Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright P.G.Wodehouse. A Note on a Humour (1966)
     © Copyright Перевод Н. Трауберг (2000)
     Origin: The Russian Wodehouse Society (wodehouse.ru)
---------------------------------------------------------------
     Внимательный читатель, конечно, заметил, что рассказы  мои, в сущности,
--  юмористические;  и теперь  самое  время предложить  ему  очерк о  юморе,
который просто обязан рано или поздно написать каждый член нашей гильдии.
     В XVI веке "юмор" определяли как "смущение в крови" и, хотя делали это,
скорей  всего, из вредности,  не  так  уж  ошибались. Правда,  я  бы  сказал
"смещение". Чтобы стать  юмористом,  надо видеть  мир  не в фокусе,  другими
словами  --  страдать  небольшим  косоглазием.  Тем   самым,  вы  относитесь
несерьезно к  очень важным  установлениям, а люди хотят в  них верить и тоже
смотрят на вас  искоса. Статистика говорит  нам, что 87,03%  косых  взглядов
обращены на юмористов. Солидный человек все  время боится, как бы мы чего не
выкинули,  словно  нянька, чей питомец проявляет склонность к  преступности.
Возникает та напряженная  неловкость, какая царила  в замке, когда  по  нему
бродили шуты. Полагалось  их  как-то использовать,  но  особой любви они  не
вызывали.
     -- И что он порет? -- шептал жене король или, скажем, граф. -- А ты еще
его подначиваешь! Вот, утром, с этими воронами...
     -- Я просто спросила, сколько ворон  уместится  в  жилете  бакалейщика.
Так, для разговора.
     -- А что  вышло?  Звякая,  как ксилофон, он покрякал  --  ненавижу  эту
манеру! -- и ответил: "С утра -- добрая дюжина,  а  если  светит  Сириус  --
поменьше, роса вредна при цинге". Ну, что это такое?
     -- Это юмор.
     -- Кто тебе сказал?.
     -- Шекспир.
     -- Какой еще Шекспир?
     -- Ладно, Джордж, успокойся.
     -- В жизни не слышал ни про каких Шекспиров!
     -- Хорошо, хорошо. Неважно.
     -- В  общем, ты  ему скажи,  чтобы он  ко мне  не лез.  А если еще  раз
треснет этим поганым пузырем, я за себя не отвечаю.
     Юмористы чаше всего  --  люди мрачные. Причина в  том,  что они ощущают
себя  изгоями  или,  скажем  так,  экземой  на теле общества.  Интеллектуалы
презирают  их,  критики  --  кое-как  терпят,  ставя  вне  литературы.  Люди
серьезны, и на писателя, не принимающего их всерьез, смотрят с подозрением.
     -- Вам все шуточки, а Рим-то горит! -- укоризненно замечают они.
     Лучше бы жалеть юмористов, лелеять, они ведь очень  ранимы. Огорчить вы
их  можете  в одну секунду, спросив:  "Что  тут смешного?", а если  все-таки
засмеялись -- сказав, что они  в  конце концов "просто юмористы". Слова  эти
бьют их наповал.  Засунув  руки в карманы, выпятив  губу,  они поддают ногой
камешки, сопоставляя свою участь с участью бродячей собаки.
     Вот почему в наше серое время трудно найти смешной рассказ, не говоря о
пьесах.  Драматурги  соревнуются  в  мрачности.  Поскольку  десять  пьес  из
двенадцати с треском проваливаются, можно  предположить,  что  они не правы.
Если бы, поступившись весом и важностью, они стали помягче и повеселей, всем
было  бы  лучше.  Нет, я не против кровосмешений и безумия, но всему -- своя
мера. Смех тоже не повредит.
     В театре давно  уже  не смеются.  Там  слышишь только тихий,  свистящий
звук, который издают встающие дыбом волосы, да резкое кряканье, когда актеры
произнесут одно из  тех коротких слов,  какие прежде употребляли  в  кабаках
низшего пошиба. Вспомнить смешно, что, когда слово "черт" впервые прозвучало
на Нью-йоркской  сцене (если не ошибаюсь,  в пьесе Клайда  Фитча), поднялось
Бог знает что, вызвали полицию, а может -- и войска.
     Конечно,  переход  будет медленным и нелегким. Поначалу, услышав  смех,
зрители решат, что  кому-то стало плохо,  и зашепчутся: "Врача,  врача!"  Но
понемногу привыкнут, и  мы  снова ощутим в зале  не  похоронную атмосферу, а
что-то более приятное.
     Самый  печальный  юмор в наши дни,  я  думаю, русский. Чего вы  хотите?
Когда живешь в  стране,  где  всю зиму надо тереть  снегом  посиневший  нос,
особенно не разрезвишься, даже при помощи водки.
     Хрущева, по-видимому,  считали  заправским  шутником  (тот,  кто так не
считал,  живя  при этом в Москве,  таил  свои чувства), но ограничивался  он
эйзенхауэровской шуткой о гольфе и русскими поговорками. Если  есть на свете
что-то безрадостней русской поговорки, прошу мне об этом сказать. "У нас, --
сообщал он  своим соратникам, -- говорят:  курица переходит дорогу,  а умный
человек  боится  разбойников".  Тут  лицо  его   трескалось  поперек,  глаза
исчезали, как устрицы, когда их тушат, -- и соратники догадывались, что если
на секунду запоздают со смехом,  следующая  их работа будет в Сибири.  Может
быть,  придет  время,  когда Россия обратится к историям о муже и жене или о
двух ирландцах на Бродвее, но я в этом не уверен.
     Перечитал и заметил,  что,  по забывчивости,  так  и не определил,  что
такое  юмор.  (Авторы  и  лекторы  вечно  спрашивают:  "Почему  мы смеемся?"
Хорошенький у них будет вид!) Итак, определить я забыл. Лучше  приведу слова
из книги д-ра Эдмунда Берглера "Чувство юмора".
     Вот, пожалуйста: "Смех -- зашита против  зашиты.  Обеими  реакциями  мы
обязаны неосознанному эго. Жесткость суперэго снимается тем, что мы обращаем
кару в удовольствие. Суперэго упрекает эго и за такую подмену, а эго создает
новую защиту, образуя тем самым триаду, в которую входит смех".
     То есть как --  непонятно? Ну, знаете! Молодец, Эдмунд. Так и  держи, и
не дай тебе Бог засмеяться.

The Russian Wodehouse Society
http://wodehouse.ru/

Last-modified: Thu, 25 Jan 2001 12:28:19 GMT
Оцените этот текст: