лнение: маленькое судно то взлетало на гребень большой волны, то оказывалось в глубоком ущелье между двумя громадными водяными стенами. Волны, гремя и свирепо шипя, перекатывались через палубу и уже давно смыли в море покрывавшие ее ковры. Водяные потоки то и дело врывались во внутренние покои. Стало холодно, но жаровню с горячими угольями так швыряло из угла в угол, что во избежание пожара ее выбросили за борт. Посеревшие от холода слуги-матросы, единственную одежду которых составляли повязки вокруг бедер, ожесточенно хлопотали у зловеще хлюпавших парусов. Еще полчаса -- и от "Любезного Омара" осталось бы только печальное воспоминание. Однако волнение прекратилось так же неожиданно как и началось. Выглянуло солнце. Снова стало тепло. Зато наступил полнейший штиль. Паруса безжизненно повисли, и корабль стал покачиваться на затихавшей волне, нисколько не подвигаясь вперед. Хоттабыч решил, чго ему представился удобный случай поправить пошатнувшиеся отношения со своими спутниками. Радостно потирая руки, он сказал: -- Штиль? Да будет вам известно, о великодушные и справедливые отроки, что штиль для нас -- сущая чепуха. Мы прекрасно обойдемся и без ветра. Сейчас "Любезный Омар" помчится еще быстрее прежнего... Да будет так! И он щелкнул пальцами левой руки. Тотчас же "Любезный Омар" с бешеной быстротой рванулся вперед, причем паруса, встретив сопротивление воздуха, естественно, надулись в направлении, обратном ходу корабля. За все существование парусного судоходства никому не приходилось быть свидетелем столь удивительного зрелища. Однако ни Волька, ни Женя, ни Хоттабыч, стоявшие в это время на корме, не успели им насладиться, потому что силой инерции их сбросило с кормы в воду. А сразу вслед затем грот-мачта, не выдержав чудовищного сопротивления воздуха, со страшным треском рухнула на то место, где только что стояли наши путешественники. "Любезный Омар" мгновенно скрылся из виду. "Сейчас бы очень пригодилась шлюпка или, на худой конец, спасательный круг, -- подумал Волька, барахтаясь в воде и отфыркиваясь, как лошадь. -- Берегов не видать". Действительно, куда ни кинь взор, всюду видно было только спокойное и безбрежное море. XXXVII. КОВЕР -- ГИДРОСАМОЛЕТ "ВК-1" -- Куда ты? -- окликнул Волька Женю, быстро поплывшего куда-то в сторону. -- Все равно до берега не доплыть. Не трать силы, ложись на спину. Женя послушался. Лег на спину и Хоттабыч, бережно приподняв в правой руке свою шляпу. Так началось единственное в истории мореходства совещание потерпевших кораблекрушение, на котором ораторы высказывались лежа на спине. -- Вот мы и потерпели кораблекрушение! -- чуть ли не с удовлетворением промнес Волька, самочинво взявтаа на себя обязатеств председателя. -- Что ты там задумал? -- спросил он, увидев, что Хоттабыч стал выдергивать свободной левой рукой волоска из своей бороды. -- Я хочу вернуть назад наш корабль. -- Успеешь, -- сухо остановил его Волька. -- Еще вопрос, хотим ли мы на него возвращаться. Мне, например, не хочется. Прямо скажем: на нем не человеческие, не советские порядки. Даже вспомнить противно. -- По-моему, тоже. "Любезный Омар" отпадает, -- поддержал его Женя. -- Только вот что, Хоттабыч: надо поскорее позаботиться о спасении матросов. А то как бы они не погибли вместе с судном. Хоттабыч насупился: -- Меньше всего пусть беспокоит вас судьба моих недостойных слуг. Вот уже пять минут, не менее, как они в Аравии. Там они проживают постоянно, там они и сейчас ждут моих дальнейших приказаний. Но объясните мне, о мачты моего сердца, почему бы нам не продлить наше путешествие -- на "Любезном Омаре"? -- Кажется, тебе ясно сказано, -- отвечал Волька. -- И вообще, -- заметил Женя, -- парусник -- слишком неверный и медленный тип судна. Зависишь от всякой перемены погоды... Не-е-ет, "Любезный Омар" окончательно отпадает. -- О якоря моего счастья! -- жалостно захныкал Хоттабыч. -- Я сделаю все, чтобы... -- Бесспорно отпадает, -- снова перебил его Волька, поеживаясь. Было очень неприятно лежать в воде одетым и обутым. -- Остается выяснить, что еще может нам предложить Хоттабыч. -- Я могу вас взять подмышки и полететь. -- Отпадает! -- отрезал Волька. -- Слуга покорный -- летать у кого-то подмышками! -- Не у кого-то, а у меня! -- обиделся Хоттабыч. -- Даже у тебя. -- Тогда я осмелюсь предложить вашему просвещенному вниманию ковер-самолет. Превосходнейшее средство передвижения, о разборчивые друзья мои! -- Вот уж не сказал бы, что превосходнейшее! Замерваешь на нем, да и летишь медленно и без всяких удобств, -- задумчиво промолвил Волька я вдруг воскликнул: -- Идея! Честное пионерское, идея! Он тут же камнем ушел подводу, так как в припадке восторга не придумал ничего лучшего, как начать самому себе аплодировать. Он вынырнул, сопя и отплевываясь, снова улегся поудобнее на спину и, как ни в чем не бывало, продолжал: -- Нужно усовершенствовать ковер-самолет, -- сделать обтекаемой формы, утеплить, оборудовать койками и поставить на поплавки. Труднее всего было объяснить Волькино предложение Хоттабычу. Во-первых, старик не знал, что такое "обтекаемая форма"; во-вторых, понятия не имел о поплавках. Такая, казалось бы, простая вещь -- "обтекаемая форма", а объяснять пришлось очень долго, пока не догадались сказать, что обтекаемый ковер-самолет должен быть похожим на огурец, у которого, понятно, выдолблена сердцевина. Кое-как, тоже с превеликими трудностями, растолкована старику в насчет поплавков. И вот ваконец вбмыл в воздух и лег курсом на зюйд-зюйд-вест обтекаемый ковер-гидросамолст "ВК-1". В переводе с авиационно-конструкторского языка на обыкновеный, житейский, "ВК-1" означало: "Владимир Костыльков. Первая модель". Похожий на огромный огурец с небольшим хвостиком позади, какие бывают у огурцов, только что сорванных, этот крытый ковер-гидросамолет имел три спальных места и в каждом из бортов по два окошка, прорезанных в толстой, мохнатой ковровой ткани. Летите качества Волькиной конструкции оказались не пример выше, нежели у обычного ковра-самолета. Быстро промелькнули под нашими путешественниками Черное море, Босфор, Дарданеллы, Малая Азия, иссушеная палящим эноем плоскогорья Аравийского полуострова. Затем глубоко внизу показались желтые пески Синайской пустыни. Узкая полоска Суэцкого канала отделяла ее от точно таких же желтых песков Аравийской пустапян, и это уже была Африка, Египет. Отсюда Хоттабыч собирался начать свои поиски Омара Юсуфа в Средиземном море: с самой восточной его стороны до самой западной. Но еще не успел "ВК-1" снизиться до двухсот метров, как Хоттабыч в великой досаде назвал себя старым дурнем, а ковер-гидросамолет снова стал набирать высоту и лег курсом на запад. За время, проведенное в сосуде, Хоттабыч позабыл, что в этих местах впадает в Средиземное море Нил, и вода здесь вечно мутна от ила и песка, которые эта могучая и полноводная река выносит далеко в море. Какие же поиски могут быть в этой густой желтой мути? Только глаза засоришь. Хоттабыч решил отложить обследование этого неудобного района на тот случай, если не удастся обнаружить Омара. Юсуфа в остальной части Средиземного моря. Прошло еще немного времени, и они снизились в тихой голубой бухточке, неподалеку от итальянского города Генуи. XXXVIII. ИНТЕРВЬЮ С ЮНЫМ ГЕНУЭЗЦЕМ -- Прежде всего осторожность! И не болтать! -- скомандовал Волька, когда все трое выбрались на берег, а ковер-гидросамолет исчез по мановению руки Хоттабыча. -- Еще неизвестно, куда мы попали. Откуда-то с запада летел большой самолет, низко прогудел над нашими путешественниками и скрылся за ближайшим холмом. Пролетел и скрылся за тем же холмом еще один самолет. -- Синьоре Умберто-о-о! -- донесся издалека высокий мальчишеский голос. -- Синьоре Умберто-о-о! Вас хозяин зовет! -- Раз "синьоре"-- значит Италия, -- сказал Волька. -- Значит мы в Италии! Но как удивились бы наши герои, узнав, кто прилетел только что в Италию на том, первом самолете! В то время, когда они выражали свое восхищение по поводу того, что они оказались в этой прекрасной стране, на аэродроме за холмом подкатили к приземлившемуся самолету дюралевую высокую лестницу, и по ней спустился, надменно выпучив маленькие, свиные глазки, господин Ванденталлес собственной персоной. Но мальчики и Хоттабыч этого еще не знали. -- Италия! Мы в Италии! Вот это здорово! -- не удержался и крикнул Женя. -- Утром -- в Одессе, час назад -- над Суэцким каналом, а сейчас -- уже в Италии! Правда, здорово? Волька замахал на него руками, чтобы он вел себя потише. -- Ох, и востро же нам надо ухо держать! -- сказал он. И, главное, поменьше болтать. -- Да кто нас здесь поймет? Мы же по-итальянски ни бум-бум! -- фыркнул Женя. -- Ничего не значит, что не поймут. Это даже, может быть хуже, что не поймут. -- Почему, о юные мои друзья, вас не поймут? -- обиделся Хоттабыч. -- Раз я с вами, то и вас поймут и вы будете понимать язык здешних мест, как понимаю его я. -- Тем более надо держать ухо востро! -- снова подчеркнул Волька. Хоттабыч хотел сразу пуститься в поиски Омара Юсуфа, но мальчики уговорили его пойти с ними посмотреть город. По красивой широкой дороге, тянувшейся вдоль берега, только изредка с тихим шелестом проносились машины да, мягко ступая копытцами, брели тяжело нагруженные ослики. Вскоре показался большой пляж. Наши путешественники, не останавливаясь, прошли дальше и спустя некоторое время вошли в город Геную. Высокие, многоэтажные старинные дома перемежались с не менее древними одноэтажными лачугами. Выло жарко и душно. По узким и грязным улицам ходило множество людей, бедно одетых, изможденных, но веселых. Они что-то горячо обсуждали, оживленно размахивали руками, пели песни, останавливались у раскрытых окон и, опершись о подоконник, о чем-то с жаром рассказывали высовывавшимся из окон жильцам. -- Очевидно, сегодня у них выходной день, -- сообразил Волька и обратился к мальчику, сидевшему на щербатом пороге у распахнутых дверей мрачного и сырого трехэтажного дома и мастерившему из старойпрестарой сигарной коробки пароход. -- Скажи-ка, мальчик, у вас сегодня выходной день? Юный генуэзец недоуменно посмотрел на Вольку и его спутников: -- Как ты сказал? Выходной день? Что это такоевыходной день? -- У вас сегодня воскресенье? -- взорвался Волька. -- Будто ты сам не знаешь, что сегодня пятница -- насмешливо ответил мальчик. -- Тогда сегодня, вероятно, какой-то праздник? -- продолжал свои расспросы Водька. -- С чего это ты решил? -- удивился мальчик. -- Был бы праздник, звонили бы в колокола. -- Почему же, в таком случае, так много людей бродяг во улицам в рабочее время? -- Ты, наверно, нездешний, -- сурово ответил мадьчнк. -- Одно из двух: или ты нездешний, или ты ненормальный. -- Я нездешний, -- быстро проговорил Волька. -- Я вполне нормальный, но я нездешний. Я из... я из Неаполя. -- А разве в Неаполе рабочие не бастуют против иностраниых военных баз? -- рассердился юный генуэзец. -- Знаешь что, иди-ка ты подобру-поздорову! У нас в Генуе мальчики не любят, когда к ним пристают с глупыми вопросами?.. Постой, постой! А может быть, тебе нравятся иностранные военные базы в Италии? -- крикнул он вдогонку уходившему Вольке. -- Ты говоря прямо! Нравятся?.. -- Что ты! -- возмутился Волька. -- Как тебе не стыдно так оскорблять незнакомых мальчиков. Да я их попросту ненавижу! -- И я их тоже ненавижу, -- сказал Женя. -- Мы, если хочешь знать, только что удивлялись, как это вы их терпите... -- Кто это -- мы? Генуэзцы? -- Нет, итальянцы! Такой прекрасный, боевой народ... -- То есть как это -- итальянцы?! А ты кто -- вавилонянин, что ли?.. Ребята-а-а! -- закричал вдруг свирепо юный генуэзец, обращаясь к соседским мальчикам. -- Ребята, сюда-а-а!.. -- Пусть мы поскорее исчезнем, Хоттабыч! -- быстро прошептал Волька. -- Скорее же!.. Они исчезли, к величайшему изумлению юного генуэзца, который из-за этого непредвиденного и никак не объяснимого обстоятельства оказался в чрезвычайно неудобном положении перед созванными им друзьями... -- Я говорил тебе: держи язык за зубами! -- с досадой выговорил Волька Жене, который чувствовал себя виноватым вне знал, куда деваться от стыда.: -- Черт знает что может наделать человек, который брякает первое, что ему нодвериется на язык!.. Вот теперь из-за тебя так и не осмотрели город! И какой город: Геную... -- Я льщу себя надеждой, о рассудярсельнейший из учащихся двести сорок пятой школы (это был увесистый камень в Женин огород), что мы еще будем иметь возможность осмотреть все его улицы, площади и дома, -- успокоительно заметил Хоттабыч. -- А если тебя смущает возможность встретиться с тем строптивым мальчиком, который вас так напугал, то тебе стоит только сказать слово, и я его перенесу куда-нибудь в далекую и безлюдную пустыню. -- Только попробуй! -- вспыхнул Волька. -- Это совершенно замечательный мальчик! Я бы на его месте поступил точно так же. -- И я тоже? -- сказал Женя, виновато глядя в сторону. -- Давай, Волька, мириться, а? Я виноват, но больше не буду. Ладно? -- Ладно, -- великодушно ответил Волька и пожал робко протянутую руку Жени Богорада. -- Мир так мир... -- Пойдемте же на берег моря, -- нетерпеливо предложил Хоттабыч, -- дабы я смог без промедления приступить к поискам моего несчастного брата. Этот разговор происходил на шоссе, по которому они еще несколько минут назад, полные туристских планов, шагали в Геную. Теперь они пошли в обратном направлении, выискивая укромное местечко подальше от дороги и строений. XXXIX. ПОТЕРЯННЫЙ Н ВОЗВРАЩЕННЫЙ ХОТТАБЫЧ -- Пожелайте мне скорой удачи! -- воскликнул Хоттабыч, превратился в рыбу и нырнул в воду. Вода была прозрачная, совсем не то, что у дельты Нила, и было хорошо видно, как, быстро работая плавниками, старик устремился в открытое море. В ожидании его возвращения наши друзья раз десять выкупались, вдоволь нанырялись, до одурения нажарились на солнце и наконец, сильно проголодавшись, начали беспокоиться. Хоттабыч подозрительно долго не возвращался, хотя обещал больше часа не задерживаться. Уже давно село солнце, озарив горизонт и тихое море красками поразительной красоты, уже вдали замерцали тысячи городских огней, а старика все еще не было. -- Неужели пропал? -- хмуро промолвил Женя. -- Не может он пропасть, -- отозвался Волька. -- Такие старики, брат, не пропадают. -- Его могла проглотить акула. -- В этих местах акулы не водятся, -- возразил Волька, хотя твердо он в своих словах убежден не был. -- А мне что-то есть захотелось, -- чистосердечно признался Женя после короткого молчания. В это время неподалеку с тихим плеском причалила лодка. Из нее вылезли трое рыбаков. Один из них принялся раскладывать из сухих сучьев костер, а остальные стали отбирать рыбешку помельче, чистить ее и кидать в котелок с водой. -- Пойдем попросим у них чего-нибудь покушать. -- предложил Женя. -- Свои ведь люди -- трудящиеся. Они не откажут. Волька согласился. -- Добрый вечер, синьоры! -- вежливо поклонился Женя, обращаясь к рыбакам. -- Подумать только, как много развелось в нашей бедной Италии бездомных детей! -- произнес простуженным голосом один из рыбаков, седой и тощий. -- Джованни, дай-ка им чего-нибудь покушать. -- Хлеба в обрез, но луковиц хватит, а соли имеется даже больше чем надо! -- весело откликнулся курчавый коренастый парень лет девятнадцати, чистивший рыбу для ужина. -- Присаживайтесь, ребята, скоро будет готова вкуснейшая из похлебок, когда-либо сваренных в Генуе и ее окрестностях. То ли веселый Джованни действительно был поваром-самородком, то ли очень уж ребята проголодались, но им показалось, что они сроду не пробовали более вкусного блюда. Они ели с таким аппетитом, то и дело причмокивая от удовольствия языком, что рыбаки, наблюдая за ними, только посмеивались. -- Если хотите еще, -- сказал потягиваясь, Джованни, -- варите сами -- наука нехитрая. А мы пока приляжем отдохнуть. Только крупную рыбу не берите. Крупная пойдет утром на продажу, чтобы нам было чем уплатить налоги синьору министру финансов. Вы, наверно, слыхали про этого синьора: он все время заботится, чтобы у нас в кошельке не завалялись лишние денежки, а то у синьора военного министра не будет на что покупать заокеанское оружие... Женя тотчас же начал хлопотать у костра, а Волька, засучив штаны, пробрался по воде к лодке, заваленной уснувшей рыбой. Набрав сколько надо, он хотел уже возвращаться на берег, когда взор его случайно упал на сложенные возле мачты рыболовные сети. Одинокая рыбка билась в них, то замирая, то с новой силой возобновляя свои бесплодные попытки освободиться. "Пригодится для ухи", -- подумал Волька и извлек ее из ячейки сетей. Но в его руках она вновь забилась с такой силой, что Вольке вдруг стало ее очень жалко, и он, оглянувшись, как бы не заметили рыбаки, бросил рыбку за борт. Рыбка еле слышно шлепнулась в темную воду бухты и превратилась в сияющего Хоттабыча. -- Да будет благословен день твоего рождения, о добросердечный сын Алеши! -- растроганно провозгласил он, стоя по пояс в воде. -- Ты снова спас мне жизнь. Еще несколько мгновений -- и я задохся бы в сетях, в которые столь беспечно попал в поисках моего несчастного брата. -- Хоттабыч, дорогой, ну какой ты молодец, что оказался живой! -- сказал счастливый Волька. -- Мы тут так за тебя волновались! -- А меня терзала мысль, что ты, о двукратный мой спаситель, и наш юный друг остались без меня голодные и одинокие в чужой стране. -- Мы совсем не голодные, нас тут рыбаки здорово накормили. -- Да будут благословенны эти добрые люди! -- в жаром произнес Хоттабыч. -- Они богаты? -- По-моему, очень бедные. -- Пойдем же скорее, и я их достойно отблагодарю. -- Я думаю, что так делать не годится, -- сказал, немножко подумав, Волька. -- Поставь себя на их место: вдруг ночью из воды вылезает какой-то мокрый старик... Нет, так не годится. -- Ты прав, как всегда, -- согласился Хоттабыч. -- Возвращайся же на берег, а я не замедлю прийти к вам. Спустя короткое время вздремнувших было рыбаков разбудил приближающийся конский топот. Вскоре у догоравшего костра остановился необычный всадник. Это был старик в дешевом парусиновом костюме и жесткой соломенной шляпе канотье. Его величественная борода развевалась по ветру, открывая для всеобщего обозрения вышитую украинскую сорочку. Ноги его в вычурных, расшитых золотом и серебром розовых туфлях с причудливо загнутыми кверху носками упирались в золотые стремена, усыпанные алмазами и изумрудами, Седло, на котором он восседал, было столь великолепно, что само по себе составляло целое состояние. Под седлом играла лощадь неописуемой красоты. В обеих руках старик держал по большому кожаному чемодану.. -- Могу ли я увидеть благородных рыбаков, столь великодушно приютивших в накормивших двоих голодных и одиноких отроков? -- обратился он к Джованни, шедшему ему навстречу. Не дожидаясь ответа, Хоттабыч слез с лошади и с облегчением поставил чемоданы на песок. -- А в чем дело? -- отозвался осторожный Джованни. -- Вы их разве знаете? -- Мне ли не знать моих юных друзей! -- воскликнул Хоттабыч, по очереди обнимая подбежавших к нему Вольку и Женю. Потом он обратился к растерянно взиравшим на него рыбакам: -- Поверьте, о достойнейшие из рыбаков, я не знаю, как отблагодарить вас за ваше драгоценное гостеприимство и добросердечие! -- А за что нас благодарить? -- удивился седой рыбак. -- За ушицу, что ли? Она нам недорого стала, поверьте мне, синьор. -- Я слышу слова поистине бескорыстного мужа, в тем глубже чувство моей благодарности. Позвольте же мне отплатить вам хотя бы этими скромными дарами, -- сказал Хоттабыч, протянув оторопевшему Джованни оба чемодана. -- Тут, видимо, какая-то ошибка, уважаемый синьор, -- промолвил Джованни, обменявшись недоуменным взглядом со своими товарищами. -- За эти два чемодана можно купить по крайней мере тысячу таких похлебок, какой мы накормили мальчиков. Вы не думайте, что она была какая-то особенная. Мы люди бедные... -- Это ты ошибаешься, о бескорыстнейший из великодушных! В этих превосходных ящиках, именуемых высокоученым словом "че-мо-дан", заключены богатства в тысячи раз превышающие стоимость вашей похлебки, и все же они, на мой взгляд, не окупятся ибо нет на свете более дорогого, чем бескорыстное гостеприимство. Он раскрыл чемоданы, и все увидели, что ени доверху заполнены великолепной, отливающей серебряной и золотистой чешуей живой рыбой. Еще рыбаки не успели как следует разобраться, какой смысл дарить рыбакам рыбу, как Хоттабыч деловито высыпал на траву трепещущее содержимое чемоданов. И вот тут-то рыбаки и ахнули от восторга и удивления: неизвестно, каким путем оба чемодана оказались по-прежнему полны. Хоттабыч снова опорожнил их, и они снова наполнились прекрасными дарами Средиземного моря. И так было и в третий, и в четвертый, и в пятый раз. -- А теперь, -- сказал Хоттабыч, наслаждаясь произведенным впечатлением, -- если хотите, можете сами проверить чудесные свойства этих че-мо-данов. Вам уже больше не надо будет дрогнуть в непогоду и в предрассветный туман на борту вашего утлого челна. Вам не надо будет больше молить аллаха об удаче. Вам не нужно будет таскаться по рынку с тяжелыми корзинами, наполненными рыбой. Достаточно будет захватить с собой один такой че-мо-дан и вы выложите из него покупателю ровно столько, сколько ему потребуется... Только, прошу вас, не возражайте, -- сказал Хоттабыч, видя, что рыбаки собираются что-то сказать. -- Уверяю вас, тут нет никакого недоразумения. Да будет безмятежна ваша жизнь, о благороднейшие из рыбарей! Прощайте!.. Друзья мои, за мной! Ребята при помощи Джованни взгромоздились на лошадь и уселись за спиной Хоттабыча. -- Прощайте, синьор! Прощайте ребятишки! -- растерянно промолвили рыбаки, глядя вслед быстро удалявшимся удивительным незнакомцам, -- Если бы даже это были обыкновенные, не волшебные чемоданы, -- задумчиво промолвил Джованни, -- и то за них можно было бы получить немало лир... -- Теперь мы, кажется, сможем поправить свои дела, -- сказал Пьетро, старший из рыбаков, седой человек лет под шестьдесят, с морщинистым коричневым лицом и сухими, жилистыми руками. -- Уплатим синьору министру финансов (пусть он двадцать пять раз в день давится рыбьими костями!) все наши недоимки, подлечим мой проклятый ревматизм, а тебе, Джованни, справим, костюм, шляпу, ботинки, Пальто. Как-никак, ты молодой человек, жених, и тебе нужно быть прилично одетым... Вообще все приоденемся немножко... Правильно я говорю, ребята? -- "Приоденемся!" -- сердито передразнил его Джованни. -- Вокруг нас столько нищеты и горя! Надо будет прежде всего помочь вдове Джакомо, того, который в прошлом году утонул. После него остались трое детей и старуха мать. -- Ты прав, Джованни, -- согласился Пьетро. -- Нужно будет помочь вдове Джакомо. Это был добрый и верный товарищ. Тогда вмешался второй рыбак. Ему было лет тридцать. Звали его Христофоро. -- А Луиджи? Луиджи тоже надо было бы подбросить деньжонок. Бедняга умирает от чахотки. -- Правильно, -- сказал Джованни. -- И еще Сибилле Капелли. Ее сына второй год держат в тюрьме за то, что он организовал забастовку. -- И старику Гульемо Гаджеро. Его сына убили карабинеры во время демонстрации. Он не хотел отдать им знамя, и они его застрелили на месте. Вы его должны помнить: веселый такой, механик с электрической станции... -- добавил Пьетро. -- Подумать только, скольким людям мы сможем теперь помочь! -- восхищенно промолвил Джованни. И три добрых рыбака до поздней ночи обсуждали, кому еще нужно помочь теперь, когда у них оказались такие замечательные чемоданы. Это были честные и великодушные люди труда, и никто из них и в мыслях не имел воспользоваться подарком Хоттабыча для того, чтобы разбогатеть, стать крупным торговцем рыбой, капиталистом. Мне приятно сообщить это читателям, чтобы они вместе со мной порадовались, что подарок старика попал в хорошие руки. Я уверен, что ни один из моих читателей, окажись он на месте этих трех генуэзских рыбаков, не поступил бы иначе. ХL. РОКОВОЙ ЧЕМОДАН В это очаровательное летнее утро в Генуе в такой ранний час проснулись по крайней мере пять человек, которых никак не беспокоила забота о хлебе насущном. Одним из них был Хоттабыч. Он бодро вскочил с постели и разбудил своих юных друзей (вот вам еще два человека), спавших на просторных деревянных кроватях. Сам он, по обычаю своему, переночевал на полу у порога, хотя номеров и свободных коек в гостинице было сколько угодно. -- Друзья мои, -- обратился он к сладко позевывавшим мальчикам, -- простите меня, что я нарушил ваш крепкий отроческий сон, но я вторично отправляюсь в море на розыски моего любимого и несчастного брата Омара Юсуфа. Не беспокойтесь за меня. Я буду осторожен и, уверяю вас, ни в какие сети больше не попадусь. Через два-три часа я вернусь. За этот срок я вполне успею обследовать все это море, которое вы называете Средиземным. Спите, друзья мои, я разбужу вас, когда ноги мои снова ступят на тощие ковры этой комнаты. -- Не-е-ет! -- сказал Волька. -- Мы не согласны прохлаждаться в такой серьезный момент. Мы будем ждать тебя на берегу. Правильно я говорю, Женя? -- Угум, -- подтвердил Женя, потягиваясь. -- В крайнем случае, мы вздремнем на берегу моря. На песочке... На том наши путешественники и порешили. Быстро одевшись, умывшись и позавтракав, они отправились в знакомую бухточку, которую незадолго до этого покинули гостеприимные рыбаки. Четвертым человеком, проснувшимся в такую рань, был господин Ванденталлес. Ему не терпелось приступить к покупкам. С каким бы официальным заданием он ни приезжал в ту или иную страну, в тот или иной город, он первым делом думал: "А нельзя ли тут по случаю купить что-нибудь подходящее, что можно будет выгодно перепродать у себя на родине?" Как человек исключительной жадности, он собрался до того часа, когда открывают в Генуе магазины, пройтись на всякий случай разок-другой и по местному рынку. Но Ванденталлес отлично знал, что честные итальянцы не особенно жалуют подобных ему дельцов, и поэтому захватил с собой на рынок телохранителя. Этот рыжий детина с рябым и в высшей степени неприятным лицом был "проверенным" человеком -- он служил в тайной полиции еще во времена Муссолини, и рекомендовавший его комиссионер гостиницы, в которой остановился Ванденталлес, сказал вчера Ванденталлесу, что на Чезаре Санторетти Ванденталлес может положиться, как на собственного брата. Это было не совсем удачно сказано, потому что братья Ванденталлес готовы были за лишнюю копейку утопить друг друга в ложке воды. Но у комиссионера, очевидно, не было братьев. Чезаре Санторетти и был пятым человеком из тех пяти, о которых мы говорили в начале этой главы. Не успел еще Ванденталлес сделать по рынку и десяти шагов, как убедился, что не зря поднялся в такую рань. Прямо на него шел молодой курчавый парень, весьма бедно одетый, и держал в руке роскошный кожаный чемодан. Уж можете поверить, господин Ванденталлес знал толк в чемоданах! Это был в высшей степени красивый и оригинальный чемодан. Просто незаурядвое произведение кустарного искусства: кожа изумительной выделки, с тончайшим цветным тиснением, великолепная ручка была прикреплена гвоздиками со шляпками, которые нельзя было отличить от золотых, потому что они и на самом деле были золотыми. Угольники радовали глаз превосходной гравировкой -- на них были выгравированы рыбки, птицы и какие-то арабские письмена. Не надо только думать, что Джованни (этот курчавый парень и был, как вы уже догадались, именно он) отправился на рынок, не предприняв необходимых мер предосторожности. Чемодан был в чехле из какой-то старой дерюги. Но такому человеку, как Ваиденталлес, достаточно приметить один уголок чего-нибудь, чтобы сразу раскусить, нельзя ли это "что-нибудь" выгодно купить и еще выгодней продать. -- Спроси его, -- быстро приказал он своему телохранителю, -- спроси, сколько он хочет за свой чемодан. -- Эй ты, пентюх! -- окликнул Чезаре молодого рыбака. -- Мой иностранный синьор спрашивает, сколько ты хочешь за твой драный ящик. -- Сам ты пентюх, -- ответил Джованни. -- А чемодан я не продаю. Он мне самому нужен. -- Уж не собираешься ли ты ехать с ним в Ниццу? -- насмешливо осведомился Чезаре. -- Там по таким, как ты, соскучились все князья и графы Европы. -- Скажи им, чтобы не скучали. Как только представится первая возможность, я обязательно съезжу в Ницду, -- пробурчал в ответ Джовании и прибавил шагу. -- Будет время -- мы все туда приедем, и им придется немвожко потесниться. -- Эге, да ты, кажется, красный! -- Я? Синий в горошинку и зелевый в храпинку. А ну, не трогай чемодан! -- крикнул Джоваини, ударяя по руке Чезаре Санторетти. -- Не трогай, слышишь!.. -- Ах, ты драться? -- прошипел Санторетти, потирая ушибленную руку. -- Карабинер! Подбежали два карабинера. В толпе уже раздавались негодующие возгласы. Многие знали Джованни как доброго и честного малого: еще больше генуэзцы знали Чезаре как старого шпика Муссолини, и никому не внушал добрых чувств этот краснорожий иностранец, из-за которого весь сыр-бор загорелся. -- Возьмите его в полицию! -- приказал Чезаре. -- Этот прохвост украл чемодан синьора туриста! Он выхватил чемодан из рук побелевшего от возмущения Джовании и сорвал с него убогий самодельный чехол. -- Пусть он скажет, откуда у него такой роскошный чемодан! -- крикнул Чезаре, обращаясь к сгрудившемуся вокруг них люду. -- Мне его подарили, синьоры!.. Честное слово, подарили! -- сказал Джованни и увидел, что никто ему не поверил. -- Клянусь честью!.. Было очень обидно, но, кажется, этот проклятый шпик на этот раз говорил правду. Да-а-а! Значит, совсем плохие времена наступили, если бедняга Джованни -- честнейший парень -- пошел на воровство. Толпа медленно разошлась, а карабинеры повели Джованни в полицию. В нескольких шагах позади шли Ванденталлес и его преданный телохранитель. В руке своей Чезаре нес злосчастный чемодан... -- Откуда у тебя этот чемодан? -- спросил инспектор полиции молодого рыбака. Он раскрыл чемодан, чтобы посмотреть, как он выглядит внутри. Джованни обомлел: вот сейчас на паркет вывалится полсотни килограммов рыбы! А потом еще и еще!.. Пропал тогда ни за что ни про что чудесный подарок вчерашнего старика! Но, сверх всякого ожидания, чемодан оказался пуст. Читатели уже, вероятно, догадались, что рыба в нем появлялась лишь тогда, когда его раскрывали Джованни, Пьетро или Христофоре. Для остальных он был обыкновенням чемоданом -- правда, совершенно исключительной работы. -- Мне его подарили, -- но вздохнув. -- Ах, подарили? -- издевательски подхватил инспектор. -- Так-таки прямо и подарили? -- Ну да, -- простодушно подтвердил Джованни. -- Когда подарили? -- Вчера вечером. -- Кто? -- Один старик подарил. -- Ах, старик? А как зовут твоего щедрого старика? -- Не знаю. -- И где он проживает, ты тоже не знаешь? -- Нет, не знаю. -- И чем он занимается, тоже тебе неизвестно? -- Нет, неизвестно. -- И давно ты с ним знаком, с этим загадочным стариком? -- Мы с ним познакомились вчера вечером, синьор инспектор. -- И он тебе сразу подарил этот драгоценный чемодан, это чудо человеческих рук? -- Сразу, синьор инспектор. Только он мне не один подарил, а... Тут Джованни смекнул, что сболтнул лишнее, и замолчал. И сколько инспектор не бился, он не смог больше заставить Джованни говорить. -- Мне все ясно, -- сказал тогда инспектор, вытирая пот со своего полного лица (оно было у него нездорового, желтого цвета; густые седые брови торчали на нем, как усы). -- Никто тебе чемодан не дарил. Ты его просто украл у нашего уважаемого гостя. И он почтительно кивнул головой в сторону Ванденталлеса, который сидел на бархатном диване, шумно отдувался и опрокидывал в себя стакан за стаканом воду из большого графина. -- Как вы имеете называть меня вором! -- полез на инспектора с кулаками Джованни. -- Я никогда в жизни и пальцем не тронул чужого добра! -- Ах, ты, оказывается, не только вор, но и хулиган! -- с удовольствием отметил инспектор. Он распорядился, чтобы Джованни отвели пока в тюрьму, и сел писать протокол. ХLI. СОСУД С ГЕРКУЛЕСОВЫХ СТОЛБОВ На этот раз Хоттабыч оказался точным. Он обещал вернуться через два-три часа, и действительно-без четверти девять его сияющая физиономия вынырнула из воды. Старик был счастлив. Он быстро выбежал на берег и, размахивая высоко над головой каким-то очень большим, в полчеловеческого роста, металлическим сосудом, обросшим водорослями, орал: -- Я нашел его, о друзья мои! Я нашел сосуд, в котором столько веков томится мой несчастный брат Омар Юсуф ибн Хоттаб, да не померкнет никогда солнце над его головой! Я обшарил все море и уже начал отчаиваться, когда у Геркулесовых столбов заметил в зеленоватой бездне этот волшебный сосуд. -- Чего же ты медлишь? Открывай поскорее! -- азартно крикнул Женя, первым подбежавший к изнемогавшему от счастья Хоттабычу. -- Я не смею открывать его, ибо он запечатан Сулеймановой печатью. Пусть Волька ибн Алеша, освободивший меня, выпустит из заточения и моего многострадального братика. Вот он, сосуд, в мечтах, о котором я провел столько бессонных ночей! -- продолжал Хоттабыч, потрясая своей находкой. -- Возьми его, о Волька, и открывай на радость мне и брату моему Омару! Прильнув ухом к стенке сосуда, он радостно захохотал: -- Ого-го, друзья мои! Омар подает мне знаки изнутри. Женя не без зависти смотрел, как старик передал сосуд явно польщенному Вольке, вернее -- положил его перед ним на песок, потому что сосуд оказался очень тяжелым. -- Что же ты, Хоттабыч, говорил, что Омара заточили в медном сосуде, когда сосуд, оказывается, железный? -- Да ладно уж... Где тут печать? Ах, вот она где! -- сказал Волька, осматривая сосуд со всех сторон. Вдруг он побелел и изо всех сил крикнул: -- Ложись!.. Женька, ложись!.. Хоттабыч, сию же минуту кидай сосуд обратно в море и тоже ложись!.. -- Ты с ума сошел! -- возмутился Хоттабыч -- Столько лет мечтать о встрече с Омаром и найти его только для того, чтобы снова предать морским волнам! -- Швырни его подальше!.. Нет там твоего Омара! -- Швыряй скорей, или мы все погибнем!.. -- молил между тем Волька, и так как старик все еще колебался, он отчаявно завопил: -- Я приказываю тебе! Слышишь? Недоуменно пожав плечами, Хоттабыч поднял тяжелый сосуд и, размахнувшись, забросил его метров на двести от берега. Не успел он после этого обернуться к стоявшему рядом с ним Вольке, как ва месте падения сосуда раздался страшный грохот, большой водяной столб поднялся над спокойной гладью бухты и с шумом рассыпался. Тысячи оглушенных и убитых рыбешек всплыли животами кверху на поверхность воды. Откуда-то уже бежали к берегу люди, привлеченные взрывом. -- Скорей удирать отсюда! -- скомандовал Волька. Наши друзья поспешно выбрались на дорогу и зашагали к городу. Позади всех шел, то и дело оглядываясь назад, расстроенный Хоттабыч. Он все еще сомневался, не зря ли он послушался Волькиного приказа... -- Что, бомба эта штука была? -- спросил Женя, догоняя далеко ушедшего вперед Вольку. -- Мина, а не бомба, -- поправил его Волька. -- Это понимать надо! Подводная мина! Хоттабыч печально вздохнул. ХLII "ВОТ ОН, ЭТОТ СТАРЫЙ СИНЬОР" -- Будем считать, что все в порядке, -- подвел итоги Волька. -- С одной стороны, Омара не нашли. Это, конечно, жалко. Зато, с другой стороны, чуть не погибли, но спаслись. Это уже хорошо. -- Теперь в самый раз пойти позавтракать, -- сказал запыхавшийся от быстрой ходьбы Женя. Женино предложение было признано в высшей степени разумным. Проходя мимо мрачного здания полиции, они увидели, как оттуда вышел под конвоем двух карабинеров их вчерашний знакомец, веселый рыбак Джованни. Джованни тоже узнал их и крикнул, указывая на Хоттабыча: -- Вот он, этот старый синьор, который подарил мне чемодан! Он кому угодно подтвердит, что я не вор, а честный рыбак! -- В чем дело, о Джоваини? -- осведомился Хоттабыч, когда рыбак, которого крепко держали за руки полицейские, поравнялся с нашими друзьями. -- О синьор, -- чуть не плача, отвечал бедный рыбак, -- мне не верят, что вы подарили нам чемодан! И вот у меня отобрали чемодан и сказали, что я вор. Сейчас меня ведут в тюрьму. Помогите, синьор, объясните синьору инспектору, что я ничего не украл! -- Кто смел обвинить этого благородного рыбака в воровстве? Кто этот негодяй, который посмел забрать у него вещь, подаренную мною, Гассавом Абдуррахманом ибн Хоттабом!.. Идем к этому недостойному человеку, и я ему все скажу в его подслеповатые глаза!.. И вот инспектор, не успевший еще составить протокол допроса, удивленно поднял голову, услышав, что кто-то вошел в его кабинет. Он не любил, когда ему мешали. Он даже господина Ванденталлеса, которого бесконечно и преданно уважал, попросил пройти на время, пока он покончит с протоколом, в соседнюю комнату, где в его распоряжение были предоставлены мягкое кресло и чашка кофе. -- Это еще что такое?! -- проскрипел он, увидев, что арестованный рыбак в сопровождении конвоиров снова очутился перед его столом. -- Вы должны были уже к этому времени доставить арестованного в тюрьму! -- Синьор инспектор! Вот он, этот старик, который подарил мне вчера чемодан! -- победоносно воскликнул Джованни, указывая на вошедшего вслед за ним Хоттабыча. -- Он вам подтвердит мои слова. -- Интересно, очень интересно! -- протянул инспектор, окинул Хоттабыча испытующим взглядом, и коварная улыбка зазмеилась на его желтом, плохо выбритом лице. -- Значит, этот... как его... Джованни Сапеньо не врет? Вы действительно подарили ему этот чемодан? Судя по вашему скромному одеянию, вы не так богаты, чтобы швыряться такими дорогими вещами. -- Мудрость учит, что тот, кто судит о людях по одежде, часто ошибается! Да, это я подарил вчера этому благородному рыбаку чемодан, который ты у него без всяких оснований отобрал, и еще один, который тебе не удалось и никогда не удастся отобрать. И я подарил бы ему десять, двадцать, сто, десять тысяч таких и даже во много раз более дорогих чемоданов, если бы он только согласился принять их от меня! -- хвастливо заявил Хоттабыч, не замечая предостерегающих знаков, которые делал ему всполошившийся Джованни. Но было уже поздно. Инспектор радостно потирал руки. -- Прошу прощения, дорогой синьор, -- произнес он, не сводя глаз со своего престарелого собеседника, -- прошу прощения, но, при всем моем уважении к вам, я не могу поверить вашим словам. -- Не хочешь ли ты сказать, о лукавый инспектор, что я лгун? -- побагровел Хоттабыч. -- Посудите сами, синьор: вы более чем скромно одеты и заявляете, что вы так просто, за здорово живешь, подарили почти незнакомому рыбаку чемодан, который стоит по крайней мере тысячу долларов, если перевести его на более или менее твердую валюту. -- Два чемодана! И не за здорово живешь, а за то, что он накормил моих юных друзей! -- сварливо поправил его Хоттабыч. -- Две тысячи долларов за один обед! -- За ужин! -- снова поправил его Хоттабыч. -- В данн