ер написал стихи, которые совершенно не соответствуют действительности... Шесть миллионов убитых, Шесть миллионов убитых, Шесть миллионов убитых! А надо бы ровно десять! Любителей круглого счета Должна порадовать весть, Что жалкий этот остаток Сжечь, расстрелять, повесить Вовсе не так уж трудно, И опыт, к тому же есть! Такая над миром темень, Такая над миром темень, Такая над миром темень! Глаз ненароком выколешь! Каждый случайный выстрел Несметной грозит бедой, Так что же тебе неймется, Красавчик, фашистский выкормыш, Увенчанный нашим орденом И Золотой Звездой?! Должно быть, тобой заслужено, Должно быть, тобой заслужено, Должно быть, тобой заслужено, По совести и по чести! На праведную награду К чему набрасывать тень?! Должно быть, с Павликом Коганом Бежал ты в атаку вместе, И рядом с тобой под Выборгом Убит был Арон Копштейн! Тоненькой струйкой дыма, Тоненькой струйкой дыма, Тоненькой струйкой дыма В небо уходит Ева, Падает на Аппельплатце, Забитый насмерть Адам! И ты по ночам, должно быть, Кричишь от тоски и гнева, Носи же свою награду За всех, что остались там! Голос добра и чести, Голос добра и чести, Голос добра и чести В разумный наш век бесплоден! Но мы вознесем молитву До самых седьмых небес! Валяйте - детей и женщин! Не трогайте гроб Господень! Кровь не дороже нефти, А нефть нужна позарез! Во имя Отца и Сына... Во имя Отца и Сына... Во имя Отца и Сына!.. Мы к ночи помянем черта, Идут по Синаю танки, И в черной крови пески! Три с половиной миллиона Осталось до ровного счета! Это не так уж много - Сущие пустяки! ЗА СЕМЬЮ ЗАБОРАМИ Мы поехали за город, А за городом дожди, А за городом заборы, За заборами - вожди, Там трава несмятая, Дышится легко, Там конфеты мятные "Птичье молоко". За семью заборами, За семью запорами, Там конфеты мятные "Птичье молоко"! Там и фауна, и флора, Там и галки, и грачи, Там глядят из-за забора На прохожих стукачи, Ходят вдоль да около, Кверху воротник... А сталинские соколы Кушают шашлык! За семью заборами, За семью запорами, Сталинские соколы Кушают шашлык! А ночами, а ночами Для ответственных людей, Для высокого начальства Крутят фильмы про блядей! И сопя уставится, На экран мурло... Очень ему нравится Мерилин Монро! За семью заборами, За семью запорами, Очень ему нравится Мерилин Монро! Мы устали с непривычки, Мы сказали: - Боже мой! Добрели до электрички И поехали домой. А в пути по радио Целый час подряд, Нам про демократию Делали доклад. А за семью заборами, За семью запорами, Там доклад не слушают - Там шашлык едят! ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ или как было написано на воротах Бухенвальда: "Йедем дас сеине" - "Каждому - свое" Начинается день и дневные дела, Но треклятая месса уснуть не дала, Ломит поясницу и ноет бок, Бесконечной стиркою дом пропах... - С добрым утром, Бах, - говорит Бог, - С добрым утром, Бог, - говорит Бах. С добрым утром!.. ... А над нами с утра, а над нами с утра, Как кричит воронье на пожарище, Голосят рупора, голосят рупора - С добрым утром, вставайте, товарищи! А потом, досыпая, мы едем в метро, В электричке, в трамвае, в автобусе, И орут, выворачивая нутро, Рупора о победах и доблести. И спросонья бывает такая пора, Что готов я в припадке отчаянья Посшибать рупора, посбивать рупора, И услышать прекрасность молчания... Под попреки жены, исхитрись-ка, изволь Сочинить переход из це-дура в ха-моль, От семейных ссор, от долгов и склок, Никуда не деться и дело - швах, - Но не печалься, Бах, - говорит Бог, - Да уж ладно, Бог, - говорит Бах Да уж ладно!.. ...А у бабки инсульт, и хворает жена, И того не хватает и этого, И лекарства нужны, и больница нужна, Только место не светит покедова, И меня в перерыв вызывают в местком, Ходит зам по месткому присядкою, Раз уж дело такое, то мы подмогнем, Безвозвратною ссудим десяткою. И кассир мне деньгу отслюнит по рублю, Ухмыльнется ухмылкой грабительской, Я пол-литра куплю, валидолу куплю, Двести сыра, и двести "любительской"... А пронзительный ветер - предвестник зимы, Дует в двери капеллы Святого Фомы, И поет орган, что всему итог - Это вечный сон, это тлен и прах! - Но не кощунствуй, Бах, - говорит Бог, - А ты дослушай, Бог, - говорит Бах. Ты дослушай!.. А у суки-соседки гулянка в соку, Воют девки, хихикают хахали, Я пол-литра открою, нарежу сырку, Дам жене валидолу на сахаре, И по первой налью, и налью по второй, И сырку, и колбаски покушаю, И о том, что я самый геройский герой, Передачу охотно послушаю. И трофейную трубку свою запалю, Посмеюсь над мычащею бабкою, И еще раз налью, и еще раз налью, И к соседке схожу за добавкою... Он снимает камзол, он сдирает парик, Дети шепчутся в детской - вернулся старик, Что ж - ему за сорок, немалый срок, Синева, как пыль - на его губах... - Доброй ночи, Бах, - говорит Бог, - Доброй ночи, Бог, - говорит Бах. Доброй ночи!.. ФАРС-ГИНЬОЛЬ Все засранцы, все нахлебники, Жрут и пьют, и воду месят, На одни, считай, учебники Чуть не рупь уходит в месяц! Люська - дура заневестила, Никакого с нею слада! А у папеньки-то шестеро, Обо всех подумать надо - Надо и того купить, и сего купить, А на копеечки-то вовсе воду пить, А сырку к чайку или ливерной - Тут двугривенный, там двугривенный, А где ж их взять?! Люське-дурочке все хаханьки, Все малина ей, калина, А Никитушка-то махонький Чуть не на крик от колита! Подтянул папаня помочи, И с улыбкой незавидной Попросил папаня помощи В кассе помощи взаимной, Чтоб и того купить, и сего купить, А на копеечки-то вовсе воду пить, А сырку к чайку или ливерной - Тут двугривенный, там двугривенный, А где ж их взять! Попросил папаня слезно и Ждет решенья, нет покоя... Совещанье шло серьезное И решение такое - Помогла б тебе касса, но Каждый рупь - идет на стройку! Посему тебе отказано, Но сочувствуем поскольку: Надо ж и того купить, и сего купить, А на копеечки-то вовсе воду пить, А сырку к чайку или ливерной - Тут двугривенный, там двугривенный, А где ж их взять! - Вот он запил, как залеченный, Два раза бил морду Люське, А в субботу поздно вечером Он повесился на люстре... Ой, не надо "скорой помощи"! Нам бы медленную помощь! Скорый врач обрезал помочи И сказал, что помер в полночь... Помер смертью незаметною, Огорчения не вызвал, Лишь записочку предсмертную: Положил на телевизор: Что, мол, хотел он и того купить, и сего купить, А на копеечки-то вовсе воду пить! А сырку к чайку или ливерной - Тут двугривенный, там двугривенный, А где ж их взять?! ** БАЛЛАДЫ ** БАЛЛАДА О ЧИСТЫХ РУКАХ Развеем по ветру подмоченный порох, И мы привыкаем, как деды, точь в точь, Гонять вечера в незатейливых спорах, Побасенки слушать и воду толочь. Когда-то шумели, теперь поутихли, Под старость любезней - покой и почет, А то, что опять Ярославна в Путивле Горюет и плачет, так это не в счет. Уж мы то рукав не омочим в Каяле, Не сунем в ладонь арестантскую хлеб, Безгрешный холуй, запасайся камнями, Разучивай загодя, праведный гнев! Недаром из школьной науки Всего нам милей слова - Я умываю руки, ты умываешь руки, он умывает руки - И хоть не расти трава! Не высшая математика, А просто, как дважды два! Так здравствуй же вечно, премудрость холопья, Премудрость мычать, и жевать и внимать, И помнить о том, что народные копья Народ никому не позволит ломать. Над кругом гончарным поют о тачанке Усердное время, бессмертный гончар. А танки идут по Вацлавской брусчатке И наш бронепоезд стоит у Градчан! А песня крепчает - "взвивайтесь кострами"! И пепел с золою, куда ни ступи. Взвиваются ночи кострами в Остраве, В мордовских лесах и в казахской степи. На севере и на юге - Над ржавой землею дым, А я умываю руки! А ты умываешь руки! А он умывает руки, Спасая свой жалкий Рим! И нечего притворяться - мы ведаем, что творим! БАЛЛАДА О ВЕЧНОМ ОГНЕ Посвящается Льву Копелеву ...Мне рассказывали, что любимой мелодией лагерного начальства в Освенциме, мелодией, под которую отправляли на смерть очередную партию заключенных, была песенка "Тум-балалайка", которую обычно исполнял оркестр заключенных. ..."Червоны маки на Монте-Косино"- песня польского Сопротивления. ..."Неизвестный", увенчанный славою бренной! Удалец-молодец или горе-провидец?! И склоняют колени под гром барабанный Перед этой загадкою Главы Правительства! Над немыми могилами - воплем! - надгробья... Но порою надгробья - не суть, а подобья, Но порой вы не боль, а тщеславье храните - Золоченые буквы на черном граните!.. Все ли про то спето? Все ли навек - с болью? Слышишь, труба в гетто Мертвых зовет к бою! Пой же, труба, пой же, Пой о моей Польше, Пой о моей маме - Там, в выгребной яме!.. Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка, Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка, Тум-балалайка, шпил балалайка, Рвется и плачет сердце мое! А купцы приезжают в Познань, Покупают меха и мыло... Подождите, пока не поздно, Не забудьте, как это было! Как нас черным огнем косило В той последней слепой атаке... "Маки, маки на Монте-Коссино", Как мы падали в эти маки, А на ярмарке - все красиво, И шуршат то рубли, то марки... "Маки, маки на Монте-Коссино", Ах, как вы почернели, маки! Но зовет труба в рукопашный, И приказывает - воюйте! Пой же, пой нам о самой страшной, Самой твердой в мире валюте!.. Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка, Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка, Тум-балалайка, шпил балалайка, Рвется и плачет сердце мое! Помнишь, как шел ошалелый паяц Перед шеренгой на Аппельплац, Тум-балалайка, шпил балалайка, В газовой камере - мертвые в пляс... А вот еще: В мазурочке То шагом, то ползком, Отправились два "урочка"! В поход за "языком"! В мазурочке, в мазурочке Нафабрены усы, Затикали в подсумочке Трофейные часы! Мы пьем, гуляем в Познани Три ночи и три дня... Ушел он неопознанный, Засек патруль меня! Ой, зори бирюзовые, Закаты - анилин! Пошли мои кирзовые На город на Берлин! Грома гремят басовые На линии огня, Идут мои кирзовые, Да только без меня!.. Там у речной излучины Зеленая кровать, Где спит солдат обученный, Обстрелянный, обученный Стрелять и убивать! Среди пути прохожего - Последний мой постой, Лишь нету, как положено, Дощечки со звездой. Ты не печалься, мама родная, Ты спи спокойно, почивай, Прости-прощай разведка ротная, Товарищ Сталин, прощавай! Ты не кручинься, мама родная, Как говорят, судьба слепа, И может статься, что народная Не зарастет ко мне тропа... А еще: Где бродили по зоне КаЭРы, ** Где под снегом искали гнилые коренья, Перед этой землей - никакие Премьеры, Подтянувши штаны, не преклонят колени! Над сибирской Окою, над Камой, над Обью, Ни венков, ни знамен не положат к надгробью! Лишь, как вечный огонь, как нетленная слава - Штабеля! Штабеля! Штабеля лесосплава! Позже, друзья, позже, Кончим навек с болью, Пой же, труба, пой же! Пой, и зови к бою! Медною всей плотью Пой про мою Потьму! Пой о моем брате - Там в Ледяной Пади!.. Ах, как зовет эта горькая медь Встать, чтобы драться, встать, чтобы сметь! Тум - балалайка, шпил балалайка, Песня, с которой шли мы на смерть! Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка, Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка, Тум-балалайка, шпил балалайка, Рвется и плачет сердце мое! 31 декабря 1968, г. Дубна // ** КаЭРы - так в советских лагерях называли 58 статью (контрреволюционеры). БАЛЛАДА О ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ "...Призрак ходит по Европе, призрак коммунизма..." Я научность марксистскую пестовал, Даже точками в строчке не брезговал. Запятым по пятам, а не дуриком, Изучал "Капитал" с "Анти-Дюрингом". Не стесняясь мужским своим признаком, Наряжался на праздники призраком, И повсюду, где устно, где письменно, Утверждал я, что все это истинно. От сих до сих, от сих до сих, от сих до сих, И пусть я псих, а кто не псих? А вы не псих? Но недавно случилась история - Я купил радиолу "Эстония", И в свободный часок на полчасика Я прилег позабавиться классикой. Ну, гремела та самая опера, Где Кармен свово бросила опера, А когда откричал Эскамилио, Вдруг свое я услышал фамилие. Ну, черт-те что, ну, черт-те что, ну, черт-те что! Кому смешно, мне не смешно. А вам смешно? Гражданин, мол, такой-то и далее - Померла у вас тетка в Фингалии, И по делу той тети Калерии Ожидают вас в Инюрколлегии. Ох и вскинулся я прямо на дыбы, Ох, не надо бы вслух, ох, не надо бы! Больно тема какая-то склизкая, Не марксистская, ох, не марксистская! Ну, прямо, срам, ну, прямо, срам, ну, стыд и срам! А я-то сам почти что зам! А вы не зам? Ну, промаялся ночь, как в холере, я, Подвела меня, падла, Калерия! Ну, жена тоже плачет, печалится - Культ - не культ, а чего не случается?! Ну, бельишко в портфель, щетку, мыльницу, Если сразу возьмут, чтоб не мыкаться, Ну, являюсь, дрожу аж по потрохи, А они меня чуть что не под руки. И смех и шум, и смех и шум, и смех и шум! А я стою - и ни бум-бум. А вы - бум-бум? Первым делом у нас - совещание, Зачитали мне вслух завещание - Мол, такая-то, имя и отчество, В трезвой памяти, все честью по чести, Завещаю, мол, землю и фабрику Не супругу, засранцу и бабнику, А родной мой племянник Володечка Пусть владеет всем тем на здоровьечко! Вот это да, вот это да, вот это да! Выходит так, что мне туда! А вам куда? Ну, являюсь на службу я в пятницу, Посылаю начальство я в задницу, Мол, привет, по добру, по спокойненьку, Ваши сто - мне, как насморк - покойнику! Пью субботу я, пью воскресение, Чуть посплю - и опять в окосение. Пью за родину, и за не родину, И за вечную память за тетину, Ну, пью и пью, а после счет, а после счет, А мне б не счет, а мне б еще?! И вам еще. В общем, я за усопшую тетеньку Пропил с книжки последнюю сотенку А как встал, так друзья мои, бражники, Прямо все, как один, за бумажники: - Дорогой ты наш, бархатный, саржевый, Ты не брезговай, Вова, одалживай! Мол, сочтемся когда-нибудь дружбою, Мол, пришлешь нам, что будет ненужное, - Ну, если так, то гран-мерси, то гран-мерси, А я за это вам - джерси. И вам - джерси. Наодалживал, в общем, до тыщи я, Я ж отдам, слава Богу, не нищий я, А уж с тыщи-то рад расстараться я - И пошла ходуном ресторация.... С контрабаса на галстук - басовую! Не "столичную" пьем, а "особую". И какие-то две с перманентиком Все назвать норовят меня Эдиком. Гуляем день, гуляем, ночь, и снова ночь, А я не прочь, и вы не прочь, и все не прочь. С воскресенья и до воскресения Шло у нас вот такое веселие, А очухался чуть к понедельнику, Сел глядеть передачу по телику. Сообщает мне дикторша новости Про успехи в космической области, А потом: Передаем сообщения из-за границы. Революция в Фингалии! Первый декрет народной власти о национализации земель, фабрик, заводов и всех прочих промышленных предприятий. Народы Советского Союза приветствуют и поздравляют братский народ Фингалии со славной победой! Я гляжу на экран, как на рвотное, То есть, как это так, все народное?! Это ж наше, кричу, с тетей Калею, Я ж за этим собрался в Фингалию! Негодяи, кричу, лаботрясы вы! Это все, я кричу, штучки марксовы! Ох, нет на свете печальнее повести, Чем об этой прибавочной стоимости! А я ж ее - от сих до сих, от сих до сих! И вот теперь я полный псих! А кто не псих?! БАЛЛАДА О ТОМ, КАК ЕДВА НЕ СОШЕЛ С УМА ДИРЕКТОР
АНТИКВАРНОГО МАГАЗИНА #22 КОПЫЛОВ Н.А. рассказанная им самим доктору Беленькому Я. И. ...Допекла меня все же Тонечка, Гарнитур купил ей ореховый! Я ж не брал сперва - ни вот столечка! А уж как начал, так поехало! Как пошла молоть прорва адова - Где по сотенке, где по камушку, Намолола мне дачку в Кратове, Намолола мне "Волгу"-матушку! Деньги-денежки, деньки-катыши, Вы и слуги нам, и начальники... А у нас товар деликатнейший - Не стандарт какой - чашки-чайники! Чашки-чайники, фрукты-овощи! Там кто хошь возьмет, хоть беспомощный! Хоть беспомощный! А у нас товар - на любителя, Павлы разные, да Людовики, А любителю - чем побитее, Самый смак ему, что не новенький! И ни-ни, чтоб по недомыслию Спутать Францию или Швецию... А недавно к нам на комиссию Принесло одну старушенцию. И в руках у ней не хрусталина, Не фарфоровые бомбончики, А пластиночки с речью Сталина, Ровно десять штук - и все в альбомчике. А я стреляный, а я с опытом! А я враз понял - пропал пропадом! Пропал пропадом! Тем речам цена - ровно тридцать "ре"! (И принес же черт сучку-пташечку!) Ну, какой мне смысл на такой муре Наблюдать посля небо в шашечку!? Вот и вникните в данный факт, друзья, (На добре ж сижу, не на ветоши!) Мне и взять нельзя и не взять нельзя - То ли гений он, а то ли нет еще?! Тут и в прессе есть расхождения, И, вообще, идут толки разные... Вот и вникните в положение Исключительно безобразное! Они спорят там, они ссорятся! Ну, а я решай, а мне - бессонница! Мне бессонница! Я матком в душе, а сам с улыбочкой, Выбираю слова приличные, За альбомчик, мол, вам - спасибочко! Мол, беру его - за наличные! И даю я ей свои кровные, Продавцы вокруг удивляются. Они, может быть, деньги скромные, Но ведь тоже зря не валяются! И верчусь весь день, как на вертеле, Ой, туманится небо светлое, И хоть верьте мне, хоть не верьте мне, А началось тут несусветное! - А я стреляный! А я с опытом! А я враз понял - пропал пропадом! Пропал пропадом! Или бабку ту сам засек народ, Или стукнулась со знакомыми, - Но с утра ко мне в три хвоста черед - Все с пластинками, все с альбомами! И растет, растет гора целая, И наличность моя в угасании! Указание б чье-то ценное! Так ведь нет его, указания! В пух и прах пошла дачка в Кратове! "Волга"-матушка - мое детище! И гвоздит мне мозг многократное - То ли гений он, а то ли нет еще?! "Я маленькая девочка - танцую и пою, Я Сталина не видела, но я его люблю!" А я стреляный, а я с опытом! А я враз понял - пропал пропадом! Пропал пропадом! ...но доктор Беленький Я.И. не признал Копылова Н.А. душевнобольным и не дал ему направления в психиатрическую клинику... КОРОЛЕВА МАТЕРИКА Лагерная баллада, написанная в бреду Когда затихает к утру пурга, И тайга сопит, как сурок, И еще до подъема часа полтора, А это немалый срок. И спят зэка, как в последний раз - Натянул бушлат - и пока, И вохровцы спят, как в последний раз - Научились спать у зэка. И начальнички спят, брови спят, И лысины, и усы, И спят сапоги, и собаки спят, Уткнувши лапы в носы. И тачки спят, и лопаты спят, И сосны пятятся в тень, И еще не пора, не пора, не пора Начинать им доблестный день. И один лишь "попка" на вышке торчит, Но ему не до спящих масс, Он занят любовью - по младости лет Свистит и дрочит на Марс. И вот в этот-то час, как глухая дрожь, Проплывает во мгле тоска, И тогда просыпается Белая Вошь, Повелительница зэка, А мы ее звали все - Королева Материка! Откуда всевластье ее взялось, Пойди, расспроси иных, Но пришла она первой в эти края, И последней оставит их... Когда сложат из тачек и нар костер, И волчий забыв раздор, Станут рядом вохровцы и зэка, И написают в тот костер. Сперва за себя, а потом за тех, Кто пьет теперь Божий морс, Кого шлепнули влет, кто ушел под лед, Кто в дохлую землю вмерз, Кого Колыма от аза до аза Вгоняла в горячий пот. О, как они ссали б, закрыв глаза, Как горлица воду пьет! А потом пропоет неслышно труба, И расступится рвань и голь, И Ее Величество Белая Вошь Подойдет и войдет в огонь, И взметнутся в небо тысячи искр, Но не просто, не как-нибудь - Навсегда крестом над Млечным Путем Протянется Вшивый Путь! Говорят, что когда-то, в тридцать седьмом, В том самом лихом году, Когда покойников в штабеля Укладывали на льду, Когда покрякивала тайга От доблестного труда, В тот год к Королеве пришла любовь, Однажды и навсегда. Он сам напросился служить в конвой, Он сам пожелал в Дальлаг, И ему с Королевой крутить любовь, Ну, просто нельзя никак, Он в нагрудном мешочке носил чеснок, И деньги, и партбилет, А она - Королева, а ей плевать - Хочет он, или нет! И когда его ночью столкнули в клеть, Зачлись подлецу дела, Она до утра на рыжем снегу Слезы над ним лила, А утром пришли, чтоб его зарыть, Смотрят, а тела нет, И куда он исчез - не узнал никто, И это - Ее секрет! А еще, говорят, что какой-то хмырь, Начальничек из Москвы, Решил объявить Королеве войну, Пошел, так сказать, "на вы". Он гонял на прожарку и в зоне и за, Он вопил и орал: "Даешь!" А был бы начальничек чуть поумней, Он пошел бы с ней на дележ, - Чтобы пайку им пополам рубить, И в трубу пополам трубить, Но начальник умным не может быть, Потому что - не может быть. Он надменно верил, что он не он, А еще миллион и он, И каждое слово его - миллион, И каждый шаг миллион. Но когда ты один, и ночь за окном От черной пурги хмельна, Тогда ты один, и тогда беги! Ибо дело твое - хана! Тогда тебя не спасет миллион, Не отобьет конвой! И всю ночь, говорят над зоною плыл Тоскливый и страшный вой... Его нашли в одном сапоге, От страха - рот до ушей, И на вздувшейся шее тугой петлей Удавка из белых вшей... И никто с тех пор не вопит "Даешь!" И смеется исподтишка Ее Величество Белая Вошь, Повелительница зэка. Вот тогда-то Ее и прозвали все - Королева Материка. Когда-нибудь все, кто придет назад, И кто не придет назад, Мы в честь Ее устроим парад, И это будет парад! По всей Вселенной (валяй, круши!) Свой доблестный славя труд, Ее Величества Белой Вши Подданные пройдут, Ее Величества Белой Вши Данники всех времен. А это сумеет любой дурак - По заду втянуть ремнем, А это сумеет любой дурак - Палить в безоружных всласть! Но мы-то знаем, какая власть Была и взаправду власть! И пускай нам другие дают срока, Ты нам вечный покой даешь, Ты, Повелительница зэка, Ваше Величество Белая Вошь! Наше Величество Белая Вошь! Королева Материка! БАЛЛАДА О СОЗНАТЕЛЬНОСТИ Посвящается памяти Даниила Хармса Егор Петрович Мальцев Хворает, и всерьез: Уходит жизнь из пальцев, Уходит из желез, Из прочих членов тоже Уходит жизнь его, И вскорости, похоже, Не будет ничего. Когда нагрянет свора Савеловских родных, То что же от Егора Останется для них? Останется пальтишко, Подушка, чтобы спать, И книжка, и сберкнижка На девять двадцать пять. И таз, и две кастрюли, И рваный подписной, Просроченный в июле Единый проездной. И все. И нет Егора! Был человек, и нет! И мы об этом скоро Узнаем из газет. Пьют газировку дети И пончики едят, Ему ж при диабете - Все это чистый яд! Вот спит Егор в постели, Почти что невесом, И дышит еле-еле, И смотрит дивный сон - В большом красивом зале, Резону вопреки, Лежит Егор, а сзади Знамена и венки, И алым светом залит Большой его портрет, Но сам Егор не знает, Живой он или нет. Он смаргивает мошек, Как смаргивал живой, Но он вращать не может При этом головой. И дух по залу спертый, Как в общей душевой, И он скорее мертвый, Чем все-таки живой. Но хором над Егором - Краснознаменный хор, Краснознаменным хором Поет - вставай Егор! Вставай, Егор Петрович, Во всю свою длину, Давай Егор Петрович, Не подводи страну! Центральная газета Оповестила свет, Что больше диабета В стране советской нет! Пойми, что с этим, кореш, Нельзя озорничать, Пойми, что ты позоришь Родимую печать. Давай, вставай, Петрович, Во всю свою длину. Давай, вставай, Петрович, Не подводи страну. И сел товарищ Мальцев, Услышав эту речь, И жизнь его из пальцев Не стала больше течь. Егор трусы стирает, Он койку застелил, И тает, тает, тает В крови холестерин... По площади по Трубной Идет он, милый друг, И все ему доступно, Что видит он вокруг! Доступно кушать сласти И газировку пить, Лишь при советской власти Такое может быть! БАЛЛАДА О СТАРИКАХ И СТАРУХАХ с которыми я вместе жил и лечился в санатории областного совета профсоюзов в 110 км. от Москвы Все завидовали мне: "Эко денег!" Был загадкой я для старцев и стариц, Говорили про меня: "Академик!" Говорили: "Генерал-иностранец!" О, бессониц и снотворных отрава! Может статься, это вы виноваты, Что привиделась мне вздорная слава В полумраке санаторной палаты? А недуг со мной хитрил поминутно: То терзал, то отпускал на поруки. И все было мне так странно и трудно, А труднее всего - были звуки. Доминошники стучали в запале, Привалившись к покарябанной пальме, Старцы в чесанках с галошами спали Прямо в холле, как в общественной спальне. Я неслышно проходил: "Англичанин!" Я козла не забивал: "Академик!" И звонки мои в Москву обличали: "Эко денег у него, эко денег!" И казалось мне, что вздор этот вечен, Неподвижен, словно солнце в зените... И когда я говорил: "Добрый вечер!", Отвечали старики: "Извините". И кивали, как глухие глухому, Улыбались не губами, а краем: "Мы, мол, вовсе не хотим по-плохому, Но как надо, извините, не знаем..." Я твердил им в их мохнатые уши, В перекурах за сортирною дверью: "Я такой же, как и вы, только хуже!" И поддакивали старцы, не веря. И в кино я не ходил: "Ясно немец!" И на танцах не бывал: "Академик!" И в палатке я купил чай и перец: "Эко денег у него, эко денег!" Ну, и ладно, и не надо о славе... Смерть подарит нам бубенчики славы! А живем мы в этом мире послами Не имеющей названья державы... БАЛЛАДА О ТОМ, КАК ОДНА ПРИНЦЕССА РАЗ В
ДВА МЕСЯЦА ПРИХОДИЛА УЖИНАТЬ В РЕСТОРАН "ДИНАМО" "... И медленно, пройдя меж пьяными, Всегда без спутников, одна..." А. Блок Кивал с эстрады ей трубач, Сипел трубой, как в насморке, Он и прозвал ее, трепач, Принцессой с Нижней Масловки, Он подтянул, трепач, штаны, И выдал румбу с перчиком, А ей, принцессе, хоть бы хны, Едва качнула плечиком - Мол, только пальцем поманю, Слетятся сотни соколов, И села, и прочла меню, И выбрала бефстроганов. И все бухие пролетарии, Все тунеядцы и жулье, Как на комету в планетарии, Глядели, суки, на нее... Бабье вокруг, издавши стон, Пошло махать платочками, Она ж, как леди Гамильтон, Пила ситро глоточками. Бабье вокруг, - сплошной собес! - Воздев, как пики, вилочки, Рубают водку под супец, Шампанское под килечки. И, сталь коронок заголя, Расправой бредят скорою, Ах, эту дочку короля Шарахнуть бы "Авророю"! И все бухие пролетарии, Смирив идейные сердца, Готовы к праведной баталии И к штурму Зимнего дворца! Душнеет в зале, как в метро, От пергидрольных локонов, Принцесса выпила ситро И съела свой бефстроганов. И вновь таращится бабье На стать ее картинную, На узком пальце у нее Кольцо за два с полтиною. А время подлое течет, И зал пройдя, как пасеку, "Шестерка" ей приносит счет, И все, и крышка празднику! А между тем, пила и кушала, Вложив всю душу в сей процесс, Благополучнейшая шушара, Не признающая принцесс. ...Держись, держись, держись, держись, Крепись и чисти перышки, Такая жизнь - плохая жизнь - У современной Золушки! Не ждет на улице ее С каретой фея крестная... Жует бабье, сопит бабье, Придумывает грозное! А ей - не царство на веку - Посулы да побасенки, А там - вались по холодку! "Принцесса" с Нижней Масловки! И вот она идет меж столиков В своем костюмчике джерси, Ах, ей далеко до Сокольников, Ах, ей не хватит на такси! ** ПОЭМЫ ** ПОЭМА О СТАЛИНЕ "Впереди Исус Христос"

Глава 1: РОЖДЕСТВО

Все шло по плану, но немножко наспех. Спускался вечер, спал младенец в яслях, Статисты робко заняли места, И Матерь Божья наблюдала немо, Как в каменное небо Вифлеема Всходила Благовещенья звезда. Но тут в вертеп ворвались два подпаска И крикнули, что вышла неувязка, Что праздник отменяется, увы, Что римляне не понимают шуток. И загремели на пятнадцать суток Поддавшие не вовремя волхвы. Стало тихо, тихо, тихо, В крике замерли уста, Зашипела, как шутиха, И погасла та звезда. Стало зябко, зябко, зябко, И в предчувствии конца Закудахтала козявка, Волк заблеял, как овца. Все завыли, захрипели, Но не внемля той возне Спал младенец в колыбели И причмокивал во сне. Уже светало, розовело небо, Но тут раздались гулко у вертепа Намеренно тяжелые шаги, И матерь Божья замерла в тревоге, Когда открылась дверь и на пороге Кавказские явились сапоги. И разом потерявшие значенье Столетья, лихолетья и мгновенья Сомкнулись в безначальное кольцо, А он вошел и поклонился еле, И обратил неспешно к колыбели Забрызганное оспою лицо. "Значит, вот он - этот самый Жалкий пасынок земной, Что и кровью, и осанной Потягается со мной... Неужели, неужели Столько лет и столько дней Ты, сопящий в колыбели, Будешь мукою моей?! И меня с тобою, пешка, Время бросит на весы?" И недобрая усмешка Чуть приподняла усы. А три волхва томились в карантине. Их в карантине быстро укротили, Лупили и под вздох и по челу, И римский опер, жаждая награды, Им говорил: "Сперва колитесь, гады! А после разберемся - что к чему". И понимая, чем грозит опала, Пошли волхвы молоть, что ни попало, Припоминали даты, имена, И полетели головы. И это Была вполне весомая примета, Что новые настали времена.

Глава 2: КЛЯТВА ВОЖДЯ

"Потные, мордастые евреи, Шайка проходимцев и ворья, Всякие Иоанны и Матфеи, Наплетут с три короба вранья, Сколько их присыплют раны солью, Лишь бы им взобраться на Синай. Ладно, ладно, я не прекословлю, - Ты был первый, Ты и начинай, Встань - и в путь по городам и весям, Чудеса и мудрости твори. Отчего ж Ты, Господи, невесел? Где они, соратники Твои? Бражничали, ели, гостевали, А пришла беда - и след простыл, Нет, не зря Ты ночью в Гефсимани Струсил и пощады запросил. Где Твоих приспешников орава В смертный Твой, в последний час земной? И смеется над тобой Варрава - Он бы посмеялся н_а_д_о м_н_о_й! Был Ты просто-напросто предтечей, Не творцом, а жертвою стихий, Ты не Божий сын, а человечий, Если смог воскликнуть: "Не убий!" Душ ловец, Ты вышел на рассвете С бедной сетью из расхожих слов, На исходе двух тысячелетий Покажи, Богат ли Твой улов? Слаб душою и умом не шибок, Верил Ты и Богу и царю, Я не повторю Твоих ошибок, Ни одной из них не повторю! В мире не найдется святотатца, Чтобы поднял н_а м_е_н_я копье, Если ж я умру, - что может статься, - Вечным будет царствие мое!"

Глава 3: ПОДМОСКОВНАЯ НОЧЬ

Он один, а ему неможется, И уходит окно во мглу, Он считает шаги, и множится Счет шагов от угла к углу. От угла до угла потерянно Он шагает, как заводной, Сто постелей ему постелено, Не уснуть ему ни в одной. По паркетному полу голому - Шаг и отдых, и снова шаг, Ломит голову, ломит голову, И противно гудит в ушах, Будто кто-то струну басовую Тронул пальцем и канул прочь, Что же делать ему в бессонную, В одинокую эту ночь? Вином упиться? Позвать врача? Но врач - убийца, вино - моча... Вокруг потемки, спят давно Друзья - подонки, друзья - говно На целом свете лишь сон и смех, А он в ответе один за всех! И, как будто стирая оспины, Вытирает он пот со лба, Почему, почему, о Господи, Так жестока к нему судьба? То предательством, то потерею Оглушают всю жизнь его. "Что стоишь ты там, за портьерою? Ты не бойся меня, Серго! Эту комнату неказистую Пусть твое озарит лицо, Ты напой мне, Серго, грузинскую, Ту, любимую мной, кацо, Ту, что деды певали исстари, Отправляясь в последний путь, Спой, Серго, и забудь о выстреле, Хоть на десять минут забудь! Но полно, полно, молчи, не пой! Ты предал подло - и пес с тобой! И пес со всеми - повзводно в тлен! И все их семьи до ста колен!" Повсюду злоба, везде враги, Ледком озноба - шаги, шаги... Над столицами поседевшими Ночь и темень, хоть глаз коли, Президенты спят с президентшами, Спят министры и короли. Мир, во славу гремевший маршами, Спит в снегу с головы до пят, Спят министры его и маршалы... Он не знал, что они не спят, Что притихшие, сводки утренней В страхе ждут и с надеждой ждут, А ему все хуже, все муторней, Сапоги почему-то жмут... Не приказанный, не положенный За окном колокольный звон. И, упав на колени: "Боже мой!" - Произносит бессвязно он, - Молю, Всевышний, Тебя, Творца, На помощь вышли скорей гонца! О, дай мне, дай же - не кровь, вино... Забыл, как дальше... Но все равно, Не ставь отточий, Конца пути, Прости мне, Отче, Спаси... прости..."

Глава 4: НОЧНОЙ РАЗГОВОР В ВАГОНЕ-РЕСТОРАНЕ

Вечер, поезд, огоньки, Дальняя дорога... Дай-ка, братец, мне трески И водочки немного. Бассан-бассан-бассана, Бассаната-бассаната... Что с вином, что без вина - Мне на сердце косовато. Я седой не по годам, И с ногою высохшей, Ты слыхал про Магадан?! Не слыхал?! Так выслушай, А случилось дело так: Как-то ночью странною Заявился к нам в барак "Кум" со всей охраною, Я подумал, что конец, Распрощался матерно... Малосольный огурец Кум жевал внимательно. Скажет слово и поест, Морда вся в апатии, "Был, - сказал он, - главный съезд Славной нашей партии. Про Китай и про Лаос Говорились прения, Но особо встал вопрос Про Отца и Гения". Кум докушал огурец И закончил с мукою: "Оказался наш Отец Не отцом, а сукою..." Полный, братцы, ататуй! Панихида с танцами! И приказано статуй За ночь снять на станции. ...Ты представь - метет метель, Темень, стужа адская, А на нем одна шинель Грубая, солдатская, И стоит он напролом, И летит, как конница, Я сапог его кайлом, А сапог не колется, Помню, глуп я был и мал, Слышал от родителя, Как родитель мой ломал Храм Христа Спасителя. Бассан-бассан-бассана, Черт гуляет с опером, Храм - и мне бы ни - хрена, Опиум, как опиум, А это ж Гений всех времен, Лучший друг навеки! Все стоим ревмя ревем, И вохровцы, и зэки, Я кайлом по сапогу Бью, как неприкаянный, И внезапно сквозь пургу Слышу голос каменный: "Был я вождь вам и отец, Сколько мук намелено! Что ж ты делаешь, подлец?! Брось кайло немедленно!" Но тут шарахнули запал, Применили санкции, - Я упал, и Он упал, Завалил полстанции... Ну, скостили нам срока, Приписали в органы, Я живой еще пока, Но, как видишь дерганный... Бассан-бассан-бассана, Бассаната-бассаната! Лезут в поезд из окна Бесенята, бесенята... Отвяжитесь, мертвяки! К черту, ради Бога... Вечер, поезд, огоньки, Дальняя дорога...

Глава 5: ГЛАВА, НАПИСАННАЯ В СИЛЬНОМ ПОДПИТИИ И ЯВЛЯЮЩАЯСЯ АВТОРСКИМ ОТСТУПЛЕНИЕМ

То-то радости пустомелям, Темноты своей не стыжусь, Не могу я быть Птоломеем, Даже в Энгельсы не гожусь. Но от вечного бегства в мыле, Неустройством земным томим, Вижу - что-то неладно в мире, Хорошо бы заняться им, Только век меня держит цепко, С ходу гасит любой порыв, И от горестей нет рецепта, Все, что были, - сданы в архив. И все-таки я, рискуя прослыть Шутом, дураком, паяцем, И ночью и днем твержу об одном: Не надо, люди бояться! Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы, Не бойтесь мора и глада, А бойтесь единственно только того, Кто скажет: "Я знаю, как надо!" Кто скажет: "Идите, люди, за мной, Я вас научу, как надо!" И рассыпавшись мелким бесом, И поклявшись вам всем в любви, Он пройдет по земле железом И затопит ее в крови. И наврет он такие враки, И такой наплетет рассказ, Что не раз тот рассказ в бараке Вы помянете в горький час. Слезы крови не солонее, Даровой товар, даровой! Прет история - Саломея С Иоанновой головой. Земля - зола и вода - смола, И некуда, вроде, податься, Неисповедимы дороги зла, Но не надо, люди, бояться! Не бойтесь золы, не бойтесь хулы, Не бойтесь пекла и ада, А бойтесь единственно только того, Кто скажет: "Я знаю, как надо!" Кто скажет: "Тому, кто пойдет за мной, Рай на земле - награда". Потолкавшись в отделе винном, Подойду к друзьям-алкашам, При участии половинном Побеседуем по душам, Алкаши наблюдают строго, Чтоб ни капли не пролилось. "Не встречали - смеются - Бога?" "Ей же Богу, не привелось". Пусть пивнуха не лучший случай Толковать о добре и зле, Но видали мы этот "лучший" В белых тапочках, на столе. Кому "сучок", а кому коньячок, К начальству - на кой паяться?! А я все твержу им, ну, как дурачок: Да не надо, братцы, бояться! И это бред, что проезда нет, И нельзя входить без доклада, А бояться-то надо только того, Кто скажет: Я знаю, как надо!" Гоните его! Не верьте ему! Он врет! Он н_е з_н_а_е_т - к_а_к н_а_д_о!

Глава 6: АВЕ МАРИЯ

Дело явно липовое - все, как на ладони, Но пятую неделю долбят допрос, Следователь хмурик с утра на валидоле, Как пророк, подследственный бородой оброс... А Мадонна шла по Иудее В платьице застиранном до сини, Шла Она с котомкой за плечами, С каждым шагом делаясь красивей, С каждым вздохом делаясь печальней, Шла, платок на голову набросив - Всех земных страданий средоточье, И уныло брел за Ней Иосиф, Убежавший славы Божий отчим... Аве Мария... Упекли пророка в республику Коми, А он и перекинься башкою в лебеду, А следователь-хмурик получил в месткоме Льготную путевку на месяц в Тиберду... А Мадонна шла по Иудее, Оскользаясь на размокшей глине, Обдирая платье о терновник, Шла она и думала о Сыне, И о смертных горестях сыновних. Ах, как ныли ноги у Мадонны, Как хотелось всхлипнуть по-ребячьи, А вослед Ей ражие долдоны Отпускали шутки жеребячьи... Аве Мария... Грянули впоследствии всякие хренации, Следователь-хмурик на пенсии в Москве, А справочку с печатью о реабилитации Выслали в Калинин пророковой вдове... А Мадонна шла по Иудее! И все легче, тоньше, все худее С каждым шагом становилось тело... А вокруг шумела Иудея И о мертвых помнить не хотела, Но ложились тени на суглинок, И таились тени в каждой пяди, Тени всех бутырок и треблинок, Всех измен, предательств и распятий... Аве Мария!.. КАДИШ Кадиш - это еврейская поминальная молитва: которую произносит сын в память о покойном отце. Эта поэма посвящена памяти великого польского писателя, врача и педагога Якова Гольдшмидта (Януша Корчака), погибшего вместе со своими воспитанниками из школы-интерната "Дом сирот" в Варшаве в лагере уничтожения Треблинка. Как я устал повторять бесконечно все то же и то же, Падать и вновь на своя возвращаться круги. Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже, Я не умею молиться, прости меня и помоги... А по вечерам все так же, как ни в чем не бывало, играет музыка: Сэн-Луи блюз - ты во мне как боль, как ожог, Сэн-Луи блюз - захлебывается рожок! А вы сидите и слушаете, И с меня не сводите глаз, Вы платите, деньги и слушаете, И с меня не сводите глаз, Вы жрете, пьете и слушаете, И с меня не сводите глаз, И поет мой рожок про дерево, На котором я вздерну вас! Да-с, да-с... "Я никому не желаю зла, не умею, просто не знаю, как это делается". Януш Корчак. Дневник Уходят из Варшавы поезда, И все пустее гетто, все темней, Глядит в окно чердачная звезда, Гудят всю ночь, прощаясь, поезда И я прощаюсь с памятью своей... Цыган был вор, цыган был врун, Но тем милей вдвойне, Он трогал семь певучих струн И улыбался мне, И говорил: "Учи сынок, Учи цыганский счет - Семь дней недели создал Бог, Семь струн гитары - черт, И он ведется неспроста Тот хитрый счет, пойми Ведь даже радуга, и та, Из тех же из семи Цветов..." Осенней медью город опален, А я - хранитель всех его чудес, Я неразменным одарен рублем, Мне ровно дважды семь, и я влюблен Во всех дурнушек и во всех принцесс! Осени меня своим крылом, Город детства с тайнами неназванными, Счастлив я, что и в беде и в праздновании Был слугой твоим и королем. Я старался сделать все, что мог, Не просил судьбу ни разу: высвободи! И скажу на самой смертной исповеди, Если есть на свете детский Бог: Все я, Боже, получил сполна, Где, в которой расписаться ведомости? Об одном прошу, спаси от ненависти, Мне не причитается она. И вот я врач, и вот военный год, Мне семью пять, а веку семью два, В обозе госпитальном кровь и пот, И кто-то, помню, бредит и поет Печальные и странные слова: "Гори, гори, моя звезда, Звезда любви, звезда приветная, Ты у меня одна заветная, Другой не будет..." Ах, какая в тот день приключилась беда, По дороге затопленной, по лесу, Чтоб проститься со мною, с чужим, навсегда, Ты прошла пограничную полосу. И могли ль мы понять в том году роковом, Что беда эта станет пощадою, Полинявшее знамя пустым рукавом Над платформой качалось дощатою. Наступила внезапно чужая зима, И чужая, и все-та