приблизились к плоскодонкам, он дал обратный ход одному из двигателей и взял рупор. -- Посмотрите на этого павлина, который возится с пиротехникой! Готов заложиться, что это капитан, судя по его наряду... и уж точно он не безразличен к налимам. Эй там, на "Стреле"! Мы заметили ваши огни. У нас подарки. Сэр, вы капитан? Как поняли? -- Мы поняли, поняли, -- покричала фигура в рупор. -- Хорошо поняли. Как называется ваше судно? -- Вообще-то оно называлось "Лот 49", но я твердо вознамерился дать ему другое имя, как только представится удобный случай. -- Очень красивое судно. Похоже на кобру с раздутым капюшоном. Можно, мы будем называть ее "Коброй"? Для официальной регистрации. -- Хоть горшком назовите, капитан. -- Тогда, добро пожаловать, "Кобра". -- И он поднял вверх двухлитровый кувшин для сакэ. -- Пришвартовывайтесь и поднимайтесь к нам. Павлин был маленьким мужичонкой с тонкими черными бровями и безумным наркотическим смешком, который многократно усиливался рупором. На нем было надето какое-то длинное корейское церемониальное платье со знаком инь-ян на спине, белый шелковый подол был заткнут в зеленые резиновые сапоги. Его голова была увенчана плюмажем древней шляпы офицера британского флота, который нелепо подпрыгивал при каждом движении. - Это адмиральская шляпа, -- с оттенком раздражения заметил Кармоди. -- Такая была на Нельсоне при Трафальгаре. Грир тоже явно был раздражен этим недостойным зрелищем. __ К тому же надета задом наперед. __ Может, у япошек голова задом наперед повернута. Нельс, найди нам канат на какой-нибудь плоскодонке. Всем приготовиться подняться на борт! Хихикая и взвизгивая в рупор, капитан приказал развернуть кран и спустить клеть, и все, за исключением Билли, забились в подъемник. Кальмар не пожелал участвовать в добрососедской миссии, особенно учитывая присутствие кейса. Даже корейцы знали, что это означает. -- И передайте этим япошкам, что если хоть одна ракета упадет рядом со мной, я обращусь в ООН и призову их к ответу за ведение боевых действий. Можете сказать им, что у меня за спиной шесть семестров международного права в Беркли. Что Нельс и передал корейцам, когда компания высадилась на борт. Нельзя сказать, чтобы это произвело очень сильное впечатление на подвыпившего капитана, как и все остальное, что было предъявлено ему янки, а именно -- мешок с налимами, новая лодка и спортивный пиджак Арчи. Все было принято им как само собой разумеющееся. А когда компанию проводили вниз, то все поняли, чем это вызвано. Интерьер старой ржавой посудины был столь же современным и великолепным, сколь раздолбанным выглядел ее внешний вид -- по каким-то необъяснимым дипломатическим причинам кому-то понадобилось, чтобы настоящий дворец выглядел плавучей развалюхой. Тщеславный капитанишка настоял на том, чтобы досконально продемонстрировать то, что он называл "своим скромным суденышком" -- от сияющих холодильников и процессоров на корме до великолепного салона на носу. Салон величиной с гимнастический зал с настоящим баром, живым оркестром и гейшами с традиционным макияжем производил фантастическое впечатление. В его центре вращался дискотечный шар, а в бумажных фонариках пульсировали огоньки. Около сотни моряков кружились и плясали в центре танцевальной площадки. Некоторые гейши уже настолько оголились, что внимательный наблюдатель мог отметить, что традиционный красно-белый макияж доходил у них до талии. Грир открыл рот и остолбенел. -- Держите меня, mon amis, -- простонал он. -- А то я упаду. Несмотря на пляски и танцы,гейши умудрялись еще осуществлять и чайные церемонии; очередная фарфоровая кукла, пролетая мимо, вручила всем по чашке горячего чая; а другая, так же на лету, выдала по пиале с рисовой водкой. Кармоди и его спутники чувствовали себя подавленными, хозяева же проявляли явную снисходительность. -- Не желаете принять участие в нашей скромной трапезе? -- уже в который раз обращался капитан к Кармоди. -- А? Следуйте за мной... -- Протолкавшись через танцующих, он одним движением своего шелкового рукава расчистил место за столом. -- Нравится? Вы понимаете? -- И он поспешил к другому столу, предназначенному, видимо, для именитых гостей. С края танцевальной площадки то и дело раздавались хлопки взрывов -- это корейцы играли в свою национальную игру, швыряя крюгерранды в пакет с кристаллами йодистого серебра, расположенный посередине коврика. Вызвавший детонацию пакета становился победителем, забирал все монеты проигравших и еще получал почетный приз. Обычно этими призами являлись предметы одежды игроков, которые вносились в качестве первоначальной ставки, так что игра напоминала покер с раздеванием. За каждым попаданием в яблочко следовали вой посрамленных проигравших и восторженные вопли победителя. На этот раз им оказался тощий улыбчивый матрос в старомодных очках в металлической оправе. Он выиграл у своих противников практически все, не считая ролексов и нижнего белья. И, похоже, это не вызвало восторга у его соперников. Арчи с Гриром, поглядев на внушительные кучки золотых монет, решили, что они не хуже ухмыляющегося япошки и принялись уговаривать Кармоди одолжить им несколько сотен, чтобы войти в игру. Но не успели они сообразить, что к чему, как их обобрали до нитки -- они проиграли маленькому бродяге не только все свои крюгерранды, но и куртку и туфли Арчи, а также несколько ярдов ювелирной цепочки Грира. Как только они вернулись к столу, к ним подскочил капитан, который хихикал,раскланивался и старался перекричать грохот музыки. -- Вам понравилась наша скромная забава? Выпейте еще чая и вы позабудете о житейских невзгодах. Еще рисовой водки? Настоящая китайская водка 1960 года розлива. Сечете, янки? -- Да, сэр, лучшая в мире, первый класс, -- продолжал повторять Кармоди, но Айк видел, что старик уже начинает уставать от этого. И когда капитан подошел к ним в очередной раз, чтобы выяснить, нравятся ли янки специально нанятые танцовщицы -- "Из школы гейш в Киото -- лучшие танцовщицы в мире. Разве не красотки?" -- Кармоди наконец не вытерпел. -- При всем моем уважении, сэр, -- прокричал он в ответ с идеальным британским акцентом, -- в мире есть танцовщицы и получше. -- Правда? -- вспыхнули глаза у павлина. -- Кто же, например? -- Ну, например, сидящая здесь дама. -- Эта женщина? -- капитан обратил свой взор на Вилли, которая расплылась в улыбке и учтиво кивнула ему в ответ. -- Именно. Эта женщина, -- подтвердил Кармоди. -- Самая лучшая в мире. Разве не красотка? -- И он вывел улыбающуюся Вилли на площадку, чтобы доказать это. Все замерли, понимая, что вызов принят и что эта потрепанная временем пара ни за что не уступит. Они станцевали твист, потом танго и даже польку. И присутствовавшие янки тоже поняли, что их бортинженер из Техаса действительно великолепная танцовщица, может, не лучшая в мире, но вполне способная поспорить с узкоглазыми красотками; похоже, эти каблуки были знакомы не с одной танцевальной площадкой. Но в конечном счете победительницей оказалась не она, а Кармоди, который с честью закончил танец в одиночестве в центре салона. Кармоди танцевал с такой страстью, что все расступились. Расчистив себе место, он начал исполнять хорнпайп -- и на это чудо стоило посмотреть. Даже оркестранты перестали играть. Айку уже доводилось несколько раз видеть этот спектакль, но это было много лет тому назад в маленьких тусклых пивных барах, которые не шли ни в какое сравнение с этой ослепительной сценой и международной значимостью происходящего. Танец начинался с простого движения -- пятка -- носок, пятка -- носок и выброс ноги. Иногда Кармоди сопровождал этот выброс хлопком, иногда ударял противоположной рукой по ступне. Ноги задирались все выше и выше, а движения рук становились все более размашистыми. И каждый раз, когда казалось, что он уже выдохся, он поднимал воображаемую юбку и кружился на цыпочках, чтобы потом с еще большим топаньем, гиканьем и улюлюканьем вернуться к прежнему па. И корейцы, и гости были абсолютно потрясены: это была великолепная демонстрация ритма, силы и откровенного торжества, вдвойне поразительная для человека такого возраста. Но еще большее впечатление на зрителей произвело его пузо, его безразмерное брюхо. И когда Вилли, утомившись, вернулась на место, Кармоди продолжал танцевать со своим собственным животом, словно этот огромный твердый глобус был его партнершей. Он был его музой, его источником энергии, его вдохновением. Он был осью и средоточием его безумного вихревого танца. И при этом его живот оставался практически неподвижным, невесомо паря в трех футах над полом. Все взмахи, хлопки, топанье и дрыганье происходили вокруг этого парящего шара, как бушуют волны вокруг покачивающегося железного буйка. Казалось, он оставался на месте даже тогда, когда Кармоди принимался бешено кружиться. Это был истинно моряцкий танец, исполненный с настоящим моряцким чувством равновесия, которое выработалось за долгие годы работы на раскачивающейся палубе. Брюхо Кармоди стало его гироскопом, и сколько бы ни старались волны, он готов был принять их вызов. Закончив танец, он рухнул на пол, раскинув руки и ноги, и казалось, от его лысины пошел пар. Когда овации затихли, капитан снял свою шляпу и объявил сначала по-корейски, а потом на чистейшем английском, что японская танцевальная школа Киото отныне не может считаться лучшей в мире: -- Отныне эта честь будет принадлежать достопочтенной аляскинской школе в...? -- он умолк, и его черные брови поползли вверх. -- Квинаке, -- гордо произнес Нельс Каллиган. -- В Квинаке! -- повторил капитан и водрузил шляпу на потную лысину Кармоди. Все были настолько возбуждены, что даже дипломаты, отставив свой чай, поднялись и принялись аплодировать. Капитан бесплатно заправил топливом лодку гостей в качестве жеста доброй воли, а на прощанье вручил им корейский флаг. В вихрях пены они отбыли навстречу занимающейся заре под грохот фейерверков, а на процессорной башне в это время зажглись огромные буквы "КВИНАК". -- Что все это значило? -- осведомился Билли, когда база скрылась вдали. -- Это был подарок, мистер Беллизариус, -- объяснил ему Арчи Каллиган. -- Мы сегодня одержали победу. Первые лучи солнца осветили извилистую линию берега на востоке. Величественный силуэт Кармоди высился на капитанском мостике за штурвалом. Плюмаж его новой адмиральской шляпы живописно трепетал на ветру. Айк улыбнулся и покачал головой, чувствуя, как его сердце непроизвольно наполняется гордостью. -- Куда теперь, капитан? -- Вообще-то, возлюбленные, я подумываю о Барбадосе, -- величественно ответил Кармоди. -- Бортинженер Хардасти, возьмите курс на юг к Малым Антильским островам. -- На юг? -- Нельс Каллиган был не тем человеком, который мог оценить монарший каприз. -- А как же наш буек и сеть? -- О Господи, -- вздохнул Кармоди. Он снял шляпу и спустился вниз. -- Будьте добры, мисс Хардасти, задайте курс на буй. Две трети полного хода. А я спущусь вниз и отдохну. Идя по ветру, они вернулись к тому месту, откуда начали, через два с небольшим часа. Айк остался на палубе вместе с Билли, сделав вид, что его очень интересуют книги Кальмара, в то время как маленький гений пускал слюни и бормотал что-то невнятное во сне. Единственное, что Айку удалось выяснить, так это то, что все авторы единодушно считали: конец света не за горами, и полагали, будто в этом кто-то виноват. Ну еще бы. Зеленые обвиняли промышленников, промышленники обвиняли сельское хозяйство -- "Животы все растут и растут, а площади по производству протеина продолжают увеличиваться", а сельское хозяйство обвиняло власть предержащих: "Они нарушили естественный божественный закон. Он заповедовал нам: "Идите и размножайтесь". И тогда все бы наладилось само собой. Большая Белая челюсть Голода пожрала бы все проблемы. Но вмешались власти. И теперь все должны пожинать огненную бурю, которую посеяли эти безбожные нахлебники". Дело кончилось тем, что Айк сам начал выбрасывать эти брошюры за борт, чтобы сэкономить силы бедному вырубившемуся Кальмару. Над рубкой раздался тревожный звон колокола, и гул двигателей автоматически начал затихать. Судя по сигналу, они приближались к цели. Первым из люка вынырнул Нельс Каллиган. -- Эти буйки стоят тысячу долларов каждый, -- обиженно пояснил он Айку. -- Не говоря уже о якоре и проводах. К тому моменту, когда из своих кают начали появляться остальные члены экипажа, компьютер перевел двигатели на холостые обороты. Айк взял бинокль и поднялся в рубку, но кроме водной глади, покачивавшейся во всех направлениях, ему ничего не удалось различить. Впрочем, даже если бы он и увидел флажок, вряд ли он смог бы к нему подобраться без ручного управления. Последним, щурясь от солнца, выбрался на палубу Кармоди. -- Ну что, есть какие-нибудь признаки нашего сокровища? Нестройный хор промычал нечто отрицательное. Даже Билли умудрился сказать "нет", не выходя из своего беспокойного сна. Судно окончательно остановилось. И Айк заметил, какими уставшими и помятыми выглядят лица в свете беспощадного утреннего солнца. Бравада предыдущего вечера исчезла без следа. Даже Кармоди сник. И Айк порадовался, что их сейчас не видит корейский капитан, который не преминул бы потребовать обратно свою шляпу с плюмажем. Звук двигателей изменился, и судно дало задний ход. -- Вот он! -- Вилли первой заметила флажок в нескольких ярдах от правого борта. -- Я же говорила, что все получится. Можно было продолжать спать... Нельс пропихнул багор через грузовой бугель и подтянул буек поближе к корме, чтобы брат мог поднять его на борт. Потом он отсоединил от него прожектор и закрепил сеть на лебедке. -- Тяните, -- скомандовал Кармоди, -- хотя я никогда не слышал, чтобы такая ловля наобум приносила большой улов. Подобные крупноячеистые сети начали изготавливать после того, как распространились слухи о появлении фантастических глубоководных гигантов -- огромных морских налимов, скатов и двухсотфунтовых сомов. Считалось, что они являются следствием мутации, вызванной катастрофой "Трезубца", и антиправительственные группировки выплачивали крупные вознаграждения каждому, кто вылавливал такого урода живым или мертвым. Поговаривали, что уже многие получили подобные вознаграждения, пока проправительственные лоббисты не начали платить еще больше, что становилось еще более выгодным. Все это были только слухи, но все, кто мог позволить себе купить глубоководную сеть с буйком, тут же ее приобрели. И это стало скорее развлечением, чем средством наживы. Айк отошел в сторону, уступив место за панелью управления Вилли. Она нажала несколько клавиш и посмотрела на монитор, потом нахмурилась и снова взялась за клавиатуру. -- Ребята, мы или зависли, или у нас поломка. Спуститесь кто-нибудь вниз и посмотрите, что там на видоискателе. Нельс в мгновение ока исчез в отверстии люка, а еще через мгновение в рубке раздался его голос. -- Мы что-то поймали. Размером с шлюпку. Тащите! Тащите! Айк включил лебедку, и сеть начала наматываться на барабан. - Две тысячи триста фунтов! -- прокричал Нельс снизу. -- Это весит больше тонны... Но когда улов показался на поверхности, они увидели, что это просто осетр, а вовсе не мутант стоимостью в несколько миллионов. Правда, очень старый и очень большой осетр. Когда все его тело полностью появилось над водой, Кармоди объявил, что он не меньше двенадцати футов в длину. - Говорят, что за сто лет они вырастают на два фута, так что этому парню не меньше шестисот. Жаль, что пришлось его потревожить. Но что бы то ни было изменить было уже поздно: древняя тварь была мертва и уже раздулась. Она походила на большое узловатое бревно, покачивающееся на поверхности. Показания приборов свидетельствовали о том, что лебедка не справится с этим весом. Братья Каллиган принялись цеплять сеть, чтобы перенести ее на более крупный барабан, предназначенный для неводов, когда Арчи вдруг прикрыл глаза рукой и склонился над рыбиной. -- Из него что-то вылезает, Карм! Кармоди бросил взгляд за борт и сплюнул. -- Черт побери! Он же битком набит угрями! Сбросьте его в море! -- Но мистер Кармоди, -- попытался возразить Нельс, -- в нем же наверняка осталась целая масса съедобного мяса... -- Я сказал -- выбрасывайте! Ахты-птахты, угри! Терпеть не могу этих глистов! Кому придет в голову лезть за пищей через задний проход? Режьте сеть и выбрасывайте бедного старика. Я не собираюсь возиться с мясом, оставшимся после угрей. -- Стойте! Стойте! -- заорал внезапно проснувшийся Билли из своего гнезда. -- Я видел таких на картинках! И тут выяснилось, что с точки зрения Кальмара угри являлись самым захватывающим эпизодом из всего путешествия. Их появление даже заставило его воспрять духом. Он умудрился подтянуться и даже встать на колени, чтобы заглянуть за борт, при этом бриллиантовый крестик у него в ухе аж задрожал от возбуждения. -- Вы посмотрите на этих красавцев! Класс Cyclostomata, семейство Myxindae, вид myxine glutinosa pacifica. Буквально -- липкая гадость. К тому же это не угри, мистер Кармоди. Они называются миксинами из-за своих губастых физиономий. Хотя если их относить к рыбам, то они такие специфические рыбы без костей, плавников, чешуи и симпатической нервной системы. На самом деле никто не знает, куда их относить. У них семь сердец и нет глаз. Они поглощают кислород кожей как доисторические позвоночные, но при этом у них нет позвоночника, а многие ведущие биологи считают, что они появились уже в историческое время. Они полагают, что миксины являются каким-то ответвлением в эволюции и сильно видоизменились по сравнению со своими предками. Можете себе представить, что в некоторых местах они обитают на глубине в десять тысяч футов? Они встречаются повсюду и везде на любой глубине. И тем не менее никто еще не видел их копуляции или родов. -- Слава Тебе, Господи, за эту милость, -- и Кармоди снова сплюнул в сторону извивающихся тварей. -- Но самым поразительным их свойством, на мой взгляд, является механизм производства слизи, -- продолжил Беллизариус. -- С обоих боков у них расположено по девяносто два протока. И каждая миксина за несколько секунд может выделить до трех галлонов слизи -- то есть в тридцать раз больше, чем ее собственный вес. -- В тридцать раз больше? -- Это утверждение слишком противоречило представлениям Вилли Хардасти. -- Интересно было бы посмотреть... -- Вот именно. В каждой такой протоке находится тонкая плотно скрученная протеиновая нить. По мере того как она раскручивается, она выбрасывает углеводородные крючки и аккумулирует молекулы воды. Потом эти захваченные молекулы уплотняются до состояния слизистого желе. Однако проблема заключается в том, что этот ядовитый гель может погубить и переварить собственного хозяина точно так же, как и его жертву, если миксина... Смотрите! Видите вон ту? На ней слишком много слизи, и она не может плыть. Смотрите, как она чистится... И несмотря на общее отвращение, никто не смог устоять, чтобы не посмотреть туда, куда указывал изящный палец Билли. Над водой виднелась половина туловища миксины, которая, бросаясь из стороны в сторону, пыталась избавиться от избытка собственной слизи. Страдания ее были очевидны. Она извивалась с такой силой, что скручивалась кольцами и пыталась завязаться узлом. А когда ей удалось пропихнуть свою безглазую морду сквозь изогнутую петлю собственного тела, она мощными толчками начала проталкиваться сквозь нее, счищая с себя слизь. Когда тварь проползла сквозь петлю вся до самого хвоста и узел распался, она нырнула вглубь и исчезла из виду, оставив за собой желатиновый шар. -- Glutinosa myxinus, -- Билли с улыбкой обвел взглядом свою невольно восхищенную аудиторию, -- при должном к ней отношении является неисчерпаемым источником вдохновения. Она обладает и другими поразительными свойствами... И он, чрезвычайно довольный собой, снова опустился на носилки. Похоже, к Genius'y Bellisarius'y наконец начали возвращаться силы. Все замерли в напряженном ожидании, когда он продолжит свою лекцию по морской биологии, но его лицо вдруг осветила новая, более интересная мысль. Губы его сомкнулись в злорадной улыбке, а в глазах снова замерцали безумные огоньки. Похоже, миксины и его на что-то вдохновили. Наконец Арчи Каллиган рискнул нарушить тишину. -- О чем вы думаете, мистер Беллизариус? Судя по вашей улыбке, о чем-то очень интересном. -- Я вспомнил древнюю мусульманскую поговорку, Арчи, по поводу лишней слизи. Они говорят: "Бедуин отомстит через сорок лет". Но мы, воины современности, должны это делать быстрее, не правда ли, мистер Каллиган? Особенно когда речь идет о слизи тупого Ветхого Завета. -- Точняк, мистер Беллизариус! -- с торжествующим видом подхватил Арчи Каллиган, всегда готовый встать на защиту справедливости. -- Месть. Вот почему вы так улыбаетесь. Месть сладка... Когда стало очевидным, что Билли Кальмар окончательно высказался на тему слизи и возмездия, Кармоди обрезал сеть и повернулся к своему экипажу: -- Бортинженер Хардасти! Вилли вскинула голову с веселым любопытством: -- Слушаю, капитан? -- Курс -- как это, черт побери, называется? -- прямиком домой. Три четверти полного хода. Я пойду вниз досыпать... -- Есть, капитан... три четверти прямым курсом. Будет сделано, капитан. Похоже, она не нуждалась в пояснениях, где находится "дом". Айк не мог заснуть после ночного возбуждения, пережитого на корейской базе. Он сложил в головах койки спасательные жилеты, согнул к себе ножку лампы и устроился читать. Выбор на полках был небольшим -- вестерны, брошюры по техническому обслуживанию судна и журналы. Судно было слишком новым, чтобы на нем успела скопиться приличная библиотека. Он пролистал пару журналов, но несмотря на все усилия фотомоделей, ничто не привлекло его внимания. И наконец он с неохотой взялся за Луиса Л'Амура. Книжка была самой замусоленной и зачитанной по сравнению с остальными, поэтому он решил, что это свидетельствует о ее качестве, по крайней мере с точки зрения членов экипажа -- двух подростков и одной техасски. Кармоди никогда ничего не читал. Иногда он разражался длинными цитатами из Шекспира, Теннисона и даже Йейтса, но эти неожиданные взрывы эрудиции скорее свидетельствовали о его прежних литературных пристрастиях, так как за десять лет знакомства Айк ни разу не видел, чтобы старый карась надевал свои очки для чтения, если не считать карт, отчетов и сообщений об аукционах судов. Айк уже двинулся в обратный путь между сонными койками, когда вдруг в футляре из-под гитары он заметил "Квинакский Маяк". Газетенка месячной давности, судя по всему, служила прокладкой для защиты грифа. И Айк тут же обменял ее на Луиса Л'Амура, который, безусловно, мог служить лучшим амортизатором. Он забрался на койку, устроился, оперевшись на гудящую переборку, и быстро просмотрел все шестнадцать страниц от заголовков передовиц до рекламы в конце. Он с огорчением обнаружил, что пропустил заседание Совета по сохранению окружающей среды, проводившееся раз в два месяца, уже не говоря о пикнике Пятидесятников. Дойдя до конца, он вернулся к началу и, нахмурившись, стал подробно изучать отдельные статьи, словно они таили в себе скрытые истины. Целый час сосредоточенного внимания он потратил на передовицу Вейна Альтенхоффена, посвященную тирании большинства. Альтенхоффен в очередной раз клеймил политику администрации в Чили, называя ее "очередным поворотом в сторону гигантомании, совершаемым безумным Ахавом, стоящим у кормила нашего бедного государства". И то, что девяносто два процента американцев поддержали аннексию, лишь подбавляло жару Альтенхоффену. "Полтора века тому назад французский философ Алексис де Токвилль в своей "Американской Демократии" предупреждал мир о том, что власть непросвещенного большинства может оказаться орудием еще большей тирании, чем самая кровожадная европейская монархия. И теперь, когда наш президент играет на самых низких инстинктах американцев, экспортируя наше национальное кредо -- "Глупцы всегда правы, потому что их большинство!" -- предостережение Токвилля становится все более актуальным". Башковитый Вейн, улыбнулся Айк, тоже мне проповедник на клиросе. Как будто он не знает, что Аляска -- единственный штат, не поддерживающий республиканцев. А Квинак -- город с наименьшей активностью избирателей. Чертов Квинак -- вообще последнее место на континенте, которое солидаризировалось бы с большинством, -- с оттенком гордости подумал Айк, а уж особенно когда речь шла о незаконных вторжениях в другой части света. Айк прочитал о том, что проект по строительству ресторана остается непрофинансированным, что популяция тритонов таинственным образом продолжает уменьшаться, а собственность Фрэнка Ольсена выставлена на торги, после того как по прошествии шестидесяти дней он был официально признан пропавшим в море. Эти новости повергли Айка в уныние. Во-первых, он любил тритонов, а во-вторых, он вдруг со стыдом понял, что даже не знал, что старина Фрэнк исчез. На спортивной страничке он узнал, что футбольная команда Квинакской школы не будет принимать участия в осеннем турнире, так как она не смогла заплатить налоги, а кампания по сбору средств провалилась. "Если бы каждый горожанин внес пять долларов, мы бы вывели команду на поле", --╕ с горечью констатировал тренер Джексон Адаме на пресс-конференции в связи с собственной отставкой. "Всего пять долларов, и бедные дети могли бы играть в футбол". Это тоже очень огорчило Айка. В конце статьи журналист (видимо, Альтенхоффен) намекал на то, что для того, чтобы вывести на поле 22 полевых игрока, нужны не только деньги. Количество желающих из четырех классов, набранных на новый учебный год, не превышло двадцати человек. Тут Айк совсем загрустил. Он вспомнил первый матч, на котором он был, когда только приехал в город -- стадион ломился от жизнерадостных болельщиков. Куда же все подевались? Понятно, что имплантируемые контрацептивы уничтожили такое понятие, как нежелательная беременность, но ведь в любой момент можно было сделать укольчик, обеспечивающий зачатие. Количество детей в семьях не уменьшалось. Так куда же подевались учащиеся? Может, и с популяцией тритонов происходило нечто подобное? Он читал и перечитывал газетенку весь вечер, купаясь в изматывающем чувстве вины, и корил себя за пренебрежение гражданским долгом, дошедшее почти до психопатического наплевизма по отношению ко всем, кроме собственной особы. С первыми лучами солнца он взял бинокль и поднялся на палубу, вознамерившись отныне более достойно выполнять свой гражданский долг. Эта поездка многому научила его. Он чувствовал себя Скруджем, вернувшимся домой после схватки с привидениями: он поклялся себе исправиться. Они обошли течение Монтегю со стороны открытого моря, двигаясь почти точно на север. Они уже не придерживались паромных линий и не жались к берегу, они были готовы сразиться с морской стихией. Большая часть экипажа стояла на палубе, глядя на белые гребешки волн, с шипением проносившиеся мимо. Никто так и не переоделся с того вечера с корейцами -- при такой скорости до дому оставалось совсем немного, и все хотели появиться там при полном параде. Айк изумился тому, какое его охватило возбуждение, когда вдали показался квинакский глетчер. На фоне серого с перламутровым отливом неба он походил на украшение из слоновой кости. Несмотря на ранний час, вокруг было сумрачно, так как солнце было закрыто тяжелыми тучами. От этого яркий блеск глетчера казался еще более невероятным. Он сиял, как вывески сувенирных магазинов, расцвеченные красными, синими и белыми неоновыми огнями во всех портах мира -- "В гостях хорошо, а дома лучше". Он светился изнутри. Потом они обогнули мыс Безнадежности, и Айк понял, что это сияние исходит не от глетчера, и не от дома, и даже не от солнца. Это были блики от целого моря огней, освещавших по периметру яхту. И это была не просто иллюминация или техническое освещение. Это был дуговой свет, "юпитеры", "солнечные" прожектора. Они подплывали прямо к месту съемок. В бинокль нетрудно было заметить, что и весь город преобразился. Вдоль всего побережья, как грибы, выросли тотемные столбы. Фасады зданий, выходящих к заливу, были прикрыты разрисованными щитами, превратившими полусовременные заправочные станции и эллинги в низкорослые заросли сосняка, из которых они в свое время и появились на свет. Консервный завод превратился в прибрежную скалу, вершина которой была усеяна смуглой ребятней с копьями в руках. А с другой стороны завода выстроилась целая очередь неудачников в нижнем белье, ожидающих своей очереди к гримерам, которые с помощью садового опрыскивателя производили на свет новых аборигенов. Ребятня дрожала от холода и была вынуждена постоянно прыгать, чтобы согреться. Целая пирамида прожекторов освещала центральное место действия на воде. Плавучая декорация была окружена рядом свай, превращенных в бревна и камни. Они служили загородкой для огромного морского загона, в котором бешено раскачивался паром с установленной на нем камерой. На его палубе шла ожесточенная схватка двух морских львов, а два дрессировщика в крохотных шлюпках пытались их разнять. "Нет, это даже не схватка, -- прищурившись, подумал Айк, -- это больше походит на избиение". Огромный морской лев пытался прикончить мелко- го А тот прилагал все усилия, чтобы сбежать и спрятаться за паромом. Но манекен в человеческий рост, привязанный к его спине, сильно ему мешал. Манекен представлял из себя золотокожую красавицу с огромными широко поставленными глазами и развевающимися иссиня-черными волосами. Верхняя часть куклы была обнажена и выглядела очень достоверно, если не считать оторванной руки. Пенопласт, вылезавший из подмышки, несколько разрушал иллюзию, но груди продолжали болтаться из стороны в сторону со всем торжеством натуральной юной плоти. Кто-то выхватил у Айка бинокль. То был Грир, которому не терпелось взглянуть поближе на грудастую красавицу. -- Вот это да! -- восторженно выдохнул он. -- Вот оно, волшебство Голливуда... -- Дайте и мне посмотреть, дайте и мне! -- Кальмар пытался подтянуться к планширу. Арчи и Нельс подняли переднюю сторону носилок и прислонили ее к борту. Стальной кейс загрохотал по палубе. -- За время твоего отсутствия, президент Бел-лизариус, у нас произошли кое-какие перемены, а? -- заметил Грир. Билли протянул руку за биноклем. Но получив его, он направил окуляры не на схватку в загоне для морских львов и не на декорации побережья. Он начал внимательно изучать палубу яхты, мимо которой они теперь проплывали. -- Вот мой напарник! Айку не нужен был бинокль. Он с легкостью узнал стюарда по светло-вишневой самурайской прическе и блестящей белой куртке. Тот так и стоял около передвижного бара у подножия лестницы, ведущей на мостик, по-прежнему держа на уровне груди свой металлический поднос. Айк взял бинокль и скользнул окулярами по палубе в надежде обнаружить Левертова или по крайней мере его приспешника Кларка Б. Кларка. Но единственный, кого ему удалось увидеть, так это великан-азиат, стоявший у трапа. Целая толпа едва одетых придурковатых девиц и юнцов, столпившихся у борта, наблюдала за морскими львами. Айку показалось, что он узнал толстую задницу Луизы Луп, но никаких признаков Левертова по-прежнему не было. Учитывая высокопоставленность его положения, он, вероятно, занимал более фешенебельное место, чем этот желтый индюк и яйцеголовый стюард, а также выводок ощипанных куриц. И уж конечно, более фешенебельное, чем все то же трио саркастических ворон, оглашавших окрестности своим нестройным хором: "О шиповник, куст терновый... не войду в тебя я снова". 11. Ударил человек хлыстом, И зверь, скуля, забил хвостом... Натурная съемка -- Квинакский залив -- сцена с морскими львами Общий план В кадре кружит наше трио ворон, отпуская издевательские комментарии относительно происходящего внизу. Это три марионетки, Гекил, Джекил и Хайд -- персонажи из пьесы Беккета -- таинственные, поэтичные и абсурдные -- они вовлечены в происходящее и в то же время существуют совершенно независимо от него... и все же они первые зрители начинающей вырисовываться драмы. Средний план -- вороны снизу Они реют в горячем потоке воздуха, поднимающемся от огромного металлического паруса. Опуститься на него им мешает электропроводка, идущая по периметру величественной конструкции, сделанная специально, чтобы фирменный знак "Чернобурки" не был запачкан птичьим дерьмом. Но и теплый восходящий поток воздуха обеспечивает им вполне удобные места -- достаточно близко, чтобы их сарказм не прогул втуне, и за пределами досягаемости револьверного выстрела. Правда, это незапланированное нападение дикого морского льва, который, с ревом круша все барьеры, набрасывается на дрессированного ручного денди... - это слишком классная сцена, чтобы наслаждаться ею издали. И птицы спускаются вниз в первые ряды. В стык -- интерьер -- "Чернобурка" -- центр мониторинга -- крупный план Длинное помещение без окон, освещаемое таинственным мерцанием экранов. Под пятифутовым главным монитором -- два ряда восемнадцатидюймовых экранов, показывающих все, что происходит за пределами яхты. На каждом своя картинка. Монитор No 1 -- тыл консервного завода -- толпа раздевающихся и выпивающих оборванцев, меняющих свою черную прорезиненную униформу на набедренные повязки, после чего их поливают бронзово-коричневой краской. Монитор No 2 -- берег с пенопластовым валуном на искусственном песке. Монитор No 3 -- крупный план дикой заварушки, происходящей в загоне для морских львов, снимаемой с берега. Этот же кадр транслируется на главный экран. Монитор No 4 -- дублирует главную операторскую камеру на подвеске. Затем три камеры, установленные на шлюпках -- мониторы No 5, 6 и 7. Затем общий план стоянки, забитой зеваками, и перспектива главной улицы. Один монитор даже транслирует общий план всего города. Обзор столь широк, что можно подумать, будто съемки ведутся со спутника ООН, хотя на самом деле камера, также обнесенная электропроводкой, закреплена на вершине паруса яхты. Это помещение -- просто мечта соглядатая. Двойной ряд картинок отражает все центральные места действия проекта "Шула", представляя одновременно мозаику жизни всего города. Одним прикосновением к пульту картинку можно остановить, увеличить, снять с нее копию. Крупный план -- возбужденное лицо Вдоль этого ряда картинок на секретарском кресле возбужденно катается Кларк Б. Кларк, манипулируя с клавиатурами и переключателями с видом доброжелательного паука. За ним обнаженный Николай Левертов, опустив голову, поднимает тяжести и одновременно дает указания: -- Перенеси кадр, тупица -- шестой монитор. -- Есть, капитан. Шестой монитор на главный... На главном экране появляется очень расплывчатое новое изображение. -- Фокус, болван! Сфокусируй и увеличь. Это же настоящая схватка. Я хочу, чтобы это было вкусно, черт бы тебя побрал! -- Будет сделано, босс, будет очень вкусно. Кларку Б. еще не доводилось видеть Левертова в таком состоянии. Все утро альбинос пребывал в своем обычном состоянии самоуглубленности, задумчиво глядя на мониторы и бродя туда-сюда как выцветшая летучая мышь. Левертов не любил выходить на площадку, когда Стебинс начинал изображать из себя Великого режиссера. Его тошнило от дешевого театра, даже когда он был необходим для формирования общественного мнения. Но когда огромный морской лев вырвался из загона и набросился на дрессированного евнуха, Левертов вышел из своего апатичного состояния. Он бросил штангу на мат, вытер пот со лба, и на его лице появилось выражение тайного веселья. А когда озверевшая тварь оторвала руку у манекена, он разразился настоящим хохотом, звук которого напоминал блеянье мерзкого козла. Кларк Б. Кларк был знаком с Николаем Левертовым уже много лет -- с самого начала возникновения проекта Шула/Квинак -- но он никогда еще не слышал, чтобы его работодатель издавал звуки, хотя бы отдаленно напоминающие этот. -- Теперь с подвески, жопа. С параллельно камеры. Давай, давай, давай! - Есть, капитан, -- откликнулся Кларк, -- с подвески. -- Он переехал на кресле к пульту и выполнил распоряжение. И главный экран заполнился пеной, шерстью, ощеренными пастями и обезумевшими глазами. - Слишком крупно. Увеличь план на одну треть. Месиво превратилось в морского льва. Он уже полностью выбрался из воды и теперь метался по палубе. В своих безумных попытках прикончить дегенерата с куклой на спине он уже вплотную подобрался к подвеске с камерой. Дегенерат прятался в воде с противоположной стороны парома, стараясь скрыться за подмостками, на которых стоял кран с камерой. Пенопластовая Шула, закрепленная у него на спине, не давала ему нырнуть под воду. Кран чуть не падал под весом облепивших его дрессировщиков и ассистентов. Все они неуверенно толпились за спиной главного укротителя -- сутулого дядечки в серебристо-сером ангорском свитере с такого же цвета бородой и длинными вьющимися волосами. Он осторожно приближался к дикому льву, профессионально выставив вперед стрекало. Вид у него был такой, словно он собирался не укротить зверя, а посвятить его в рыцарское звание. Но, похоже, морской лев не испытывал никакого интереса к этой церемонии. Всякий раз, как дрессировщик подбирался на необходимое для посвящения расстояние, лев с невероятной яростью делал бросок в его сторону, заставляя и укротителя, и его свиту поспешно пятиться. После третьего броска кран качнулся, и дрессировщик рухнул на мокрую палубу. Стрекало, шипя и разбрасывая искры, полетело в сторону. Над дрессировщиком нависла реальная угроза последовать за ним, если бы бдительный первый помощник режиссера вовремя не поймал бы его. Однако сделал он это с помощью своего стрекала с электрошоком. Обоих выгнуло Дугой, а стрекало, вращаясь, как дирижерская палочка, взлетело вверх. Левертов смеялся так, что чуть не задохнулся. -- А как насчет звука, болван? Давай послушаем... Кларк Б. был настолько потрясен весельем Левертова, что полностью позабыл о звуке. -- Есть звук, сэр! -- он повернул ручку, и помещение заполнилось звуками схватки -- грохотом воды и треском дерева, оглушительным ревом разъяренного морского льва и неубедительными угрозами дрессировщиков: -- Назад, дикая тварь... в воду, в воду или сейчас такое получишь! Потом от ближайшей камеры раздался вопль такой силы, что он заглушил даже рев морского льва: -- Поджарьте его! Давайте посмотрим, из чего он сделан! -- Это же голос Герхардта, -- фыркнул Левертов. -- Переключи на дальнюю шлюпку, а микрофон оставь включенным. Сейчас мы посмотрим, из чего он сам сделан! Кларк Б. переключился на камеру, установленную в ближайшей лодке. Однако на главном экране появилось лишь изображение днища, трюмной воды и пары открытых туфелек, засунутых под банку. -- И это работа оператора! -- застонал Левертов. -- Мистер Кларк, похоже, кто-то из наших служащих затерялся в чистилище. Соблаговолите сообщить этой дамочке, что или она поднимет камеру и будет снимать в соответствии с получаемой