Боссе, мясной рулет у него в животе уже немного переварился. Вода оказалась ледяная, и мы тут же выскочили на берег. И нос к носу столкнулись с бодливым бараном, которого зовут Ульрик. Ульрик поджидал нас, нагнув голову с большими изогнутыми рогами. Ульрика нельзя пускать в загон вместе с овцами. Он перепрыгивает через изгородь и бросается на любого, кто попадется ему на пути. Поэтому весной его отвозят на остров и он живет здесь в полном одиночестве. Перевозить его очень трудно. Наш папа, дядя Эрик и дядя Нильс, втроем, связывают барану ноги и относят его в лодку. Мне всегда жаль Ульрика, когда его связывают и тащат в лодку на глазах у его жен и детей. Ведь это очень обидно. Наверно, он потому такой злой. Да и жить одному на острове тоже скучно. - Мамочки, я совсем забыла про Ульрика! - воскликнула Анна. Мы все забыли, что Ульрика уже перевезли на остров, и теперь страшно испугались. В этот день Ульрик был еще злее, чем обычно. Он наклонил голову и кинулся на нас. Мы бросились врассыпную. Ему удалось боднуть Улле, так что тот кубарем покатился по берегу. Правда, Улле тут же вскочил на ноги. Боссе, Бритта и Анна забрались на высокий камень. Мы с Улле влезли на дерево, а Лассе спрятался за кустом. Я крикнула Лассе: - Ты говорил, что любишь охотиться на зубров! Чем Ульрик не зубр? Покажи-ка нам, как ты на них охотишься! Анна и Бритта поддержали меня: - Давай, Лассе! Убей этого зубра! Но Лассе даже не ответил нам, он боялся, что Ульрик его увидит. Сперва Ульрик стоял под деревом, где сидели мы с Улле, и бодал ствол, так что кора летела во все стороны. Не добравшись до нас, он отошел к камню, на котором сидели Боссе, Бритта и Анна. Он стоял внизу и с ненавистью смотрел на них. - Смотри, смотри, все равно не достанешь! - сказала ему Бритта. Ульрик не уходил, и в конце концов мы задумались: как же нам выбраться с острова? Казалось, Ульрику никогда не надоест нас караулить. - Жалко, что у нас нет с собой мясного рулета, - сказал Боссе, и мы все почувствовали, что опять хотим есть. - Эй ты, за кустом, заснул там, что ли? - крикнул Улле. Лассе высунул голову и огляделся. Он решил пробраться к камню, на котором сидели Боссе, Бритта и Анна. Но этого делать не следовало. Увидев Лассе, Ульрик радостно подпрыгнул и кинулся на него. Лассе бросился наутек, а мы заорали во все горло. Нам было очень страшно. Лассе мчался среди можжевельника, а Ульрик преследовал его по пятам. - Быстрей, Лассе! Быстрей! Спасайся! - кричала Анна. - Я не могу быстрей! - отвечал Лассе. Ульрик сбил Лассе с ног. Тут мы все издали такой первобытный вой, что Ульрик в страхе остановился. Лассе вскочил и побежал дальше. Ульрик снова припустил за ним, а мы завыли еще громче. Но Ульрик больше нас не боялся. На острове есть старый сеновал. У него прохудилась крыша, и теперь им не пользуются. Двери сеновала были распахнуты. Лассе влетел внутрь, Ульрик за ним. Я заревела: - Ой, Ульрик забодает Лассе насмерть! Но вскоре мы увидели, как целый и невредимый Лассе вылезает через дырку на крышу. Он спрыгнул вниз и быстро запер двери сеновала. Ульрик остался внутри. Лассе раскланялся и сказал: - Пожалуйста, зубр пойман! А я подумала: "Хоть бы мой Понтий не вырос таким злющим, как этот Ульрик!" Мы собрались ехать домой. Лассе велел нам сесть в лодку и быть наготове, а сам пошел к сеновалу выпускать Ульрика. Он должен был успеть открыть двери, вернуться на берег и сесть в лодку, прежде чем Ульрик сообразит, что он свободен. - Хоть Ульрик и зол, как сто чертей, он непременно сдохнет от голода, если оставить его взаперти, - сказал Лассе. Мы так и сделали. Мы всегда делаем все, что скажет Лассе. Когда мы плыли по озеру, Ульрик стоял на берегу и смотрел на нас с таким видом, будто очень жалел, что мы уплываем. - Ну как, умею я ловить зубров или нет? - спросил Лассе. - Могу еще одного поймать, если надо. Но нам больше не хотелось охотиться на зубров. Мы очень устали и проголодались. - Надо спросить, может, у нашей мамы тоже найдется мясной рулет, - сказал Боссе. Чем мы занимаемся в ненастье Однажды я проснулась в плохом настроении. День был очень противный. Хлестал дождь, дул ветер, играть на улице было нельзя. А еще я поссорилась с Бриттой и Анной. Накануне мы прыгали в классики, и Бритта с Анной сказали, что я наступила на черту, а я на нее не наступала. - Раз вы такие нечестные, я не желаю с вами играть! - сказала я. - Пожалуйста, не играй, - сказала Бритта. - Тебя никто и не просит, - сказала Анна. И я ушла домой. А Бритта с Анной еще долго-долго играли в классики. Я стояла у окна и смотрела на них из-за занавески, чтобы они меня не заметили. И думала, что больше ни за что не буду с ними играть. Дождь все лил и лил, мне было скучно, и я не знала, куда себя деть. Лассе и Боссе были простужены и уже три дня лежали в постели. Я пошла поболтать с ними, но они читали, и им было не до меня. Вообще-то мне хотелось пойти к Бритте и Анне, но я снова вспомнила, какие они нечестные и что я решила никогда в жизни к ним не ходить. Я спустилась к маме на кухню и сказала: - Как скучно! - Неужели? - удивилась мама. - А ты займись чем-нибудь. - А чем? - спросила я. - Испеки, например, пирог, - сказала мама. - Я не умею. Но мама надела на меня белый фартук, повязала мне волосы белой косынкой и стала учить меня печь пирог. Она говорила, а я делала. Когда мама достала пирог из духовки и выложила его на чистое полотенце, я даже удивилась. Оказывается, я умею печь очень красивые пироги! Мама сказала, что надо угостить пирогом Лассе и Боссе. Я так и сделала. Они ужасно обрадовались и сперва не поверили, что я сама испекла этот пирог. Я подумала, что хотя Бритта с Анной нечестные, их уже можно простить и пригласить ко мне есть пирог. Я написала письмо, положила его в сигарную коробку и свистнула, чтобы предупредить девочек, что я отправляю им письмо. В письме было написано: "Я сама испекла пирог. Приходите его есть!" Через две минуты Бритта и Анна прибежали ко мне. Они тоже долго не верили, что я сама испекла пирог, но я сказала: - Это же очень легко. Каждый человек может испечь такой пирог! Тогда Бритте с Анной тоже захотелось испечь пирог, и они убежали домой. А мне опять стало скучно, и я снова пришла к маме. - Мама, мне скучно! - сказала я. - Придумай, что мне еще сделать. - Я бы на твоем месте выкрасила стол, который стоит на веранде, - сказала мама. Как будто я умею красить столы! Но мама развела в банке зеленую краску, дала мне старый комбинезон и показала, как надо красить. В конце концов стол у меня получился просто замечательный. Тогда я побежала в комнату Лассе и Боссе и рассказала им, что выкрасила стол. Они вскочили с постелей и побежали смотреть. Конечно, им тоже захотелось что-нибудь выкрасить, и они сказали маме, что уже поправились. Мама дала Боссе красить старый поднос, а Лассе - табуретку. Лассе сказал, что выкрасит еще и скамью на кухне, но мама не разрешила. Лассе начал искать, что бы еще покрасить, и мазнул Боссе кистью по носу. Боссе хотел мазнуть Лассе, но тот отскочил. Боссе побежал за ним с кистью и закапал весь пол. На шум прибежала мама. Боссе чуть не плакал от обиды. Чтобы его утешить, мама сама мазнула Лассе, а потом отняла у них краску с кистями и сказала, что им ничего нельзя поручить. Тут Бритта с Анной принесли свой пирог. Он был тоже очень хороший, но мой все-таки чуть-чуть лучше. Мы пошли на чердак, и Боссе полез по липе, чтобы позвать Улле. На чердаке было тепло и уютно. Дождь барабанил по крыше и журчал в водостоках. Пирог оказался очень вкусный. Но больше всего я радовалась, что мы помирились с Бриттой и Анной. - Может, ты и правда не наступала на черту, - сказала Анна. - А может, я все-таки немножко на нее наступила, - сказала я. Почти под самой крышей наш чердак пересекают две балки. На них можно забраться, хотя это и трудно. Там и стояли мальчишки, когда пугали нас в новогодний вечер. Лассе предложил всем залезть туда. Мы так и сделали. Мы даже прыгали с одной балки на другую. Это было очень страшно, но весело. Вдруг к нам на чердак поднялся папа. Мы притаились на балке, и он нас не заметил. - Нет, здесь детей нету! - крикнул он вниз маме. - Они, наверно, перелезли к Улле. И папа спустился вниз. Мы очень смеялись. Вдруг Лассе говорит: - Смотрите, что это за бумага тут за стропилом? На ней что-то написано! Мы спрыгнули с балки и подошли к окну. Лассе протянул нам бумагу, и мы прочли: "На острове спрятан клад. Я полажил там настоящие жемчужины. Ищити в серидине острова. Живший тут в прежние времена". - Ой, как интересно! - воскликнула Анна. - А сколько ошибок! - Это не ошибки, - сказал Лассе. - Так писали в прежние времена. - Подумать только, настоящие жемчужины! - сказала я. - Их непременно надо найти. Тогда мы станем миллионерами! А Бритта ничего не сказала. - Давайте завтра отправимся на остров! - предложил Лассе. - Решено! - в один голос сказали Боссе и Улле. Остров в Бюллербю был только один - маленький островок, на котором весной пасся баран Ульрик. Дождливый день оказался не таким уж и скучным. Тем более, дождь уже кончился, и мы побежали к дедушке читать газету. Анна стала рассказывать дедушке про клад и про настоящие жемчужины, но Бритта перебила ее: - Вот дурочки! Неужели вы не понимаете, что это очередная проделка мальчишек? - Откуда ты знаешь? - удивились мы. - Очень просто. Если бы эту записку действительно написал человек, который когда-то жил в Бюллербю, он бы так не подписался. Ведь для него те времени были настоящие, а не "прежние". А мы с Анной об этом и не подумали! Но Бритта сказала, что надо притвориться, будто мы ничего не заметили, поехать искать клад и там мальчишкам отомстить. Мы ищем клад Наутро мы взяли лодку и поплыли на остров. Греб Лассе. Мальчишки говорили только о кладе. - Если мы его найдем, - сказал Лассе, - мы отдадим жемчуг девчонкам. Он им больше подходит. - Ладно уж, - согласился Боссе. - Правда, его можно продать и получить за него кучу денег, но мне все равно, пусть он будет девчонкам. - Конечно, - сказал Улле. - Я не против! - Что-то вы сегодня больно добрые! - удивились мы. - Только ищите его сами, а мы с Боссе и Улле будем купаться, - сказал Лассе, когда мы приплыли на остров. И они улеглись на камень, чтобы позагорать. - Не забудьте, что искать надо в середине острова! - напомнил Лассе. - А если найдете, позовите нас. Мы хотим посмотреть, как вы будете открывать жестяную банку. - Откуда ты знаешь, что жемчужины лежат в жестяной банке? - спросила Бритта. 197>_В записке об этом ничего не сказано. Лассе немного смутился и ответил: - Клады всегда зарывают в жестяных банках. И мальчики стали купаться, а мы отправились на поиски. - Я им еще припомню эту жестяную банку! - сказала Бритта. Посреди острова есть каменная россыпь. Сверху на ней лежали несколько новых камней. Мы сразу догадались, зачем их туда положили. Под ними была спрятана ржавая жестяная банка. Мы открыли ее. В ней была записка: "Ха-ха-ха! Девчонки - дуры, верят любой чепухе! Живший тут в прежние времена." Вы помните, что на этом острове пасся баран Ульрик, который чуть не забодал нас? После него на острове осталось множество твердых черных орешков. Мы взяли несколько орешков, положили их в банку и написали новую записку: "Вот вам настоящие жемчужины! Берегите их, потому что их оставил живший тут в прежние времена!" Потом мы спрятали банку под камни, вернулись к мальчишкам и сказали, что никак не можем найти клад. - Теперь вы его поищите, а мы искупаемся!- сказала Бритта. Сперва они не хотели искать без нас, но потом все-таки пошли. Наверно, решили перепрятать банку, чтобы ее было легче найти. Мы поползли вслед за ними, как настоящие индейцы. Мальчишки подошли к россыпи, и Лассе вытащил из-под камней банку. - Вот дурехи! Ведь она на виду лежит, - сказал он и помахал банкой. - Там что-то гремит! - сказал Боссе. Лассе открыл крышку и прочел вслух нашу записку. Потом он зашвырнул жестянку подальше и воскликнул: - За это им надо отомстить! Тогда мы с хохотом выскочили из кустов и, перебивая друг друга, стали рассказывать, что сразу догадались, что это проделки Лассе. Но Лассе сказал, что они тоже сразу догадались, что мы догадались, что это его проделки. Конечно, он врал, но мы на всякий случай сказали, что мы догадались, что они догадались, что мы догадались, что это проделки Лассе. И тогда мальчишки сказали... Не знаю, сколько раз мы произнесли слово "догадались", но у меня закружилась голова, и больше я уже ничего не слышала. Потом мы купались возле нашего камня и брызгали друг в друга водой. После купания Лассе предложил играть в разбойников. Мы устроили разбойничье логово на старом сеновале, где Лассе спасался от Ульрика. Предводителем был, разумеется, Лассе. Он сказал, что он Робин Гуд. Боссе был его помощником, его звали Ринальдо Ринальди. Лассе сказал, что мы должны грабить богатых и отдавать награбленное бедным. Мы задумались, но оказалось, что мы не знаем ни одного богатого. Бедных мы тоже не знали, разве что Кристин. По приказанию Лассе мы по очереди влезали на сосну, которая росла рядом с сеновалом, и следили, чтобы к острову не подошел вражеский флот. Чтобы влезть на сосну, сперва надо было забраться на дырявую крышу сеновала. Сосна была такая высоченная, что мы с Бриттой и Анной не решались залезть на самую верхушку. А Лассе, Боссе и Улле ничего не боялись. Но даже с самой вершины сосны не было видно никакого вражеского флота. Когда подошло время обеда, Лассе приказал нам с Анной переплыть на материк и награбить еды. - Помните, грабить можно только богатых! - сказал он на прощание, и мы поплыли. Но мы так и не знали, кого же нам грабить. Поэтому я пошла к маме и попросила разрешения награбить в кладовке разной еды, так как мы с Лассе и Боссе к обеду не вернемся. Мама, конечно, разрешила. Я взяла, ветчины, колбасы и вареной картошки. И много бутербродов с сыром. А мама дала мне горячих плюшек и большую бутылку молока. Я побежала к Анне. Она тоже набрала полную корзину еды. Когда мы вернулись в разбойничье логово и выложили свою добычу, Лассе похвалил нас. - Прекрасно! - сказал он. - Надеюсь, вам пришлось грабить с опасностью для жизни? Мы с Анной не были уверены, что нашей жизни угрожала опасность, но на всякий случай сказали, что небольшая опасность нам, конечно, угрожала. - Прекрасно! - повторил Лассе. Мы разложили еду на плоском камне и ели, лежа на животах. В разгар пира Боссе сказал: - Эй, Робин Гуд! Ты же говорил, что мы должны все отдавать бедным, а сам только набиваешь себе брюхо! - А я и есть бедный! - ответил Лассе, беря еще кусок ветчины. Бутылка с молоком ходила по кругу, и каждый пил сколько хотел. День выдался на славу. Мы много купались, лазили по деревьям и воевали, разделившись на две шайки. Мы с Анной и Бриттой были в одной шайке, а мальчишки - в другой. Наша шайка заняла сеновал и охраняла его от мальчишек. Бритта стояла на страже в дверях. Анна выглядывала в окно. А мой наблюдательный пост был на дырявой крыше. Но мне было трудно долго сидеть на крыше, я спустилась вниз и заняла пост рядом с Анной. Мальчишки, конечно, воспользовались этим, залезли по задней стене сеновала на крышу и оттуда спрыгнули вниз. Они взяли нас в плен и хотели расстрелять, но не успели. Лассе крикнул: - Вражеский флот подходит к берегу! Это был Оскар, которого мама послала за нами на остров. Он сказал, что уже девять часов, и спросил, неужели мы такие глупые, что сами не знаем, когда нужно возвращаться домой. - Неужели вам даже есть не захотелось? - сердито спросил он. И мы почувствовали, что нам действительно хочется есть. Папа и мама уже давно поужинали, но нас в кухне ждали молоко, бутерброды и яйца. Иванов день А теперь я расскажу вам, как мы праздновали день Ивана Купалы, первый летний праздник. На лугу был установлен высокий купальский шест. Его наряжали сообща все жители Бюллербю. Сперва мы поехали на телеге далеко в лес и нарезали там много-много веток. Даже Черстин ездила с нами. Улле дал ей в руки веточку, и она размахивала ею, а Улле пел старинную песню. В золотой коляске По дороге тряской Едет крошка Черстин. Держит кнутик золотой, Всем кивает головой Наша крошка Черстин. Вообще-то пели мы все, каждый свое. Агда пела такую песню. Настало лето, Сверкает солнце И пахнут цветы на лугу! А Лассе пел так: Настало лето, Сверкает солнце И пахнет навоз на лугу! И он был прав. На лугу в самом деле пахло навозом, но ведь петь об этом не обязательно. Потом мы с Бриттой, Анной и Агдой наломали сирени, что растет за нашим дровяным сараем, и отнесли ее на луг. Там уже был приготовлен шест. Мы обвили его ветками и повесили на него два больших венка сирени. Шест установили на лугу, и вечером все танцевали вокруг него. Дядя Эрик замечательно играет на гармошке. Он играл разные танцы, а мы танцевали. Все, кроме дедушки и Черстин. Дедушка сидел на стуле и слушал музыку. Сперва он держал Черстин на коленях, но она дергала его за бороду, и потому дядя Нильс посадил ее к себе на плечи и стал танцевать вместе с ней. А дедушка не мог танцевать, но мне показалось, что он не очень огорчился из-за этого. Он только сказал: - О-хо-хо! А ведь когда-то и я танцевал вокруг купальского шеста! А после танцев мы играли в горелки и разные другие игры. Нам очень нравится играть вместе с папами и мамами, но они играют с нами только в Иванов день. В этот вечер нам разрешили лечь спать попозже. Агда сказала, что перед сном надо девять раз перелезть через изгородь и положить себе под подушку девять разных цветков, и тогда тебе приснится жених. Нам с Бриттой и Анной очень захотелось увидеть во сне женихов, хотя мы и так уже знали, кто за кого выйдет замуж. Я должна была выйти замуж за Улле, а Бритта с Анной за Лассе и Боссе. - Ты хочешь лазить через изгородь? - спросил Лассе у Бритты. - Лазай себе на здоровье, но предупреждаю, я на тебе не женюсь, даже если ты увидишь меня во сне. Я не верю в приметы! - Надеюсь, что я им не приснюсь! - сказал Боссе. - Я тоже, - сказал Улле. Вот дураки, не хотят жениться на нас! Агда предупредила, что лазить через изгородь надо молча, нельзя ни смеяться, ни разговаривать. - Тогда Лизи лучше сразу лечь спать! - сказал Лассе. - Это еще почему? - возмутилась я. - Потому что дольше двух минут ты молчала, только когда болела свинкой. А за две минуты девять раз через изгородь не перелезть. Мы махнули на мальчишек рукой и полезли через изгородь. Сразу за изгородью начинается густой лес. Ночью в лесу всегда таинственно, даже если эта ночь совсем светлая. И тихо, потому что птицы уже спят. И сладко пахнет деревьями и цветами. Мы в первый же раз, как перелезли, собрали по девять разных цветочков. Вы, наверно, замечали, что смеяться больше всего хочется, когда нельзя. Нам стало смешно, как только мы влезли на изгородь. А мальчишки еще и нарочно смешили нас. - Анна, смотри, вляпаешься в навоз! - сказал Боссе. - Откуда тут... - начала Анна и вспомнила, что говорить тоже нельзя. Мы тихонько захихикали, а мальчишки засмеялись во все горло. - Ха-ха-ха! Нам можно смеяться, а вам нельзя! - сказал Лассе. - А то ваше гадание не будет считаться! Мы захихикали сильнее. Мальчишки бегали вокруг и щекотали нас, что рассмешить еще пуще. - Убе-либу-бели-мук! - крикнул Лассе. Тут уж мы не выдержали, хотя это было ни капли не смешно. Я сунула в рот носовой платок, но смех вырвался из меня тонким писком. И самое удивительное, что нам расхотелось смеяться, как только мы в последний раз перелезли через изгородь. Мы очень рассердились на мальчишек, что они испортили нам гадание. Однако цветы под подушку я все-таки положила. Там были лютик, незабудка, подмаренник, колокольчик, ромашка, камнеломка, солнцецвет и еще два цветочка, названия которых я не знаю. Но никакой жених мне не приснился. Наверно, потому что мальчишки нас рассмешили. А замуж за Улле я все равно выйду! Мы с Анной решаем стать нянями... Но это еще не точно Однажды пастор из Большой деревни устроил праздник в честь своего дня рождения и пригласил на него всех жителей Бюллербю. Кроме детей, конечно. Только взрослых. И дедушку. Тетя Лизи очень расстроилась. Она думала, что не сможет поехать из-за Черстин. Ведь Черстин всего полтора года, и ее еще нельзя оставлять одну. Но мы с Анной сказали, что охотно понянчим Черстин, потому что решили стать нянями, и чем раньше мы начнем упражняться, тем лучше. - А вам обязательно упражняться на моей сестре? - недовольно спросил Улле. Он и сам был бы не прочь понянчиться с Черстин, но ему в тот день предстояло доить коров и кормить кур и свиней. Тетя Лизи, конечно, обрадовалась, а мы еще больше. Я ущипнула Анну за руку и сказала: - Как хорошо, правда? А Анна ущипнула меня и сказала: - Скорей бы они уехали! Но взрослые копаются очень долго, когда надо ехать в гости. Все, кроме дедушки. Дедушка был готов уже в шесть утра, хотя они собирались выехать не раньше десяти. Дедушка надел свой черный костюм и красивую рубашку. И как только дядя Эрик запряг лошадь, дедушка сел в коляску, хотя тетя Грета еще надевала свое самое нарядное платье. - Дедушка, ты любишь ездить в гости? - спросила Анна. Дедушка ответил, что любит, но мне показалось, что не очень, так как он вздохнул и добавил: - О-хо-хо! Что-то уж очень часто приходится ездить в гости! Тогда дядя Эрик сказал, что последний раз дедушка ездил в гости пять лет тому назад, ему грех жаловаться. Наконец папа, дядя Эрик и дядя Нильс тронули лошадей и взрослые уехали. Тетя Лизи сказала, что чем дольше мы будем гулять с Черстин, тем лучше она будет себя вести. В полдень мы накормим ее обедом, который надо всего лишь разогреть, а потом уложим спать. - Ой, как интересно! - воскликнула Анна. - Да, - сказала я. - Я решила, что стану няней, когда вырасту, это уже точно! - Я тоже, - сказала Анна. - Ведь ухаживать за детьми очень просто. Если говорить с ними спокойно и ласково, они будут тебя слушаться. Я читала в газете. - Само собой разумеется, что с детьми надо говорить спокойно и ласково, - согласилась я. - Я читала, что есть люди, которые кричат на детей. Но тогда дети становятся непослушными, - сказала Анна. - Кто же станет кричать на такую крошку? - сказала я и пощекотала Черстин за пятку. Черстин сидела на одеяле, разостланном на траве, и смеялась. Она очень хорошенькая. У нее выпуклый лобик и голубые глазки. И уже восемь зубов - четыре сверху и четыре снизу. Они похожи на рисовые зернышки. Говорить Черстин еще не умеет. Она говорит только "Эй! Эй!". Но, может быть, каждый раз это означает что-нибудь другое, мы не знаем. У Черстин есть коляска, на которой ее катают. Анна предложила: - Давай ее покатаем! Я согласилась. - Идем, моя деточка, идем, моя Черстин, - сказала Анна и стала сажать Черстин в коляску. - Черстин поедет гулять! Анна говорила очень спокойно и ласково, как и следует разговаривать с маленькими детьми. - Садись, вот так тебе будет хорошо! Но Черстин не захотела садиться. Ей хотелось стоять, она прыгала и говорила: "Эй! Эй!" Мы испугались, что она упадет. - По-моему, ее надо привязать, - сказала я. Мы взяли толстую веревку и привязали Черстин к коляске. Когда Черстин обнаружила, что не может встать, она заревела на всю округу. Из хлева примчался Улле. - Что вы делаете? Зачем вы ее бьете? - закричал он. - Ты с ума сошел! Никто ее не бьет! - сказала я. - Если хочешь знать, мы разговариваем с ней спокойно и ласково. - Смотрите у меня! - пригрозил Улле. - Пусть делает что хочет, тогда она не будет плакать. Конечно, Улле лучше знал, как надо обращаться с Черстин. Все-таки это была его сестренка. Поэтому мы разрешили ей стоять. Я тащила коляску, а Анна бежала рядом и поддерживала Черстин, чтобы она не упала. Так мы доехали до канавы. Черстин увидела канаву и вылезла из коляски. - Подожди, давай посмотрим, что она хочет, - сказала Анна. И мы стали смотреть. Почему-то считается, будто маленькие дети не умеет быстро бегать. Это ошибка. Маленький ребенок, если захочет, может бежать быстрее зайца. По крайней мере, наша Черстин. Мы и глазом не успели моргнуть, как она оказалась возле канавы. Там она споткнулась и упала головой в воду. И хотя Улле сказал нам, чтобы мы разрешали Черстин делать все, что угодно, даже лежать в канаве, мы ее оттуда вытащили. Она была вся мокрая, громко плакала и сердито смотрела на нас, точно мы были виноваты, что она свалилась в канаву. Но мы по-прежнему разговаривали с ней спокойно и ласково, посадили ее в коляску и повезли домой переодеваться. Она громко плакала. Улле ужасно рассердился, когда увидел мокрую Черстин. - Что вы с ней сделали?! - заорал он. - Вы хотели ее утопить? Тогда Анна сказала, что он должен быть терпеливым и разговаривать с нами спокойно и ласково, потому мы тоже еще дети, хотя и большие. А Черстин подошла к Улле, обхватила его ноги и рыдала так безутешно, будто мы с Анной и вправду хотели ее утопить. Улле помог нам найти для Черстин чистое платьице и снова убежал в хлев. - Посадите еесначала на горшок, а потом переоденьте, - сказал он перед уходом. Хотела бы я знать, попробовал ли он сам хоть раз посадить Черстин на горшок. Было бы интересно посмотреть, как это у него получится. Мы с Анной старались изо всех сил, но у нас ничего не получилось. Черстин сделалась негнущаяся, как палка, и орала во все горло. - Вот глупый ребенок! - воскликнула я, но тут же вспомнила, что так нельзя разговаривать с маленькими детьми. Поскольку нам не удалось посадить Черстин на горшок, мы начали ее переодевать. Я держала ее на руках, а Анна натягивала на нее сухое белье. Черстин извивалась, как угорь, и громко плакала. На это у нас ушло полчаса. После переодевания мы с Анной сели отдохнуть. Пока мы отдыхали, Черстин перестала плакать, залезла под кухонный стол и пустила там лужу. Потом она вылезла оттуда и сдернула со стола клеенку с чашками. Чашки, конечно, разбились. - Противная девчонка! - сказала Анна как можно спокойней и ласковей. Она вытерла лужу и собрала осколки, а я сняла с Черстин мокрые штанишки. Пока я искала чистые штанишки, Черстин убежала на улицу. Мы догнали ее возле хлева. Улле высунул голову и закричал: - Вы что спятили? Почему вы позволяете ей ходить без штанов? - А мы и не позволяем! - ответила Анна. - Если хочешь знать, она у нас разрешения не спрашивала. Мы втащили Черстин в дом и надели на нее сухие штанишки, несмотря на то, что она все время извивалась и орала. - Пожалуйста... будь... паинькой... - говорила Анна почти спокойно и ласково. Мы надели на Черстин самое нарядное платьице, потому что другого не нашли. Оно было очень хорошенькое, со складочками и оборочками. - Смотри не запачкай платьице! - сказала я Черстин, хотя она явно не понимала, что ей говорят. Она тут же подбежала к печке и выпачкалась в золе. Мы отряхнули золу, но платье стало уже не таким белым. Черстин очень смеялась, пока мы ее чистили. Она думала, что мы с ней играем. - Двенадцать часов! - вдруг сказала Анна. - Пора ее кормить. Мы разогрели шпинат, который стоял в кастрюльке на плите, потом я посадила Черстин на колени, и Анна начала ее кормить. Черстин сама широко-широко раскрывала рот. Анна сказала: - А все-таки она очень хорошая девочка! В ответ на это Черстин так толкнула ложку, что шпинат полетел мне прямо в глаза. Анна от смеха чуть не выронила тарелку. Я даже немного обиделась на нее. Черстин тоже смеялась, хотя она, конечно, не понимала над чем смеется Анна. Она-то считала, что так и надо, чтобы шпинат попадал людям в глаза. Когда Черстин наелась, она стиснула зубы и стала отталкивать ложку. Остатки шпината вылились ей на платье. Потом она пила компот. Теперь нарядное платьице Черстин было не узнать - из белого оно стало пестрым. - Как хорошо, что после обеда она будет спать! - сказала Анна. - Да, очень, - вздохнула я. С большим трудом мы снова раздели Черстин и натянули на нее ночную рубашечку. На это ушли наши последние силы. - Если кому и нужно сейчас поспать, так это нам, - сказала я Анне. Мы уложили Черстин в кроватку, которая стояла в комнате рядом с кухней, и вышли, притворив за собой дверь. Черстин начала плакать. Сперва мы делали вид, что ничего не слышим, но она плакала все громче и громче. Наконец Анна просунула голову в дверь и крикнула: - Сейчас же замолчи, противная девчонка! Всем известно, что с детьми надо говорить спокойно и ласково, но иногда это не получается. Хотя, конечно, газеты правы - дети становятся несносными, если на них кричат. Во всяком случае, наша Черстин. Она просто зашлась от визга. Мы побежали к ней. Она обрадовалась и стала прыгать в кроватке. Мы снова уложили ее и попытались завернуть в одеяло. Черстин мигом его скинула. Когда она скинула одеяло в десятый раз, мы перестали ее заворачивать, а сказали спокойно и ласково: - Надо спать, Черстин! - и вышли из комнаты. Черстин завопила благим матом. - Пусть себе кричит, - сказала Анна. - Я больше не пойду к ней. Мы сели за кухонный стол и попытались разговаривать. Но у нас ничего не получилось, потому что Черстин кричала все громче и громче. От ее крика нас прошибал холодный пот. Иногда она на несколько секунд замолкала, словно собиралась с силами. - Может, у нее что-нибудь болит? - испугалась я. - Наверно, у нее болит живот! - сказала Анна. - Вдруг это аппендицит? Мы опять побежали к Черстин. Она стояла в кроватке, и глаза у нее были полна слез. Увидев нас, она запрыгала и засмеялась. - Ничего у нее не болит! - сердито сказала Анна. - Ни живот, ни голова! Идем! Мы закрыли дверь, уселись за стол, и от крика Черстин нас снова начал прошибать холодный пот. Но неожиданно в комнате Черстин воцарилась тишина. - Ой, как хорошо! - сказала я. - Наконец-то она уснула. Мы вытащили лото и стали играть - Детей нужно всегда держать в постели, хоть будешь знать, где они, - сказала Анна. В ту же минуту мы услышали какие-то подозрительные звуки. - Ну, это уж слишком! - воскликнула я. - Неужели она еще не спит? Мы подкрались к двери и заглянули в замочную скважину. Кроватку мы увидели, но Черстин в ней не было. Мы влетели в комнату. Угадайте, где мы нашли Черстин? Она сидела в камине, который был недавно вычищен и побелен. Но после того как в него забралась Черстин, он был уже не белый, а черный. В руках у нее была банка с гуталином. Черстин вымазалась гуталином с головы до ног. Волосы, лицо, руки и ноги у нее были черные, как у негра. Наверно, дядя Нильс забыл перед отъездом закрыть банку. - А что пишут в газетах, бить детей можно? - спросила я. - Не помню, - ответила Анна. - Мне уже наплевать, как надо обращаться с детьми. Черстин вылезла из камина, подошла к нам и хотела погладить Анну. Анна заорала во все горло: - Не смей меня трогать, негодница! Но Черстин не желала слушаться. Она стала хватать Анну руками. И хотя Анна пыталась увернуться, лицо у нее оказалось все-таки оказалось в гуталине. Я засмеялась так же, как смеялась Анна, когда мне в глаза попал шпинат. - Тетя Лизи подумает, что мы променяли Черстин на негритенка, - сказала я, вдоволь насмеявшись. Мы не знали, как лучше смыть гуталин с Черстин, и решили спросить у Бритты. Так как Анна все равно уже была грязная, она осталась с Черстин, а я побежала к Бритте, которая была простужена и лежала в постели. Когда я рассказала Бритте, что случилось, она сказала: - Ду и дяди! Она хотела сказать "Ну и няни!", но из-за насморка у нее получилось "Ду и дяди!". Потом Бритта отвернулась к стене и сказала, что она больна и не обязана знать, как смывают гуталин. Тем временем Улле пришел из хлева и страшно разозлился, когда увидел черную Черстин. - Вы что, с ума сошли? - закричал он. - Зачем вы ее выкрасили в черный цвет? Мы пытались ему объяснить, что мы ее не красили, он нас и слушать не хотел. Он сказал, что нужно издать закон, который запрещал бы таким, как мы, ухаживать за детьми. И еще он сказал, чтобы впредь мы упражнялись на каком-нибудь другом ребенке. Но все-таки мы втроем согрели котел воды и вынесли его на лужайку. Потом мы вывели туда Черстин. От ее ножек на полу остались маленькие черные следы. Мы посадили Черстин в лохань и намылили ее с головы до ног. И мыло, конечно, попало ей в глаза. Тут же Черстин завизжала так, что даже Лассе и Боссе прибежали узнать, не режем ли мы поросенка. - Нет, - сказал Улле. - Это Лизи с Анной упражняются на нашей Черстин. Добела Черстин так и не отмылась. Когда мы ее вытерли, она была вся серенькая. Но ей было весело. Серая Черстин бегала по лужайке, кричала "Эй! Эй!" и смеялась так, что были видны все ее зубки-рисинки. А Улле с умилением смотрел на нее. Мы решили, что со временем гуталин сотрется с Черстин и она снова станет розовой. Но Лассе сказал, что это будет только к зиме. После купания Улле сам уложил Черстин спать. Представьте себе, она даже не пискнула, а засунула палец в рот и тут же уснула. - Учитесь, как надо обращаться с детьми! - гордо сказал Улле и ушел кормить поросят. А мы с Анной сели на крылечко отдохнуть. - Бедная тетя Лизи, ведь она каждый день так мучается, - сказала я. - А по-моему, в газетах пишут неправду, - сказала Анна. - Маленьким детям безразлично, как с ними разговаривают. Они все равно делают что хотят. Мы помолчали. - Анна, а ты станешь няней, когда вырастешь? - спросила я. - Может быть, - ответила Анна, подумав, потом посмотрела на крышу сеновала и добавила: - Но это еще не точно. Вишневое акционерное общество У нас Бюллербю много вишневых деревьев. И у нас в саду, и у Бритты с Анной. А вот у Улле их нет, по крайней таких, о которых стоило бы говорить. Зато у него есть одна груша, она поспевает уже в августе, и еще две сливы с очень вкусными желтыми плодами. А у дедушки под окном растет огромная черешня. Наверно, это самая большая черешня в мире. Мы зовем ее Дедушкина Черешня. Ветви Дедушкиной Черешни свисают до самой земли. Каждый год она усыпана крупными сочными ягодами. Дедушка разрешает нам есть черешню сколько влезет. Он только просит не рвать ягоды с самых нижних веток. Это ягоды Черстин. Дедушка хочет, чтобы Черстин могла сама рвать себе черешню. Черстин так и делает, но Улле все равно приходится следить, чтобы она не проглотила косточку. Мы никогда не трогаем ягод Черстин. Ведь нам ничего не стоит влезть на дерево. Там столько удобных веток, на которых можно сидеть и объедаться черешней, пока у тебя не заболит живот. Каждый год, когда поспевает черешня, у нас у всех немного болят животы. Но к тому времени, когда поспевают сливы, они уже проходят. У Лассе, Боссе и у меня есть по собственному вишневому дереву. Мама сушит вишню на зиму. Она насыпает ее на противни и ставит их в духовку. Вишня высыхает и сморщивается. Такую вишню можно хранить всю зиму и делать из нее компот. В этом году у нас был невиданный урожай вишни. Наши деревья были сплошь усыпаны ягодами. Мы никак не могли съесть их, хотя Бритта, Анна и Улле честно помогали нам. Лассе тоже решил посушить вишню. Он насыпал полный противень, задвинул его в духовку, а сам убежал купаться. Конечно, его вишня сгорела. Вечером мы сидели у дедушки и читали ему газету. Там было написано, что в Стокгольме банка вишни стоит две кроны. Лассе ужасно сокрушался, что его дерево растет не в Стокгольме. - Я бы стал на перекрестке и торговал вишней, - сказала он. - И сделался бы такой же богатый, как король. Мы попробовали подсчитать, сколько денег мы могли бы получить, если б наши деревья росли в Стокгольме. Получилось жутко много. - А если бы наше озеро было в Сахаре, я могла бы продавать там пресную воду. Вот бы я разбогатела! - засмеялась Бритта. Наверно, Лассе всю ночь думал о вишне, потому что утром он объявил, что намерен открыть продажу вишни на шоссе за Большой деревней. Там с утра до вечера ездят автомобили. - Кто знает, может, туда занесет каких-нибудь стокгольмцев, - сказал он. Нам с Боссе тоже захотелось продавать вишню, и тогда мы втроем создали Вишневое акционерное общество. Мы приняли в него также Бритту, Анну и Улле, хотя у них не было своих деревьев. За это они обещали помочь нам собрать нашу вишню. На другой день мы проснулись в пять часов и побежали в сад. К восьми мы наполнили три большие корзины. Потом мы хорошенько наелись каши, чтобы у нас надолго хватило сил, и отправились в Большую деревню. Там мы зашли в лавку к дяде Эмилю и купили много-много бумажных пакетов. Деньги на пакеты мы взяли у Боссе из копилки. - Зачем вам столько пакетов? - поинтересовался дядя Эмиль. - Мы будем продавать на шоссе вишню, - ответил Лассе. Наши корзины стояли на крыльце, их охранял Улле. - Страсть как люблю вишню! - сказал дядя Эмиль. - Продайте и мне немного. Лассе принес одну корзину, и дядя Эмиль отмерил себе две банки. Он заплатил нам по кроне за банку и сказал, что столько стоит вишня в наших краях. Мы тут же вернули Боссе деньги, которые взяли у него из копилки, и у нас даже еще осталось. Как всегда, дядя Эмиль угостил нас леденцами. Когда Улле через стеклянную дверь увидел леденцы, он бросил свой пост и влетел в лавку, точно за ним гнались собаки. Дядя Эмиль угостил и его, и Улле так же быстро убежал обратно. Шоссе проходит совсем близко от Большой деревни. Осенью и зимой по нему ездят почти одни грузовики. Зато летом там полно всяких машин, потому что дорога очень красивая. - Как же они увидят, что дорога красивая, если гонят как сумасшедшие! - сказал Лассе, когда мимо промчалась первая машина. Мы принесли с собой плакат, на котором крупными буквами написали "ВИШНЯ". И каждый раз, когда появлялась машина, мы высоко поднимали его. Но ни одна машина не остановилась. Лассе сказал, что, наверно, этим людям показалось, будто тут написано не "ВИШНЯ", а "ВЫ ШЛЯПЫ", они обиделись и проехали мимо. Вскоре Лассе рассердился не на шутку. - Сейчас я их проучу! - сказал он и, когда вдали показалась очередная машина, выскочил с нашим плакатом на самую середину шоссе. Его чуть не задавило, но машина все-таки остановилась. Из нее вылез злющий дядька, схватил Лассе за руку и сказал, что его следует высечь. - Смотри не вздумай проделать это еще раз! - пригрозил он. Лассе обещал не выскакивать больше на дорогу, и тогда злой дяденька подобрел и купил у нас банку вишни. На шоссе было ужасно пыльно. Хорошо, что мы догадались прикрыть корзины бумагой. Но прикрыть себя нам было нечем. Каждая машина поднимала густое облако пыли, и вся пыль садилась на нас. Это было очень противно. - Фу, как пыльно! - сказала я. Лассе спросил, почему я сказала "Фу, как пыльно!", а не "Фу, как светит солнце!" или "Фу, как щебечут птицы!"? Кто постановил считать пыль противной, а солнце - приятным? И мы решили отныне считать пыль приятной. Когда нас опять окутало пылью, так что мы едва различали друг друга, Лассе сказал: - Какая приятная пыль! И Бритта сказала: - Да, здесь очень хорошо пылит! И Боссе сказал: - А по-моему, здесь еще маловато пыли! Но он ошибся. Вдали показался большой гр