жна была вам это говорить. - Дитя мое, - объяснял ей он, - вы говорите мне это с тех самых пор, как мы упомянули вашего мужа. - Так что ж, это неважно? - снова спросила она. - Мне кажется, - отвечал он, - это зависит от того, как он утратил вашу любовь. Джейн молчала. Правды она сказать не могла, да и сама ее не знала, но в душе ее вдруг возник стыд за себя и жалость к мужу. - Виноват не только он, - проговорила она. - Наверное, нам не надо было жениться. Теперь не отвечал хозяин. - Что бы вы... что бы эти ваши повелители сказали мне? - спросила Джейн. - Вы действительно хотите знать? - в свою очередь переспросил хозяин. - Очень хочу. - Они сказали бы так: "многие грешат против послушания, ибо любят мало, а вы утратили любовь, греша против послушания". Раньше она рассердилась бы или рассмеялась, но сейчас слово "послушание" окутало ее, как странный, опасный, соблазнительный запах. Однако, Марк тут был ни при чем. - Прекратите! - негромко крикнул хозяин. Она растерянно посмотрела на него. Запах постепенно улетучился. - Так вы говорили, дитя мое?.. - продолжил он, как ни в чем не бывало. - Я говорила, что любовь - это равенство, свободный союз... - Ах, равенство! - подхватил хозяин. - Мы как-нибудь об этом поговорим. Конечно, все мы, падшие люди, должны быть равно ограждены от себялюбия собратьев. Точно так же все мы вынуждены прикрывать наготу, но наше тело ждет того славного дня, когда ему не нужна будет одежда. Равенство - еще не самое главное. - А я думала, самое, - уперлась Джейн. - Ведь люди, в сущности, равны. - Вы ошибаетесь, - серьезно произнес он. - Именно по сути своей они не равны. Они равны перед законом, и это хорошо. Равенство охраняет их, но не создает. Это - лекарство, а не пища. - Но ведь в браке... - Никакого равенства нет, - пояснил хозяин. - Когда люди друг в друга влюблены, они о нем и не думают. Не думают и потом. Что общего у брака со свободным союзом? Те, кто вместе радуются чему-то, или страдают от чего-то - союзники; те, кто радуются друг другу и страдают друг от друга - нет. Разве вы не знаете, как стыдлива дружба? Друг не любуется своим другом, ему было бы стыдно. - А я думала... - начала было Джейн и остановилась. - Знаю, - сказал хозяин. - Вы не виноваты. Вас не предупредили. Никто никогда не говорил вам, что послушание и смирение необходимы в супружеской любви. Именно в ней нет равенства. Что же до вас, идите домой. Можете к нам вернуться. А пока поговорите с мужем, а я поговорю с теми, кому подвластен. - Когда же они к вам придут? - Они приходят, когда хотят. Но мы с вами слишком торжественно беседуем. Лучше я покажу вам умилительную и смешную сторону послушания. Вы не боитесь мышей? - Кого? - удивилась Джейн. - Мышей. - Нет, - растерянно ответила она. Он позвонил в колокольчик, и почти сразу явилась Айви Мэггс. - Принесите мне завтрак, пожалуйста, - сказал он. - Вас покормят внизу, дитя мое, и посущественней. Но можете посмотреть, как я ем. Я покажу вам одну из радостей нашего дома. Айви Мэггс вернулась с подносом, на котором были бокал, маленькая бутылка и хлебец. Поставив поднос на столик у тахты, она ушла. - Видите, - показал хозяин. - Но это очень вкусно, - и он отломил себе хлеба, налил вина и смахнул крошки на пол. Теперь сидите тихо, Джейн. Он вынул из кармана серебряный свисток и извлек из него тихий звук. Джейн сидела не шевелясь, пока комната наполнялась весомым молчанием; потом она услышала шорох и увидела, что три толстые мыши прокладывают путь сквозь ворс ковра. Когда они подошли ближе, она различила блеск их глазок и даже трепетанье носиков. Хотя она сказала, что не боится мышей, ей стало неприятно, и она с трудом заставила себя сидеть все так же тихо. Именно поэтому она и увидела мышь, как она есть - не какое-то мельканье, а маленького зверька, похожего на крохотного кенгуру, с нежными ручками и прозрачными ушками. Все три сидели на задних лапах, бесшумно подбирая крошки, а когда съели, что могли, хозяин свистнул снова, и они, взмахнув хвостами, юркнули за ящик для угля. - Вот, - сказал хозяин, весело глядя на Джейн ("нет, как же я могла подумать, что он старый!.."). - Все очень просто: людям надо убирать крошки, мыши рады убрать их. Тут и ссориться не из-за чего. Видите - послушание - скорее танец, чем палка, особенно, когда речь идет о мужчине и женщине - то он ее слушается, то она его. - Какие же мы для них великаны!.. - невпопад прошептала Джейн, думая о мышах; но вдруг поняла, что уже думает именно о великанах и даже ощущает их рядом. Какие-то огромные существа приближались к ней. Ей стало трудно дышать, ее покинули и силы, и чувства. В поисках защиты она взглянула на хозяина и увидела, что он такой же маленький, как она. Вся комната была маленькой, словно мышиная норка, и потолок как-то накренился, будто надвигающаяся громада сдвинула его. Сквозь страх Джейн услышала заботливый голос. - Скорее! - произнес он. - Уходите! Здесь не место таким, как мы, но я привык. Ступайте домой! Когда Джейн покинула деревушку на холме и спустилась к станции, она увидела, что туман рассасывается и там. В нем открылись окна, и когда поезд тронулся, он то и дело нырял в озера предвечернего света. В дороге ее душа так расслоилась, что можно было насчитать целых три или четыре Джейн. Первая Джейн вспомнила каждое слово хозяина и каждый его взгляд. Небольшой набор современных идей, составлявший до сих пор выделенную ей долю мудрости, смыло потоком чувств, которых она не понимала и не могла сдержать. Вторая Джейн пыталась сдержать его и на первую глядела косо, ибо всегда недолюбливала таких женщин. Однажды, выйдя из кино, она слышала, как молоденькая продавщица говорит подружке: "Если бы он на меня так посмотрел, я бы пошла за ним куда угодно". Была ли права вторая Джейн, приравнивая к ней Джейн первую, мы не знаем; но она приравнивала и вынести этого не могла. Нет, сдаться, как дуре, при первом же слове какого-то чужого человека, забыть о своем достоинстве (и самой того не заметить), о своей свободе, которую она так ценила и даже считала главной для взрослой, уважающей себя умной женщины... это попросту низко, пошло, вульгарно. Третья Джейн была совсем новой. Первая, с грехом пополам, существовала в детстве; вторую Джейн считала "своим истинным, нормальным я". О третьей она и не подозревала. Из неведомых источников благодати или наследственности ей являлись мысли, которые она до сих пор никак не связывала с реальной жизнью. Если бы они подсказывали ей, что нельзя так относиться к чужому мужчине, она бы еще поняла; но они, наоборот, обвиняли ее в том, что она не относится так к своему мужу. То, что она испытала недавно - жалость к Марку, вину перед ним - не покидало ее. В тот самый час, когда душа ее была полна другим мужчиной, из неведомых глубин поднималось решение дать Марку много больше, чем прежде. Ей даже казалось, что она, тем самым, даст что-то "ему". Все это было так странно, что чувства ее смешались, и верх то и дело брала четвертая Джейн, не прилагая к тому никаких усилий и не делая выбора. Четвертая Джейн просто радовалась. Три других не могли с нею сладить, ибо она вошла в сферу Юпитера, туда, где свет и песня, и пир, здоровье и жизнь, сиянье и пышность, веселье и великолепие. Она едва помнила странные чувства, предшествовавшие ее уходу, и радовалась, что ушла. Подумав об этом, она снова вспомнила о "нем". Все возвращало ее к этой мысли, а значит - к радости. Глядя в окошко на прямые лучи солнца, пронзавшие вершины деревьев, она сравнила их со звуками трубы. Взгляд ее останавливался на кроликах и коровах, и сердце трепетало от праздничной нежности к ним. Ее восхитили несколько фраз старого попутчика, и она оценила острую и светлую мудрость, крепкую, как лесной орех, и английскую, как меловой холм. С удивлением подумала она о том, что музыка очень давно ушла из ее жизни, и решила сегодня же вечером послушать Баха. Или нет, она почитает на ночь сонеты Шекспира. Даже голод и жажда радовали ее, и она думала, что сделает дома очень много гренок. Радовала ее и собственная красота - без всякого тщеславия она ощущала (верно ли, неверно), что та распускается волшебной розой. Поэтому незачем удивляться, что когда ее попутчик вышел в Кьюр Харди, она встала и посмотрела в зеркало на стене. Действительно, выглядела она хорошо, на удивление хорошо, но и в этой мысли почти не было тщеславия. Краса ее цвела для других. Она цвела для него. Он владел ею так безраздельно, что мог уступать другим, и это было выше, полнее, радостней, чем если бы он оставил ее себе. Когда поезд прибыл в Эджстоу, Джейн решила, что не пойдет на автобус и с удовольствием прогуляется до Сэндауна. Но что же это? Платформа, всегда пустая в это время, кишела народом, как лондонский вокзал в пятницу. Она едва протиснулась сквозь толпу. Люди двигались во все стороны, грубили, сердились, толкались. "Садись обратно в поезд!" - орал кто-то. "Гони отсюда, если не едешь!" - ревел другой. "Какого черта?" - рычал третий над самым ее ухом, потом запричитала женщина: "Ой, Господи, Господи, что творится!.." С улиц несся страшный шум, как с футбольного стадиона. Было светлее, чем обычно. Через несколько часов, перепуганная и усталая до смерти, Джейн шла по незнакомой улочке - под охраной институтских полицейских и каких-то девиц. До этого она двигалась так, как двигается человек, которого то и дело отбрасывает приливом. По Уоррик-стрит пройти не удалось - там громили лавки и что-то жгли. Джейн пошла в обход, но и здесь было то же самое. Она решила сделать петлю побольше, но опять ничего не вышло. Наконец, она увидела, что на Боун-лейн пусто и тихо. Больше деваться было некуда. Почти сразу ее остановили институтские полисмены, на них она натыкалась повсюду, кроме тех мест, где шли наибольшие беспорядки. "Здесь хода нет", - сказали они. Потом они отвернулись. Было темно, Джейн совсем вымоталась и попробовала проскочить. Они ее схватили. Вот почему она оказалась в ярко освещенной комнате, перед женщиной в форме, стриженой, седой, с большим квадратным лицом. Все было перевернуто, словно полицейские ворвались в чей-то дом и превратили его в участок. Женщина жевала незажженную сигару и не проявляла интереса, пока Джейн себя не назвала. Тогда она посмотрела ей в лицо. Джейн очень устала и перепугалась, но тут ощутила что-то новое: лицо этой женщины было ей мерзко, как бывали мерзки в ранней юности лица толстых мужчин с похотливыми глазками и липкой улыбкой. Оно было до ужаса бесстрастно и до ужаса алчно. Джейн видела, что женщина что-то подумала, потом отказалась от этой мысли, потом ее приняла и зажгла свою сигару. Если бы Джейн знала, как редко мисс Хардкастл это делает, она бы испугалась еще сильней. Полицейские и девицы это знали. Сама атмосфера в комнате изменилась. - Джейн Стэддок, - отчеканила Фея. - Я про вас, миленькая, все знаю. Мы с вашим мужем большие друзья. - Говоря это, она писала на зеленом листе бумаги. - Так, так, - продолжила она. - Скоро вы его увидите. Мы вас подбросим в Беллбэри. Теперь такой вопрос. Что вы тут делали в ночное время? - Я шла со станции. - А где вы были, лапочка? Джейн не ответила. - Мужа нет, а она гуляет, - процедила мисс Хардкастл. - Отпустите меня, пожалуйста, - взмолилась Джейн. - Уже очень поздно, а я устала. Мне пора домой. - Так вам же не домой, - поправила Фея. - Вам с нами, в Беллбэри. - Мой муж меня туда не звал. Мисс Хардкастл покачала головой. - Ах, какой! Нехорошо, нехорошо. Ну, мы вас подбросим. - Я не совсем понимаю. - А мы вас арестовали, - заявила мисс Хардкастл и положила перед Джейн зеленую бумагу. Джейн увидела то, что и видишь, глядя на документ - какие-то пункты, что-то заполнено, что-то нет, где-то карандашные пометки, где-то твое собственное имя, а понять ничего нельзя. - Господи! - вскричала Джейн и кинулась к двери. Конечно, она до нее не добежала. Придя в себя, она заметила, что ее держат двое полицейских. - Пылкая дамочка! - игриво заметила мисс Хардкастл. - Ну, мы выгоним нехороших дядей... - она что-то приказала, полисмены вышли и закрыли за собой дверь. Вот тут Джейн почувствовала, что у нее не осталось совсем никакой защиты. - Так, - сказала мисс Хардкастл двум девицам в форме. - Посмотрим, посмотрим. Четверть первого... там все идет хорошо. Что ж, Дэйзи, можно и передохнуть. Крепче, Китти, вырвется! Вот так. Говоря это, мисс Хардкастл сняла ремень, китель и бросила их на диван. Перед Джейн предстал могучий бюст (как и полагал Ящер, лифчика она не носила) рыхлый, уродливый, едва прикрытый - такое мог бы изобразить сошедший с ума Рубенс. Фея снова села, вынула изо рта сигару, выпустила дым в лицо своей жертве и спросила ее: - Откуда ехала? Джейн не ответила и потому, что не могла произнести ни слова, и потому, что знала теперь точно: это и есть те враги рода человеческого, о которых говорил "он", и отвечать им нельзя. Героиней она себя при этом не чувствовала. Все стало для нее нереальным, и она словно в полусне слышала приказ: "Лапочки, давайте-ка ее сюда". Как в полусне она видела, что мисс Хардкастл сидит на стуле, словно в седле, широко расставив обтянутые сапогами ноги. Девицы ловко и умело поставили ее между этими ногами, и мисс Хардкастл свела колени, зажав таким образом пленницу. Рядом с этой людоедкой было так страшно, что Джейн уже совсем не боялась за себя. Мисс Хардкастл долго глядела на нее и курила ей в лицо. Потом сказала: - А она ничего. Помолчала опять, потом спросила: - Куда ездила? Джейн глядела на нее и не отвечала. Мисс Хардкастл наклонилась, отодвинула ворот блузки и прижала к обнажившемуся плечу свою сигару. Потом, помолчав, опять спросила: - Где была? Сколько раз это повторялось, Джейн не помнила. Во всяком случае, настало время, когда мисс Хардкастл обратилась не к ней, а к одной из девиц. - Чего тебе, Дэйзи? - Я хочу сказать, мэм, что уже пять минут второго. - Да, летит время... Ну и что? Ты не устала? Она у нас легонькая. - Нет, мэм, спасибо. Вы сами сказали, мэм, что ровно в час вас ждет капитан О'Хара. - О'Хара? - сонно повторила мисс Хардкастл и вдруг очнулась. Она вскочила, надела китель. - Ну и ну! - причитала она. - И дуры вы у меня! Что раньше не сказали? - Боялись, мэм. - Боялись они! А для чего вы тут, интересно? - Вы не любите, когда вам мешают, мэм. - Ладно, разговорились! - прикрикнула мисс Хардкастл и ударила свою подчиненную по щеке. - Так. Ее веди в машину. Потом застегнешь, дура. Я сейчас, только морду ополосну. Через несколько секунд Джейн сидела между Дэйзи и Китти. На заднем сиденьи помещалась и мисс Хардкастл (оно было на пятерых). Машина двигалась сквозь мрак. "Город объезжай, Джо, - инструктировал голос мисс Хардкастл. - Там сейчас веселье. Ты задами, задами". Даже и так они время от времени натыкались на толпу. Потом машина вдруг стала. "Ты чего?! - взвизгнула мисс Хардкастл. Шофер только сопел и что-то дергал. "Что это?" - повторила она, и он отвечал: "Не знаю, мэм". "Хоть за машиной смотреть бы умел! - сказала мисс Хардкастл. - Да, полечить бы вас как следует..." Дорога была пуста, но где-то рядом, судя по шуму, была улица, и далеко не мирная. Шофер вылез и открыл капот. "Значит так, - сказала мисс Хардкастл. - Вы обе ловите машину. Не поймаете, через десять минут идите обратно. Живо!" Девицы исчезли в темноте. Мисс Хардкастл бранила шофера, шофер копался в моторе. Шум усиливался. Вдруг шофер выпрямился (Джейн увидела в свете фар, как блестит пот на его лице) и сказал: - А, может, хватит? Если вы такая умная, чините сами. - Ты это брось, Джо - прорычала мисс Хардкастл. - А то сообщу кое-что о тебе в настоящую полицию. - Ну и что? - заявил Джо. - Куда ей до вас! Где я только ни был, а перед вами - детские игрушки. Там хоть с тобой как с человеком. И начальник мужчина, а не баба. - Да, Джо, - процедила сквозь зубы мисс Хардкастл. - Только теперь ты так легко не отделаешься! - Вон как? А если и я о вас кое-что расскажу? - Ой, мэм, говорите с ним получше! - завопила бегущая к ним Китти. - Они идут! И впрямь какие-то люди - по двое, по трое - показались на дороге. - Тихо, - цыкнула на девиц мисс Хардкастл. - Давай сюда. Дэйзи и Китти вытащили Джейн из машины и быстро поволокли куда-то. Мисс Хардкастл шла впереди. Они свернули с дороги в какую-то аллею. - Дорогу знаете? - спросила мисс Хардкастл. - Нет, мэм, - ответила Дэйзи. - Я не здешняя, мэм, - отрапортовала Китти. - Ну и народец у меня, - возмутилась мисс Хардкастл. - Хоть что-нибудь вы знаете? - Тут вроде нет пути, мэм, - сказала Китти. Действительно, они зашли в тупик. Мисс Хардкастл постояла с минуту. В отличие от своих девиц, она казалась не испуганной, а приятно возбужденной, и ее даже забавляло, что они так трясутся. - Да, - заметила она. - Ночка - что надо. Сама жизнь, а, Дэйзи? И чего эти дома пустые? Закрыты все. Лучше нам стоять, где стоим. Шум усилился, и было видно, что большая толпа движется куда-то к западу. Вдруг крики стали совсем дикими. - Поймали Джо, - определила мисс Хардкастл. - Если он их переорет, то натравит их на нас. Так. Значит, ее отпустим. Чего трясешься, дура? Беги. Бежим поодиночке. Через толпу мы пройдем. Головы не теряйте. Что бы ни было, не стрелять! От развилки идите на Биллингэм. Ну-ну-ну! Меньше крику, скоро увидимся. И она исчезла. Джейн видела, как она нырнула в толпу. Девицы поколебались и последовали за ней. Джейн села на ступеньки. Ожоги болели, но больше всего ее мучила усталость. Кроме того, ей было очень холодно и немножко мутило. Но усталость была хуже всего, просто хоть засни. Джейн встряхнулась. Кругом было тихо, она совсем замерзла, у нее болели ноги и руки. "Кажется, я и впрямь уснула..." - подумала она. Она встала, распрямилась и пошла по пустынной аллее к шоссе. Там шел только один человек в железнодорожной форме. "Доброе утро, мисс", - сказал он на ходу. Она постояла и пошла направо. Убегая, Дэйзи и Китти швырнули ей пальто; в кармане обнаружилось полплитки шоколада, и она жадно откусила кусок. Когда она доедала шоколад, мимо проехала машина и остановилась: - Вы не ранены? - спросила женщина. - Нет... ничего... не знаю... - глупо ответила Джейн. Мужчина поглядел на нее и вышел. - Что-то вы мне не нравитесь, - заключил он. - Вам не плохо? - и спросил о чем-то женщину. Джейн казалось, что она очень давно не слышала нормального голоса, и она чуть не заплакала. Незнакомые люди усадили ее в машину, дали ей бренди и бутерброд, потом спросили, не подвезти ли ее домой. Где она живет? К своему удивлению, Джейн услышала, что говорит: "В Сент-Энн". "Вот и прекрасно, - сказал мужчина. - Мы в Бирмингем, как раз по дороге". Джейн опять заснула и проснулась лишь тогда, когда женщина в пижаме, Айви Мэггс, открывала ей дверь. Но она так устала, что не понимала, как добралась до кровати. 8. ЛУНА НАД БЕЛЛБЭРИ - Меньше всего на свете, мисс Хардкастл, - сказал Уизер, - я хотел бы вмешиваться в ваши... э-э-э... частные развлечения. Но помилуйте!.. Едва начался рассвет, однако ИО был в обычном своем виде, только еще небритый. Быть может, он просидел в кабинете всю ночь, но тогда оставалось неясным, почему в камине нет огня. Оба они - и Уизер, и Фея - стояли у холодной черной решетки. - Куда она денется? - проворчала Фея. - Возьмем в другой раз. А попытка, знаете, не пытка. Если бы я вытянула, где она была... мне бы еще минутку-другую... Может, это как раз _и_х_ штаб. Всех бы сразу и накрыли. - Обстоятельства вряд ли располагали... - начал Уизер, но она его перебила. - У нас, миленький, времени в обрез. Фрост жалуется, что ему трудно, это... входить в контакт с ее сознанием. По вашим метапсихологиям, или как их там, это значит, что она попадает под чужую власть. Сами же говорили! Хороши мы будем, если он потеряет контакт, пока я его не наладила! - Мне всегда интересны... э-э-э... ваши взгляды, - заметил Уизер. - Я глубоко ценю их... э-э-э... самобытность... не всегда уместную, прибавим... но существуют предметы, которые не совсем входят в вашу... э... компетенцию. Ваш профессиональный опыт, если можно так выразиться, иного порядка... На этой фазе мы ареста не планировали. Я опасаюсь, как бы нашему ГЛАВЕ не показалось, что мы вторглись в несколько чужую область. Я никак не хочу сказать, что я разделяю это мнение. Но все мы согласны с тем, что самовольные действия... - Бросьте, Уизер! - перебила Фея, присаживаясь на край стола. - Я вам не Стил и не Стоун. Сама не маленькая. Так что гибкость оставим. Какой случай, прямо вышла на девчонку! Не взяла бы я ее, сами бы мололи про отсутствие инициативы... Пугать меня нечего, все мы повязаны, пропадем - так все вместе. А пока не пропали, хороши бы вы были без меня. Девочку сцапать надо? Надо. - Но не таким же путем! - возмутился Уизер. - Мы всегда избегали какого бы то ни было насилия. Если бы арест мог обеспечить... э... расположение и сотрудничество м-сс Стэддок, мы не утруждали бы себя общением с ее супругом. Но если мы даже предположим (гипотетически, конечно), что вашим действиям можно найти оправдание, дальнейшие ваши поступки не выдерживают, как это ни прискорбно, никакой критики. - Ну откуда я могла знать, что эта чертова машина сломается?! - Боюсь, - сказал Уизер, - что ГЛАВА не сочтет инцидент с машиной единственным вашим промахом. Поскольку интересующее нас лицо оказало, пусть слабое, но сопротивление, вряд ли имело смысл прибегать к использованным вами методам. Вы прекрасно знаете, что я везде и всегда стою за полнейшую гуманность. Такие взгляды, однако, вполне допускают применение более решительных средств. Умеренная боль, которую выдержать можно, попросту бессмысленна. Не в ней, нет, не в ней доброта к... э-э... пациенту. Мы предоставили в ваше распоряжение более научные, более цивилизованные средства, способствующие принудительному исследованию. Я говорю неофициально, мисс Хардкастл, и ни в малейшей степени не решусь предвосхищать реакцию Главы. Но я бы изменил своему долгу, если бы не напомнил вам, что не впервые слышу о вашей склонности к... э... некоторому эмоциональному возбуждению во время работы, которое отвлекает вас от прямых обязанностей. - А вы найдите кого-нибудь другого на такое дело, - хмуро откликнулась Фея. ИО взглянул на часы. - Ладно, - подвела черту Фея. - На что я сейчас Главе? Всю ночь на ногах, могу я хоть выкупаться и пожевать? - Путь долга, - заметил ИО, - не бывает легким. Надеюсь, вы не забыли, что у нас особенно высоко ценится пунктуальность. Мисс Хардкастл встала и потерла руками лицо. - Выпью-ка я раньше, - сказала она. Уизер умоляюще воздел руки. - А вы не опасаетесь, что Глава... э... ощутит запах? - спросил он. - Бросьте, Уизер, иначе не пойду, - отрезала Фея. Он открыл шкаф и налил ей виски. Оба они вышли и долго шли, в другую часть здания. Всюду было темно, мисс Хардкастл освещала фонариком сперва коридоры, увешанные картинами и устланные коврами, потом - коридоры беленые, устланные линолеумом. Сапоги ее ступали тяжело, шлепанцы Уизера скользили бесшумно. Наконец они достигли освещенных мест, где пахло животными и химией, сказали какие-то слова в какую-то дырку, и им открыли дверь. Встретил их Филострато в белом халате. - Входите, - пригласил он. - Вас ждут. - Он что, ругается? - спросила мисс Хардкастл. - Ш-ш!.. - зашипел Уизер. - Во всяком случае, моя дорогая, о нем не следует говорить в подобном тоне. Он столько перенес... положение его так исключительно... - Идите скорей, - торопил Филострато. - Одевайтесь, мойтесь и идите. - Стоп, - качнулась Фея. - Минуточку. - Что такое? - обернулся Филострато. - Сейчас сблюю. - Здесь нельзя, - забеспокоился итальянец, - возвращайтесь к себе. Нет, я сперва сделаю вам укол. - Ладно, все, - отстранила его мисс Хардкастл. - И не такое видела. - Тише, прошу вас, - взмолился Филострато, - не открывайте вторую дверь, пока мой ассистент не закроет за вами первую. Говорите лишь самое необходимое. Даже не отвечайте "да". Глава поймет, если вы согласны. Не делайте резких движений, не подходите близко, не кричите, а главное - не спорьте. Идем. Давно взошло солнце, когда Джейн, еще в полусне, ощутила непонятную радость. Она открыла глаза, на кровать падал утренний зимний свет. "Теперь меня не выгонят", - подумала она. Немного позже вошла Айви Мэггс, принесла завтрак, растопила камин. Джейн присела в кровати и посмотрела на ожоги, алевшие сквозь слишком широкую для нее ночную рубашку. Айви Мэггс вела себя как-то иначе. "Вот хорошо, что мы обе здесь!" - сказала она, словно они были связаны теснее, чем Джейн казалось. Вскоре пришла и мисс Айронвуд. Она осмотрела ожоги и сказала, что позже, днем, можно будет встать. "А пока бы я полежала, м-сс Стэддок. Что вы хотите почитать? У нас много книг". Джейн попросила "Мэнсфильд-парк" [роман Джейн Остин], сказки Макдональда [Джордж Макдональд - шотландский писатель XIX века, друг Льюиса Кэррола; писал прекраснейшие сказки и притчи] и сонеты Шекспира. Когда их принесли, она заснула опять. Часа в четыре Айви Мэггс зашла посмотреть, как она, и Джейн сказала, что хочет встать. "Хорошо, - согласилась Айви, - сейчас я вам чаю принесу. Ванная тут рядом, только там мистер Бультитьюд. Целый день сидит, когда холодно!.. Лентяй он у нас... Ничего, я его выгоню". Когда она ушла, Джейн решила встать сразу, надеясь, что и сама договорится с эксцентричным Бультитьюдом. Ей казалось, что сейчас, сразу, ее ждут веселые приключения. Она надела халат, взяла полотенце и направилась к ванной, так что через минуту, поднимаясь по лестнице, Айви Мэггс услышала крик и увидела, как бледная Джейн выскакивает из ванной. - Ах ты, Господи, - запричитала Айви. - Ну, ничего, мы сейчас, - и, поставив на площадку поднос, двинулась к двери. - Он вас не тронет? - пролепетала Джейн. - Да что вы! - успокоила ее Айви. - А вот слушается плохо. Вот если бы здесь была мисс Айронвуд, или хозяин - тогда другое дело. Она открыла дверь. Рядом с ванной, пыхтя и сопя, сидел огромный бурый медведь с крохотными, словно бусинки, глазками. Айви долго упрекала его, охала, просила, толкала, даже шлепала, и, наконец, подняв тяжелое тело, он медленно вышел. - Пошел бы, погулял, - наставляла его Айви... - Ох ты, ох ты, как не стыдно! Сидишь тут, людям мешаешь!.. Вы его не бойтесь, миссис Стэддок. Он у нас смирный. Погладить себя даст. Иди, иди, поздоровайся! Джейн нерешительно протянула руку, но м-р Бультитьюд был не в духе и прошел мимо. Шагах в десяти он тяжело сел на пол. Зазвенели чашки и ложечки на подносе, еще стоявшем на полу, и все, кто был на первом этаже, узнали, что медведь присел отдохнуть. - А не опасно держать его в доме? - спросила Джейн. - М-сс Стэддок, - торжественно заявила Айви. - Даже если бы хозяин завел тигра, мы бы не боялись. Такой уж он со зверями. Да и с нами. Поговорит - и больше тебе никто и не нужен. Вот увидите. - Не отнесете ли вы чай ко мне? - попросила Джейн и пошла в ванную. - Хорошо, - сказала Айви Мэггс, стоя в открытых дверях. - Вы бы и при нем купаться могли... только большой он, совсем как человек... не знаю, пристойно ли... Джейн попросила ее закрыть дверь. - Ну, мойтесь на здоровье, - пожелала Айви, не двигаясь. - Спасибо, - поблагодарила Джейн. - У вас все есть? - спросила Айви. - Спасибо, все. - Тогда я пойду, - сказала Айви, но снова обернулась. - Мы в кухне - и Матушка, и я, и все. - М-сс Димбл сейчас дома? - спросила Джейн. - Мы ее Матушкой зовем, - пояснила Айви. - И вы зовите. Ничего, вы к нашим делам привыкнете. Только не очень долго мойтесь, чай остынет. И в ванну не лезьте, ранки не заживут. Ну, я пошла. Когда Джейн помылась, поела, оделась и причесалась как можно тщательней, хотя зеркало и щетки тут были не очень хорошими, она пошла по дому туда, где были люди. В коридоре стояла ни с чем не сравнимая тишина - та самая, что стоит наверху, в больших усадьбах, зимним днем. Джейн дошла до развилки и услышала странный звук: "поб-поб-поб...". Взглянув направо, она увидела, что в конце другого коридора, у окна, м-р Бультитьюд, стоя на задних лапах, задумчиво ударяет передними по большому мячу, подвешенному к потолку. Она свернула налево и вышла на галерею, оттуда лестница вела в большой холл, освещенный и дневным светом, и пламенем камина. Если спуститься туда, поняла она, и подняться снова, по другой лестнице, попадешь к хозяину. Отсюда была видна, хотя и в тени, та часть второго этажа, от нее веяло величием, и Джейн спустилась в холл почти на цыпочках, вспоминая впервые, что было с ней в синей комнате. Из холла она спустилась еще на две ступеньки, прошла по коридору мимо чучела в стеклянном футляре, мимо старинных часов и, ориентируясь на голоса, вышла на кухню. В большом очаге горел огонь, освещая м-сс Димбл, которая сидела в кресле и, по-видимому, чистила овощи. Айви Мэггс и Камилла делали что-то у плиты (должно быть, в очаге не стряпали), а в других дверях стоял, вытирая руки, высокий полуседой человек. Вероятно, он только что вышел из сада. - Идите к нам, Джейн, - радушно пригласила м-сс Димбл. - Сегодня мы не ждем от вас работы. Посидите тут со мной, поболтаем. Это м-р Макфи, хотя сегодня не его день. Пускай он лучше сам представится. М-р Макфи вытер, наконец, руки, бережно повесил полотенце за дверью, подошел и не без учтивости поклонился. Джейн протянула ему руку. У него рука была большая, шершавая, а лицо - умное и худое. - Рад вас видеть, м-сс Стэддок, - произнес он. - Не слушайте его, Джейн, - усмехнулась м-сс Димбл. - Он тут ваш первый враг. Снам вашим не верит. - М-сс Димбл! - повысил голос Макфи. - Я неоднократно объяснял вам разницу между субъективной верой и научной достоверностью. Первая относится к психологии... - ...а от второй просто жизни нет, - закончила миссис Димбл. - Это неправда, м-сс Стэддок, - обиделся Макфи. - Я очень рад вам. Мои личные чувства никак не связаны с тем, что я считаю своим долгом требовать строго научных опытов, которые подтвердили бы гипотезу относительно ваших снов. - Конечно, - неуверенно, даже растерянно согласилась Джейн, - вы имеете полное право на собственное мнение... Женщины засмеялись, а Макфи ответил, перекрывая голосом смех: - М-сс Стэддок, у меня нет мнений. Я устанавливаю факты. Если бы на свете было поменьше мнений (он поморщился), меньше бы говорили и печатали глупостей. - А кто у нас больше всех говорит? - спросила Айви Мэггс, и Джейн удивилась: Макфи не отреагировал. Он вынул оловянную табакерку и взял понюшку табака. - Чего вы тут топчетесь? - заворчала Айви Мэггс. - Сегодня женский день. - Вы мне чаю оставили? - спросил Макфи. - Надо вовремя приходить, - отрезала Айви, и Джейн подумала, что она говорит с ним точно так же, как и с медведем. - Занят был, - оправдывался Макфи, садясь к столу. - Пропалывал сельдерей. Уж в чем-в чем, а в огороде женщины не разбираются. - А что такое "женский день"? - спросила Джейн. - У нас нет слуг, - пояснила Матушка Димбл. - Мы сами все делаем. Один день - женщины, другой - мужчины. Простите? Нет, это очень разумно. Он считает, что мужчины и женщины не могут хозяйничать вместе, обязательно поссорятся. Конечно, мы в мужские дни не слишком придираемся, но вообще все идет нормально. - С чего же вам ссориться? - спросила Джейн. - Разные методы, дорогая. Мужчина не может помогать. Сам он хозяйничать может, а помогать - нет. А если начнет - сердится. - Сотрудничество разнополых лиц, - заявил Макфи, - затрудняет главным образом то, что женщины не употребляют существительных. Если мужчины хозяйничают вместе, один попросит другого: "Поставь эту миску в другую, побольше, которая стоит на верхней полке буфета". Женщина скажет: "Поставь вот это в то, вон туда". Если же вы спросите, куда именно, она ответит: "ну, туда!" и рассердится. - Вот ваш чай, - сказала Айви Мэггс. - И пирога вам дам, хоть и не заслужили. А поедите - идите наверх рассказывать про ваши существительные. - Не про существительные, а при помощи существительных, - поправил Макфи, но она уже вышла. Джейн воспользовалась этим, чтобы тихо сказать м-сс Димбл: - М-сс Мэггс тут совсем как дома. - Она дома и есть, - отвечала Матушка Димбл. - Ей больше негде жить. - Вы хотите сказать, наш хозяин ее приютил? - Вот именно. А почему вы спрашиваете? - Ну... не знаю... Все же странно, когда она зовет вас Матушкой. Надеюсь, я не сноб, но все-таки... - Вы забыли, он и нас приютил. Мы тут тоже из милости. - Вы шутите? - Ничуть. И мы, и она живем здесь, потому что нам негде жить. Во всяком случае, нам с Айви. Сесил - дело другое. - А он знает, что она так со всеми разговаривает? - Дорогая, откуда мне знать, что знает он? - Понимаете, он мне говорил, что равенство не так уж важно. А у него в доме... весьма демократические порядки. - Должно быть, он говорил о духовном равенстве, - разъяснила Матушка Димбл, - а вы ведь не считаете, что вы духовно выше Айви? Или же он говорил о браке. - Вы понимаете его взгляды на брак? - Дорогая, он очень мудрый человек. Но он - мужчина, да еще и неженатый. Когда он рассуждает о браке, мне все кажется, зачем столько умных слов, это ведь так просто, само собой понятно. Но многим молодым женщинам невредно его послушать. - Вы их не очень жалуете, м-сс Димбл? - Да, может быть, я несправедлива. Нам было легче. Нас воспитывали на молитвеннике и на книжках со счастливым концом. Мы были готовы любить, чтить, повиноваться и носили юбки, и танцевали вальс... - Вальс такой красивый, - вставила Айви, которая уже принесла пирог, - такой старинный... Тут открылась дверь, и послышался голос: - Если идешь, иди! И в комнату впорхнула очень красивая галка, за нею вошел м-р Бультитьюд, за ним - Артур Деннистоун. - Сколько вам говорить, - сказала Айви Мэггс, - не водите вы его сюда, когда мы обед готовим! Тем временем медведь, не догадываясь о ее недовольстве, пересек кухню (как он думал, никому не мешая) и уселся за креслом Матушки Димбл. - Доктор Димбл только что приехал, - сказал ей Артур, - он пошел наверх. Вас тоже там ждут, Макфи. Марк спустился к завтраку в хорошем настроении. Все говорили о том, что бунт прошел прекрасно, и он с удовольствием прочитал в утренних газетах свои статьи. Еще приятнее ему стало, когда он услышал, как их обсуждают Стил и Коссер. Они явно не знали, что статьи написаны заранее, и не подозревали, кто их написал. У него все шло в это утро как нельзя лучше. Еще до завтрака он перекинулся словом о будущем Эджстоу и с Фростом, и с Феей, и с самим Уизером. Все они считали, что правительство прислушается к голосу народа (выраженному в газетах) и поставит город хотя бы на время под надзор институтской полиции. Введут чрезвычайное положение, дадут кому-нибудь полную власть. Больше всего подошел бы Фиверстоун. Как член парламента, он представляет нацию; как сотрудник Брэктона - университет, как сотрудник института - институт. Словом, в нем слились воедино все стороны, которые иначе могли бы прийти к столкновению; статьи, которые Марк должен был написать об этом к вечеру, напишутся сами собой. Но и это не все. Из разговоров стало ясно, что есть и другая цель: в свое время, когда вражда к институту дойдет до апогея, Фиверстоуном можно и пожертвовать. Конечно, говорилось это туманней и короче, но Марку было совершенно ясно, что Фиверстоун уже не в самом избранном кругу. Фея заметила: "что с Дика взять, политик!..", Уизер, глубоко вздохнув, был вынужден признать, что дарования лорда Фиверстоуна приносили больше плодов на ранней стадии его научного пути. Марк не собирался подсиживать его и даже не хотел сознательно, чтобы его подсидел кто-нибудь другой; но все это было ему приятно. Приятно было и то, что он (как выражался про себя) "вышел на Фроста". Он знал по опыту, что везде есть незаметный человек, на котором почти все держится, и большой удачей было даже узнать, кто это. Конечно, Марку не нравилась рыбья холодность Фроста и какая-то излишняя правильность его черт, но каждое его слово (а говорил он мало) било в точку, и Марк наслаждался беседами с ним. Вообще, удовольствие от беседы все меньше зависело от приязни к собеседнику. Началось это, когда Марк стал своим среди прогрессистов; и он считал, что это свидетельствует о зрелости. Уизер был с ним более чем любезен. К концу беседы он отвел его в сторону и отечески спросил, как поживает супруга. ИО надеялся, что "слухи о ее... э-э-э... нервной дистонии сильно преувеличены". "И какая сволочь ему сказала?" - подумал Марк. "Дело в том, - продолжал Уизер, - что, ввиду вашей высокой ответственной работы, институт пошел бы на то... э-э-э... конечно, это между нами... я говорю по-дружески, вы понимаете, неофициально... мы допустили бы исключение, и были бы счастливы видеть вашу супругу среди нас". До сих пор Марк не знал, что меньше всего на свете он хотел бы увидеть здесь Джейн. Она не поняла бы стольких вещей - и того, почему он столько пьет... ну, словом, всего, с утра до ночи. К своей (и к ее) чести, Марк и представить себе не мог, чтобы она услышала хотя бы один из здешних разговоров. При ней самый смех библиотечного кружка стал бы пустым и призрачным; а то, что ему, Марку, представлялось сейчас простым и трезвым подходом, показалось бы ей, а потом - и ему - цинизмом, фальшью, злопыхательством. Окажись здесь Джейн, Беллбэри обратится в сплошное непотребство, в жалкую дешевку. Марка просто затошнило при одной мысли о том, как он учил бы Джейн умасливать Уизера или подыгрывать Фее. Он туманно извинился, поблагодарил несколько раз и поскорее ушел. Позже, днем, Фея подошла к нему и сказала на ухо, облокотившись на его кресло: - Ну, доигрался! - Что такое? - спросил он. - Не знаю, что с тобой, но старика ты довести умеешь. Опасные штучки, опасные... - О чем вы говорите? - Мы тут сил не жалеем ради тебя, ублажаем его, думали - все. Он уже собирался зачислить тебя в штат. Так нет же, пять минут поговорили - пять минут, это подумать только! - и все к чертям. Психический ты, что ли... - Да что ж такое случилось? - Это ты мне скажи! Он про жену твою не говорил? - Говорил. А что? - Что ты ему ответил? - Чтобы он не беспокоился, то, се... ну, поблагодарил, конечно. Фея присвистнула. - Да, - сказала она, нежно постучав по его голове костяшками пальцев, - напортачил ты здорово. Ты понимаешь, на что он пошел? Такого у нас в жизни не было. А ты его отшил. Он теперь ходит, ноет: "не доверяют мне", "обидели". Ничего, он тебя обидит будь здоров! Раз ты не хочешь ее брать, значит - не прижился у нас, так он понимает. - Но это же бред какой-то! Я просто... - Ты что, не мог ему сказать: "Хорошо, вызову"? - Мне кажется, это мое дело. - Мало ты по жене скучаешь!.. А мне говорили, она очень даже ничего. Тут прямо на них пошел Уизер, и оба они замолчали. За обедом Марк сел рядом с Филострато - поблизости не было никого из своих. Итальянец был в духе и говорил много. Только что он приказал срубить несколько больших красивых буков. - Зачем вы это сделали, профессор? - спросил его кто-то через стол. - От дома они далеко. Я даже люблю деревья. - Да, да, - отвечал Филострато. - Садовые деревья красивы. Но не дикие! Лесное дерев