не так плохо. - Вы не слышали, что делается в Афинах? - спросила Елена. - Слышал только то, что передают по радио. Немцы отбирают все продукты. - Там уже нечего отбирать, - заметила Елена. - Может быть. Но они изводят греков обысками. - Чем безобразней они будут вести себя, тем больше их возненавидят греки, - сказала Елена. - В данный момент греки очень злы на англичан, - заметил Лоусон. - Забудут ли они когда-нибудь? - спросил Квейль. - Может быть, и забудут. - Народ они довольно рассудительный, - прибавил Квейль. - Немцы их доведут. Разве можно спокойно рассуждать, когда творится такое. Они обозлятся - и надолго. - Садитесь есть, - сказала Елена. Она разложила консервированное мясо по тарелкам, нарезала черный греческий хлеб на ломти и намазала маслом. - С немцами они не уживутся, - уверенно сказала она садясь. - Я тоже так думаю, - согласился Квейль и допил свой стакан. - Если они будут держаться, как в Албании, то окажутся для немцев довольно твердым орешком, - заметил Лоусон, разламывая черствый ломоть пополам. - Они никогда не покорятся, - заявила Елена. - Интересно, что делает Меллас? - сказал Квейль. - Все будут драться, - ответила она. Они ели мясо с черствым хлебом. Лоусон налил себе еще виски и протянул бутылку Квейлю, но тот отрицательно покачал головой. Они говорили об оливках, о греке - хозяине дома, о волнениях в Ираке и о появлении Гесса в Англии, которое все трое находили очень странным и подозрительным. Когда Лоусон объявил, что ему пора в Канию, Квейль сказал, что поедет с ним, так как утром должен патрулировать и ему придется ночевать на аэродроме. - Я вернусь утром, часов в десять, - прощаясь, сказал он Елене. - Хорошо, - ответила она. - Спокойной ночи. - Спокойной ночи, - ответили ей оба. И она пошла в дом убирать со стола и мыть посуду. 37 Квейль сидел перед полетом в столовой и пил чай. Багровое солнце еще не полностью выкатилось из-за горизонта, и в то время как верхняя часть неба была уже освещена, нижнюю еще затеняли остатки ночи. Вдруг послышался гул моторов и одновременно разрывы бомб. Палатка закачалась, и Квейль бросился на землю. Рядом с ним, с криком: "Налет!" - растянулся дневальный. После третьей порции бомб Квейль выбежал наружу. Из жилых помещений выбегали люди в пижамах и заползали в щели. Квейль стал искать свой "Гладиатор" и увидел его на краю площадки без чехлов. Квейль еще не решил, успеет ли он подняться в воздух, когда заметил немца, нацелившегося как бы прямо на него, и спрыгнул в щель, на мягкую землю. Четыре бомбы разорвались на аэродроме. Как только немного затихло, Квейль вылез из щели и пробежал сотню ярдов по направлению к "Гладиатору". Он успел заметить на другом конце площадки опрокинутый "Бленхейм" и сейчас же лег, так как в этот момент еще один пикировщик появился в воздухе, сделал заход, молниеносно пикировал, - и пригоршня мелких пятидесятифунтовок прочертила пунктиром всю площадку от одного конца до другого. Квейль поднял голову, чтобы осмотреться: в воздухе был уже новый пикировщик. Потом опять наступила пауза, и Квейль пробежал еще пятьдесят ярдов. Теперь до "Гладиатора" было уже недалеко. Квейль стал искать глазами команду, которая готовила самолет, и увидел ее за большими камнями. Он побежал туда пригнувшись, так как в этот момент снова послышался приближающийся гул. - "Гладиатор" в порядке? - крикнул он на бегу. - Его не задело, - ответил один из команды, и все опять пригнули головы. - Он готов? - спросил Квейль. - Нет еще. Нет боеприпасов. И они опять присели. Небольшая бомба упала между ними и "Гладиатором". Квейль окинул его быстрым взглядом, но "Гладиатор" спокойно стоял на месте. - Я лечу, - сказал Квейль. - Кто мне поможет? - Ленты еще не приготовлены. - Неважно. Я просто хочу убрать его с поля. Идем. Двое пошли с ним, и пока он устраивался в кабине, один вытащил пулеметные ленты, а другой помог ему завести мотор и повернуть машину. Квейль сдвинул верх фонаря кабины и весь превратился во внимание. Увидев пикировщик и посыпавшиеся бомбы, он убавил газ и пригнулся. Взрывной волной "Гладиатор" подбросило. Привстав, чтобы не нарваться на воронку, Квейль опять прибавил газ, повел самолет прямо поперек площадки и, взяв разбег по ветру, с поднятым хвостом оторвался от земли. Ему пришлось почти сразу войти в мертвую петлю, чтобы не врезаться в крутое возвышение на конце площадки, и он очутился прямо под брюхом "Юнкерса 87-В". Квейль чуть не задел его, увертываясь от огня, который тот открыл из заднего пулемета. Теряя скорость, он сделал петлю и прямо с ее вершины перешел в подъем. Тут он увидел целую вереницу пикировщиков, шедших почти по правильному кругу, и поднял нос самолета. Набирая спасительную высоту, он увидел, как другая группа пикировщиков атакует Суда-Бэй. Штук пятьдесят, подумал он и чуть не свернул себе шею, стараясь взглянуть, не пострадало ли хвостовое оперение. Он знал, что дело не так страшно, если только с пикировщиками нет истребителей. От пикировщиков можно увернуться, но выбраться из гущи истребителей не так просто, - в особенности, когда в пулемете нет лент. Поднимаясь, он видел разрывы бомб. На этот раз бомбежка была ожесточенная. И вдруг внизу, выделяясь на фоне розовеющей морской глади, с востока, почти прямо из солнца выскочила группа двухмоторных "Хейнкелей" или "Мессершмиттов-109". Квейль решил, что это "Хейнкели", возвращающиеся с налета на какой-нибудь другой пункт острова. Это его встревожило. Откуда такой интерес к Криту? Больше ста бомбардировщиков в поле зрения! За каким дьяволом они сюда слетелись? Бомбить аэродромы? Да, но обычно это служит прологом к чему-то другому. Может быть, переброска парашютистов? Зачем, когда в их распоряжении все транспортные средства итальянского флота? Квейль подождал, пока бомбардировщики не ушли на запад, потом снизился и приземлился. Посадочная площадка была усеяна крупными и мелкими воронками от бомб, но он высмотрел нетронутую полоску, подошел к ней при бортовом ветре и посадил машину с разворота. Один из "Бленхеймов" горел, другой лежал колесами вверх. Квейль подрулил к концу поля, где находился большой ров. За этим рвом росла группа деревьев и был холм. Это было единственное укрытие на всем аэродроме. Ров был слишком широк и глубок, чтобы перекатить через него, и Квейль только поставил "Гладиатор" как можно ближе к нему. Потом, чтобы согреться, побежал через все поле в столовую. Он не успел надеть летный костюм. Солнце стояло уже высоко, и было жарко. Единственным облаком на небе был белый дым, поднимающийся от "Бленхейма". Ангары и столовая не пострадали. - Чистая работа, - сказал ему один из присутствующих, когда он вошел в столовую. - Кто-нибудь пострадал? - Монтер. Один из тех, которые помогали вам. Ему ободрало руку или что-то в этом роде. Тэп тоже был здесь, еще в пижаме, но в кителе поверх нее. - Что скажешь, Джон? - Не знаю. Видимо, что-то готовится. Зря они этого делать не станут. - Два "Бленхейма" погибли, - заметил Тэп. - Надо бы перекинуть мост через этот ров. Тогда можно было бы ставить самолеты под деревья, - сказал командир эскадрильи "Бленхеймов". - Мы целый месяц просим у пехотного штаба солдат для этого, - вмешался офицер. - Но у них нет времени. - Это надо сделать, - сказал Тэп. - Ведь если что-нибудь начнется, так это наш единственный аэродром. Надолго ли хватит самолетов, если нет маскировки. Все относились к только что пережитой бомбежке, как к чему-то вроде утренней уборки, которая кончилась - и нечего о ней толковать, и пора завтракать, и, что бы там ни было впереди, надо позавтракать как следует. Но Квейль полагал, что сейчас не до завтрака. Он знал, что что-то должно произойти, и вдруг до слуха его донесся пронзительный вой сирен, возвещавших воздушную тревогу, и он вместе со всеми вышел из палатки. При виде большого отряда бомбардировщиков, приближающегося с запада, офицеры опять поспешили вверх по камням к щелям. Квейль понимал, что подняться в воздух ему не удастся. "Бленхеймы" уже были в воздухе и скрылись из виду, а он опоздал: группа немецких самолетов шла прямо над аэродромом. Откуда-то открыли огонь тяжелые 3,7-дюймовые зенитки, и за самолетами гнались белые дымки. Затрещали пулеметные очереди, и Квейль увидел, как трассирующие пули чертят пространство, не долетая до самолетов, которые шли над аэродромом в правильном строю. Блеснули на солнце падающие беспорядочными пачками бомбы, и раздались оглушительные взрывы, потом еще, все больше и больше, и в конце концов отдельные взрывы слились, и как для слуха, так и для глаза все смешалось в общий хаос. Это продолжалось весь день. Только раз был перерыв, длившийся более получаса. Аэродром бомбили дважды две группы "Мессершмиттов", причем один из них был сбит метким перекрестным огнем расставленных по всему аэродрому пулеметов. Раз "Бленхеймы" сделали попытку приземлиться, но не смогли и были вынуждены оставаться в воздухе, пока у них не иссяк бензин: тогда они прорвались, но подняться уже не могли. Бомбежка не дала им времени заправиться, да и склад горючего был охвачен огнем. Ночь принесла некоторое облегчение; люди вышли из щелей, и им удалось поесть. Квейль удивлялся своему "Гладиатору": он по-прежнему стоял на краю площадки невредимый. Теперь уже всех охватила тревога. - Это начало каких-то событий, - сказал Тэп, когда они уселись за чай в темной палатке, не зажигая огня из боязни налета. - То же самое они устроили и в Суда-Бэй, - заметил Квейль. - Они громят весь остров, - сказал входя диспетчер. - Какая цель? - спросил Квейля Тэп. Квейль обернулся на звук его голоса. В воздухе еще стоял запах взрывчатки, и Квейль чувствовал ее привкус даже в чае. - Кто знает. Возможно, вторжение. - Нелегко будет вторгнуться на остров. Диспетчер объявил, что им придется дежурить всю ночь. Ожидаются события. Произведенная над Грецией разведка обнаружила, что немцы накапливают самолеты и планеры. - Планеры? - переспросил Тэп. - Да. - Это интересно. За каким дьяволом понадобились им планеры? - изумился Тэп. - Трудно сказать, - ответил диспетчер. - Во всяком случае мы дежурим всю ночь. Квейля охватило беспокойство, как бы не подверглись бомбежке расположенные в окрестностях Кании и Суда-Бэй лагери, - в частности тот, в котором была Елена. Но он ограничился тем, что спросил диспетчера, который сказал ему только, что подверглась бомбардировке гавань Суда-Бэй. Теперь Квейля уже не радовала мысль, что Елена находится так близко от него. Он проклинал преграды, которые держат ее на острове, и с ожесточением убеждал себя, что все это мыльный пузырь, который неминуемо лопнет. Но такая бомбежка ясно говорит, что будут еще крупные неприятности. Он попробовал сосредоточиться на размышлении о предстоящих событиях, но не мог принудить себя к этому. В полночь бомбежка возобновилась. На этот раз она охватила всю местность. Разрывы были слышны и в стороне Суда-Бэй, а иногда дальше и выше по склону. Вспышки были видны вдоль всего горного хребта - от одного конца до другого. Дважды в течение ночи в воздух подымались "Бленхеймы" для патрулирования, но они ничего не обнаружили, а во время их отсутствия аэродром снова подвергался обстрелу и бомбежке. Наземным огнем зенитчиков был сбит еще один самолет; пламя охватило его как раз над щелью, где укрывались Тэп, Квейль и офицер связи. - Зенитчики здорово работают, - заметил Тэп. - Недурно, - подтвердил офицер. - Чем они орудуют? - спросил его Квейль. - Пулеметами "Брена". Вот опять начали. Пулеметный огонь возобновился. Он не умолкал, пока длилась бомбежка. А она, казалось, никогда не прекратится, и люди в щелях старались заснуть в промежутках между разрывами. Но напряжение не ослабевало, мысль об опасности останавливала дыхание. Наконец ночной мрак стал уступать место розовой краске рассвета, предвещающей близкий восход. - Нечего сказать, хорошая у нас оборона, - заметил Тэп, когда бомбежка возобновилась в предрассветном сумраке. - Нет ни самолетов, ничего... - Самолеты затребованы, - ответил офицер связи. - Если даже доставить сюда все, какие есть, разве это помогло бы? - Скоро все выяснится, - сказал Квейль. - Какие вообще у нас шансы против этих мерзавцев? - Кто не помрет, тот будет жив, - ответил Квейль. - Плохо дело, - заметил Тэп. Они смотрели, как небо начинает краснеть в том месте, где вот-вот должно появиться солнце. Когда достаточно рассвело, Квейль отыскал глазами "Гладиатор". Самолет стоял по-прежнему на месте, но это еще ничего не значило. Кругом был сплошной хаос. Здания снесены, палатка-столовая сорвана воздушной волной, площадка обезображена множеством воронок с грудами вывороченного краснозема по краям. Люди бродили среди обломков, стараясь подобрать что-нибудь в этом хаосе. Огня не зажигали. Некоторым удалось спасти кое-что из одежды. Тэп и Квейль разбрасывали ногами обломки своего жилища, как вдруг Тэп услышал гул, взглянул вверх и понял все. - Ну, дождались! - сказал он. - Гляди. И указал на темное пространство к северо-западу. - Тысячи! - воскликнул он. Насколько хватал глаз, Квейль видел черные силуэты идущих в правильном строю самолетов. Их было так много, что взгляд не улавливал этой правильности: казалось, они летят в беспорядке. Их было неисчислимое множество, и шли они на высоте менее пяти тысяч футов... - Что за чертовщина? - спросил Квейль, обращаясь наполовину к самому себе. - Они разбомбят весь остров. Идем. Все в беспорядке кинулись вверх к щелям. Перед лицом такой угрозы люди кричали и неслись сломя голову вперед. Квейль терялся в догадках. Чем ближе были самолеты, тем меньше он понимал, что это значит: ведь небольшие компактные группы самолетов лучше сделают свое дело, чем это разбросанное по широкому пространству огромное скопище. Самолеты шли прямо над аэродромом, а Квейль с Тэпом сидели в щели и смотрели, как взлетают вверх трассирующие пули зенитных пулеметов, не достигая цели. - Трехмоторные "Юнкерсы", - сказал Квейль. - А за ними что? Истребители? - Нет, планеры. У них на буксире планеры! Ну, дела! - Это что за группа впереди? - "Юнкерсы". - Что за чертовщина! Они, наверное, нагружены бомбами. - Или войсками, - заметил Квейль. - Может быть, это и есть вторжение. Не успел он сказать это, как группа самолетов отделилась от ведущей и направилась прямо к аэродрому. Насколько Квейль мог охватить ее взглядом, вся она, состояла из трехмоторных транспортных "Юнкерсов". Квейль старался держать голову так, чтобы свет от солнца не мешал ему видеть самолеты. Вдруг он увидел в небе ряд белых вспышек: это была первая группа парашютистов. За ней последовала другая группа таких же вспышек, похожих на дымки от зенитных снарядов. - Парашютисты... Вот оно, Тэп! - Проклятые! Боже мой, погляди... Белые вспышки внезапно возникали теперь тут и там, далеко и близко - повсюду. Они приближались с подветренной стороны прямо к аэродрому. Когда подошли задние "Юнкерсы", в красно-голубом небе замелькало еще больше парашютистов. Теперь все небо было неравномерно испещрено пятнами. Парашюты были белые, красные, полосатые... Одни опускались быстрей, другие медленней. Вокруг раздавался непрерывный треск пулеметов, трассирующие пули неслись к парашютистам непрерывным потоком. Когда парашюты приблизились к земле, пулеметы снизили прицел и над всем аэродромом нависла сплошная завеса перекрестного огня. - Не высовывайся. Эти проклятые пулеметы снижают огонь. У тебя есть пистолет или что-нибудь? - изо всех сил закричал Тэп. - Идем. Подымемся повыше, - ответил Квейль. - А пулеметы? - Там самое безопасное место. Рискнем. Вперед! Они побежали вверх под огнем пулеметов, расположенных на другом конце площадки. На их глазах парашютисты группа за группой приземлялись за деревьями: одна, другая, третья, четвертая, потом сразу две, пять, четыре. Парашютисты достигали аэродрома и оставались лежать, так как пулеметы вели бешеный огонь: Пули рикошетом летели с площадки через головы Тэпа и Квейля, пока те взбирались по склону. Неожиданно они наскочили на один из пулеметов. - Идиоты. Они нас укокошат!.. - заорал Тэп. - Здорово палят, - крикнул в ответ Квейль. Кричать не было надобности, но оба невольно кричали под действием опасности и непрерывной трескотни пулеметов. Парашютисты опускались теперь повсюду, но больше всего на площадке, где они оставались лежать, так как пулеметы не прекращали ураганного огня" На фоне отрывистого стрекотанья пулеметов до слуха Квейля доносились отовсюду отчетливые сухие выстрелы из винтовок и резкие хлопки револьверных выстрелов. Скорчившись, чтобы не попасть под пули "Брена", они смотрели, как спускается последний слой парашютистов, как некоторые парашюты загораются и огонь охватывает их; и как человеческая фигура, камнем упав на землю, мгновенно превращается в комок черной грязи. Дважды случилось так, что парашютист опустился между ними и площадкой, и Квейль успел заметить мундир и очки на лице немца, ленту патронов на шее и высокие сапоги, усилия отстегнуть парашют тотчас же после приземления и вслед затем прекращение всех усилий: после того как раздавался треск винтовки, человек вздрагивал и уже лежал неподвижно. После того как спустилась последняя группа и белые пятна усеяли всю площадку и повисли на деревьях, Квейль увидел, как некоторые парашютисты бросились к укрытиям, но ни один не добежал, так как пулеметный огонь скосил и рассеял их. - Ничего у них не выйдет, - опять крикнул Тэп. Оба молчали, глядя то в одну, то в другую сторону; то на убитых, то на бегущих. - Где же остальные? - спросил Квейль. - Двинулись на Канию. А вот и планеры. Квейль увидел нестройную группу планеров, которые приближались широкими кругами, наклонив носы и надвигаясь медленно, в то время как трассирующие пули рвались к ним, не достигая цели. Он обратил внимание на снижающуюся группу трехмоторных "Юнкерсов". - Кажется, они хотят посадить планеры. - Они разобьют их о скалы. Два "Юнкерса" совсем было снизились, но выравнялись над пространством, которое было почти сплошь покрыто лесом, без единой прогалины. Квейль и Тэп видели, как "Юнкерсы" опустили посадочные щитки, а затем оба самолета, планируя на посадку, скрылись из виду. - Чтоб им стукнуться! Наверно, полны солдат. Новые планеры подлетали к аэродрому и шли на снижение. Первый снизился слишком быстро, стремительно заскользил по траве, наскочил на воронку и опрокинулся. Раздался треск; люди, планер - все смешалось. Тотчас пулеметы подняли вокруг столбы пыли. Некоторые из немцев побежали, другие нырнули в усеивавшие аэродром воронки. И засевшие в одной из них тотчас в свою очередь открыли бешеный пулеметный огонь. - Если они тут закрепятся, мы пропали, - сказал Тэп. - И "Гладиатор" там на виду! - Гляди, гляди! Еще планеры. Два новых планера выровнялись над площадкой, приземлились и выбросили целый рой черных фигур. И опять одни устремились к краю площадки, другие нырнули в воронки. Теперь в воздухе стоял непрерывный треск вступивших в единоборство пулеметов обеих сторон. Сосредоточенным огнем палили из расстилавшегося за "Гладиатором" леса. - Идем, - крикнул Квейль. - Укроемся в лесу. - А этот чертов "Гладиатор" так и будет стоять... - Идем. Они пригнулись. Тэпу трудно было бежать из-за руки. Квейль взял его под руку. Они побежали по неровной местности под пулеметным обстрелом, параллельно площадке, туда, где дорога подходила к бензохранилищу. Квейль увидел несколько охваченных пламенем планеров: из них выскакивали люди, и пулеметный огонь косил их. Некоторым удалось укрыться за возвышением на северном конце площадки. Квейль и Тэп спустились в ров недалеко от пулеметного расчета, который вел огонь по северному концу площадки, где укрывалось большинство уцелевших немцев. - Ложитесь! - крикнул им кто-то. Пулеметные пули зашлепали по земле. Квейль и Тэп, пригнувшись, поползли по глубокому рву к пулемету. - Вы кто такие? - спросил их высокий русый шотландец-капитан в комбинезоне. - Из восьмидесятой эскадрильи. - Ваши документы. Ему приходилось кричать, так как при их появлении пулемет "Брена", содрогаясь на треножнике, снова открыл огонь. - А в чем дело? - спросил Тэп. - Да откуда же, черт возьми, я могу знать, что вы не парашютисты? Они вытащили документы. Он быстро просмотрел их и вернул. - Ладно, - сказал он. - Видно, что вы не немцы. - Из последней партии кому-нибудь удалось удрать? - Их там целы