ут и учишь сестренку ругаться! - Вовсе нет, - ответил Эмиль. - Я ей только сказал, чтоб она не смела говорить "черт возьми", и заставил выучить еще и другие слова, которых надо бояться как огня. Вот теперь ты знаешь, чем занимался Эмиль двенадцатого июня, и если даже не все обошлось гладко, надо все же признать, что в тот день он со- вершил удачные сделки. Подумать только! Раздобыл за один раз добрую мо- лочную корову, отличную куру-несушку, чудесную хлебную лопату да еще мо- локо, которого хватило на громадную головку вкусного-превкусного сыра. Единственное, что огорчало папу, была старая бархатная шкатулочка, ни на что не годная, но она очень полюбилась маленькой Иде. Девочка сложила в нее свой наперсток, ножницы, красивое голубое стеклышко и красную лен- ту для волос. А из шкатулки выбросила на пол связку старых писем. Выйдя из столярной в субботу вечером, Эмиль явился на кухню и сразу увидел в углу эти письма. Он их тут же и подобрал. Альфред расхаживал по кухне с хлопушкой и усердно бил мух, чтобы Лина в воскресенье могла спокойно от- дохнуть. Эмиль и показал Альфреду связку писем. - Все может сгодиться, - сказал Эмиль. - Коли мне когда-нибудь пона- добится послать письмо, у меня будет целая груда уже написанных. Первым в связке лежало письмо из Америки, и Эмиль даже присвистнул, увидев его. - Чудеса в решете, Альфред, глянь-ка, тут письмо от Адриана! Адриан был старший сын хозяев Бакхорвы, который давным-давно уехал в Америку и за все время только разок написал домой. Об этом знала вся Леннеберга, и все были сердиты на Адриана и жалели его бедных родителей. Но что написал Адриан в этом письме, которое наконец пришло в Бакхорву, никто не знал. В Бакхорве об этом помалкивали. - Небось теперь все можно узнать, - сказал Эмиль. Он сам научился чи- тать как по-печатному, так и по-письменному. Мальчик-то он был толковый! Эмиль открыл конверт, вынул письмо и прочел его вслух Альфреду. На это не ушло много времени, так как письмо было коротким. Вот что в нем было написано: "Я видил Мидведя. Шлю вам адрэсс. Гуд бай покедова". - От этого письма вряд ли мне будет какой прок, - молвил Эмиль. Ну да это еще как сказать! Наступил вечер. Суббота, двенадцатое июня, подходила к концу, ночь спустилась над Каттхультом, даруя покой и тишину всем, кто там жил, и людям, и животным. Всем, кроме Лины, у которой болел зуб. Она лежала без сна на своем деревянном диване, не в силах уснуть, стонала и причитала, а тем временем короткая июньская ночь пролетела, и настал новый день. Еще один новый день в жизни Эмиля! ВОСКРЕСЕНЬЕ, 13 ИЮНЯ Как Эмиль трижды храбро пытался вырвать у Лины коренной зуб, а потом выкрасил маленькую Иду в фиолетовый цвет Коров все равно надо доить, будь то воскресенье или будний день. В пять утра на кухне затрещал будильник, и Лина, сама не своя от зубной боли, пошатываясь, встала с постели. Взглянув на себя в зеркало над ко- модом, она пронзительно вскрикнула: - Ну и видик у меня! Правая щека ее распухла и стала похожа на пшеничную булку, испеченную на свежих дрожжах. Вот ужас-то! Лина разревелась. Теперь ее и в самом деле было жаль. Именно сегодня в Каттхульт на чашку кофе должны были съехаться после обедни гости со всей округи. - И показаться на людях не смогу, этакая я разнощекая, - всхлипнула Лина и побрела доить коров. Но долго горевать о своих разных щеках ей не пришлось. Не успела она опуститься на скамеечку перед коровой, как прилетела оса и ужалила Лину в левую щеку. Казалось бы, теперь она могла успокоиться, потому что ле- вая щека мгновенно вспухла и стала так же похожа на булку, как и правая. Лина получила то, чего желала, - стала равнощекой. Однако она заревела пуще прежнего. Когда Лина вернулась на кухню, все сидели за столом и завтракали. И, можно сказать, вылупили глаза, увидев это заплаканное, красноглазое, булкообразное существо, которое вдруг явилось в дверях и напоминало Ли- ну. Бедняжка, при виде ее немудрено было расплакаться. И поэтому со сто- роны Эмиля было не очень-то хорошо засмеяться. В ту минуту, когда вошла Лина, Эмиль как раз поднес стакан молока ко рту, и, едва взглянув на нее поверх стакана, он фыркнул. Молоко брызнуло через стол прямо на папин праздничный жилет. Даже Альфред не удержался и хихикнул. Мама Эмиля строго посмотрела на сына, потом на Альфреда и сказала, что смеяться не над чем. Но, вытирая папин жилет, искоса сама взглянула на Лину и поня- ла, почему Эмиль фыркнул. Но ей, конечно, было жаль Лину. - Бедняжка, - сказала мама. - До чего у тебя глупый вид - нельзя по- казываться на людях. Эмиль, сбегай-ка к Кресе-Майе и попроси ее помочь нам приготовить кофе. Пить кофе после воскресной обедни в Леннеберге любили, и в окрестных хуторах наверняка обрадовались, когда получили письмо от мамы Эмиля: "Дарагие Дамы и Гаспада, не пожелаете ли преехать к нам на чашку кофе нынче в воскресенье. Милостиво просим Альма и Антон Свенссоны. Каттхульт, Леннеберга". Настало время ехать в церковь. И мама с папой укатили, - ведь им, прежде чем пить кофе, надо было побывать в церкви. А Эмиль послушно отправился с маминым поручением к Кресе-Майе. Утро выдалось чудесное, и Эмиль, весело насвистывая, шагал по тропинке к до- мику Кресы-Майи. Она жила на старом торпе в лесу. Если тебе доводилось бывать в смоландском лесу в июне ранним воскрес- ным утром, ты сразу вспомнишь, каков этот лес. Услышишь и как кукует ку- кушка, и как дрозды выводят трели, словно играют на флейте. Почувству- ешь, как мягко стелется под босыми ногами хвойная тропинка и как ласково пригревает солнце затылок. Ты идешь и вдыхаешь смолистый запах елей и сосен, любуешься белыми цветами земляники на полянках. Вот таким лесом и шел Эмиль. Поэтому он не спеша дошел до лачуги Кресы-Майи. Серенькая ма- ленькая скособоченная лачуга едва виднелась среди старых елей. Креса-Майя сидела и читала газету "Смоландский вестник", в одно и то же время ужасаясь и радуясь тому, что там писали. - В Йенчепинг пришел тиф, - сказала она, не успев даже поздороваться с Эмилем, и сунула ему газету под нос, чтобы он сам убедился в этом. И верно, в газете сообщалось, что два жителя Йенчепинга тяжело заболели тифом. Креса-Майя, довольная, покачала головой. - Тиф - страшная болезнь! - сказала она. - Скоро тиф и до Леннеберги доберется, помяни мое слово! - Это почему? Как он может сюда попасть? - удивился Эмиль. - Покуда ты тут стоишь, он летит над всем Смоландом, словно пух оду- ванчика, - молвила Креса-Майя. - Целые килограммы семян тифа! Да поможет Господь тому, в ком они пустят корни. - А какой он, этот тиф? Похож на чуму, что ли? - спросил Эмиль. О чуме Креса-Майя уже как-то рассказывала. Она знала о всех болезнях и напастях, но чума, как она уверяла, была самая страшная болезнь. Прос- то жуть! В былые времена, давным-давно, она унесла в могилу чуть ли не всех жителей Смоланда, и подумать только, вдруг и тиф окажется таким же ужасным! Креса-Майя призадумалась. - Да, тиф почти что чума, - сказала она, довольная. - Точно я не знаю, но помнится, будто сперва от тифа люди с лица синеют, а после по- мирают. Да, тиф - ужасная болезнь, ох-хо-хо!.. Услыхав о больном зубе Лины и ее распухших щеках, Креса-Майя пообеща- ла прийти в Каттхульт как можно быстрее и помочь сварить кофе. Эмиль отправился домой и застал Лину на ступеньках крыльца. Она сиде- ла и рыдала от зубной боли, а рядом в полной растерянности стояли Альфред и маленькая Ида. - Знаешь, тебе все же лучше пойти к КовалюПелле, - предложил Альфред. Коваль-Пелле был кузнецом в Леннеберге; это он вырывал леннебержцам больные зубы своими огромными страшенными клещами. - А сколько он берет за то, чтобы выдрать зуб? - выдавила, всхлипы- вая, Лина. - Пятьдесят эре в час, - ответил Альфред, и Лина содрогнулась, услы- хав, как дорого и долго рвать зуб. Эмиль глубоко задумался, а потом сказал: - Я, верно, смогу дешевле и быстрее вырвать зуб, я знаю средство! И он объяснил Лине, Альфреду и маленькой Иде, какое у него средство. - Для этого нужны всего две вещи - Лукас и длинная крепкая медвежья жила. Медвежьей жилой я обмотаю твой зуб, Лина, потом накрепко привяжу жилу к своему ремню на спине и во всю прыть поскачу на Лукасе. Бац - зуб и выскочит! - Бац! Нет уж, спасибо, - возмутилась Лина. - Скачите во всю прыть без меня! Но тут зуб так заныл, боль стала такой нестерпимой, что мысли Лины сразу приняли другой оборот. Она тяжко вздохнула. - Так и быть, попробуем. Несчастная я, спаси меня Господь, - сказала она и пошла за медвежьей жилой. Эмиль сделал как обещал. У него ведь всегда: сказано - сделано, слово с делом не расходится. Он подвел Лукаса к крыльцу кухни, привязал к сво- ему ремню медвежью жилу и вскочил на коня. Стоя у хвоста Лукаса с мед- вежьей жилой, опутавшей ее зуб, бедная Лина стонала и охала. Маленькая Ида дрожала от страха, а Альфред радостно сказал: - Ну, теперь только остается услышать бац. Тут Эмиль пустил коня вскачь. - Ой, теперь уже скоро! - воскликнула Ида. Но ничего не случилось. Потому что Лина тоже пустилась вскачь. Она так отчаянно боялась этого бац, что едва медвежья жила натянулась, как Лина в смертельном страхе понеслась вслед за Лукасом. Напрасно Эмиль кричал, чтобы она остановилась. Лина бежала, медвежья жила свободно бол- талась, и никакого бац так и не получилось. Но коли Эмиль взялся избавить Лину от зуба, так уж взялся всерьез. Он галопом поскакал к ближайшей изгороди, и Лукас разом перемахнул через нее. А следом неслась Лина, совсем обезумев от страха, и, хочешь - верь, хочешь - нет, она тоже перемахнула через изгородь. Маленькой Иде, не спускавшей с них глаз, никогда не забыть этого зрелища. Всю свою жизнь она будет помнить, как Лина с распухшими щеками и вытаращенными, как у морского чудища, глазами, со свисающей изо рта медвежьей жилой перемах- нула через изгородь с криком: - Стой! Стой! Никакого бац не будет! Потом Лина раскаивалась, что сама все испортила, но уже ничего нельзя было исправить. Она опять сидела на крыльце кухни со своим больным зубом и горевала. Однако Эмиль решил не отступать. - Я, пожалуй, придумаю новое средство, - пообещал он. - Но чтоб не так быстро, - попросила Лина. - Какая нужда рвать этот паршивый зуб сразу, одним бац, когда можно просто вытянуть его. Пораскинув мозгами, Эмиль сообразил, как это сделать. Лине пришлось сесть на землю под большим грушевым деревом. Эмиль при- вязал ее толстой веревкой к стволу. Альфред и маленькая Ида разинули рты от любопытства. - Теперь далеко не убежишь, - сказал Эмиль и, взяв медвежью жилу, ко- торая все еще свисала изо рта Лины, потянул ее к точильному кругу, на котором Альфред обычно точил свою косу, а папа Эмиля - топоры и ножи. Эмиль привязал жилу к рукоятке точильного круга - оставалось лишь повер- нуть рукоятку. - Больше бац не будет, будет только др-др-р-рр-р - медленно, со скри- пом, как ты и хотела, - объяснил Эмиль. Маленькая Ида задрожала. Лина заохала и запричитала, а Эмиль начал вращать рукоятку. Медвежья жила, сперва свободно лежавшая на земле, по- добралась и туго натянулась, и чем туже она натягивалась, тем больше хо- лодела от страха Лина, но убежать уже не могла. - Скоро будет др-р-р-р-р, - сказала маленькая Ида. Но тут Лина закричала: - Стой! Не хочу! В мгновение ока она выхватила маленькие ножницы, которые всегда носи- ла в кармане передника, и перерезала медвежью жилу. Потом она сразу раскаялась и пожалела, - ведь она хотела избавиться от зуба. Вот, в самом деле, незадача! Эмиль, Альфред и маленькая Ида не на шутку рассердились. - Ну и сиди со своим дохлым зубом, - сказал Эмиль. - Я сделал все, что мог! Тогда Лина сказала, что если Эмиль попробует еще разок, то она кля- нется своей жизнью не делать больше глупостей. - Околеть мне, а зуб я нынче вырву, - пообещала Лина. - Давай сюда жилу! Эмиль согласился попытаться снова, и Альфред с маленькой Идой пря- мо-таки просияли от радости, услыхав об этом. - По мне, так быстрый способ - самый лучший, - заявил Эмиль. - Но нужно устроить так, чтобы ты не смогла испортить дело, даже если и испу- гаешься. Находчивый, как всегда, Эмиль сразу придумал, как это сделать. - Мы поставим тебя на крышу хлева, и ты прыгнешь в копну соломы. А уже на полпути - бац - зуб и выскочит! - Бац! - сказала маленькая Ида и содрогнулась. Но, несмотря на все свои обещания, Лина заупрямилась и не хотела лезть на крышу. - Этакую страсть неслыханную только ты, Эмиль, можешь выдумать, - сказала она, упорно продолжая сидеть на крыльце. Но зуб болел отчаянно, и наконец с тяжким вздохом она поднялась. - Пожалуй, попробуем, что ли... хотя, ясное дело, тут мне и крышка! Альфред тотчас приставил лестницу к стенке хлева, а Эмиль полез на- верх. Крепко зажав медвежью жилу в руке, он тащил за собой Лину, словно на поводке, и она послушно взбиралась за ним, не переставая причитать. Эмиль захватил с собой также молоток и большой шестидюймовый гвоздь. Гвоздь он вбил в брус на крыше хлева и привязал к нему медвежью жилу. Теперь все было готово. - Ну, прыгай! - скомандовал Эмиль. Бедная Лина, сидя верхом на брусе, посмотрела вниз перед собой и за- голосила до того душераздирающе, что сердце сжалось. Внизу стояли Альфред и маленькая Ида. Задрав головы, они смотрели на нее, ждали, ког- да она, словно комета, упадет с неба и приземлится в копну соломы... - Боюсь, убей меня гром, боюсь, - все громче причитала Лина. - Хочешь остаться со своим больным зубом, пожалуйста, мне-то что, - сказал Эмиль. Тут Лина взвыла так, что стало слышно по всей Леннеберге. Она подня- лась во весь рост на самом краю крыши, раскачиваясь на дрожащих ногах взад и вперед, словно сосна на ветру. Маленькая Ида закрыла глаза рука- ми, не смея взглянуть на Лину. - Ох, горе мне! - всхлипывала Лина. - Ох, горе! Просто так прыгать с крыши хлева, даже если все зубы во рту здоровые, и то жутко, а когда знаешь, что на лету с тобой случится бац, так это и вовсе выше всяких человеческих сил. - Лина, прыгай! - закричал Альфред. - Да прыгай же! Лина причитала и закатывала глаза. - Ну, я помогу тебе, - сказал добрый, как всегда, Эмиль. И всего-то было дела - дотронуться пальцем до ее спины. Он лишь чуть коснулся ее, как Лина с пронзительным криком рухнула с крыши вниз. И тут, разумеется, послышался негромкий бац, потому что из бруса кры- ши выскочил шестидюймовый гвоздь. Лина лежала в копне соломы со своим зубом - целым и невредимым, а на другом конце медвежьей жилы болтался огромный гвоздь. Тут она обрушилась на Эмиля! - Проказничать да озорничать - на это ты горазд, а зуб вытащить - так не можешь. Однако даже хорошо, что Лина разозлилась. В гневе она прямиком отпра- вилась к Ковалю-Пелле. Он зажал ее зуб своими страшенными клещами и - бац - вырвал его. Лина в ярости выбросила зуб на помойку и пошла домой. Только не надо думать, что Эмиль все это время прозябал в без- действии. Альфред улегся спать в траве под грушевым деревом, и от него не было проку. Эмиль отправился в горницу вместе с маленькой Идой. Он хотел немного поиграть с ней до возвращения мамы и папы с гостями, кото- рые приедут к ним пить кофе. - Давай играть. Я буду доктором из Марианнелунда, а ты маленьким больным ребенком, которого я буду лечить! - предложил Эмиль. Ида сразу согласилась. Она разделась и легла в постель, а Эмиль ос- мотрел ей горло, выслушал ее, словом, вел себя как заправский доктор из Марианнелунда. - А чем я больна? - спросила Ида. Эмиль задумался. И вдруг его осенило. - У тебя тиф, - сказал он, - страшная болезнь. Тут он вспомнил: Креса-Майя говорила, что у больного тифом синеет ли- цо. И дотошный, как всегда, Эмиль огляделся в поисках краски, которая придала бы лицу сестренки тифозный вид. На комоде стояла мамина чер- нильница, та самая, которой она пользовалась, когда запечатлевала про- делки Эмиля в своих синих школьных тетрадях и когда писала приглашения на чашку кофе. Впрочем, там лежал и черновик приглашения. Прочитав в нем "Миластиво просим", Эмиль почувствовал гордость за свою маму - мастерицу писать, да еще так красиво. Не то что этот Адриан из Бакхорвы, который только и смог нацарапать: "Видил Мидведя". Маме черновик был больше не нужен. Эмиль скомкал листок в маленький шарик и сунул его в чернильницу. Когда бумага впитала в себя чернила, он кончиками пальцев выудил шарик и подошел к Иде. - Теперь, Ида, ты увидишь, какой этот тиф, - сказал он, и Ида весело хихикнула. - Зажмурь глаза, чтобы в них не попали чернила, - велел Эмиль и быст- ро выкрасил лицо сестренки в фиолетовый цвет. Но, осторожный и предус- мотрительный, как всегда, он не стал красить возле глаз, и там сохрани- лась белизна кожи - два больших белых круга. От этих белых кругов фиоле- товое лицо Иды приобрело такой жутко болезненный вид, что Эмиль сам ис- пугался. Маленькая Ида стала похожа на страшную, как призрак, обезьянку, фотографию которой мальчик видел в книжке "Жизнь животных" [13]. - Уф! - вымолвил Эмиль. - Креса-Майя права: тиф - страшная болезнь! Как раз в это время Креса-Майя добрела из лесу до Каттхульта и у ка- литки встретила Лину, которая возвращалась домой от Коваля-Пелле. - Ну как? - полюбопытствовала КресаМайя. - Все еще болит зуб? - Откуда мне знать? - ответила Лина. - Как откуда? Что ты говоришь? - Ничего про него не знаю. Он валяется на помойке Коваля-Пелле, па- кость этакая. Надеюсь, он лежит там и болит так, что только стон стоит. Лина была довольна и совсем уже не походила на булку. Она пошла пока- зывать дырку от зуба Альфреду, лежавшему под грушевым деревом, а Кре- са-Майя отправилась в кухню варить кофе. Услышав, что дети в горнице, она захотела поздороваться со своей любимицей, маленькой Идой. Но когда Креса-Майя увидела, что ее любимица с иссиня-фиолетовым ли- чиком лежит в постели на белой подушке, она громко вскрикнула: - Свят-свят, в наши-то дни... - Это тиф, - ухмыльнулся Эмиль. В эту минуту с дороги донесся грохот колес. Из церкви прикатили папа и мама Эмиля и гости во главе с самим пастором. Когда распрягли лошадей у конюшни, гости в предвкушении кофе и угощения гурьбой устремились к дому. Но на крыльце возникла Креса-Майя и закричала исступленно: - Уезжайте отсюда! Уезжайте отсюда! У нас в доме тиф! Все замерли в смущении и испуге. Мама Эмиля спросила: - Что ты там мелешь? У кого это тиф? И тут в дверях за спиной Кресы-Майи появилась маленькая Ида с фиоле- товым личиком, с белыми кругами вокруг глаз и в одной ночной рубашке. - У меня, - сказала маленькая Ида и восторженно прыснула со смеху. Все рассмеялись. Все, кроме папы. Он лишь выразительно спросил: - Где Эмиль? А Эмиля и след простыл. И пока все пили кофе, Эмиль тоже не показы- вался. Выйдя из-за стола, пастор пошел на кухню утешать Кресу-Майю. Она си- дела там злющая-презлющая, потому что тиф оказался ненастоящим. Но тут случилось вот что: когда пастор утешал Кресу-Майю, он случайно взглянул на связку писем, которую Эмиль забыл на стуле. - Нет, просто невероятно! - Пастор ахнул и схватил письмо Адриана из Америки. - Неужто у вас та самая марка, которую я ищу столько лет! Пастор собирал марки и знал цену редкостям. Без лишних разговоров он предложил за марку, наклеенную на письме Адриана, сорок крон. Папа Эмиля чуть не задохнулся, услыхав о такой баснословной цене. По- думать только, платить сорок крон за какой-то жалкий клочок бумаги! Он и сердился, и в недоумении качал головой... Надо же! Этому Эмилю опять по- везло! Покупка старой бархатной шкатулки оказалась тоже удачной, самой удачной сделкой из всех, какие Эмиль заключил на аукционе! - Ведь за сорок крон можно купить полкоровы, - сказал папа с легким упреком. Тут уж Эмиль не мог промолчать. Он приподнял крышку дровяного ларя, где прятался все это время, и высунул свою любознательную голову. - Когда будешь покупать полкоровы, - спросил Эмиль, - ты возьмешь пе- реднюю часть, что мычит, или заднюю, что бьет хвостом? - Марш в столярку! - взорвался папа. И Эмиль отправился в сарай. Но сперва он получил от пастора четыре красивые бумажки по десять крон каждая. А на следующий день он поскакал в Бакхорву. Он вернул хозяевам письма и отдал половину вырученных денег, а потом поскакал домой, напутствуемый добрыми пожеланиями и готовый к новым проделкам. - Думаю еще поездить по аукционам, - сказал Эмиль, когда вернулся. - Ты как, папа, не против? Папа что-то пробормотал в ответ, хотя что именно - никто не расслы- шал. После того как гости разошлись, Эмиль просидел весь воскресный вечер, как я сказала, в столярной, строгая своего сто тридцатого старичка. И лишь тогда вдруг вспомнил, что день был воскресным и, значит, ножом строгать нельзя, потому что это считается страшным грехом. Нельзя, вер- но, было и зуб рвать, и тем более разукрашивать кого бы то ни было в фи- олетовый цвет. Эмиль поставил деревянного человечка на полку рядом с другими. За окном сгущались сумерки. Он сидел на чурбане и раздумывал о своих проделках. Наконец он сложил ладошки и взмолился: - Дорогой Боженька, сделай так, чтоб я покончил со своими проказами. Тебя милостиво просит Эмиль Свенссон из Каттхульта, что в Леннеберге. И тут же принялся за новые проказы. ВТОРНИК, 10 АВГУСТА Как Эмиль посадил лягушку в корзинку с кофе и едой, а потом попал в такую жуткую историю, о которой лучше и не вспоми- нать В общем-то папе Эмиля можно было и посочувствовать. Если его сынишка заключил несколько сногсшибательных сделок на аукционе, одну лучше дру- гой, то сам папа вернулся с одной лишь свиньей. И представляешь, как-то ночью, когда никто не ждал, это животное принесло одиннадцать маленьких поросят и тотчас сожрало десять из них - так иногда поступают свиньи. Одиннадцатый поросенок тоже не остался бы в живых, не спаси его Эмиль. Он проснулся ночью от боли в животе и вышел во двор. Проходя мимо сви- нарника, он услышал, что молочный поросенок визжит, будто его режут. Эмиль рванул дверь. В самую последнюю минуту он выхватил маленького по- росеночка у его свирепой матери. Да, это в самом деле была злая свинья. Но вскоре она заболела какой-то странной болезнью и на третий день сама сдохла. Бедный папа Эмиля остался лишь с одним-единственным крошечным заморенным поросенком. Вот и все, чем он разжился на аукционе в Бакхор- ве. Неудивительно, что папа был мрачный! - От этой Бакхорвы один убыток да беды, - сказал он маме Эмиля однаж- ды вечером, когда все укладывались спать. - Какое-то проклятие лежит на всей их скотине, это ясно. Эмиль лежал в кровати, когда услышал разговор родителей, и тотчас вы- сунул свой нос. - Отдай мне поросеночка, - попросил он. - Мне все нипочем, пусть он даже проклятый. Но такое предложение пришлось папе не по душе. - Тебе все дай да подай! - сказал он с горечью. - А мне? Мне, выхо- дит, ничего не надо? Эмиль прикусил язык и некоторое время не вспоминал о поросенке. Кста- ти, это был совсем тощий, крохотный поросенок, кожа да кости, и синий, будто от холода. "Видно, проклятие высосало из него все соки", - подумал Эмиль. Ему казалось ужасным, что такое могло случиться с маленьким поросен- ком, который никому ничего плохого не сделал. Так же думала и мама Эмиля. - Бедный маленький заморыш, - сказала она. Так говорили в Смоланде, когда хотели пожалеть какого-нибудь малыша. Лина тоже любила животных и особенно жалела этого поросенка. - Бедный маленький поросенок, - говорила она. - Он, поди, скоро сдох- нет. И он подох бы непременно, если бы Эмиль не взял его в кухню, не уст- роил бы ему в корзине постельку с маленьким мягким одеяльцем, не напоил бы молоком из бутылочки и вообще не стал бы ему вместо родной матери. Подошел Альфред и, увидев, как Эмиль старается изо всех сил накормить бедняжку, спросил: - Что это с поросенком? - Он проклятый и не хочет есть, - пояснил Эмиль. - Ишь ты, а на что же он серчает? - спросил Альфред. Но Эмиль объяснил ему, что поросенок не серчает, а просто он сла- бенький и несчастный, ведь на нем лежит проклятие. - Но я во что бы то ни стало это проклятие сниму, - заверил Эмиль. - Поросеночка я выхожу, это уж точно. И что правда, то правда, он своего добился! Прошло немного времени, и поросеночек стал шустрый, словно ящеренок - детеныш ящерицы, - розо- венький, гладенький и кругленький, словом, такой, какими и должны быть маленькие поросята. - Глупый маленький заморыш, он, видать, отъелся, - сказала тогда Ли- на. - Глупый маленький заморыш, - повторила она. И с этим именем поросенок прожил всю свою жизнь. - И верно, он отъелся, - сказал папа Эмиля. - Молодчина Эмиль! Эмиль обрадовался похвале папы и тотчас предусмотрительно спросил: - Сколько раз мне нужно спасти его, чтобы он стал моим? В ответ папа только хмыкнул и недовольно взглянул на сына. Эмиль опять прикусил язык и некоторое время не вспоминал о поросенке. Заморышу снова пришлось перебираться в свинарник, а этого ему не очень-то хотелось. Больше всего на свете ему хотелось, как собачонке, ходить по пятам за Эмилем, и Эмиль позволял ему разгуливать на свободе целые дни. - Он, наверное, думает, что ты его мама, - сказала маленькая Ида. Может, Заморыш в самом деле так думал. Едва завидев Эмиля, он мчался к нему со всех ног, пронзительно визжа и радостно хрюкая. Ему хотелось быть рядом с Эмилем, но еще больше хотелось, чтобы Эмиль чесал ему спин- ку, и мальчик никогда не отказывал ему в этом. - Чесать поросятам спинку я навострился, - говорил Эмиль; он садился на качели под вишней и долго старательно чесал Заморыша, а тот стоял, закрыв глаза, и негромко похрюкивал, всем своим видом выражая бла- женство. Летние дни приходили, летние дни уходили, и вишня, под которой любил стоять Заморыш, когда ему чесали спинку, постепенно покрывалась ягодами. Время от времени Эмиль срывал горсть вишен и угощал поросенка. Заморыш очень любил вишни, и Эмиля он тоже любил. С каждым днем ему становилось все яснее, что поросячья жизнь может быть прекрасна, если поселиться там, где живет такой вот Эмиль. Эмиль также с каждым днем все сильней любил Заморыша, и однажды, сидя на качелях и почесывая поросенка, он подумал о том, как он его любит и кого на свете он вообще любит. "Во-первых, Альфреда, - решил он. - Потом Лукаса, а потом уже Иду и Заморыша... считай, обоих одинаково... ой, я ведь забыл маму, ясное де- ло, маму... а потом Альфреда, Лукаса, Иду и Заморыша". Он нахмурил брови и продолжал размышлять: "А папу с Линой? По правде сказать, иной раз я люблю папу, а иной раз - нет. А про Лину я и сам не знаю, то ли люблю ее, то ли нет... Она вроде кошки, бродит тут повсюду". Конечно, Эмиль не переставал проказничать и почти каждый день исправ- но сидел в столярной, о чем свидетельствуют записи в синих школьных тет- радях тех времен. Но летом, в самую страду, маме было все время некогда, и поэтому иногда в тетрадях лишь значилось, что "Эмиль в столярке" - без всяких объяснений, за что и почему. А между тем теперь, когда Эмиля отправляли в заточение, он брал с со- бой и Заморыша. Ведь в обществе маленького забавного поросенка время пролетало быстрее, да и не мог же Эмиль, в самом деле, только и делать, что вырезать деревянных старичков. Для разнообразия он взялся обучать Заморыша всяким трюкам. Пожалуй, ни одному человеку во всей Леннеберге никогда не снилось, что обыкновенный смоландский поросенок может обу- читься таким штукам. Эмиль учил его в строжайшей тайне, и Заморыш ока- зался необыкновенно понятливым. Поросенок был всем очень доволен: ведь когда он учился чему-нибудь новенькому, он получал от Эмиля разные ла- комства. А в потайном ящике за столярным верстаком у мальчика был целый склад сухарей, печенья, сушеных вишен и прочих припасов. И понятно - ведь Эмиль не мог знать заранее, когда угодит в столярную, а сидеть там да голодать ему не хотелось. - Тут нужна хитрость, - объяснил Эмиль Альфреду и Иде. - Дашь поро- сенку горсточку сушеных вишен - и обучай его чему угодно. И вот однажды субботним вечером в беседке, окруженной кустами сирени, Эмиль продемонстрировал им трюки Заморыша, которым он его тайно обучил. Их еще до сих пор никто не видел. Для Эмиля и Заморыша поистине настал миг торжества. Альфред с Идой сидели на скамейке и удивленно таращили глаза: поразительно ловким оказался этот Заморыш! Другого такого поро- сенка они в жизни не видели. Он красиво садился, словно собачонка, когда Эмиль говорил "Сидеть!", и лежал как мертвый, когда Эмиль говорил "Зам- ри!". Протягивал правое копытце и кланялся, когда получал сушеные вишни. Ида от восторга хлопала в ладоши. - А что он еще может? - нетерпеливо спросила она. Тут Эмиль крикнул: "Галопом!", и раз - Заморыш припустил вскачь вок- руг беседки. Через равные промежутки времени Эмиль кричал: "Фас!" - и Заморыш чуть подпрыгивал, а потом снова несся во весь опор, как видно, очень довольный собой. - Ой, какой он миленький! - сказала маленькая Ида, и действительно. Заморыш очень мило прыгал в беседке. - Хотя для поросенка это не совсем нормально, - заметил Альфред. Но Эмиль был горд и счастлив - другого такого Заморыша было не сыс- кать во всей Леннеберге и во всем Смоланде. Это уж точно... Мало-помалу Эмиль научил Заморыша скакать и через веревочку. Ты ког- да-нибудь видел, чтобы поросенок прыгал через скакалку? Нет, не видел, и папа Эмиля тоже не видел. Но однажды, когда папа спускался с пригорка, где стоял хлев, он увидел, что Эмиль с Идой крутят старую воловью вожжу, а Заморыш прыгает через нее, да так шибко, что земля летит из-под копыт. - Ему весело, - поспешила обрадовать папу маленькая Ида. Но ее слова не растрогали папу. - Поросятам нечего забавляться, - сказал он. - Они нужны на окорок к Рождеству. А от прыганья поросенок станет тощим, как гончий пес! У Эмиля екнуло сердце. Рождественский окорок из Заморыша - об этом он как-то не думал. Он был ошеломлен. Уж верно, в этот день он не очень-то любил своего папу! Да, во вторник, десятого августа, Эмиль не очень-то любил своего па- пу. Солнечным, теплым летним утром Заморыш скакал через веревочку на пригорке, где стоял хлев, а папа Эмиля упомянул о рождественском окоро- ке. Потом папа ушел, потому что как раз в тот день в Каттхульте начали косить рожь, и папе нужно было оставаться в поле до самого вечера. - Тебе, Заморыш, чтобы спастись, надо отощать, как гончему псу, - сказал Эмиль, когда папа ушел, - а не то... ты не знаешь моего папашу! Целый день Эмиль ходил сам не свой и переживал за поросенка. В тот день проказы мальчика были такими пустяковыми, что на них едва ли кто обратил внимание. Он посадил Иду в старое деревянное корыто, из которого поили коров и лошадей, и играл в пароход на море. А потом он накачал полное корыто воды и тоже играл в пароход на море - в пароход, который захлестывает водой; поэтому маленькая Ида вымокла до нитки и очень раз- веселилась. Потом Эмиль стрелял из рогатки в цель - в миску с киселем из ревеня, который мама выставила остудить на окошко кладовой. Эмиль только хотел посмотреть, попадет ли он в цель, и не думал, что может разбить миску, хотя так оно и вышло. И тут-то Эмиль обрадовался, что папа дале- ко, на ржаном поле. Мама продержала Эмиля в столярной совсем недолго - отчасти потому, что жалела его, отчасти потому, что надо было отнести косарям еду и кофе. Они привыкли пить кофе в поле - так уж было заведено в Леннеберге и во всем Смоланде, и хуторяне всегда отправляли в поле де- тей. Что за славные посыльные были эти смоландские ребятишки! Они шагали по извилистым тропинкам, держа в руках корзинки с едой и кофе. Тропинки петляли по лугам, по пастбищам и обычно заканчивались на скудном лоскут- ке пашни, усеянном валунами. Камней было так много, хоть плачь. Но смо- ландские ребятишки, понятно, не плакали, потому что среди камней росла земляника, а землянику они очень любили. И вот Эмиля с Идой также послали отнести в поле еду и кофе. Они отп- равились в путь рано и шли быстро, крепко держа корзинку за обе ручки. Но Эмиль никогда и никуда не ходил прямой дорогой. Ему нравилось коле- сить, идти кружными путями - туда-сюда, благо везде было на что посмот- реть. А куда бы ни шел Эмиль, за ним следовала Ида. На этот раз Эмиль сделал крюк и заглянул на болотце, где обычно водилось много лягушек, и без труда поймал одну. Ему хотелось разглядеть ее поближе, да и лягушке не помешало бы некоторое разнообразие: не торчать же ей деньденьской в болотце. Поэтому Эмиль посадил лягушку в корзинку с кофе и едой и зах- лопнул крышку. Теперь-то она была надежно спрятана. - А куда же мне ее девать? - удивился Эмиль, когда Ида усомнилась, хорошо ли держать лягушку вместе с кофе и едой. - Сама подумай, ведь в кармане у меня дыры. Пусть посидит немного, потом я пущу ее обратно в болотце, - сказал этот сообразительный мальчик. Далеко в поле косили рожь папа Эмиля и Альфред. За ними шли Лина с Кресой-Майей и ловко подбирали ее граблями, а затем связывали в снопы. Именно так убирали рожь в старые времена. Когда Эмиль с Идой объявились наконец-то со своей корзинкой, папа не встретил их как долгожданных гостей, а, наоборот, отругал за то, что они опоздали. Те, кто работал в поле, строго следили, чтобы кофе им приноси- ли в самый полдень, минута в минуту. - Зато теперь неплохо хлебнуть глоточек, - примирительно сказал Альфред, желая направить мысли папы в другую сторону. Если тебе когда-нибудь доводилось полдничать вместе с косарями прямо в поле теплым августовским днем в окрестностях Леннеберги, ты знаешь, как приятно отдыхать вместе с ними у нагретых солнцем валунов, болтать, попивать кофе и есть бутерброды. Но папа Эмиля все еще злился и не стал добрее. Потому что когда сердито рванул к себе корзинку и открыл крышку, лягушка прыгнула прямо на него и исчезла за расстегнутым изза жары воро- том рубашки. У лягушки были такие холодные противные лапки! От неожидан- ности и отвращения папа взмахнул рукой, и кофейник перевернулся. Эмиль стремглав подхватил его, так что кофе пролился самую малость. Но лягушка не показывалась. От испуга она юркнула в папины брюки, и папа вовсе рассвирепел. Он задрыгал ногами, чтобы вытряхнуть лягушку из штанины, и опять пнул несчастный кофейник, который, на беду, снова попался папе под ноги. Кофейник непременно бы перевернулся и все остались бы без кофе, не подхвати его Эмиль. Лягушка, понятно, не собиралась долго задерживаться там, куда попала. В конце концов она выскочила из штанины, и Эмиль подобрал ее. А папа все еще бушевал. Он считал, что история с лягушкой - очередная проказа Эми- ля, хотя это было совсем не так. Эмиль думал, что корзинку откроет Лина и, может, от души обрадуется, увидев маленькую славную лягушку. Для чего я все это рассказываю? Для того, чтобы ты понял: и Эмилю порой приходи- лось туго. Особенно когда его обвиняли в проказах, которые вовсе не были проказами. Ну, например, просто непонятно: где он мог держать лягушку? Ведь карманы-то его штанов были дырявые! А Лина знай твердила свое: - Сроду не видывала этакого пострела. Коли он сам не напроказит, то все равно попадет в какую-нибудь историю! Попасть в историю - это уж Лина правду сказала! То, что случилось немного позднее тем же днем, подтверждает ее слова. Эмиль попал в такую историю, о которой вряд ли следует рассказывать! Вся Леннеберга потом еще долго охала и причитала над ним. А все случилось оттого, что его ма- ма была удивительно расторопная хозяйка, и еще оттого, что в тот год в Каттхульте на редкость уродилась вишня. Но все это вовсе не зависело от Эмиля, нет, он просто попал в историю! Во всей Леннеберге не было хозяйки, равной маме Эмиля в умении варить варенье, выжимать сок, готовить и находить применение всему тому, что росло в лесу и созревало дома, в саду. Она без устали собирала бруснику, чернику, малину, делала повидло из яблок и слив, желе из смородины, ва- рила варенье из крыжовника и готовила вишневый сироп. А сушеных фруктов для вкусных компотов у нее хватало на всю зиму. Яблоки, груши и вишни она сушила в огромной печи на кухне и складывала в белые холщовые мешоч- ки, которые потом развешивала под потолком в кладовой. Да, эта кладовая радовала глаз! В самый разгар сбора вишни в Каттхульт приехала погостить расфуфырен- ная фру Петрель из Виммербю. И тут мама Эмиля возьми да пожалуйся, что уж слишком много уродилось этой благословенной вишни, которую просто не- куда девать. - Я думаю, Альма, тебе надо поставить вишневую наливку, - сразу наш- лась фру Петрель. - Боже упаси! - воскликнула мама. О вишневой наливке она и слышать не хотела. В Каттхульте жили одни трезвенники. Папа Эмиля в рот не брал спиртного, он даже пиво не пил, разумеется, кроме тех случаев, когда его угощали на ярмарках. Тогда уж нельзя было отказываться! Что еще делать, если уговаривают выпить бутыл- ку-другую пива! Он тотчас подсчитывал в уме, что две бутылки стоят трид- цать эре, а тридцать эре на земле не валяются! Оставалось лишь взять да выпить, хочешь ты того или нет. Но пить вишневую наливку - нет, на это его не подбить. Мама Эмиля так и сказала фру Петрель. Но фру Петрель возразила, что ежели в Каттхульте не желают пить наливку, то в других местах все же найдутся такие, которые не прочь пропустить рюмочку. Нап- ример, ей самой хотелось бы иметь несколько бутылок вишневой наливки, и почему бы маме Эмиля тайком от домашних не поставить бродить вишни ку- да-нибудь в темный угол погреба, где кувшин с вишнями никто не увидит. А когда наливка будет готова, фру Петрель приедет в Каттхульт и хорошо заплатит за нее. Маме Эмиля всегда было трудно отказать, когда ее о чем-нибудь проси- ли. К тому же она была расторопной хозяйкой, у которой ничего не пропа- дало даром, а для себя она уже насушила вишни предостаточно. И неожидан- но, сама не понимая, как это сорвалось у нее с языка, она пообещала фру Петрель приготовить для нее вишневку. Но мама была не из тех, кто делал что-нибудь тайком от других. Все как есть она рассказала папе Эмиля. Он долго ворчал, но под конец ска- зал: - Делай как знаешь! Кстати, сколько она обещала заплатить? Но об этом фру Петрель ничего толком не сказала. Несколько недель вишни бродили в большом кувшине, поставленном в пог- реб, и как-то в августе, в тот самый день, мама решила, что вино уже го- тово и пришел срок разлить его по бутылкам. Она выбрала подходящее вре- мя, когда папа был на ржаном поле. Он не увидит вина в своем доме и не почувствует за собой греха. Вскоре мама Эмиля расставила в ряд на кухонном столе десять бутылок красной наливки. Теперь их надо было убрать в корзину и задвинуть в угол погреба, чтобы они никому не мозолили глаза. Пусть теперь фру Петрель приезжает, когда ей вздумается, и забирает свое вино. Вернувшись домой с пустой корзинкой для провизии, Эмиль и Ида увидели у кухонной двери ведро с вишнями, из которых готовилась наливка. - Эмиль, возьми-ка ведро, - сказала мама, - и пойди зарой эти вишни в мусорной куче. И Эмиль пошел, послушный, как всегда. Но мусорная куча была сразу за свинарником, а в свинарнике слонялся словно неприкаянный Заморыш. Увидев Эмиля, он громко захрюкал, давая понять, что хочет выйти и погулять с ним. - Это я тебе сейчас устрою, - сказал Эмиль и поставил ведро на землю. Он отворил дверцу свинарника, и оттуда с радостным хрюканьем выскочил Заморыш. Он тотчас сунул пятачок в ведро, полагая, что Эмиль принес ему поесть. И тут, Эмиль впервые задумался над словами мамы: "... зарой эти вишни в мусорной куче". Как-то чудно, в самом деле: в Каттхульте не при- выкли зарывать в землю то, что съедобно. А эти ягоды, очевидно, хороши, Заморыш ел их, не отрываясь от ведра. "Может быть, - подумал Эмиль, - мама хотела зарыть ягоды в мусорной куче, чтобы они ни в коем случае не попались на глаза папе, который с минуты на минуту должен был вернуться домой с ржаного поля? " "Пусть уж лучше Заморыш сожрет их, - решил Эмиль. - Ведь он ест так, будто без этих вишен просто жить не может! " По всему было видно, что Заморышу эти вишни особенно понравились. Он хрюкал от удовольствия и так усердствовал, что весь перемазался - рыльце его стало совсем красным. Чтобы ему было удобнее есть, Эмиль высыпал вишни на землю. Тут явился петух и тоже захотел разделить с поросенком пиршество. Заморыш лишь покосился на петуха, но не прогнал его, и петух стал клевать ягоды одну за другой. Следом подошли куры