особенно скрипнула, даже вроде фыркнула - фррррр! - и в комнату вошел солдат. На голове у него был поварской колпак. - Здравствуйте, - сказал он. - Моя фамилия Галоша. Он вдруг снял с головы колпак и подбросил его вверх, да так ловко, что колпак наделся прямо ему на макушку. - Гмм... - сказал я. - Как же пишется ваша фамилия: Галоша или Калоша? - Галоша, - сказал Галоша. - Очень приятно. - Я слышал, что вы пишете рассказ о пограничниках? - Пишу. - Так я расскажу вам одну историю, а вы пишите рассказ. Эти слова меня здорово удивили. Я повнимательней поглядел на Галошу и увидел, что лицо у него самое обычное: нос, брови, глаза. Да, но при чем же здесь рассказ? - При чем здесь рассказ? - спросил я. - О чем рассказ? - Дело в том, что я повар, - быстро сказал Галоша. - Понимаете? Он снял колпак и покрутил его в руках. Я заглянул внутрь колпака. Там, понятно, ничего не было. Я собрался с мыслями и сказал: - Закуривайте, товарищ Галоша. - Что вы! Что вы! - крикнул Галоша. - Потап унюхает!!! - Какой Потап? - удивился я. - Какой такой Потап? Что вы ваньку валяете? - При чем здесь Ванька? - удивился теперь Галоша. - Ванька домой уехал! Я уже ничего не понимал и глядел на Галошу, как сыч на сову. Тогда Галоша подбросил вверх свой колпак, да так ловко, что колпак наделся прямо ему на макушку. - Итак... - сказал Галоша. Глава вторая, в которой Галоша исчезает - Итак, - сказал Галоша, - всю жизнь я мечтал быть поваром. Мне хотелось готовить супы, салаты, фрикадельки и морковные соусы. Не подумайте, что я обжора. Это - мое искусство. Вы сочиняете рассказы, а я сочиняю морковные соусы. - Понятно, - сказал я. - Понятно. А кто такой Потап? Галоша не ответил. - Да... - вздохнул он. - Всю жизнь я мечтал быть поваром, и моя мечта сбылась. Когда я приехал на заставу, всех пограничников построили, и капитан спросил: "Есть ли среди вас настоящий повар?" "Есть!" - крикнул я и шагнул вперед. Ответ понравился командиру. Он сказал мне: "Молодец!" Так я стал поваром на заставе. Живем мы, сами видите, в горах. Служить здесь трудно и есть хочется ужасно. Но я варил такие супы! Строил такие котлеты! И все были мной довольны, и я тоже был доволен, потому что сбылась моя мечта. Был я доволен месяц, был я доволен другой, а потом я перестал быть доволен. Как-то раз готовлю я суп-пюре из тыквы, а сам думаю: "Что же это такое? Все пограничники как пограничники, а я повар. Они медали то и дело получают, а я поварешкой размахиваю. Повар и повар, да еще по фамилии Галоша. Обидно". Вот как-то я дождался, пока капитан пообедает, и подошел к нему: "Товарищ капитан! Разрешите обратиться!" И обратился. Так, мол, и так, поваром быть отказываюсь. Желаю принести пользу Родине, охраняя государственную границу. "Голубчик Галоша, - сказал мне капитан, - повар - важная фигура в пограничном деле". Вот как мне ответил капитан. Что называется, отбрил. Галоша замолчал и грустно покачал головой. А я посмотрел ему в глаза и увидел в них большую печаль. - Товарищ Галоша, - спросил я, - а все-таки кто такой Потап? Но не успел я задать этот вопрос, как где-то за окном грохнул выстрел. И Галоша тут же ударил себя по лбу. - Ах я растяпа! - крикнул он. - У меня же соус подгорел!!! Он вылетел из комнаты, хлопнув дверью, и крикнул напоследок: - Прощай морковный соус! Глава третья, в которой Потап никого не признает "Прощай морковный соус"? - удивился я. - Какой морковный соус? Это он меня, что ли, морковным соусом назвал? Ну нет, с Галошей с этим каши не сваришь. Во-первых, неясно, кто такой Потап, а во-вторых, что это за выстрел, который раздался за окном?" Я вышел на крыльцо, чтобы узнать, откуда донесся выстрел. На улице был уже вечер. Горы потемнели. В небе гуляли темные полосы. Во дворе заставы не видно было ни одного пограничника. Только стоял пустой зеленый автомобиль. "Эк ведь куда меня занесло! - думал я. - Вон там, за этой горой, - чужая земля. Здесь - наша, там - чужая. Удивительно!" Я присел на ступеньку и задумался, разглядывая вечерние горы. Густые тени лежали уже в ущельях, а скалы, кажется, чуть шевелились в сумерках. Постой-ка, что это на скале? Человек? Или это померещилось? - Эхе-хе, - услышал вдруг я. - Соус-то мой подгорел. - Галоша! Это вы? - Так точно. Галоша присел рядом на ступеньку, а я все разглядывал скалы, но не видел там никакого человека. Померещилось, значит. - Закуривайте, - сказал я Галоше. - Не могу, не могу, - сказал Галоша. - Потап унюхает! - Тьфу ты! Совсем забыл про вашего Потапа. Галоша помолчал немного, а потом снял с головы колпак и подбросил его вверх, да так ловко, что колпак наделся прямо ему на макушку. - Ну вот, - сказал Галоша. - На границу командир меня не пустил, и я оставался по-прежнему поваром. И вдруг мне подвезло! Да! Мне подвезло, потому что уехал домой Ваня Фролов. Он уехал домой, а Потап остался беспризорным. Фролов-то был инструктор службы собак, а Потап - это наш лучший пес! - Ну, наконец-то! - сказал я. - А я-то думаю: кто такой Потап? - Лучший пес! И какой пес! Грудь - колесом. Уши - столбом. Голова - булыжник, а на зубы смотреть страшно. А лапы! Мне бы такие лапы, я бы двухпудовые гири выжимал. Такому псу палец в рот не клади - мигом оттяпает! Потап остался беспризорным, и подойти к нему никто не может - всех перекусал! Подавай ему Фролова, а больше никого не признает. Вот я слышу, командир говорит: "Что делать с Потапом? Не ест, не пьет и кусается. Пропадает пес!" Тут мне что-то в голову ударило. "Как, - думаю, - пропадает? А я, Галоша, на что?" - Ага! - прервал я рассказ повара. - Вот что, товарищ Галоша, давайте-ка пойдем в комнату. Что это мы на крыльце застряли? Слушать так слушать. Глава четвертая, в которой имеются сосиски - Слушать так слушать, - сказал я, когда мы с Галошей вошли в комнату и сели у стола. Галоша вздохнул, поглядел на часы и продолжал: - Решил я с Потапом с этим подружиться. Человек я особый, пахну вкусно, и собакам это нравится. Вот я положил в нагрудный карман две сосиски и пошел к Потапу. Он жил в отдельном закутке в собачьем сарае. Прихожу и вижу: Потап лежит на полу скучный, только хвостом по полу похлопывает. "Привет!" - говорю. Но Потап даже глаз не открывает. А хвостом хлопать перестал. Тогда я достаю из кармана одну сосиску - Потап открывает один глаз. Достаю другую - открывает другой. Спрятал я сосиски - Потап глаза закрыл. Достал - снова открыл. "Ну, - думаю, - все, голубчик! Попался!" Вот я говорю Потапу: "Ты да я - нас двое. И сосиски две. Поделим по-братски". С этими словами я стал свою сосиску есть, а другую в руке держу. Только один раз я откусил, и Потап облизнулся. А я нарочно медленно ем и так кусаю сосиску, что из нее сок брызжет. "Ну и сосисочка! Какая сочная!" - говорю. Пока я свою сосиску жевал, Потап совсем очумел, до того ему захотелось попробовать. Доел я сосиску, а вторую ему всучил - он ее и проглоти! "Ты да я, - говорю, - Потап, - нас двое. И две сосиски было. И съели мы их по-братски. Ты это, - говорю, - пойми!" Тут я ушел, а через час снова две сосиски принес и еще гитару. Потап очень удивился, когда увидел гитару. Смотрит на меня и как бы хочет сказать: "Зачем ты гитару-то притащил? Мне и сосисок хватит". А я сыграл ему на гитаре, угостил сосиской, и, конечно, Потап сделался моим приятелем. Через несколько дней он ко мне совсем привык, и я вышел с ним погулять. Вот мы гуляем во дворе заставы, а навстречу нам идет рядовой Юра Молоканов. Увидел нас и рот открыл от изумления. А я говорю: "Закройте поскорее рот, товарищ Юра Молоканов, а то ворона влетит!" Глава пятая, в которой Галоша идет в секрет - "Закройте поскорее рот, товарищ Юра, - толкую я. - А то, мол, ворона влетит!" А Юра Молоканов стоит и только глаза на нас таращит. Но вот он все-таки закрыл рот и побежал докладывать командиру. Гремя сапогами, командир выскочил на крыльцо и видит: да, мы с Потапом гуляем во дворе. "Ну молодец!" - говорит тут командир и в тот же день отправляет меня с Потапом охранять границу - в секрет! С нами пошел старшина Кошкин, слыхали небось. Волновался я ужасно - все-таки первый раз шел в секрет. А Кошкин увидел, что я волнуюсь, и говорит: "Золотой мой Галоша, а не хотите ли вы поймать нарушителя?" "Конечно, хочу". "Держите карман шире", - говорит старшина Кошкин. Вот пришли мы на место и замаскировались в кустах на краю большой поляны. Посреди поляны - озеро. За озером - граница. Рядом со мной - пенек, за пеньком - Потап, в пеньке - телефон. Правда-правда! Там такая штучка имеется в пеньке, вроде как штепсель. Сунешь в нее провод от телефонной трубки - и с дежурным по заставе поговорить можно. Замаскировались мы и лежим. Лежим час, лежим другой... Тишина. Никто не идет через границу. Глава шестая, в которой появляется халат - Никто не идет через границу. Тишина... А мы лежим в кустах. Так вот, я лежу, рядом - Потап. Чуть подальше - Кошкин с автоматом. Зорко следит Кошкин: не идет ли кто через границу? И я тоже смотрю, и Потап смотрит. Нет, никто не идет. На третьем часу у меня уже глаза устали. Одно и то же перед глазами: поляна, озеро, осока... Осока? Осока-то шевелится! Не от ветра ли? Нет, не от ветра - ветер не дует! Смотрите-ка, по берегу человек ползет! В маскировочном халате! А халат в серых, зеленых и коричневых пятнах, вот его и не видно! Тут лоб у меня вспотел, а ноги похолодели. А он ползет прямо на меня! "Ну, - думаю, - ползи, халат! Ползи!" Скоро он совсем близко к нам подполз. Я уже слышу, как он дышит. Что делать? Чувствую: нужно что-то крикнуть, а что крикнуть, не знаю. Забыл. Вот он подползает так близко, что до него доплюнуть можно, я и говорю тогда: "Попался, голубчик!" И так хрипло это у меня получилось, как будто в горле была ржавая труба. Ух, как он напугался! На колени встал и глаза выпучил, а меня не видит. И тут Потап выходит из кустов. "Шарик, - говорит он Потапу, - это я, Рудик!" А Кошкин кричит: "Руки вверх!" Но он руки вверх не поднял, стал ими по карманам шарить - пистолет искать, но тут Потап навалился на него и мигом обработал. И мы с Кошкиным подбежали, связали голубка. "Пустите, - говорит он, - я ведь просто так". "Ничего себе "просто так", - думаю. - А зачем халат напялил и два пистолета в карман положил?" Подошел я к пеньку, звоню командиру - так, мол, и так. "Высылаю наряд, - говорит он. - Наблюдайте границу". "Слушаюсь!" Снова мы с Кошкиным замаскировались, а этого нарушителя - в кустики. Он и не пикнул. И только мы успели все это проделать, смотрю - другой ползет! - Бросьте! - не выдержал я. - Не может быть! - Чтоб меня громом разразило! Точно! Второй ползет, и тоже в халате! "Ну, - думаю, - поперло-то!" Вот он подползает, и Кошкин кричит: "Стой!" А я Потапа выпускаю. У, Потап! Страшный пес! Вскочил ему на спину, пасть разинул - ужас! Мы с Кошкиным подскочили и только успели этого связать... - Третий ползет? - не выдержал я. - Нет, - сказал Галоша и посмотрел для чего-то на часы. - Третьего не было. - Жаль, - сказал я. - Хорошо бы, если б был третий. - А вы придумайте, - сказал Галоша. - Когда будете рассказ писать, вы придумайте, что был третий, и дело с концом. - Посмотрим, посмотрим... - сказал я. - Придумать можно все что угодно. Глава седьмая, в которой Галоша становится красным как рак - Придумать-то можно все что угодно, - сказал я. - Интересно, что было на самом деле. - А вот что, - сказал Галоша. - Не успели мы второго обезоружить - подоспел наряд, высланный капитаном. - И все? - Так точно. - Ну, спасибо вам, товарищ Галоша. Мне очень понравился ваш рассказ. Я сейчас запишу его в записную книжку. Может быть, вы хотите что-то добавить? - Да нет, - сказал Галоша и опять посмотрел на часы. - Добавлять особенно нечего. Тут он снял с головы колпак и подбросил его вверх, и не успел еще колпак надеться ему на макушку, как дверь открылась и в комнату вошел капитан Воронцов. - Товарищ капитан! Разрешите доло... - Вольно! - сказал капитан. Капитан поглядел, что у меня записная книжка, и сказал: - Собираете материал для рассказа! - Да вот, - сказал я, - хочу записать кое-что о подвигах товарища Галоши. - О подвигах? - удивился капитан. - Это о каких же? - Как - о каких? - удивился теперь я и стал пересказывать капитану то, что слышал. - Ай-яй, - сказал капитан. - Что это вы, товарищ Галоша, сочиняете? Галоша сильно покраснел и сказал: - А что же, товарищ капитан, разве и приврать нельзя? - Нельзя! - Слушаюсь! - Можете идти, - сказал капитан, и Галоша, красный как рак, вышел за дверь. Глава восьмая, последняя Красный как рак Галоша вышел за дверь, а мы с капитаном закурили. - М-да, - сказал я. Капитан промолчал. - Отъявленный врун ваш Галоша. - Приврать он любит. Зато повар хороший. - На границе и повар не должен зря болтать. Это никуда не годится. Капитан Воронцов кашлянул. - Ладно, - сказал он. - Придется открыть секрет. - Что такое? - удивился я. - Какой секрет? - А вот какой. Сегодня на границе сложилась трудная обстановка. Понимаете? Нам нужно было, чтобы вы посидели пока дома. Вот я и дал товарищу Галоше особое задание - отвлечь вас, рассказать что-нибудь. - Трудная обстановка? - удивился я. - Что же это за обстановка такая? - А это секрет, - ответил Воронцов. - Военная тайна. Пойдемте-ка лучше ужинать. На улице была уже ночь. Во дворе заставы на невысоком столбе горел фонарь. Под его светом несколько пограничников чистили автоматы. "Трудная обстановка, - думал я. - Значит, и выстрел, который я слышал, был неспроста. И может быть, человек, который померещился мне на скале, был нарушитель!" - Вообще-то, - сказал капитан, - все, что рассказал Галоша, было на самом деле с Кошкиным и Молокановым. - А насчет сосисок? - Насчет каких сосисок? - удивился Воронцов. - Ну, насчет Потапа, - объяснил я. Капитан засмеялся: - Это тоже правда. Галоша сумел подружиться с Потапом, а потом приучил его работать с Молокановым. Кошкин и Молоканов задержали двух нарушителей. Мы вошли в столовую. Там, за окошечком в деревянной стене, стоял Галоша. Увидев меня, он снял с головы колпак и подбросил его вверх, да так ловко, что колпак наделся прямо ему на макушку. - Прошу, - сказал Галоша. Он поставил на стол несколько тарелок, и мы стали ужинать, а когда поужинали, капитан спросил: - Ну, как ужин? - Отличный! - ответил я. - Выходит, наш Галоша молодец? - Пожалуй. После ужина капитан повел меня в дежурную комнату. Там стояли два пограничника, а рядом сидел огромный пес. Действительно, замечательный пес! Я увидел, что грудь у него крепкая, как у волка, и уши - столбом. Это был Потап. - Приказываю выйти на охрану государственной границы, - сказал капитан Воронцов. - Отправитесь по дозорной тропе на левый фланг нашего участка... Ваша задача: не допустить нарушения границы! - Есть не допустить нарушения границы! - ответил старшина Кошкин и вышел на улицу. Следом - Молоканов и собака Потап. С крыльца я видел, как они прошли перед освещенными окнами заставы и пропали в темноте. БЕЛАЯ ЛОШАДЬ Прошла ночь. Бледный рассвет поднялся над горой и осветил кругом горы, камни, скатившиеся со склонов, землю. Нашу и чужую. Плавная тень выскользнула из ущелья и высоко в небе превратилась в слабую точку - неподвижного орла. Чужая земля - вот она, близко. Такая же земля, как наша: коричневая, потому что наступила уже осень, завяла трава и стебли ее высохли. На самой вершине горы - пограничная вышка. Оттуда далеко видно: и чужую землю видно и нашу. Видно, как горы стекают со своих вершин, переходят одна в другую. Камни вокруг и камни, вялая трава, полосатые пограничные столбы... Пустынно. Высоко стоит орел в утреннем небе. Серо и коричнево по горам. Только в одном месте, на пологом склоне, - зеленая полоса. Там бьет из земли подкаменный ключ, и трава у ключа еще не умерла от осенних ночных заморозков, держится, зеленеет до первого снега. Ключ разливается по земле ручьем, и у ручья, в зеленом квадрате, медленно движется светлое пятно - белая лошадь. Где-то внизу, в долине, она вырвалась из табуна и помчалась в горы. Вдоль самой границы бредет лошадь, пасется. - Все тихо, - докладывает пограничник с вышки по телефону, - все тихо, товарищ капитан. Только возле ручья бродит белая лошадь. - Белая лошадь? - Белая лошадь. - Продолжайте наблюдение. Вправо, влево, по склону, по ущелью, по нашей земле, по чужой ползут толстые стекла бинокля. В них плывут каменные россыпи, крутобокий валун искривляется в гранях стекла. Близко перед глазами бродит лошадь. Солнце приплыло к полудню. Орел переместился ниже, и видно теперь, что он совершает медленные круги над землей. В ущелье, из которого он поднялся утром, что-то мелькнуло. Медленно-медленно чуть заметные пятна ползут краем расселины, хоронятся за гребнями камней. В круглых стеклах бинокля они увеличились - волки. - Волки! - докладывает пограничник с вышки по телефону. - Идут по следу лошади. Светлое пятно неподвижно в зеленом квадрате. Лошадь стоит у ручья, охваченная внезапным теплом осеннего солнца. Она покачивает головой, мерно покачивает головой в стеклах бинокля. Волки приближаются к валуну. Он лежит на их пути к лошади. Видно в бинокль, как первый волк дрогнул и подскочил вверх. Потом упал, ударил головой в землю. Метнулись в сторону два других волка, и скоро донесся до пограничника на вышке слабый щелчок - выстрел. - Старшина Кошкин убил волка, - докладывает пограничник с вышки по телефону, - два других идут по следу лошади. Светлое пятно выскользнуло из зеленого квадрата - лошадь мчится по высохшей земле. Бьет пена из ее ноздрей, комья и камешки рвутся из-под копыт. Волки ныряют в низинки, выносятся на бугры - чуть заметные точки, сплющенные пространством. Мельтешат копыта, бешено мечется грива, и крутые колени, напряженно согнутые в беге, дрожат в круглых стеклах бинокля. Видно, как вздулись тяжелые жилы на шее лошади. Наша земля легко спустилась с горы, пролегла под полосатым столбом и поднялась вдали уже чужой горою. Пограничник на вышке видит, что лошадь пересекла границу. Волки бегут чуть ли не вровень с лошадью, но теперь стрелять нельзя - чужая земля. Это так незаметно. Только пограничный столб, повернутый к нам иностранным гербом, отмечает, что уже и шагнуть дальше нельзя. Вдали, за столбом, видно селение. Прибитые к земле, сложенные из темных камней домики - каменные шалаши. Низкие крыши наплывают одна на другую. Это кочевка. Летом здесь живут пастухи, а сейчас осень - пусто. Вспыхивает под солнцем у крайнего дома то ли осколок стекла, то ли след слюды на камне... Голова лошади запрокинута. В ярости и страхе она уже не видит, как прыгнул волк, и не чувствует скользящего удара. Тонкой нитью пересекла бок лошади кровавая полоса. Второй волк прыгнул и сам отлетел, закувыркался под откос. Пограничник на вышке ведет бинокль: то в наклон, то вбок пересекаются склоны гор, то вперед, то назад ломаной линией проходит по ним граница. То входит чужая земля клином в нашу, то наша - в чужую клином. Белая лошадь бежит по прямой. Вот она снова уже на нашей земле. Видно в бинокль, как растекся кровавый ручей на ее боку. Из щели между скал блеснуло холодом - волк покатился через голову, а второй закрутился на месте и пополз, пополз в сторону. Автоматная очередь донеслась до наблюдателя на вышке, легко прошелестела и рассыпалась по склонам гор. - Наряд Молоканова уничтожил волков, - докладывает пограничник по телефону. Вскинув голову, мчится лошадь и долго еще перекатывается мелкой точкой среди гор. Только у ручья в зеленом квадрате останавливается. Видно в бинокль, как она катается по траве, поворачивается на спину... Пограничник на вышке поводит бинокль вдоль воображаемой линии, тяжело лежащей на земле, - границы... Круглые стекла минуют каменные россыпи, натыкаются на полосатые столбы. В них вплывает чужое селение, пустые горы вокруг. Солнце доплыло до заката. Орел отлетел далеко, и уже только в бинокль видно, как стоит в небе неподвижная точка. - Все тихо, - докладывает пограничник с вышки по телефону, - все тихо, товарищ капитан. Только возле ручья бродит белая лошадь. - Белая лошадь? - Белая лошадь. - Продолжайте наблюдение.