службу, так что, если Фрошу нужно временное место, пусть зайдет на Бэри-стрит, наверно, дело выгорит. - Вы очень любезны, - сказал майор, - и вашей рекомендации, разумеется, для меня достаточно. Морган покраснел, почувствовав, что барин его "поддевает". - Он вам уже прислуживал, сэр, - продолжал он невозмутимо. - Лорд де ля Поль, сэр, уступил его своему племяннику, молодому лорду Кабли, и тот брал его с собой за границу, а сейчас Фрош отказался ехать в замок Фицхерс, потому как у него легкие слабые и в Шотландии для него слишком холодно, вот он и может к вам поступить, если желаете. - Повторяю, сэр, вы чрезвычайно любезны, - сказал майор. - Войдите, Фрош... Я вас беру... Мистер Морган, будьте так добры... - Я ему покажу, сэр, что надо делать, и все объясню, чтоб было как вы привыкли. Завтракать изволите здесь или в клубе, майор Пенденнис? - Если это вас не затруднит, я позавтракаю здесь, а потом мы с вами закончим наши дела. - Как угодно, сэр. - А теперь покорно вас прошу, уйдите из комнаты. Морган удалился, обозленный чрезмерной учтивостью майора не меньше, чем его самой язвительной бранью. И мы из скромности тоже удалимся на то время, что старый джентльмен завершает свой таинственный туалет. После завтрака майор Пенденнис и его новый адъютант занялись приготовлениями к отъезду. Хозяйство у старого холостяка было несложное. Лишним гардеробом он себя не обременял. Все его литературно-художественное собрание составляли Библия (доставшаяся от матери), путеводитель, роман Пена (в переплете из телячьей кожи), депеши герцога Веллингтона, несколько гравюр, карт, портретов этого прославленного полководца, а также ряда английских монархов и того генерала, под началом которого майор Пенденнис служил в Индии; он всегда был готов выступить в поход, и ящики, в которых он привез свое имущество на эту квартиру лет пятнадцать назад, до сих пор хранились на чердаке и легко могли вместить все его добро. Работавшая в доме молодая особа, которую хозяйка звала Бетти, а мистер Морган - "девка", теперь нарушила покой этих ящиков, стащила их вниз и протерла под наблюдением грозного Моргана. Держался он мрачно и как бы настороже; он еще ни слова не сказал миссис Бриксем по поводу своих вчерашних угроз, но, судя по его виду, намерен был привести их в исполнение, и бедная вдова с трепетом ожидала своей участи. Старый Пенденнис, вооружившись тростью, проследил за тем, как мистер Фрош укладывал его пожитки, а "девка" жгла ненужные ему бумаги, смотрела, не осталось ли чего в шкафах и чуланах; и вот уже все чемоданы и ящики были увязаны, только пюпитр майора еще ждал последних счетов мистера Моргана. И тут он явился со своими книгами и сказал, переступая порог: - Как мне желательно поговорить с вами конфиденцально, сделайте любезность, отошлите Фроша. - Сходите за кебами, Фрош, - сказал майор, - и подождите внизу, я позвоню. Морган повременил, пока Фрош спустился по лестнице, увидел в окно, что он отправился выполнять поручение, и лишь тогда представил свои счета и книги, оказавшиеся в полном порядке. - А теперь, сэр, - сказал он, сунув в карман чек, полученный от бывшего хозяина и поставив в книге размашистую подпись, - а теперь, раз мы квиты, хочу поговорить с вами, как человек с человеком (Морган обожал звук собственного голоса и при всяком удобном случае, будь то в клубе или в лакейской, произносил речи), и вот что я вам скажу: я располагаю некоторой инфамацией. - Разрешите узнать, какой именно? - спросил майор. - Инфамация ценная, майор Пенденнис, и вам это известно. Я знаю про один брак, который не брак, про одного достопочтенного баронета, который такой же муж своей жене, как я, а у жены его есть другой муж, и это вам тоже известно, сэр. Пенденнис сразу все понял. - Так вот чем объясняется ваше поведение? Вы, как видно, любитель подслушивать, сэр, - надменно произнес майор. - Я забыл заглянуть в замочную скважину, когда был в этом трактире, не то я бы, вероятно, догадался, кто стоит за дверью. - У меня могут быть свои планы, как и у вас, - отвечал Морган. - И сведения могу я добывать, и понимать могу, какие сведения ценные, не хуже всякого другого. Если ты не джентльмен, а бедный слуга, значит, тебе и счастье привалить не может, так, что ли? Вы лучше бросьте важничать, сэр, да не корчите из себя аристократа. Меня этим не запугаешь. Я англичанин, не хуже вас. - К чему вы, черт возьми, клоните, сэр? И какое касательство тайна, которую вы узнали, имеет ко мне, хотел бы я знать? - величественно вопросил майор Пенденнис. - Какое касательство? Смотри, до чего мы важные! А к племяннику она имеет касательство? А к месту в парламенте для племянника имеет? А покрывать двоеженство, к этому она имеет касательство? Вы что ж, хотите, чтобы вы один знали тайну и могли на этом выгадать? А меня в долю не возьмете, майор Пенденнис? Я ведь тоже ее узнал. Я вам вот что скажу: очень вас прижимать мне не интересно. Дадите сколько нужно - и я буду молчать. Пусть себе мистер Артур проходит в парламент, пусть берет богатую жену - я на ней жениться не собираюсь. Но долю свою я получу, не будь я Джеймс Морган. А ежели нет... - А ежели нет, сэр, тогда что? - Тогда я все расскажу. Клеверинга я тогда изничтожу - убей меня бог, добьюсь, что и его и жену за двоеженство притянут. И свадьбе не бывать - уж я раззвоню, как вы с племянничком использовали эту тайну, чтобы выманить у сэра Фрэнсиса место в парламенте, а у его жены - состояние. - Мистер Пенденнис понятия об этом не имеет! - в ужасе воскликнул майор. - И леди Клеверинг тоже, и мисс Амори! - Рассказывайте! - возразил лакей. - Нашли кого морочить. - Негодяй! Сомневаться в моем слове? - А вы полегче на поворотах. Верное ваше слово или нет - мне на это плевать. Я о том толкую, что решил себе из этого недурную ренту сделать. Вы все у меня в руках, и не такой я дурак, чтобы вас выпустить. Пятьсот фунтов в год вы общими силами без труда наберете. Заплатите мне за первый квартал сейчас - и я буду нем, как могила. Выпишете сто двадцать пять - и дело с концом. Вон у вас чековая книжка-то, под рукой лежит. - Тут и еще кое-что лежит, негодяй! - вскричал майор. В пюпитре, на который указывал лакей, хранился небольшой двуствольный пистолет, когда-то принадлежавший начальнику майора в Индии и проделавший с ним немало походов. - Еще одно слово, мерзавец, и я пристрелю тебя, как бешеную собаку. Назад, или я стреляю. Ты драться? Поднял руку на старика? Подлец! На колени! Молись, настал твой последний час. Под яростным взглядом майора его противник окаменел от ужаса, но в следующее мгновение с криком "убивают!" ринулся к окну, под которым как раз проходил полицейский. - Убивают! Полиция! - орал мистер Морган. К его великому удивлению майор отодвинул стол и, подойдя к второму окну, тоже отворенному, сделал знак полицейскому. - Поднимитесь сюда, - сказал он, а сам подошел к двери и стал к ней спиной. - Жалкий трус! - обратился он к Моргану. - Этот пистолет уже пятнадцать лет как не заряжался, и вы бы это знали, когда бы были чуть-чуть посмелее. Сейчас придет полицейский, и я попрошу его пройти наверх и обыскать вашу комнату. У меня есть основания полагать, что вы вор. Я в этом уверен, сэр. И вещи свои опознаю под присягой. - Вы их мне подарили... подарили! - вскричал Морган. Майор засмеялся. - А вот посмотрим. И нечистая совесть тотчас напомнила лакею некие сорочки с батистовой грудью... трость с золотым набалдашником... бинокль... все это он забыл принести, потому что давно считал своим, так же как и еще кое-какую одежду своего барина, которую тот уже не носил и никогда не требовал. Вошел полисмен, а за ним - перепуганная миссис Бриксем и ее служанка, - им с великим трудом удалось затворить дверь, оттеснив уличных зевак, которые мечтали поглядть на драку. Майор тотчас заговорил: - Мне пришлось дать расчет этому пьянице и буяну. Вчера вечером и нынче утром он оскорбил меня и пытался ударить. Я старик, и я пригрозил ему пистолетом. Как видите, он не заряжен, этот трус поднял крик без всякой причины. Но очень хорошо, что вы пришли. Я как раз обвинил его в краже моего имущества и хочу, чтобы в его комнате сделали обыск. - Тот бархатный плащ вы уже три года не надевали, и жилетки тоже, а сорочки старые, я думал, их можно взять, а бинок... ей-же-ей, я хотел его вернуть, просто не успел! - заорал Морган, корчась от страха и ярости. - Как видите, он признался в воровстве, - спокойно сказал майор. - Он прослужил у меня много лет и не видел от меня ничего, кроме доброты и доверия. Сейчас мы поднимемся к нему и осмотрим его сундуки. В этих сундуках были вещи, которые мистер Морган пуще всего хотел бы скрыть от посторонних глаз. Ростовщик мистер Морган ссужал своих клиентов не только деньгами. Молодые моты получали от него табакерки, булавки и перстни, картинки и сигары - все весьма сомнительного качества. Если бы эти предметы попали в полицейский участок, если бы открылся тайный промысел мистера Моргана и были обнаружены вещи майора, не столько украденные, сколько присвоенные им, - это едва ли пошло бы на пользу его репутации. Он являл собою жалкое зрелище - воплощение страха и растерянности. "Изничтожить меня захотел? - подумал майор. - Я сам его сейчас изничтожу". Но он вовремя спохватился. Он взглянул на испуганное лицо миссис Бриксем, и ему пришло в голову, что в тюрьме Морган может со зла рассказать такое, о чем лучше молчать: когда человек доведен до крайности, с ним опасно действовать слишком круто. - Погодите, - обратился он к полицейскому. - Сначала я сам с ним поговорю. - Вы требуете, чтобы я его задержал? - спросил полицейский. - Я еще не предъявил ему обвинения, - отвечал майор, многозначительно взглянув на лакея. - Благодарю вас, сэр, - еле слышно прошептал Морган. - Сделайте милость, подождите немного за дверью... Ну-с, Морган, эту партию вы проиграли, хотя карта у вас была отменная. Да, милейший, проиграли, и теперь надобно платить. - Точно так, сэр. - Мне только на этой неделе стало известно, чем вы промышляете, черт вас возьми. Поручик де Мундир узнал в вас того человека, что приходил в казармы и давал под проценты - треть деньгами, треть одеколоном, а треть французскими картинками. Каков старый грешник, каков тихоня! А из своих вещей я ничего не хватился, дурень, да и не нужны они мне, берите на здоровье. Просто выстрелил наугад и попал - в самую точку попал, ей-богу. Да, сэр, я воевать умею. - Что я должен сделать, сэр? - Сейчас скажу. Расписки вы, я полагаю, носите при себе в этом своем большущем кожаном бумажнике? Так вот, сожгите вексель миссис Бриксем. - Ну уж, сэр, со своей собственностью я не расстанусь, - проворчал Морган. - Пять лет назад вы дали ей взаймы шестьдесят фунтов. С тех пор она и этот несчастный клерк, ее сын, платят вам по пятьдесят фунтов в год, и у вас еще осталась ее расписка на сто двадцать фунтов и закладная на обстановку. Все это она мне рассказала вчера. Право же, сэр, довольно вы высосали крови из этой бедной женщины. - Не отдам, - сказал Морган. - Будь я... - Полицейский! - позвал майор. - Отдам, отдам, - зашептал Морган. - Но денег-то вы с меня не возьмете? Ведь вы джентльмен... - Одну минуту, - сказал майор вошедшему полисмену, и тот опять удалился. - Нет, милейший, - продолжал майор, - никаких денежных расчетов я с вами больше производить не желаю. Но мы составим один документик, а вы потрудитесь его подписать... Нет, лучше вы сами его напишете: за последнее время вы сделали огромные успехи, у вас теперь отличный почерк. Садитесь и пишите... вот сюда, к столу... Ну, с чего же мы начнем?.. Давайте поставим дату. Пишите: "Бэри-стрит, Сент-Джеймс, октября 21-го 18..." И Морган стал писать под диктовку безжалостного старого майора. - "Я, Джеймс Морган, поступив бедным человеком в услужение к Артуру Пенденнису, эсквайру, майору на службе ее величества, проживающему по Бэри-стрит, СентДжеймс, свидетельствую, что получал от своего хозяина хорошее жалованье и харчевые в течение пятнадцати лет..." С этим вы, вероятно, согласны? "В течение пятнадцати лет", - написал Морган. - "...за каковое время, - продолжал деспот, - я, будучи благоразумен и бережлив, скопил достаточно денег, чтобы купить дом, в котором проживает мой хозяин, а также сделал другие сбережения. Среди лиц, от которых я получал деньги, могу назвать мою нынешнюю квартирантку миссис Бриксем, которая в возмещение за шестьдесят фунтов, данных ей мною взаймы пять лет назад, выплатила мне сумму в двести пятьдесят фунтов стерлингов и еще дала вексель на сто двадцать фунтов, каковой я ей возвращаю по требованию моего бывшего хозяина майора Артура Пенденниса, а также сим освобождаю ее обстановку, на которую имел закладную..." Написали? - Будь этот пистолет заряжен, я бы вас уложил на месте, - сказал Морган. - Ничего подобного. Для этого вы слишком дорожите жизнью, милейший. Ну-с, продолжаем. С новой строчки: "И так как я в отплату за доброту моего хозяина крал его вещи, которые в настоящее время находятся наверху в моих сундуках; и так как я позволил себе лживые утверждения касательно его родных и других почтенных семейств, то ввиду его снисходительности ко мне, сожалею об этих лживых утверждениях и о том, что крал его вещи, и заявляю, что недостоин доверия и надеюсь..." Да, да, черт возьми... "надеюсь исправиться". Подпись: Джеймс Морган. - Будь я проклят, если подпишу, - сказал Морган. - А это, милейший, все равно вам предстоит, подпишете вы или нет, - сказал майор, усмехаясь собственной шутке. - Ну, вот так. Вы понимаете, я не воспользуюсь этой бумагой, если... если не буду к тому вынужден. Думаю, что миссис Бриксем и наш приятель полисмен засвидетельствуют ее, не читая; а расписку я ей возвращу и скажу, а вы подтвердите, что вы с ней в расчете. Вот и Фрош, и кебы для моих вещей; я пока перееду в гостиницу... Войдите, полисмен. Мы с мистером Морганом уладили свое маленькое недоразумение. Миссис Бриксем, прошу вас, и вас тоже, полисмен, подпишите эту бумагу... Очень вам обязан. Миссис Бриксем, вы и ваш уважаемый домохозяин в расчете. С чем и поздравляю. Позовите Фроша, пусть уложит, что еще осталось. Фрош с помощью служанки и под наблюдением невозмутимого мистера Моргана снес вещи майора вниз и погрузил их в кебы; а миссис Бриксем, когда ее гонитель вышел из комнаты, призвала благословение божие на майора, своего спасителя, самого любезного, самого спокойного, самого лучшего из квартирантов. Майор протянул смиренной страдалице два пальца, над которыми она склонилась в низком реверансе и уже готова была пуститься в слезные причитания, по он прервал эту напутственную речь, вышел из дому и отбыл пешком в гостиницу на Джермин-стрит, в двух шагах от дома мистера Моргана. Этот тип, стоя у окна гостиной, проводил его отнюдь не благословениями; но стойкий старый солдат мог теперь не бояться мистера Моргана и, бодро постукивая тростью, бросил ему на прощанье взгляд, полный презрительной насмешки. Майор Пенденнис всего несколько часов как покинул свое жилище на Бэри-стрит, и мистер Морган, наслаждаясь заслуженным досугом, важно курил на пороге сигару и обозревал вечерний туман, когда к знакомому подъезду подошел Артур Пенденнис, герой нашей повести. - Дядюшки, верно, нет дома, Морган? - спросил он, так как знал, что курить в присутствии майора слуге строго-настрого запрещено. - Точно так, сэр, майора Пенденниса здесь нет, - степенно отвечал Морган и поклонился, однако не притронувшись к своему нарядному картузу. - Майор Пенденнис нынче отсюда съехал, сэр, и я уже не имею чести у него служить, сэр. - Вот как? И где же он? - Сколько мне известно, он временно поселился у Кокса, на Джермин-стрит, - сказал мистер Морган, а затем, помолчав, добавил: - А вы надолго ли в городе, сэр? У себя на квартире? Не разрешите ли побывать у вас, буду очень обязан, если вы мне уделите четверть часа. - Вы что, хотите, чтобы дядюшка взял вас обратно? - дерзко и весело осведомился Пен. - Ничего я такого не хочу. Чтоб он... - Глаза у Моргана злобно сверкнули, но он осекся и продолжал уже мягче: - Нет, сэр, благодарствуйте, я только с вами хотел бы поговорить по одному делу, до вас касаемому. Может, вы окажете мне честь зайти в мой дом? - Ну что ж, если на несколько минут, я готов вас выслушать, Морган, - сказал Артур, а про себя подумал: "Верно, хочет просить у меня рекомендацию". Они вошли в дом. На окнах гостиной уже были приклеены билетики о сдаче квартиры. Мистер Морган ввел мистера Пенденниса в столовую, предложил ему стул, сам тоже уселся и сообщил своему гостю некоторые сведения, уже известные читателю. Глава LXIX, в которой Пенденнис считает цыплят, не дождавшись осени Наш герой приехал в Лондон только в этот день и лишь на короткое время. Доставив в гостиницу знакомых, которых сопровождал из городка в западном графстве, он поспешил на свою квартиру в Лемб-Корте, согретую редкими солнечными лучами, какие проникают в этот темноватый, но не такой уж унылый двор. Свобода в холостых квартирах Темпла заменяет солнце; и темплиеры ворчат на свои жилища, но чувствуют себя там превосходно. Слуга сообщил Пену, что Уорингтон тоже в городе, и Артур, разумеется, тотчас побежал наверх, где его друг, окутанный табачным дымом, снова трудился над своими статьями и обозрениями. Они приветствовали друг друга с той грубоватой сердечностью, что свойственна молодым англичанам и под шершавой внешностью таит самые теплые чувства. Уорингтон улыбнулся, вынул трубку изо рта и сказал: "Здорово, юноша!" Пен вошел в комнату, протянул руку и сказал: "Как живешь, старина?" Так встретились эти два друга, не видавшиеся несколько месяцев. Альфонс и Фредерик бросились бы друг другу в объятия, с воплями: "Ce bon coeur! Ce cher Alphonse! {Мой дорогой! Мой ненаглядный Альфонс! (франц.).}" Макс и Вильгельм раз десять облобызали бы друг другу пропахшие сигарой усы. Два британца говорят: "Здорово, юноша!", "Как живешь, старина?" - хотя накануне, возможно, спасли друг другу жизнь. Завтра они отбросят рукопожатия и, сходясь за утренним завтраком, будут ограничиваться кивком. Каждый из них питает к другому любовь и доверие; каждый поделился бы с другим последней гинеей и, услышав нападки на своего друга, стал бы с жаром его защищать; но, расставаясь, они просто говорят "прощай", а встречаясь - "здравствуй", и в промежутках не переписываются. Странная скромность, диковинный стоический этикет английской дружбы! "Да, мы не экспансивны, не то, что эти иностранцы", - говорит Черстви (он-то, правда не только не проявляет дружеских чувств, но ни разу в жизни не испытал их). - Побывал в Швейцарии? - спрашивает Пен. - Да, - отвечает Уорингтон. - Не мог найти там порядочного табака, только в Страсбурге купил наконец "Капораля". Память его, вероятно, полна великолепных видов, которых он насмотрелся, душа полна высоких чувств, на которые вдохновили его грандиозные творения природы. Но восторги его застенчивы, они стесняются даже его лучшего друга, и он завешивает их облаком табачного дыма. Впрочем, за вечерним стаканом вина он немного разговорится, и напишет он о том, что не решается сказать, горячо и откровенно. Путевые впечатления и мысли найдут свое место в его писаниях, подобно тому как эрудиция, которую он никогда не выставляет напоказ в разговоре, обогащает его слог глубокими иносказаниями и блестящими примерами, придает вес его красноречию и оттачивает его остроты. Старший бегло рассказывает свой маршрут. Он проехал Швейцарию, Северную Италию и Тироль, возвращался через Вену и Дрезден, а потом по Рейну. Обо всех этих местах он говорит равнодушным, недовольным тоном, словно ему и не хотелось бы их поминать, словно посещение их доставило ему одни неприятности. Но вот старший закончил этот мрачный обзор своего путешествия и слово берет младший. Он жил в провинции... надоело... предвыборные хлопоты... скука смертная... здесь он дня на два, а потом поедет к... к одним знакомым на дачу близ Танбридж-Уэлза... там тоже будет скука. Как трудно заставить англичанина признаться, что он счастлив! - А как с парламентом, Пен? Все в порядке? - Все в порядке. Как только парламент откроется и будут назначены выборы, Клеверинг уходит, и я занимаю его место. - И что же, "какому королю, мошенник, служишь"? Примкнешь к левому крылу консерваторов, или будешь поддерживать правительство, или останешься сам по себе? - Гм... Политических программ, собственно, сейчас нет; вернее, все они более или менее одинаковы. В протекционисты я не гожусь - земли мало; да владей я хоть всей землей в графстве, это было бы не по мне. В общих чертах буду поддерживать правительство, и даже пойду дальше его в некоторых социальных вопросах, которыми я занялся во время каникул... ну, чего ты ухмыляешься, старый циник, я в самом деле штудировал Синие книги и намерен очень решительно высказаться по вопросам санитарии и колоний. - Значит, мы оставляем за собой право голосовать против правительства, хотя, в общем, ему сочувствуем. Однако avant tout {Прежде всего (франц.).} мы - друзья народа. Мы читаем лекции в клеверингском институте и здороваемся за руку с грамотными рабочими. Мы считаем, что избирательное право следует значительно расширить. Но в то же время мы готовы занять правительственную должность, когда палата убедится в нашем красноречии, а начальство оценит наши достоинства. - Я не Моисей, - сказал Пен, как всегда, с некоторой грустью. - Я не могу принести народу готовые заповеди с горы Синайской. Я и не стремлюсь на гору, и не притязаю на роль вождя и преобразователя. Для этого мне недостает, с одной стороны, веры, с другой - честолюбия и лицемерия. Лгать я не буду, Джордж, это я тебе обещаю; и с чужой ложью буду соглашаться, только если она необходима, и общепринята, и без нее нарушится вся система. Дай человеку хоть извлечь пользу из своего скептического склада ума. Если я увижу, что могу сказать в палате что-нибудь полезное, то скажу; если предложат полезную меру - поддержу ее; если подвернется хорошая должность - займу ее и порадуюсь своей удаче. Но льстить я не буду - ни великим мира сего, ни черни. Теперь моя политическая программа тебе ясна так же, как мне. К чему мне быть вигом? Виги - это не божественное установление. Почему не голосовать с левыми консерваторами? Они сделали для страны то, на что виги без них никогда бы не пошли. А кто подстегнул и тех и других? Радикалы и общественное мнение. По-моему, "Морнинг пост" часто права, а "Панч" часто не прав. Я не кричу о призвании, я просто пользуюсь случаем. Parlons d'autre chose {Поговорим о чем-нибудь другом (франц.).}. - После политики тебя, вероятно, больше всего занимает любовь? Как же обстоят дела с нашей юной любовью? Решили мы покончить с холостой жизнью и переменить адрес? Решил ты развестись со мной, Артур, и взять себе жену? - Похоже на то. Она не строгая и не скучная. Хорошо поет и не сердится, когда я курю. За ней дают неплохое приданое, сколько - не знаю, но дядюшка твердо уповает на щедрость бегум, говорит, что она не поскупится... И Бланш, мне кажется, ужасно меня любит, - добавил Артур со вздохом. - Иными словами, мы принимаем ее ласки и ее деньги. - Не говорил я тебе разве, что жизнь - это сделка? Я не притворяюсь, будто схожу по ней с ума. Я и ей дал понять, каковы мои чувства, и... обручился с нею. И с тех пор как мы последний раз виделись, особенно за те два месяца, что я провел у себя в деревне, она, по-моему, все больше ко мне привязывается, - это видно из ее писем ко мне и особенно к Лоре. Я-то пишу к ней просто - никаких восторгов, никаких клятв, как будто это - une affaire faite {Дело решенное (франц.).}, - и не тороплю со свадьбой, и не стремлюсь ее отсрочить. - А как Лора? - без обиняков спросил Уорингтон. - Лора, - отвечал Пен, прямо глядя в лицо другу, - Лора, Джордж, - самая лучшая, самая благородная, самая милая девушка в мире. Голос его сорвался: казалось, он еле мог выговорить эти слова; он протянул Джорджу руку, а тот пожал ее и кивнул головой. - Ты это только сейчас понял, умница? - сказал он, помолчав. - Кому не случалось понимать что-то слишком поздно, Джордж! - вскричал Пен и продолжал все более воодушевляясь: - Чья жизнь - не сплошное разочарование? Кому удается сохранить свое сердце целым, не изувеченным? Я еще не видел человека вполне счастливого или такого, чтобы откупился от судьбы, не заплатив ей самым драгоценным своим сокровищем. Хорошо еще, если потом, когда мы заплатили штраф, она оставляет нас в покое и больше не тиранит. Ну, а если я понял теперь, когда уже ничего не поправишь, что упустил свое счастье, что годами под моим кровом обитал ангел, и я дал ему улететь? Разве я один такой, скажи мне, друг, разве один? И если я признаюсь, что заслужил свою участь, думаешь, мне от этого легче? Она ушла от нас. Да хранит ее бог! Она могла бы остаться, а я ее упустил. Как Ундину - верно, Джордж? - Когда-то она была в этой комнате, - сказал Джордж. Он снова видел ее здесь - слышал милый низкий голос - видел ласковую улыбку и ясные глаза - лицо, которое так его пленило, которое он вспоминал в бессонные ночи, всегда благословлял и любил... и больше не увидит! Кувшин от цветов, Библия с надписью Элен - вот все, что у него осталось от недолгого цветения его жизни. Пусть это был сон; пусть он быстротечен; лучше вспоминать прекрасные сны, чем пробуждаться, неведомо зачем, от одуряющей спячки. Друзья помолчали - каждый был занят своими мыслями и чувствовал, о чем думает другой. Потом Пен сказал, что ему нужно идти к дядюшке, докладывать о своих успехах. Майор прислал ему очень недовольное письмо; майор стареет. "Мне бы хотелось, чтобы ты, пока я жив, прошел в парламент, обзавелся приличным домом и дал наследника нашему имени. А потом, - писал майор, - старый Артур Пенденнис может уступить дорогу младшему поколению - довольно он погулял по тротуарам Пэл-Мэл". - Что-то есть подкупающее в этом старом язычнике, - сказал Уорингтон. - Он радеет о ком-то, кроме себя самого, или, по крайней мере, о какой-то другой части себя, кроме той, которую облекает его сюртук, - о тебе и твоем потомстве. Ему хочется, чтобы отпрыски Пенденнисов плодились и множились, и он надеется, что они наследуют землю. Старый патриарх благословляет тебя из окна клуба Бэя, а затем его уносят и погребают под плитами церкви в приходе Сент-Джеймс, откуда видна Пикадилли, и стоянка кебов, и кареты, поспешающие на высочайший прием. Конец возвышенный и назидательный. - Новая кровь, которую я принесу в семью, сильно подпорчена, - задумчиво произнес Пен. - Будь моя воля, я не выбрал бы в основатели своего рода моего тестя Амори, или дедушку Снэлла, или наших восточных предков. Кстати, кем был этот Амори? Амори служил на корабле Ост-Индской компании. Бланш сочинила про него стихи - буря на море, несутся облака, могила моряка, герой-отец и прочее. Амори утонул где-то между Калькуттой и Сиднеем, когда плавал шкипером на местном корабле. Амори не ладил с бегум. Не везло ей, бедняжке, на мужей - ведь между нами говоря, сэр Фрэнсис Клеверинг, баронет - это червяк, каких... - Каких еще не бывало среди наших законодателей, - закончил Уорингтон к немалому смущению Пена. - Между прочим, - продолжал Уорингтон, - в Бадене я встретил нашего приятеля шевалье Стронга, в полном параде, при всех орденах. Он рассказал мне, что рассорился с Клеверингом, причем отзывался о нем примерно так же лестно, как ты, более того - дал мне понять - по-моему так, хотя не ручаюсь, - что, по его мнению, Клеверинг - отъявленный мерзавец. С ним был этот Блаундел, который в Оксбридже учил тебя играть в карты; время выявило все его достоинства - сейчас он более законченный мошенник, чем был в твои студенческие годы. Но всех там затмил знаменитый полковник Алтамонт - тот пользовался бешеным успехом, закатывал пиры всему обществу и, говорят, только и делал, что срывал банк. - Дядюшке что-то известно про этого типа, и Клеверингу тоже. Что-то в нем есть louche {Подозрительное (франц.).}. Однако мне пора. Нужно быть послушным племянником. И Пен взялся за шляпу. - Я тоже пройдусь, - сказал Уорингтон, и они стали спускаться, но по дороге зашли в квартиру Пена, которая, как помнит читатель, находилась этажом ниже. Здесь Пен опрыскал себя одеколоном и старательно подушил этой ароматической водой волосы и бороду. - В чем дело? Курить ты не курил. Это моя трубка тебя продымила? - разворчался Уорингтон. - Я нынче обедаю в женском обществе. Мои дамы проездом в Лондоне, остановились в гостинице на Джермин-стрит. Уорингтон с добродушным любопытством поглядывал, как его молодой друг приводит свою особу в безупречно щегольской вид, надевает роскошную манишку и пышный галстук, блестящие как зеркало башмаки, новенькие перчатки. Сам Джордж был в грубых сапогах, в старой рубашке, разорванной на груди и обтрепавшейся у ворота от соприкосновения с его синей бородой. - А знаешь, юноша, - сказал он просто, - мне нравится, что ты франт. Когда я иду с тобой по улице, я чувствую, будто у меня роза в петличке. И притом, ты не загордился. Во всем Темпле, наверно, нет человека, который бы так следил за собой; а ты, кажется, еще ни разу не устыдился моего общества. - Перестань надо мной издеваться, Джордж! - Вот что, Пен, - продолжал Уорингтон печально, - когда... будешь писать Лоре, передай ей от меня низкий поклон. Пен покраснел, взглянул на Уорингтона и... залился безудержным смехом. - Я же с ней и буду обедать. Я сегодня привез ее и леди Рокминстер из деревни... тащились целых два дня... ночевали в Бате... Джордж, идем вместе. Мне разрешено приглашать кого я хочу, а старуха вечно о тебе поминает. Джордж отказался наотрез - ему нужно писать статью. Джордж заколебался и - о чудо! - наконец согласился. В наилучшем расположении духа они зашагали на Джермин-стрит. И снова ему светило дорогое лицо; снова звучал милый голос и нежная рука приветствовала его легким пожатием. До обеда еще оставалось полчаса. - Сейчас же ступайте навестить дядюшку, мистер Пенденнис, - распорядилась старая леди Рокминстер. - Обедать его не приводите... нет, нет, его россказни мне до смерти надоели. К тому же я хочу поговорить с мистером Уорингтоном - уж верно, он нас позабавит. Ваши рассказы мы, полагаю, уже все переслушали. Двое суток не расставались - пора отдохнуть друг от друга. И Артур, послушный приказанию миледи, спустился по лестнице и пошел к дядюшке. Глава LXX Fiat justitia {Да свершится правосудие (лат.).} Когда Артур вернулся, обед был подан, и леди Рокминстер стала отчитывать его за опоздание. Но Лора сразу заметила, какое у него бледное, расстроенное лицо, и, перебив свою властную покровительницу, с нежной тревогой спросила, что случилось, уж не заболел ли Артур? Артур залпом выпил стакан хереса. - Я узнал поразительную новость, расскажу после, - отвечал он, указав глазами на прислугу. Весь обед он волновался и нервничал. - Не возите под столом ногами, - сказала леди Рокминстер. - Вы наступили на Фидо и опрокинули его мисочку. Может же мистер Уорингтон сидеть спокойно. За десертом - казалось, этот злосчастный обед никогда не кончится - леди Рокминстер сказала: - Глупейший получился обед. Видно, что-то случилось, и вы хотите поговорить с Лорой. Пойду вздремну. Чай я, пожалуй, не буду пить... нет, не буду. До свидания, мистер Уорингтон. Приходите еще, когда не будет деловых разговоров. И старуха, вскинув голову, выплыла из комнаты. Все поднялись вместе с нею, и Джордж, видя, как встревожена Лора, уже стал было прощаться, по Артур сказал: - Прошу тебя, Джордж, не уходи. Ты тоже должен узнать мои новости и посоветовать мне, как быть. У меня просто голова кругом идет. - Это что-то насчет Бланш, - сказала Лора; сердце у нее билось и щеки нестерпимо горели. - Да... поразительная история. Когда я давеча пошел к дядюшке, у дверей сидел его слуга Морган, который столько времени у него прожил, и он мне сказал, что они утром расстались и дядюшка переехал в гостиницу, вот в эту. Я сейчас его спрашивал, но он ушел обедать. А потом Морган сказал, что должен сообщить мне что-то очень важное, и предложил зайти в дом, это теперь его дом. Оказывается, этот мошенник, пока служил у дядюшки, накопил уйму денег и теперь он богач, чуть не миллионер. Ну вот, мы вошли в комнаты, и что бы вы думали он мне рассказал? Это тайна... впрочем, неизвестно, удастся ли нам ее сохранить, раз она известна этому негодяю. Отец Бланш жив. Он, можно сказать, воскрес из мертвых. Брак между Клеверингом и бегум - никакой не брак. - И Бланш, надо думать, наследница своего деда, - сказал Уорингтон, - Возможно. Но кто ее отец! Амори - беглый каторжник. Клеверинг это знает. И дядюшка знает... и под угрозой разгласить эти сведения несчастный старик заставил Клеверинга уступить мне свой избирательный округ! - Бланш этого не знает, - сказала Лора. - И бедная леди Клеверинг тоже. - Да. Бланш не знает даже прошлого своего отца. Ей известно только, что ее мать с ним разъехалась, а от своей няньки Боннер она слышала в детстве, что он утонул в Новом Южном Уэльсе. А он там был не шкипером, как воображает бедняжка, а ссыльным, на каторге. Леди Клеверинг мне говорила, что они не ладили, что ее муж был нечестный человек; обещала когда-нибудь все рассказать. Помню, она как-то со слезами на глазах жаловалась - как тяжело женщине признаться, что она радовалась, узнав о смерти мужа, и что она оба раза сделала неудачный выбор. Как же теперь быть? Этот человек не может заявить свои права на жену: если он обнаружит себя, его, вероятно, ждет смерть, а уж новая ссылка - безусловно. Но он, мерзавец, с некоторых пор держит Клеверинга под угрозой разоблачения и время от времени вымогает у него деньги. - Это, конечно, полковник Алтамонт, - сказал Уорингтон. - Теперь мне все ясно. - Если он вернется в Англию, - продолжал Артур, - Морган намерен пригрозить ему оглаской, и всех нас он тоже решил шантажировать. Этот мерзавец воображал, что мне все известно, - сказал Пен, побелев от ярости, - он хотел, чтобы я за молчание платил ему столько-то в год. Угрожал мне, мне, как будто это я спекулирую на тайне несчастной старухи и вымогаю место в парламенте у этого ничтожества - Клеверинга. Боже ты мой! С ума, что ли, спятил дядюшка, что пустился на такие козни? Ты можешь себе представить, Лора, чтобы сын нашей матери участвовал в таком предательстве? - Не могу, Пен, - сказала Лора и, схватив руку Артура, поцеловала ее. - Нет! - прогудел взволнованный бас Уорингтона, смотревшего на честных, великодушных молодых людей с несказанной нежностью и болью. - Нет. Наш мальчик не должен быть замешан в такой подлой интриге. Артур Пенденнис не может жениться на дочери преступника и заседать в парламенте как депутат от каторги. Ты должен со всем этим развязаться, Артур. Должен порвать. Не нужно никаких объяснений, просто скажи, что по семейным обстоятельствам ваш брак невозможен. Пусть лучше несчастные женщины думают, что ты нарушил слово, лишь бы они не узнали правду. А от подлеца Клеверинга ты можешь получить заверение - я берусь его тебе добыть, и без труда, - что ты привел ему, как главе семьи, достаточно уважительные причины для расторжения этого союза. Вы со мною согласны, Лора? Он едва решился посмотреть ей в лицо. Если и оставалась у него какая-то надежда - если он еще цеплялся за последний обломок своей разбитой жизни - теперь он знал, что сам выпустил его из рук и дал волнам несчастья сомкнуться над ним. Пока он говорил, Пен вскочил с места и впился в него глазами. Джордж отвернулся. Он увидел, что Лора тоже встала и, подойдя к Пену, опять поцеловала его руку. - Она тоже так считает, дай ей бог здоровья, - сказал Джордж. - Бланш неповинна в позоре своего отца, ведь правда, Артур, милый? - быстро заговорила Лора, побледнев как полотно. - А если бы ты уже был женат, неужели ты бы ее покинул, когда она ничем не провинилась? Ты ведь дал ей слово. Ты покинул бы ее в несчастье? Не постарался бы ее утешить? Будь маменька жива, она бы ее пожалела. - И добрая девушка, обняв Пена, спрятала лицо у него на груди. - Матушка - ангел божий, - сказал Пен срывающимся голосом, - а ты, Лора, лучшая из женщин, самая милая, самая хорошая. Научи меня, как поступить. Помолись за меня, чистая душа, чтобы я исполнил свой долг. Храни тебя бог, сестра моя. - Аминь, - простонал Уорингтон, закрыв лицо руками. - Она права, - прошептал он. - Она, наверно, всегда права. Да, сейчас в ней было что-то ангельское. Еще долго спустя он видел ее улыбку, видел, как она подняла на Пена сияющие глаза, а потом откинула со лба локоны, краснея, улыбаясь и не отрывая от него нежного взгляда. С минуту она постояла, барабаня пальцами по столу. - А теперь, а теперь... - сказала она, глядя на обоих мужчин. - Что теперь? - спросил Джордж. - Теперь мы будем пить чай, - отвечала мисс Лора с тою же улыбкой. Но завершиться столь прозаически этой сентиментальной сцене было не суждено, - явился гостиничный слуга и передал, что майор Пенденнис у себя и ждет племянника. Услышав это, Лора тревожно и умоляюще посмотрела на Пена, словно говоря: "Веди себя как следует - не уклоняйся от своего долга - будь с дядюшкой вежлив, но тверд", - а затем простилась с обоими мужчинами и ушла в спальню. Уорингтон не был чаевником, однако об этой чашке он от души пожалел. Не мог старый Пенденнис вернуться на час позже! А впрочем, часом больше, часом меньше - не все ли равно? Час неизбежно пробьет, минута прощанья неотвратима. Ты пожал ей руку, дверь за тобой затворилась; недолгая радость миновала, и ты один. "В котором из этих бесчисленных окон светится ее огонек?" - думает он, удаляясь от гостиницы. Дошагав до ближайшего клуба, он входит в курительную комнату и по привычке утешается сигарой. Вокруг громко разговаривают и спорят - о политике, актрисах, скачках, невыносимом тиранстве комитетов; храня в душе священную тайну, он ввязывается в спор. Говори, говори, перекрикивай других. Болтай и шути; смейся и рассказывай небылицы. Странно вот так окунуться в этот дым и гам и думать, что у каждого здесь, верно, есть свое сокровенное "я", одиноко сидящее в укромном уголке, вдали от шумной игры, в которой и ..мы принимаем участие. Артур быстро шел по коридорам гостиницы, чувствуя, как в нем накипает гнев. Он негодовал при мысли, что старик, на свидание с которым он спешил, мог сделать его орудием, игрушкой, скомпрометировать его честь и доброе имя. Рука майора, которую пожал Артур, была очень холодная и тряслась. Старик кашлял, сидя у камина, старик ворчал: Фрош не умеет ни подать шлафрок, ни разложить бумаги так, как этот чертов наглец и негодяй Морган. Старый майор горько жаловался и клял Моргана за неблагодарность. - Чертов наглец! Негодяй! Вообрази, Пен, вчера вечером он напился и вызывал меня на драку; и, ей-богу, была минута, когда я так разъярился, что готов был пырнуть его ножом. Этот мерзавец нажил десять тысяч фунтов или около того, по нем веревка плачет, он еще попадет на виселицу; но жаль, что он не дождался, пока я умру. Он знал все мои привычки, стоило позвонить - и он, вор и мошенник этакий, тотчас являлся и приносил что нужно, - не то, что этот безмозглый немец... Ну, как ты проводишь время в провинции? У леди Рокминстер часто бываешь? Вот это отл