ыки пламени в стену огня, которая устремилась от него к троллочьему воинству быстрее конского галопа. Огонь ворвался в ряды троллоков, и горы задрожали от их воплей, воплей столь же громких, как ветер и его голос. -- Это должно кончиться! Ранд молотил кулаками по земле, и та отзывалась мерным звоном гонга. Он разбил руки о каменистую почву, и земля задрожала. Рябь побежала по почве впереди него, поднимаясь все растущими волнами, волнами перемешанных с песком и глиной валунов, вздымающихся над троллоками и Исчезающими, захлестнув их, обрушившись на них, когда под ногами-копытами разверзлись горы. Бурлящая масса плоти и камней прокатилась по троллоковой армии. То, что устояло после нее, по-прежнему оставалось сильным войском, но теперь оно не больше чем вдвое превышало по численности человеческую армию, и уцелевшие полки закружило в страхе и смятении. Ветер стих. Вопли смолкли. Земля успокоилась. Пыль и дым клубились по перевалу, окружая Ранда. -- Ослепи тебя Свет, Ба'алзамон! Это должно кончиться! НЕ ЗДЕСЬ. Это была мысль не Ранда, и от нее завибрировал его череп. Я НЕ ПРИМУ НИЧЬЮ СТОРОНУ. ЛИШЬ ИЗБРАННЫЙ МОЖЕТ СДЕЛАТЬ ТО, ЧТО ДОЛЖНО БЫТЬ СДЕЛАНО, ЕСЛИ ОН ТОГО ПОЖЕЛАЕТ. -- Где? -- Он не хотел произносить этого, но не мог остановить себя. -- Где? Окутавшая Ранда дымка расступилась, оставив купол чистого-чистого воздуха спанов десяти высотой, окруженный стеной клубящегося дыма и пыли. Перед ним возникли висящие по отдельности в воздухе ступени, уходящие вверх, во мрак, который затмил солнце. НЕ ЗДЕСЬ. Сквозь туман, как бы с далекого-далекого края земли, донесся зов: -- Такова воля Света! Под копытами громом загрохотала земля, -- это войско людей устремилось в последнюю свою атаку. Внутри пустоты разум на миг охватила паника. Атакующие конники могли не заметить в тучах пыли Ранда; он стоял прямо на острие атаки и рисковал угодить под копыта закованных в броню лошадей. Большая же часть рассудка Ранда игнорировала содрогающуюся землю, как пустяк, не заслуживающий никакого беспокойства. Глухой гнев двигал им, он шагнул на первые ступени. Это должно кончиться! Тьма окружила его, абсолютная чернота всеобъемлющего ничто. Ступени по-прежнему оставались на месте, вися в черноте под ногами Ранда и впереди него. Когда он оглянулся, те, что были сзади, исчезли, бесследно растворясь, слившись с ничем вокруг. Но шнур тем не менее никуда не делся, протянувшись позади юноши, -- светящаяся линия, уменьшающаяся и исчезающая вдали. Она не была столь же толстой, как раньше, но пульсировала по-прежнему, вливая в него силы, качая в него жизнь, наполняя его Светом. Ранд продолжил подъем. Поднимался он чуть ли не вечность. Вечность и минуты. Время замерло неподвижно в царящем вокруг ничто. Время побежало быстрее. Он взбирался вверх, пока внезапно перед ним не возникла дверь, с грубой, старой, расщепившейся поверхностью, дверь, так хорошо врезавшаяся в память. Ранд прикоснулся к ней, и дверь взорвалась щепками. Пока щепки падали, он шагнул через порог, осколки разбитого дерева осыпались с плеч. Комната была той же, что он помнил: безумное, полосатое небо за балконом, оплавленные стены, полированный стол, жуткий камин с ревущим, не дающим тепла пламенем. Некоторые из тех лиц, которые образовывали камин, -- замершие в страданиях и муке, беззвучно вопящие, -- тронули что-то в его памяти, будто были ему знакомы, но Ранд держал пустоту закрытой, плавая внутри себя в пустоте. Он был один. Он взглянул в зеркало на стене, лицо его в зеркале было столь же четким, будто там и был он. В пустоте -- спокойствие. -- Да, -- произнес Ба'алзамон от камина, -- так я и предполагал. Алчность Агинора одолела его. Но в конце концов это не имеет никакого значения. Долгий поиск, но теперь он кончен. Ты здесь, и я знаю тебя. Посреди Света дрейфовал пузырь пустоты, а в центре пустоты плавал Ранд. Он потянулся к земле своей родины и нащупал твердый камень, неподатливый и сухой, камень без жалости, где лишь сильный может выжить, лишь тот, кто так же стоек и тверд, как гора. -- Я устал бегать. -- Ранд не верил спокойствию своего голоса. -- Устал от того, что ты угрожаешь моим друзьям. Больше я не стану бегать! Он заметил, что у Ба'алзамона тоже был шнур. Черный шнур, намного толще, чем у него, настолько больше, что во много раз превосходил в обхвате человеческое туловище, но Ба'алзамон по сравнению с этой бечевкой выглядел гигантом. Каждая пульсация этой черной вены пожирала свет. -- По-твоему, что-то изменится, бежишь ты или стоишь на месте? -- Пламя рта Ба'алзамона смеялось. Лица в камине плакали над весельем их господина. -- Ты убегал от меня множество раз, а я настигал тебя и заставлял проглотить твою гордость, приправив ее твоим хныканьем и слезами. Множество раз ты стоял и сражался, а потом простирался ниц после поражения, моля о пощаде. У тебя есть этот выбор, червь, и один лишь этот выбор: преклонить колени у моих ног и верно служить мне, и тогда я дам тебе власть над престолами; или же стать глупой марионеткой Тар Валона и визжать, пока тебя не размелет в пыль времени. Ранд переступил с ноги на ногу, бросив взгляд за дверь, словно бы в поисках пути к бегству. Позволив так думать Темному. За дверным проемом по-прежнему виднелась чернота ничто, рассеченная сияющей нитью, бегущей из тела Ранда. И туда же уходил толстый канат Ба'алзамона, такой черный, что выделялся в темноте, словно на снегу. Два шнура пульсировали, как аорты в противофазе, одна рядом с другой, свет с трудом сдерживал волны мрака. -- Есть другие возможности, -- сказал Ранд. -- Колесо плетет Узор, не ты. Из каждого капкана, что ты ставил на меня, я уходил. Я спасся от твоих Исчезающих и троллоков, убежал от твоих Друзей Темного. Я выследил тебя здесь и попутно уничтожил твою армию. Не ты плетешь Узор! Глаза Ба'алзамона ревели, как две топки. Губы не шевелились, но Ранду послышалось проклятие, брошенное в адрес Агинора. Затем пламенники потухли, и это обыкновенное человеческое лицо озарила улыбка, от которой Ранда пробрал озноб даже через теплоту Света. -- Можно набрать другие армии, глупец. Еще двинутся армии, которые тебе и не снились. И ты выследил меня? Ты, слизняк под камнем, выследил меня? Я начал обставлять твой путь еще в тот день, когда ты родился, тот путь, что привел бы тебя к могиле или сюда. Айилам позволили бежать, а одной -- дожить, дабы донести весть, что эхом повторялась бы годами. Джейин Далекоходивший, герой, -- Ба'алзамон до насмешки исказил слово, -- которого я раскрасил, как шута, и отправил к огир, думал, что сам освободился от меня. Черные Айя, будто червяки, на животах исползали весь мир и отыскали тебя. Я тяну за веревочки, и Престол Амерлин танцует, считая, что она управляет событиями. Пустота затрепетала; Ранд поспешно укрепил ее вновь. Он знает все. Он мог бы это сделать. Могло быть так, как он говорит. Свет согрел пустоту. Сомнение взметнулось криком и успокоилось, оставив после себя лишь зернышко. Ранд передернул плечами, не зная, хочет ли он похоронить это зернышко или заставить его прорасти. Пустота сделалась устойчивой, меньше, чем прежде, и он плавал в спокойствии. Ба'алзамон, казалось, ничего не замечал. -- Мало значит то, получу я тебя живым или мертвым, разница тут только для тебя и в том, какой властью сможешь ты обладать. Ты будешь служить мне -- или твоя душа. Но я предпочел бы видеть тебя вставшим предо мной на колени живым, а не мертвым. В твою деревушку был послан единственный кулак троллоков, а я мог отправить тысячу. Один Друг Темного встретился тебе там, где сотня могла напасть на тебя, спящего. А ты, глупец, ты даже не знаешь их всех, ни тех, что впереди, ни тех, что рядом с тобой. Ты -- мой, всегда был моим, мой цепной пес, и я привел тебя сюда, чтобы ты склонился перед своим господином или же умер и позволил склониться перед ним твоей душе. -- Я отвергаю тебя! У тебя нет никакой власти надо мной, и я не встану перед тобой на колени ни живым, ни мертвым. -- Смотри, -- сказал Ба'алзамон. -- Смотри! Не желая этого, Ранд все же повернул голову. Там стояли Эгвейн и Найнив, бледные и испуганные, с цветами в волосах. И еще одна женщина, чуть старше Мудрой, темноглазая и красивая, одетая в платье Двуречья, вышитое вокруг ворота яркими садовыми цветками. -- Мама? -- выдохнул Ранд, и женщина улыбнулась безысходной улыбкой. Улыбкой его матери. -- Нет! Моя мать умерла, а эти две не здесь, и им ничего не угрожает. Я отвергаю тебя! Эгвейн и Найнив затуманились, расплылись, дымку разогнало ветром, и она развеялась, девушка и Мудрая исчезли. Кари ал'Тор по-прежнему стояла там, с расширившимися от ужаса глазами. -- Она-то, по крайней мере, моя, -- заметил Ба'алзамон, -- моя, и я буду делать с нею что мне заблагорассудится. Ранд замотал головой: -- Я отвергаю тебя. -- Он через силу выдавливал слова. -- Она умерла, и она -- в Свете, и ты ей ничего не сделаешь! Губы матери задрожали. Слезы потекли по ее щекам; каждая слезинка жгла Ранда, словно кислота. -- Повелитель Могил сильнее, чем был, сын мой, -- сказала она, -- Его руки протягиваются все дальше. Для неосторожных душ у Отца Лжи -- медовый язык. Мой сын. Мой единственный, дорогой сын. Я бы уберегла тебя, если б могла, но теперь он -- мой господин, его прихоть -- закон моего существования. Я могу лишь подчиняться ему и ради его милости простираться ниц. Один ты можешь освободить меня. Пожалуйста, сынок. Пожалуйста, помоги мне. Помоги мне. Помоги мне! ПОЖАЛУЙСТА! Вопль вырвался из ее груди, когда гололицые Исчезающие, бледные и безглазые, тесно окружили ее. Одежду сорвали бескровные руки, руки, которые сжимали клещи, и тиски, и железо, что жгли, хлестали, жалили обнаженное тело. Пронзительный крик звучал не смолкая. Вопль Ранда эхом отозвался на крик Кари. Пустота вскипела в его разуме. Меч оказался в руке. Не клинок с клеймом цапли, а клинок света, клинок Света. Едва Ранд поднял его, с острия сорвалась белая огненная стрела молнии, словно клинок сам собой вытянулся. Молния коснулась ближайшего Исчезающего, и комната утонула в слепящей грязновато-белой вспышке, сияющей через Полулюдей, как свеча через бумагу, прожигая их насквозь, и глазам Ранда стало больно. Из центра ярчайшего сияния Ранд услышал шепот: -- Спасибо, сын мой. О Свет! Благословенный Свет. Вспышка поблекла, и Ранд остался в комнате наедине с Ба'алзамоном. Глаза Ба'алзамона пылали, словно Бездна Рока, но от меча он отпрянул, словно бы тот и взаправду был самим Светом. -- Дурак! Ты сам уничтожишь себя! Ты не способен в такой степени владеть этим, еще нет! Нет, не можешь, пока я не научу тебя! -- С этим кончено, -- сказал Ранд и с размаху ударил мечом по черной жиле Ба'алзамона. Меч опустился, и Ба'алзамон вскричал, завопил, каменные стены задрожали, и нескончаемый вой, едва клинок Света рассек шнур, взметнулся еще громче. Рассеченные концы отпрыгнули в стороны, словно они были туго натянуты. Конец, простирающий в ничто, отскочив, начал съеживаться, ссыхаться; второй отлетел в Ба'алзамона, с силой стегнув его и отшвырнув к камину. Беззвучный смех раскатился в безмолвных воплях искаженных мукой лиц. Стены вздрогнули и треснули; пол вздыбился, с потолка обрушились на пол обломки камня. Все вокруг разваливалось на части, сотрясалось, но Ранд направил меч в сердце Ба'алзамону. -- С этим кончено! -- Из клинка пикой ударил свет, осыпаясь потоком пылающих искр, будто каплями расплавленного добела металла. Взвыв, Ба'алзамон вскинул руки в тщетной попытке защититься. Пламя в его глазах вопило, сливаясь с другими языками огня из загоревшегося камня, камня треснувших стен, камня обрушивающегося пола, камня, дождем посыпавшегося с потолка. Ранд почувствовал, как яркая нить, присоединенная к нему, утоньшается, пока вскоре не осталась всего лишь свечением, но он напрягся сильнее, не понимая, что делает или как, лишь зная одно: это должно кончиться. Это должно кончиться! Огонь наполнил комнату, превратившуюся в чистое пламя. Ранд заметил, что Ба'алзамон усыхал, будто листок, слышал, как он стенает, ощущал, как пронзительные вопли отзываются в его костях. Пламя разлилось чистейшим белым, ярче солнечного, светом. Потом пропал последний проблеск нити, и Ранд стал падать сквозь бесконечную черноту и стихающий вой Ба'алзамона. Что-то со страшной силой ударило Ранда, превратив его в студень, и студень дрожал и вопил от свирепствующего у него внутри огня, от жадного, голодного холода, жгущего и жгущего бесконечно. ГЛАВА 52. НЕТ НИ НАЧАЛА, НИ КОНЦА В начале он почувствовал солнце, движущееся по безоблачному небу, бившее в его немигающие глаза. Казалось, оно движется неровными рывками, останавливаясь неподвижно на целые дни, стремительно уносясь вперед черточкой света, резким броском катясь к далекому горизонту, и вместе с этим убывал день. Свет. Что-то это должно значить. Думать оказалось чем-то новым. Я могу думать. Я осознаю себя. Потом пришла боль, воспоминание о ярости лихорадки, а сотрясавшие и швырявшие его, словно тряпичную куклу, приступы озноба оставили после себя кровоподтеки на теле. И еще было зловоние. Приторный запах горелого мяса вполз, забился в ноздри и в голову. Он тяжело перевернулся, -- тупо заныли мышцы, -- и толчком приподнялся, встал, опираясь на руки и колени. Не понимая, он уставился на маслянистый пепел, в котором лежал, -- пепел был разбросан и размазан по каменистой вершине холма. Повсюду валялись лохмотья темно-зеленой ткани, перемешанные с обугленными, почерневшими по краям лоскутами, избежавшими пламени. Агинор. В животе у Ранда что-то перевернулось и скрутило. Пытаясь счистить с одежды черные мазки пепла, он отполз от останков Отрекшегося. Руки чуть ли не висели безвольно, почти не помогая ему продвигаться вперед. Он попытался действовать сразу двумя руками и упал ничком. Крутой обрыв смутно вырисовывался перед взором, гладкая скальная стена крутанулась в глазах, бездна притягивала. Голова закружилась, и его стошнило за край утеса. Дрожа всем телом, он отполз на животе назад, пока перед глазами не оказался устойчивый камень, потом перекатился на спину, хватая ртом воздух. Неловко вытянул меч из ножен. От красной ткани осталось с горсточку пепла. Руки задрожали, когда он поднял клинок и поднес к лицу; держать меч пришлось двумя руками. Это был клинок, клейменный цаплей, -- Клеймо цапли? Да. Тэм, мой отец. -- но всего-навсего обычная сталь. С третьей попытки он сумел вложить меч в ножны. Было же еще что-то. Или там был другой меч. -- Мое имя, -- произнес он чуть погодя, -- Ранд ал'Тор. Новые воспоминания ворвались ему в голову свинцовым шаром, и он застонал. -- Темный, -- прошептал он сам себе. -- Темный -- мертв. -- Предосторожности теперь ни к чему. -- Шайи'тан -- мертв. Показалось, мир будто накренился. Он затрясся в беззвучном смехе, пока слезы не хлынули ручьями из глаз. -- Шайи'тан мертв! -- Он рассмеялся в небо. Еще воспоминания. -- Эгвейн! Это имя означало нечто важное. Морщась от боли, он с трудом поднялся на ноги, -- его качало совсем как иву на сильном ветру, -- и, пошатываясь, прошел мимо останков Агинора, не взглянув на них. Теперь это не имеет никакого значения. Он больше падал, чем спускался, на этом крутом вначале склоне, опрокидываясь на спину и скользя от куста к кусту. Когда он добрался до более пологого участка, кровоподтеки и ссадины у него болели вдвое сильнее, но он нашел в себе достаточно сил и встал, хоть и с трудом. Эгвейн. Он побежал, приволакивая ноги и шаркая. Листья и цветочные лепестки ливнем осыпались вокруг него, когда он, спотыкаясь, ломился через подлесок. Надо найти ее. А кто она? Руки и ноги, казалось, мотались, как длинные узкие былинки, и ему почти не подчинялись. Пошатнувшись, он привалился к дереву, сильно ударившись о ствол, и закряхтел. Дождь листьев полился ему на голову, а он прижимался лицом к грубой коре, цепляясь за ее шероховатости, стараясь не упасть. Эгвейн. Он оттолкнулся от дерева и заспешил дальше. Почти сразу же его опять повело в сторону, но, падая, он заставил себя быстрее переставлять ноги и бежал теперь широкими шагами под уклон, все время рискуя упасть. От движения руки и ноги начали слушаться Ранда лучше. Мало-помалу он побежал выпрямившись, руки качали в легкие воздух, длинные ноги несли его прыжками по склону. Он выскочил на поляну, половину которой занимал теперь огромный дуб, отмечающий могилу Зеленого Человека. Рядом -- белая каменная арка, с древним символом Айз Седай, а чуть в стороне -- почерневшая, зияющая яма, где огонь и ветер старались удержать в своих оковах Агинора и где они потерпели поражение. -- Эгвейн! Эгвейн, где ты? -- Стоящая на коленях под широко раскинувшимися ветвями хорошенькая девушка, с цветами в осыпанных бурыми дубовыми листьями волосах, посмотрела на него изумленно раскрытыми глазами. Девушка была стройной и юной и испуганной. Да, это она и есть. Конечно.-- Эгвейн, благодарение Свету, ты цела! С нею были еще две женщины; у одной, с затравленными глазами, -- длинная коса, все еще украшенная несколькими утренними звездами. Другая лежала распростершись, под головой -- сложенные плащи, ее собственный небесно-голубой плащ не прикрывал превратившееся в лохмотья платье. На дорогой ткани виднелись обугленные по краям дыры и разрезы, лицо женщины было бледным, но глаза -- открыты. Морейн. Да, Айз Седай. И Мудрая. Найнив. Женщины смотрели на него -- пристально, не мигая. -- Вы невредимы? Эгвейн? Он тебе ничего не сделал? Теперь, -- увидев ее, он едва не затанцевал, сразу позабыв про синяки и все прочее, -- он мог идти не спотыкаясь, но так хорошо оказалось сесть, скрестив ноги, рядом с женщинами. -- Я не видела тебя после того, как ты меня толкнул... -- Взгляд ее неуверенно ощупал его лицо. -- А как ты, Ранд? -- Со мной все хорошо. -- Он рассмеялся. Погладил девушку по щеке и подумал, не почудилась ли ему ее попытка отстраниться от его руки. -- Немного отдохнуть, и я как новенький. Найнив? Морейн Седай? Имена, когда он произносил их, как-то по-новому чувствовались на языке. Глаза Мудрой были старыми, древними на ее молодом лице, но она отрицательно покачала головой. -- Немного ушиблась, -- сказала она, по-прежнему глядя на него. -- Морейн одна... Ей одной больше всех досталось. -- Больше пострадала моя гордость, чем нечто иное, -- раздраженно заметила Айз Седай, теребя плащ-одеяло. Она выглядела так, как будто очень долго проболела или же была крайне истощенной, но, вопреки темным кругам под глазами, взгляд ее был острым и полным силы. -- Агинор был поражен и разъярен тем, что я так долго удерживала его, но, к счастью, у него не было времени, чтобы уделить на меня даже его толику. Я сама удивилась, что сдерживала его так долго. В Эпоху Легенд по силе Агинор стоял сразу после Убийцы Родичей и Ишамаэля. -- "Темный и все Отрекшиеся, -- заученно процитировала Эгвейн слабым, нетвердым голосом, -- заключены в Шайол Гул, заключены Создателем..." Она со всхлипом вдохнула. -- Агинор и Балтамел, должно быть, были пойманы в ловушку у самой поверхности. -- Морейн говорила так, будто уже объясняла это, в голосе ее сквозило раздражение от того, что приходится опять повторять сказанное. -- Заплата на узилище Темного ослабела настолько, что они освободились. Будем же благодарны тому, что на волю не вырвалось больше Отрекшихся. Если б они освободились, мы бы их увидели тут. -- Это неважно, -- сказал Ранд. -- Агинор и Балтамел мертвы, как и Шайи'... -- Темный, -- оборвала юношу Айз Седай. Больная или нет, но голос у нее был твердым, темные глаза смотрели властно. -- Лучше по-прежнему называть его Темным. Или же, на худой конец, Ба'алзамоном. Ранд пожал плечами: -- Как вам угодно. Но он -- мертв. Темный -- мертв. Я убил его. Я сжег его с... -- Тотчас же нахлынули оставшиеся воспоминания, и он застыл с открытым ртом. Единая Сила. Я владел Единой Силой. Ни один мужчина не может... Он облизнул вмиг высохшие губы. Ветер закружил опавшие и еще падающие листья, но его порыв оказался теплее, чем холод, сжавший сердце Ранда. Они втроем смотрели на него. Наблюдая. Совсем не мигая. Он потянулся к Эгвейн, но теперь не оставалось сомнений, -- на этот раз она и в самом деле отшатнулась от него. -- Эгвейн? -- Девушка отвернулась, и рука Ранда беспомощно упала. Вдруг Эгвейн порывисто обняла его, зарывшись лицом ему в грудь. -- Извини меня, Ранд. Извини! Мне все равно. Честно, все равно. Плечи девушки вздрагивали. Ранд решил, что она плачет. Неловко гладя ее по волосам, он посмотрел поверх головы Эгвейн на двух других женщин. -- Колесо плетет так, как желает Колесо, -- медленно произнесла Найнив, -- но ты по-прежнему Ранд ал'Тор из Эмондова Луга. Но, да поможет мне Свет, да поможет Свет всем нам, ты слишком опасен, Ранд. Он вздрогнул, взглянув в глаза Мудрой, печальные, полные сожаления и уже примирившиеся с потерей. -- Что произошло? -- сказала Морейн. -- Расскажи мне все! Под неумолимым, подчиняющим взглядом Айз Седай юноша стал рассказывать. Он хотел отвернуться, чтобы сократить рассказ, опустить кое-что, но глаза Айз Седай вытянули из него все. Слезы заструились по его лицу, когда речь зашла о Кари ал'Тор. Его матери. Он подчеркнул эти слова. -- У него была моя мать. Моя мать! -- На лице Найнив отражались сострадание и боль, но глаза Айз Седай подталкивали и тянули Ранда дальше, к мечу Света, к рассеченному черному шнуру, к пожирающему Ба'алзамона пламени. Объятия Эгвейн стали крепче, словно она могла удержать его, вытащить из той волны событий, что обрушилась на него. -- Но это был не я, -- закончил Ранд. -- Сам Свет... направлял меня. Это не был на самом деле я. Разве это ничего не меняет? -- У меня с самого начала были подозрения, -- сказала Морейн. -- Однако подозрения -- это не доказательство. После того как я вручила вам троим памятный дар, монету, и таким образом связала нас, ты должен был с готовностью соглашаться со всем, что бы я ни захотела, но ты устоял, ты сопротивлялся, задавал вопросы. Это навело меня на кое-какие размышления, но этого было недостаточно. Кровь Манетерен всегда отличало упрямство, и еще большее после того, как погиб Аэмон и было разбито сердце Элдрин. Потом была Бела. -- Бела? -- удивился Ранд. Все равно это мало что меняет. Айз Седай кивнула. -- У Сторожевого Холма ей не требовалась моя помощь; кто-то уже успел избавить ее от усталости. Той ночью ей под силу было обогнать Мандарба. Мне следовало бы поразмыслить над тем, кого несла Бела. С троллоками на хвосте, с Драгкаром над головой, с Получеловеком один Свет знал где, как же ты, наверное, боялся, что Эгвейн отстанет. Тебе нужно было не допустить такого, ты стремился к этому сильнее, чем хотел чего-нибудь другого за всю свою жизнь, и ты потянулся к одному, что могло тебе помочь. К Саидин. Ранд затрепетал. Он ощутил, как враз похолодели пальцы. -- Если я никогда больше этого не сделаю, если я никогда не прикоснусь больше к нему, я не... Договорить он не смог. Сойти с ума. Ввергнуть край и людей вокруг себя в безумие. Умирать, разлагаясь заживо. -- Наверное, -- сказала Морейн. -- Было бы гораздо проще, если б кто-то обучил тебя, но этого можно добиться -- с крайним напряжением всех сил и воли. -- Вы можете научить меня. Ну, конечно же, вы ведь... Ранд умолк, когда Айз Седай покачала головой: -- Может ли кошка учить собаку лазать по деревьям, Ранд? Может ли рыба учить птицу плавать? Я знаю Саидар, но я ничему не могу обучить тебя из Саидин. Те, кто мог, мертвы вот уже три тысячи лет. Хотя, вероятно, ты достаточно упрям. Возможно, твоя воля достаточно сильна. Эгвейн выпрямилась, утирая глаза тыльной стороной ладони. Судя по ее виду, она хотела что-то сказать, но так ничего и не произнесла, хотя уже открыла было рот. По крайней мере, прочь она меня не гонит. По крайней мере, она может глядеть на меня без крика. -- Где остальные? -- спросил Ранд. -- Лан увел их с собой в пещеру, -- сказала Найнив. -- Око исчезло, но в центре бассейна что-то осталось -- колонна из кристаллов и ступени к ней. Мэт с Перрином хотели сначала пойти тебя поискать, -- и Лойал тоже, -- но Морейн сказала... -- Она бросила тревожный взгляд на Айз Седай. Морейн спокойно посмотрела в ответ. -- Она сказала, что нам не нужно тревожить тебя, пока ты... Горло у Ранда сдавило, он едва мог вздохнуть. Они отвернутся так же, как и Эгвейн? Заорут и кинутся наутек, словно я стал Исчезающим? Морейн заговорила так, будто не заметила, что у Ранда кровь отхлынула от лица. -- В Оке было огромное количество Единой Силы. Даже в Эпоху Легенд не многие могли направлять столько Силы без посторонней помощи и не оказаться в итоге уничтоженным. Очень немногие. -- Вы сказали им? -- хрипло вымолвил Ранд. -- Если все знают... -- Только Лан, -- мягко сказал Морейн. -- Он должен знать. И Найнив с Эгвейн -- из-за того, кто они есть, и из-за того, кем станут. Другим же знать необязательно -- пока. -- А почему? -- Горло было как наждак, поэтому голос его дребезжал и звучал грубо, надтреснуто. -- Вам же нужно укротить меня, или нет? Разве не так поступают Айз Седай с мужчинами, которые могут владеть Силой? Изменить их так, чтобы они больше не могли этого? Сделать их неопасными? Том говорил: мужчины, которых укрощают, после умирают, потому что теряют желание жить. Почему вы ничего не говорите о том, чтобы забрать меня в Тар Валон, где меня и укротят? -- Ты -- та'верен, -- ответила Морейн. -- Возможно, Узор, в который ты вплетен, еще не завершен. Ранд сел прямо. -- В снах Ба'алзамон утверждал, что Тар Валон и Престол Амерлин постараются использовать меня. Он называл имена, и я теперь их вспомнил. Раолин Проклятие Тьмы и Гвайр Амаласан. Юриэн Каменный Лук. Давиан. Логайн. -- Вымолвить последнее далось с трудом. Найнив побледнела, Эгвейн ахнула, но Ранд с яростью продолжал: -- Каждый -- Лжедракон. Не стоит отрицать. Так вот, я не хочу, чтобы меня использовали! Я не инструмент, который можно выкинуть в мусорную кучу, когда он затупится и в нем отпадет нужда. -- Инструмент, созданный с определенной целью, не унизить, если его используют для достижения этой самой цели. -- Голос Морейн был резок, под стать тону Ранда. -- Но человек, который верит Отцу Лжи, сам унижает себя. Ты говоришь, что не хочешь, чтобы тебя использовали, а потом позволяешь Темному направить себя, как хозяин посылает гончего пса вслед за кроликом. Кулаки Ранда сжались, он отвернулся. Эти слова так походили на то, что говорил Ба'алзамон. -- Ничей я не пес. Слышите? Ничей! В арке показались Лойал и все остальные. Ранд, поглядев на Морейн, поднялся на ноги. -- Они не узнают, -- сказала Айз Седай, -- пока того не определит Узор. Друзья Ранда подошли ближе. Впереди шагал Лан, с виду такой же суровый, как и прежде, но как-то все же потрепанный. Голову его стягивала одна из повязок Найнив, и шел он с неестественно прямой спиной. За Стражем Лойал нес большой золотой ларец, отделанный затейливой серебряной вязью. Никто, кроме огир, не смог бы нести его в одиночку. Перрин обеими руками держал большой узел сложенной белой ткани, а Мэт, сложив ладони "лодочкой", нес то, что походило на осколки керамики. -- Значит, ты все-таки жив, -- засмеялся Мэт. Лицо у него потемнело, и он кивнул на Морейн. -- Она не разрешила нам идти искать тебя. Сказала, мы должны узнать, что прятало Око. Я бы все равно пошел, но Найнив с Эгвейн стали на ее сторону и чуть ли не затолкали меня в арку. -- Ну вот, теперь ты тут, -- сказал Перрин, -- и, глядя на тебя, не скажешь, что тебе здорово досталось. -- Глаза его не пылали, но теперь вся их радужка была желтой. -- Это главное. Ты -- тут, и мы разделались с тем, ради чего приходили, -- в чем бы оно ни заключалось. Морейн Седай говорит, что с этим -- все и мы можем уходить. Домой, Ранд. Пусть меня испепелит Свет, но я хочу идти домой! -- Рад видеть тебя живым, овечий пастух, -- грубовато сказал Лан. -- Вижу, ты крепко держал меч. Может, теперь ты и научишься владеть им как следует. -- Ранд почувствовал внезапный прилив симпатии к Стражу; Лан знал, но по крайней мере внешне ничто не изменилось. Он подумал, что, пожалуй, для Лана ничто не изменилось и по сути. -- Должен заметить, -- произнес Лойал, опустив сундук, -- что путешествие с та'верен оказалось куда интереснее, чем я предполагал. -- Уши огир яростно подергивались. -- Если оно станет еще более интересным, я сразу же отправлюсь обратно в Стеддинг Шангтай, сознаюсь во всем Старейшине Хаману и никогда больше не покину свои книги. -- Неожиданно огир усмехнулся, так что его широкий рот надвое разделил лицо. -- Рад видеть тебя, Ранд ал'Тор. Из этой троицы Страж -- единственный, кто вообще интересуется книгами, но из него и слова-то не вытянешь. Что случилось с тобой? Мы все разбежались и попрятались в лесу, пока Морейн Седай не послала Лана отыскать нас, но она никого не пускала искать тебя. Почему тебя так долго не было, Ранд? -- Я все бежал и бежал, -- медленно произнес он, -- пока не упал и не ударился головой о камень. По-моему, я пересчитал все камни, пока катился вниз. -- Это объяснило бы его синяки. Ранд старался наблюдать и за Айз Седай, и за Найнив с Эгвейн одновременно, но на их лицах не отразилось ничего. -- Когда я пришел в себя, то заблудился и в конце концов доковылял сюда. По-моему, Агинор мертв, сожжен. Я нашел пепел и клочки от его плаща. Ложь колоколом неискренности звенела в ушах Ранда. Он не понимал, почему друзья, собравшиеся возле Айз Седай, не поднимают его на смех и не требуют правды, но они кивали, соглашаясь, и сочувственно цокали языком. Теперь они принялись показывать Морейн свои находки. -- Помогите мне подняться, -- сказала Морейн. Найнив и Эгвейн усадили ее, но и тогда им пришлось поддерживать Айз Седай. -- Почему могли все эти вещи сохраниться внутри Ока, -- спросил Мэт, -- и не быть уничтоженными, как тот камень? -- Их не для того положили туда, чтобы они были уничтожены, -- коротко сказала Айз Седай и своим хмурым видом отмела все вопросы, взяв у Мэта керамические осколки, блестящие, черные и белые. Ранду эти обломки представлялись бесформенной галькой, но она, разложив их на земле подле себя, ловко составила осколки вместе -- в безупречный круг размером в ладонь человека. Древний символ Айз Седай: Пламя Тар Валона, соединенное с Клыком Дракона, черное, прильнувшее к белому. Какое-то время Морейн просто смотрела на получившееся с непроницаемым лицом, потом вынула из-за пояса нож и протянула Лану, кивком указав на круг. Страж отделил больший кусок, потом высоко поднял кинжал и со всей силы метнул вниз. Взлетела искра, под мощью удара фрагмент подпрыгнул, с резким щелчком переломился клинок. Лан осмотрел обломок, оставшийся у рукояти, потом отбросил ее в сторону. -- Лучшая сталь из Тира, -- сухо прокомментировал Лап. Мэт подхватил кусок круга и хмыкнул, потом показал остальным. На нем не оказалось ни царапинки. -- Квейндияр, -- сказала Морейн. -- Камень мужества. Никто не в состоянии создать его с тех пор, как миновала Эпоха Легенд, и даже тогда его создавали для величайших целей. Его ничто не могло разбить. Даже самой Единой Силой, которой владели величайшие из когда-либо живших Айз Седай, с помощью самых могущественных когда-либо созданных саангриалов. Любая сила, направленная против камня мужества, лишь делает его крепче. -- Тогда как?.. -- Мэт растерянно указал фрагментом, что держал в руке, на другие осколки, лежащие на земле. -- Это была одна из семи печатей на узилище Темного, -- сказала Морейн. Мэт выронил обломок, будто тот раскалился добела. На миг показалось, что глаза Перрина вновь загорелись желтым пламенем. Айз Седай спокойно принялась складывать осколки. -- Все равно, это больше не важно, -- сказал Ранд. Его друзья странно посмотрели на него, и он пожалел, что не прикусил язык вовремя. -- Разумеется, -- отозвалась Морейн. Но тщательно спрятала все обломки в свою поясную сумку. -- Принесите мне ларец. Лойал перенес сундук поближе к ней. Золото-серебряный куб, со сглаженными углами, казался цельным, но пальцы Айз Седай ощупали замысловатый узор, что-то нажали, и с внезапным щелчком крышка резко, как на пружинах, откинулась. Внутри куба покоился витой золотой рог, казавшийся по сравнению с сундуком простым, без вычурности, хотя и отсвечивал тускло на солнце. Единственными знаками на нем были письмена, инкрустированной серебром линией обегающие вокруг раструба. Морейн извлекла рог, как из колыбели поднимают ребенка. -- Это нужно доставить в Иллиан, -- тихо сказала Морейн. -- Иллиан! -- прорычал Перрин. -- Это ж почти у Моря Штормов, почти так же далеко от дома к югу, как мы сейчас к северу от него. -- Неужели это?.. -- Лойал остановился перевести дыхание. -- Может ли это быть?.. -- Вы читаете на Древнем Наречии? -- спросила Морейн и, когда он кивнул, протянула ему рог. Огир взял его столь же нежно и осторожно, как и Айз Седай, деликатно проведя толстым пальцем по вязи письмен. Глаза его расширялись все больше и больше, уши встали торчком. -- Тиа ми авен Моридин исайнде вадин. -- прошептал он. -- Могила не преграда для зова моего. -- Рог Валир. -- На сей раз Страж, похоже, был потрясен по-настоящему; в голосе его слышался оттенок благоговейного трепета. В то же время Найнив произнесла дрожащим голосом; -- Призвать героев Эпох из мертвых, чтобы сразиться с Темным. -- Чтоб я сгорел! -- прошептал Мэт. Лойал благоговейно опустил рог обратно в золотое гнездо. -- Интересно, -- задумчиво сказала Морейн. -- Око Мира было создано, дабы предупредить самую великую нужду, с которой когда-либо столкнется мир, но было ли оно создано для той цели, с которой... мы... встретились, или для того, чтобы сберечь эти предметы? Быстро -- последнее, покажите мне. Увидев первые две находки, Ранд понимал теперь отсутствие у Перрина всякого желания. Когда он заколебался, Лан и огир взяли у него рулон белой материи и развернули его, растянув ткань между собой. Поднятое в воздух, расправилось длинное белое знамя. Ранд мог лишь смотреть во все глаза. Ткань казалась цельным куском, ни сплетенным, ни окрашенным, ни разрисованным. По всей длине полотнища бежало похожее на змею существо, покрытое ало-золотой чешуей, но у него были лапы с пятью длинными золотыми когтями на каждой и огромная голова с золотой гривой и глазами как солнце. От колыхания знамени это существо чуть не ожило, зашевелилось, чешуя, как живая, блестела драгоценными металлами и самоцветами, и Ранду уже чудился грозный, вызывающий на бой рев. -- Что это? -- вымолвил он. Морейн медленно-медленно ответила: -- Стяг Повелителя Утра, когда он вел силы Света против Тени. Знамя Льюса Тэрина Теламона. Стяг Дракона. Лойал чуть не выпустил свой край полотнища. -- Чтоб я сгорел! -- слабым голосом произнес Мэт. -- Мы заберем все с собой, -- заявила Морейн. -- Вряд ли их поместили сюда случайно, и я должна знать больше. -- Пальцы ее слегка коснулись сумки, куда она сложила кусочки разбитой печати. -- Сегодня, уже слишком поздно выступать в путь. Мы отдохнем, поедим, но отправимся рано. Вокруг -- Запустение, оно тут в полной силе, а не такое, как у Границы. Без Зеленого Человека этот уголок долго не продержится. Опустите меня, -- сказала она Найнив и Эгвейн. -- Мне нужно отдохнуть. Только сейчас Ранд увидел то, что раньше не замечал. С огромного дуба облетали мертвые, бурые листья. Палая листва, толстым ковром устилавшая землю, шелестела на ветру, по бурой подстилке перекатывались лепестки, облетевшие с тысяч цветков. Зеленый Человек сдерживал Запустение, но Запустение уже убивало то, что он создал. Айз Седай повернула голову на подушке из плащей. Глаза ее казались бездонными, как Око Мира. -- Мы свершили то, за чем и пришли сюда. Отсюда ты можешь жить свою жизнь -- как плетет Узор. Поешь, потом ложись спать, Ранд ал'Тор. Засыпай, и пусть тебе снится дом. ГЛАВА 53. КОЛЕСО ПОВОРАЧИВАЕТСЯ Заря обнаружила опустошение в саду Зеленого Человека. Почву толстым слоем устилали опавшие листья, местами по колено. Все цветы пропали, не считая тех немногих, что отчаянно цеплялись за край поляны. Мало что выросло под дубом, но толстый ствол над могилой Зеленого Человека узким кольцом окружали цветы и зеленая трава. На самом дубе уцелела лишь половина листьев -- намного больше, чем сохранилось на других деревьях, словно бы нечто оставшееся от Зеленого Человека все еще боролось и старалось удержаться тут. Сникли свежие ветерки, сменившись нарастающим удушливым зноем, исчезли бабочки, смолкло щебетание птиц. Отряд готовился к отъезду без лишнего шума и без разговоров. Ранд влез в седло гнедого с чувством утраты. Не должно быть так. Кровь и пепел, мы же победили! -- Как бы мне хотелось, чтобы он нашел свое другое место, -- сказала Эгвейн, усаживаясь на Белу. Между мохнатой кобылой и Алдиб к седлам прикрепили носилки для Морейн, которые смастерил Лан; Найнив будет скакать рядом, держа поводья белой кобылы. Мудрая, когда бы ни замечала, что Лан смотрит на нее, тут же опускала взор, избегая его взглядов; сколько бы она ни отводила глаз, Страж все равно продолжал поглядывать на Найнив, но с ней не заговаривал. Кого имела в виду Эгвейн, никому не нужно было спрашивать. -- Это неправильно, -- сказал Лойал, глядя на дуб. Огир единственный еще не сел на лошадь. -- Неправильно, что Древесному Брату придется погибнуть под Запустением.-- Он передал уздечку своего большого коня Ранду. -- Неправильно. Лан, когда огир зашагал к огромному дубу, хотел уже что-то сказать, но Морейн, лежащая на носилках, слабо приподняла руку, и Страж так ничего и не произнес. Возле дуба Лойал опустился на колени, закрыл глаза и простер руки. Потом он поднял лицо к небу, кисточки на его ушах встопорщились. И огир запел. Ранд не взялся бы утверждать, слышал он слова или же это было просто пение без слов. В этом рокочущем голосе будто бы пела земля, однако юноша был уверен, что слышал опять птичьи трели, и негромкие вздохи весенних ветерков, и шелест крыльев бабочек. Полностью захваченный песней, длившейся, как он считал, какие-то минуты, Ранд, когда Лойал опустил руки, поразился, увидев, что солнце уже высоко забралось вверх от горизонта. Когда огир начал петь, оно едва-едва касалось верхушек деревьев. Остававшаяся на дубе листва казалась зеленее и вроде держалась крепче, чем раньше. Цветы, окружавшие ствол, выпрямились: белели свежие утренние звезды, рдели любовные узелки. Утирая испарину с широкого лица, Лойал поднялся и взял поводья у Ранда. Длинные брови огир смущенно поникли, будто спутники могли счесть, что он решил побахвалиться. -- Никогда прежде не пел так усердно. Я бы не справился с этим, если бы тут по-прежнему не ощущалось еще присутствие Древесного Брата. В моих Песнях Древ нет его силы. -- Устроившись в седле, Лойал окинул дуб и цветы взглядом, в котором читалось удовлетворение и радость. -- Этот небольшой пятачок, по крайней мере, Запустение не поглотит. Древесный Брат не достанется Запустению. -- Вы славный человек, огир, -- сказал Лан. Лойал ухмыльнулся: -- Я-то сочту это за комплимент, но не знаю, что сказал бы по этому поводу Старейшина Хама