несмотря ни на что! А теперь - праздновать! - Она схватила его за руку и закружила под звуки музыки. Прошло три часа. В двадцатигаллоновой цистерне оставалось полдюйма пунша с осадком и кашицей; жареного вола ободрали до костей. Музыканты уже давно сползли под скамьи и храпели. Только несколько крепких выпивох еще хрипло орали старые песни Путников. Гизель ненадолго удалилась по своим делам. Действовать нужно было сейчас или никогда. Лафайет поставил кожаную чашу, которую нежно держал, и молча скользнул в тень. Никто его не окликнул. Он пересек залитый лунным светом участок лужайки и притаился в тени деревьев. Пьяное пение не прекращалось. Лафайет повернулся и скрылся в лесу. Сотня футов вверх по тропе - и вот уже затерялись звуки и запахи праздника в сочном аромате сосен и легком шепоте ветра в тяжелых ветвях. Лафайет остановился убедиться, нет ли погони. Никого не заметив, он сошел с тропы и прямым путем направился в столицу, которая, по его подсчетам, была милях в десяти к югу. Дальняя, конечно, прогулка, но она стоила того, чтобы избавиться от сборища маньяков. Маленькая Гизель была единственным здравомыслящим существом в лагере, но даже у нее наблюдались серьезные отклонения. Ладно, он пошлет ей что-нибудь симпатичное на память, если доберется до города целым и невредимым. Бусы, например, или выходное платье. Если ее принарядить, то приятно было бы посмотреть. Он представил себе Гизель в официальном придворном туалете с драгоценностями в волосах, с накрашенными ногтями и надушенную за ушком. Может, я даже приглашу ее на пир или бал, размышлял он. Ее чуть-чуть почистить, так она сенсацией будет. Может, даже найдется хороший молодой человек, который наденет кольцо ей на палец, и... Наклонив голову под низкой длинной веткой, Лафайет остановился, недовольно уставившись на пару больших ботинок под кустом. Он перевел взор на ноги хозяина ботинок, затем на туловище и, наконец, на недружелюбное лицо Луппо. Тот стоял, подперев бока руками, и криво улыбался с высоты своего роста. - Что-нибудь потерял, Зорро? - спросил он сиплым голосом. - Я просто немного размялся, - ответил Лафайет, выпрямляясь и принимая достойный вид. - Если бы я страдал подозрительностью, - ворчал Луппо, - я бы подумал, что ты хочешь напасть на мою сестру как грязная коварная крыса. Пробормотав "хм", Лафайет повернулся и пошел назад по тропе. Большой разбойник иронически прищелкнул языком ему вслед. Считая, что уже ушел на значительное расстояние от Луппо, Лафайет выбрал местечко, где подлесок был пореже, вновь сошел с тропы и подался влево. Густые заросли ежевики преградили ему путь. Чтобы их обойти, он, срезав угол, поднялся на холм, пролез под колючками, взобрался на выросшую из-под земли скалу, повернулся, чтобы взять свои пожитки, и увидел Борако, который, опершись о дерево, небрежно строгал палку. Путник посмотрел вверх и сплюнул. - Еще один короткий путь? - полюбопытствовал он с хитрой улыбкой. - Точно, - запальчиво ответил Лафайет. - Думаю, напал на редкую разновидность лысухи на этом пути. - Не лысуха, - возразил Борако. - Я думаю - дикий гусь. - Ладно, некогда мне тут болтать, - надменно прервал его Лафайет. - Гизель будет беспокоиться. Он пошел назад в лагерь. Сзади Борако топал башмаками. Гизель ждала его у опушки. - Зорито! Иди сюда! Пора готовиться к свадьбе. - А что, у кого-нибудь будет свадьба? - спросил Лафайет. - Ладно, я думаю, будет весело, ценю предложение, но... - Возражение было оборвано сразу, так как Гизель обвила его шею руками. - Уф, Гизель! - начал было он. - Я должен тебе кое-что сказать... - Зорито! Замолчи! А то как я тебя поцелую? - Ты уверена, что знаешь меня достаточно хорошо? - Он замолчал, так как она прильнула к нему. - Есть старый обычай племени, - проворковала Гизель, покусывая его ушко, - стащить небольшой образец перед покупкой... - Покупкой? - Лафайет задержался. - Ты имеешь в виду кражу, да? Гизель хихикнула: - Само собой, ты понял, о чем я? Пошли! - Она поймала его за руку и потащила к своему фургону. Когда они приблизились к нему, из тени вышел верзила. - Ну чего тебе надо, дубина ты здоровенная? - бойко вскинув голову, спросила Гизель. - Древний Закон не говорит ничего о том, чтобы жертве давали сильное успокоительное перед свадьбой, - угрюмо заявил разбойник. - А тебе-то что, Борако? - Ты знаешь, ты меня допекла, Гизель! - Сделай так, чтоб тебя искали, - вступил в разговор Лафайет. - Разве ты не видишь, что беспокоишь леди? - Может, пройдемся по аллее, и ты повторишь, что сказал? - грозно наступал Борако. - Нет! - крикнула Гизель, набросившись на него. Он грубо отшвырнул ее. - Эй, ты! - воскликнул Лафайет. - Не смей! - Посмотрим, как ты меня остановишь! - Борако сорвал с ремня широкий нож и пошел на Лафайета, припадая к земле. Когда он размахнулся, Лафайет уклонился, поймал запястье противника сложным захватом двумя руками и, сорвав его с места, перекинул через бедро. Борако сделал сальто и, тяжело рухнув на челюсть, остался смирно лежать на месте. Нож с подскоком полетел по траве. - Зорито! Мой герой! - взвизгнула Гизель, бросаясь на шею Лафайету. - Думаю, на некоторое время мы в безопасности! Но ты же защитил меня, рискуя жизнью! Ты в самом деле любишь меня, мой герой! - Ты сделала то же самое для меня, - пробормотал Лафайет между поцелуями благодарной девушки. - Это все от быстроты реакции, - произнес Лафайет с акцентом племени, но тут же повторил без него. - Ага! Сбился! Забыл про свой поддельный акцент! - Гизель обняла его еще крепче. - По правде, я уж стала немного удивляться... - Послушай, - сказал Лафайет, отстраняясь и держа ее на расстоянии вытянутой руки. - Посмотри на меня! Что, я действительно похож на этого самого Зорро? - Ну и шут же ты, Зорито! - Гизель схватила его за уши и, шутя, покусала за щеку. - Конечно, ты похож на себя, глупый! Почему бы нет? - Потому, что я - не я! Я имею в виду, что я не тот, кого зовут Зорито! Я Лафайет О'Лири! Я - мирный Роуми, я просто случайно пробирался в темноте по своим делам и был пойман городской стражей, а Луппо со своими головорезами по ошибке спас меня! А теперь, кажется, все думают, что я - не я! Гизель с сомнением смотрела на него: - Никто не может быть так похож на моего Зорито и быть не Зорито... если только, может, у тебя есть брат-близнец? - Нет, я не близнец, - твердо ответил Лафайет. - По крайней мере, не близнец, если не считать таких лиц, как Лоренцо и Лотарио О'Лири, и, конечно, Лоэнгрин О'Лири, и Лафкадио, и Ланселот, - он остановился. - Но я тебя только с толку сбиваю. Их на самом деле нет, во всяком случае в этом континууме. - Ты, конечно, порешь ерунду, Зорито, - сказала Гизель. - О! Я знаю! Сними одежду! - А... ты думаешь, у нас есть время? - уклонился Лафайет. - Я имею в виду... - У тебя родимое пятнышко на пояснице, - объяснила Гизель. - Дай посмотрю, скорей! - Минуточку, кто-нибудь может прийти и не так понять! - протестовал Лафайет, но девушка уже схватила его рубашку, вырвала ее из-под ремня и стащила пояс, чтобы обнажить поясницу. - Видишь? Именно так, как я помню! - Она, торжествуя, показала пятно в форме бабочки на оливковой коже. - Я знала, что ты дурачился все это время, Зорито! - Это невозможно, - сказал Лафайет, уставившись на пятно. Он даже ковырнул его на всякий случай. - У меня в жизни не было родимого пятна. Я... - Его голос надломился, когда взгляд упал на кончик пальца. Это был длинный тонкий палец с грязным, здорово обгрызенным ногтем. - Это, - сказал Лафайет, с трудом проглотив ком, подступивший к горлу, - это не мой палец! - Я в полном порядке, - успокаивал себя Лафайет, сосредоточившись на внутренней стороне век. - Пульс шестьдесят, кровяное давление и температура нормальные, сенсорные впечатления четкие, память отличная. - Зорито, - сказала Гизель, - почему ты стоишь с закрытыми глазами и разговариваешь сам с собой? - Я разговариваю не сам с собой, моя милая. Я разговариваю с тем, в кого я обратился, кто, я бы сказал, является объектом, имеющимся в наличии, понимаешь ли... - Зорито, ты ни в кого не обращаешься, ты все равно - ты! - Я понимаю, что у нас будут кое-какие недоразумения и неясности, - сказал Лафайет, чувствуя, что начинает впадать в состояние, над которым скоро потеряет контроль. Усилием воли он взял себя в руки. - Я уже пробовал объяснить твоему дядюшке, что у меня важное дело в столице... - Важнее твоей брачной ночи? - Моей брачной ночи? - повторил ошеломленный Лафайет. - Твоей и моей, - мрачно сказала Гизель. - Подожди минуточку, - попросил Лафайет, - это уже слишком далеко зашло! Во-первых, я даже не знаю тебя, а во-вторых, у меня уже есть жена, и... - Он отпрыгнул как раз вовремя, так как в девичьей руке сверкнуло тонкое лезвие. - Так вот, значит, как, да? - прошипела она, надвигаясь. - Ты думаешь, что можно играть сердцем Гизель? Ты думаешь, что можно поцеловаться и убежать, да? Я тебя так отделаю, что ты никогда больше не сможешь разбить сердце бедной девочки, ты, травяная гадина! Она подскочила, Лафайет стукнулся о другую стенку фургона; над ним взметнулось лезвие... Но Гизель не ударила его, она заколебалась. Неожиданно из-под длинных ресниц брызнули слезы. Стилет выпал из разжавшихся пальцев, и она закрыла руками лицо. - Я не могу, - рыдала она. - Теперь обо мне все будут судачить, но мне все равно. Я себя убью лучше... - Она нащупала нож на полу, но Лафайет взял ее за руки. - Нет, Гизель! Остановись! Послушай меня! Я... Я... - Ты... значит, я тебе не безразлична? - дрожащим голосом спросила Гизель, мигая от слез. - Конечно, не безразлична! Я имею в виду... - Он подождал, пока пикантное лицо девушки не перестанет менять выражения. - Теперь ты вспомнил, как ты меня любишь? - настойчиво спросила она. - Нет - я имею в виду, что не помню, но... - Бедненький мой, милый! - Внезапное раскаяние преобразило черты Гизели. Она теперь напоминала ангела милосердия. - Луппо сказал, что тебя ударили по голове! От этого у тебя потеря памяти, да? Поэтому ты не помнишь о нашей большой любви! - Это... наверно, поэтому, - замешкался Лафайет. - Мой Зорито, - ворковала Гизель. - Это из-за меня тебя стукнули по голове. Пойдем в дом, скоро ты все вспомнишь. - Она повернула его к двери фургона. - Но... а если твой дядя нас увидит... - Пусть это изгложет его сердце, - небрежно бросила Гизель. - Отлично, а если он вместо этого решит вырезать мое сердце? - Тебе больше незачем разыгрывать невинность, Зорито. Ты свое дало сделал. Теперь получай награду. - Она подняла тяжелую щеколду и решительно распахнула дверь. Свеча на столе отбрасывала романтический свет на гобелены, иконы, тряпки, вышитую бисером занавеску, за которой виднелась высокая кровать с красно-черным атласным покрывалом и множеством розовых и зеленых подушечек, а также тусклое овальное зеркало. Как зачарованный, Лафайет глядел на узкое смуглое черноглазое лицо, отражавшееся в зеркале. Блестящие иссиня-черные волосы, растущие треугольником на лбу над высоко изогнутыми бровями. Нос длинный и с горбинкой, рот хорошо очерчен, разве что чуть безвольный, но зубы как из белого фарфора, кроме одного золотого переднего вверху слева. Лицо было бы ничего, думал Лафайет, если может нравиться лицо, блестящее от обильного масла для волос. Нерешительно он потрогал пальцем ухо, ткнул в щеку, скривил губы. Лицо в зеркале передразнило каждый жест. - Зорито, почему у тебя губы кривятся? - забеспокоилась Гизель. - У тебя не будет припадка, а? - Как знать? - ответил он с безнадежным смешком, пощупывая худой, но твердый бицепс. - Меня, кажется, снабдили чьим-то чужим телом, которое может иметь что угодно, от полупаралича до грудной жабы. Думаю, это выяснится, как только будет первый приступ. - Ты противный мальчишка, Зорито. Не сказал мне, что ты больной человек, - укоризненно отметила Гизель. - Но это ничего, я все равно за тебя пойду. Интереснее будет жить! - Она ласково поцеловала его. - Я быстро, - выдохнула она и ускользнула в соседнюю комнату, мягко позвякивая бусами. Сквозь занавеску было неясно видно, как она ловко отбросила что-то из нарядов. Он разглядел, как блестела ее кожа цвета слоновой кости при цветном освещении. - Чего ты не устраиваешься? - тихо сказала она. - И налей-ка нам по стаканчику смородинового вина. Оно в буфете над столом. "Надо выбираться отсюда, - подумал Лафайет, отводя глаза от соблазнительного видения. - Дафна никогда не поймет закона племени". - Он на цыпочках подошел к двери, взялся за ручку, но за спиной прозвучал голос Гизели: - Глупый - это не буфет. Соседняя дверка! Он обернулся. Она стояла в проеме двери в невидимом нижнем белье. - А, конечно. Ты же знаешь, потеря памяти, - он отдернул руку. - Ничего, что потеря памяти, - отрезала она, - ты не думаешь, что я кого-нибудь еще пускала в спальню, а? - Не обижайся, - быстро сказал Лафайет, заставляя себя смотреть в угол комнаты, а не на ее фигуру. Гизель подавилась смешком: - Ой, мальчик, какой был бы сейчас сюрприз, если бы ты вышел и наскочил на Борако. Один твой вид сводит его с ума от ревности. - Может, я лучше выйду и поговорю с ним? - предложил Лафайет. - Не надо слишком-то геройствовать, мой Зорито. Борако пока еще лучше всех владеет ножом, даже несмотря на то что ты его случайно опрокинул. Лучше дай ему время, пусть остынет... - Она подошла к нему, обняла за шею. - А сейчас лучше поцелуй меня, пока я не остыла, мой любимый! - А... м-м-м, - протянул Лафайет, когда их губы соприкоснулись. - Я только что вспомнил, что мне нужно... Гизель сделала быстрое движение, нож блеснул под носом у Лафайета. - Думаю, ты вспоминаешь не то и не вовремя, мальчик, - сказала она холодно. - Лучше выполняй то, что следует! - Ты что, все время носишь этот нож при себе? - поинтересовался Лафайет, уклоняясь от занесенного клинка. - Пока на мне остается последний клочок одежды, чтоб его спрятать, - не без ехидства произнесла она. - А, - сказал Лафайет. - В таком случае, я имею в виду, что... - Ты забыл про вино, - сказала Гизель. Она прошмыгнула мимо него, достала бутылку темно-красного цвета, две рюмки на длинной ножке и налила их до краев. - За наше семейное счастье, - прошептала она и пригубила вино. - В чем дело? Ты не пьешь? - недовольно спросила она, видя, что Лафайет замешкался. - А... за семейное счастье, - сказал он и выпил. - А теперь, почему бы нам, э-э, не выпить за... м-м... брачное ложе? - Гизель хихикнула. - Я потушу свет, - сказал Лафайет и быстро задул свечу. - Тебе что, неприятно на меня смотреть? - надула губки Гизель. - Ты считаешь меня безобразной? - Я опасаюсь сердечного приступа, - ответил Лафайет, - можно, я... м-м-м... помогу тебе раздеться? - Как пожелаешь, кариссимо, - выдохнула она. Пальцы Лафайета прошлись по атласной коже, и шуршащее неглиже оказалось у него в руках. По колену шлепнуло нечто тяжелее чистого шелка - нож в тонких кожаных ножнах. - Теперь бери меня, мой Зорито, я - твоя! - Ох, я лучше проверю, закрыта ли дверь, - сказал Лафайет, отступая прочь от звука ее голоса. - Не беспокойся по пустякам в такой момент! - нетерпеливо шептала она. - Где ты, Зорито? - А задняя дверь? - настаивал Лафайет, нащупывая в темноте дверную ручку. - Здесь нет задней двери! - Я только еще раз проверю, - сказал Лафайет, найдя щеколду. Он распахнул дверь, выскользнул на яркий лунный свет, захлопнул дверь и забил болт на место. За стеной Гизель растерянно звала его, Лафайет быстро спустился с трех крутых ступенек. В тени, футах в пятидесяти от фургона, росло гигантское дерево. От него отделилась грузная фигура Борако. - Ха! - зловеще сверкнул при лунном свете широкий белозубый оскал. - Выдворила, да? Вот как получается... Так теперь-то я тебя насовсем пристрою. - Борако сорвал с ремня нож и потер его о волосатое предплечье, приближаясь к Лафайету. - Слушай, Борако, - сказал Лафайет, отступая от него. - Я тебя уже один раз ткнул головой о землю. Видимо, придется повторить... - В тот раз ты перехитрил меня, - огрызнулся Борако. - Теперь я с друзьями, они будут судьями. - Тут из густой тени выросли три гиганта. - Ну, раз уж вас четверо, можете сыграть в гольф, - съязвил Лафайет. Дверь в фургоне непрерывно сотрясалась, раздался пронзительный разъяренный крик, затем гневный стук женских кулачков в стены. - Эй, ты что с нею сделал? - в голосе Борако звучала угроза. - Ничего, - ответил Лафайет, - поэтому она и бесится. Как только шайка бросилась к закрытой двери, Борако, зарычав, набросился на Лафайета. Тот сделал ложный выпад, увернулся и подставил ногу, зацепив ею лодыжку Борако. Путник влетел головой в колесо фургона, и она крепко застряла между большими деревянными спицами. Остальные трое были при деле - они мешали друг другу открыть дверь. Лафайет проскользнул за фургоны, повернулся и дал стрекача, надеясь укрыться в глухом лесу. 3 Битых полчаса О'Лири лежал лицом вниз, скрывшись, как потом он выяснил, в ежевичных кустах, а вокруг то ближе, то дальше раздавались голоса мужчин, обыскивающих кусты. В конце концов их энтузиазм иссяк, и, выругавшись напоследок, они удалились. Наступила тишина. Лафайет выбрался, отряхнул пыль, морщась от разнообразия болевых ощущений, приобретенных за время ночных приключений. Он прощупал пиджак изнутри. Марк III был на месте. Лафайет внимательно вгляделся в темноту вниз по склону. Опасные террасы, образованные в результате выветривания скальных пород, вели вниз. Он начал спускаться, изо всех сил стараясь не смотреть на черные кроны деревьев внизу. Двадцать минут тяжелого спуска - и Лафайет плюхнулся на широкий выступ отдохнуть. "Не в форме, - с отвращением подумал он. - Лежу во дворце без всякого движения, только время от времени партия большого тенниса. Старею я от этого. Когда вернусь, придется сесть на диету и регулярно выкладываться. Я буду бегать трусцой рано утром, скажем, десять кругов по садам, пока еще на розах роса, потом хороший легкий завтрак, некоторое время без шампанского, затем, перед ленчем, немного поработаю с нагрузкой..." Он остановился, заслышав внизу, в кустах, слабый звук. Кошка на охоте? Или Борако со своими дружками все еще продолжает поиск?.. Лафайет встал и снова начал осторожно спускаться. Луна зашла за облако. В кромешной тьме он искал точку опоры. Камень сдвинулся под ногой. Он поскользнулся, хватаясь за гибкие корни, неожиданно скатился по крутому откосу и, сильно ударившись, остановился. Мелкие камни вокруг него продолжали катиться вниз. Некоторое время он лежал неподвижно, прислушиваясь к шорохам, доносившимся сверху. Ночная тишина нарушалась только слабым высоким звуком, будто жужжало пойманное насекомое. Лафайет осторожно встал на ноги. Еще несколько дюймов от места его падения - и выступ обрывался вертикально вниз. По бокам от него было примерно по ярду. - Ничего себе, О'Лири! Попался, как кур во щи! Глаза его ухе привыкали к темноте, но внезапно он заметил слабое свечение, исходящее из вертикальной трещины в скале в двух шагах вправо от уступа. Он перегнулся через край, всматриваясь в узкий затененный проем, уходящий в глубь скалы и едва различимый из-за слабого свечения невидимого источника. "Может, туда можно протиснуться, - подумал он, - ж мажет, там, с другой стороны, тоже есть выход? Или есть, или ух придется провести здесь остаток ночи, ожидая восхода солнца, чтобы Борако и Луппо нашли меня". Не раздумывая, он сделал рывок, нащупал ногой опору и протиснулся в узкое отверстие. Тесный проход уходил на десять шагов вглубь, резво сворачивая направо, и неожиданно открывал широкую прохладную пещеру, залитую призрачным голубым светом. Пещера, в которой очутился Лафайет, имела высокий свод, гладкий пол и грубо отесанные стены. Сверхъестественный свет исходил от объекта, расположенного в центре на двух подставках. Объект этот неприятно напоминал гроб. Он имел семь футов в длину, фут в высоту, а ширину до трех футов на одном конце, резко сужаясь на другом. Множество проводков и трубочек тянулось от дна саркофага - если это был саркофаг - вниз, к тяжелому основанию, на котором ядовито-желтым светом горело множество цифр. Не переживай, успокаивал себя Лафайет. Тут нет ничего, смахивающего на видения. Все совершенно естественно. Скоро снаружи взойдет солнце. Просто здесь оказалась пещера с ящиком, и все... О'Лири обошел вокруг гроба, если это был гроб. Он упрямо не верил своим глазам, подавляя тенденцию волос встать дыбом на затылке. Больше в пещере ничего не было. Не было и другого выхода из нее. Тишину нарушало мягкое гудение, напоминавшее работу морозильной установки большой мощности. - Холодильник в форме гроба? Кому это понадобился холодильник в форме гроба? - бодро поинтересовался О'Лири вслух. Но его слова прозвучали глухо, отозвались эхом, и вышло невесело. Лафайет молча приблизился к ящику. Он был покрыт толстым слоем свинца и опечатан полосой губки. Подойдя поближе, он увидел пыль на гладком серовато-зеленом пластике. Лафайет провел пальцем по поверхности, оставляя отчетливый след. - Пыль за несколько дней или за несколько недель, - заключил он. - Итак, что бы это ни было, здесь оно находится с недавних пор. Сбоку на ящике оказалась маленькая табличка. Лафайет с трудом различил написанное при слабом освещении. STASIS POD, MARK XXIV 220 V, 50 A, 12 л.с. Под этой выразительной надписью были тщательно затерты другие слова, металл выскоблили дочиста. Лафайет почувствовал, что начинает сильно волноваться. - Опять оборудование Центральной, - прошептал он. - Сначала Главный Референт, да слухи о других таких же приборах в какой-то пещере, а теперь вот это - в другой. Должна быть связь, и эта связь должна увязаться с тем, что я кто-то, а не я... Он ощупал пластиковый ящик в поисках дополнительных ключей к разгадке его предназначения. Руки чувствовали слабую вибрацию, а также едва ощутимый намек на электрический ток, идущий по поверхности. Палец нашел небольшое углубление. Когда Лафайет его исследовал, глубоко внутри контейнера раздался мягкий щелчок. Звук прибора сразу изменился, стал ниже тоном. Лафайет, вздрогнув, отпрянул. Из ящика раздались щелчки и треск, как от срабатывающего реле. Звук очень напоминал тот, что бывает при запуске мотора вентилятора. Отсветы мигающих огней падали на плиту. Стрелки на циферблатах пришли в движение и запрыгали, продвигаясь к красным делениям. Лафайет схватил переключатель, который он задел, и отчаянно задергал его, но процесс, приведенный им в действие, спокойно продолжался. Он поискал другой переключатель, но его не было. Встав на четвереньки, Лафайет всматривался в циферблаты прибора, но читались лишь загадочные письмена: 97.1 SBT; ВМ 176... 77...78; NF 1.02; 1АР 15 Kpsc - Ну, вот я и сделал это, - пробормотал он. Поднимаясь на ноги, он сильно ударился головой о дно контейнера. Голова закружилась. Сквозь мгновенно затуманившееся сознание ему показалось, что верхняя часть ящика медленно поползла в сторону, открывая внутреннюю часть, подбитую красным атласом. - Похоже на гроб Дракулы, - прошептал он, держась за голову обеими руками. - В нем даже... - Он запнулся, так как из открытого отверстия показалась пара ног в узконосых черных туфлях. - У него даже ноги как у Дракулы... и... Теперь уже видны были все ноги, обтянутые пурпурной материей. Длинный плащ закрывал колени и бедра. У талии висела тяжелая золотая цепь. Руки с длинными костлявыми пальцами были сложены на широкой груди. На них во мраке сверкали кольца. Появилась белая борода, скрывающая морщинистый, но волевой подбородок. Показался большой ястребиный нос, закрытые глаза под густыми черными бровями, благородная линия лба, пурпурного бархата берет поверх откинутых назад белых локонов. - Не Дракула, однако, - сообразил О'Лири. - Это Мерлин... Словно зачарованный, Лафайет наблюдал, как грудь спящего поднималась и опускалась. Шевельнулся палец. Губы приоткрылись, раздался вздох. Веки дрогнули, открылись. Лафайет уставился в огромные бледно-фиолетовые глаза, взгляд которых неподвижно сфокусировался на нем. - Я... о, извините, сэр, - торопливо заговорил О'Лири, - я просто случайно оказался рядом, и я... ах, случайно, кажется... э-э... вмешался в ваши планы. Надеюсь, я не причинил вам серьезного неудобства, - он говорил, пятясь. Гипнотические глаза преследовали его. - Я пойду за подмогой, - сказал О'Лири, подбираясь к выходу, - и прежде, чем вы успеете опомниться... - Голос его начал терять уверенность, так как пристальный взгляд старика, казалось, буравил его насквозь. Мерлин неожиданно сел. Его благородные черты исказило выражение жестокости. Он глубоко вздохнул, страшно зарычал и бросился вперед... Словно исцелившись от паралича, О'Лири одним махом подскочил к выходу, протиснулся в узкий проход, ободравшись о трещину в скале. Нога болталась в воздухе. Он за что-то ухватился, поскользнулся, завопил... И полетел в пространство. Довольно долго он чувствовал порывы ветра, видел звездный полог над собой... Затем беззвучный взрыв наполнил мир искрами. "Как здорово, - мечтал Лафайет, - лежать в большой мягкой кровати, теплой и уютной, без всяких проблем". "Да, действительно, - шептал успокаивающий голос. - Давай - расслабься и прокрути в уме все события за последние несколько недель. До первой встречи с ним. Это было... где..." "Кто? - равнодушно спросил Лафайет, - или с кем?" Ему было не очень интересно. Намного лучше было бы просто пустить все это по морю из черных взбитых сливок... "Скажите мне! - настаивал голос менее терпеливо. - Где он теперь? И где это? Говорите!" "Извините, - отвечал Лафайет. - Я сейчас не расположен строить догадки. Найдите кого-нибудь другого для этой игры! Я просто хочу еще чуть-чуть подремать, а потом Дафна принесет мне чашечку кофе и расскажет обо всем, что запланировано на день, начиная с завтрака на балконе..." Он минуту помедлил, погрузившись в приятные размышления, и не мог вспомнить, какой сегодня день. Воскресенье? Возможно... но как-то не похоже на воскресенье. И что-то еще подспудно сверлило его мозг, когда он подумал об этом. Что-то он должен был сделать... Он пытался проигнорировать навязчивую мысль и снова заснуть, но все уже нарушилось. Он просыпался нехотя, несмотря на инстинкт подсознания, который говорил о том, что, чем дольше он проспит, тем ему будет приятнее. Он открыл глаза, посмотрел на навес из переплетенных трав и листьев. - О, так рано проснулся? - живо спросил веселый голос где-то совсем рядом. - Как насчет легкого завтрака? Лафайет повернул голову. На него, широко улыбаясь, смотрело круглое лицо в морщинах. - Кто... - просипел Лафайет и прокашлялся, почувствовав, как сильно пульсирует задняя часть головы. - Кто вы? - Я? Ну, что касается имени, можете звать меня Лом. В самом деле, имя ничуть не хуже других, правда? А как насчет баварской ветчины, яичницы "бенедикт", овсяного хлеба, слегка обжаренного на несоленом датском масле, и кусочка лимонного мармелада и, конечно, кофе? Он в новоорлеанском стиле. Надеюсь, не возражаете против капельки цикория? - Не говорите мне об этом, - прошептал Лафайет, у которого слюнки потекли. - Я умер и попал туда, куда попадают сознательные грешники. - Вовсе нет, дорогой сэр. - Хозяин Лафайета слегка прищелкнул языком. - Вы малость ушиблись, но ничего, мы вас скоро приведем в полный порядок. - Прекрасно... но... где я? - Лафайет поднял голову и увидел грубые стены навеса из палок и яркое солнце весеннего утра, пробивающееся сквозь дверь. - Да, вы разделяете со мной мое скромное жилище, - сказал Лом. - Извините за несколько примитивное убранство, но здесь сделано все, что возможно из подручных средств, э? - А мы раньше не встречались? Ваш голос кажется мне знакомым. - Сомневаюсь... хотя кто знает, а? - Лом лукаво посмотрел на О'Лири. - Последнее, что я помню, - сказал Лафайет, - это как я падал с утеса... - Он шевельнулся, пытаясь сесть, но боль пронзила правую руку. - Ой, вы лучше не двигайтесь, - поспешно сказал старик. - Понимаете, вы неудачно упали. Но вам повезло, что вы пролетели мимо ряда верхушек деревьев, а потом упали в заросли папоротника. - Который час? - спросил О'Лири. - Какой сегодня день? - О, я бы сказал, что сейчас пол-одиннадцатого, - весело ответил Лом. - А какой день... м-м-м. Боюсь, я потерял счет. - Но когда я вас нашел, была прошлая ночь, или, точнее, раннее утро. Боже, какой вы устроили грохот! - Пол-одиннадцатого, о, боги! Я теряю время. - О'Лири еще раз сделал попытку подняться, во Лом вновь заставил его лечь. - Милый друг, не думайте пока выходить. Боюсь, последствия будут самые серьезные. - Они будут вдвое серьезнее, если я не пойду своей дорогой, - запротестовал О'Лири, но обмяк и лег. Лом повернулся и, подняв уставленный яствами поднос, поставил ему на колени. - Ну вот. Кусочек-другой - и вам полегчает. - Да, но, - начал было Лафайет и набрал полный рот яичницы, от которой шел мягкий пар. - М-м-м, ням-м-м ням-м-м-м. - Вот так, молодец, а теперь кусочек ветчинки, ну? - Вкусно! - оценил Лафайет, не переставая жевать. - Но вы не понимаете, мистер Лом, я на деле не тот, кем кажусь. То есть, у меня есть неотложные важные дела. - Он откусил большой кусок горячей масленой гренки. - Понимаете, я должен... - Он помедлил; под мягким взглядом доброго старика дело, о котором он собирался поведать, казалось слишком нереальным. - ...А... сделать кое-какие дела, - сказал он, - а потом, я должен... м-м-м... сделать кое-какие другие дела. - Конечно, - сочувственно кивнул старик. - Кусочек мармелада? - Я вовсе не хочу казаться таинственным, - продолжал Лафайет, принимаясь за бледно-зеленое желе, - но это очень секретно, понимаете? - А-а... По правде, я никак не мог понять, что это вас занесло на высоту, но если вы но делу... - Лом понимающе улыбнулся. - Совершенно верно. А теперь скажите, сколько отсюда до города. - Лафайет вытянул шею и посмотрел через щель в стене. Похоже, что все вокруг было покрыто дикорастущей листвой. - Недалеко, ворона долетит, - ответил Лом. - Но, должен признаться, что трудновато вести переговоры между городом и здешними местами. - Можно мне спросить, - сказал Лафайет, от души хлебнув кофе, - почему вы здесь живете совсем один? Старик вздохнул: - Действительно, здесь одиноко. Но спокойно. Созерцательный образ жизни имеет свои преимущества. - Что вы делаете, когда идет дождь? - настаивал Лафайет, заметивший дыры в крыше из листьев папоротника, сквозь которые виднелось ярко-голубое небо. - О, я принимаю соответствующие меры. - Лом ушел от проблемы, махнув рукой. - Похоже, вы управляетесь здесь очень неплохо, - согласился Лафайет. - Люди свыкаются с некоторыми неудобствами, - сказал Лом извиняющимся тоном. - Само собой... Я не собираюсь совать нос не в свое дело, мистер Лом. - Просто Лом, не надо мистер. Я пренебрегаю светскими титулами. - О! Ладно, Лом, завтрак мне, конечно, очень понравился. Но сейчас мае действительно необходимо отправиться в путь. - Глупости, мой мальчик. Вам нельзя двигаться по крайней мере неделю. - Вы же еще не все знаете, Лом. От одного моего вовремя сказанного слова зависит будущее королевства! - У меня идея, - живо предложил Лом. - Может, я передам ваше сообщение? - Очень любезно с вашей стороны, Лом, но дело слишком важное, чтобы доверить его кому-то другому. Лафайет отодвинул поднос, сел, игнорируя рой ярких огоньков, плывших перед глазами. Он свесил ноги с узкого тюфяка, на котором лежал, и с беспристрастным интересом стал наблюдать, как пол подскочил и нанес ему жуткий удар по голове. - ...действительно нельзя! - расплывался голос Лома. Лафайет опять лежал в постели, часто мигая от дурманящего тумана в голове. - Я не отвечаю за последствия! - Кажется... чуть слабее... чем думал, - задыхался Лафайет. - Да, в самом деле. А теперь сообщение: что мне передать? - Это благородно с вашей стороны, Лом, - слабо ответил Лафайет. - И вы не пожалеете об этом. Пойдите прямо к принцессе Адоранне, или нет, лучше сначала к Дафне. Это графиня Дафна О'Лири. Бедная девочка с ума сойдет! Скажите, где я и что... - О'Лири помолчал. - Что, ох, есть какие-то артефакты... - Какие артефакты? - Извините, не могу вам сказать. Но в любом случае эти артефакты есть. Скажите ей, что в этом будет очень заинтересован Никодеус. И они спрятаны... - Спрятаны... - подсказывал Лом. - Ну, я не могу вам сказать, где. Это очень опасная информация, вы ведь понимаете. Но если она свяжется с кем нужно, то он ей покажет, где. - Могу я узнать имя того, кто нужен? - Секретно, - сказал О'Лири. - С этим все. Вы можете все это запомнить? - Думаю, могу, - ответил Лом. - Что-то где-то спрятано, и кто-то может ей сказать, где это находится. - Хм-м. Если такое сказать, то мало что понятно. - Мальчик мой, посмотрите правде в глаза: это ведь дребедень какая-то. - В таком случае... мне придется идти самому, несмотря ни на что. - Если бы вы могли хоть капельку яснее выразиться... - Невозможно. - Для вас также невозможно пуститься в путь, пока вы не наберетесь сил. - Тем не менее, я иду. Лом задумчиво потер подбородок. - Хм-м. Послушайте, мой мальчик, если уж вы решились - а я вижу, что да, - мне, конечно, и в голову не придет вам воспрепятствовать. Но отчего бы вам не отдохнуть еще минут пять. Ну, чтобы переварить завтрак - только спазма желудка вам и не хватает. А потом я вас быстренько выведу на дорогу. - Ладно. Нужно заметить, меня слегка шатает... - Лафайет лег и закрыл глаза. - Не спать! - сказал он про себя. - Головокружение пройдет, как только я встану на ноги и начну двигаться. Это не может быть далеко... через час-другой приду на какую-нибудь ферму, найму повозку - и рано утром буду во дворце... дозвонюсь... - Да? - ответил телефонист. - Центральная слушает. Говорите, пожалуйста! - Это Лафайет О'Лири. Я звоню из Артезии. Локус Альфа 9-3. - Извините, сэр. Такого пункта нет в справочнике Центральной. Пожалуйста, перезвоните. - Подождите минуточку! Не кладите трубку! Мне, может, только через несколько лет удастся опять до вас дозвониться. А это срочно! Это касается тайника с незаконным оборудованием, которое украли из Центральной. - Никто не докладывал о пропаже оборудования, сэр. Прошу вас повесить трубку, схемы нужны. - Я видел его! Есть прибор, который называется Главный референт и еще что-то, на чем написано STASIS POD. И мне сообщили о целой пещере с другим оборудованием. - Весьма неправдоподобно, сэр. Вероятно, вы заблуждаетесь. - Говорю же вам, я его видел! Фактически Марк III у меня сейчас в потайном кармане куртки! Я знаю, о чем говорю! Я аккредитованный заочный агент Центральной! Если вы не верите мне, поговорите с Николасом. Он все подтвердит! - В нашем справочнике служащих никто не числится под таким именем. - Значит, ваши записи неточны. Он тот, кто помог мне раскрыть заговор Горубла о захвате страны! - Да, сэр! И как же вас зовут? - О'Лири! Лафайет О'Лири! Сэр Лафайет О'Лири! - Ах, да! Это имя у меня записано... Но ваш голос не соответствует кодовому образцу О'Лири, и визуальное изображение не похоже на фото мистера О'Лири в нашей картотеке. Из этого я должен сделать заключение о том, что вы - самозванец. Наказанием... - Я не самозванец! Я просто так выгляжу! Я могу объяснить! - Хорошо. Объясните. - Ну, на самом деле объяснить я не могу, но... - Если вам больше нечего добавить, сэр, я должен прервать этот разговор немедленно. Спасибо за звонок. - Нет! Подождите! Вам нужно передать информацию кому следует, пока не слишком поздно. Алло! Алло! Центральная! Лафайет с трудом приходил в себя - он еще слышал собственные крики. "Наверное, задремал", - пробормотал он, оглядывая хижину. Лома нигде не было. Свет снаружи казался другим, сумеречным. - Сколько же я проспал? - прошептал О'Лири. Он через силу встал. Голова была легкой, ноги не подкашивались. - Лом! Где вы? - позвал он. Ответа не последовало. Лафайет вышел. Хижина - шаткая лачуга из палок и листьев - была окружена площадкой диаметром не более двадцати ярдов, окруженной высоким кустарником, за которым отдаленные вершины гор высоко поднимались в окрашенное сумерками небо. - Боже! Уже почти темно! Видно, я проспал несколько часов! - Лафайет продрался сквозь кольцо кустарника и остановился как вкопанный. У его ног обрывался на головокружительную глубину вертикальный утес. Он резко отпрянул. Через пять минут до него дошло, в какое он попал положение. - Изолирован! - прорычал он. - Заброшен на столовую гору. Следовало бы подумать, прежде чем довериться типчику, живущему в травяной хижине, да на баварской ветчине... Далеко внизу расстилалась зеленая опрятная долина с образцово возделанными полями и извивающимися дорогами. Вдали сверкали башни дворца, ярко-красные от заходящего солнца. Самый близкий пик, маячивший над воздушной бездной, окружавшей Лафайета, был, по его мнению, милях в пяти. - Я сюда упал, да? Откуда? И как только этот маленький тщедушный старичок приволок в эту хижину мои сто семьдесят пять фунтов без посторонней помощи? Видно, я был чокнутый, раз не учуял предательства. Неожиданно мелькнула мысль, Лафайет схватился за куртку. Марк III исчез. - Здорово тебя обошли, О'Лири! - поздравил он сам себя после получаса безрезультатных поисков на плоскости в пол-акра. - Ты прямо как чемпион прошел каждый дюйм пути. С той самой минуты, когда ты получил эту идиотскую записку, ты был олицетворением проницательности. Тебе бы не удалось зайти в более безнадежный тупик, даже если бы это было запланировано. Он остановился, прислушиваясь, как эхо вторило его словам. - Запланировано? Конечно же все было запланировано, но не тобой, болван! Рыжий Бык, верно, был замешан в этом; может, кто-то заплатил ему, чтоб он подвел меня, а потом... - Он призадумался. - А потом... что? Зачем было по-бандитски нападать на меня, давать мне чужое лицо и сажать меня на вершину горы? - Я не знаю, - ответил он. - Но сейчас это оставим. Сейчас важнее спуститься. Лому это удалось. Мне тоже следует этого добиться. - Может, он использовал веревки? - А может, я кенгуру? - Возможно. Давно не проверял? Лафайет осмотрел свои руки, ощупал лицо. - Пока я Зорро, - заключил он. - Это хуже. - А там, внизу, кто-то еще на свободе. И вполне вероятно, что он может сместить Артезию в другой континуум. А что ты тут сделаешь? - Как бы в ответ на его вопрос небо задрожало, словно дефектный отрезок кинопленки, и потемнело, но не постепенно, а резко переходя от ранних сумерек к глубокому мраку. Пушистые розовые облака, плывшие у близлежащей вершины, пропали, исчезли из поля зрения, как пыль под тряпкой. И это еще не все. В тот самый головокружительный момент О'Лири понял, что ушла сама вершина, равно как и соседние. Он увидел, что остатки света растворились и оставили его в кромешной тьме. Он сделал шаг назад и почувствовал, что почва под ногами становится мягче и мягче. Он проваливался, падая все быстрее в черную пустоту. 4 Ветер с воем бил в лицо Лафайета. Инстинктивно он расставил руки, как бы замедляя безудержное падение. Струя воздуха сначала слегка рванула, будто для пробы, а затем накатила мощной волной, от которой затрещали кости в плечах. Он автоматически взмахнул руками, складывая их под углом, чтобы загородиться от потока воздуха. Он почувствовал рывок притяжения, ответный подъем гигантских крыльев, почувствовал, что с уверенной скоростью взлетает высоко во тьму