Генри Каттнер, Кэтрин Л. Мур. Мутант (Сборник рассказов) ОДИН Так или иначе мне нужно было дожить до момента, когда они меня найдут. Они будут искать место авиакатастрофы, и в конце концов найдут его, и меня они тоже найдут. Но ждать было тяжело. Пустой голубой день разливался над белыми вершинами; потом наступала сверкающая ночь, обычная для высокогорья, и она тоже была пуста. Не было ни видно, ни слышно ни вертолета, ни реактивного самолета. Я был совершенно один. Это и было настоящей бедой. Несколько столетий назад, когда не было телепатов, людям было привычно одиночество. Но я не мог вспомнить время, когда я был заперт в костистой тюрьме моего черепа, совершенно и абсолютно отрезанный от всех остальных людей. Глухота или слепота не значили бы так много. Для телепата же они вообще не существенны. С тех пор, как мой самолет разбился за барьером горных вершин, я был отрезан от своего рода. И есть что-то такое в постоянном общении разумов, что сохраняло человека в живых. Отрубленная ветвь умирает от недостатка кислорода. Я умирал от недостатка... никогда не существовало слова, выражающего то, что объединяет всех телепатов. Но без этого человек одинок, а в одиночестве человек долго не живет. Я прислушался той частью разума, которая слышит безмолвные голоса других разумов. Я слышал только ветер. Я видел снег, поднимающийся перистыми, парящимися вихрями. Я видел сгущающиеся синие тени. Я посмотрел вверх и увидел алеющую восточную вершину. Это был закат, и я был один. Я вытянулся, прислушиваясь, а небо темнело. Звезда дрожала, мерцала, и наконец застыла в вышине над головой. Появились другие, а воздух становился холоднее, пока небо сверкало их западным маршем. Стемнело. В этой темноте были звезды, и был я. Я снова лег, даже не прислушиваясь. Мои люди ушли. Я наблюдал за пустотой выше звезд. Вокруг меня и надо мной не было ничего живого. Тогда почему же я должен быть жив? И было бы легко, очень легко, утонуть в этой тишине, где не было одиночества, потому что в ней не было жизни. Я огляделся по сторонам, и мой мозг не нашел другого мыслящего разума. Я стал искать в собственной памяти, и это было чуть-чуть лучше. Воспоминания телепатов уходят очень далеко. Славный долгий путь, начавшийся еще до рождения. Я могу ясно видеть около двух столетий прошлого, прежде чем острые, ясные телепатически переданные воспоминания начинают путаться и распадаться на вторичные воспоминания, почерпнутые из книг. Книги же восходят до Египта и Вавилона. Но это не первичные воспоминания, полные чувствительных ноток, которые старик телепатически передает молодому, и которые так и передаются из поколения в поколение. Наши биографии не записаны в книги. Они записаны в наши мысли и воспоминания, особенно Ключевые Жизни, которые подаются такими свежими, какими они однажды уже были прожиты нашими величайшими лидерами... Но они мертвы, и я одинок. Нет. Не совсем одинок. Остаются воспоминания, Беркхальтер и Бартон, Мак-Ни и Линк Коуди, и Джефф Коуди - давно уже мертвые, но все еще трепещуще живые в воспоминаниях. Я могу вызвать любую мысль, любое чувство - затхлый запах травы - где? - течение вытертой тропинки под спешащими ногами - чьими? Было бы так легко расслабиться и умереть. Нет. Подожди. Посмотри. Они живы, Беркхальтер и Бартон, Ключевые Жизни все еще реальны, хотя люди, однажды прожившие их, уже умерли. Они твои люди. Ты не одинок. Беркхальтер и Бартон, Мак-Ни, и Линк, и Джефф не мертвы. Помни о них. Ты телепатически прожил их жизни, когда узнал о них, так же, как они когда-то прожили их, и ты можешь прожить их снова. Ты не одинок. Так что смотри. Начни разматывать пленку. Тогда ты вообще не будешь одинок, ты будешь Эдом Беркхальтером, две сотни лет назад, чувствующим холодный ветер, дующий тебе в лицо с вершин Сьерры, пахнущий луговой травой, тянущимся мыслями, чтобы заглянуть в мозг твоего сына... сына извлекающего звуки... Началось. Я был Эдом Беркхальтером. Это было двести лет назад... СЫН НЕСУЩЕГО РАСХОДЫ Зеленый Человек взбирался на стеклянные горы, и заросшие, похожие на гномов лица рассматривали его из расщелин. Это был всего лишь еще один шаг в бесконечной, захватывающей одиссее Зеленого Человека. У него уже было много приключений - в Огненной Стране, среди Изменяющих Измерения, у вечно смеющихся Обезьян Города, чьи грубые неловкие пальцы все время играли лучами смерти. Тролли, однако, знали толк в магии и пытались остановить Зеленого Человека короткими приступами. Маленькие вихри энергии взвивались из-под ног, стараясь подставить Зеленому Человеку подножку, но его фигура с великолепно развитыми мышцами, божественно красивая, полностью лишенная волос, сверкала бледным зеленым светом. Вихри образовывали захватывающую картину. Если двигаться осторожно и медленно, особенно тщательно избегая бледно-желтых вихрей, то пройти среди них было можно. А мохнатые гномы зло, ревниво наблюдали из своих расщелин в стеклянных скалах. Эл Беркхальтер, недавно достигший зрелости полных восьми лет, лениво развалился под деревом и жевал травинку. Он был настолько погружен в свои фантазии, что его отцу пришлось слегка толкнуть его, прежде чем в полуоткрытых глазах отразилось понимание. А день был очень подходящим для мечтаний - жаркое солнце и свежий ветер, дующий с востока, с белоснежных вершин Сьерры. Ветер принес с собой легкий кисловатый запах луговой травы, и Эд Беркхальтер радовался тому, что его сын принадлежал ко второму после Взрыва поколению. Сам он родился через десять лет после того, как была сброшена последняя бомба, но и воспоминания, переданные тебе, тоже могут быть достаточно страшными. - Привет, Эл, - сказал он, и мальчик одарил его кротко-терпеливым взглядом из-под полуоткрытых век. - Привет, папа. - Хочешь пойти со мной в город? - Не, - протянул Эл, мгновенно расслабляясь до полного оцепенения. Эд Беркхальтер выразительно поднял бровь и уже повернулся уйти. Потом вдруг, повинуясь мгновенному импульсу, он сделал то, что редко позволял себе делать без разрешения другой стороны: воспользоваться своей телепатической силой, чтобы заглянуть в сознание Эла. Он сказал себе, что там царило некоторое колебание, его собственная подсознательная неуверенность в своем поступке, хотя Эл уже на удивление быстро избавился от злобной нечеловеческой бесформенности ментального детства. Было время, когда разум Эла был шокирующе чуждым. Беркхальтер помнил несколько неудавшихся экспериментов, проделанных им до рождения Эла; немногие будущие отцы смогли устоять перед искушением поэкспериментировать с мозгом эмбриона, и это вернуло Беркхальтеру ночные кошмары, которых он не знал с юности. В них были огромные перекатывающиеся массы, шевелящаяся пустота и прочее. Предродовые воспоминания были бессмысленны, и разобраться в них могли только квалифицированные мнемопсихологи. Но теперь Эл повзрослел, и мечты его, как обычно, были полны ярких красок. Успокоенный, Беркхальтер решил, что он выполнил свою миссию наставника, и оставил своего сына мечтать и жевать травинку. В то же время он ощутил легкую печаль и боль, бесполезное сожаление о том, что все это безнадежно, потому что сама жизнь так бесконечно сложна. Конфликт, конкуренция не исчезли и после окончания войны; попытка приспособиться даже к одному из окружающих влекло за собой конфликт, спор, дуэль. С Элом же проблем было вдвое больше. Да, язык был по сути барьером, и Болди по достоинству могли оценить это обстоятельство - ведь между ними этого барьера не существовало. Спускаясь по утоптанной тропинке, ведущей к центру города, Беркхальтер невесело улыбнулся и коснулся длинными пальцами своего хорошо подогнанного парика. Незнакомые люди очень часто удивлялись, когда узнавали, что он Болди, телепат. На него смотрели с любопытством, но вежливость не позволяла им спросить о том, каково чувствовать себя уродом, хотя они явно думали именно об этом. Беркхальтеру, знакомому с тонкостями дипломатии, приходилось самому вести разговор. - Мои родные жили после Взрыва под Чикаго. Наверное, поэтому так получилось. - О-о! Пристальный взгляд. - Я слышал, именно поэтому так много... Испуганная пауза. - Уродства или мутации. Было и то, и другое. Я сам до сих пор не знаю, к какой категории принадлежу, - добавлял он с обезоруживающей откровенностью. - Вы не урод! - протестовали они слишком бурно. - Да, зараженные радиацией зоны вокруг очагов поражения произвели несколько весьма странных субъектов. С плазмой зародышей случились удивительные вещи. Большинство из них умерло; они не могли размножаться. Но некоторых еще можно найти в санаториях - двухголовых, например, - ну, вы о них знаете, - и тому подобное. Все равно они всегда были взволнованы до крайности. - Вы хотите сказать, что можете прочитать мои мысли... прямо сейчас? - Могу, но не делаю этого. Если партнер не телепат, это тяжелая работа. И мы, Болди, - ну, мы этого не делаем, и все. Человек с развитой мускулатурой не стал бы расшвыривать всех попавшихся под руку. Ну, конечно, если не хотел быть избитым толпой. Болди всегда чувствует тайную скрытую опасность: закон Линча. И умные Болди не позволяют себе даже намекнуть на то, что обладают сверхчувством. Они просто говорят, что отличаются от других, и этого достаточно. Но один вопрос всегда подразумевался, хотя и не всегда задавался: - Если бы я был телепатом, я бы... сколько вы получаете в год? Ответ удивлял их. Читающий мысли, конечно, мог бы разбогатеть, если бы только захотел. Так почему же тогда Эд Беркхальтер оставался экспертом по семантике в Модоке, городе издателей, если поездка в один из городов науки могла бы позволить ему овладеть тайнами, которые принесли бы состояние. Тому была весомая причина. Отчасти просто инстинкт самосохранения. Поэтому-то Беркхальтер и многие, подобные ему, носили парики. Впрочем, было много Болди, которые этого не делали. Модок был городом-близнецом Пуэбло, расположенным за горной грядой к югу от пустыни, бывшей прежде Денвером. В Пуэбло были прессы, фотолинотипы и машины, превращавшие рукописи в книги, после того как их обработал Модок. В Пуэбло были вертолеты для доставки, и Олдфид, управляющий, уже неделю требовал рукопись "Психоистория", написанный человеком из Нью-Йеля, который очень увлекался эмоциональной стороной в ущерб словесной ясности. Суть состояла в том, что он не доверял Беркхальтеру. И Беркхальтер, который не был ни священником, ни психологом, вынужден был стать и тем и другим в тайне от сбитого с толку автора "Психоистории". Впереди внизу располагалось приземистое здание издательства, больше напоминавшее курорт, чем что-то более утилитарное. Но это было необходимым. Авторы были людьми специфическими, и часто было необходимо убедить их пройти гидротерапию, прежде чем они оказывались в состоянии работать с семантическим экспертом над своими книгами. Никто не собирался их кусать, но они этого не понимали, и либо в ужасе жались по углам, либо шли напролом с какими-то непонятными словами. Джим Куэйл, автор "Психоистории", не относился ни к одной из этих групп, он просто был заведен в тупик глубиной собственного исследования. Его собственная история слишком хорошо подготовила его к эмоциональному погружению в прошлое, а когда имеешь дело с человеком подобного типа, такое обстоятельство является очень серьезным. Доктор Мун, входивший в Коллегию, сидел возле южного входа и ел яблоко, аккуратно чистя его своим кинжалом с серебряной рукояткой. Мун был толстым, маленьким и бесформенным. Волос у него было немного, но телепатом он не был: у Болди волос не было совсем. Он проглотил кусочек и помахал Беркхальтеру. - Эд... - хрррум... - хочу с тобой поговорить. - Пожалуйста, - сказал Беркхальтер, останавливаясь и поворачиваясь на пятках. Укоренившаяся привычка заставила его сесть рядом с членом Коллегии; Болди по понятным причинам никогда не оставались стоять, когда обычный человек сидел. Их глаза оказались на одном уровне. Беркхальтер спросил: - Что случилось? - Вчера в магазин привезли немного яблок из Шасты. Скажи Этель, пусть купит, пока их все не продали. Вот, попробуй. Он посмотрел, как его собеседник съел кусочек, и кивнул. - Хорошие. Я ей скажу. Впрочем, наш вертолет сломался. Этель не на то нажала. - Вот тебе и гарантия, - с горечью сказал Мун. - Сейчас неплохие модели выпускает Гурон. Я беру себе новый вертолет из Мичигана. Слушай, сегодня утром мне звонили из Пуэбло насчет книги Куэйла. - Олдфилд? - Наш парень, - кивнул Мун. - Он просил, чтобы ты переслал ему хотя бы несколько глав. Беркхальтер покачал головой. - Не получится. Там есть несколько темных мест в самом начале, которые следует прояснить, и Куэйл... Он колебался. - Что? Беркхальтер подумал о комплексе Эдипа, обнаруженном им в разуме Куэйла, но это было неприкосновенно, хотя бы потому, что удерживало Куэйла от холодного логического интерпретирования Дария. - У него там путаются мысли. Я не могу это пропустить; вчера я пробовал почитать книгу трем различным слушателям и получил от всех троих разные реакции. Так что "Психоистория" будет означать для всех людей все, что угодно. Критики разнесут нас, если мы выпустим книгу в таком виде. Не мог бы ты еще некоторое время поводить Олдфилда за нос? - Попробую, - сказал Мун. В голосе его звучало сомнение. - У меня есть подходящий роман, который я мог бы ему подсунуть. Это легкий замещающий эротизм, а это безвредно; кроме того, с семантической точки зрения он в порядке. Мы задерживали его из-за художника, но я могу поручить это Дамэну. Я так и сделаю, да. Я пошлю рукопись в Пуэбло, и он сможет позже сделать печатные формы. Веселая у нас жизнь, Эд. - Даже чересчур, - заметил Беркхальтер. Он поднялся, кивнул и отправился на поиски Куэйла, который отдыхал в одном из соляриев. Куэйл был худым, высоким человеком с озабоченным лицом, чем-то напоминающим черепаху без панциря. Он лежал на плексигласовом ложе, и прямые солнечные лучи грели его сверху, в то время как отраженные лучи подбирались к нему снизу через прозрачный кристалл. Беркхальтер стянул рубашку и бросил ее на скамью рядом с Куэйлом. Автор бросил взгляд на безволосую грудь Беркхальтера, и в нем возникло полуосознанное отвращение: "Болди... никаких тайн... не его дело... фальшивые ресницы и брови; он все еще..." И еще что-то угрожающее. Беркхальтер дипломатично коснулся кнопки, и на экране появилась увеличенная и легко читаемая страница "Психоистории". Куэйл просмотрел лист. Он был исчеркана пометками читателей, которые Беркхальтер расшифровал как различные реакции на то, что должно было быть прямолинейными объяснениями. Если три читателя нашли три разных смысла в одном параграфе, что же тогда имел в виду Куэйл? Беркхальтер осторожно коснулся сознания, чувствуя бесполезную защиту от проникновения, баррикады безумия, над которыми подобно тихому, ищущему ветру пробирался его мысленный взгляд. Ни один обычный человек не мог защитить свой разум от Болди. Но Болди могли защищать свои тайные мысли от проникновения других телепатов. В психике существовал свой диапазон приема, своего рода... Вот, нашел. Правда, немного запутанно. Дарий: (Это было не просто слово, это была не просто картина. это была поистине вторая жизнь. Но разорванная, фрагментарная. Обрывки запахов и звуков, и воспоминания, и эмоциональные реакции. Восхищение и ненависть. Жгучее бессилие. Черный торнадо, пахнущий елью, ревущей над картой Европы и Азии. Запах ели становится сильнее, страшное унижение, незабываемая боль... глаза...) "Убирайся!" Беркхальтер отложил микрофон диктографа и лег, глядя вверх сквозь темные защитные очки, которые он надел. - Я вышел, как только вы этого захотели, - сказал он. - И я сейчас вовне! Куэйл, тяжело дыша, лег. - Спасибо! - сказал он. - Благодарю! Почему вы не требуете дуэли? - Я не хочу драться с вами на дуэли, - сказал Беркхальтер. - Я никогда в жизни не пачкал кровью свой кинжал. К тому же, я могу видеть ваш ход мыслей. Помните, мистер Куэйл, это моя работа, и я узнал множество вещей... которые тут же снова забыл. - Я полагаю, это вторжение. Я говорю себе, что это ничего не значит, но моя личная жизнь - это важно. Беркхальтер терпеливо заметил: - Мы должны опробовать все подходы, пока не найдем такой, который не является слишком личным. Предположим, я для примера спрошу вас, нравится ли вам Дарий? (Восхищение и запах ели...) Беркхальтер быстро проговорил: - Я вышел. Все в порядке? - Спасибо, - пробормотал Куэйл. Он лег на бок, отвернувшись от собеседника. Через мгновение он сказал: - Наверное, это глупо - отворачиваться. Вам не нужно видеть мое лицо, чтобы узнать, о чем я думаю. - Вы должны открыть мне дверь, чтобы я вошел, - сказал ему Беркхальтер. - Я понимаю, я тоже так думаю. Но мне приходилось встречать Болди, которые были... которые мне не нравились. - Да, таких много. Я знаю. Те, кто не носят парики. Куэйл сказал: - Они прочитают ваши мысли и ошеломят вас просто ради забавы. Их следует... лучше учить. Беркхальтер заморгал от солнечного света. - Да, мистер Куэйл, это так. У Болди тоже свои проблемы. Нужно уметь ориентироваться в мире, который не является телепатическим; я думаю, что многие Болди считают, что их возможности используются недостаточно. Существуют работы, для которых подходят такие люди, как я... "Люди!" - поймал он обрывок мысли Куэйла. Он проигнорировал это, сохранив на лице обычное выражение, и продолжил. - Семантика всегда была проблемой, даже в странах, где говорят на одном языке. Квалифицированный Болди - отличный переводчик. И хотя Болди не служат в сыскной полиции, они часто работают с полицией. Это все равно, что быть машиной, которая может выполнять лишь несколько операций. - На несколько операций больше, чем может человек, - сказал Куэйл. "Конечно, - подумал Беркхальтер, - если бы мы могли соревноваться на равных с нетелепатическим человечеством. Но поверит ли слепой зрячему? Будет ли он играть с ним в покер? Неожиданная глубокая горечь оставила неприятный привкус во рту Беркхальтера. Каков же был ответ? Резервация для Болди? Изоляция? И будет ли нация слепых доверять тем, кто обладает нормальным зрением? Или они будут уничтожены - они, верное средство, система контроля, сделавшая войну невозможной!" Он вспомнил о том, как был уничтожен Рэд Бэнк: что ж, возможно, это было оправдано. Город рос, и вместе с ним росло личное достоинство; вы бы никогда не допустили потери лица, пока у вас на поясе висит кинжал. И точно такая же картина в тысячах и тысячах разбросанных по Америке маленьких городков, каждый со своей специфической специализацией - производство вертолетов в Гуроне и Мичигане, выращивание овощей в Коное и Диего, текстиль и образование, искусство и машины - каждый маленький городок подозрительно наблюдал за остальными. Научные и исследовательские центры были немного несколько крупнее; никто не возражал против этого, ведь ученые никогда не начинали войны, разве что их заставляли; но очень немногие города населяли более чем несколько сотен семей. Эта была самая эффективная система контроля: как только город проявлял желание стать большим городом... потом столицей, потом империалистической державой - он тут же уничтожался. Хотя, подобного уже давно не случалось. И Рэд Бэнк, возможно, был ошибкой. С точки зрения геополитики это было отличное устройство; социология тоже не возражала, требуя, правда, необходимых изменений. Существовала подсознательная тяга к хвастовству. После децентрализации права личности стали цениться гораздо выше. И люди учились. Они учились денежной системе, основанной на прямом товарообмене. Они учились летать; никто больше не пользовался наземными машинами. Они учились новому, но они не забыли Взрыв, и в тайниках возле каждого города были спрятаны бомбы, которые могли полностью и самым фантастическим образом истребить город, как сделали это подобные бомбы при Взрыве. И каждый знал, как сделать эти бомбы. Они были невероятно просты. Составные части можно было найти где угодно и легко их изготовить. Потом можно было поднять свой вертолет над городом, сбросить вниз гигантских размеров яйцо - и дело сделано. Недовольных (а такие есть в любой расе), ушедших на неосвоенные территории никто не трогал. А кочевники, опасаясь полного уничтожения, никогда не совершали набегов и не объединялись. Люди искусства по-своему приспособились к этому, может быть, не слишком хорошо, но обществу они не угрожали и поэтому жили там, где хотели, и рисовали, писали, сочиняли музыку и уходили в свои собственные миры. Ученые, столь же беспомощные в других вещах, уходили в свои несколько более крупные города, замыкаясь в маленькие мирки и полностью погрузившись в науку. А Болди - они находили работу там, где могли. Ни один обычный человек не увидел бы окружающий мир таким, каким его видел Беркхальтер. Он был невероятно чувствителен ко всему, что касалось нормальных людей, придавая большее и более глубокое значение тем человеческим ценностям, которые он, несомненно, видел в большем количестве измерений. Кроме того, в какой-то степени - и это было неизбежно - он смотрел на людей немного со стороны. И все же он был человеком. Барьер, воздвигнутый телепатией, между ним и обычными людьми, заставлял их относиться к нему с подозрением - даже большим, чем если бы у него было две головы - тогда бы они его жалели. Как было... Он переключил экран, и перед ним замерцала новая страница рукописи. - Скажите, когда, - обратился он к Куэйлу. Куэйл зачесал назад свои седые волосы. - Я чувствую себя сплошным комком нервов, - сказал он. - В конце концов, пока я правлю материал, меня никогда не оставляет напряжении. - Ладно, мы можем отложить публикацию, - небрежно предложил Беркхальтер и был приятно удивлен, что Куэйл не клюнул на это. Он, по крайней мере, не любил сдаваться. - Нет. Нет, я хочу закончить все сейчас. - Психическое очищение... - Ну, для психолога, возможно. Но не для... - ...Болди. Вы же знаете, что у многих психологов есть помощники - Болди. И у них тоже неплохо получается. Куэйл взял кальян и сделал медленный вдох. - Я думаю... Я не много общался с Болди. Или слишком много - без разбору. Я как-то видел нескольких в психиатрической лечебнице. Я не обидел вас? - Нет, - ответил Беркхальтер. - Каждая мутация происходит почти на грани разумного. Было множество неудач. Жесткая радиация дала практически одну полезную мутацию: безволосых телепатов, но и среди них нет абсолютно одинаковых. Мозг, как вам известно, странное устройство. Фигурально выражаясь, это коллоид, балансирующий на острие иглы. Если есть хоть какой-то брак, телепатия обязательно выявит его. И окажется, что Взрыв стал причиной дьявольского количества изменений психики. И не только среди Болди, но и среди других мутаций, развившихся в то время. Но у Болди это почти всегда паранойя. - И dementia praecox, - сказал Куэйл, довольный тем, что ему удалось заставить Беркхальтера заговорить о самом себе. - И dementia praecox. Да. Когда помраченный ум приобретает способность к телепатии - наследственный разум - он вообще не может работать. Наступает дезориентация. Параноидальные группы уходят в свой собственный мир, и dementia praecox просто не подозревают, что существует этот мир. Возможны отклонения, но я думаю, что основа такова. - Это звучит немного пугающе, - сказал Куэйл. - Я не могу представить историческую параллель. - Ее нет. - И чем, по-вашему, это закончится? - Я не знаю, - задумчиво сказал Беркхальтер. - Я думаю, мы ассимилируем. Ведь прошло не так уж много времени. Мы специализируемся на определенных направлениях, и мы можем быть полезны в некоторых работах. - Если вас устроит такое положение. Болди, которые не носят парики... - Они настолько раздражительны, что, я думаю, в конце концов их всех перебьют на дуэлях, - улыбнулся Беркхальтер. - Не велика потеря. Остальные же получат то, что нам так необходимо: понимание. У нас нет ни рогов, ни нимбов. Куэйл покачал головой. - Думаю, я рад тому, что не являюсь телепатом. Разум и без того достаточно сложен и загадочен. Спасибо за то, что дали мне высказаться. Во всяком случае, я кое в чем разубедился. Займемся рукописью? - Конечно, - сказал Беркхальтер, и снова на экране над ними замелькали страницы. Куэйл казался менее напряженным, мысли его стали более ясными, и Беркхальтер смог понять истинный смысл многих прежде туманных выражений. Работа пошла легко, телепат диктовал новые формулировки в диктограф, и лишь дважды им пришлось преодолевать эмоциональные конфликты. В полдень они закончили работу, и Беркхальтер, дружески кивнув, отправился с готовым материалом в свой кабинет, где обнаружил на экране несколько сообщений. Он убрал повторы, и в его голубых глазах отразилось волнение. За завтраком он переговорил с доктором Муном. Беседа так затянулась, что только индукционные чашки сохраняли кофе горячим, но Беркхальтеру нужно было обсудить не один вопрос. И он уже давно знал Муна. Толстяк был одним из немногих, у кого, он думал, даже подсознательно не вызывал отвращения тот факт, что Беркхальтер был Болди. - Я никогда в жизни не дрался на дуэлях, Док. Я не могу допустить этого. - Ты не можешь допустить обратного. Ты не можешь отклонить вызов, Эд. Нужно ответить на вызов. - Но этот парень, Рейли - я его даже не знаю. - Я слышал о нем, - сказал Мун. - У него дурной характер. Он много дрался на дуэлях. Беркхальтер хлопнул ладонью по столу. - Это нелепо. Я не стану этого делать! - Ладно, - деловито сказал Мун. - Твоя жена с ним драться не может. И если Этель читала мысли миссис Рейли и разболтала об этом, то Рейли имеет полное право... - Неужели ты думаешь, что мы не понимаем опасности подобных поступков? - тихо спросил Беркхальтер. - Этель не имеет привычки читать мысли, так же как и я. Это бы плохо кончилось - для нас. И для любого другого Болди. - Не для безволосых. Для тех, кто носит парики. Они... - Они дураки, и из-за них все Болди пользуются дурной славой. Во-первых, Этель не читает мысли, и не читала их у миссис Рейли. Во-вторых, она не болтает. - Миссис Рейли - истеричка, в этом сомнений нет, - сказал Мун. - Об этом скандале начали говорить, и в чем бы там ни было дело, миссис Рейли вспомнила, что потом встретила Этель. Во всяком случае, она из тех, кто ищет козла отпущения. Я скорее готов предположить, что она сама проболталась, и теперь боится, чтобы муж ее не заподозрил. - Я не собираюсь принимать вызов Рейли, - упрямо сказал Беркхальтер. - Тебе придется это сделать. - Слушай, Док, может быть... - Что? - Ничего. Есть идея. Она может сработать. Забудь об этом; мне кажется, я нашел нужное решение. Во всяком случае, оно единственное. Я не могу допустить дуэли, это уж точно. - Ты не трус. - Есть одна вещь, которой боятся все Болди, - сказал Беркхальтер, - и это - общественное мнение. Я просто знаю, что убью Рейли. Вот по этой причине я никогда в жизни не дрался на дуэли. Мун отпил кофе. - Хм-м. Я думаю... - Не стоит. Есть еще кое-что. Я не удивлюсь, если мне придется отослать Эла в специальную школу. - С мальчиком что-то не так? - Он превращается в великолепного правонарушителя. Его учитель вызывал меня сегодня утром. Запись было интересно послушать. Он говорит странно и странно себя ведет. Он позволяет себе мерзкие выходки по отношению к своим друзьям, если только они у него еще остались. - Все дети жестоки. - Дети не знают, что значит жестокость. Именно поэтому они жестоки; им неведомо сочувствие. Но Эл превращается... - Беркхальтер безнадежно махнул рукой. - Он превращается в юного тирана. Учителю кажется, что его ничто не беспокоит. - Но все же это нельзя еще считать ненормальным. - Я не сказал тебе самого худшего. Он становится очень эгоистичным. Слишком эгоистичным. Я не хочу, чтобы он превратился в одного из тех Болди без париков, о которых ты упоминал. - Беркхальтер не сказал о другой возможности - паранойе, безумии. - Должно быть, он где-то набрался этих вещей. Дома? Едва ли, Эд. Где он еще бывает? - Там же, где все. У него нормальное окружение. - Я думаю, - сказал Мун, - что у Болди необычные возможности в деле обучения молодежи. Мысленная связь... а? - Да. Но... я не знаю. Беда в том, - едва слышно продолжал Беркхальтер, - что я молюсь Богу, чтобы я не был не таким, как все. Мы не просили, чтобы нас сделали телепатами. Может быть, со стороны это кажется странным, но я просто личность - и у меня свой собственный микрокосмос. Люди, имеющие дело с социологией, склонны забывать об этом. Они умеют отвечать на общие вопросы, но ведь каждый конкретный человек - или Болди - пока он живет, должен вести свою собственную войну сам. И это даже не совсем война. Это хуже; это необходимость наблюдать за собой каждую секунду, постоянно приспосабливаться к миру, который не хочет твоего присутствия. Мун, по-видимому, чувствовал себя неловко. - Тебе немного жаль себя, Эд? Беркхальтер покачал головой. - Да, Док. Но я с этим справлюсь. - Мы оба справимся, - сказал Мун, но Беркхальтер не ожидал от него особой помощи. Мун с радостью оказал бы ее, но обычному человеку слишком трудно понять, что Болди - такой же человек. Существовало различие, которое люди искали и находили. Во всяком случае, ему нужно было уладить все раньше, чем он увидится с Этель. Он мог легко скрыть то, что знал, но Этель почувствует мысленный барьер и удивится. Их брак был почти совершенным благодаря дополнительному взаимопониманию, и именно оно компенсировало неизбежную и часто ощущаемую отчужденность от остального мира. - Как продвигается "Психоистория"? - помолчав, спросил Мун. - Лучше, чем я ожидал. Я нашел к Куэйлу новый подход. Если я говорю о себе, это, похоже, вызывает его на разговор. Это придает ему достаточную уверенность, чтобы раскрыть мне свое сознание. Как бы то ни было, мы можем подготовить для Олдфилда те первые главы. - Хорошо. Все равно подгонять нас он не может. Если нас заставить так быстро выпускать книги, то мы можем вернуться ко временам семантической неразберихи. А на это мы не пойдем! - Ладно, - сказал Беркхальтер, поднимаясь. - Я его успокою. Увидимся. - Насчет Рейли... - Не будем об этом, - Беркхальтер вышел, направившись по адресу, который высветил ему экран видеофона. Он потрогал висевший на поясе кинжал. Дуэль не пойдет на пользу Болди, но... Приветственная мысль проникла в его сознание, и под аркой, ведущей на школьный двор, он остановился, чтобы улыбнуться Сэму Шейну, Болди из Нью-Орлеана, предпочитавшему ярко-рыжие парики. Они не утруждали себя разговором. (Личный вопрос, касающийся психического, морального и физического благополучия.) (Отблеск согласия.) "А ты, Беркхальтер?" На мгновение Беркхальтер увидел символ, которым Шейн обозначал его имя. (Тень беды.) (Теплое дружеское желание помочь.) Между Болди возникла связь. Беркхальтер подумал: "Куда бы я ни пошел, всюду будет та же подозрительность. Мы уроды". "Где-то еще хуже, - подумал Шейн. - В Модоке нас много. Люди по-прежнему более подозрительны там, где им не приходится общаться с нами каждый день". "Мальчик..." "У меня тоже проблема, - подумал Шейн. - Это беспокоит меня. Две мои девочки..." "Хулиганят?" "Да". "Обычное неподчинение?" "Не знаю. У многих из нас подобные осложнения со своими детьми". "Побочный эффект мутации? Крайность второго поколения?" "Сомнительно, - подумал Шейн, мысленно нахмурившись, пряча свою мысль под нерешительностью. - Мы обдумаем это позже. Пора идти". Беркхальтер вздохнул и пошел дальше. Дома в Модоке тянулись вокруг индустриального центра, и он прошел через парк, чтобы сократить себе путь к месту назначения. В неуклюже изогнутом здании никого не оказалось, поэтому Беркхальтер отложил разговор с Рейли на потом и, взглянув на часы, повернул по склону холма к школе. Как он и ожидал, было время перемены, и он увидел Эла лежащим под деревом в стороне от одноклассников, занятых увлекательно-кровожадной игрой во Взрыв. Он послал свою мысль вперед. "Зеленый Человек уже почти достиг вершины горы. Мохнатые гномы мчались за ним по пятам, тщетно стараясь поразить его сверкающими огненными вспышками, но Зеленый Человек ловко уворачивался от них. Скалы наклонялись..." - Эл! "...внутрь, подталкиваемые гномами, готовые..." - Эл! - Беркхальтер послал свою мысль вместе со словом, встряхнувшим сознание мальчика. К такому методу он прибегал очень редко, потому что ребенок практически беззащитен перед таким вторжением. - Привет, папа, - сказал Эл. Он был ничуть не обеспокоен. - Что случилось? - Сообщение от твоего учителя. - Я ничего не делал. - Он мне все объяснил. Послушай, малыш. Не забивай себе голову всяческими нелепостями. - Я не забиваю. - Не думаешь ли ты, что Болди лучше или хуже, чем все остальные? Эл неловко пошевелил ногами. Он молчал. - Ладно, - сказал Беркхальтер, - ответ таков: и то, и другое, и ничего. И вот почему. Болди может общаться мысленно, но он живет в мире, где большинство людей этого не могут. - Они немые, - высказал свое мнение Эл. - Не такие уж немые, если сумели приспособиться к своему миру лучше, чем ты. Ты с таким же успехом мог сказать, что лягушка лучше рыба, потому что она амфибия. - Беркхальтер перевел сказанное на лаконичный язык телепатии и усилил понятия. - Ладно, я понял... все в порядке. - Возможно, - тихо сказал Беркхальтер, - тебе просто нужен хороший шлепок. А та мысль была не нова. Что же это все-таки было? Эл попытался скрыть это, очищая сознание. Беркхальтер начал было поднимать барьер, что было для него совсем несложно, но внезапно остановился. Эл воспринимал своего отца совсем не по-сыновнему - фактически, что-то вроде лишенной костей рыбы. Это было очевидно. - Если ты настолько эгоист, - заметил Беркхальтер, - то, может быть, тебе следует посмотреть на дело вот с какой стороны. Как ты думаешь, почему Болди не занимают ключевых постов? - Конечно, я это знаю, - выпалил Эл, - потому что они боятся. - Если так, то чего же? - Не... - картина была настолько любопытной, смесь чего-то смутно знакомого Беркхальтеру. - Не-Болди... - Да, если мы займем положение, где сможем воспользоваться преимуществом наших телепатических способностей, обычные люди будут нам страшно завидовать - особенно, если мы добьемся успеха. Если бы Болди даже просто изобрел лучшую мышеловку, то люди сказали бы, что он украл идею из сознания какого-нибудь человека. Тебе понятна мысль? - Да, папа. Но это было не так. Беркхальтер вздохнул и отвел взгляд. Он узнал одну из дочерей Шейна, одиноко сидящую на ближнем склоне возле валуна. Там виднелись и другие одинокие фигуры. Далеко на востоке покрытые снегом гряды Скалистых гор прочерчивали голубое небо неровными штрихами. - Эл, - сказал Беркхальтер, - я не хочу, чтобы ты всегда был готов к драке. Это чудесный, превосходный мир, и люди, живущие в нем, в общем-то довольно милые. Существует закон среднего. И с нашей стороны слишком неразумно стремиться к большему богатству или власти, потому что настроит людей против нас, что нам совсем не нужно. Никто из нас не беден. Мы находим себе работу, мы выполняем ее, мы довольно счастливы. У нас есть преимущества, которых нет у обычных людей; возьми например, брак. Психическая близость почти столь же важна, как и физическая. Но я не хочу, чтобы ты считал, будто то, что ты Болди, делает тебя богом. Это не так. Я могу, - задумчиво добавил он, - просто выбить это из тебя, в случае если ты сейчас надеешься развить в своем сознании эту мысль. Эл сглотнул и поспешно отступил: - Прости. Я больше не буду этого делать. - И, кстати, носи парик. Не снимай его в классе. Пользуйся клеем в туалете. - Да, но... мистер Веннер не носит парик. - Напомни мне, мы вместе с тобой изучили историю носителей длинных пиджаков и узких брюк, - сказал Беркхальтер. - То, что мистер Веннер не носит парик, возможно, его единственное достоинство, если ты это таковым считаешь. - Он делает деньги. - Любой бы делал их в таком универсальном магазине. Но, заметь, люди, не покупают у него, если могут обойтись без этого. Именно это я и имел в виду, когда говорил о постоянной готовности к драке. У него она есть. Имеются Болди, подобные Веннеру, Эл, но что бы он ответил тебе, если бы ты мог спросить у него, счастлив ли он? К твоему сведению, я счастлив. Во всяком случае, больше, чем Веннер. Понял? - Да, папа. Эл казался покорным, но не более того. Беркхальтер, по-прежнему взволнованный, кивнул и пошел прочь. Проходя мимо валуна, за которым сидела дочь Шейна, он уловил обрывок мысли: "...на вершине Стеклянной горы, скатывая на гномов обломки скал, пока..." Он мысленно отпрянул. То была бессознательная привычка прикасаться к чувствительному разуму. Но с детьми это было в высшей степени нечестно. В общении со взрослыми Болди такой прием означал обычное приветствие, как если бы ты прикасался к шляпе: другой мог ответить, а мог и нет. И мог быть установлен барьер, и могла быть пустота, или же навстречу посылалась сильная и ясная мысль. С юга появился вертолет с цепочкой грузовых планеров с замороженными продуктами из Южной Америки, судя по маркировке груза. Беркхальтер отметил для себя, что нужно заехать за аргентинским мясом. Он получил новый рецепт и хотел его опробовать - мясо, жареное на углях с особым соусом. Это должно было быть приятным разнообразием после мяса из волновой печи, которым они питались всю неделю. Помидоры, перец... м-м-м... что же еще? Ах, да. Дуэль с Рейли. Беркхальтер рассеянно коснулся рукоятки кинжала и насмешливо фыркнул. Наверное, он от природы был пацифистом. Было довольно трудно всерьез думать о дуэли, несмотря даже на то, что именно так о ней думают остальные, когда в голове у него крутились мысли о мясе, которое жарится на решетке над углями. Вот так оно и бывает. Потоки цивилизаций катили свои волны-столетия через континенты, и каждая волна, невзирая на свою долю в общем потоке, была озабочена мыслями о еде. Пусть даже ваш рост равняется тысяче футов, пусть у вас разум бога и такая же долгая жизнь - какая разница? Люди допускают много промахов - люди, подобно Веннеру, у которого, конечно, не все дома, однако не настолько, чтобы он мог сделаться пациентом психиатрической лечебницы. Но потенциальным параноиком он, несомненно, был. Отказ человека носить парик характеризовал его не только как индивидуалиста, но и как эксгибициониста. Если он не чувствовал стыда за свой голый череп, то с чего бы ему ее демонстрировать? Кроме того, у этого человека плохой характер, и если окружающие пинают его, то это потому, что он сам напрашивается на пинки. "Что касается Эла, то мальчик идет по пути начинающего правонарушителя. Такое развитие не может быть нормальным для ребенка," - подумал Беркхальтер. Он не претендовал на роль эксперта, однако был сам достаточно мо