ямо сейчас, - ответил я. - Это красивый сувенирчик. - Протянув руку, я взял монету со стола. - Просто хотел знать, нефальшивая ли. - А если я предложу вам сто долларов?.. - Дело совсем не в цене. - Я беззаботно улыбнулся. - Она мне досталась за десятку. Подержу у себя, может, она счастливая? Недавно я остался в живых, а в наши дни это уже везение. Я направился к двери. Седой, обогнал меня, указал дорогу обратно в зал с кремовым ковром. - Сколько я вам должен? - спросил я, доставая бумажник и непринужденно улыбаясь. - Да что вы! - Седой отмахнулся от денег, - но если все же вы передумаете... - Я вам первому сообщу, - пообещал я. Он наклонил голову, а я продефилировал в сторону лифта. Уже у дверей я обернулся: в большой комнате, где шел прием, стали гасить свет. В лифте я снова вынул из кармана золотой кружок и внимательно его осмотрел: вмятина, оставленная моими зубами, исчезла. Заблун подменил монету. 4 Бизнес и любопытство для Сэла Анзио - вещи, исключающие друг друга. Пятидесятидолларовая бумажка, перешедшая к нему, обеспечила мне беспрепятственный доступ в никем не занятый номер на двадцать девятом этаже, что находился в пустынном северном крыле отеля. Отсюда был виден абсолютно весь западно-восточный блок, тем более что Сэл снабдил меня и сильным биноклем, который позаимствовал в бюро забытых вещей. Еще десятку стоили мне услуги парня, нанятого следить за каждым шагом Седого, жившего в отеле под именем Р.Сэтис. В первую же ночь я заказал ужин на 12 ночи и съел его в темноте, наблюдая за деятельностью "нумизматов", которых видел в освещенные окна занимаемых ими двух этажей. Не могу сказать, что это было захватывающее зрелище. Мистер Заблун что-то вещал группе людей, а они слушали его с безразличием монументов. Входили и выходили какие-то мужчины, двигаясь неторопливо и с достоинством. Я не видел, чтобы нумизматы ели или пили, женщин тоже не наблюдалось. Не заметил я, признаться, и каких-либо занятий нумизматикой. Через несколько часов бесплодных наблюдений я покинул пост, прошел в свой номер и лег в кровать. Перед сном я успел подумать, что вряд ли Заблун присвоил монету ряди золота. Уж очень странно он держался. Тут все сложнее. А может быть, это моя фантазия, и монета вообще не имеет никакого-отношения к истории с моряком. Что если он был опасным преступником, а анонимные парни - агентами ЦРУ, которым приказали пристрелить его на месте. То, что они стреляли в меня, могло оказаться заурядной ошибкой. Опять не сходится... Трудно представить, чтобы цэрэушники стреляли так отвратительно, как эти безликие. Мои размышления прервал телефонный звонок. - Мэл, происходит что-то странное, - услышал я голос Сэла. - Эти твои - как их, филателисты? - почему-то страшно переполошились. Твой приятель Седой выскочил через парадный подъезд пару минут назад и теперь орет на служащего гаража, чтобы тот немедленно вывел его машину. А она, черт возьми, стоит в самом низу, на четвертом уровне. - Я спускаюсь, - крикнул я. - Достань мне машину - любую!!! Причем прежде, чем Седой получит свою. Шесть минут спустя (если верить моей "Омеге") я уже устраивался на сиденье приземистого автомобиля, который подогнал Сэл. - Ради всех святых, верни потом машину, - молил Сэл. По лицу его стекали капли дождя. - Я позаимствовал ее у нефтяного короля, что остановился в центральном корпусе. - Можешь доложить, что я украл ее, - сказал я на прощание, вручая Сэлу еще пятьдесят долларов. Турбины ровно загудели, как только я прикоснулся к стартеру, под черным квадратным капотом таилась страшная сила. Я вывел машину из укрытия, понаблюдал, как Седой вместе с тремя другими "нумизматами" садится в свой тяжелый темно-бордовый "Моноджаг", и дал им отъехать на добрую сотню ярдов. Только после этого я осторожно двинулся за ними. Этот город, старый добрый Майами, я знал когда-то очень хорошо, но то было давно. Ураганы и наводнения оставили страшные следы. Однако большая часть города - та, где расположены знаменитые роскошные двухсотэтажные отели, магазины с умопомрачительными ценами, особняки богачей в центре ухоженных лужаек, словом, престижный район к северу от Рио - все это уцелело. Я мчался по Флаглеру, под многочисленными виадуками шоссе 509, соединяющего разные штаты, ни на минуту не упуская из виду "Моноджаг". Мы свернули к западу, в район массивных бетонных складов и пищевых фабрик. Теперь я вел свое авто медленно, почти что полз со скоростью десять миль в час. Темно-бордовая машина впереди меня остановилась. Я прижался к обочине и тоже затормозил. Из "Моноджага" проворно выскочили двое, их фигуры отбросили длинные, нелепые тени - рядом светил уличный фонарь. Не заметив моей машины, они вернулись к началу переулка и углубились в него. Водитель снова завел авто, довольно быстро достиг следующего угла и свернул налево, потом еще раз налево. Хлопнули дверцы машины. "Моноджаг" я настиг уже пешком. Он стоял с открытой дверью. Рядом находились двое: один из них был, видимо, Седой, официально - мистер Сэтис. Пройдя пару шагов, они моментально скрылись, словно прошли сквозь стену. Немного поразмыслив, я догадался, что они с другого конца заходят в тот переулок, где исчезли первые двое. Понятно, кого-то окружают. Но они учли не все. Там, где я оставил "свое" авто, между солидными фасадами домов спряталась узкая щель. Я не был уверен, но очень надеялся, что эта щель пересекает переулок, куда вошли "нумизматы". А если так, то "кролик", за которым они охотятся, найдет ее. Недолго думая, я нырнул в щель навстречу кому бы то ни было. Не было слышно ни выстрелов, ни криков - хотя погоня происходила где-то рядом, в складах. Не попалось даже случайного пьяного. Стоял лишь ваш покорный слуга, чувствовавший себя довольно нелепо в пальто, надетом прямо на пижаму, в ботинках на босу ногу в три часа ночи да еще под дождем. Я не сводил глаз с монолитной стены склада и пытался понять, почему еще несколько минут назад я с таким упорством стремился сюда. А может, эти склады принадлежат Седому? Возможно, он крупный импортер каких-то товаров, а сегодня приехал проверить, нет ли в помещении мышей. Не исключено, что он член добровольной пожарной команды и пытается предупредить воспламенение. Меня вдруг охватил жгучий интерес к тому, что он делает там, внутри склада; захотелось просто подойти к нему и сказать: - Привет, мистер Сэтис, я случайно заметил, что вы отъехали куда-то среди ночи, и вот решил исследовать за вами... Но тут из узкой щели между домами послышались какие-то звуки, напоминающие осторожные, торопливые шаги. Я прислонился к стене, прижимая к груди свой 38-калиберный, словно священник - крест. Теперь можно было расслышать дыхание, прерывистое и тяжелое, как у загнанной жертвы. А позже - шум погони, которая топочет вовсю, не боясь быть обнаруженной. Я затаился, не шевелясь. Любой шорох гулко отдавался в этом замкнутом пространстве. По всей видимости, дистанция между беглецом и преследователем сокращалась, но на сколько, судить было трудно. Потом послышалось сопение, сдавленный крик, звуки ударов, тяжелое дыхание двоих. Видимо, беглеца настигли в нескольких метрах от меня. Кто бы это ни был, его захватили молодчики Седого. Я пока что не замечен... А не влезть ли мне назад в свой роскошный "Хамбер", пока не поздно? И не укатить ли восвояси? Скоро вся история забудется, да и вообще покажется немыслимым бредом. Если, конечно, сейчас я не сваляю дурака... Обмозговав все это, я свернул в узкий переулок. Шагах в пяти от меня стоял здоровый детина, обхватив руками маленькое щупленькое существо в слишком длинном пальто. До этой "живой картины", очерченной светом фонаря, было три моих прыжка. Я схватил детину за шиворот и приложил своим револьвером. Он качнулся и отлетел к стене, следующим ударом я угостил его в челюсть. Потеряв равновесие, детина осел; я стукнул его еще раз, собрав всю силу, какую только мог, - он растянулся на земле. Взглянув вверх - как раз вовремя, - я увидел огромный стальной шар, из тех, которыми рушат старые дома; кто-то пустил его в стену склада, прямо над моей головой. Осколки камня посыпались на меня, из глаз полетели не то что искры, а самый настоящий фейерверк; все цвета радуги поплыли передо мной и я кружился вместе с ними. Смутно, через пелену я услышал чей-то визг, потом по моему распластанному телу прошлись чьи-то ноги, кто-то пнул меня в зад, как упрямого осла. Цепляясь за шершавую стену и пытаясь подняться, я смутно увидел какие-то две фигуры, сцепившиеся в странном, диком танце. Снова раздался крик, скорее сдавленное рыдание. Сделав шаг вперед, я наткнулся на свой револьвер; схватил его, приподнялся на цыпочки и шарахнул по голове детину, вложив в этот удар если не всю свою силу, то всю массу. Удар пришелся по чему-то твердому, огромная спина наклонилась и рухнула, открыв того, кого он загораживал. Я увидел худенькое, испуганное лицо и огромные, черные, как антрацит, глаза. Это была женщина. Я схватил ее за руку и потащил за собой. - Бежим, - крикнул я, - у меня машина неподалеку. По ее щеке текла струйка крови. Я снова потянул ее за руку, и она, поколебавшись, побежала. Казалось, прошла вечность, прежде чем мы достигли того места, где я оставил машину. Я все еще держал свою спутницу за мокрый рукав пальто, другой сжимал револьвер, а в голове прокручивал возможную встречу с мистером Сэтисом и его дружками, которые наверняка поджидают меня в конце пути. Однако все было тихо. Усадив женщину, я влез на сиденье сам и включил зажигание. "Хамбер" взвыл и моментально набрал скорость. Стукнувшись сперва пару раз бамперами об ограждение, он быстро выровнял ход и пошел плавно и горделиво, готовый на любые подвиги. Они наверняка ждут меня около "Гольфстрима", эта теплая компания из трех мужчин. Мокнут под дождем без головных уборов, подумал я, и проехал мимо главного входа. Машину я оставил в пяти-шести кварталах от отеля, на полупустой стоянке, усеянной опавшими пальмовыми ветвями. Женщина, сидевшая рядом, огляделась вокруг, потом посмотрела на меня. - Отсюда пойдем пешком, - сказал я. Язык слушался плохо. Головная боль переросла в глухие удары, я качался, как подвыпивший матрос на штормовом ветру. Помогая женщине выбраться из машины, я на минуту задержался, чтобы стереть с подбородка кровь. Потом быстрым шагом повел ее к освещенному ночному бару - огонек уютно светился сквозь туман. В баре я занял столик поближе к двери. Сначала - хоть немного живительной влаги. К столику подошел худой загорелый официант с маленькими глазками в сетке морщин. Я заказал два двойных шотландских виски. Моя прекрасная леди, с тех пор как я ее увидел, еще не проронила ни слова. Официант принес нашу выпивку, я сделал большой глоток. Что касается моей спутницы, то она, последовав моему примеру, тоже изрядно отхлебнула. Видно, бедняжка пьянствовала впервые. Крепость напитка ее просто испугала - она закашлялась и чуть не выронила бокал. - Ничего страшного, - подбодрил я ее и предложил стакан с водой. Она жадно схватила его, сперва недоверчиво понюхала, а потом выпила воду до последней капли. - Вы, наверное, голодны, - сказал я. К нам снова подошел официант, неся чистое полотенце. - У вас на лице небольшая царапина, - сказал он. - Да и мышка побывала в переделке. - Бросив наметанный взгляд, он приметил все: голодные глаза, мокрые от дождя волосы и не по росту пальто, при свете оказавшееся и вовсе шинелью. - Спасибо, - сказал я, приняв у него полотенце. - Не принесете ли нам что-нибудь поесть? Например, горячего супчика? - О'кей, что-нибудь организую, - официант ушел, не задавая лишних вопросов, нам явно с ним повезло. Уличив момент, пока толстый сосед из-за соседнего столика отошел к кассе, я наклонился к спутнице и спросил, глядя в ее встревоженные черные глаза: - Кто вы такая, мисс? - тон у меня был самый задушевный. - Из-за чего была вся эта заваруха? Лицо незнакомки напряглось. Я успел заметить, что зубы ее ровные, белые плотно стоят рядом, как солдаты в строю. - Я влез в эту драку, чтобы вас выручить, ведь так? - продолжал я, улыбаясь. - Любой враг Сэтиса - мой друг. В ответ она только вздрогнула. Ее пальцы сцепились намертво. Я положил мою руку сверху и убедился, что они к тому же холодны, как лед. - Тебе, конечно, пришлось очень нелегко, - продолжал я, перейдя на "ты", - но теперь все позади. Отдыхай. У нас есть что рассказать защитникам порядка. Тебя пытались убить - а этого даже сейчас хватит, чтобы поднять среди ночи шефа полиции. Вернулся официант, неся поднос с двумя большими тарелками ухи и бутербродами. Девушка следила за тем, как он ставит перед ней тарелку, потом внимательно осмотрела ложку, цепко схватила ее и набросилась на еду. Размеренные движения ложки прекратились лишь тогда, когда тарелка опустела. Потом она заглянула в мою тарелку. Я наблюдал за ней, буквально открыв рот, - в последнее время это стало моим обычным выражением лица. - Не спеши так, детка, - сказал я. - Попробуй бутерброд. - Положив один из них перед ней - это были аппетитные куски хлеба с ветчиной, я жестом пригласил ее не стесняться. Она сняла верхний ломтик хлеба, понюхала его, потом стала методично поедать ветчину, отправляя ее в рот руками. Покончив с бутербродом, она облизала пальцы, как ребенок. - Хорошо, - сказал я. - Может, теперь продолжим разговор? Ты не сказала, кто ты такая. Она подарила мне ласковый взгляд, сверкнула зубами, изобразив улыбку, и произнесла слова, прозвучавшие примерно так: - Итхат отток атаку. - Замечательно, - ответил я. - Это проясняет дело. Ты единственный человек в этом безумном мире, который мог бы сказать, кто за тобой гнался. А ты изъясняешься на южно-зулусском или еще каком-то наречии. - Отток олл хитасса, - согласилась она. - Кома Си кьямо? - рискнул я. - Парле ву франсе? Ви хайссен зи? Вод хетер ду? - Итхат олл утрук молола йо, - сказала она. - Мрэк. Я смотрел на нее, покусывая нижнюю губу. В голове у меня все еще стучало, глаза резало, словно туда насыпали песка. - Нам придется найти тихое местечко, чтобы укрыться, - сказал я скорее себе, чем ей. - Хорошо было бы уехать из Майами, но - черт с ним. Мистеру Сэтису не удастся выжить меня из города. Мне здесь нравится. Человек среднего роста в темном костюме, до сих пор сидевший у стойки, слез с высокого стула и не спеша приблизился к нашему столику. Он стоял метрах в трех и выбирал сигарету: автоматическая сигаретница предлагала широкий ассортимент. Ему было лет тридцать пять (плюс-минус два года), выглядел обыкновенно, волосы цвета соломы и подбородок чуть меньше, чем надо. "Что-то уж слишком долго он выбирает сигарету", - подумал я. - Сиди здесь, - сказал я девушке, притворно-спокойным тоном, потом встал, резко отодвинув стул. Парень метнул на меня взгляд, повернулся и пошел к двери. Я последовал за ним на улицу, где все еще лил дождь и все утонуло в тумане. Он шел так быстро, что оторвался от меня метров на шесть. Догнав, я схватил его за плечо и развернул к себе лицом. - Давай выкладывай, что задумал, - рявкнул я. - Если ты при оружии - не пытайся стрелять, мое уже нацелено на вторую пуговицу твоего плаща. У парня отвисла челюсть. Он отступил назад и вытянул вперед руки, словно хотел меня отодвинуть. Я не отставал. - Говори быстро, мистер, и не ври. У меня болит голова, и в такие моменты я слегка нервничаю. - Слушай, - сказал он задушенным голосом, - не стреляй, ладно? Я тебе отдам и бумажник, и часы. У меня приличные часы... - он начал их снимать. - Это отложим, - прорычал я. - Говори, кто такой Сэтис? Зачем ему моя монета? Что за люди преследовали моряка? И зачем, черт возьми, нужно было нападать на девушку? Он снял часы, повертел их в руке, потом бросил на тротуар. Пытаясь увернуться от меня, он прижимался к стене. Лицо было вялым и желтым. - Это твой последний шанс, - я наставил на него револьвер. Человек издал какой-то блеющий звук и ухватился за ствол, я выдернул "пушку" и саданул его в челюсть. Прикрывая голову руками, он издавал отрывистые вопли. - Давай бумажник, - скомандовал я. - Посмотрим, что там. - Порывшись в кармане, он достал бумажник, я рывком раскрыл его и достал несколько удостоверений, согласно которым передо мной был Джим Эззард, проживающий по Аллее Тюльпанов, д.319, застрахованный фирмой "Этерна Мьючуал", работающий в фирме "Стандарт ойл", член каких-то спортивных клубов. Я швырнул бумажник на землю. - Куда ты так спешил, Эззард, или как тебя там? Что собирался донести своему боссу? Он смотрел на бумажник, все еще валявшийся под ногами, из которого выглядывало несколько потрепанных банкнот. По его лицу было заметно, что он что-то замыслил. - Ты что... сыщик? - выдавил он. - Я... - Неважно, кто я. Мы говорим о тебе. - Ты ничего не нашел у меня. - Он быстро пришел в себя, отряхнул плащ, вправил рукой челюсть. - Я чист, как стеклышко, можешь спросить у барменши, что работает у Симонса. - Брось про барменшу у Симонса, - оборвал я. - Выверни карманы. - Ворча, он подчинился, но я не увидел ничего, кроме стандартного набора: мелочи, скрепок, надорванных билетов в кино. - Вы, ребята, слишком много на себя берете, - бубнил он, - честный парень не может высунуть нос на улицу - вы, сразу... - Пошел вон, - сказал я, - или я начну сначала. Я отчалил под аккомпанемент его ругательств. Вернувшись в кафе, я застал девушку на том же месте. - Все в порядке, - доложил я, - ложная тревога. Дошел до того, что начал придираться к приличным людям. Мне все кажется, что у каждого в кармане нож и запас цианистого калия. Девушка улыбнулась - на сей раз это была, без сомнения, улыбка. С ней все-таки было приятно разговаривать, хотя она и не отвечала, а только сверкала зубами. - Пошли, - я взял ее за руку и помог подняться. - Мы снимем номер в каком-нибудь второсортном отеле тут неподалеку. Нам нужно, отдохнуть. А утром... Тут официант сделал таинственный знак, и я подошел к нему. Продолжая расставлять на подносе перечницу, солонку и все прочее, он как бы между прочим сообщил: - Не знаю, имеет ли это к вам отношение, но вон там у входа прогуливаются двое. Мы прошли черным ходом. Это был темный коридор, заполненный мусорными баками, горой картонных ящиков, разным хламом - признак того, что городская система уборки перестала работать. Что и говорить, я все ближе знакомился с изнанкой жизни, а этот угол выглядел одним из самых неприглядных. Девушка не отставала от меня ни на шаг, озираясь по сторонам. По-моему, она без слов понимала, что происходит. Впрочем, она не паниковала, что мне нравилось. Почти прижимаясь к стене, я продвигался по коридору. И вдруг моя спутница издала приглушенный возглас. Я увидел парня, стоящего на улице примерно в двадцати футах от нас, и потянул ее за руку, мы снова двинулись вперед - она чуть позади меня. Я надеялся, что он не заметил нашего секундного замешательства. Где-то в нескольких шагах от него я начал оживленно обсуждать местные климатические условия. Еще несколько шагов, еще... Резко развернувшись, я заехал ему между ребер, и вовремя, поскольку он собирался последовать за нами. Согнувшись пополам, он пропахал носом мою ногу ниже колена. Рухнув, он перевернулся на спину; я наступил ему на кисть руки и увидел блеск металла - это заскользил по тротуару маленький револьвер. Дернувшись, парень попытался укусить меня за ногу. Подняв его за шиворот, я поставил парня на ноги. Я сверкнул глазами на спутницу. Моя умница выдернула пояс из его пальто и, опустившись на колени, соединила его руки за спиной, дважды обмотав их поясом, ловко, словно няня, всю жизнь пеленавшая грудных младенцев. - Ну-ка расскажи мне правду, мистер, - прошептал я ему в ухо. Он извивался, брыкался, даже плюнул в меня. Мышцы на шее у него вздулись, как тросы, поднимающие лифт. Вдруг изо рта у него пошла пена, и парень неожиданно затих. Я пощупал пульс - его не было. - Наверное, я не зря подозревал, что у каждого припасен цианистый калий, - сказал я своей спутнице. Пока я обыскивал карманы парня, она смотрела на него расширенными от ужаса глазами - они стали еще больше, чем раньше. В карманах мертвеца не было ничего. Просто ничего. - Чист, как приборное стекло, - сказал я, вставая. - Не знаю, что за игру они затеяли, но, по-моему, мы проигрываем, несмотря на впечатляющие победы. Видимо, у них тьма-тьмущая ребят, возложенных на жертвенный алтарь. Неясно только, кому. Через десять минут, пройдя кварталов пять на восток от места нашей стычки, мы набрели на покосившийся трехэтажный дом с вывеской: "СДАЮТСЯ КОМНАТЫ, на день, неделю, месяц". В окне нижнего этажа горел свет. Хозяин, дремавший за письменным столом, осмотрел нас придирчиво, словно вахтерша женского пансиона, подозревающая, что девицы навеселе. - Десять долларов, причем вперед, - сказал он. Я заплатил, добавив еще пять. - Это за ваше гостеприимство, - намекнул я. - Кстати говоря, если вы забудете, что видели нас, я добавлю на выпивку. - А что, у вас на хвосте полиция? - Да нет, скорее брат юной леди, который хочет всю жизнь продержать ее на кроличьей ферме. А мы намерены разводить шотландских терьеров. Мигая, он смотрел то на меня, то на нее. Потом губы его раздвинулись в хитроватой улыбке. - Меня это не касается. - После чего вручил нам два алюминиевых ключа на резиновых кольцах величиной с автошину. - На сколько? - Дней на пять, - сказал я с глубокомысленной миной. - Имейте в виду - плата вперед, каждое утро. - Я знал, что на вас можно положиться, - сказал я. Обогнув бочку с засохшим кактусом, мы поднялись по лестнице. Обернувшись, я увидел, что хозяин внимательно следит за нами. 5 Две комнаты, которые мы сняли, были изобретательно созданы из одной, разгороженной пополам. В каждой оказался встроенный в стену шкаф, по форме напоминающий гроб, поставленный на попа. Пол давно уже вспучился, а обои, видимо, даже в день покупки страдали от старческих недугов. Крошечная ванная, втиснутая между этими конурами, могла похвастаться только потрескавшимся унитазом и ржавым душем. Что касается раковины, в ней можно было выстирать пару носков, да и то с трудом. Я занял конуру поближе к лестнице - на случай, если ночью возникнет подозрительный шум. Вместо кровати я обладал диванным матрасом, поставленным на металлическую раму, еще у меня был старый комод, в котором не хватало одного ящика, но зато покрытый кружевной салфеткой, стул из гнутых труб с красным пластиковым сиденьем, прожженным сигаретами, прикроватная тумбочка с пепельницей (и с окурками в ней) и Библия на той же тумбочке. На окне с двойными рамами я увидел криво установленный кондиционер, а включив его, услышал звуки, напоминающие работу старого трактора. - Роскошные апартаменты, - сказал я своей спутнице. - Главное, кроме нас, тут никого нет. - Я проводил ее во вторую конуру, которая была обставлена по крайней мере не хуже моей. Девушка села на кровать, и я увидел, что лицо ее бледно до синевы. Видимо, наступила последняя степень изнеможения. - Ну что ж, давай снимем твою форму, - сказал я. Войдя в ванную, я взял желтоватое колючее полотенце и принес девушке. Она все так же сидела на кровати, явно борясь со сном. - Сними одежду, - повторил я, - она же промокла насквозь. Хороша ты будешь к утру с воспалением легких. Девушка даже рукой не шевельнула. Тогда я сам расстегнул пальто, потом поставил свою незнакомку на ноги, чтобы помочь ей раздеться. Она шаталась от усталости. - Ничего, еще две минутки, и ты ляжешь, - успокоил я. Снимая пальто, я обнаружил, что оно на редкость грязное, с полосой жира у воротника и все в пятнах. Возможно, девушка подобрала его на помойке. Желая сострить по этому поводу, я повернулся к ней и застыл, открыв рот. На девушке был туго обтягивающий комбинезон из темно-зеленой ткани, отливающий металлом; он покрывал от подбородка до самых пят фигуру, которая сделала бы честь примадонне из Фоли-Бержер или другого мюзик-холла. Подняв руки, она размотала шарф, покрывавший голову вместо платка, и на плечи упала роскошная грива вьющихся волос. Тут силы оставили ее, и девушка рухнула на кровать. Я положил ее поудобнее, вытер полотенцем сначала ее лицо, потом свое собственное. Глядя на нее, я гадал, какой она национальности: мексиканка или арабка? А может, полинезийка? Нет, не то. Женщин такого типа я прежде не встречал. И главное - молодая, не старше двадцати пяти. Во сне она выглядела невинной и беспомощной. Но я помнил, какой она была в темной аллее, где мы встретились, как она боролась с тем типом, чтобы дать мне время хотя бы подняться. Я спас ее, а она спасла меня, этого было достаточно, чтобы я стал сторожевым псом на все то время, что она будет отдыхать. Я пробрался в свою конуру и заснул прежде, чем моя голова коснулась подушки. На следующее утро дождь все еще лил. Проснувшись, я какое-то время лежал, наблюдая, как с крыши стекает струя. Головная боль так и не прошла, я чувствовал ее сквозь сон, она была фоном моих сновидений: погоня по колено в кроваво-красной воде. Шея моя не гнулась, правый глаз распух, и к нему было больно прикоснуться, а верхняя губа выглядела так, словно за нее засунули сардельку. Я сел. Пружины матраса взвизгнули, и, вторя им, взвыл я. Теперь стало понятно, что болит еще и рука. Так и есть: кожа на пальцах содрана. Вспоминать, где и когда - бесполезно. Дверь, ведущая в душевую, приоткрылась, и я схватился за свой 38-калиберный. Ложная тревога. Это была она, гибкая, как ящерка, в своем облегающем блестящем комбинезоне. Глядя на револьвер, она улыбнулась как ни в чем не бывало. Кто знает, знаком ли ей вообще этот предмет? - Доброе утро, - положив "пушку" на кровать, я встал. - Добуто, - она улыбнулась чуть пошире. Сегодня ее волосы были убраны назад и перехвачены тесьмой. - А, так ты все-таки говоришь по-английски! - Моя радостная улыбка стоила мне боли в трех точках лица. - Слава Богу. Может, теперь мы хоть как-то продвинемся вперед. Я не знаю, чем ты так разозлила Сэтиса, но я решительно тебя поддерживаю. А теперь скажи, что произошло. - От оттрок атахру, - ответила она нерешительно. - Ты опять за свое? А зачем? Я же слышал, ты сказала "доброе утро", как настоящая леди. - Добуто, - повторила она. - Нашаледи. - Ах ты. Боже мой, - улыбка на моем лице сменилась гримасой. - Прямо как попугай. - Капагай, - отозвалась она. - Ну что ж, может, с этого и начнем. - Я положил руку на ее ладонь. - Слушай, детка, я совсем не педагог, даже свою собаку не смог научить приносить газету. Но если мы постараемся, ты сможешь сносно овладеть языком и рассказать мне о себе. - Тут я ткнул пальцем себя в грудь: - Милком Айриш. - Акмалирис, - повторила она. - Ладно, отбрось "ак", просто "Мал" или "Мэл", как хочешь. - Акмал, - она не понимала, а может, и упрямилась. - Ну ладно, будь по-твоему. А тебя как зовут? - Акриссия, - ответила она без промедления, учтиво и даже как-то официально наклонив голову. - Акриссия, - повторил я, теперь лицо ее озарила радостная улыбка. - А можно я буду называть тебя "Риссия", так будет короче да и красивее. Она колебалась, по лицу тенью пробежали несколько явно противоречивых мыслей, затем снова склонила голову и прошептала: - Риссия... Мал... - Прикусив губу, она сняла с пальца серебряное кольцо и протянула его мне - застенчиво, как ребенок предложил бы конфетку. Я взял кольцо, оно было массивным и увесистым. - Очень красивое, - похвалил я. Казалось, она ждет какого-то ответного жеста. Может, хочет, чтобы я вернул вещь? Нет, не похоже. Я надел кольцо на свой мизинец и поднял руку вверх - она заулыбалась, взяла мою руку в свои, и что-то прошептала. Мне показалось, что этими словами она скрепляет нашу дружбу. - Спасибо, милая, - сказал я. - Очень красивый подарок. А теперь продолжим нашу учебу. - Взяв ее руку в свою, я только теперь заметил, как грязны ее пальцы с обломанными ногтями. - Риссия, ты спала в этой пещере, теперь пора из нее вылезти и привести себя в порядок. Прими душ, а я пойду присмотрю тебе кое-что из одежды, да и мне не помешают новые носки. Я открыл воду в душе и показал жестом, будто скребу себе спину мочалкой. Риссия наблюдала и послушно кивала головой. Закрывая дверь, я успел заметить, что она стала расстегивать какие-то невидимые молнии на своем комбинезоне. Встретив хозяина внизу (его, как выяснилось, звали Бобом), я объяснил ему, что именно я прошу его купить, дал денег и прибавил еще пять долларов сверху, эти "чаевые" привели его в такой восторг, словно он ничего не ведал о полном крахе нашей экономики. Надев пиджак, который напомнил наряд утопленника, только что вытащенного из воды, хозяин долго запирал свой металлический сейф, а потом затрусил к выходу. Через полчаса он ввалился в мою конуру, увешанный пакетами; здесь были и продукты, и туалетные принадлежности, и прочие вещи. Прежде всего он окинул жилье орлиным оком, в надежде обнаружить развороченные постели или другие признаки бурных страстей, а потом не торопился уходить, явно настроенный на приятельские откровения. Я его выпроводил, намекая на неплохие деньги, которые он получит позже. Постучав в дверь ванной, я засунул в нее бумажный мешок с туалетным мылом, розовой водой, расческой, зубной щеткой, полным маникюрным набором, мочалкой и всякой косметической дребеденью. - Поторопись, - сказал я, - у меня уже живот подвело от голода. Пока она приводила себя в порядок, я, стянув кружевную салфетку с комода, расставил на ней яства: хлеб, сыр, мясные консервы, фрукты, кофе и бутылочку бренди с подозрительной наклейкой. Минуты тянулись невыносимо долго. Потом скрипнула дверь, появилась Риссия, свежая и отмытая, словно младенец в своей первый день рождения. Одета девушка была, как прежде, но из волос она соорудила замысловатую башню, перевив ее красной пластиковой лентой, снятой с косметической коробки. Ногти сверкали розовым лаком, духи едва напоминали о себе тонким цветочным ароматом. - Прелестно, - похвалил я, стараясь не выдать своего замешательства. - Ты выглядишь очень мило, но, знаешь, несколько экзотично. Все-таки советую тебе переодеться. Порывшись в пакетах, я вытащил нейлоновое белье и присовокупил к нему нечто верхнее, на ярлыке которого значилось: "костюм для прогулок". Она приняла подарки с выражением изумления, и мне пришлось разыграть целую пантомиму, показывая, что куда нужно надевать. Риссия весело смеялась. Теперь, когда смылась грязь, на ее шее отчетливо обозначился синяк. Увидев еду, она бросила одежду на мою кровать и села к столу с азартным блеском в глазах. Ее заинтересовали коробки, открыв одну из них, она вытащила апельсин, понюхала его и откусила кусочек. Плод понравился ей, хотя она не догадалась снять кожуру. Сидя рядом и глядя, как апельсиновый сок стекает по ее лицуй шее, я раздумывал, что же за создание подбросила мне судьба. Риссия проявила удивительные способности к запоминанию слов, которым я ее учил, и столь же решительное равнодушие к правилам поведения за столом. От кофе она морщилась, консервированным мясом давилась. Что такое хлеб, она явно раньше не знала, но приняла его безоговорочно и уписывала за обе щеки. Единственным, что было ей в какой-то мере знакомо, оказались фрукты. Уже через час - время нашего обеда - она говорила короткими фразами типа "Риссия ест", "Мэл ест", "хорошо", "нет", "сегодня", "завтра", "гулять". - Нам нужно посидеть дома до темноты, - толковал я. - Это называется: "пока спадет жара". Мне жаль, что еда тебе не нравится, но здесь по-соседству больше ничего не купишь. В Майами становится плохо с продуктами. Хотя девять десятых населения уехало, город не может без конца жить старыми запасами. Она кивала, словно понимала, что я говорю. Может, она понимала больше, чем я предполагал, как улавливают смысл неведомых им слов дети. Сейчас она сидела перед овальным зеркалом в своей комнатушке, сооружая и разрушая разные прически из пышных волос. А я меж тем мысленно разрабатывал план дальнейших действий. Идти в полицию не имело смысла. По городу валяется так много трупов, что расследованием никто заниматься не станет: законы военного времени. Пытаясь объяснить все это Риссии, я мерил шагами конуру, как тигр. - Здесь много воды и лодок, - продолжал я, - можно попытаться достать небольшой катер. Этот тип, Сэтис, зажал нашу монетку, ну что ж, пусть подержит. Может, мертвый моряк был прав, и слоны подо льдом есть, но пусть пока подождут. Мое любопытство могу удовлетворить и попозже. Сейчас надо держать путь на север, выбрать спокойный городок в горах и там переждать климатические катаклизмы. - Сэтис - нет. Мал и Риссия ходить, сегодня. - Вид у нее был испуганный, а может, просто озабоченный, поскольку она не могла понять, что говорю я, и выразить свои собственные мысли. - Ну, Риссия, попробуй, скажи, - нервничал я. - Кто такой Сэтис? Почему он послал в погоню за тобой этих бандитов? Откуда ты взялась? Посмотрев на меня, она покачала головой, словно хотела сказать: все поняла, но не могу ответить. Я смирился. А может, мне не так уж и нужны были ее ответы. Наступили сумерки - время, когда солнце озаряет все таинственным красно-зеленым светом. Пробившись сквозь пыль, оно осветило комнату, словно сцену, из угла в угол пролегли длинные тени. - Я выйду и попробую нанять суденышко, - предупредил я. - Никого не впускай, покуда не вернусь. Не забудь, у тебя есть оружие, - я вложил револьвер в ее руку, потом показал, как прицеливаться и нажимать на спусковой крючок. - Стреляй, не раздумывая, - продолжал я, - в любого, кто ворвется в комнату. За ее милой улыбкой пряталась тревога. Девушке не хотелось оставаться одной, ей не нравился револьвер, но другого выхода не оставалось ни у нее, ни у меня. Внизу я встретил Боба, хозяина "меблирашек", который покосился на меня как-то подозрительно. - А ты, я вижу, бороду отрастил, - заметил он таким тоном, словно я проносил мимо краденые вещи. - Ты очень проницателен, - ответил я. - Для этого и снимал комнаты, чтобы в них отращивать бороду? - А почему бы и нет? - Что, маскируешься? - Он заговорщицки подмигнул. - Наоборот, чтобы мои старые друзья меня узнали, - ответил я. - Понимаешь, раньше у меня была борода. Пару дней назад я собирался занять деньжонок у одного из приятелей, а он меня отшил. - Вот как? - рявкнул Боб. - А я хотел как раз предупредить: со следующей недели повышаю плату за комнаты. - Он пожевал губами, вычисляя будущую ренту. - С понедельника будешь выкладывать по пятнадцать в сутки. - Ладно, пятнадцать так пятнадцать. - Это начнется послезавтра, - пояснил он. - Можешь еще один день жить за десять. - Слушай, Боб, - сказал я, доверительно опершись о его стол. - Мне бы следовало сказать тебе раньше, но я боялся, что ты запаникуешь. - Я внимательно оглядел комнату, недовольным взглядом окинул застекленные шкафы с пыльными кипами бумаг, перевел взгляд на кактус в бочке. Боб следил за моим взглядом, не отрываясь. - Я веду работу по розыску бомб. Есть такое отделение полиции в Майами. Эта крошка, которая со мной, - медиум. Экстрасенс, знаешь такое слово? Очень помогает в нашей работе. И еще выявляет психопатов. Ну, понимаешь, у одного ферма рухнула, у другого теща утонула, ну и всякое такое. Те, кто послабее нас с тобой, не выдерживают, психовать начинают. И, между прочим, на улицах уйма этих типов. - А при чем тут бомбы? - Боб уже дрожал, как струна. - Я думал, ты знаешь. Дело в том, что ты все видишь, Боб, соображаешь, да и дела у тебя идут неплохо. Значит, у тебя есть завистники и враги. Ходят слухи, что есть бомба - не больше одноразовой ампулы для венериков, - но сила такая, что срывает крыши с домов и швыряет остатки этих домов в залив. Мы уже засекли одну в туалете на третьем этаже. Так что не спускай воду, пока я не дам тебе знать. - Так что, значит... - Держи это в своей черепушке, Боб. Мы тебя не бросим. Завтрак вечеру получишь дальнейшие инструкции. - Завтра?! Что же мне, сидеть и слушать, как она тикает? - Ты храбрый малый, Боб. Нервы у тебя - канаты. - Я притворился печальным. - Честно говоря, иногда мне самому страшновато. - Слушай, ты куда уходишь? Оставляешь меня с этой штуковиной наедине? - Я ненадолго. Попробую купить парочку фунтов индийского чая. - Я открыл дверь и вышел. Вокруг меня рушился мир, пахло смертью, битым, кирпичом и гнилью. И среди этого хаоса, как бузина меж развалин, росла и пускала побеги жадность. Сильные мира сего погибли, а Бобы выжили, чтобы остаться в нем навсегда. Я вышел на улицу, которая когда-то - может быть, лет двадцать назад - была весьма оживленной. Она и раньше не блистала магазинами для богатых. Лавки зазывали туристов среднего класса, предлагая товар массового спроса, низкопробный, но зато с наклейкой "Майами", что должно было произвести впечатление на провинциальную родню. Теперь даже эти дешевые, аляповатые сувениры из картона и пластика исчезли, и жалкий обман витрин сменился откровенной бедностью и обветшанием. Неубранный мусор, гонимый ветром по обочинам, собирался в кучи около скамеек, фонарных столбов, у порога гостиницы, где мы жили. Выйдя из дома, я осмотрелся: опасности не наблюдалось. Подняв воротник грязной шинели, взятой напрокат у Риссии, я направился к более оживленной улице за углом. Берег залива был в десяти кварталах. Я шел неторопливо, стараясь приметить среди прохожих мужчин в немодной одежде и с невыразительными лицами. Малочисленный транспорт не мешал моим наблюдениям. Побережье погружалось в темноту, причалы были огорожены и заперты на замки. Я шагал на север, к той части набережной, которая некогда пользовалась особой популярностью. Теперь здесь гнили заборы, ржавели проволочные ограждения, медленно рушились маленькие пивные и бутербродные, выгорали вывески, предлагающие свежую рыбу и креветок. Повсюду рос высокий бурьян, бродили во множестве одичавшие, тощие, с безумно горящими глазами кошки. Казалось, на свете перевелись все мыши, и им ничего не осталось, как поедать друг друга. Впереди показался бетонный ангар, на облупившихся стенах которого я смог разобрать надпись: "ПРОДАЖА КАТЕРОВ И ЛОДОК". Огромный замок висел на двери главного входа, но рядом на одной петле болталась маленькая служебная дверца. Я вошел внутрь: контора полностью разгромлена. Минуя перевернутые столы и опрокинутые сейфы, я вышел к причалу. В доке были пришвартованы три судна: два ярко раскрашенных, легких, и один большой, угрюмый, видавший виды катер. Вот это, пожалуй, то, что нужно. Взобравшись на борт, я обнаружил штук шесть тяжелых ящиков, с надписью, гласившей: "Продукты питания для летного состава". "Для целого батальона - на неделю", - прибавил я про себя. А это что за штука? Из-за ящиков я извлек нечто громоздкое, завернутое в брезент. Ага, оружие: один "Ветерби" 75-го калибра и зловещий автомат 25-го калибра с запасной обоймой. Такого я прежде не встречал, но приходилось слышать, что эта модель способна опорожнить свой тысячезарядный барабан в две секунды, причем его автоматная очередь - это стальной ураган, который может разрезать пополам даже носорога. "Н-да, кто-то