. - Даже больше. Если вы будете умницей и растянете это милое пятнышко еще хотя бы на десять дней, я вам головой ручаюсь за пятнадцать тысяч кентавров и всеатавскую, прочную, долголетнюю, нестаптываемую никакими конкурентами славу. Подумайте, как это сделать... - Он погибнет! - ...конечно, так, чтобы он не погиб. Меньше всего я заинтересован в его гибели. Не в моих принципах строить свое благосостояние на чьей-либо смерти. - Поймите, если ему немедленно не... - Пятнадцать тысяч! Я хотел бы, чтобы вы как следует запомнили эту цифру - пятнадцать тысяч. Быть может, даже больше. - Боже мой, но ведь... - Будьте мужчиной, человеком дела! Вы не так богаты, чтобы быть благотворителем. Вы понимаете меня? - Я понимаю, но... - Сюда, сюда, дети! - из-за двери послышался голос Наудуса, топот ног, дверь стремительно раскрылась и в кабинет вбежал Наудус, волоча за собой трех перепуганных ребятишек - двух мальчиков и девочку. Самому старшему из них было на вид лет девять, а может быть, и больше. Трудно было определить истинный возраст этих запуганных заморышей в аккуратно заплатанных и чисто выстиранных лохмотьях. - Дети! - тихо сказал им отец, указывая дрожащим пальцем на доктора Раста. - Не бойтесь этого дяди. Это добрый дядя. Просите его. От этого дяди зависит ваша жизнь и счастье. Дети не решились раскрыть рот. Они оробели перед чужими, сытыми, хорошо одетыми дядями и этой чужой, сказочной, непостижимо роскошной обстановкой. - Ну, дети, ну! - подталкивал их Наудус. - Разве вы не запомнили, что надо сказать этому доброму дяде в белом халате? Не бойтесь, он добрый, он очень добрый доктор! - Дядя доктор, - через силу выкрикнул старший мальчик, тощий, большеголовый, на тонких рахитичных ногах, огненно-рыжий, как и его отец. - Многоуважаемый дяденька доктор! Мы вас очень просим, пожалуйста, не лечите нашего папу, а то мы все умрем с голоду... Он боязливо оглянулся на отца. Отец одобрительно кивнул. - Еще проси, сынок, проси получше! И вы тоже. Просите же! - Дяденька доктор, - начали в один голос все трое, - многоуважаемый дяденька доктор... - Не надо! - поморщился Юзлесс. - Успокойтесь, Наудус, вас не будут лечить. Это я беру на себя. - Я не могу быть убийцей! - взвизгнул вдруг доктор Раст и стал рвать на себе волосы. Ребята испуганно вскрикнули и спрятались за спину Наудуса, который стал гладить их, призывая к спокойствию. - Я не могу и не буду убийцей! - Истерика! - презрительно усмехнулся Гомер Юзлесс, хотя и ему стало несколько не по себе. - Ведь у вас тоже имеются дети! - робко проговорил Наудус, заглядывая Расту в глаза, и умоляюще прижал руку к сердцу. - Я врач, вы слышите, врач! Пусть неважный, без практики, без будущего, пьяница, да-да-да-да, пьяница! Но я не могу, вы слышите, не могу!.. - Подумайте о своих детях, доктор, - тихо повторил Наудус. - Впервые за многие годы вы имеете возможность прилично их обеспечить. За эти несколько дней вы можете разбогатеть... Раст затих. - И вы, верно, хотели бы их обучить всем наукам и музыке, чтобы они играли на рояле и пели? Я бы тоже хотел, чтобы моя Рози училась петь... Рози! Девочка беспокойно оглянулась по сторонам и, подталкиваемая в спину отцом, вышла на середину кабинета. - Спой им, Рози! Пусть все услышат, как хорошо ты умеешь петь. - Что спеть, папа? - Про ураган. Девочка запела: Пускай грохочет ураган. Я сыт и пьян, я сыт и пьян... Юзлесс болезненно поморщился, Раст заткнул себе уши. Рози недоуменно остановилась, готовая разреветься. - Не надо больше, дочка, - отец погладил ее по головке, и она юркнула за его спину. - Хорошо! - совсем тихо и совсем не угрожающе продолжал он и рассмеялся, тоже совсем тихо и ничуть не угрожающе, обращаясь к своим компаньонам: - Знаете, все это получилось на редкость забавно... Идемте, дети. Зачем лечить этот проклятый зуб, если мне все равно прямая дорога в петлю... До свидания, доктор, до свидания, господин Юзлесс. - Черт с вами! - закричал доктор Раст на весь кабинет, не считаясь с тем, что его могут услышать в приемной. - Бог свидетель, я боролся, как мог, с этим адовым искушением, хотя у меня тоже дети и я их тоже должен поить и кормить... Черт с вами, Наудус, вы уже не маленький, и сами знаете, на что идете. И с вами Юзлесс, - ведь это вы втянули меня в эту дьявольскую игру! И нет больше честного человека Дугласа Раста!.. Садитесь в кресло, Наудус. Только пусть уйдут ваши ребята, потому что мне делается страшно, когда я вижу их лица. - Благодарите доктора, дети! - еще тише и спокойнее прежнего проговорил Наудус. - Благодарите и навсегда запомните его доброе, хорошее лицо... Юзлессу некогда было заниматься сантиментами. Он вышел в приемную и поставил клиентов в известность, что гонорар за предсказания повышается до ста кентавров, потому что медиум очень плох и стоило огромных трудов уговорить его выполнить свой долг перед обществом. - Я просил бы вас учесть, - добавил он, - что сегодняшняя работа может ему обойтись значительно дороже того, что он заработает. А тем временем Наудус упросил доктора Раста разрешить оставить ребят в кабинете, где-нибудь в уголке, за портьерой. Ему, Наудусу, будет легче на душе, если он будет знать, что они здесь, поблизости. Сегодня ему как-то особенно не хотелось бы с ними расставаться. Раст только рукой махнул, хлебнул на кухне лошадиную дозу почти неразбавленного спирта, с трудом откашлялся и вернулся к исполнению своих прорицательных обязанностей. Он только старался не смотреть в уголок кабинета, где из-за потертой плюшевой портьеры удивленно взирали на многократно повторявшееся таинство прорицания трое заморышей, которые были еще слишком юны, чтобы гордиться своим коренным атавским происхождением. И каждый раз, когда после очередного рентгена и предсказания снова включался свет, Сим Наудус, преуспевающий гражданин могучей республики Атавия, улыбался своим детям, и его дети, в свою очередь, отвечали ему испуганными улыбками. Прием клиентов закончился в половине второго ночи. На долю Сима Наудуса пришлось на этот раз около семисот кентавров, не считая тех трехсот, которые из собственной доли вручил ему доктор Дуглас Раст, и шестидесяти (двадцать процентов от трехсот!), которые ему торжественно преподнес от собственных щедрот Гомер Юзлесс, видный человек в мире рекламы, коммерческий директор и душа этого удивительного предприятия... В шесть часов двадцать три минуты утра Сим Наудус скончался. 3 Пожары уже догорали. Только жирно-черная, с округлыми краями стена дыма, кое-где прорезываемая желтыми и малиновыми лезвиями пламени, по-прежнему стояла над нефтяными баками - высокая, тяжелая, студенистая, словно, фантастически-огромная, многоэтажная глыба черного студня. По медленно оживавшим улицам Кремпа возвращались беженцы. Над городом висел горький чад пожарищ. Подморозило. Падал реденький снежок. Он таял на теплых пепелищах, нехотя прикрывал тоненькой пеленой тротуары, мостовую, крыши, покореженные останки самолетов и их несчастных пассажиров, нарастал жиденькими печальными бровками на кровлях и вывесках. Чем ближе к дому, тем быстрее становились шаги беженцев. Они ждали худшего и, найдя свои жилища в целости, переживали короткие минуты радости и успокоения. Но почти тотчас же ими овладевала мысль о чуме, которая если еще их и не поразила, то с минуты на минуту должна была настигнуть. И та же неотступная, тяжкая, леденящая сознание мысль о чуме притупляла горе тех, кто обнаруживал вместо родного дома лишь груду дымящихся головешек. И вдруг на горизонте, совсем как утром, возникли несколько точек, приблизились, выросли, превратились в силуэты самолетов. Снова послышался все усиливающийся, такой ненавистный с сегодняшнего утра рев моторов. И люди внизу заметались ожидании воздушного боя над их головами, в ожидании новых смертей, новых бомб и пожаров. Истерические вопли женщин, пронзительный плач детей разорвали сумрачную тишину серого зимнего дня. Те, кто еще сохранил способность бежать, ринулись на шоссе, остальные забились в подвалы, в подворотни или попросту попадали ничком на мокрую мостовую и заткнули себе уши. Но прошла минута, другая, третья, а пушек и пулеметов не было слышно, бомбы не рвались. Гул моторов, прогремев над городом, стал удаляться в сторону Монморанси и вскоре совсем затих. Тогда те, кто лежал ничком на мостовой, подняли головы и увидели: в низком белесом небе висели, медленно снижаясь, пять белоснежных парашютов. Под тремя раскачивались человеческие фигурки, под остальными - большие коричневые округлые тюки. И, кроме того, сверху, вихляя и вертясь по воле слабого промозглого ветерка, падали на Кремп сотни, тысячи белых листочков бумаги. Профессор Гросс вышел из подъезда, куда они с женой забежали, и поднял один из листков. Листовки извещали население, что на парашютах сброшены врачи-эпидемиологи с достаточным запасом противочумных вакцин и сыворотки. Указывалась стоимость прививки, условия кредита для тех, кто не располагает для этого наличными средствами, перечислялись правила, которые нужно соблюдать во время чумных эпидемий, туманно намекалось на чью-то чужеземную преступную руку, навлекшую такое страшное бедствие на Атавию. Не прошло и двадцати минут, как почти все население Кремпа выстроилось в три длиннейшие очереди у тех пунктов, где, по слухам, будут производить прививки. Супруги Гросс, ознакомившись с листовкой, решили первым делом зайти к Онли Наудусу. Он встретился им неподалеку от своего дома. С ним была энергичная шатенка лет двадцати. Это и была его невеста Энн. Они спешили в очередь. Оказалось, что в суматохе забыли одну важную деталь: негров. Их проживало в Кремпе около девятисот человек, и все они тоже не хотели умереть от чумы. - Ого! - сказал запыхавшийся Наудус, когда они с Энн добежали до аптеки, где находился ближайший прививочный пункт. - Тут уже полным-полно черномазых. - Господин Бишоп! - крикнул он хлопотавшему на крылечке костлявому человеку лет пятидесяти пяти, с белобрысенькими бровками на длинном кирпично-багровом лице. - Господин Бишоп! Никак ваша аптека в первую очередь обслуживает цветных? - Я ничего не могу поделать, Наудус, сейчас здесь не моя аптека, а эпидемиологический пункт. - Но это, надеюсь, все же атавский эпидемиологический пункт? - подхватил бакалейный торговец Фрогмор. Он стоял в самом хвосте очереди, и это обстоятельство заставляло его особенно болезненно переживать унижение, которому подвергалась в связи с этим белая раса. - Надеюсь, мы не в Африке? - Я ничего не могу поделать, Фрогмор, - оправдывался аптекарь. - Честное слово, я здесь ни при чем. - Зато мы-то здесь при чем! - побагровел бакалейщик. - Займемся сами, Наудус. Ты как? - Эти черномазые, как клопы, заползают во все щели. Они совсем распоясались, господин Фрогмор... Хорошо бы поставить их на место, - с готовностью отвечал Наудус. - Отлично сказано, Наудус! Они себе слишком много стали позволять, эти ниггеры! Пускай убираются к себе в Африку! А ну, ниггеры, слышали?! - крикнул Фрогмор. - Чтобы вашего духу здесь не было!.. Несколько негров молча вышли со своими семьями и встали в самый конец очереди. Остальные, - их было человек полтораста, - остались на своих местах. - Они, видимо, оглохли, - продолжал Фрогмор. - Как вы думаете, господа, - обратился он к белым, - не стоит ли им прочистить уши? Он подошел к высокому негру со шрамом над правым виском. Это был истопник Нокс, богатырь с железными кулаками, один из виднейших боксеров Кремпа. Будь он белым, плюгавый коротышка Фрогмор обходил бы его за два квартала. - А ну, убирайся, пока цел! - бесстрашно приблизился к нему бакалейщик. Он был Ноксу еле до плеча. - Чего молчишь? Оглох?.. - Я пришел раньше вас, сударь, - очень спокойно отвечал негр. Только его дрожащие мелкой дрожью руки показывали, какого труда ему стоило это спокойствие. - Господин Бишоп разъяснил вам: здесь не аптека, а прививочный пункт. Перед чумою, сударь, все равны. - Рассуждаете?! - удивленно пожал плечами Фрогмор, горестно взывая к общественному мнению. - Этот безграмотный, паршивый негр собирается читать мне лекцию! Эта черномазая трусливая собака... - Я не трусливая собака, сударь. Я капрал морской пехоты. Я доказал в Арденнах, что я не трусливая собака, сударь. - Ты хочешь сказать, что я вру?! - накалял себя бакалейщик, вдохновляемый всеобщим вниманием. Еще несколько негров покинули свои места и пристроились к хвосту очереди. - Я только хотел сказать, сударь, что вы ошибаетесь и что я не трусливая собака. - Может быть, тебе угодно было намекнуть, что это я трусливая собака? Ты что-то слишком часто козыряешь передо мною, что ты не трус. - Нет, сударь, я не хотел этого сказать. Я не мог бы этого сказать, потому что не видел вас на фронте. Кругом заулыбались. Те, кто постарше, отлично помнили, как Фрогмор умудрился избежать призыва в армию, хотя тогда, во время войны, у него еще не было никакой язвы желудка. - А ну, вон из очереди! - рванул Нокса за рукав побелевший от злобы бакалейщик. - Чтобы здесь духу твоего не было! Нокс легонько оттолкнул его, и бакалейщик как перышко отлетел в сторону. - Господа, он меня ударил! - взвизгнул Фрогмор и бросился с кулаками на посеревшего от волнения Нокса. И сразу, точно по сигналу, человек двадцать опоздавших белых кинулись на негров, стоявших впереди, и стали их вышвыривать из очереди. В ход пошли кулаки. Потекла кровь из носов и ртов. Кто-то уже упал на мостовую, и над ним барахтались родные, пытавшиеся выволочь его из боя. - Взбесились вы, что ли?! - пытался разнять их человек, в котором Наудус узнал рабочего велосипедного завода Бигбока. - Нашли время для драки?.. Макс, идиот, и ты туда же?! - Он оттащил в сторону тяжело дышавшего парня в расстегнутом пальто поверх промасленного синего комбинезона. - Вот как дам тебе по уху - сразу придешь в себя. Вытри рыло! У тебя из носа хлещет, как из водопроводного крана. - Он меня стукнул по голове, точно кувалдой, - пожаловался Макс и носовым платком Бигбока стал размазывать по лицу кровь. - Если ему удалось встряхнуть тебе мозги, ты должен ему руки целовать, шакал лопоухий! - Они поналезли вперед белых... - оправдывался Макс. - Не понимаю, что меня удерживает от того, чтобы назвать тебя идиотом. - Ты уже называл меня идиотом, Джеф, - неожиданно ухмыльнулся Макс. - Ты просто забыл. - Тогда все в порядке. И чтобы этого больше не было! - Я ничего не могу поделать с собой, Джеф. Я ужасно нервный. - А раз ты нервный, тогда помогай мне разнять этих сумасшедших. Они, кажется, совсем забыли про чуму. - Хорошо, Джеф, - снова улыбнулся Макс, - хорошему человеку почему не помочь... - Хорошему человеку, хорошему человеку! - передразнил его Бигбок, и они оба кинулись в самую гущу свалки разнимать дерущихся. Драка была в полном разгаре, когда примчались на полицейской машине представители порядка, арестовали человек двадцать негров, на которых Фрогмор и его друзья указали как на главных зачинщиков, а остальных поставили в самый хвост очереди, на том уже вполне законном основании, что очередь перемешалась, призвали своих белых сограждан к спокойствию и увезли арестованных в тюрьму. Но начальник тюрьмы наотрез отказался принимать арестантов, не прошедших противочумной обработки. Полицейская машина со всеми задержанными неграми вскоре вернулась обратно к аптеке Бишопа, и сам помощник начальника полиции, минуя всякие очереди, провел к эпидемиологу арестованных. Так что, к великому огорчению Фрогмора и некоторых других белых, именно эти два десятка негров вне всякой очереди прошли прививку. Получилось это довольно забавно, и, к чести большинства белых, на сей раз они отнеслись к этой "несправедливости" без излишней досады, от души потешаясь над злобствованием Фрогмора и его банды. Но Фрогмор не мог примириться со столь вопиющим нарушением прав белого человека. - Фрэнк! - крикнул он помощнику начальника полиции, вышедшему на улицу, пока доктор возился с арестованными. - Тебе не кажется, что все это очень похоже на издевательство? - По совести говоря, не очень. Их пропустят в самом срочном порядке. Тебя это не должно особенно огорчать. - Меня это не огорчает... - Ну вот и хорошо. - Меня это возмущает. - Вот это уже плохо. - И я так это дело не оставлю. Можешь в этом не сомневаться. - Я никогда не сомневался, что у тебя скверный характер, - все еще добродушно отвечал ему помощник начальника полиции. В очереди заулыбались. Фрогмора взорвало. - Черт вас всех подери! - заорал он, и его длинное лицо из желто-серого стало малиновым. - Ты еще не знаешь, какой у меня скверный характер! Ты еще будешь передо мною на коленях ползать, прося прощения, негритянский холуй! - Слушайте вы, господин Фрогмор, - рассердился, наконец, и помощник начальника полиции и перешел на официальный тон. - Я вас призываю к порядку... - Ха-ха! Он меня призывает к порядку! Черта с два!.. Вы... вы... вы... национальный позор Атавии, сударь! - Я вас призываю к порядку, - повторил помощник начальника полиции, чуть повышая голос. - И ваше счастье, что мне ясно, что вы оскорбляете меня при исполнении служебных обязанностей... - Ха-ха! Он это безобразие называет исполнением служебных обязанностей! Это плевок в лицо всей Атавии, всему, что называется атавизмом, вот что это такое, сударь! - ...при исполнении служебных обязанностей, - продолжал помощник начальника полиции, рявкнув на сей раз так, что даже люди посмелей Фрогмора вздрогнули, - исходя из самых похвальных соображений. В противном случае я бы, не задумываясь, отправил вас вместе с этими черномазыми делать себе прививку вне очереди, а потом отвез бы всех вас в одно и то же место. - Что-о-о?! - задохнулся от ярости Фрогмор. - Как вы сказали? Меня вместе с... На мгновение он лишился дара речи. - ...Но так как вы, сударь, все же оскорбили официальное лицо при исполнении им служебных обязанностей, я предлагаю вам немедленно перейти в самый конец очереди. Учтите, что с другим я поступил бы куда строже. Вам же только придется несколько повременить с прививкой. За это время вы успеете прийти в себя и понять, как себя вести с представителями власти. - К черту! - завопил Фрогмор, потрясая кулаками "а манер библейского пророка. - К черту! - Можете подавиться своими прививками... Он видел смеющихся людей, откровенно потешавшихся над его священным гневом. Им было наплевать на унижение, которому при поддержке официальных властей подвергался он, - подвижник атавизма, герой, рыцарь борьбы за превосходство белой расы. Над ним потешались белые! Над ним, - он это явственно ощущал, - внутренне смеялись и черные, которые не осмеливались, конечно, открыто выражать свои чувства, но которые вдоволь насмеются сегодня у себя дома над его позором. - Можете подавиться своими прививками! Я ухожу! Порядочному белому не место в этой очереди! Я клянусь... Я торжественно клянусь, что нигде и никогда не сделаю себе противочумной прививки, раз порядочного белого заставляют становиться в затылок черному! И пусть моя кровь падет на голову... на голову... Так и не придумав, на чью голову должна пасть его кровь, Фрогмор твердой поступью вышел из очереди и, не оглядываясь, направился прочь от аптеки. - Господин Фрогмор! - услышал он чей-то голос позади себя, но не оглянулся. - Опомнитесь! - Спокойной ночи, господин Фрогмор! - донесся из очереди другой голос, озорной, мальчишеский, звонкий. - Заходите утром пораньше. Пройдете безо всякой очереди! Послышался смех. Никто не звал Фрогмора обратно, никто не умолял его отказаться от клятвы, пройти вне всякой очереди, поберечь свою драгоценную жизнь и сделать себе прививку. И ему пришлось уйти домой, так и не обезопасив себя от чумы. Билл Купер, известный уже нам веселый шофер Варфоломея Патогена, был извещен о своем увольнении около полудня. Дворецкий вынес ему семьдесят семь кентавров - как раз столько, сколько ему полагалось за отработанное время - и письменный отзыв, хороший отзыв, в котором выражалось искреннее сожаление о том, что Билл Купер по личным причинам решил покинуть службу у нижеподписавшегося господина Патогена. К этому времени доктор Фукс успел сделать прививки всем членам семьи и многочисленным домочадцам главы фирмы. Конечно, Билла не могло не удивить, почему ему, единственному из всех обитателей дома, не сделали укола, но ему и в голову не могло прийти, что его как раз по той причине и уволили, что для него пожалели вакцины. Именно из-за этих прививок маленького Эдди не выпустили в то утро погулять, и Билл ушел, так и не простившись со своим приятелем. Можно было, на худой конец, переслать с кем-нибудь мальчику заготовленный для него подарок, но Билл еще утром обнаружил, что пойманный в машине профессора майский жук успел за ночь околеть. В сердцах Билл швырнул его вместе с коробкой в горящий камин. Словом, день начинался для Купера со сплошного невезенья. Независимо насвистывая сквозь зубы, он покинул дом Патогена, не унизив себя просьбами. И не только потому, что понимал бесполезность этих просьб. Он вывел из гаража свой старенький "фордик", дважды прогудел на прощание черной кухарке, которая помахала ему рукой из пышущих паром дверей кухни, и выкатил за ворота. Внизу перед ним распласталась белесая зимняя панорама Боркоса с темно-серой россыпью небоскребов, с перекрещивающимися под прямым углом у ратуши Торговой и Широкой улицами, с черной рекой и длинным висячим мостом, переброшенным через нее в дымный фабричный город Камарру. "А что же, - подумал Билл, притормаживая машину перед спуском, - в крайнем случае можно будет махнуть и в Камарру. Но раньше попробуем устроиться где-нибудь в Боркосе. Что ни говори, а рекомендация Патогена не растет на первом попавшемся дереве". Он стал не спеша спускаться с холма и только минут через десять впервые услышал вопли газетчиков, выскакивавших из типографских ворот с охапками экстренных выпусков газет о вчерашнем несчастье в Киниме. Так вот каков был тот жук, которого он ночью поймал в машине профессора и сдуру чуть было не подарил маленькому Эдди! Хорошо, что жук вовремя околел и что он догадался сжечь его в камине. Страшно подумать, он мог собственными руками обречь этого славного мальчишку на верную смерть! И только вслед за этим до Билла Купера дошло, что уж там-то он определенно заразился чумой. К этой мысли не сразу можно было привыкнуть. Он остановил машину у тротуара, чтобы хорошенечко обдумать положение. - Эй, ниггер! - заорал полицейский. - Проваливай-ка отсюда со своей вонючей таратайкой! Я кому говорю! Билл снова включил мотор и двинулся дальше. Странное чувство испытывал он в это время: стоило ему только дотронуться до этого краснорожего фараона, и того тоже схватила бы в свои незримые лапы чума. Стоило ему только легонечко дотронуться до любого из тех многих десятков и сотен белых, которые избивали, грабили и всячески оскорбляли его за тридцать два горьких года его черной негритянской жизни, и любой из них через несколько дней погиб бы в нечеловеческих мучениях. Может быть, и в самом деле, раз уж так бесповоротно раскрылась перед тобой могила, есть смысл остановиться нарочно у тротуара, подождать, пока этот рыжий цербер, изрыгая проклятия и угрозы, приблизится к тебе, и сделать из него приличную отбивную котлету перед тем, как получить в живот полагающуюся негру порцию раскаленного свинца. Но Билл Купер не остановил машину и не попытался напоследок сделать отбивную котлету из полицейского, который в любой момент, по всякому поводу и без повода, может безнаказанно пристрелить любого негра как собаку. Он поехал дальше, и его еще некоторое время тешило сознание смертельной силы, которую неожиданно приобрело легчайшее его прикосновение. Он чуть было не вышел у одного памятного кабака, из которого его когда-то вышвырнули, как куль грязных тряпок, за то, что он осмелился зайти туда позавтракать. Кабатчик, тот самый, который его тогда вышвырнул, стоял сейчас у двери своего заведения, вчитываясь в сообщение экстренного газетного листка. Было очень заманчиво пройти мимо него внутрь помещения с независимым видом богатого белого, потребовать себе вина, закуски и, когда тот попытается накинуться на него, дать сдачи. О, сколько раз гражданин республики Атавия Билл Купер мечтал о счастье дать сдачи белому! Но он понимал, что на этой потасовке и кончилась бы его месть, потому что его убили бы, даже не доведя до полицейского участка. И, кроме того, у этого кабатчика была жена, которая не так сурово относилась к людям, имевшим несчастье родиться с черным цветом кожи. Нет, он не хотел, чтобы она заразилась чумой. И он поехал дальше и вдруг вспомнил, что, прощаясь, пожал руку по крайней мере десяти человекам в доме Варфоломея Патогена. Уж их-то он, во всяком случае, не хотел заразить. А от них может заразиться - обязательно заразится! - и маленький Эдди, который был еще слишком мал, чтобы усвоить, что белый джентльмен не имеет права опускаться до приятельских отношений с черным человеком, даже если ему с этим черным очень весело и интересно проводить время. Нужно было немедленно, пока еще не поздно, предупредить, чтобы они приняли меры, чтобы они сделали себе поскорее прививки. Но как их предупредить, не подвергая страшной опасности многих, очень многих других людей? Конечно, лучше всего было бы послать им телеграмму. Ее доставили бы минут через пятнадцать, не позднее. Но как можно подать телеграмму, не заразив тех, кто ее от тебя примет, получит с тебя за нее деньги, кто будет ее передавать, кто получит твои деньги в виде сдачи, кто будет подсчитывать вечером дневную выручку, и так далее и так далее? Позвонить по таксофону? Но это значит заразить тех, кто будет пользоваться им после тебя, и всех тех, кто с ними будет потом соприкасаться. Купить в аптеке спирту и самому продезинфицировать аппарат сразу после разговора? Но, во-первых, еще неизвестно, достаточно ли спирта для дезинфекции от чумных бацилл. А во-вторых, уже кассиршу в аптеке, вручая ей деньги за спирт, обязательно заразишь. Послать письмо Патогену? Долго писать, и не меньше суток письмо будет идти к адресату. И опять-таки неминуемо заразишь тех, кто сортирует письма, и почтальона, и лакея, который утром понесет его на подносе Патогену, и самого Патогена. Как ни был зол Билл Купер на своего неблагодарного хозяина, он был все же очень далек от того, чтобы обречь его на чуму. Он и не заметил за этими лихорадочными раздумьями, как его оставило злорадное и мстительное сознание той мрачной силы, которая таилась в легчайшем его прикосновении. Сейчас его сводила с ума тревога за жизнь тех, кого он невольно заразил при прощании. О себе он твердо знал лишь одно: ни в коем случае нельзя ему обращаться за помощью в любую из здешних больниц. О нем немедленно сообщат куда следует, и за ним приедут, формально - для того, чтобы отвезти в изолятор, на деле - для того, чтобы дорогой пристрелить. Надо, не теряя ни минуты, ехать в такие места, где прививку будут делать всем подряд, хотя бы в этот Кремп, о котором кричат газетчики. А как же с теми, кого он уже успел заразить? Хорошо было бы с кем-нибудь передать, чтобы они поскорее приняли меры. Но с кем? Кому можно сообщить свою чудовищную тайну и быть уверенным, что он тебя сейчас же не выдаст на смерть? Да и поверят ли еще его посланцу? А время идет, зараза все основательней захватывает в свои беспощадные лапы людей, которых он заразил. И Билл Купер решил, что он не имеет права передоверять кому бы то ни было судьбы этих людей... На его настойчивые гудки из парадной подъезда высунулся рассерженный швейцар. - Вы с ума сошли, Билл! - прошипел швейцар. Он чувствовал себя не очень хорошо после этого дурацкого укола, который ему сегодня сделали по капризу хозяина. - Чего это вы разгуделись, словно двести негров на вечеринке? - Пусть скажут молодому хозяину, чтобы он как можно скорее вышел ко мне сюда. Понимаешь, как можно скорее!.. - А мэр Боркоса тебе не нужен? И может быть, тебе угодно, чтобы был еще выставлен почетный караул? - Скажи, чтобы как можно скорее!.. Скажи, что дело идет о жизнях всех, кто живет в этом доме, о чуме... - О чуме?! Швейцар с грохотом захлопнул за собой дверь. Через две минуты Фред Патоген в пальто с поднятым воротником вышел из дому. Его неприятно удивило, что этот негр Билл не счел нужным выйти из своего ветхого фордишки. Это его и удивило и заставило насторожиться. Для такого наглого поведения должны быть какие-то из ряда вон выходящие основания. - Не подходите ко мне очень близко! - предостерегающе поднял руку Билл. - Остановитесь в двух шагах от меня. - Ты, кажется, серьезно собрался командовать белым джентльменом, Билл? - криво усмехнулся Патоген. - Правда, ты уже не служишь у нас, но забываться я бы тебе все же не очень советовал. - Вы знаете, что я вчера ночью поймал в машине профессора, вашего дяди? Я вернулся, чтобы предупредить вас: я вчера ночью поймал в машине вашего дядюшки майского жука!.. Очевидно, в доме уже знали о несчастье в Киниме, потому что молодой джентльмен побледнел. Правда, он сразу успокоился, вспомнив о прививках, которыми все утро был занят доктор Фукс. - Ты правильно поступил, Купер! - сказал он в заключение их непродолжительной беседы, умолчав, конечно, насчет прививок. - Мы сейчас же постараемся принять меры... А ты что собираешься делать? Ведь сам-то ты заразился в первую очередь. - Я разыщу доктора, который сделает мне прививку. Мне для этого, правда, придется несколько прокатиться... Билл смутно надеялся, что в благодарность за его сообщение ему предложат помощь в этом доме. Но Патоген не то не понял его надежды, не то сделал вид, что не понял. - Тебе потребуются деньги в дороге, - он вынул из кармана брюк две смятые кредитки и, прежде чем Билл успел отказаться (потому что он хотел отказаться от денежной благодарности, раз этот человек не хочет помочь ему сделать прививку), сжал их в комок и метнул в приоткрытое окошко "фордика". - К сожалению, у меня больше при себе нет... И где же ты собираешься искать такого доктора?.. Вопрос был задан самым безразличным тоном, но Билл вдруг почувствовал в нем больше, чем обыкновенное любопытство. - В Вифлееме, - ответил он после еле заметной заминки. - Или в Косте. У меня дядя живет в Косте. Он, кажется, сейчас служит в тамошней лечебнице... истопником, конечно. Но у него, я полагаю, имеются кое-какие знакомства во врачебном мире... - Было бы весьма утешительно узнать, что это тебе удалось. - Благодарю вас, сударь. Я вам обязательно напишу, если вам это действительно интересно. - Мне это действительно интересно, Билл. Но интересно ему было, как вскоре выяснилось, совсем другое. Еще Купер, довольный тем, что ему удалось все-таки предупредить Патогена, и смутно обеспокоенный его излишним любопытством, только выруливал за ворота, когда последний, забравшись в отцовский кабинет и наглухо закрыв за собой двери, позвонил начальнику ближайшего отделения полиции (он только потом догадался, что следовало позвонить самому главному полицейскому начальству). Почему Фред Патоген поступил таким образом? Неужели у него начисто отсутствовало чувство благодарности, пусть и к черному, но все же к человеку, который специально вернулся, чтобы спасти чужих ему людей от чумы? Но дело в том, что господин Патоген-младший не видел ровным счетом никаких поводов для благодарности, потому, во-первых, что прививки были в его доме сделаны до того, как Купер совершил-свой подвиг человеколюбия. Во-вторых, Патоген-младший был глубоко уязвлен недостаточно почтительным тоном, в котором этот шоферишка вел с ним разговор. Негр, который хоть раз безнаказанно вел в таком тоне разговор с белым, конченый человек для цивилизации и благодатный материал для всяких большевистских агитаторов. В-третьих, Патоген-младший был не уверен в том, что на пути следования к месту, в котором ему, может быть, сделают прививку, Билл не разнесет заразу. И хорошо бы, еще среди своих чернокожих соплеменников. А вдруг он заразит и белых? В-четвертых, Патоген полагал, что для представителя фирмы, которая в этот самый момент совершает в Эксепте блестящий бизнес с противочумными вакцинами, нет лучшего рекламного трюка, чем выдача полиции негра, который может перезаразить уйму белых. В-пятых, ему показалось, что Билл покривил душой, сообщая о направлении, в котором он собирался направиться на поиски врача. Ничто так не оскорбляло господина Патогена-младшего, как сознательная ложь. Словом, не прошло и пяти минут, как три машины с полицейскими и сыщиками в штатском бросились вдогонку Биллу. Одновременно были предупреждены все полицейские посты, которые были расположены на пути его предполагаемого следования в Вифлеем и Кост. Засады были организованы по всем правилам, но ничего не дали. Тогда были произведены облавы во всех тех районах Боркоса, где можно было предполагать напасть на след Купера. И снова ничего не получилось. Уже вечерело, когда Билл, гнавший свой фордик на предельной скорости, понял, что две полицейские машины явно пытаются обогнать его для того, чтобы остановить и задержать. Не больше трех километров отделяло его в этот миг от черневшей на горизонте полоски, о которой он определенно знал, что это заградительная застава, за которой сразу начиналась чумная полоса. И еще он знал, что если его настигнут, то это конец, смерть на месте. Фордик старался изо всех сил, как бы понимая, что никогда ему не представлялось такого случая отплатить хозяину добром за все его многолетние заботы. Он вибрировал, трещал, гремел, стонал от напряжения и сделал все, что только смог: довез его до того места, где дорога делала резкий поворот вправо. Тем самым левая сторона машины скрылась из глаз преследователей. Пока фордик, кувыркаясь через голову, загрохотал вниз по откосу, Билл выскочил в левую дверцу и скрылся в ранних зимних сумерках... Около восьми часов вечера он, измученный и продрогший, вылез из воронки, на месте которой еще утром этого дня возвышалось заведение Андреаса Раста, отряхнулся, насколько мог, от облепившего его снега и поплелся в уже известный нам город Кремп. Давно уже ему не приходилось проделывать такие расстояния пешком да еще в такую омерзительную погоду. А все этот молодой хозяин, господин Фред! А еще такой образованный! Воспользовался тем, что его отец куда-то уехал, и выгнал человека. Хороший хозяин в такую погоду и собаку на улицу не выгонит... Чтобы избавиться от печальных мыслей, Купер стал думать о том, как бы это выглядело, если бы вдруг он и Фред Патоген поменялись ролями и цветом кожи... И ему стало смешно. Он сам не заметил, как запел: Полный автобус негров Едет искать работы, Полный автобус негров! Боже, спаси и помилуй! Это была не ахти уж какая веселая песенка, но Билл прибавил шагу и пел ее в такт своим шагам. Получалось вроде марша. Сквозь мутную промозглую темень где-то далеко впереди брезжили огни Кремпа. По обеим сторонам дороги, пустынной, непривычно тихой, высоко над мостовой желтели неподвижные шары придорожных фонарей, словно круглые глаза невидимых чудовищ, которые притаились у обочин дороги, подстерегая одиноких прохожих. Полный автобус белых Едет ему навстречу, Полный автобус белых! Боже, спаси и помилуй! Биллу снова стало не то чтобы страшно, но как-то очень уж одиноко. Да и распелся он словно бы и ни к чему. Это, конечно, хорошо, что ему удалось убежать в зачумленную зону и что его не подстрелили. Но вот он уже почти сутки, как заразился чумой, и все еще не сделал себе прививки, и еще неизвестно, удастся ли ему ее сегодня сделать. Очень может быть, что там уже всем сделали прививки или что на прививочных пунктах объявили перерыв до утра... Кстати, где он устроится на ночлег? Деньги-то у него, слава богу, есть - девяносто семь кентавров; но вот есть ли в этом городе гостиница для цветных? Скорее всего, нет, а в обыкновенную его не пустят. Значит, придется ночью бродить по незнакомому городу, пока не найдешь какого-нибудь негра, который согласится предоставить тебе ночлег... Мда-а-а, нечего сказать, приятные у вас виды на будущее, Билл Купер! Только что казалось, что городские огни светят откуда-то совсем издалека, и вдруг справа от Билла возник из мрака первый дом, потом второй, третий. Теперь он шагал уже вдоль городской улички, по которой озабоченно шныряли молчаливые прохожие. Он свернул на другую улицу, пошире и побогаче. Изредка попадались ему пожарища, полуобрушившиеся строения с пустыми темными глазницами вместо окон, с печально светившимися редкими или одинокими окнами в сохранившейся части дома. Билл слишком рано выехал из Боркоса, чтобы успеть прочесть в газетах про воздушный бой над Кремпом, и слишком опасался заразить кого-нибудь в пути, чтобы купить газету между Боркосом и Кремпом. Его не могло не удивить обилие разрушенных и сгоревших зданий в этом маленьком городке, но он не стал никого расспрашивать, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Он и насчет местонахождения прививочного пункта решил лучше не расспрашивать и довольно долго проплутал по Кремпу, пока не увидел очередь у аптеки Бишопа. Билл догадался, что это и есть та очередь, которую он искал. Он прибавил шагу, и только сейчас ему пришло в голову, что надо придумать, что бы такое сказать, если у него вдруг спросят, откуда он появился в этом городе, почему он не в Боркосе, когда оттуда выехал, почему так спешил, как сюда попал, когда со стороны Боркоса стоят военные заслоны. Это надо было придумать тут же, немедленно, на ходу. Вот он и шагал и придумывал и не заметил, как легонечко задел плечом плюгавого белого с маленьким безгубым ротиком на длинном и морщинистом лице. Тот-то его, конечно, видел, но и в мыслях не мог иметь посторониться, потому что он белый и не белому уступать дорогу зазевавшемуся негру. - Прошу прощения, сударь! - растерянно улыбнулся Билл. - Я очень спешил. И я, представьте, задумался... "Уж не заразил ли я ненароком этого чудака?" - успел он подумать, прежде чем этот белый раскрыл свою ротовую щель, и сам себя успокоил, что слишком уж легко он его задел плечом. Заметив, что тот собирается лезть в драку, Билл шарахнулся от него, как от бомбы, которая вот-вот должна разорваться: - Не трогайте меня! Ради бога, ради спасения вашей жизни, не касайтесь меня! - Опять негры?! - взвизгнул человечек. - Житья от них не стало! Мало мы их сегодня били! Угрожать вздумал?! Наглец!.. Он вцепился левой рукой в правую руку Билла, а правой стал изо всех сил колотить растерявшегося негра в грудь, живот, в нижнюю челюсть. Потом изловчился и изо всей силы ударил его ногой в пах. Купер до этого старался только уклоняться от ударов. Но теперь, когда у него от боли круги пошли перед глазами, он охнул, легко, как щенка, оторвал от себя впившегося в него человечка и отшвырнул в сторону... Фрогмор (это был он) света невзвидел от боли и унижения. Только что он вынужден был, храня достоинство белой расы, покинуть очередь, и вот сейчас вторично за этот злосчастный вечер его повергал в прах человек низшей расы! - Полиция! - вскричал он с тоской и возмущением. - Есть ли в этом городе полиция или я где-нибудь в Африке?.. Уже бежали к месту происшествия зеваки, уже приближался постовой полицейский, подтверждая своим появлением и суровым взглядом, что господин Фрогмор находится не где-нибудь в Африке, а, слава богу, в Атавии, когда между приводившим свою одежду в порядок бакалейщиком и окончат