чистейшей воды засверкали в его ехидно улыбающемся рту. Посмотревшись в маленькое бронзовое зеркальце, которое этот франтоватый старик, оказывается, хранил у себя за поясом, Омар Юсуф, остался очень доволен. Только три обстоятельства несколько омрачили его торжество. Во-первых, Хоттабыч не высказал никаких признаков зависти. Во-вторых, его бриллиантовые зубы сверкали, только если на них падал свет. Если же свет на них не падал, то рот производил впечатление беззубого. В-третьих, бриллиантовые зубы в первую же минуту до крови расцарапали ему язык и губы. В глубине души он даже пожалел о том, что так пожадничал, но не подал виду, чтобы не уронить своего достоинства. -- Нет, нет! -- хихикнул он, заметив, что Волька собирается покинуть каюту. -- Тебе не удастся покинуть помещение до самого заката. Я тебя прекрасно понимаю: ты хочешь скрыться, чтобы избегнуть заслуженной гибели. Я не намерен рыскать потом по всему судну в поисках тебя. -- Пожалуйста, -- сказал Волька, -- я могу остаться в каюте сколько вам угодно. Это даже будет лучше. А то разыскивай вас по всему ледоколу, когда солнце не закатится! Сколько мне, по-вашему, придется ждать? -- Не больше девяти часов, о юный бахвал, -- ответил Омар Юсуф, отвесив издевательский поклон, щелкнул большим и указательным пальцами левой руки, и на столике, стоявшем под самым иллюминатором, возникли громоздкие водяные часы. -- Не успеет вода дойти до этого вот деления, -- добавил он, постучав кривым коричневым ногтем по стенке часов, как солнце зайдет, и это будет часом твоей смерти. -- Хорошо, -- сказал Волька, -- я подожду. -- И мы подождем, -- сказали Женя и Хоттабыч. Восемь часов прошли почти незаметно, так как Женя не смог отказать себе в удовольствии и предложил самоуверенному Омару Юсуфу научиться играть в шашки, вернее -- в веселую и хитрую игру поддавки. -- Только я тебя все равно обыграю, -- предупредил его Омар Юсуф. Женя обыграл сварливого старика несметное число раз. Омар Юсуф страшно злился, пробовал мошенничать, но его каждый раз хором изобличали, и он начинал новую партию, которая так же печально для него заканчивалась. -- Ну, вот и прошло уже назначенное время, Омар Хоттабович, -- сказал наконец Волька. -- Не может быть! -- отозвался, отрываясь от игры, Омар Юсуф. Бросив взгляд на водяные часы. он изменился в лице, взволнованно вскочил с койки, на которой сражался с Женей в шашки, подбежал к иллюминатору, высунул из него голову наружу и застонал от ужаса и бессильной злобы: солнце, как и восемь часов назад, высоко стояло над горизонтом. Тогда он повернулся к Вольке и скучным голосом произнес: -- Я наверно, ошибся немного в своих расчетах. Подождем еще часочка два. -- Хоть три! -- отвечал Волька. -- Только это тебе все равно не поможет. Как я сказал, так и будет. Солнце не закатится ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Через четыре с половиной часа Омар Юсуф в двадцатый раз выглянул в иллюминатор, в двадцатый раз убедился, что солнце и не думает уходить за горизонт, побледнел, задрожал трусливой дрожью и тяжело бухнулся на колени. -- Пощади меня, о могучий отрок! -- воскликнул он жалобным голосом. -- Не гневайся на меня, недостойного твоего слугу, ибо, крича на тебя, я не знал, что ты сильнее меня! -- А если я слабее, тогда можно на меня кричать? -- спросил Волька. -- Конечно, можно, -- убежденно ответил Омар Юсуф, и всем стало противно. -- Ну и братец же у тебя! -- шепнул Женя на ухо Хоттабычу. -- Ты меня, пожалуйста, извини, но он пренеприятный, завистливый и злобный старикашка. -- Да, -- печально отозвался Хоттабыч, -- братец у меня не сахар. -- Да встаньте вы, наконец! -- брезгливо обратился Волька к Омару Юсуфу, продолжавшему стоять на коленях и все порывавшемуся поцеловать Волькину руку. -- Каковы будут твои приказания, о мой юный, но могучий господин? -- угодливо спросил Омар Юсуф, потирая свои мягкие ладони и поднимаясь на ноги. -- Пока что только одно: не смей без моего разрешения покидать ни на секунду эту каюту. -- С огромным наслаждением, о мудрейший и могущественнейший из отроков! -- льстиво ответил Омар Юсуф, со страхом и благоговением глядя на Вольку. Как Волька сказал, так и было. Ни в тот день, ни на другой день, ни на третий солнце не скрывалось за горизонт. Придравшись к какому-то мелкому проступку Омара Юсуфа, Волька продлил круглосуточное пребывание дневного светила на небе вплоть до особого распоряжения. Только узнав от Степана Тимофеевича, что "Ладога" наконец вступила в широты, где день на короткое, правда, время, но все же уступит место ночи, Волька сообщил об этом Омару Юсуфу, как об особой его милости к недостойному и сварливому джинну. Омар Юсуф вел себя тише воды, ниже травы, ни разу и ни на минуту не покинул каюту и покорно влез в медный сосуд, когда "Ладога" под звуки оркестра и крики "ура" пришвартовалась, наконец к той самой пристани Архангельского порта, от которой она отчалила ровно тридцать дней назад. Конечно, Омару Юсуфу безумно не хотелось возвращаться даже на время в медный сосуд, где он провел в одиночестве столько безрадостных веков. Но Волька торжественно обещал выпустить его, как только они вернутся домой. Не скроем: у Вольки, покидавшего с медным сосудом под мышкой гостеприимную "Ладогу", было очень большое искушение швырнуть его в воду. Но, не давши слова-крепись, а давши-держись. И Волька сошел на пристань, подавив в себе минутное искушение... Если никто на "Ладоге" ни разу не заинтересовался, по какому праву Хоттабыч и его друзья участвуют в экспедиции, то ясно, что Хоттабычу не стоило никакого труда проделать примерно такую же комбинацию и с родителями и знакомыми наших героев. Во всяком случае, и родители и знакомые восприняли как должное факт отъезда ребят в Арктику, совершенно не задаваясь вопросом, какими таинственными путями они устроились на "Ладогу". Отлично пообедав, ребята долго рассказывали своим близким, почти не привирая, о различных своих приключениях в Арктике, но благоразумно не упоминали о Хоттабыче. Только Женя, увлекшись, чуть не проболтался. Описывая вечера самодеятельности, происходившие в кают-компании во время туманов, он сболтнул: -- А тут, понимаешь, вылезает вперед Хоттабыч и говорит... -- Что за странное такое имя -- "Хоттабыч?" -- удивилась Татьяна Ивановна. -- Это тебе, мама, показалось. Я не говорил "Хоттабыч", а сказал "Потапыч". Это нашего боцмана так звали, -- не растерялся Женя, хотя и очень покраснел. Впрочем, на последнее обстоятельство никто не обратил никакого внимания. Все с завистью смотрели на Женю, который ежедневно и запросто встречался с настоящим, живым боцманом. Зато у Вольки едва не произошло несчатье с медным сосудом. Он сидел в столовой на диване, с большим знанием дела объяснял родителям разницу между ледоколом и ледокольным пароходом и не заметил, как из комнаты исчезла бабушка. Она пропадала минут пять и вернулась, держа в руках... сосуд с Омаром Юсуфом. -- Это что такое? -- с любопытством осведомился Алексей Алексеевич. -- Откуда ты это мама, достала? -- Представь себе, Алеша, у Воленьки в чемодане. Я стала разбирать вещи, вижу-лежит вполне приличный кувшин. Пригодится для наливок. Его только почистить надо, уж больно он позеленел. -- Это совсем не для наливок! -- побледнел Волька и выхватил сосуд из бабушкиных рук. -- Это меня просил помощник капитана передать его знакомому. Я обещал сегодня же снести. -- Очень занятный сосуд! -- одобрительно отозвался Алексей Алексеевич, большой любитель старинных предметов. -- Дай-ка, Воля, посмотреть. Эге, да он, оказывается, со свинцовой крышкой! Интересно, очень интересно. Он попытался открыть сосуд, но Волька ухватился за кувшин обеими руками и залепетал: -- Его нельзя открывать!.. Он даже вовсе не открывается... Он совсем, совсем пустой... Я обещал помощнику капитана не открывать... чтобы винтовая нарезка не испортилась... -- Скажите, пожалуйста, как он разволновался! Ладно, бери эту посудину на здоровье, -- сказал Алексей Алексеевич, возвращая сыну сосуд. Волька в изнеможении уселся на диван, крепко прижимая к себе страшный сосуд. Но разговор уже больше не клеился, и вскоре Костыльков-младший встал со своего места и, сказав как можно непринужденней, что он пойдет отдавать кувшин, почти бегом покинул комнату. -- Только смотри, не задерживайся долго! -- крикнула ему вдогонку мать, но его уже и след простыл. LII. К ЧЕМУ ПРИВОДЯТ ИНОГДА УСПЕХИ ОПТИКИ На берегу Вольку давно уже ждали Женя и Хоттабыч. Кругом было тихо. Необъятное ночное небо простиралось над головами наших друзей. Полная луна лила с высоты неживой, голубоватый свет. Женя догадался захватить с собой бинокль и сейчас с наслаждением изучал в него Луну. -- А ну, товарищи, прекращайте свои занятия астрономией! -- сказал, приближаясь, Волька. -- Следующим номером нашей обширной программы -- торжественный выпуск на волю всем нам хорошо знакомого Омара Юсуфа! Музыка, туш! -- Эта злючка и без туша не заболеет! -- сурово отозвался Женя. Чтобы подчеркнуть свое презрение к ненавистному джинну, он повернулся к кувшину спиной и изучал в бинокль Луну так долго, пока не услышал скрипучий голос Юмара Юсуфа: -- Да дозволено будет твоему покорнейшему слуге, о могучий Волька, осведомиться, чему служат черные трубки, в которые вперил свои благородные очи мой горячо любимый господин, а твой друг Женя? -- Кому Женя, а вам -- Евгений Николаевич! -- задорно подал голос Женя, не оборачиваясь. -- Это бинокль. Это... чтобы ближе видно было, -- попытался объяснить Волька. -- Женя смотрит на Луну в бинокль, чтобы лучше видеть. Чтобы она крупнее выглядела. -- О, сколько приятно, я полагаю, это времяпрепровождение! -- подхалимски заметил Омар Юсуф. Он вертелся вокруг Жени, норовя хоть краешком глаза заглянуть в бинокль, но Женя нарочно отворачивался от него, и самовлюбленный джинн был уязвлен этой непочтительностью до глубины души. О, если бы здесь не было могущественнейшего Вольки, одним словом своим остановившего на несколько дней движение Солнца! Тогда Омар Юсуф знал бы, как рассчитаться с непокорным мальчишкой! Но Волька стоял рядом, и взбешенному джинну не оставалось ничего другого, как обратиться к Жене с униженной просьбой дать ему возможность посмотреть на великое ночное светило через столь заинтересовавший его бинокль. -- И я прошу тебя оказать моему брату эту милость, -- поддержал его просьбу Хоттабыч, хранивший до сих пор полное молчание. Женя нехотя протянул Омару Юсуфу бинокль. -- Презренный отрок заколдовал магические трубки! -- вскричал через несколько мгновений Омар Юсуф, со злобой швырнул бинокль на землю. -- Они уже сейчас не увеличивают, а, наоборот, во много раз уменьшают лик Луны! О, когда-нибудь я доберусь до этого юнца! -- Вечно ты зря кидаешься на людей! -- сказал Волька с отвращением. -- При чем тут Женя? Ты смотришь в бинокль не с той стороны. -- Он поднял бинокль с травы и подал его злобствовавшему джинну. -- Надо смотреть через маленькие стеклышки. Омар Юсуф недоверчиво последовал Волькиному совету и вскоре произнес с сожалением: -- Увы, я был лучшего мнения об этом светиле. Оказывается, оно щербатое, с изъеденными краями, как поднос самого последнего поденщика. Уж куда лучше звезды! Они хоть и во много крат меньше Луны, но зато, по крайней мере, без видимых изъянов. -- Дай-ка мне, о брат мой, удостовериться в правильности твоих слов,-- сказал заинтересовавшийся Хоттабыч; посмотрел в бинокль и с удивлением согласился: -- На этот раз мой брат как будто бы прав... По словам Хоттабыча нетрудно было заключить, что авторитет Омара Юсуфа уже давно был в его глазах очень сильно поколеблен. -- Какая дикость! -- возмутился Женя. -- Пора бы знать, что Луна во много миллионов раз меньше любой из звезд. -- Не-ет, я больше не в состоянии выдержать постоянные издевательства этого мальчишки! -- взревел Омар Юсуф и схватил Женю за шиворот. -- Уж не будешь ли ты меня уверять, что песчинки больше горы? С тебя это станет. Не-ет, сейчас-то уж я с тобой окончательно покончу! -- Остановись! -- крикнул ему Волька. -- Остановись, или я на тебя немедленно обрушу Луну, и от тебя даже мокрого места не останется! Мне это, брат, раз плюнуть. Ты ведь меня знаешь. Разъяренный Омар Юсуф нехотя отпустил не на шутку перепугавшегося Женю. -- Ты и на этот раз совершенно напрасно взбеленился, -- сказал Волька. -- Женя прав. Присядь, и я тебе все постараюсь разъяснить. -- Нечего мне разъяснять, я сам все прекрасно знаю! -- кичливо возразил Омар Юсуф, но ослушаться Вольки не посмел. На астрономические темы Волька мог говорить часами. Это был его конек. Он перечитал все популярные книги по вопросам мироздания и с увлечением излагал их содержание всем, кто хотел его слушать. Но Омар Юсуф явно не хотел его слушать. Он все время презрительно хмыкал и наконец, не выдержав проворчал: -- Никогда не поверю твоим словам, пока не удостоверюсь в них на деле. -- То есть как это "на деле"? -- удивился Волька. -- Уж не собираешься ли ты на Луну, чтобы убедиться, что это не маленький диск, а огромный шар? -- А почему бы и не слетать? -- заносчиво спросил Омар Юсуф. -- Вот возьму и сегодня же слетаю. -- Но ведь Луна невероятно далеко. -- Омара Юсуфа не пугают большие расстояния. Тем более, что я сильно, прости меня, сомневаюсь в справедливости твоих слов. -- Но ведь путь к ней лежит в безвоздушном пространстве, -- добросовестно возражал Волька. -- Я могу прекрасно обходиться без воздуха. -- Пускай летит! -- свирепо шепнул Женя Вольке. -- А то мы еще с ним хлебнем горя. -- Конечно, пускай летит, -- тихо согласился Волька. -- Но все-таки я считаю, что мой долг предупредить его о том, что его ждет в пути... Учти, Омар Юсуф, -- продолжал он, обращаясь к чванливому джинну, -- учти, что там страшно холодно. -- Я не боюсь холода. До скорого свидания! Улетаю. -- В таком случае, -- сказал Волька, -- если уж ты во что бы ни стало решил слетать на Луну, то хоть в одном послушайся меня. Обещаешь ли ты беспрекословно подчиниться моим словам? -- Так и быть, обещаю, -- снисходительно отвечал джинн, заметно выходивший из-под Волькиного влияния. -- Ты должен вылететь с Земли со скоростью не меньше чем одиннадцать километров в секунду. В противном случае ты, уверяю тебя, никогда не доберешься до Луны. -- С радостью и удовольствием! -- Омар Юсуф поджал свои тонкие синие губы. -- А сколько велик километр? Скажите, ибо я не знаю такой меры длины. -- Ну, как тебе объяснить, -- призадумался Волька. -- Ну вот: километр-- это примерно тысяча четыреста шагов. -- Твоих шагов? -- спросил джинн. -- Значит, моих шагов в километре не больше тысячи двухсот. Омар Юсуф был преувеличенного мнения о своем росте. Он был не выше Вольки, но переубедить его так и не удалось. -- Смотри, не разбейся о небесную твердь -- заботливо напутствовал брата Хоттабыч, сам не очень-то поверивший Волькиным рассказам о строении вселенной. -- Ладно, не учи ученого! -- холодно отозвался Омар Юсуф, со страшной быстротой взвился в воздух, мгновенно раскалился добела и исчез из виду, оставив за собой длинный огненный след. -- Подождем его, друзья мои, -- робко предложил Хоттабыч, чувствовавший себя виноватым перед своими друзьями за неприятности, доставленные Омаром Юсуфом. -- Нет, теперь уж жди его -- не жди, все равно не дождешься, -- возразил Волька. -- Он не послушался моего совета, основанного на научных данных, и никогда уже не вернется на Землю. Раз твой Омар вылетел со скоростью меньше чем одиннадцать километров в секунду, он теперь будет все время вращаться вокруг Земли. Он сейчас, если хочешь знать, превратился в спутника Земли. -- Я все-таки, с вашего позволения, немножко подожду, -- прошептал опечаленный Хоттабыч. Поздно ночью он незаметно проскользнул в Волькину комнату и, превратившись в золотую рыбку, тихо шлепнулся в аквариум. Всегда, когда Хоттабыч бывал чем-нибудь расстроен, он устраивался на ночь не под кроватью, а в аквариуме. На этот раз он был особенно расстроен. Он прождал Омара Юсуфа больше пяти часов, но так и не дождался... Когда-нибудь ученые изобретут такие точные приборы, которые позволят учитывать самое ничтожное притяжение, испытываемое землей от прохождения около нее самых крохотных небесных тел. И какойнибудь астроном, бывший, возможно, в детстве читателем нашей повести, установит в результате долгих и кропотливых расчетов, что где-то, сравнительно недалеко от Земли, вращается небесное тело весом в шестьдесят три с половиной килограмма. Тогда в объемистый астрономический каталог будет занесен под каким-нибудь многочисленным номером Омар Юсуф, сварливый и недалекий джинн, превратившийся в спутника Земли исключительно вследствие своего несносного характера и невежественного пренебрежения к данным науки. Кто-то узнав из наших уст о поучительной истории, приключившейся с братом Хоттабыча, серьезно уверял, что однажды ночью он якобы видел на небе быстро промелькнувшее светило, по форме своей напоминавшее старика с развевающейся длинной бородой. Что касается автора этой повести, то он приведенному выше заявлению не верит: слишком уж мелким существом был Омар Юсуф. LIII. РОКОВАЯ СТРАСТЬ ХОТТАБЫЧА Несколько дней Хоттабыч тосковал по брату, отсиживаясь в аквариуме, а потом привык, и все пошло своим чередом. Как-то раз наши друзья тихо беседовали с Хоттабычем, который по случаю раннего часа еще продолжал нежиться под кроватью. -- Возможны осадки, -- сказал Женя, взглянув из окна на улицу. Вскоре действительно все небо покрылось тучами и заморосил противный дождик. -- Может быть, послушаем? -- спросил Волька, с делано небрежным видом кивнув на новенький радиоприемник -- подарок родителей за успешный переход в седьмой класс, и с видимым удовольствием включил радио. Мощные звуки симфонического оркестра заполнили комнату. Удивленный Хоттабыч высунул голову из-под кровати: -- Где находится это множество людей, столь сладостно играющих на различных музыкальных инструментах? -- Ах, да! -- воскликнул Женя. -- Ведь Хоттабыч не знает радио! (Как ни странно, на "Ладоге" из-за спешки упустили из виду приобрести приемник для кают-компании). Часа два ребята наслаждались, наблюдая за Хоттабычем. Старик был совершенно потрясен достижениями радиотехники. Волька ловил для него Владивосток, Тбилиси, Киев, Ленинград, Минск, Ташкент. Из приемника послушно вылетали звуки песен, гремели марши, доносились речи на самых разнообразных языках. Потом ребятам надоело радио. На улице проглянуло солнышко, и они вышли проветриться, оставив очарованного Хоттабыча у приемника. Именно к этому времени относится таинственная история, по сей день не разгаданная Волькиной бабушкой. Вскоре после ухода ребят она пришла выключить приемник и услышала в совершенно пустой комнате чье-то стариковское покашливание. Затем она увидела, как сама по себе передвигается по шкале приемника вороненая стрелка вариометра. Перепуганная старушка решила сама не дотрагиваться до приемника, а бежать за Волькой. Она поймала его у автобусной остановки. Волька всполошился, сказал, что он совершенствует приемник, автоматизирует его, и очень просит бабушку не рассказывать об этом родителям, потому что он-де готовит для них сюрприз. Отнюдь не успокоенная его словами, бабушка все же обещала хранить тайну. До вечера она с трепетом прислушивалась, как в пустой комнате изредка раздавалось странное, приглушенное стариковское бормотание. В этот день приемник не отдыхал ни минуты. Около двух часов ночи он, правда, замолк. Но оказалось, что старик просто забыл, как принимать Ташкент. Он разбудил Вольку, расспросил его и снова приблизился к приемнику. Случилось непоправимое: старик до самозабвения увлекся радио. LIV. НОВОГОДНИЙ ВИЗИТ ХОТТГАБЫЧА На зимние каникулы Женя уехал к родным в Звенигород. Четвертого января на его имя пришло письмо, представляющее незаурядный интерес по крайней мере в трех отношениях. Во-первых, это было первое в его жизни письмо, адресованное не Жене или Евгению, а Евгению Николаевичу Богораду. Во-вторых, это было первое письмо, написанное Хоттабычем своему юному другу. Но еще больший интерес представляло самое содержание этого в высшей степени примечательного послания. Вот оно с некоторыми сокращениями. "О любезнейший и драгоценнейший друг мой, прелестное и неповторимое украшение школ и спортивных площадок, упоительная надежда отечественных ваук и искусств, радость и гордость родителей и друзей своих, Евгений ибн Николай из знаменитого и благородного рода Богорада, да будет твой жизненный путь усеян розами без шипов и да будет он столь долог, сколь желает тебе этого твой ученик Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб! Ты помнишь, надеюсь, как велика была моя радость и благодарность, когда полгода назад ты, о юный друг мой и друг моего юного спасителя, освободил иэ ужасного заточения в медном сосуде моего несчастного брата Омара Юсуфа ибн Хоттаба, с которым мы были так жестоко разлучены в течение долгих тысячелетий. Но сразу вслед за радостью долгожданной встречи пришло и тягостное разочарование, ибо брат мой оказался существом неблагодарным, недалеким, сварливым и завистливым. И он, как ты, вероятно, помнишь, задался целью слетать на Луну, чтобы самолично удостовериться, действительно ли ее поверхность покрыта горами, как об этом, на основании науки, именуемой "астрономия", заявил наш высокообразованный друг Волька ибн Алеша. Увы! Не бескорыстная жажда знаний руководила моим неразумным братом, не благородное и похвальное стремление познать мир, а суетное и невежественное желание унизить и посрамить человка, пытавшегося удержать его от непоправимого поступка. Он не посчитался и с данными другой науки, по названию "механика", и тем самым обрек себя на вечное и бесполезное вращение вокруг Земли, которая, как мне удалось недавно узнать (кто бы мог подумать", в свою очередь вращается вокруг Солнца. Четвертого дня получил я от тебя, о Женя ибн Коля, послание, именуемое научным словом "телеграмма", в котором ты столь великодушно и приятно поздравил меня с Новым годом. И тогда я вспомнил, что день и ночь мотается по небу мой неприятный, но глубоко несчастный брат и что некому поздравить его с наступающим Новым годом. И тогда я собрался и вылетел ровно в ролдень в далекие небесные просторы, чтобы навестить Омара Юсуфа, поздравить его и, если это окажется возможным, помочь ему вернуться на Землю. Я не буду, о Женя ибн Коля, утруждать твое благосклонное внимание описанием того, как мне удалось управиться с законом всемирного тяготения, ибо не в этом заключается цель моего повествования. Достаточно сказать, что поначалу и я вылетел с той примерно скоростью, что и Омар Юсуф, и, так же как и он, превратился в спутника Земли, но превратился только временно и ровно на столько, сколько требовалось мне для свидания с Омаром. А потом, когда я увидел, что мне пора возвращаться на Землю, я обратился лицом в ее сторону и придал своему телу как раз такую скорость, какая требовалась для преодоления силы, которая, вращала меня вокруг земного шара, как наполненное водой ведерко вращается на туго натянутой бечевке в руках иного мальчишки. Какова эта скорость, здесь писать не место. Когда мы увидимся, я покажу тебе все расчеты, предварительно проделанные мною благодаря знаниям математики, астрономии и механики, которыми я обязан тебе и Вольке ибн Алеше, великодушию вашему и высокому терпению. Но не об этом сейчас речь. Я хотел навестить своего братика..." Тут Хоттабыч, очевидно, прослезился, потому что на письме в этом месте расплылись чернила. Нам поневоле приходится пропустить несколько строк. "Оставив Землю, залитую веселым полуденным солнцем, я вскоре оказался в кромешной тьме, ужасающей и невыносимо холодной. И блистали в этом ледяном мраке ярким, но мертвым, немерцающим блеском по-прежнему далекие точки звезд да слепил глаза чуть желтоватый диск пылающего Солнца. И долго я летал среди холода, мрака и тишины и уже совсем было отчаялся в своем предприятии, когда вдруг на черном бархате неба появилось ярко освещенное Солнцем долговязое и тощее тело. Оно приближалось ко мне с огромной быстротой, и по длинной бороде, развевающейся подобно хвосту кометы, и по непрестанному злобному бормотанью я без труда узнал своего брата. "Селям алейкум, Омарчик! -- воскликнул я, когда мы с ним поравнялись. -- В добром ли ты находишься здоровье?" "Да так, ничего, -- неохотно и неприветливо отвечал мне Омар Юсуф. -- Как видишь, вращаюсь себе помаленьку вокруг Земли. -- Он пожевал губами и сухо добавил: -- Ну, а теперь говори, что тебе нужно. Не забывай, что ты прилетел к занятому человеку. Кончил дело и -- улетай". "Чем же ты так занят, о любезный брат мой?" -- вопросил я его. И он мне ответил: "То есть, как это чем?! Я же сказал тебе, что работаю спутником Земли. Вращаюсь, как проклятый, день и ночь без минуты отдыха..." "О горе мне! -- воскликнул я тогда в великой скорби. -- Сколь печальна и неинтересна твоя жизнь среди вечного холода и тьмы, в беспрестанном и бессмысленном вращении вдали от всего живого!" И я залился слезами, ибо мне было бесконечно жаль моего брата. Но Омар Юсуф в ответ на мои сердечные слова только холодно и снисходительно промолвил: "Не жалей меня, ибо меньше кого бы то ни было я нуждаюсь в жалости. Посмотри -- и ты убедишься: я самое большое из всех небесных тел. Правда, Солнце и Луна светят, и даже довольно ярко, а я не свечусь, но зато я несравненно крупнее их. Я уж не говорю о звездах, которые столь малы, что множество их спокойно уместится на моем ногте. -- Тут на его лице появилось некое подобие благожелательной улыбки. -- Если хочешь, -- промолвил он, -- присоединись ко мне, стань моим спутником -- будем вращаться вместе. И тогда, если не считать маня, ты будешь крупнейшим из небесных тел". Но напрасно я обрадовался этому хоть и необычному, но все же проявлению братских чувств, ибо Омар Юсуф так обосновал свое предложение: "А то у всех светил имеются спутники, а у меня нет, Даже как-то неудобно перед другими светилами". Я поразился невежественности и глупой самовлюбленности моего брата. Я понял, что он не желает возвращаться на Землю, и с тяжелым сердцем сказал ему: "Прощай, ибо я спешу: мне еще нужно успеть поздравить кое-кого из моих юных друзей". Но Омар, которому, видимо, пришлась по сердцу его идея, взревел: "А спутником моим кто будет? Оставайся лучше добром, или я разорву тебя на куски!" С этими словами он вцепился в мою левую ногу, но я не растерялся, резко свернул в сторону и вырвался из рук Омара, оставив в них одну из моих туфель. Он, конечно, пожелал догнать меня, но не мог этого сделать, ибо должен был продолжать свой бесконечный путь по замкнутой кривой, именуемой словом "орбита". Но, отлетев на приличное расстояние, я все же почувствовал некоторую жалость к моему неприятному и себялюбивому брату и крикнул ему: "Если тебе так уж требуются спутники, о Омар Юсуф, то за этим дело не станет!" Я вырвал из своей бороды пять волосков, разорвал их на мелкие кусочки и развеял во все стороны. И тогда вокруг Омара Юсуфа стало вращаться много разноцветных, красивых шариков размером от горошины до очень большой тыквы. И это были вполне приличествующиа ему спутники и по размеру и по красоте. Брату моему, как существу недалекому, до этого мгновения, видимо, просто не приходило в голову, что он сам может изготовить себе спутников. Сейчас же он, в великой своей гордыне, пожелал себе спутника величиной с гору. И такой спутник у него действительно тотчас же появился. Но так как масса вещества, заключенного в этой горе, во многие тысячи тысяч раз превышала вес взбалмошного и бестолкового брата моего Омара Юсуфа, то Омар Юсуф тотас же шлепнулся о созданное им новое небесное тело, упруго, как футбольный мяч, отскочил от него и с воплями стал быстро-быстро вокруг него вращаться. Так Омар Юсуф пал жертвой своего непомерного тщеславия, превратившись в спутника своего собственного спутника. А я вернулся на Землю и сел писать тебе письмо, о вместилище всех достоинств, дабы ты не оставался в неизвестности о случившемся. А также спешу тебе сообщить, что привелось мне увидеть в магазине радиоприемников на улице Горького один отличнейший приемник о девяти лампах, и достоинства его неисчислимы, и видом своим он ласкает самый прихотливый взор, и пришло мне в голову, что если бы к этому приемнику приладить..." Но дальше начиналось уже типичное письмо завзятого радиолюбителя, и приводить его не представляет ни малейшего смысла, ибо те, кто увлекается этим делом, не найдут в нем ничего нового для себя, а не увлекающиеся этой отраслью промышленности средств связи не найдут в нем ничего достойного их внимания. ЭПИЛОГ Если кто-нибудь из читателей этой глубоко правдивой повести, проходя в Москве по улице Разина, заглянет в приемную Главсевморпути, то среди многих десятков граждан, мечтающих о работе в Арктике, он увидит старичка в твердой соломенной шляпе канотье и вышитых золотом и серебром розовых туфлях. Это старик Хоттабыч, который, несмотря на все свои старания, никак не может устроиться радистом на какую-нибудь полярную станцию. Уж один его внешний вид -- длинная седая борода по пояс, а следовательно, и бесспорно почтенный возраст -- является серьезным препятствием для посылки на работу в суровых условиях Арктики. Но еще безнадежней становится его положение, когда он начинает заполнять анкету. На вопрос о своем занятии до 1917 года он правдиво пишет: "Джинн-профессионал". На вопрос о возрасте -- "3732 года и 5 месяцев". На вопрос о семейном положении Хоттабыч простодушно отвечает: "Круглый сирота. Холост. Имею брата, по имени Омар Юсуф, который до июля прошлого года проживал на дне Северного Ледовитого океана в медном сосуде, а сейчас работает в качестве спутника Земли", и так далее и тому подобное. Прочитав анкету, все решают, что Хоттабыч не в своем уме, хотя читатели нашей повести прекрасно знают, что старик пишет сущую правду. Конечно, ему ничего не стоило бы превратить себя в молодого человека, написать себе любую приличную биографию или, на худой конец, проделать ту же комбинацию, что и перед поездкой на "Ладоге". Но в том-то и дело, что старик твердо решил устроиться на работу в Арктике честно, без малейшего обмана. Впрочем, в последнее время он все реже и реже наведывается в приемную Главсевморпути. Он задумал подзаняться теорией радиотехники, чтобы научиться самостоятельно конструировать радиоаппаратуру. При его способностях и трудолюбии это не такое уж безнадежное дело. Вся остановка за учителями. Хоттабыч хочет, чтобы его преподавателями были оба его юных друга, и единственное, что, как мы уже знаем, они могли обещать, -- это проходить с ним изо дня в день то, чему их самих обучают в школе. Хоттабыч пораскинул мозгами и решил, что, в конце концов, это не так уж плохо. Таким образом, и Волька и Женя учатся сейчас очень старательно, на круглые пятерки, чтобы не ударить лицом в грязь перед своим престарелым учеником. У них уже решено с Хотабычем, что он при их помощи и одновременно с ними закончит курс средней школы. А потом и ему и им прямая дорога -- в вуз. Но тут их пути разойдутся. Женя, если вы помните, давно уже выбрал для себя медицинскую карьеру, а вот у Вольки те же замыслы, что и у Хоттабыча. Он мечтает стать радиоконструктором и, уверяю вас, будет не последним человеком в этом трудном, но увлекательном деле... Нам остается только проститься с героями этой смешной и трогательной истории и пожелать им здоровья и успехов в учебе и дальнейшей жизни. Если вы когда-нибудь встретите кого-либо из них, передайте им, пожалуйста, привет от автора, который выдумывал их с любовью и нежностью.