навстречу гибели, грохоча копытами. До чего же я испугался. Вот-вот мы полетим в бездну. Вот-вот перестанут стучать копыта Мирамис, и я услышу ее ржание, когда она с развевающейся золотой гривой рухнет в пропасть. Я закрыл глаза и вспомнил моего отца-короля. Копыта Мирамис грохотали как гром. Внезапно грохот прекратился. Я слышал стук копыт, но теперь они стучали по-другому. Мне показалось, будто Мирамис скачет по мягкому шелку. Я открыл глаза и посмотрел. И увидел, что Мирамис парит в воздухе. О моя Мирамис с золотыми копытами и золотой гривой! Она мчалась по воздуху так же легко, как и по земле. Она летела над облаками, а если бы захотела, могла перепрыгнуть через звезды. Ни у кого на свете нет такой замечательной лошади! И никто не может представить себе, как здорово, сидя на спине Мирамис, плыть по воздуху и видеть внизу Страну Заморскую, всю залитую солнцем. - Юм-Юм, - закричал я. - Юм-Юм, Мирамис может летать над облаками! - А ты разве не знал? - спросил Юм-Юм так, будто Мирамис только и делала, что летала по воздуху. - Нет, откуда же мне знать, - ответил я. - Ты еще так мало знаешь, Мио! - сказал Юм-Юм. Долго-долго неслись мы в вышине. Мирамис перепрыгивала с одного облачка на другое. Прямо дух захватывало, до чего было здорово! Наконец пришла пора приземляться. Мирамис медленно донесла нас до земли и остановилась. И мы оказались в Стране Заморской. - А вот и зеленая роща для твоей Мирамис с золотой гривой, - сказал Юм-Юм. - Пусть пасется, а мы пока навестим Йри. - Кто такой Йри? - спросил я. - Скоро увидишь, - ответил Юм-Юм. - Йри со своими сестрами и братьями живет совсем рядом. Он взял меня за руку и повел к домику, что стоял невдалеке. Маленький белый домик с соломенной крышей, точь-в-точь такой, как в сказках. Трудно объяснить, почему домик казался сказочным: то ли от него веяло стариной, то ли вековые деревья, которые росли кругом, придавали ему такой вид, а может, была какая другая причина, не знаю. Во дворе перед домом виднелся старинный круглый колодец. Может, это колодец придавал домику сказочный вид? В наше время таких колодцев больше не увидишь. По крайней мере мне видеть не приходилось. Вокруг колодца сидело пятеро ребятишек. Старший мальчик улыбнулся нам широкой доброй улыбкой. - Я видел, как вы подъехали. У вас замечательная лошадь. - Ее зовут Мирамис, - ответил я. - Это Юм-Юм, а я - Мио. - Я вас знаю, - сказал мальчик. - Меня зовут При, а это мои братья и сестры. Видно было, что они рады нашему приезду. На Упландсгатан такой встречи и ждать нечего. Там мальчишки огрызались, как волчата, на каждого незнакомца, осмелившегося к ним подойти. Они всегда находили кого-нибудь, над кем могли поиздеваться, кого не брали с собой в игру или вовсе прогоняли. Чаще всего прогоняли меня. Только один Бенка всегда играл со мной... Вожаком мальчишек на Улландсгатан был самый большой из них - Янне. Я не сделал Янне ничего плохого, но стоило ему увидеть меня, как он начинал кричать: "Убирайся отсюда подобру-поздорову, а не то как залеплю оплеуху - закачаешься!" После этого мне нечего было и мечтать поиграть с ребятами в лапту. Ведь вся улица была на стороне Янне и во всем подражала ему, потому что Янне был вожаком. И теперь я просто удивлялся, когда встречал таких приветливых ребят, как Йри с его братьями и сестрами, Юм-Юм или Нонно. Мы с Юм-Юмом уселись рядом с Йри. Я заглянул в колодец. Он был такой глубокий, дна не видать. - Как же вы достаете воду? - спросил я. - Мы не достаем оттуда воду, - ответил Йри. - Это не простой колодец. - Что же это за колодец? - спросил я. - Это - колодец-сказочник. Он нашептывает сказки по вечерам, - ответил Йри. - Как так? - изумился я. - Потерпи до вечера, узнаешь. Весь день мы провели с Йри, его братьями и сестрами, играя под кронами вековых деревьев. А когда проголодались, сестра Йри, Минонна-Нель, сбегала на кухню за хлебом. Как у бабушки нашего друга Нонно, то был хлеб насущный, и мне он показался таким же вкусным, как и у нее. В траве под деревьями я вдруг увидел серебряную ложечку. Я показал ее Йри, и он сразу загрустил. - Это ложечка нашей сестренки, - сказал он. - Мио нашел ложечку нашей сестренки! - закричал он своим братьям и сестрам. - А где ваша сестренка? - спросил я. - Рыцарь Като, жестокий рыцарь Като похитил ее. Только он назвал это имя, в воздухе сразу похолодало. Огромный подсолнух в саду увял, а крылья у бабочек отвалились. Никогда они уже не смогут летать. А я почувствовал, что боюсь рыцаря Като, просто ужасно боюсь. Я протянул Йри серебряную ложечку, но он сказал: - Возьми себе ложечку нашей сестренки. Ей она больше не понадобится; раз ты нашел ее, она твоя. Услыхав, что их сестренке ложечка больше не понадобится, малыши заревели. Но мы снова затеяли игры и старались не думать о грустных вещах. Ложечку я сунул в карман и позабыл о ней. День клонился к вечеру, стало смеркаться. Тогда Йри, таинственно подмигнув малышам, сказал: - Пора! Все уселись на краю колодца, мы с Юм-Юмом тоже сели рядом. - Тише! - прошептал Йри. Мы сидели молча и ждали. Меж вековых деревьев быстро сгущались тени. Домик Йри погружался в таинственный полумрак. Казалось, что-то серое, таинственное, древнее окружает со всех сторон домик, деревья, колодец, по краям которого мы примостились. - Помолчим! - прошептал Йри, хотя никто из нас и рта не открывал. Мы еще немного помолчали. Меж деревьев становилось все сумрачнее, все темнее. Было совсем тихо. Я ничего не слышал. Но вот раздались какие-то звуки. Правда, правда, в колодце послышался чей-то шепот. Какой-то странный, ни на что не похожий голос нашептывал сказки. То были никому не ведомые сказки, самые прекрасные в мире. Ничего я так не люблю, как слушать сказки. Я улегся животом на край колодца, чтоб не пропустить ни словечка. Иногда голос начинал напевать - то были чудесные, диковинные песни. - Что это за колодец?- спросил я Йри. - Колодец, до краев полный сказок и песен, вот все, что я знаю, - ответил Йри. - Колодец забытых сказок и песен, которые в стародавние времена славились во всем свете. А теперь они забыты, и только колодец-сказочник хранит их в своей памяти. Долго мы так сидели. Темнота все сгущалась меж деревьев, а голос становился все тише и тише, пока совсем не смолк. Далеко в зеленой роще заржала Мирамис. Она напомнила мне, что пора возвращаться домой к отцу. - Прощай, Йри, прощай, Минонна-Нель, прощайте, малыши! - сказал я. - Прощай, Мио, прощай, Юм-Юм! - ответил Йри. - Приезжайте к нам еще. - Конечно, приедем! - пообещал я. Мы пошли к Мирамис, взобрались ей на спину и помчались домой. Мрак поредел: на небе взошла луна, осветила зеленые рощи, и деревья засеребрились, точь-в-точь как тополя в отцовском саду. Мы подъехали к мосту Утреннего Сияния, но я с трудом узнал его. То был совсем другой мост, он словно был выткан из серебряных лучей. - Ночью мост и называется иначе, - сказал Юм-Юм. - Как же он называется ночью? - спросил я. - Мост Лунного Сияния, - ответил Юм-Юм. Мы скакали по мосту Лунного Сияния, который вот-вот должны были развести часовые. Мы видели костры, зажженные пастухами на Острове Зеленых Лугов. Отсюда они выглядели маленькими огоньками. Весь Мир был погружен в тишину, и только копыта Мирамис грохотали по мосту. При свете луны Мирамис казалась призрачной лошадью, а грива ее не золотой, а серебряной. Я вспомнил колодец-сказочник и сказки, которые слышал. Особенно мне понравилась одна, она начиналась так: "Жил-был на свете королевич. Однажды в лунную ночь оседлал он коня и отправился странствовать". Вот здорово! И я бы мог стать героем сказки! Я ведь тоже королевский сын! Все ближе и ближе Остров Зеленых Лугов, копыта Мирамис грохочут как гром. Я все время думаю об этой сказке, она кажется мне такой прекрасной: "Жил-был королевич. Однажды в лунную ночь оседлал он коня и отправился странствовать. Вот скачет он Дремучим Лесом..." Вот скачет он Дремучим Лесом... Когда я еще жил у дяди Сикстена и тети Эдли, я частенько брал в библиотеке сказки. Но тетя Эдля терпеть этого не могла. - Опять уткнулся носом в книгу! - ворчала она. - Вот потому ты такой заморыш, такой бледный и несчастный, что не бываешь на воздухе, как другие дети! Я-то бывал на воздухе - почти все время торчал на улице. Но тете Эдле и дяде Сикстену, верно, больше всего хотелось, чтоб я вовсе не возвращался домой. Теперь они небось рады: ведь я никогда не вернусь к ним. Читать я мог только по вечерам, да и то урывками, и бледный был вовсе не поэтому. Посмотрела бы тетя Эдля, как я окреп и вырос, каким стал смуглым и здоровым. Окажись я на Упландсгатан, я бы мог запросто вздуть Янне одной рукой, но я все равно не стал бы этого делать - просто не хочу. Интересно, что сказала бы тетя Эдля, если б услыхала про колодец, который нашептывает по вечерам сказки, если б узнала, что вовсе незачем сидеть на одном месте, уткнувшись носом в книги, а можно прямо на свежем воздухе слушать сколько хочешь сказок. Может, это понравилось бы даже тете Эдле, хотя она, по правде сказать, никогда не бывает довольна. "Жил-был королевич. Однажды в лунную 'ночь оседлал он коня и отправился странствовать. Вот скачет он Дремучим Лесом..." Так нашептывал колодец, и я не мог забыть его слов. Казалось, колодец рассказал эту сказку неспроста. Вдруг я и есть тот самый королевич, который скакал Дремучим Лесом и которому снова предстоит совершить этот путь? Я спросил отца, не знает ли он, где Дремучий Лес. Конечно, он знал. - Дремучий Лес в Стране Загорной, - сказал он. И до чего ж печально звучал его голос. - Зачем он тебе, Мио, мой Мио? - Хочу побывать там нынче ночью, как взойдет луна, - отвечал я. Мой отец, пораженный, взглянул на меня. - Вот как! Уже нынче? - сказал он, и голос его зазвучал еще печальней. - Может, ты против? - спросил я. - Может, ты будешь беспокоиться, если я уйду из дома и поскачу ночью в Дремучий Лес? Отец покачал головой. - Нет, - ответил он, - лес, мирно спящий при свете луны, никому не причинит зла. Потом отец замолчал и сел, обхватив голову руками, - видно было, что он погрузился в раздумье. Обняв его за плечи, я сказал: - Хочешь, я останусь дома, с тобой? Он долго смотрел на меня; глаза его были печальны. - Нет, Мио, мой Мио! Ты не останешься. Луна уже взошла, и Дремучий Лес ждет тебя. -А ты и вправду ничуть не горюешь? - спросил я. - Вправду, - ответил он, погладив меня по голове. Тогда я побежал спросить Юм-Юма, не поедет ли он со мной в Дремучий Лес. Но отец тотчас окликнул меня: - Мио, мой Мио! Я обернулся: отец протягивал ко мне руки. Я бросился к нему и очутился в его объятиях. Мы долго стояли, крепко-крепко обнявшись, а потом я сказал: - Ведь я скоро вернусь! - Возвращайся быстрее, чуть слышно прошептал отец. Юм-Юма я отыскал у домика садовника и рассказал ему, что собираюсь в Дремучий Лес. - Вот как! Наконец-то! - воскликнул Юм-Юм. Как все непонятно! Когда я сказал, что собираюсь в Дремучий Лес, отец изумился: "Вот как! Уже нынче?", а Юм-Юм: "Вот как! Наконец-то!" Но я не стал ломать себе голову над этим. - Поедешь со мной? - спросил я Юм-Юма. Юм-Юм глубоко вздохнул. - Да! - ответил он. - Да! Да! Мы пошли за Мирамис, которая паслась в саду среди кустов роз, и я сказал, что ей придется везти нас в Дремучий Лес. Тут Мирамис заплясала, будто услышала очень приятную весть. Только мы с Юм-Юмом взобрались к ней на спину, как Мирамис вихрем помчалась вперед. Когда мы выезжали из сада, мне послышался голос отца. - Мио, мой Мио! - звал он, и печальнее голоса мне слышать не доводилось. Но свернуть с пути я не мог. Не мог. Страна Загорная была за тридевять земель. Пешком, и без такой лошади, как Мирамис, нам бы туда ни за что не попасть. Нам бы ни за что не перевалить через высокие горные хребты, достающие чуть не до небес. Но Мирамис, точно птица, парила над вершинами гор. Я велел ей опуститься на самую высокую из вершин, покрытую вечными снегами. Сидя на лошади ? верхом, мы разглядывали страну, ожидавшую нас у подножия гор. Там, освещенный луной, виднелся Дремучий Лес. Он был так красив и, казалось, не таил никакой опасности. Видно, и в самом деле лес, мирно спящий при свете луны, никому не причинит зла. Да, правду говорил мой отец: не только люди добры в этой стране. Леса и луга, ручьи и зеленые рощи приветливо встречали человека, ночь была так же ласкова, как и день, луна светила таким же мягким светом, как и солнце, а темнота в лесу - такой же, как и обычная темнота. Так что бояться было нечего! Только одного, одного-единственного надо было бояться! Вдали за Дремучим Лесом я увидел страну, погруженную во мрак, страшный, беспросветный мрак. Посмотришь на него и содрогнешься. - Что за ужасная страна! - сказал я Юм-Юму. - Там начинается Страна Чужедальняя, - ответил Юм-Юм. - Эти земли граничат с ней. - Страна рыцаря Като! - воскликнул я. Тут Мирамис задрожала всем телом, а огромная каменная глыба откололась от горы и, страшно грохоча, покатилась вниз в долину. Да, только одного рыцаря Като надо было бояться! Очень бояться! Но мне не хотелось больше думать о нем. - В Дремучий Лес, - сказал я Юм-Юму. - В Дремучий Лес - вот куда я хочу! Тут Мирамис заржала, и высоко в горах гулко отозвалось эхо. Медленно поплыла Мирамис по воздуху вниз, к освещенному луной лесу, который рос у подножия гор. А из леса донеслись ответные звуки, будто сотня лошадей заржала в ночи. Мы опускались все ниже и ниже, покуда копыта Мирамис не коснулись верхушек деревьев... Нежно-нежно. Мы продолжали опускаться меж зеленых ветвей. И вот мы в Дремучем Лесу. На своем веку я повидал не так уж много лесов, но, сдается мне, вряд ли найдется на свете хоть один, похожий на этот. Дремучий Лес хранил тайну. Великая, удивительная тайна скрывалась в нем - я это чувствовал. Но, видно, луна набросила на нее свой покров, и я ничего не мог разгадать. Шелестели деревья, они нашептывали про эту тайну, но я ничего не мог понять. Деревья мерцали при свете луны, они знали эту тайну, а я ничего не знал. Вдруг мы услыхали отдаленный топот копыт. Словно сотня лошадей неслась во весь опор в ночи, а когда Мирамис заржала, словно сотня лошадей заржала ей в ответ. Все ближе и ближе топот копыт, все неистовей дикое ржание. Не успели мы опомниться, как на нас налетела лавиной сотня белоснежных лошадей с развевающимися гривами. Мирамис оказалась в середине табуна, и лошади понеслись вскачь по лесной прогалине. Юм-Юм и я соскочили на землю и, стоя под деревом, смотрели, как белоснежные лошади с Мирамис впереди в диком неистовстве носятся при свете луны взад и вперед. Смотри, как они радуются! - сказал Юм-Юм. Чему они радуются? - спросил я. - Тому, что Мирамис вернулась домой, - ответил Юм-Юм. - Разве, ты не знаешь, что Мирамис родом из Дремучего Леса? - Нет, не знаю, - сказал я. Ты так мало знаешь, Мио! - сказал Юм-Юм. - Как же Мирамис попала ко мне? - спросил я. - Твой отец послал в Дремучий Лес гонца с наказом: одна из белых лошадей, его подданных, должна отправиться на Остров Зеленых Лугов и стать твоей лошадью. Я смотрел на Мирамис, которая носилась во всю прыть при свете луны, и радовался. Но вдруг почувствовал беспокойство. - Как ты думаешь, Юм-Юм, Мирамис не сердится, что ей пришлось стать моей лошадью? - спросил я. - Может, она тоскует по Дремучему Лесу? Только я произнес эти слова, как Мирамис подбежала ко мне. Она положила голову мне на плечо и тихонько заржала. - Видишь, ей нравится с тобой, - сказал Юм-Юм. Я был счастлив. Потрепав Мирамис по холке, я протянул ей кусок сахару, и она, мягко ткнувшись носом в руку, взяла у меня сахар. Мы поехали дальше, все лесом и лесом, а сотня белоснежных лошадей скакала за нами следом. В воздухе носилась тайна. Весь лес знал эту тайну, ее знало каждое дерево, липы и осины тихо шелестели, нашептывая о ней, когда мы проезжали мимо. Белоснежные лошади знали ее. Все, кроме меня, знали эту тайну! Юм-Юм был прав, говоря: "Ты так мало знаешь, Мио!" Я пустил Мирамис вскачь. Мы мчались вихрем. Мой красный плащ зацепился за ветку дерева. Может, дерево хотело остановить меня; может, оно хотело поведать мне тайну? Но я так спешил. Я поскакал дальше, а в плаще моем зияла прореха. Вдруг посреди леса мы увидели белоснежный сказочный домик с соломенной крышей. Вокруг цвели яблони. В свете луны они отливали молочной белизной. Окошко домика было открыто, и оттуда доносился какой-то мерный стук. Казалось, там кто-то ткал. - Поглядим, что там, - сказал я Юм-Юму. - Давай поглядим! - ответил Юм-Юм. Соскочив с Мирамис, мы направились по тропинке меж яблонь к дому. Я взялся за ручку двери, и стук прекратился. - Войдите, милые мальчики! - сказал кто-то. - Я так давно вас жду. Мы вошли в дом. Там за ткацким станком сидела женщина. Она ласково кивнула нам. - Почему ты ночью не спишь, а работаешь? - спросил я. - Я тку чудодейное полотно. А делать это можно только ночью. Луч луны проник в окошко и осветил ткань. Как красиво она переливалась! Краше ткани я в жизни не видел. - Волшебную ткань, чудодейное полотно ткут всегда ночью, - повторила женщина. - А из чего ее ткут, такую красивую? - спросил я. Женщина не ответила и снова принялась ткать, тихо напевая под стук станка: Месяца бледного луч серебряный, Месяца бледного луч, сердца алая кровь, Алая кровь и серебряный луч, Яблони белый цвет, яблони белый цвет Нежный рождают шелк, Нежнее, чем ветер ночной И ласковый шелест травы. А над лесом птица Горюн поет, вещая черное горе. Ткачиха пела тихо и монотонно. Только она смолкла, как в лесу раздалась другая песня, которую я тотчас узнал. Правду сказала ткачиха: над лесом пела птица Горюн, вещая горе. Сидя на самой макушке дерева, она пела так, что тоска сжимала сердце. - Почему так поет птица Горюн? - спросил я ткачиху. Женщина заплакала, слезы ее скатывались на полотно, оборачиваясь маленькими прозрачными жемчужинами, и ткань становилась краше прежнего. - Почему так поет птица Горюн? - снова спросил я. - Она поет о моей маленькой дочке, - ответила ткачиха и горько зарыдала. - Она поет о моей маленькой дочке, которую похитил разбойник. - Какой же разбойник похитил твою маленькую дочку? - спросил я, хотя уже понял, о ком идет речь и кто этот разбойник. - Не надо, не упоминай его имени, - добавил я немного погодя. - Не буду, - ответила ткачиха, - не то угаснет свет луны, а белоснежные лошади заплачут кровавыми слезами. - Почему они заплачут кровавыми слезами? - спросил я. - Им жаль своих маленьких жеребят, которых тоже похитил разбойник, - сказала ткачиха. - Слушай, как поет над лесом птица Горюн. Я стоял посреди комнаты и слушал, как на воле поет птица Горюн. Вечерами она часто пела мне в отцовском саду, но тогда я не понимал, о чем она поет. Теперь я знал: она пела о маленькой дочке ткачихи, о братьях нашего друга Нонно, о сестренке мальчика Йри и еще о многих-многих других, кого схватил и увез в свой замок злой рыцарь Като. Вот почему горевали люди в маленьких домиках на Острове Зеленых Лугов, в Стране Заморской, по ту сторону фьорда и в Стране Загорной. Они горевали о детях, своих детях. Даже лошадям в Дремучем Лесу было о ком горевать, и они плакали кровавыми слезами, когда слышали имя разбойника. Рыцарь Като! Как я боялся его! Как боялся! Но, стоя здесь, в этой комнате, и слушая песню птицы Горюн, я вдруг понял, зачем скакал Дремучим Лесом нынче ночью. За Дремучим Лесом начинались земли Страны Чужедальней. Туда-то мне и надо. Туда-то мне и надо, чтобы сразиться с рыцарем Като, хотя я так боялся его, так боялся! Глаза мои наполнялись слезами, лишь только я представлял, что меня ждет. Женщина снова принялась ткать. Не обращая внимания ни на Юм-Юма, ни на меня, она вполголоса напевала под стук станка все ту же монотонную песню: Месяца бледного луч, Месяца бледного луч, сердца алая кровь... - Юм-Юм, - сказал я. И голос мой как-то странно. - Юм-Юм, я отправляюсь Чужедальнюю. - Знаю, - ответил Юм-Юм. Ну и удивился же я! - Как ты узнал? - спросил я. - Ты так мало знаешь, Мио! - сказал Юм-Юм. - А ты, ты знаешь, верно, все? - спросил я. - Да, знаю, - ответил Юм-Юм. - Я уже давно знаю, что тебе предназначено отправиться в Страну Чужедальнюю. Все это знают. - Все это знают? - Да, - сказал Юм-Юм. - Птица Горюн знает. Ткачиха знает. Белоснежные лошади знают. Весь Дремучий Лес знает: деревья шепчут про это, и травы, и цветущие яблони - все это знают. - Да ну! - удивился я. - Каждый пастух на Острове Зеленых Лугов знает, и по ночам его флейта поет об этом. Нонно знает. Его бабушка знает, Йри с братьями и сестрами тоже знают. Колодец, который нашептывает по вечерам сказки, тоже знает. Говорю тебе, все это знают. - А мой отец?.. - прошептал я. - Твой отец всегда знал, - сказал Юм-Юм. - И он хочет, чтоб я отправился туда? - спросил я, не в силах сдержать легкую дрожь в голосе. - Да, хочет! - ответил Юм-Юм. - Он страдает, но хочет, чтоб ты отправился туда. - Но я так боюсь! - признался я, плача. Только сейчас я по-настоящему понял, как боюсь. - Юм-Юм, я не отважусь на это, - сказал я, обнимая своего друга. - Почему мой отец-король хочет, чтоб именно я совершил этот подвиг? - Мальчик королевского рода - единственный, кому суждено свершить этот подвиг. - А если я погибну? - спросил я, крепко ухватившись за руку Юм-Юма. Он не ответил. - И мой отец хочет, чтоб я все равно отправился туда? Женщина перестала ткать - в комнате стало тихо. Смолкла птица Горюн. Замерли листья на деревьях, не слышно было ни малейшего шелеста. Стояла мертвая тишина. Юм-Юм кивнул и едва слышно сказал: - Да, твой отец все равно хочет, чтоб ты отправился туда. - Я не отважусь на это! - закричал я. - Не отважусь! Не отважусь! Юм-Юм молчал. Он только смотрел на меня, не произнося ни слова. Снова запела птица Горюн, и от ее песни сердце замерло у меня в груди. - Она поет о моей маленькой дочке, - сказала ткачиха, и слезы ее жемчужинками покатились по полотну. Я сжал кулаки. - Юм-Юм! - сказал я. - Я еду в Страну Чужедальнюю! При этих словах за окном пронесся ветер. Дремучий Лес зашумел, а птица Горюн залилась песней, такой звонкой, какой не слыхал еще ни один лес в мире. - Я знал это! - сказал Юм-Юм. - Прощай, Юм-Юм! - сказал я, чувствуя, что вот-вот зареву. - Прощай, дорогой Юм-Юм. Юм-Юм посмотрел на меня, посмотрел почему-то глазами Бенки и, улыбнувшись, сказал: - Я пойду с тобой! Вот это друг! Юм-Юм - настоящий друг. Я так обрадовался, когда он сказал, что пойдет со мной! Но я не хотел подвергать его жизнь опасности. - Нет, Юм-Юм! - сказал я. - Ты не пойдешь со мной, ты не можешь идти со мной! - Нет пойду! - возразил Юм-Юм. - "Мальчик королевского рода, верхом на белоснежной лошади, в сопровождении единственного друга" - так было предсказано. И не тебе менять то, что было предначертано много-много тысяч лет назад. - Много-много тысяч лет назад, - повторила ткачиха. - Помнится, ветры пели про это в тот самый вечер, когда я сажала свои яблони, а было это давным-давно. Много-много тысяч лет назад. Подойди ко мне, Мио! - позвала она. - Я залатаю твой плащ. Взяв чудодейную ткань, она отрезала лоскуток и залатала прореху в моем плаще. Но это еще не все. Она подбила мой плащ сверкающей тканью и набросила его мне на плечи. - Мое лучшее полотно я отдаю тому, кто спасет мою маленькую дочку, - сказала ткачиха. - А еще ты получишь хлеб, хлеб насущный. Береги его! Ты еще узнаешь голод! Она дала мне хлеб, и я поблагодарил ее. Потом, обернувшись к Юм-Юму, спросил: - Готовы мы в путь? - Да, готовы! - ответил Юм-Юм. Выйдя из домика, мы пошли по тропинке меж яблонь. Только мы уселись верхом на Мирамис, как птица Горюн расправила свои черные крылья и взмыла к горным вершинам. Сотня белоснежных лошадей глядела нам вслед, когда мы скакали меж деревьев. Они нас не провожали. Цветущие яблони белели, как снег, при свете луны. Они белели, как снег... Может, я никогда больше не увижу таких прекрасных яблонь в белом цвету... Заколдованные птицы Может, я никогда больше не увижу яблонь в цвету, не услышу шелеста зеленых деревьев и шелковистых трав. Потому что мы едем в страну, где нет цветов, где не растут ни деревья, ни травы. Мы скачем в ночи. Все вперед и вперед. Освещенный светом луны приветливый лес остался далеко позади. Впереди сгущается мрак. Свет луны меркнет, земля становится сухой и каменистой, вокруг отвесной стеной вздымаются голые скалы. Они надвигаются все ближе и ближе. И вот мы уже скачем меж высоких черных стен по тесной глухой тропинке на самом дне ущелья. - Была бы тропинка не так глуха, - сказал Юм-Юм, - горы не так черны, а мы не так малы и беззащитны! Тропинка змеилась и извивалась; казалось, тысяча опасностей подстерегает нас за каждым поворотом. Видно, Мирамис тоже чувствовала это. Она дрожала всем телом и хотела повернуть назад. Но я крепко держал поводья. Тропинка становилась все уже, черные скалы по сторонам все выше. Мрак сгущался, и вот мы подъехали к какому-то подобию ворот. То была тесная расщелина между скал. А там, за расщелиной, клубился ночной мрак, мрак, чернее которого нет ничего в целом мире. - Страна Чужедальняя, - прошептал Юм-Юм. - Это ворота в Страну Чужедальнюю. Мирамис яростно сопротивлялась. Она вставала на дыбы и дико ржала. Только эти ужасные звуки нарушали тишину. Во мраке за воротами царило гробовое молчание. Глухой мрак словно подстерегал нас - казалось, он поглотит нас, как только мы окажемся по ту сторону ворот. Я знал, что мне предстоит окунуться в этот мрак. И все-таки я больше не боялся. Теперь, когда я знал, что уже много-много тысяч лет назад мне на роду было написано пройти сквозь эти мрачные ворота, я почувствовал себя смелее. Я подумал: "Будь что будет, пусть я даже никогда не вернусь обратно, все равно бояться я больше не стану". Я погнал Мирамис во мрак. Когда лошадь поняла, что я вовсе не собираюсь поворачивать назад, она с быстротой молнии проскочила сквозь тесную расщелину и понеслась дальше по мрачным дорогам Страны Чужедальней. Мы мчались в ночи, вокруг нас стояла черная мгла, и я не видел дороги. Но со мной был Юм-Юм. Он сидел за моей спиной, изо всех сил держась за меня, и я любил его как никогда. Я не был одинок, меня сопровождал друг, мой единственный друг! Почти все, что было предсказано, сбывалось. Не знаю, сколько времени мы мчались во мраке. Быть может, одно мгновение, быть может, долгие-долгие часы. А может, много-много тысяч лет! Во всяком случае, нам так казалось. Скачка наша напоминала дурной тяжелый сон, от которого пробуждаешься с безумным криком и, лежа в постели, еще долго испытываешь страх. Но от нашего сна пробуждения не было. Мы скакали и скакали, не зная куда, не зная, сколько времени мы скачем. Мы просто скакали в ночи. И вдруг Мирамис остановилась. Мы подъехали к озеру. Ни один самый страшный сон не сравнится с этим озером. Иной раз мне снятся глубокие черные воды, которые разверзаются предо мной. Но ни мне, ни другим людям, ни одному человеку в мире никогда и не снились такие черные .воды, какие открылись моим глазам. То были самые угрюмые, самые страшные воды на свете. Озеро замыкали черные утесы. И птицы, несметное множество птиц кружило над мрачными водами. В темноте их не было видно, только слышались их крики. И печальнее этих криков мне слышать ничего не доводилось. О, как я жалел этих птиц! Казалось, будто они зовут на помощь, будто они в отчаянии плачут. На другом берегу озера на самой высокой скале стоял высокий черный замок. Там светилось одно-единственное окошко. Оно, это окошко, светилось, словно злое человеческое око, жестокое и ужасное око, подстерегавшее нас в ночи и желавшее нам зла. - Замок рыцаря Като, - прошептал Юм-Юм. Мирамис задрожала. Замок рыцаря Като! Там, по другую сторону черных вод, был мой враг, тот, с кем мне предстояло сразиться. Злое око над озером пугало меня, хотя я твердо решил больше не бояться. Оно пугало меня и словно предостерегало: тебе ли, малышу, победить такого грозного и опасного рыцаря, как Като. - Тебе понадобится меч! - сказал Юм-Юм. Только он произнес эти слова, как вблизи послышался чей-то стон. - Ох... ох... ох! - стонал кто-то. - Я умираю с голоду, ох... ох... ох! Я понимал, что идти на голос опасно. Нас могут заманить в ловушку. Но все равно: кто бы ни был этот человек, надо во что бы то ни стало отыскать его и узнать, может, и вправду ему нужна наша помощь. - Я пойду с тобой! - отозвался на мои мысли Юм-Юм. - А ты, Мирамис, останешься здесь! - потрепав лошадь по холке, приказал я. Мирамис тревожно заржала. - Не бойся! - успокоил я. - Мы скоро вернемся. - Ох... ох... ох! - послышалось снова. - Умираю с голоду, ох... ох... ох! Ощупью, спотыкаясь и падая в темноте, пробирались мы в ту сторону, откуда доносились стоны. И наконец наткнулись на дряхлую лачугу. Это была такая развалюха, что, не подпирай ее скала, лачуга давным-давно бы рухнула. Слабо светилось окошко. Мы подкрались и тихонько заглянули в дом. Там сидел дряхлый старик, тощий, жалкий, сгорбленный старик с всклокоченной седой головой. В очаге едва теплился огонь, а старик, сидя у очага, раскачивался из стороны в сторону и стонал: - Ох... ох... ох! Умираю с голоду, ох... ох... ох! Мы вошли. Старик сразу умолк, вытаращив на нас глаза. Мы стояли у двери, а он таращил глаза, будто никогда не видел таких, как мы. Потом, словно испугавшись, закрыл лицо своими высохшими, дряхлыми руками. - Не обижайте меня! - прошептал он. - Не обижайте меня! - Мы и не думаем обижать тебя, - сказал я. - Мы услыхали, что ты хочешь есть. Мы пришли накормить тебя. Разломив каравай хлеба, что дала нам ткачиха, я протянул кусок старику. Он все так же таращил на меня глаза. Я поднес хлеб еще ближе, но старик только испуганно глядел на меня. - Бери, - сказал я. - Не бойся! - Осторожно протянув руки, он взял хлеб. Он взял его обеими руками, он мял его меж ладонями, он поднес хлеб к носу и понюхал его. И вдруг заплакал. - Хлебушко, - прошептал он. - Хлебушко наш насущный! И стал есть хлеб. Никогда не доводилось мне видеть, чтобы кто-нибудь так жадно ел. Он все ел и ел. А когда доел последнюю корку, стал подбирать крошки с колен. И только подобрав все до последней крошки, снова взглянул на нас. - Откуда вы? Откуда такой хлеб? Заклинаю вас всеми моими черными голодными днями - скажите: откуда вы? - Мы из Страны Дальней. И хлеб оттуда. - Зачем вы пришли сюда? - прошептал старик. - Сразиться с рыцарем Като! - вымолвил я. Только я это сказал, старик вскрикнул и свалился с лавки. Словно маленький серый клубок, покатился он по полу, а потом подполз к нам. - Ступайте прочь! Уходите! Уходите, откуда пришли! - шептал он. - Уходите, пока не поздно! - Не уйду! - сказал я. - Я пришел сразиться с рыцарем Като. Громко и отчетливо, как только мог, произнес я имя рыцаря Като. Онемев от страха, старик смотрел на меня, словно ожидал, что я вот-вот паду мертвым. - Тсс-тсс! - прошептал он. - Тише! Тебя могут услыхать стражники. Может, они уже подслушивают. Тихонько проковыляв к двери, он боязливо прислушался. - Ничего не слыхать! - сказал он. - Но все равно они могут быть там! Здесь и там, повсюду! Стражники - по... повсюду! - Стражники рыцаря Като? - спросил я. Замолчи, мальчик! - прошептал старик. - Тебе, видно, надоела твоя молодая жизнь! Усевшись на лавку, он покачал головой. - Да, да! - едва слышно сказал старик. - Его стражники повсюду. Утром, вечером и ночью. Всегда и повсюду. Протянув руку, он взял мою ладонь в свою. - Заклинаю всеми моими черными голодными днями, - прошептал старик, - не верь никому! Ты войдешь в какой-нибудь дом... тебе покажется, что ты - среди друзей. Не верь: ты - среди врагов. Они изменят тебе. Они вероломно предадут тебя. Не верь никому, говорю тебе! Не верь мне! Откуда тебе знать - вдруг, не успеешь ты переступить порог, я натравлю на тебя стражников. - Ты этого не сделаешь, - сказал я. - Никто не может быть в этом уверен, - прошептал старик. - Никогда никто не может быть в этом уверен. Он помолчал в раздумье. - Нет, я не натравлю на тебя стражников! - сказал он. - Не все в этой стране предают. А есть и такие, что куют оружие. - Нам нужно оружие! - сказал Юм-Юм. - Мио нужен меч. Старик не ответил. Подойдя к окошку, он распахнул его. С озера донеслись горестные крики птиц. Казалось, будто они плачут где-то там, в ночном мраке. - Слышишь? - спросил меня старик. - Слышишь, как они оплакивают свою судьбу? Хочешь тоже стать птицей и кружить над озером, оплакивая свою судьбу? - Что это за птицы? - спросил я. - Заколдованные птицы! - прошептал старик. - Ты сам догадаешься, кто их заколдовал. Видишь теперь, что ожидает того, кто решил сразиться с рыцарем Като. Ну и опечалился же я, когда он так сказал. Птицы! Ведь это, значит, братья нашего друга Нонно, сестры мальчика Йри, маленькая дочка ткачихи и многие-многие другие. Всех их похитил и заколдовал рыцарь Като. О, я сражусь с ним! Я должен это сделать! - Мио нужен меч! - повторил Юм-Юм. - Нельзя сражаться без меча. - Ты сказал, здесь есть такие, что куют оружие, - напомнил я старику. Он взглянул на меня почти сердито. - Видать, ты не боишься за свою молодую жизнь, - сказал он. - Где найти тех, что куют оружие? - повторил я. - Тише! - сказал старик и быстро затворил окошко. - Тише, а не то стражники услышат! Подкравшись на цыпочках к двери и приложив ухо к замочной скважине, он прислушался. - Ничего не слыхать! - сказал он. - Но все равно они могут быть там. Стражники повсюду. Наклонившись ко мне, он зашептал прямо в ухо: - Пойдешь к Кователю Мечей и передашь привет от Эно. Скажешь, что тебе нужен меч, рассекающий камень. Скажешь: ты - рыцарь из Страны Дальней. Он долго смотрел на меня. - Сдается мне, это ты и есть, - сказал он. - Разве не так? - Да, это так! - ответил за меня Юм-Юм. - Он рыцарь и принц. Принц Мио из Страны Дальней. И ему нужен меч. - Где найти Кователя Мечей? - спросил я. - В самой глубокой пещере самой черной на свете горы, - сказал старик. - Ступай Мертвым Лесом! Ступай! Подойдя к окошку, он снова отворил его. И опять с озера донеслись крики птиц в ночи. - Ступай, принц Мио! - сказал старик. - Желаю тебе удачи! Ох, неужто завтра ночью я услышу, как новая птица, кружа над озером, оплакивает свою судьбу?.. В Мертвом Лесу Не успела захлопнуться за нами дверь лачуги Эно, как я услышал ржание Мирамис. Она ржала громко и отчаянно. Будто кричала: "Мио! Сюда! На помощь!" Сердце мое замерло от страха. - Юм-Юм! Что они делают с Мирамис?! - закричал я. - Слышишь? Что они делают с Мирамис? - Тише! - сказал Юм-Юм. - Они схватили ее... стражники схватили Мирамис! - Стражники схватили Мирамис! - закричал я, ничуть не заботясь о том, что меня могут услышать. - Тише, - прошептал Юм-Юм. - А не то они схватят и нас! Но я не слушал его. Мирамис, моя милая лошадка! Мою милую Мирамис стражники отнимают у меня! Самую прекрасную, самую добрую лошадь в мире. Снова послышалось ржание Мирамис. Мне почудилось, будто она кричит: "Мио, неужто ты не поможешь мне?" - Идем, - сказал Юм-Юм, - посмотрим, что они сделают с Мирамис. Мы карабкались во мраке по скалам. Мы ползли, цепляясь за острые уступы. Я ободрал пальцы в кровь, но был в таком отчаянии, что даже не почувствовал боли. Я увидел Мирамис на вершине скалы: она казалась такой белой в темноте. Моя Мирамис, самая белоснежная, самая прекрасная лошадь в мире! Она неистово ржала и вставала на дыбы, стремясь вырваться на волю. Но пятеро стражников окружили ее со всех сторон. Двое тянули за узду. Бедная Мирамис была напугана до смерти. Ничего удивительного! Страшно было смотреть на этих черных стражников и слышать, как они переговариваются своими жуткими и хриплыми голосами. Юм-Юм и я осмелились подползти совсем близко; мы лежали, укрывшись за скалой, и слышали все, что говорили стражники. - Лучше всего переправить ее Мертвым Озером в черной ладье, - сказал один. - Да, по Мертвому Озеру, прямо к рыцарю Като, - сказал другой. Я чуть было не закричал, чтоб они отпустили мою лошадь. Но удержался. Кто сразится с рыцарем Като, если стражники схватят меня? О, почему именно я должен сразиться с рыцарем Като? Укрывшись за скалой, я раскаивался в том, что сделал. Почему я не остался дома с отцом? Тогда никто не посмел бы отобрать мою Мирамис! Над озером разносились крики заколдованных птиц. Какое мне дело до них! Пусть они останутся заколдованными навечно. Только бы мне вернули мою Мирамис с золотой гривой. - Кто-то нарушил границу, - сказал один из стражников. - Кто-то прискакал на белой лошади. Враг среди нас. - Хорошо, если враг среди нас, - сказал другой. - Тем скорее мы схватим его. Тем скорее рыцарь Като раздавит и уничтожит его. Я содрогнулся, услыхав эти слова. Враг, который нарушил границу, был я. Тот, кого раздавит и уничтожит рыцарь Като, был тоже я. Ах как я раскаивался в том, что пришел сюда! Я хотел обратно, к отцу. Я думал: тоскует ли он обо мне, беспокоится ли обо мне? Как бы мне хотелось, чтоб он был здесь и помог мне! Как бы мне хотелось поговорить с ним, хоть немножко! Я бы сказал ему: - Знаю. Ты хочешь, чтоб я сразился с рыцарем Като, но будь добр, избавь меня от этого! Помоги мне вернуть Мирамис и позволь нам уйти отсюда! Ты ведь знаешь: своей лошади у меня никогда не было, и я так люблю ее. Ты знаешь: отца у меня тоже никогда не было. А если рыцарь Като схватит меня, нам с тобой вместе не бывать. Помоги мне выбраться отсюда! Не хочу здесь дольше оставаться! Хочу быть с тобой! Хочу вместе с Мирамис вернуться домой на Остров Зеленых Лугов... И вот, когда я лежал, укрывшись за скалой, и думал обо всем об этом, мне почудилось, будто я слышу голос моего отца-короля. - Мио, мой Мио! - сказал он. Только и всего. Но я понял: отец хочет, чтоб я был мужественным, не валялся бы здесь за скалой, не плакал и не кричал, как дитя, если даже они отнимут мою Мирамис. Ведь я - рыцарь! Я уже не тот Мио, что строил шалаши в саду среди роз и бродил, наигрывая на флейте, по холмам Острова Зеленых Лугов. Я - рыцарь, добрый рыцарь, а не злой, как рыцарь Като. А рыцарь должен быть мужественным и не плакать. Я больше не плакал, хотя видел, как стражники заставили Мирамис -- она страшно ржала - спуститься вниз к озеру и погрузили ее на борт большой черной ладьи. Я не плакал, когда стражники сели на весла и я услыхал мерные всплески темной воды под ударами весел. Все глуше и глуше слышались всплески воды, и прежде чем ладья скрылась из виду и исчезла во мраке, с озера донеслось последнее, далекое и отчаянное ржание, но я не плакал. Ведь я - рыцарь! Неужто я не плакал? Сказать по правде, плакал, да еще как! Укрывшись за скалой, прижавшись лбом к каменистой земле, я горько рыдал, никогда еще я так не рыдал! Добрый рыцарь всегда говорит правду. По правде сказать, я плакал навзрыд. Вспоминая преданный взгляд Мирамис, я просто обливался слезами. Может, мои слезы тоже были кровавыми, как слезы тех белоснежных лошадей, которые плакали о своих жеребятах. Кто знает? В ночном мраке трудно было разглядеть. Моя Мирамис с золотой гривой! Она исчезла, и, вер