ово, что он больше не будет, -- сказала Люси. -- Может быть, он его и сдержит. -- Скорей уж обезьяна его сдержит, -- сказал Эдмунд. Дай-то Лев, чтобы он его нарушил в таком месте, где возможен честный бой. -- Попробуем, -- сказал король Лум. -- Приведите пленника, друзья мои. Рабадаша привели. Выглядел он так, словно его морили голодом, тогда как на самом деле он не притронулся за эти сутки ни к пище, ни к питью от злости и ярости. И комната у него была хорошая. -- Вы знаете сами, ваше высочество, -- сказал король, -- что и по справедливости, и по закону мы вправе лишить вас жизни. Однако, снисходя к вашей молодости, а также к тому, что вы выросли, не ведая ни милости, ни чести, среди рабов и тиранов, мы решили отпустить вас на следующих условиях: во-первых... -- Нечестивый пес! -- вскричал Рабадаш. -- Легко болтать со связанным пленником! Дай мне меч, и я тебе покажу, каковы мои условия! Мужчины вскочили, а Корин крикнул: -- Отец! Разреши, я его побью! -- Друзья мои, успокойтесь, -- сказал король Лум. -- Сядь. Корин, или я тебя выгоню из-за стола. Итак, ваше высочество, условия мои... -- Я не обсуждаю ничего с дикарями и чародеями! -- вскричал Рабадаш. -- Если вы оскорбите меня, отец мой Тисрок потопит ваши страны в крови. Убейте -- и костры, казни, пытки тысячу лет не забудут в этих землях. Берегитесь! Богиня Таш разит метко... -- Куда же она смотрела, когда ты висел на крюке? -- спросил Корин. -- Стыдись! -- сказал король. -- Не дерзи тем, кто слабее тебя. Тем, кто сильнее... как хочешь. -- Ах, Рабадаш! -- вздохнула Люси. -- Какой же ты глупый!.. Не успела она кончить этой фразы, как -- к удивлению Кора -- отец его, дамы и двое мужчин встали, молча глядя на что-то". Встал и он. А между столом и пленником, мягко ступая, прошел огромный Лев. -- Рабадаш, -- сказал Аслан, -- поспеши. Судьба твоя еще не решена. Забудь о своей гордыне -- чем тебе гордиться? И о злобе -- кто обидел тебя? Прими по собственной воле милость добрых людей. Рабадаш выкатил глаза, жутко ухмыльнулся и (что совсем нетрудно) зашевелил ушами. На тархистанцев все это действовало безотказно, самые смелые просто тряслись, а кто послабей -- падал в обморок. Он не знал, однако, что дело тут было не столько в самих гримасах, сколько в том, что по его слову вас немедленно сварили бы живьем в кипящем масле. Здесь же эффекта не было; только сердобольная Люси испугалась, что ему плохо. -- Прочь! -- закричал Рабадаш. -- Я тебя знаю! Ты -- гнусный демон, мерзкий северный бес, враг богов. Узнай, низменный призрак, что я -- потомок великой богини, Таш-неумолимой! Она разит метко, и... Проклятье ее -- на тебе. Тебя поразит молния... искусают скорпионы... здешние горы обратятся в прах... -- Тише, Рабадаш, -- кротко сказал Лев. -- Судьба твоя вот-вот свершится, она -- у дверей, она их сейчас откроет. -- Пускай! -- кричал Рабадаш. -- Пускай упадут небеса! Пускай разверзнется земля! Пускай кровь зальет эти страны, огонь сожжет их! Я не сдамся, пока не притащу в свой дворец за косы эту дочь гнусных псов, эту... -- Час пробил, -- сказал Лев; и Рабадаш, к своему ужасу, увидел, что все смеются. Удержаться от смеха было трудно, ибо уши у пленника (он все еще шевелил ими) стали расти и покрываться серой шерсткой. Пока все думали, где же они видели такие уши, у него уже были копыта и на ногах, и на руках, а вскоре появился и хвост. Глаза стали больше, лицо -- уже, оно как бы все превратилось в нос. Он опустился на четвереньки, одежда исчезла, а смешней (и страшнее) всего было, что последним он утратил дар слова, и успел отчаянно прокричать: -- Только не в осла! Хоть в коня... в коня-а-э-а-ио-о-о! -- Слушай меня, Рабадаш, -- сказал Аслан. -- Справедливость смягчится милостью. Ты не всегда будешь ослом. Осел задвигал ушами, и все, как ни старались, захохотали снова. -- Ты поминал богиню Таш, -- продолжал Аслан. -- В ее храме ты обретешь человеческий облик. На осеннем празднике, в этом году, ты встанешь пред ее алтарем, и, при всем народе, с тебя спадет ослиное обличье. Но если ты когда-нибудь удалишься от этого храма больше, чем на десять миль, ты опять станешь ослом, уже навсегда. Сказав это, Аслан тихо ушел. Все как бы очнулись, но сиянье зелени, и свежесть воздуха, и радость в сердце доказывали, что это не был сон. Кроме того, осел стоял перед ними. Король Лум был очень добрым, и, увидев врага в столь плачевном положении, сразу забыл свой гнев. -- Ваше высочество, -- сказал он. -- Мне очень жаль, что дошло до этого. Вы сами знаете, что мы тут ни при чем. Не сомневайтесь, мы переправим вас в Ташбаан, чтобы вас там... э-э... вылечили. Сейчас вам дадут самых свежих репейников и морковки... Неблагодарный осел дико взревел, лягнул одного из лордов, и на этом мы кончим рассказ о царевиче Рабадаше; но мне хотелось бы сообщить, что его со всей почтительностью отвезли в Ташбаан, и привели в храм богини на осенний праздник, и тут он снова обрел человеческий облик. Множество народу -- тысяч пять -- видели это, но что поделаешь; а когда умер Тисрок, в стране наступила вполне сносная жизнь. Произошло это по двум причинам: Рабадаш не вел никаких войн, ибо знал, что отпускать войско без себя очень опасно (полководцы нередко свергают потом царей), а, кроме того, народ помнил, что он некогда был ослом. В лицо его называли Ра-бадашем Миротворцем, а за глаза -- Рабадашем Вислоухим. И если вы заглянете в историю его страны (спросите ее в городской библиотеке), он значится там именно так. Даже теперь в тархистанских школах говорят про глупого ученика: "Второй Рабадаш!" Когда осла увезли, в замке Лума начался пир. Вино лилось рекой, сверкали огни, звенел смех, а потом наступило молчание и на середину луга вышел певец с двумя музыкантами. Кор и Аравита приготовились скучать, ибо не знали других стихов, кроме тархистанских, но певец запел о том, как светловолосый Олвин победил двухголового великана и обратил его в гору, и взял в жены прекрасную Лилн, и песня эта -- или сказка -- им очень понравилась. Игого петь не умел, но рассказал о битве при Зулиндрехе, а королева Люси -- о злой Колдунье, Льве и платяном шкафе (историю эту знали все, кроме наших четырех героев). Наконец король Лум послал младших спать, и прибавил на прощанье: -- А завтра, Кор, мы осмотрим с тобою замок и земли, ибо когда я умру, они будут твоими. -- Отец, -- сказал Кор, -- править будет Корин. -- Нет, -- отвечал Лум. -- Ты мой наследник. -- Я не хочу, -- сказал Кор. -- Я бы лучше... -- Дело не в том, чего ты хочешь, и не в том, чего хочу я. Таков закон. -- Но мы ведь близнецы! Король засмеялся: -- Кто-то рождается первым. Ты старше его на двадцать минут. Надеюсь, ты и лучше его, хотя это нетрудно. -- И он ласково взглянул на младшего сына, который нимало не обиделся. -- Разве ты не можешь назначить наследником, кого тебе угодно? -- спросил Кор. -- Нет, -- сказал король. -- Мы, короли, подчиняемся закону. Лишь закон и делает нас королями. Я не свободней, чем часовой на посту. -- Ой! -- сказал Кор. -- Это мне не нравится. А Корин... я и не знал, что подкладываю ему такую свинью. -- Ура! -- крикнул Корин. -- Я не буду королем! Я всегда буду принцем, это куда веселее. -- Ты и не знаешь, Кор, как прав твой брат, -- сказал король Лум. -- Быть королем -- это значит идти первым в самый страшный бой, и отступать последним, а когда бывает неурожай, надевать самые нарядные одежды и смеяться как можно громче за самой скудной трапезой во всей стране. Подходя к опочивальне, Кор еще раз спросил, нельзя ли это все изменить, а Корин сказал: -- Вот стукну, тогда узнаешь! Я был бы рад завершить повесть словами о том, что больше братья никогда не спорили, но мне не хочется лгать. Они ссорились и дрались ровно столько, сколько ссорятся и дерутся все мальчишки их лет, и побеждал обычно Корин. Когда же они выросли, Кор лучше владел мечом, но Корин дрался врукопашную лучше всех в обоих королевствах. Потому его и прозвали Громовым Кулаком, и потому он победил страшного медведя, который был говорящим, но сбежал к немым, а это очень плохо. Корин пошел на него один, зимой, и победил на тридцать третьем раунде, после чего медведь исправился. Аравита тоже часто ссорилась с Кором (боюсь -- иногда и дралась), но всегда мирилась, а когда они выросли и поженились, все это было им не в новинку. После смерти старого короля они долго и мирно правили Орландией, и Рам Великий -- их сын. Игого и Уинни счастливо жили в Нарнии и прожили очень долго, но не поженились, каждый завел собственную семью, и оба они почти каждый месяц переходили рысью перевал, чтобы навестить в Анварде своих венценосных друзей.