ожник, - но, конечно, это только мнимая свобода, точнее говоря, свобода временная. Дело в том, что низшие судьи, к которым и принадлежат мои знакомые, не имеют права окончательно оправдывать человека, это право имеет только верховный суд, ни для вас, ни для меня и вообще ни для кого из нас совершенно недоступный. Как этот суд выглядит - мы не знаем, да, кстати сказать, и не хотим знать. Так что великое право окончательно освободить от обвинения нашим судьям не дано, однако им дано право отвода обвинения. Это значит, что если вас оправдали в этой инстанции, то на данный момент обвинение от вас отвели, но оно все же висит над вами, и, если только придет приказ, оно сразу опять будет пущено в ход. Так как я очень тесно связан с судом, то могу вам сказать, каким образом чисто внешне проявляется разница между истинным оправданием и мнимом. При истинном оправдании вся документация процесса полностью исчезает. Она совершенно изымается из дела, уничтожается не только обвинение, но и все протоколы процесса, даже оправдательный приговор, - все уничтожается. Другое дело при мнимом оправдании. Документация сама по себе не изменилась, она лишь обогатилась свидетельством о невиновности, временным оправданием и обоснованием этого оправдательного приговора. Но в общем процесс продолжается, и документы, как этого требует непрерывная канцелярская деятельность, пересылается в высшие инстанции, потом возвращаются обратно в низшие и ходят туда и обратно, из инстанции в инстанцию, как маятник, то с большим, то с меньшим размахом, то с большими, то с меньшими остановками. Эти пути неисповедимы. Со стороны может показаться, что все давным-давно забыто, обвинительный акт утерян, и оправдание было полным и настоящим. Но ни один посвященный этому не поверит. Ни один документ не может пропасть, суд ничего не забывает. И вот однажды - когда никто этого не ждет - какой-нибудь судья внимательнее, чем обычно, просмотрит все документы, увидит, что по этому делу еще существует обвинение, и даст распоряжение о немедленном аресте. Все это я рассказываю, предполагая, что между мнимым оправданием и новым арестом пройдет довольно много времени; это возможно, и я знаю множество таких случаев, но вполне возможно, что оправданный вернется из суда к себе домой, а там его уже ждет приказ об аресте. Тут уж свободной жизни конец. - И что же, процесс начинается снова? - спросил К. с недоверием. - А как же, - сказал художник. - Конечно, процесс начинается снова. Но и тут имеется возможность, как и раньше, добиться мнимого оправдания. Опять надо собрать все силы и ни в коем случае не сдаваться. - Последние слова художник явно сказал потому, что у него создалось впечатление, будто К. очень удручен этим разговором. - Но разве во второй раз, - сказал К., словно хотел предвосхитить все разъяснения художника, - разве во второй раз не труднее добиться оправдания, чем в первый? - В этом отношении, - сказал художник, - ничего определенного сказать нельзя. Вероятно, вам кажется, что второй арест настроит судей против обвиняемого? Но это не так. Ведь судьи уже предвидели этот арест при вынесении мнимого оправдательного приговора. Так что это обстоятельство вряд ли может на них повлиять. Но, конечно, есть бесчисленное количество других причин, которые могут изменить и настроение судей, и юридическую точку зрения на данное дело, поэтому второго оправдания приходится добиваться с учетом всех изменений, так что и тут надо приложить не меньше усилий, чем в первый раз. - Но ведь и это оправдание не окончательное? - спросил К. и с сомнением покачал головой. - Ну, конечно, - сказал художник, - за вторым оправданием следует второй арест, за третьим оправданием - третий арест и так далее. Это включается в самое понятие мнимого оправдания. - К. промолчал. - Видно, мнимое оправдание вам не кажется особо выгодным, - сказал художник. - Может быть, волокита вам больше подойдет? Объяснить вам сущность волокиты? К. только кивнул головой. Художник развалился на стуле, рубаха распахнулась у него на груди, он сунул руку в прореху и стал медленно поглаживать грудь и бока. - Волокита, - сказал художник и на минуту уставился перед собой, словно ища наиболее точного определения, - волокита состоит в том, что процесс надолго задерживается в самой начальной его стадии. Чтобы добиться этого, обвиняемый и его помощник - особенно его помощник - должны поддерживать непрерывную личную связь с судом. Повторяю, для этого не нужны такие усилия, как для того, чтобы добиться мнимого оправдания, но зато тут необходима особая сосредоточенность. Нужно ни на минуту не упускать процесс из виду, надо не только регулярно, в определенное время ходить к соответствующему судье, но и навещать его при каждом удобном случае и стараться установить с ним самые добрые отношения. Если же вы лично не знаете судью, надо влиять на него через знакомых судей, но при этом ни в коем случае не оставлять попыток вступить в личные переговоры. Если тут ничего не упустить, то можно с известной уверенностью сказать, что дальше своей первичной стадии процесс не пойдет. Правда, он не будет прекращен, но обвиняемый так же защищен от приговора, как если бы он был свободным человеком. По сравнению с мнимым оправданием волокита имеет еще то преимущество, что впереди у обвиняемого все более определенно, он не ждет в постоянном страхе ареста и ему не нужно бояться, что именно в тот момент, когда обстоятельства никак этому не благоприятствуют, ему вдруг придется снова пережить все заботы и треволнения, связанные с мнимым оправданием. Правда, и волокита несет обвиняемому некоторые невыгоды, которые нельзя недооценивать. Я не о том говорю, что обвиняемый при этом не свободен, ведь и при мнимом оправдании он тоже не может считать себя свободным в полном смысле этого слова. Тут невыгода другая. Процесс не может стоять на месте или, на худой конец, мнимых причин. Поэтому нужно, чтобы процесс все время в чем-то внешне проявлялся. Значит, время от времени надо давать какие-то распоряжения, обвиняемого надо хоть изредка допрашивать, следствие должно продолжаться и так далее. Ведь процесс все время должен кружиться по тому тесному кругу, которым его искусственно ограничили. Разумеется, это приносит обвиняемому некоторые неприятности, хотя вы никак не должны их преувеличивать. Все это чисто внешнее; например, допросы совсем коротенькие, а если идти на допрос нет ни времени, ни охоты, можно отпроситься, а с некоторыми судьями можно совместно составить расписание заранее, на много дней вперед, - словом, по существу речь идет только о том, что, будучи обвиняемым, надо время от времени являться к своему судье. Художник еще договаривал последнюю фразу, а К. уже встал, перекинув пиджак через руку. - Встает! - закричал за дверью. - Вы уже хотите уйти? - спросил художник. - По-видимому, вас гонит здешний воздух. Мне это очень неприятно. Нужно было бы еще многое вам сказать. Пришлось изложить только вкратце. Но я надеюсь, что вы меня поняли. - О, да! - сказал К., хотя от напряжения, с которым он заставлял себя все выслушивать, у него болела голова. Несмотря на это утверждение, художник еще раз сказал, как бы подводя итог, в напутствие и в утешение К. - Оба метода схожи в том, что препятствуют вынесению приговора обвиняемому. - Но они препятствуют и полному освобождению, - тихо сказал К., словно стыдясь того, что он это понял. - Вы схватили самую суть дела, - быстро сказал художник. - К. взялся было за свое пальто, хотя еще и пиджак надеть не решался. Охотнее всего он схватил бы все в охапку и выбежал на свежий воздух. Даже голоса девчонок не могли заставить его одеться, а они, не разглядев, уже кричали: - Он одевается! Художнику, очевидно, хотелось как-то объяснить состояние К., поэтому он сказал: - Очевидно, вы еще не решили, какое из моих предложений принять. Одобряю. Я бы даже не советовал вам сразу принимать решение. Надо очень тонко разобраться им в преимуществах, и в недостатках. Надо все точно взвесить. Но, разумеется, терять время тоже нельзя. - Я скоро вернусь, - сказал К. и вдруг решительно натянул пиджак, перекинул пальто через руку и поспешил к двери, за которой уже подняли крик девчонки. К. почудилось, что он видит их сквозь закрытую дверь. - Вы должны сдержать слово, - сказал художник, не делая попытки его проводить, - не то я сам приду в банк справиться, что с вами. - Откройте же дверь! - сказал К. и рванул ручку - как видно, девочки крепко вцепились в нее снаружи, - Ведь они вас там изведут! - сказал художник. - Лучше воспользуйтесь этим выходом, - и он показал на дверцу за кроватью. К. сразу согласился и бросился к кровати. Но, вместо того чтобы открыть эту дверь, художник полез под кровать и оттуда спросил: - Погодите минутку, не взглянете ли вы на картину, которую я вам мог бы продать? К. не хотел быть невежливым: все-таки художник принял в нем участие, обещал и дальше помогать ему, а кроме того, К. по забывчивости еще ничего не говорил о вознаграждении за эту помощь, поэтому он не мог отказать художнику и позволил ему достать картину, хотя сам весь дрожал от нетерпения - до того ему хотелось уйти из ателье. Художник вытащил из-под кровати груду холстов без подрамников, настолько запыленных, что, когда художник попытался сдуть пыль с верхнего холста, она долго носилась, и у К. помутилось в глазах и запершило в горле. - Степной пейзаж, - сказал художник и протянул К. холст. На нем были изображены два хилых деревца, стоящих поодаль друг от друга в темной траве. В глубине сиял многоцветный закат. - Хорошо, - сказал К., - я ее покупаю. - К. нечаянно высказался так кратко и поэтому обрадовался, когда художник, ничуть не обидевшись поднял с пола вторую картину. - А эта картина - полная противоположность той, - сказал художник. Может быть, он и хотел написать что-то другое, но ни малейшей разницы между картинами не было заметно: те же деревья, та же трава, в глубине - тот же закат. Но К. это было безразлично. - Прекрасные пейзажи, - сказал он. - Я покупаю оба и повешу их у себя в кабинете. - Видно, вам нравится тема, - сказал художник, доставая третий холст. - Как удачно, что у меня есть еще одна подобная картина. Но и это был не просто похожий, а совершенно тот же самый степной пейзаж. Видно, художник ловко воспользовался случаем, чтобы сбыть свои старые картины. - Я и эту возьму, - сказал К. - Сколько стоят все три картины? - Договоримся в другой раз, - сказал художник. - Вы сейчас торопитесь, а связь мы с вами будем поддерживать. Знаете, меня очень радует, что вам нравятся эти картины, я вам отдам все холсты, которые лежат под кроватью. Тут одни степные пейзажи, я писал много степных пейзажей. Некоторые люди не понимают таких картин, оттого что они слишком мрачные, зато другие, в том числе и вы, любят именно мрачное. Но К. вовсе не был расположен разбираться в творческих переживаниях этого нищего художника. - Упакуйте все картины! - крикнул он, перебивая художника. - Завтра придет мой курьер и заберет их. - Не надо, - сказал художник. - Надеюсь, мне сейчас же удастся найти вам носильщика, он вас проводит. - И, перегнувшись через постель, отпер наконец дверцу. - Не стесняйтесь, шагайте прямо по кровати, так все сюда входят, - сказал он. Но К. и без его разрешения не постеснялся, он уже занес ногу на перину, но, заглянув в открытую дверь, отшатнулся. - Что это там? - спросил он художника. - Чего вы удивляетесь? - спросил тот так же удивленно. - Да, это судебные канцелярии. Разве вы не знали, что тут судебные канцелярии? Почему бы им не быть именно здесь? Да и мое ателье,в сущности, тоже относится к судебным канцеляриям, но суд предоставил мне его в личное пользование. К. не только испугался, что и здесь очутился около канцелярии; его напугало главным образом собственное невежество в судебных делах: ему казалось, что самое основное правило поведения для обвиняемого - быть всегда наготове, ни разу не дать захватить себя врасплох, не смотреть бессознательно направо, если слева от него стоит судья, и вот именно против этого правила он все время грешит. Перед ним тянулся длиннейший коридор, и оттуда шел такой воздух, по сравнению с которым воздух в ателье казался просто освежающим. По обе стороны этого прохода стояли скамьи, совсем как в той канцелярской приемной, куда обращался К. Очевидно, все канцелярии были устроены по одному образцу. В данный момент в этой канцелярии посетителей было немного. Какой-то мужчина развалился на скамье, закрыв голову руками, и, кажется, спал; другой стоял в самом конце полутемного коридора. К. перелез через кровать, художник с картинами вышел за ним следом. Вскоре они встретили служителя суда - теперь К. легко отличал этих служителей по золотой пуговице, которая красовалась на их гражданских пиджаках среди обыкновенных пуговиц, - и художник велел ему проводить К. и отнести картины. К. шел, пошатываясь, крепко прижав носовой платок ко рту. Они уже почти подошли к выходу, как вдруг им навстречу кинулась ватага девчонок. К. и тут не мог от них избавиться. Должно быть, они увидели, как открылась вторая дверь из ателье, бросились кругом и забежали с этой стороны. - Дальше я вас провожать не стану! - со смехом заявил художник, окруженный девчонками. - До свиданья! И не раздумывайте слишком долго! К. даже не обернулся ему вслед. На улице он схватил первый попавшийся экипаж. Ему непременно надо было избавиться от служителя суда, чья золотая пуговица непрестанно мозолила ему глаза, хотя другие люди ее, наверно, не замечали. В порыве услужливости служитель хотел было взобраться на козлы, но К. прогнал его. К. подъехал к банку далеко за полдень. Ему очень хотелось оставить картины в экипаже, но он побоялся, как бы художник потом не поинтересовался, где они. Поэтому он велел отнести их к себе в кабинет и запер на ключ в самом нижнем ящике стола, чтобы они хотя бы в ближайшее время не попались на глаза заместителю директора. Глава восьмая. КОММЕРСАНТ БЛОК. ОТКАЗ АДВОКАТУ. Подошел день, когда К. наконец решил отказать адвокату в представительстве по его делу. Правда, он никак не мог преодолеть сомнения, правильно ли он поступает, но все пересилила мысль, что это необходимо. Решение пойти к адвокату, принятое в тот день, отняло у него много сил, работал он вяло, медленно, ему пришлось долго задержаться на службе, и уже пробило десять, когда он наконец подошел к двери адвоката. Прежде чем позвонить, К. подумал, не лучше ли было бы отказать адвокату по телефону или письмом, потому что личный разговор, наверно, будет очень неприятным. И, однако, К. хотел сделать это лично: на всякий другой отказ адвокат мог не ответить или отделаться пустыми словами, и К. никогда не узнал бы, если только не выпытал бы у Лени, как адвокат принял этот отказ и какие последствия этот отказ будет иметь для самого К., по мнению адвоката, а с его мнением нельзя не считаться. Если же адвокат будет сидеть перед К. и отказ явится для него неожиданностью, то, даже не добившись от него ни слова, можно будет легко угадать все, что интересует К. по выражению лица и по поведению адвоката. Не исключено даже, что К. при этом убедится, как все-таки хорошо было бы поручить ему защиту, а тогда отказ можно и отменить. Первые попытки дозвониться у двери адвоката были, как всегда, безрезультатными. Лени могла бы и поторопиться, подумал К. Слава богу, что хоть никто из соседей не вмешивался, как это обычно бывало: то выскакивал мужчина в халате, то еще кто-нибудь, и начиналась перебранка. Нажимая кнопку звонка во второй раз, К. оглянулся на дверь соседей, но на этот раз она тоже не открывалась. Наконец в глазке адвокатской двери показались два глаза, но это не были глаза Лени. Кто-то отпер замок, но придержал дверь изнутри и крикнул вглубь квартиры: "Это он!" - и только тогда дверь отворилась. К. протиснулся в дверь - он услыхал, как за его спиной уже торопливо поворачивали ключ в соседней квартире. И когда его пропустили в прихожую, он буквально ринулся туда, но только успел увидеть, как по коридору пробежала в одной рубашке Лени, услыхав предупреждающий возглас того, кто отпер дверь. К. посмотрел ей вслед, потом обернулся к стоящему у порога. Это был маленький, тщедушный человечек с бородкой, державший в руке свечу. - Вы тут служите? - спросил К. - Нет, - ответил тот, - я посторонний, я пришел к адвокату по делу, за советом. - Без пиджака? - спросил К. и движением руки показал на скудный туалет посетителя. - Ах, простите! - сказал тот и осветил сам себя свечкой, словно впервые заметил, в каком он виде. - Лени - ваша любовница? - коротко спросил К. Он стоял, слегка расставив ноги и заложив за спину руки,державшие шляпу. Уже то, что на нем было добротное пальто, заставляло его чувствовать свое превосходство над этим заморышем. - О Господи! - сказал тот и в испуге, словно защищаясь, закрыл лицо рукой. - Нет, нет, как вы могли подумать! - Вы мне внушаете доверие, - с улыбкой бросил К., - но все же... Впрочем, пойдемте! - Он махнул шляпой и пропустил того вперед. - Как ваше имя? - спросил он. - Блок, коммерсант Блок, - сказал тот, оборачиваясь, чтобы представиться, но К. не дал ему остановиться. - Это ваша настоящая фамилия? - спросил он. - Конечно! - сказал Блок. - Почему вы сомневаетесь? - Подумал, что у вас могут быть причины скрывать свое имя, - сказал К. Он чувствовал себя необыкновенно свободно - так бывает только на чужбине, когда, разговаривая с простым народом, сам умалчиваешь обо всем, что тебя касается, и равнодушно расспрашиваешь об их делах, причем как будто ставишь их на одну доску с собой, но обрываешь разговор, когда заблагорассудится. У рабочего кабинета К. остановился, открыл дверь и крикнул коммерсанту, послушно идущему впереди: - Не торопитесь! Посветите-ка сюда! К. подумал, что, может быть, Лени спряталась в кабинете, он заставил коммерсанта осветить все углы, но в комнате было пусто. Перед портретом судьи К. придержал коммерсанта за подтяжки. - Вы его знаете? - спросил он и ткнул указательным пальцем вверх. Коммерсант поднял свечу, поморгал, посмотрел наверх и сказал: - Это судья. - Верховный судья? - спросил К. и стал рядом с коммерсантом, чтобы проверить, какое впечатление производит на него портрет. Коммерсант с благоговением посмотрел наверх. - Да, это верховный судья,- сказал он. - Не очень-то вы проницательны,- сказал К. - Из всех ничтожных судейских чиновников он - самый мелкий. - Теперь вспомнил,- сказал коммерсант и опустил свечу. - Ведь это я уже слыхал. - Ну конечно же! - воскликнул К. - Я совсем забыл, конечно же, вы должны были это слышать. - Почему же? Почему? - спросил коммерсант, идя к двери, куда его подталкивал К. Уже в коридоре К. спросил: - Но вы, наверно, знаете, где прячется Лени? - Прячется? - переспросил коммерсант. - Да нет же, она, наверное, на кухне, варит суп для адвоката. - Почему же вы мне сразу не сказали? - спросил К. - Я хотел вас туда провести, а вы меня отозвали назад, - сказал коммерсант, растерявшись от противоречивых распоряжений. - Вы, как видно, считаете себя хитрецом! - сказал К. - Ну, ведите же меня туда! В кухне К. еще ни разу не был, она оказалась неожиданно большой и богато оснащенной. Даже плита была раза в три больше обычной. Остальную обстановку почти нельзя было рассмотреть, потому что на кухне горела только маленькая лампочка, висевшая над входом. У плиты стояла Лени в своем обычном белом фартуке и выпускала яйца в кастрюлю, стоявшую на спиртовке. - Добрый вечер, Йозеф, - сказала она, взглянув на него исподлобья. - Добрый вечер, - ответил К. и показал коммерсанту на стоявший поодаль стул; тот повиновался и сел. Тогда К. подошел к Лени вплотную, наклонился через ее плечо и спросил: - Кто это такой? Лени обняла К. одной рукой - другой она мешала суп - и, притянув его к себе, сказала: - Это несчастный человек, обедневший коммерсант, некто Блок. Ты посмотри на него. Оба оглянулись. Коммерсант сидел на стуле, как ему велел К., он потушил ненужную свечу и пальцами приминал фитиль, чтобы не начадило. - Ты была в одной рубашке, - сказал К. и, взяв в руки голову Лени, заставил ее отвернуться от Блока. Лени промолчала. - Он твой любовник? - спросил К. Она хотела помешать в кастрюльке, но К. схватил ее за обе руки и сказал: - Отвечай! Она сказала: - Пойдем в кабинет, я тебе все объясню. - Нет! - сказал К. - Я хочу, чтобы ты мне здесь же все объяснила. - Она повисла у него на шее, пытаясь его поцеловать, но К. отстранился и сказал: - Не хочу, чтобы ты меня сейчас целовала. - Йозеф! - сказала Лени и посмотрела в глаза К. умоляюще и вместе с тем открыто. - Неужели ты ревнуешь меня к господину Блоку? Руди, - обратилась она к коммерсанту, - помоги же мне, слышишь, в чем меня подозревают? И брось ты эту свечку! Можно было подумать, что Блок не обращает на них внимания, но оказывается, он все отлично слышал. - Не понимаю, с чего это вы вздумали ревновать! - сказал он несколько вызывающе. - Я сам не понимаю! - сказал К. и с улыбкой взглянул на коммерсанта. Лени громко рассмеялась и, пользуясь тем, что К. отвлекся, повисла у него на руке и зашептала: - Оставь его, сам видишь, что это за человек. Я его немножко пожалела, потому что он очень важный клиент для адвоката, и только потому. А как ты? Хочешь сейчас же переговорить с адвокатом? Ему сегодня очень плохо, но, если угодно, я о тебе доложу. А на ночь ты останешься у меня, непременно останешься. Ты так давно у нас не был, даже адвокат про тебя спрашивал. Не запускай процесс. Мне тоже надо тебе многое сообщить, я кое о чем разузнала. Но прежде всего сними пальто. Она помогла ему снять пальто, взяла его шляпу, побежала в прихожую повесить вещи, потом прибежала назад и посмотрела, не готов ли суп. - Доложить о тебе или сначала накормить его супом? - спросила она у К. - Доложи сначала обо мне, - сказал К. Он был раздражен, потому что собирался поговорить с Лени о своих делах, особенно о нерешенном вопросе - отказать адвокату или нет, но присутствие этого коммерсанта отбило у него всякую охоту. Однако дело казалось ему настолько важным, что нельзя было из-за этого заморыша все решительно менять, поэтому он окликнул Лени, выбежавшую было в коридор. - Все-таки накорми его сначала супом, - сказал он, - пусть подкрепится перед разговором со мной, ему силы понадобятся. - Значит, вы тоже клиент адвоката? - тихо сказал из угла коммерсант. Но его слова вызвали общее неудовольствие. - Какое вам дело? - спросил К., а Лени сказала: - Ты бы помолчал, - и обратилась к К.: - Значит, сначала я ему дам супу,- и стала наливать суп в тарелку. - Боюсь, как бы он сразу не заснул, после еды он всегда засыпает. - Ничего, от моих слов с него сон слетит, - сказал К. Ему все хотелось намекнуть, что он собирается обсудить с адвокатом что-то очень важное, хотелось, чтобы Лени сначала заинтересовалась, о чем пойдет разговор, а уж тогда попросить у нее совета. Но она только в точности выполнила его пожелание. Проходя мимо него с тарелкой, она подчеркнуто ласково взглянула на него и сказала: - Как только он поест, я сразу доложу о тебе, чтобы ты поскорее вернулся ко мне сюда. - Ступай, ступай! - сказал К. - Ступай! - Будь же поласковее! - сказала она и у самой двери, держа тарелку в руках, еще раз повернулась к нему всем телом. К. посмотрел ей вслед. Теперь он твердо решил отказать адвокату; может быть, даже лучше, что он не успел перед этим поговорить с Лени, у нее никакого кругозора нет; наверно она стала бы его отговаривать и, возможно, удержала бы на этот раз, и снова он мучился бы от неизвестности и сомнений, и все-таки через некоторое время выполнил бы свое намерение, потому что слишком упорно его вынашивал. А ведь чем раньше он решится, тем меньше вреда будет причинено. Впрочем, этот коммерсант тоже что-нибудь, наверно, может сказать. К. обернулся, и как только коммерсант это заметил, он тут же хотел вскочить с места, но К. его удержал. - Сидите, сидите, - сказал он и пододвинул к нему свой стул. - А вы давнишний клиент адвоката? - спросил он его. - Да, - сказал коммерсант, - очень давнишний. - Сколько же лет он представляет ваши интересы? - спросил К. - Не знаю, в каком смысле вы об этом спрашиваете, - сказал коммерсант. - В моих торговых операциях - я торгую зерном - он представляет мои интересы с тех самых пор, как я принял дело, значит, уже лет двадцать, а в моем личном процессе, на который вы, вероятно, намекаете, он тоже представляет мои интересы с самого начала, то есть уже больше пяти лет. Да, гораздо больше пяти лет, - добавил он и вытащил старый бумажник. - Тут у меня все записано; если хотите, я вам назову точные даты. А запомнить наизусть трудно. Пожалуй, мой процесс длится много дольше, он начался вскоре после смерти жены, а тому уже больше пяти с половиной лет. К. подвинулся к нему поближе. - Значит, адвокат берется и за обычные гражданские дела? - спросил он. Такая связь суда с правовыми нормами удивительно успокоила К. - Ну конечно, - сказал коммерсант и шепотом добавил: - Говорят даже, что в гражданских делах он больше смыслит, чем в тех, других. Но, как видно, Блок тут же раскаялся в своих словах; положив руку на плечо К., он попросил: - Прошу вас, не выдавайте меня! К. успокаивающе похлопал его по коленке и сказал: - Что вы, разве я предатель? - Он очень мстительный,- сказал коммерсант. - Ну, такому верному клиенту он никогда ничего не сделает, - сказал К. - Еще как сделает! - сказал коммерсант. - Когда он рассердится, он никакой разницы не видит, а кроме того, не настолько уж я ему верен. - То есть как это? - спросил К. - Не знаю, можно ли вам все доверить, - с сомнением в голосе сказал коммерсант. - По-моему, можно,- сказал К. - Ну что же,- сказал коммерсант, - я вам кое-что доверю. Но тогда и вы должны мне открыть какую-нибудь тайну, чтобы мы вместе держались против адвоката. - Очень уж вы осторожны, - сказал К. - Хорошо, я вам сообщу тайну, которая вас успокоит окончательно. В чем же вы неверны адвокату? - У меня,- робко начал коммерсант таким тоном, словно сознавался в какой-то низости, - у меня кроме него есть и еще адвокаты. - Ну, это не такой уж проступок, - немного разочарованно сказал К. - Здесь это считается проступком,- сказал коммерсант. Он еще никак не мог отдышаться после своего признания, хотя слова К. немного подбодрили его. - Это не разрешается. И уж ни в коем случае не разрешено наряду с постоянным адвокатом приглашать еще подпольных адвокатов. А я именно так и сделал, у меня кроме него еще пять подпольных адвокатов. - Пять! - крикнул К. Его поразило именно количество. - Целых пять адвокатов кроме этого! Коммерсант кивнул. - И еще веду переговоры с шестым. - Но зачем вам столько адвокатов? - спросил К. - Мне они все нужны, - сказал коммерсант. - А вы можете объяснить зачем? - спросил К. - Охотно, - сказал коммерсант. - Ну, прежде всего я не хочу проиграть свой процесс, это само собой понятно. Поэтому я не должен упускать ничего, что может пойти мне на пользу, и, если даже, в некоторых случаях, надежда получить от них пользу очень невелика, все равно я и такую надежду упускать не должен. Потому-то я и растратил на процесс все, что у меня было. Например, я вынул весь капитал из моего предприятия: раньше контора моей фирмы занимала почти целый этаж, а теперь осталась только каморка во флигеле, где я работаю с одним только рассыльным. Мои дела приняли такой оборот не только потому, что я истратил все деньги, но я и все силы истратил. Когда хочешь вести процесс, ни на что другое времени не остается. - Значит, вы сами действуете и в суде? - спросил К. - Об этом я особенно хотел бы узнать подробнее. - Тут я вам почти ничего сообщить не могу, - сказал коммерсант. - Сначала я было попробовал сам этим заняться, но потом бросил. Слишком утомительно, а результатов почти никаких. Действовать там самому, самому вести переговоры - нет, мне это оказалось совершенно не под силу. Даже просто сидеть и ждать - страшное напряжение. Сами знаете, какой в этих канцеляриях тяжелый воздух. - Откуда вам известно, что я там был? - спросил К. - Да я сидел в приемной, когда вы проходили. - Какое совпадение! - воскликнул К. Его настолько это поразило, что он совсем забыл, каким нелепым ему показался коммерсант сначала. - Значит, вы меня видели! Вы были в приемной, когда я проходил! Да, один раз я там проходил. - Не такое уж это совпадение, - сказал коммерсант, - я туда хожу почти каждый день. - Наверно, и мне придется бывать почаще, - сказал К. - Только вряд ли меня примут с таким почетом, как в тот раз. Все передо мной встали - наверно, решили, что я судья. - Нет, - сказал коммерсант, - мы приветствовали служителя суда. Мы уже знали, что вы обвиняемый. Такие сведения распространяются моментально. - Значит, вы все знали, - сказал К. - Но тогда вам, может быть, показалось, что я вел себя слишком высокомерно? Был об этом разговор? - Нет, - сказал коммерсант, - напротив. Впрочем, все это глупости. - Как это глупости? - переспросил К. - Ну зачем вы меня выспрашиваете? - раздраженно сказал коммерсант. - Людей этих вы, по-видимому, не знаете и можете все неправильно истолковать. Примите только во внимание, что при данных обстоятельствах в разговорах всплывают такие вещи, которых разумом никак не понять. Человек устает,голова забита другими мыслями, вот и начинаются всякие суеверия. Я говорю о других, но и сам я ничуть не лучше. Например, есть такое суеверие, будто по лицу обвиняемого, особенно по рисунку его губ, видно, чем кончится его процесс. И эти люди утверждали, что, судя по вашим губам, вам вскоре вынесут приговор. Повторяю, это смешное суеверие, и по большей части факты говорят против него, но, когда вращаешься среди таких людей, трудно противостоять предрассудкам. И подумайте, до чего сильно это суеверие! Помните, как вы заговорили с одним из них? Он вам даже ответить не мог. Конечно, там все может сбить человека с толку, но его особенно поразили ваши губы. Потом он рассказывал, что по вашим губам он прочел не только ваш, но и свой приговор. - По моим губам? - спросил К., вынул карманное зеркальце и посмотрелся в него. - Ничего особенного в своих губах я не вижу. А вы? - И я тоже, - сказал коммерсант, - абсолютно ничего! - До чего же эти люди суеверны! - воскликнул К. - А что я вам говорю? - сказал коммерсант. - Неужели они так часто встречаются и делятся всеми своими мыслями? - спросил К. - А я до сих пор держался совсем особняком. - Не так уж они часто встречаются, - сказал коммерсант, - да это и невозможно, слишком их много. Да и общих интересов у них мало. Иногда какая-нибудь группа начинает верить, что у них общие интересы, но вскоре оказывается, что это ошибка. В этом суде коллективно ничего не добьешься. Каждый случай изучается отдельно, этот суд работает весьма тщательно. Скопом тут ничего не добиться. Лишь единицы втайне иногда чего-то могут достигнуть; только потом об этом узнают остальные, но, как оно случилось, никому не известно. Словом, ничего общего у этих людей нет. Правда, иногда они встречаются в приемных, но там особенно не поговоришь. А все эти суеверия завелись исстари, и множатся они сами по себе. - Видел я этих людей в приемной, - сказал К., - и мне их ожидание показалось совсем бесполезным. - Нет, ожидание небесполезно, - сказал коммерсант,- бесполезны только попытки самому вмешаться. Я вам уже говорил, что кроме этого адвоката у меня их еще пять. Кажется - и мне самому вначале так казалось, - что можно было бы всецело передать дело и в их руки. Но это было бы совершенно неправильно. Сейчас мне еще труднее передать им все, чем если бы у меня был один адвокат. Вам это, конечно, непонятно? - Непонятно, - сказал К., и, словно пытаясь успокоить коммерсанта, остановить его слишком быструю речь, он накрыл его руку своей рукой. - Я только хочу вас попросить: говорите немного медленнее, ведь это все для меня страшно важно, а так я не успеваю за вами следить. - Хорошо, что вы мне напомнили, - сказал коммерсант, - ведь вы новичок, младенец. Вашему процессу всего-то полгода. Слышал, слышал. Такой молодой процесс! А я уже передумал обо всем тысячи раз, для меня нет на свете ничего понятнее. - И наверно, вы рады, что ваш процесс уже так далеко зашел? - спросил К. Ему не хотелось прямо задать вопрос, как обстоят дела у коммерсанта. Но и прямого ответа он не получил. - Да вот уже пять лет, как я тяну свой процесс, - сказал коммерсант и опустил голову. - Это немалое достижение. И он замолчал. К. прислушался, не идет ли Лени. С одной стороны, ему не хотелось, чтобы она пришла, потому что ему еще надо было о многом расспросить коммерсанта, не хотелось ему, чтобы Лени застала их за дружеским разговором, а с другой стороны, он злился, что, несмотря на его присутствие, Лени так долго торчит у адвоката, куда дольше, чем нужно, чтобы накормить его супом. - Я хорошо помню то время, - снова заговорил коммерсант, и К. весь обратился в слух, - когда мой процесс был примерно в таком же возрасте, как сейчас ваш. Тогда меня обслуживал только этот адвокат, но я им был не очень доволен. Вот сейчас я все узнаю, подумал К. и оживленно закивал головой, словно вызывая этим коммерсанта на полную откровенность в самом важном вопросе. - Мой процесс, - продолжал коммерсант, - не двигался с места. Правда, велось следствие, я бывал на всех допросах, собирал материал, представил в суд все свои конторские книги, что, как я потом узнал,было совершенно излишне, все время бегал к адвокату, он тоже подавал многочисленные ходатайства... - Как? Многочисленные ходатайства? - переспросил К. - Ну конечно,- сказал коммерсант. - Для меня это чрезвычайно важно, - сказал К. - Ведь по моему делу он все еще составляет первое ходатайство. Он ничего не сделал. Теперь я вижу, как безобразно он запустил мои дела. - То, что бумага еще не готова, может быть вызвано всякими уважительными причинами, - сказал коммерсант. - Да и, кроме того, впоследствии выяснилось, что для меня эти ходатайства были совершенно бесполезны. Одно я даже прочел - мне его любезно предоставил один из служащих в суде. Правда, составлено оно было по-ученому, но, в сущности, без всякого смысла. Прежде всего - уйма латыни, в которой я не разбираюсь, потом - целые страницы общих фраз по адресу суда, потом - лестные слова об отдельных чиновниках - он их, правда, не называл по имени, но каждый посвященный легко догадывался, о ком шла речь, - затем самовосхваление, причем тут адвокат подлизывался к суду хуже собаки, и, наконец, исследования всяких судебных процессов прошлых лет, якобы схожих с моим делом. Слов нет, эти исследования, насколько я мог понять, были проведены очень тщательно. Но я ни в коем случае не хочу в чем бы то ни было осуждать адвоката за его работу. К тому же та бумага, которую я прочитал, только одна из многих, во всяком случае - и это я должен оговорить сейчас же, - никакого продвижения в моем процессе я тогда не видел. - А как вы представляете себе это продвижение? - спросил К. - Ваш вопрос вполне разумен, - с улыбкой сказал коммерсант. Эти дела очень редко двигаются с места. Но тогда я этого еще не знал. Ведь я коммерсант - прежде я еще больше занимался коммерцией, чем сейчас, - и мне хотелось видеть ощутимые результаты, дело должно было двигаться к концу или по крайней мере достигнуть какого-то развития. А вместо этого шли бесконечные допросы, почти всегда одного и того же содержания; ответы на них я выучил наизусть, как молитву; но несколько раз в неделю ко мне являлись посыльные из суда и в контору и домой, всюду, где могли меня застать; конечно, это очень мне мешало (теперь по крайней мере в этом отношении стало лучше, телефонные вызовы мешают гораздо меньше), а то среди моих деловых знакомых и особенно среди моих родственников начали распространяться слухи о моем процессе, так что вреда это мне принесло достаточно, а вместе с тем не было видно ни малейшего признака того, что в ближайшее время будет назначено хотя бы первое слушание дела. Тогда я обратился к адвокату с жалобой. Он дал мне пространные объяснения, однако решительно отказался сделать какие-то шаги в том направлении, как я предполагал: ускорить слушание дела все равно никто не может, а настаивать на этом в заявлении, как того требовал я, было бы просто неслыханно и могло погубить и его и меня. Я и подумал: то, чего не может или не хочет этот адвокат, захочет и сможет другой. И я стал искать других адвокатов. Сразу забегу вперед: никто никогда не требовал назначения дела к слушанию, никто этого не мог добиться, да и вообще с одной оговоркой, о чем я скажу позже, это действительно никак невозможно, значит, в этом отношении адвокат меня не обманул, но в остальном мне не пришлось жалеть, что я обратился к другим адвокатам. Вероятно, вы уже слыхали от доктора Гульда о подпольных адвокатах. Должно быть, он говорил о них с большим презрением, да они этого и заслуживают. Однако когда он о них говорит и сравнивает с собой и своими коллегами, то совершает небольшую ошибку, и я вам попутно разъясню, какую именно. Обычно, говоря об адвокатах своего круга, он в отличие от подпольных называет их крупными адвокатами. Это неверно: конечно, каждый может называть себя крупным, если ему заблагорассудится, но в данном случае судебная терминология установлена твердо. Если руководствоваться ею, то кроме подпольных адвокатов существуют еще адвокаты крупные и мелкие. Так вот этот адвокат и его коллеги принадлежат к мелким адвокатам, а крупные адвокаты - о них я только слышал, но никогда их не видел, те стоят по рангу неизмеримо выше мелких адвокатов, куда выше, чем "мелкие" стоят над презренными подпольными. - Что же это за крупные адвокаты? - спросил К. - Кто они такие? Как к ним попасть? - Значит, вы о них нигде никогда не слыхали, - сказал коммерсант, - а ведь нет ни одного обвиняемого, который, узнав о них, не мечтал бы попасть к ним. Лучше не поддавайтесь этому соблазну. Кто эти крупные адвокаты, я понятия не имею, и попасть к ним, по-видимому, невозможно. Не знаю ни одного случая, когда с уверенностью можно было бы говорить об их вмешательстве. Кого-то они защищают, но по своему желанию этого нельзя добиться: защищают они только тех, кого им угодно защищать. Должно быть, то дело, за которое они берутся, уже выходит за пределы низших судебных инстанций. Вообще же лучше о них и не думать, потому что иначе все переговоры с другими адвокатами, все их советы и вся их помощь покажутся жалкими, никчемными; я сам это испытал: хочется просто бросить все, лечь дома в постель и ни о чем не слышать. Но, конечно, глупее этого ничего быть не может, да и в постели тебе все равно не будет покоя. - Значит, вы и прежде о крупных адвокатах не думали? - спросил К. - Думал, но недолго, - сказал коммерсант и опять усмехнулся. - Совершенно забыть о них не