Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   Пер. - М.Надеждина. В кн.: "Джером К.Джером". Лениздат; 1980.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 23 August 2002
   -----------------------------------------------------------------------

   (Из сб. "Досужие мысли досужего человека: книга для чтения на досуге")
   ("Idle Thoughts of on Idle Fellow: a Book for an Idle Holiday", 1886)



   Право, мне на редкость не везет. Я рассчитывал напасть на совсем новую,
необычную тему  для  одного  из  моих  очерков.  "Напишу-ка  о  чем-нибудь
новеньком, - сказал я себе, - о чем еще никто не писал и не говорил; тогда
можно  сделать  все  по-своему".  Я  ломал  голову  несколько   дней,   но
безуспешно. А вчера пришла миссис Каттинг,  наша  поденщица,  -  я  рискую
назвать ее имя, зная, что она никогда не увидит этой книги. Она даже и  не
взглянет на столь легкомысленное произведение. Она не читает ничего, кроме
Библии и "Ллойдз Уикли Ньюс". Всю прочую литературу она считает  лишней  и
греховной.
   Она сказала:
   - Ох, какой у вас озабоченный вид, сэр.
   - Миссис Каттинг, я все ищу такую тему  для  очерка,  которая  бы  всех
удивила, которую до меня еще не затрагивала ни одна живая душа  и  которая
будет  привлекать  своей  новизной,  воодушевлять   своей   необыкновенной
свежестью, - ответил я.
   Миссис Каттинг засмеялась и сказала, что я страсть какой потешный.
   Вот так со мной бывает всегда. Когда я серьезно рассуждаю о чем-нибудь,
люди только посмеиваются; когда я пытаюсь острить, моих  острот  никто  не
понимает. На прошлой неделе я сочинил великолепный анекдот.  Он  показался
мне таким удачным, что я тщательно отшлифовал  его  и  искусно  вставил  в
разговор на одном званом обеде. Не помню точно,  как  это  получилось,  но
речь у нас зашла об отношении Шекспира  к  Реформации,  и  я  тоже  сделал
какое-то замечание, а потом быстро добавил:
   - Кстати, это напомнило мне об очень смешном происшествии,  случившемся
на днях в Уайтчепле.
   - Да? И что же там произошло?
   - О, это просто уморительно, - заявил я, заранее начиная хихикать. - Вы
будете хохотать до упаду.
   И рассказал им свой анекдот.
   Когда я кончил, наступило гробовое молчание, - к тому же и анекдот был,
как говорится, затяжным. Наконец кто-то произнес:
   - И в этом вся соль?
   Я подтвердил, что, безусловно,  в  этом;  мои  собеседники  были  очень
вежливы и поверили мне на слово. Все, кроме старого джентльмена, сидевшего
на другом конце стола; он непременно хотел знать, в чем же все-таки  соль:
в том, что _он_ сказал или в том, что _она_ сказала _ему_;  мы  еще  долго
обсуждали этот вопрос.
   А у некоторых людей все как раз наоборот. Я знавал  одного  человека  с
необыкновенной способностью видеть во всем только смешное; если  вам  надо
было серьезно побеседовать с ним, приходилось  сначала  предупредить  его,
что ничего забавного он от вас  не  услышит.  Если  же  вам  не  удавалось
втолковать ему это, он бурно веселился по  поводу  каждого  произнесенного
вами слова. Я помню, как у него однажды спросили,  который  час,  а  он  в
ответ остановился посреди дороги,  хлопнул  себя  по  ляжке  и  разразился
хохотом.  Никто  не  решался  рассказывать   этому   человеку   что-нибудь
действительно смешное. Остроумная шутка убила бы его на месте.
   Но  в  данном  случае  я  энергично  отверг  обвинение  в  легкомыслии,
настаивая, чтобы миссис Каттинг дала мне практический совет. Подумав,  она
наугад предложила мне написать о кустарных вышивках, сказав, что сейчас  о
них и не услышишь, а вот в ее молодые годы они были в большой моде.
   Я отклонил вышивки и попросил ее подумать еще,  Она  долго  размышляла,
продолжая держать в руках поднос с чаем; под  конец  ей  пришла  в  голову
мысль о погоде, которая,  по  ее  мнению,  была  в  последние  дни  просто
отвратительной.
   И вот после этого дурацкого предложения  мне  уже  не  лезло  в  голову
ничего, кроме погоды.
   Погода в самом деле скверная. Во  всяком  случае,  она  очень  скверная
сейчас, когда я сижу и пишу. И если она даже будет не такой плохой,  когда
эти строки попадут в руки читателю, она не замедлит испортиться.
   Послушать  нас,  так  погода  всегда  бывает  скверной.   Она   -   что
правительство: всегда и во всем виновата. Летом мы говорим,  что  от  жары
нечем дышать, зимой - что холод просто убийственный; весной  и  осенью  мы
осуждаем погоду за то, что нам не холодно и не жарко, и мечтаем, чтобы она
решила этот вопрос в  ту  или  другую  сторону.  Если  светит  солнце,  мы
говорим, что в деревне все гибнет без дождя; если  идет  дождь,  мы  молим
бога о хорошей погоде. Если  в  декабре  не  выпало  снега,  мы  негодующе
вопрошаем, куда девались наши славные старинные зимы,  и  рассуждаем  так,
словно у нас обманом отняли то, что давно куплено и оплачено; а когда идет
снег,  мы  употребляем  выражения,  недостойные  христианина.   Мы   будем
недовольны до,  тех  пор,  пока  каждый  из  нас  не  станет  делать  себе
собственную погоду и  единолично  пользоваться  ею.  Если  же  это  нельзя
устроить, мы бы предпочли обходиться без всякой погоды.
   И все-таки я думаю, что только мы, горожане, так враждебно относимся  к
погоде. За городом, где Природа у себя дома,  все  ее  настроения  приятны
нам. Что может быть прекраснее снега, когда он таинственно и мягко  падает
в полном безмолвии, одевая поля и деревья во все белое, будто на волшебную
свадьбу! А как чудесны зимние прогулки, - когда мы идем пружинящим  шагом,
а замерзшая земля поскрипывает под ногами, и щеки горят  от  разреженного,
бодрящего воздуха, а из-за холмов едва доносятся отдаленный лай овчарок  и
детский смех, напоминающий серебристый звон  альпийских  колокольчиков!  А
как хорошо кататься на коньках, - когда мы мчимся вперед по зыбкому  льду,
словно на стальных крыльях,  и  наши  коньки  мелодично  звенят  во  время
полета! А как хороша весна - Природа во всем очаровании своих восемнадцати
лет! - когда маленькие, полные надежд листочки выглядывают из почек, такие
свежие и зеленые, такие  чистые  и  яркие,  -  словно  юные  жизни,  робко
пробивающие себе дорогу в шумный мир; когда  яблони  в  цвету,  розовые  и
белые, будто деревенские девушки в воскресном наряде, окутывают выбеленные
домики пышными облаками нежных цветов, а ветерок несет через леса  далекое
"ку-ку!". А лето, с его густой, темной зеленью и сонным жужжаньем, - когда
дождевые капли что-то  нашептывают  по  секрету  внимающим  им  листьям  и
сумерки  медлят  у  каждой  изгороди!  А  осень!  Какая  грустная  красота
заключена  в  ее  золотом  сиянии   и   величественном   увядании   пестро
расцвеченных лесов, в ее кроваво-красных  закатах  и  призрачных  вечерних
туманах, в деловитом гудении косилок, в отягощенных  плодами  садах,  и  в
перекличке жнецов на поле, и в осенних праздниках урожая!
   Даже град, и изморось, и дождь кажутся в деревне лишь полезными слугами
Природы,  выполняющими  свои  бесхитростные  обязанности,  и  сам  грозный
Норд-ост, налетающий на нас,  когда  мы  идем  между  двумя  рядами  живых
изгородей, - не более как расшумевшийся друг.
   Но в городе, когда краска на  штукатурке  пузырится,  опаленная  дымным
солнцем, или смешанный с сажей дождь разводит  мутную  слякоть,  или  снег
лежит грязными кучами, а холодный ветер свистит в темных улицах и завывает
на углах, колебля пламя газовых рожков, - ни одно из  обличий  Природы  не
пленяет нас. Погода в городе все равно что жаворонок в конторе: она  здесь
неуместна и всем мешает.  Города  должны  быть  прикрыты  сверху,  согреты
паровым  отоплением  и  освещены  электричеством.  Погода  -   деревенская
красотка, она  проигрывает  в  городском  окружении.  Мы  довольно  охотно
любезничаем с ней на лугах, покрытых скошенной травой, но  при  встрече  с
ней на Пэл-Мэл она уже  не  кажется  такой  обворожительной.  Она  слишком
назойливо лезет в глаза. Ее простодушный, непринужденный  смех  и  громкий
голос, ласкавшие слух на ферме,  не  вяжутся  с  фальшивой,  искусственной
жизнью большого города, а ее манеры начинают просто раздражать.
   Совсем недавно погода одарила нас почти непрерывным дождем,  зарядившим
примерно на три недели, и я превратился, по выражению мистера Манталини, в
какое-то дьявольски сырое, продрогшее, неприятное существо.
   Наш сосед время от времени выходит в садик позади дома и  говорит,  что
для урожая это очень хорошо, - не то, что он выходит в садик,  а  то,  что
держится такая погода. Он ничего не смыслит в этих делах,  но  стоило  ему
завести прошлым летом парниковую раму для огурцов, как  он  уже  причислил
себя к знатокам сельского хозяйства и все время говорит подобные глупости,
воображая, что вся улица принимает его за удалившегося на покой  агронома,
Остается  только  надеяться,  что  хоть  в  этом  он  прав  и  что  погода
действительно чему-то благоприятствует, ибо мне она наносит  только  урон.
Она портит мне и одежду и  характер.  Последнее  я  могу  себе  позволить,
потому что характера у меня хватает, но у меня болит сердце, когда я вижу,
как мои любимые шляпы и брюки преждевременно старятся и  портятся  в  этом
холодном мире дождей и снегопадов.
   А мой новый весенний костюм... Какой это был замечательный  костюм!  Но
теперь он до такой степени забрызган грязью, что я не в состоянии спокойно
смотреть на него.
   Это все Джим виноват. Я бы ни за что не вышел из дому в тот вечер, если
бы не он. Я как раз примерял костюм, когда вошел Джим. Он с  диким  воплем
всплеснул руками, как только увидел его.
   - Дождались наконец! - закричал он.
   Я спросил:
   - Сзади хорошо сидит?
   - Потрясающе, дружище! - воскликнул он. И затем осведомился,  собираюсь
ли я куда-нибудь.
   Сперва я сказал "нет", но перед Джимом трудно было устоять.  Он  уверил
меня, что человек в таком костюме не имеет права сидеть дома.
   - У каждого гражданина,  -  заявил  он,  -  есть  свои  обязанности  по
отношению к обществу. Каждый должен способствовать  всеобщему  счастью  по
мере своих сил.  Выйди  из  дома  и  дай  девочкам  полюбоваться  на  этот
сногсшибательный видик!
   Джим вечно употребляет какие-то немыслимые словечки. Не знаю, где он их
набрался. Не у меня, во всяком случае.
   - Ты думаешь, девушкам в самом деле понравится? - спросил я.
   Джим заявил, что они получат настоящее удовольствие, не меньшее, чем от
загородной прогулки.
   Это решило вопрос. Вечер был чудесный, и я пошел.
   Когда я вернулся, я разделся, натер все тело  водкой,  опустил  ноги  в
горячую воду, поставил на грудь  горчичник,  съел  тарелку  горячей  каши,
выпил стакан коньяку с кипятком, смазал нос салом и лег в постель.
   Эти срочные и энергичные меры плюс крепкий от рождения организм  спасли
мне жизнь, но что касается костюма!.. Костюма нет,  есть  грязевой  щиток,
снятый с извозчичьей пролетки.
   А как мне нравился этот костюм!..  Но  так  бывает  всегда.  Стоит  мне
особенно полюбить что-то, как с объектом моей любви обязательно что-нибудь
стрясется. У меня была в детстве ручная крыса,  и  я  любил  ее  так,  как
только мальчишка способен любить старую водяную крысу. И в один прекрасный
день она свалилась в большую миску крыжовенного киселя, который остывал на
кухне; никто не знал, куда девалась бедняжка, пока  не  стали  накладывать
всем по второй порции.
   Особенно я ненавижу  дождливую  погоду  в  городе.  Я,  собственно,  не
столько против дождя,  сколько  против  грязи,  потому  что,  по-видимому,
обладаю для нее какой-то неотразимой  притягательной  силой.  В  ненастный
день мне достаточно только показаться на улицу, и я уже наполовину  покрыт
грязью. Всему виной то, что некоторые из нас слишком  привлекательны,  как
сказала старушка, когда в нее ударила молния. Другие люди  могут  выходить
из дому в непогоду и часами прогуливаться по улицам, оставаясь  совершенно
чистыми, а я лишь перейду дорогу, и на меня уже просто стыдно глядеть (как
говаривала моя покойная мама, когда я был еще  мальчиком).  Если  во  всем
Лондоне окажется всего лишь один-единственный комочек  грязи,  я  убежден,
что отобью его у всех соискателей.
   Мне бы хотелось отвечать грязи такой, же привязанностью, но боюсь,  что
этого никогда не будет. Меня страшит то, что люди  называют  "характерными
особенностями Лондона". Если на улице грязно, я весь  день  чувствую  себя
таким несчастным и мокрым, что испытываю подлинное блаженство, когда  могу
наконец раздеться и лечь в постель, подальше от этой гадости. В  ненастную
погоду все не ладится. Не знаю, почему, но в ненастную погоду  мне  всегда
кажется, будто на улицах больше собак, детских колясок, кэбов и ломовиков,
чем обычно, и все они гораздо чаще путаются у меня под ногами, и  что  все
люди невыносимо противны (кроме меня, конечно),  и  я  невольно  впадаю  в
бешенство. Притом в дождь я всегда почему-то несу  гораздо  больше  вещей,
чем в хорошую погоду; а если у вас в руках сумка, три свертка и газета,  и
вдруг начинает идти  дождь,  то,  сами  понимаете,  открыть  зонтик  почти
невозможно.
   Это напомнило мне, кстати, о другом виде погоды, который я не выношу, -
об апрельской погоде (так называемой апрельской,  потому  что  она  всегда
наступает в мае). Поэты считают ее прелестной. Она сама  не  знает,  какой
она будет через пять минут, и потому они сравнивают ее с женщиной; в  этом
якобы и заключается  ее  очарование.  Я  лично  ее  не  одобряю.  Подобная
молниеносная переменчивость, возможно,  и  хороша  в  девушке,  -  видимо,
необыкновенно приятно  иметь  дело  с  особой,  которая  сейчас  улыбается
неизвестно чему, а через минуту проливает слезы по той же самой причине, а
потом хихикает, а потом дуется, которая одновременно груба и нежна, угрюма
и весела, шумлива  и  молчалива,  вспыльчива  и  невозмутима,  страстна  и
апатична. (Имейте в виду, - это  не  мои  слова.  Это  все  поэты.  И  еще
говорят, что они знатоки в подобных делах!) Но у погоды  недостатки  такой
системы более заметны. От слез  женщины  вы  не  промокнете,  а  от  дождя
наверняка; ее холодность не доведет вас до астмы и ревматизма, а  холодный
восточный ветер на это способен. Я могу подготовиться к нормальной  плохой
погоде и как-то мириться с  ней,  но  этакая  мешанина  не  по  мне.  Меня
раздражает ярко-голубое  небо  над  моей  головой,  если  я  иду  насквозь
промокший; никакие нервы не  выдерживают,  когда  после  проливного  дождя
солнце выходит, улыбаясь, из-за туч и как бы  говорит:  "Господи  боже  ты
мой, неужели вы и вправду промокли? Удивительно, честное слово. Да ведь  я
только пошутило!"
   Апрель в Англии не дает вам времени  даже  на  то,  чтобы  открыть  или
закрыть зонтик, особенно если он "автоматический", - зонтик, конечно, а не
апрель.
   Я купил однажды "автоматический зонтик" в апреле месяце; ну и повозился
я с ним! Мне нужен был зонт; я зашел в один  из  магазинов  на  Стрэнде  и
сообщил там об этом, на что мне ответили:
   - Пожалуйста, сэр. Какого рода зонтик вы хотели бы приобрести?
   Я сказал, что мне хотелось бы иметь зонтик, который защищал бы меня  от
дождя и не позволял забывать себя в поезде.
   - Попробуйте купить "автоматический зонтик", - предложил продавец.
   - Что это еще за "автоматический зонтик"? - спросил я.
   - Изумительное изобретение, сэр, - с энтузиазмом сообщил продавец. - Он
сам открывается и закрывается.
   Я купил такой зонтик, и оказалось, что продавец меня не  обманул.  Зонт
действительно открывался и закрывался сам. Он был совершенно  неподвластен
мне. Когда начинался дождь, - что происходило в то время через каждые пять
минут, - я  пытался  заставить  это  сооружение  открыться,  но  оно  было
неподвижно; я вынужден был останавливаться и вести борьбу с этим проклятым
предметом, встряхивая его и всячески его ругая, а дождь продолжал  лить  в
это время как из ведра. Но лишь только  дождь  прекращался,  эта  дурацкая
штука, резко дернувшись,  внезапно  открывалась  и  ни  за  что  снова  не
закрывалась. В результате мне приходилось шагать под чистым синим небом  с
раскрытым зонтом над головой, мечтая о том, чтобы опять пошел дождь и меня
бы уже никто не принимал за сумасшедшего.
   А если зонт и закрывался, то  совершенно  неожиданно,  и  при  этом  он
непременно сбивал у меня с головы шляпу.
   Не знаю, в чем тут дело, но факт остается фактом - никогда  человек  не
бывает так смешон, как в тот момент, когда  он  теряет  шляпу.  Стоит  вам
внезапно  заметить,  что  вы  остались  с  непокрытой  головой,  как   вас
охватывает ощущение мучительной беспомощности - одного из  самых  жестоких
недугов, каким подвержена человеческая плоть.  А  потом  начинается  дикая
погоня  за  шляпой.  Вместе  с   вами   мчится   возбужденная   собачонка,
вообразившая, что с ней играют, и вы обязательно сбиваете с ног несколько,
ни в чем неповинных детишек (не говоря уж об их матерях),  валите  старого
толстяка на детскую коляску и заставляете  воспитанниц  женского  пансиона
отскочить прямо в объятия какого-то мокрого оборванца. После  всего  этого
идиотский смех зевак и неприличный вид  пойманной  наконец  шляпы  уже  не
имеют особого значения.
   В общем, принимая во внимание  мартовские  ветры,  апрельские  ливни  и
полное отсутствие цветов в мае, можно сказать, что в городах  весна  редко
бывает удачной. Все это еще куда ни шло в деревне, как я говорил, но в тех
городах, где население превышает десять тысяч, весну следует  отменить.  В
мрачных мастерских нашей земли она, как дети, - не к месту. И весна и дети
плохо  выглядят  среди  пыли  и  мусора.  Грустно  видеть,  как  маленькие
перепачканные ребятишки пытаются играть  в  шумных  дворах  и  на  грязных
улицах.  Бедные  маленькие  заброшенные  человеческие  молекулы,  незванно
явившиеся на свет, - разве можно назвать их детьми? У детей  ясные  глаза,
пухлые  щечки,  застенчивые  голоса.  А  это  -  перемазавшиеся  в  грязи,
визгливые гномики, их крошечные лица высохли и сморщились, их детский смех
звучит надтреснуто и хрипло.
   И весну жизни и весну года надо лелеять на зеленом лоне  природы.  Нам,
горожанам, весна приносит лишь холодные ветры и моросящие дожди.  Если  мы
хотим ощутить ее радостное дыхание и услышать  ее  безмолвные  голоса,  мы
должны искать ее в безлиственных лесах и на заросших  терновником  тропах,
на вересковых пустошах и  безмятежных  высоких  холмах.  Там  весна  полна
чудесной свежести. Быстро бегущие облака,  открытые  просторы,  порывистый
ветер и чистый,  прозрачный  воздух  вызывают  у  вас  волнующее  ощущение
прилива сил и смутных  надежд.  Жизнь,  подобно  окружающей  нас  природе,
кажется шире и свободнее, - это радужная дорога,  ведущая  в  неизвестное.
Сквозь серебристые разрывы между облаками, опоясывающие небо, нам  чудятся
великие надежды, реющие  над  нашим  маленьким  неугомонным  миром,  и  их
ароматное дуновение доносится до нас на крыльях буйного мартовского ветра.
   Странные и непонятные мысли возникают  в  наших  сердцах.  Таинственные
голоса призывают нас к какому-то великому  усилию,  к  какому-то  большому
труду, Но мы еще не понимаем того, что они говорят, и зарождающиеся в  нас
скрытые отголоски пока еще бессильны ответить  им:  стремясь  наружу,  они
лишь трепещут, бессвязные и немые.
   Мы, как дети, протягиваем руки к свету, пытаясь схватить сами не  знаем
что. Наши мысли - как у юношей в датской песне: очень долгие мысли,  очень
смутные мысли; мы не видим, где они кончаются.
   Что делать! Все мысли, которые  проникают  за  пределы  нашего  тесного
мира, могут быть лишь туманными  и  бесформенными.  Мысли,  которые  легко
понятны нам, - очень маленькие мыслишки: "дважды  два  -  четыре",  "когда
человек голоден - приятно поесть", "честность всегда окупается"  -  и  так
далее, и тому подобное. Все более  глубокие  мысли  кажутся  нашим  бедным
инфантильным умам неопределенными и слишком пространными. Мы лишь с трудом
угадываем грядущие дали сквозь  туманы,  которые  клубятся  вокруг  нашего
опоясанного временем острова  жизни,  и  слышим  только  отдаленный  рокот
простирающегося за ним океана.

Last-modified: Thu, 05 Sep 2002 07:20:32 GMT
Оцените этот текст: