громкий топот копыт, когда остальной табун бежал прочь и скрылся в лесу. Они поймали двух диких молодых жеребцов, которые брыкались, и били копытами, и вырывались, и кусались, и яростно пытались освободиться, когда Бирк и Ронья хотели привязать их к деревьям. 243 Под конец им удалось привязать своих пленников, и, когда наконец это было сделано, дети быстро отскочили прочь, чтобы их не задели взлетающие над их головами копыта лошадей. Потом они стояли, задыхаясь и глядя, как брыкаются их норовистые лошади, а пена так и течет по их бокам. - Но нам надо ездить верхом, - сказала Ронья. - А эти не дадут оседлать себя с первого раза. Бирк это тоже понимал. - Сперва нам надо дать понять, что мы не желаем им зла. - Я уже пыталась это сделать, - сказала Ронья. - Я дала жеребенку ломтик хлеба. И если 6 я не отдернула быстренько руку, то вернулась бы домой к Маттису с парой откушенных пальцев, болтающихся у пояса. Это его не очень бы обрадовало. Бирк побледнел. - Ты хочешь сказать, что этот негодник, этот шалый пытался куснуть тебя, когда ты подошла к нему с ломтиком хлеба? Он в самом деле хотел куснуть тебя? - Спроси его самого, - посоветовала Ронья угрюмо. Она недовольно посмотрела на обезумевшего от ярости жеребца, который продолжал шуметь и бесноваться: - Шалый - хорошее имя, - сказала она. - Так я и буду называть его. Бирк расхохотался: - Тогда ты должна дать другое имя моему жеребцу. - Да, он такой же дикий, как и мой, - сказала Ронья. - Можешь назвать его Дикий. - Послушайте-ка вы, дикие лошади! - заорал Бирк. - Теперь мы вас окрестили. А звать вас Шалый и Дикий, и вы теперь наши, хотите вы того или нет! Шалый и Дикий не хотели, это было заметно. Они рвались на волю, они кусали кожаные ремни, пот лил с них градом, но все-таки они продолжали лягаться и бить копытами, а их дико& ржание пугало животных и птиц во всей округе. Но день клонился к вечеру, и они мало-помалу устали. Под конец они уже тихо стояли, свесив головы, и только время от времени ржали смирно и печально. - Они, верно, хотят пить, - сказал Бирк. - Надо их напоить. И они отвязали своих, уже покорных, лошадей и отвели их к озеру, сняли с них кожаные ремни и дали им напиться. Лошади пили долго. Потом они постояли тихие и довольные, мечтательно глядя на Ронью и Бирка. - В конце концов мы их приручили, - удовлетворенно сказал Бирк. Ронья погладила свою лошадь и, глубоко заглянув ей в глаза, объяснила: - Раз я сказала, что буду ездить верхом, значит буду, понятно? И, крепко схватившись за гриву Шалого, метнулась к нему на спину. 244 - Эй, ты, Шалый! - только и успела произнести она. И тут же, описав широкую дугу, свалилась вниз головой в озеро. Она сразу вынырнула на поверхность, словно для того, чтобы увидеть, как Шалый и Дикий мчатся яростным галопом и исчезают среди деревьев. Протянув ей руку, Бирк вытащил ее на берег. Он сделал это совершенно молча и не глядя на нее. Так же молча вылезла из воды Ронья. Она отряхнулась так, что только брызги полетели. А потом с громким смехом сказала: - Сегодня я, пожалуй, больше верхом не поеду! И тогда в ответ раздался похожий на вой хохот Бирка: - И я тоже! И вот наступил вечер. Солнце село, спустились сумерки, сумерки весеннего вечера, которые на самом деле казались лишь какой-то странной мглой, сгустившейся среди деревьев и никогда не превращавшейся в мрак и ночь. Черный дрозд и кукушка смолкли. Все лисята скрылись в своих норах, все бельчата и зайчишки - в своих дуплах и гнездах, а змея заползла под камень. Ничего больше не было слышно, кроме зловещего уханья филина далеко-далеко отсюда, а вскоре смолкло и оно. Казалось, весь лес спал. Но вот он стал медленно-медленно просыпаться к своей сумеречной жизни. Все обитатели сумерек, жившие там, зашевелились. Кто-то полз, шуршал и пробирался тайком по мшистым кочкам. Среди деревьев шныряли ниссе-толстогузки, косматые тролли-болотники ползали, прячась за камнями, а огромные полчища серых карликов вылезали из своих потайных убежищ и шипели, чтобы напугать всех, кого им надо было утащить к себе. А когда с гор стали спускаться, паря в воздухе, дикие виттры, самые жестокие и самые неукротимые изо всех обитателей сумерек, они казались совсем черными на фоне светлого весеннего неба. Ронья заметила их, и это зрелище пришлось ей не по душе. - Здесь снует куда больше всякой нечисти, чем добрых и полезных тварей. А теперь я хочу домой, я вымокла насквозь и вся в синяках. - Да, ты вымокла насквозь и вся в синяках. Зато ты целый день радовалась весеннему лесу. Ронья знала, что она слишком много времени проводит в лесу. И, расставшись с Бирком, она стала придумывать, как бы ей уговорить Маттиса не сердиться на нее за то, что она так долго радовалась, купаясь в весне, и поздно воротилась домой. Но ни Маттис, ни кто другой не заметили, когда она вошла в каменный зал. Им было просто не до нее, потому что у них появились новые заботы и огорчения. На звериной шкуре перед очагом лежал Стуркас, бледный, с за- 245 крытыми глазами. А возле него на коленях стояла Лувис и перевязывала рану у него на шее. Все остальные разбойники, подавленные, стояли вокруг, не отрывая от них глаз. Только Матгис непрерывно шатался по залу, словно разъяренный медведь. Он кричал, шумел и ругался: - О, эти поганцы из рода Борки и их дерьмовые прихвостни! Ах, эти бандиты! О, я буду щелкать их одного за другим до тех пор, пока ни один из них не сможет больше шевельнуть ни рукой, ни ногой в этой жизни. О, о! Затем речь изменила ему и перешла просто в вопли, которым не было конца, пока Лувис не указала ему строго на Стуркаса. Тогда Маттис понял, что бедняге не становится лучше от слишком большого шума, и неохотно смолк. Ронья поняла, что именно сейчас с Маттисом говорить не стоит. Лучше спросить Пера Лысуху, что случилось. - Таких, как Борка, нужно вешать, - сказал Пер Лысуха. И рассказал почему. - Маттис и его бравые молодчики сидели в засаде у Разбойничьей тропы, - рассказывал Пер Лысуха. - И тут им очень повезло, так как появилось множество проезжих купцов с огромными тюками, со съестными припасами, кожей и мехами, да еще, кроме того, при больших деньгах. Купцам и прочему странствующему люду не хватило мужества защищаться, и потому им пришлось расстаться со всем, что у них было! - А они не разозлились? - невесело спросила Ронья. - Догадайся сама! Если б ты знала, как они проклинали нас и кричали! Но купцам этим пришлось быстренько оттуда убраться. Думаю, они отправились жаловаться фогду. Пер Лысуха усмехнулся. Но Ронья подумала, что тут нечему смеяться. - А потом, представляешь, - продолжал Пер Лысуха, - коща мы чинно-благородно погрузили все награбленное на лошадей и собирались домой, явился Борка со своим сбродом и пожелал получить свою долю добычи. И эти разбойники принялись стрелять, вот негодяи! Стуркасу стрела попала прямо в шею. И тогда мы, ясное дело, тоже стали стрелять, да, да! Пожалуй, двоим-троим из них досталось так же, как и Стуркасу. Подошедший к ним Маттис услыхал как раз эти последние слова и заскрежетал зубами. - Погодите, ведь -по только начало, - сказал он. - Я перестреляю всех, одного за другим. До сих пор я оставлял их в покое. Но теперь уж всем разбойникам Борки придет конец. Ронья почувствовала, как в ней закипает ярость. - Но тогда придет конец и всем разбойникам Маттиса, ты не подумал об этом? - Я и не собираюсь думать об этом! - ответил Маттис. - Потому что этому не бывать! - Откуда ты знаешь! - сказала Ронья. 246 Потом она пошла и села возле Стуркаса. Положив руку ему на лоб, она почувствовала, что у него жар. Открыв глаза, он посмотрел на нее и слегка улыбнулся. - Меня им не так-то просто убить, - прошептал он невнятно. Ронья взяла его за руку и сказала: - Нет, Стуркас, тебя им не так просто убить. Она долго сидела возле него, держа его руку в своей. Она не плакала. Но душа ее плакала так горько! 1 aha у Стуркаса болела, и ^i^ лихорадило три дня. Он был совсем плох и лежал в забытьи. Но Лувис, знавшая искусство врачевания, ухаживала за ним, как мать, лечила его травами и припарками, и, всем на удивление, на четвертый день он встал на ноги, хоть и слабый, но почти здоровый. Стрела угодила ему в шейное сухожилие, и, по мере того как оно заживало, рана стягивалась все больше и больше. От этого голова у Стуркаса наклонилась набок, что придавало ему довольно печальный вид, но он не унывал и был весел, как всегда. Все разбойники радовались тому, что дело у него шло на поправку, хотя они теперь и называли его в шутку Кривой шеей. И Стуркаса это вовсе не печалило. Печалилась лишь одна Ронья. Раздоры между Маттисом и Бор-кой доставляли ей немало хлопот. Она надеялась, что эта вражда потихоньку прекратится сама собой. А вместо этого она разгорелась еще сильнее и стала опасной. Каждое утро, когда Маттис со своими людьми выезжал верхом через Волчье ущелье, она с тревогой думала о том, сколько из них вернется домой целыми и невредимыми. Она успокаивалась лишь когда все они усаживались вечером за длинным столом. Но на следующее утро она снова просыпалась в тревоге и спрашивала своего отца: - Для чего вам с Боркой драться не на жизнь, а на смерть? - Спроси Борку, - отвечал Маттис. - Он пустил первую стрелу: Стуркас тебе об этом расскажет. Но под конец и Лувис не выдержала: ~ Ребенок умнее тебя, Маттис! Ничего путного из этого не выйдет. Дело кончится кровавой баней, а что тут хорошего? Увидев, что и Ронья, и Лувис протип него, Маттис разозлился. - Ничего хорошего? - заорал он. - Для чего я дерусь? Для того, чтобы выгнать его наконец из своего дома. Ясно вам, дурехи? - Неужто для этого надобно проливать кровь, покуда все не погибнут? - спросила Ронья. - Неужто нет другого пути? Маттис бросил на нее недовольный взгляд. Ладно бы еще препираться с Лувис. Но то, что и Ронья не хотела его понять, для него было слишком. - Придумай тогда другой способ, раз ты такая умная! Выкури Борку из Маттисборген;) Л после пусть он со своей воровской шай- 247 кой заляжет где-нибудь в лесу спокойно, как лисье дерьмо. Тогда я их больше не трону- Он помолчал, подумал, а после пробормотал: - Хотя Борку я убивать не стану, а не то все разбойники назовут меня негодяем! Ронья каждый день встречала в лесу Бирка. Только это и утешало ее. Но теперь ни сна, ни Бирк не могли больше беспечно радоваться весне. - Из-за этих двух упрямых разбойничьих х╦вдингов нам и весна теперь не в радость. Они просто спятили, - сказал Бирк. Как жаль, думала Ронья, что Маттис стал старым и упрямым до глупости. И это ее Маттис, ее мачтовая сосна в лесу, сильный и смелый! Почему теперь она может лишь с одним Бирком поделиться своими горестями? - Кабы ты не был мне братом, - сказала она, - что бы я стала делать? Они сидели у лесного озерка, вокруг них цвела весна, но они этого не замечали. - Правда, если бы я не считала тебя своим братом, я, может, и не печалилась бы оттого, что Маттис хочет сжить Борку со свету, - добавила Ронья. Она взглянула на Бирка и рассмеялась: - Значит, это у меня из-за тебя столько огорчений! -- Я не хочу, чтобы ты тревожилась, - ответил Бирк. - Но мне тоже нелегко. Они долго сидели опечаленные, но вместе им все же было легче переносить все горести. Хотя - обоим им было невесело. - Знаешь, как страшно ждать, гадая, кто из них вернется вечером живым, а кто мертвым? - сказала Ронья. - Пока никто еще не погиб, - возразил Бирк. - Но это, видно, потому, что кнехты фогда теперь снова рыщут по лесам. Маттису и Борке просто некогда сводить счеты. Теперь у них главная забота прятаться от кнехтов. - Так оно и есть, и это здорово. Бирк засмеялся: - Подумать только, и кнехты фогца на что-то пригодились, ну и дела! - Все же неспокойная у нас с тобой жизнь, - вздохнула Ронья. - И, верно, всегда будет неспокойной. Они поднялись, пошли и вдруг увидели, что на лужайке пасутся дикие лошади. В этом табуне были также Шалый и Дикий. Бирк посвистел, подзывая их. Они оба подняли головы и нерешительно посмотрели на него, а после снова принялись щипать траву. Видно было, что он им ни к чему. - Настоящие зверюги, а с виду такие кроткие, - возмутился Бирк. Ронья решила идти домой. Из-за двух старых, упрямых, как быки, разбойников ей теперь и в лесу покоя не было. 248 В этот день они с Бирком расстались, как всегда, далеко от Волчьего ущелья, далеко от всех разбойничьих троп. Они знали, где обычно проезжал Маттис и где пролегали дороги Борки. И все же они боялись, чтобы кто-нибудь не увидел их вместе. Ронья велела Бирку уходить первым. - Увидимся завтра, - сказал он и убежал. Ронья задержалась ненадолго, чтобы поглядеть на новорожденных лисят. Они играли и так потешно прыгали. Но Роньго и они не порадовали. Она мрачно смотрела на них и думала: будет ли снова когда-нибудь все как прежде? Может, ей уже не придется больше радоваться в этом лесу. Потом она отправилась домой и подошла к Волчьему ущелью, Там стояли на карауле Юен и Коротышка Клипп. Они улыбались, довольные. - Давай-ка, поторапливайся, - сказал Юен, - дома увидишь, что случилось. - Наверно, что-то приятное, судя по вашим рожам? - полюбопытствовала она. - Да, уж это точно, ~ ухмыльнулся Клипп, - сама увидишь. Ронья пустилась бежать. Чего-нибудь приятного ей сейчас ужасно хотелось. Вскоре она уже стояла перед закрытой дверью каменного зала и слышала, как смеется Маттис. Это был громкий, грохочущий смех, который согревал ее и прогонял прочь тревоги. И ей захотелось поскорее узнать, что его рассмешило. Она быстро скользнула в каменный за;]. Увидев ее, Маттис подбежал к ней, обхватил ее руками, потом поднял и закружил по залу. - Ронья, дочка моя! - закричал он. - Твоя правда! Ни к чему нам проливать кровь, Теперь Борка уберется отсюда раньше, чем успеет пукнуть спросонок. Уж поверь мне! - А почему? - спросила Ронья. Маттис показал пальцем: - Погляди-ка! Погляди-ка, кого я только что поймал собственными руками! В каменном зале было полным-полно разбойников, они громко шумели, прыгали, и Ронья не сразу разглядела, на что ей указывал Маттис. - Ясно тебе, Ронья? Мне теперь стоит только сказать Борке: "Уберешься ли ты теперь отсюда? Хочешь получить обратно своего змееныша или нет?" И тут она увидела Бирка. Он лежал в углу, связанный по рукам и ногам. Лоб его был окровавлен, а в глазах затаилось отчаянье. Вокруг него скакали разбойники. Они хохотали и кричали: - Эй ты, сыночек Борки! Когда же ты отправишься домой к папочке? Ронья громко вскрикнула, из глаз ее покатились слезы ярости. - Ты не посмеешь этого сделать, зверюга! - кричала она, набросившись с кулаками на Маттиса. - Не посмеешь! 249 Маттис резко отшвырнул ее от себя. Смеяться он перестал. Лицо его побелело от злости. - Что это я не посмею сделать? О чем это говорит моя дочка? - грозно прорычал он. - Я скажу тебе, о чем! - крикнула Ронья. - Ты можешь грабить деньги, золото и разное там барахло, но людей красть я тебе не позволю, а не то я тебе больше не дочь! - Да неужто это человек? Я поймал змееныша, вошь, щенка-ворюгу и наконец могу освободить замок моих предков. А останешься ли ты моей дочерью или нет - дело твое, - сказал он каким-то не своим голосом. - Тьфу на тебя! - крикнула Ронья. Пер Лысуха встал между ними, ему стало страшно. Никогда он еще не видел, чтобы у Маттиса было столь окаменевшее и грозное лицо. - Разве можно говорить такое отцу! - сказал Пер Лысуха и взял Ронью за руку, но она вырвалась. - Тьфу на тебя! - снова крикнула она. Казалось, Маттис не слышал ее, будто для него теперь ее вовсе не было. - Фьосок! - приказал он таким же грозным голосом. - Ступай к Адскому провалу и вели послать весть Борке, мол, я желаю видеть его на восходе солнца. Да пусть поторапливается, ему же будет лучше! Так и скажи. Лувис стояла и молча слушала, Она нахмурила брови и ничего не сказала. Потом она подошла к Бирку и, увидев кровавую рану у него на лбу, принесла глиняную кружку с целебным травяным настоем и хотела было промыть рану, но Маттис прорычал: - Не смей дотрагиваться до змееныша! - Змееныш он или нет, но рану я ему промою. И промыла. Тогда Маттис подошел к ней, схватил ее за руку и швырнул на пол. Если бы Кнутас не придержал ее, она ударилась бы о ножку кровати. - А ну, прочь отсюда, все, кроме Роньи! - закричала Лувис. - Катитесь подальше подобру-поздорову. От вас один только вред. Слышишь, ты, Маттис, убирайся! Маттис бросил на нее мрачный взгляд. Он мог бы испугат!. кого угодно, но только не Лувис. Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на Маттиса, выходившего из каменного зала вместе со своими разбойниками, которые уносили Бирка. Перекинутый через плечо Маттиса Бирк лежал, как мертвый, медно-рыжие волосы свесились на глаза. - Тьфу на тебя, Маттис! - крикнула вдогонку ему Ронья, прежде чем тяжелая дверь захлопнулась за ним. В эту ночь Маттис не спал в своей постели рядом с Лувис, и, где он был, он-' HP -wia. 250 - Какое мне до него дело, - сказала она, - теперь я могу растянуться на постели хоть вдоль, хоть поперек. Но спать она не могла. Она слышала, как горько плачет ее дитя, но дитя не подпускало ее к себе и не позволяло утешить себя. Эту ночь Ронья должна была пережить в одиночестве. Она долго лежала с открытыми глазами. Ненависть к отцу заставляла ее сердце сильно сжиматься. Но как тяжело ненавидеть того, кого ты привык так сильно любить всю свою жизнь! И потому эта ночь была для Роньи самой трудной из всех. Под конец она заснула, но, как только Начало светать, в страхе проснулась. Скоро солнце встанет, и тогда ей нужно успеть к Адскому провалу, посмотреть, что там будет. Лувис пыталась удержать ее, но Ронья не послушалась. Она пустилась в путь, а Лувис молча пошла за ней. И вот они снова стояли по обе стороны Адского провала, Маттис и Борка со своими разбойниками. Ундис тоже была там. Ронья издалека услыхала ее вопли и проклятия. Она проклинала Маттиса, да так, что всем жарко стало. Но Маттиса это нимало не смущало. - Заставь-ка свою жену замолчать, Борка, - сказал он. - Не худо тебе послушать, что я скажу. Ронья встала за его спиной, чтобы он не увидел ее. Видеть и слышать все это ей было просто невыносимо. Рядом с Маттисом стоял Бирк. Теперь он не был связан по рукам и ногам, но шею его сдавливал ремень, а конец ремня держал Маттис. Можно было подумать, что он ведет собаку на поводке. - Ты человек жестокий, Маттис, - сказал Борка, - и подлый. Что ты хочешь выжить меня отсюда, я понимаю. Но схватить моего сына, чтобы добиться своего, это подло! - Больно интересно мне знать, что ты обо мне думаешь! - ответил Маттис. - Я хочу знать лишь, когда ты уберешься отсюда! Борка помолчал. От обиды слова застряли у него в горле. Он долго стоял молча, но под конец сказал: - Сначала мы должны найти место, где нам разбить лагерь. А это не так просто. Но, если ты вернешь мне сына, я дамтебе слово, что мы уйдем до конца лета. - Ладно, - ответил Маттис, - тогда я дам тебе слово, что ты получишь своего сына до конца лета. - Я хочу, чтобы ты отдал его мне сейчас. - А я хочу сказать, что ты его не получишь, - ответил Маттис, - Кстати, у нас в замке есть тюрьма в подземелье, там крыши для всех хватит, если лето будет дождливое. Так что не печалься. Ронья тихонечко застонала. До чего жестокий у нее отец. Заставляет Борку убираться немедля, прежде чем он успеет пукнуть спросонок. А не то он засадит Бирка в темницу до конца лета. Ронья знала, что так долго он там не выживет. Он умрет, и у нее не будет больше брата. 251 Любимого отца у нее тоже теперь не будет, и это тоже причиняло ей боль. Ей хотелось наказать Маттиса за это и за то, что она теперь не сможет быть ему дочерью. О, как ей хотелось заставить его страдать так же, как страдала она сама! Как горячо она желала разрушить все его планы, помешать его козням! И вдруг она догадалась, как это сделать. Как-то давно она в порыве ярости сделала это, а сейчас она была вовсе вне себя. Не раздумывая, она разбежалась и перемахнула через Адский провал. Маттис увидел, как она прыгнула, и издал вопль, похожий на вой смертельно раненного зверя. Такого вопля разбойники еще не слышали, и кровь застыла у них в жилах. И тут они увидели Ронью, свою Ронью рядом с врагом. Ничего хуже и непонятнее нельзя было вообразить. Разбойники Борки не могли ничего понять. Они уставились на Ронью, словно к ним вдруг спустилась дикая виттра. Борка тоже растерялся, но быстро пришел в себя. Он понял: теперь все изменилось. Явилась дочь Маттиса, эта дикая виттра, и выручила его из беды. Для чего она поступила столь безрассудно, он понять не мог, но поспешил, хихикая, накинуть ей на шею ремень. Потом он крикнул Маттису: - На этой стороне у нас тоже есть подземелья. И для твоей дочери найдется крыша над головой, коли лето будет дождливым. Будь спокоен! Но какой уж там покой для Маттиса! Он стоял, раскачиваясь тяжелым телом, словно подстреленный медведь, чтобы заглушить невыносимые муки. Глядя на него, Ронья плакала. Он выпустил из рук ремень, надетый на шею Бирка, но мальчик продолжал стоять, не двигаясь, глядя на плачущую Ронью на другой стороне Адского провала. Тут Ундис подошла и толкнула ее: - Плачь, плачь! Я тоже плакала бы, кабы моим отцом был такой зверюга! Но Борка велел ей убираться прочь. Мол, не ее это дело. Ронья сама назвала отца зверюгой, но теперь ей все же хотелось утешить его, ведь это из-за нее он сейчас мучился так сильно. Лувис тоже хотела ему помочь, ведь в беде она всегда помогала мужу. Она стояла рядом с ним, но он ее даже не замечал. Он не замечал ничего. В этот миг он был один во всем мире. Тут Борка крикнул ему: - Эй, Маттис, отдашь ты мне сына или нет? Маттис наконец очнулся. - Ясное дело, отдам, - равнодушно ответил он. - Когда пожелаешь. -- Я желаю, чтоб ты вернул мне его сейчас. Не в конце лета, а сейчас! Маттис кивнул. - Я сказал, когда пожелаешь. Казалось, ему теперь это было безразлично. Но Борка, широко ухмыляясь, добавил: 252 - И в тот же миг я верну тебе дочку. Меняться так меняться, ясно тебе, скотина? - У меня нет дочки. Веселая улыбка исчезла с лица Борки. - Это что еще? Опять ты замышляешь недоброе? - Иди, забирай своего сына, - ответил Маттис. - А мне возвращать дочь не надо. У меня ее нет. - А у меня есть! - крикнула Лувис истошным голосом, от которого даже вороны вспорхнули. - И ты мне ее вернешь, Борка! Ясно тебе? Сию же минуту! Потом она бросила гневный взгляд на, Маттиса: - Не моя вина, что отец вовсе спятил! Маттис повернулся и тяжелой походкой зашагал прочь. 10 Л-есколько дней Маттис не показывался в каменном зале. Не было его и у Волчьего ущелья, когда обменяли детей. Дочку приняла Лувис, с ней бьгли Фьосок и Юен, которые привели Бирка. Борка и Ундис ждали со своими разбойниками по другую сторону Волчьего ущелья. Разозленная и торжествующая Ундис, завидев Лувис, выпалила: - Видно, Маттису, укравшему ребенка, стыдно показываться нам на глаза! Лувис сдержалась и не ответила. Она прижала к себе Ронью и хотела поскорее, не говоря ни слова, увести ее. Прежде она никак не могла понять, почему ее дочь добровольно отдалась в руки врагов, и лишь теперь стала смутно догадываться. Ронья и Бирк смотрели друг другу в глаза, словно они были одни в Волчьем ущелье и вообще во всем мире. Да, эти двое бьши друзьями, это заметили все. Ундис сразу поняла это, и это ей не понравилось. Она резко дернула Бирка за руку: - На что она тебе? - Она моя сестра, - ответил Бирк, - и она спасла мне жизнь. Ронья прижалась к Лувис и заплакала. - Так же, как Бирк спас мою, - пробормотала она. Но Борка покраснел от злости: - Стало быть, сын за моей спиной якшается с отродьем моего врага? - Она моя сестра, - повторил Бирк и поглядел на Ронью- - Сестра! - крикнула Ундис. - Поглядим, что будет через пару лет! Она схватила Бирка и потянула его назад. - Не тронь меня! ~ воскликнул Бирк. - Я сам пойду, не хочу, чтобы ты дотрагивалась до меня! Он повернулся и пошел. А Ронья жалобно закричала: - Бирк! 253 Но он ушел, не оглядываясь. Когда Лувис осталась вдвоем с РоньеЙ, она хотела было расспросить ее о том, что случилось, но дочка попросила: - Не говори мне ничего! Лувис оставила ее в покое, и они молча пошли домой. Пер Лысуха встретил Ронью в каменном зале так, словно она избежала смертельной опасности. - Слава Богу, ты жива, - сказал он. - Бедное дитя, как я за тебя боялся! Но Ронья пошла в угол, молча легла на свою постель и задернула полог. - Одни напасти у нас в замке да и только, - сказал Пер Лысуха, с мрачным видом покачивая головой. Потом он шепнул Лувис: - Маттис у меня в спальне. Лежит, смотрит в потолок и не говорит ни слова. Не хочет ни вставать, ни есть. Что нам делать с ним? - Придет, когда хорошенько проголодается! - ответила Лувис, Но она была озабочена. На четвертый день она вошла в каморку Пера и сказала: - Иди, поешь, Маттис! Нечего дурака валять! Все сидят за столом и ждут тебя. Под конец Маттис пришел, мрачный, похудевший, не похожий на себя. Он молча сел за стол и принялся за еду. Все разбойники тоже молчали. В каменном зале еще никогда не было так тихо. Ронья сидела на своем обычном месте, но Маттис ее не замечал. Она тоже избегала смотреть на него. Лишь разок она украдкой бросила на него взгляд и увидела, как он изменился, как не похож на того Матти-са, которого она знала! Да, все так изменилось, и все было так ужасно! Ей хотелось убежать прочь, исчезнуть, не видеть больше Маттиса, побыть в одиночестве. Но она продолжала сидеть в нерешительности, не зная, куда деваться со своим горем. - Ну, что, наелись, весельчаки? - не выдержав молчания, с горечью сказала Лувис, когда трапеза была окончена. Разбойники поднялись из-за стола, что-то бормоча, и быстро побежали к своим лошадям, которые четвертый день стояли без дела в стойлах. Эти удальцы не могли отправиться на добычу, покуда их предводитель лежал на кровати, уставясь в потолок. Они были недовольны, ведь как раз в эти дни по лесу проехало множество людей. Маттис куда-то исчез, не сказав ни слова, и целый день его никто не видел. А Ронья снова помчалась в лес. Три дня она искала Бирка, но он не пришел, она не понимала почему. Что они сделали с ним? Неужели они заперли его, чтобы он не мог убежать в лес и встретиться с ней? Нелегко ей было ждать, ничего не зная о нем, Она долго сидела у лесного озера, а вокруг нее по-прежнему цвела весна. Но без Бирка она была Ронье не в радость. Она вспомнила, как когда-то бродила по лесу одна и была счастлива и весела. Как давно это было! А теперь ей хотелось, чтобы Бирк всегда был рядом. 254 Но, видно, и сегодня он не придет. Она устала ждать и поднялась, чтобы идти домой. Но вот он пришел. Она услышала, как он свистит в ельнике, и радостно бросилась ему навстречу. И вот она увидела его! Он тащил на спине большой мешок. - Я буду теперь жить в лесу, - сказал он. - Не могу дольше оставаться в крепости Борки. Ронья с удивлением уставилась на него. - Это почему? -- Таков уж я есть, не могу больше выслушивать брань и упреки. Трех дней с меня довольно! "Молчание Маттиса еще хуже, чем упреки", - подумала Ронья. И тут же она поняла, что ей нужно делать, чтобы больше не мучиться. Бирк сделал это, почему бы и ей не сделать? - Я тоже не хочу больше жить в Маттисборгене, - воскликнула она. - Не хочу и все! И не буду! - Я родился в пещере, - сказал Бирк. - И могу там жить. А ты сможешь? - Вместе с тобой я могу жить где угодно, - ответила Ронья. - А лучше бы всего в Медвежьей пещере! В окрестных горах было много пещер, но лучшая из них была Медвежья пещера. И Ронья это давно знала. С тех самых пор, как начала бродить по лесу. Ей показал ее Маттис. Мальчишкой он сам жил там не одно лето. Зимой там спали медведи, об этом ему рассказывал Пер Лысуха. Поэтому Маттис назвал эту пещеру Медвежьей, так она и стала с тех пор называться. Вход в пещеру был на высоком берегу реки, между двумя отвесными скалами. Чтобы попасть туда, нужно было карабкаться по крутым опасным уступам, походившим на узкую лестницу. Но ближе к входу в пещеру эта лестница расширялась и заканчивалась широкой площадкой. На этой площадке, возвышавшейся над ревущей рекой, можно было сидеть и смотреть, как солнце, поднимаясь, заливает светом горы и леса. Ронья сидела там так много раз и знала, что можно жить там. - Я приду сегодня к Медвежьей пещере, - сказала она. - А ты там будешь? - Ясное дело, буду. И стану ждать тебя. В этот вечер Лувис, как всегда в конце каждого дня, веселого или грустного, пела Ронье Волчью песнь. "Но сегодня вечером я слушаю ее в последний раз", - думала Ронья, и это были печальные мысли. Тяжко было расставаться с матерью, но еще тяжелее перестать быть дочерью Маттиса. Потому она и решила уйти в лес, даже если она уже не услышит больше Волчью песнь. И вот час настал. Лувис уснула, а Ронья ждала, уставясь на огонь. - Заткни уши, сейчас прозвучит мой весенний крик! - сказала Ронья. И она закричала так громко, что эхо отозвалось в горах. - Вот сейчас мне больше всего пригодился бы мой самострел, когда бы на твой крик явились дикие виттры. . - Тогда принеси его. Он в крепости Борки? - Нет, рядом с ней, в лесу. Всего разом не захватишь, Поэтому я завел тайник в дупле дерева и сложил там кое-что, а потом приг.ицу все это сюда. - Маттис не захотел дать мне даже самострел, - сказала Ронья, - но я могу смастерить лук и стрелы, если ты дашь мне ненадолго свой нож. - Ладно, только береги его. Помни, что это у нас с тобой самое драгоценное. Без ножа нам в лесу не обойтись. - Нам без многого не обойтись, - сказала Ронья. ~ Как, например, мы будем носить воду без ведра? Об этом ты подумал? Бирк засмеялся. - Ясное дело, подумал. Но думалкой воду не зачерпнешь. - Ну и хорошо, теперь я знаю, где мне его раздобыть. - А где? - У целебного источника Лувис. В лесу, возле Волчьего ущелья. Она послала вчера Стуркаса за целебной водой, чтобы полечить живот Перу Лысухе. Но на Стуркаса напали виттры, и он вернулся домой без ведра. Лувис велела ему принести ведро сегодня, уж она заставит его! Но если я потороплюсь, то, может быть, приду туда раньше него. И они оба поспешили туда. Живехонько пробежали они длинную дорогу по лесу, взяли что им бьшо нужно и вернулись назад в пещеру. И все же времени на это ушло немало. Ронья принесла ведро, Бирк - самострел и то, что он припрятал в дупле. Он разложил свои сокровища на каменной плите у входа в пещеру, чтобы показать их Ронье: топор, точило, небольшой котелок, рыболовные снасти, силки на лесную птицу, стрелы для самострела, короткое копье - самые нужные вещи для того, чтобы прожить в лесу. - Я вижу, ты знаешь, что нужно лесным людям, - сказала Ронья. - Добывать еду и защищаться от диких виттр и хищных зверей. - Да уж точно, знаю, - ответил Бирк. - Уж как-нибудь мы... Он не договорил, потому что Ронья рывком схватила его за руку и испуганно прошептала: - Тихо! В пещере кто-то есть. Они затаили дыхание и прислушались. Да, кто-то был у них в пещере, видно, он пробрался туда, пока их не было. Бирк взял копье, и они стояли, молча ожидая. Они слышали, как кто-то возился внутри, и было ужасно неприятно, ведь они не знали, кто это такой. Впрочем, казалось, что их там было несколько. А вдруг в пещере полным-полно виттр, и они в любую минуту могут вылететь и вонзить в них когти? и. 259 Под конец им стало невмоготу ждать молча. - Выходите" виттры! - закричал Бирк. - Если только хотите поглядеть на самое острое копье в этом лесу! Но никто не вышел, Изнутри послышалось злобное шипение: - Чч.Lчеловек зз-.здесь в лесс-су cc..-серых кк... карликов.' Бросс.-.сайтесь на него, сс...серые кк...карлики, бейте и кусс.-.сайте его! Тут Ронья рассердилась не на шутку. - Вон отсюда, серые карлики! - крикнула она. - Катитесь отсюда подальше! А не то я войду в пещеру и выдеру вам все волосы! И тогда из пещеры повалили серые карлики. Они шипели и рычали на Ронью, она кричала на них, а Бирк грозил им копьем. Серые карлики пустились наутек вниз по склону. Они спешили вниз к реке, цепляясь за крутые уступы. Некоторые из них не сумели удержаться и, злобно пища, попадали прямо в стремнину. Целые гроздья серых карликов поплыли вниз по течению. Но под конец они все же умудрились выбраться на берег. - Здорово плавает эта нечисть! - воскликнула Ронья. - И хлеб они здорово едят! - сказал Бирк, войдя в пещеру и увидев, что серые карлики слопали целый каравай хлеба из их запаса, Других бед они натворить не успели, но хватало и того, что они побывали здесь. - Плохо дело, -- огорчилась Ронья. -- Теперь по всему лесу пойдет слух, эта серая нечисть станет повсюду шипеть и хрипеть про нас, и скоро ккаждая дикая виттра узнает, где мы живем. Но Ронья с малолетства знала, что в лесу Маттиса нельзя никого бояться. И они с Бирком решили, что заранее печалиться просто глупо. Они навели порядок в пещере, сложили аккуратно запас еды, оружие и всякую утварь. Потом они принесли воды из лесного ручья, поставили рыболовные сети в реке, натаскали с берега реки плоских камней, устроили на площадке возле пещеры настоящий очаг и исходили весь лес, пока не наломали можжевеловых веток Ронье для лука. Они увидели диких лошадей, которые паслись на той же полянке, что и всегда. Они попробовали подойти поближе к Шалому и Дикому, говорили им ласковые слова, но все было напрасно, Ни Шалый, ни Дикий не понимали ласковых слов. Лошади умчались прочь легко и резво, чтобы пастись в другом месте, где им никто не мешает. Остаток дня Ронья провела сидя возле пещеры, вырезая лук и две стрелы. Тетиву она сделала, отрезав полоску от своего кожаного ремня. Она решила испробовать лук и выпустила обе стрелы, Потом она до темноты искала свои стрелы, но так и не натла их. Огорчаться из-за этого она не стала. -'Вырежу новые завтра утром, - решила она. - Да смотри, не потеряй нож, - напомнил ей Бирк. - Я знаю, что у нас самое драгоценное. Нож и топор! Тут они заметили, что уже наступил вечер, И что они проголода- 260 лись. Хлопот у них было так много, что день пролетел незаметно. Они бродили и бегали, таскали поклажу на себе и волочили волоком, наводили порядок в пещере и забыли про еду. Но сейчас они принялись с аппетитом уплетать хлеб с козьим сыром и бараниной, запивая еду прозрачной водой из источника, как и предсказывала Ронья. В эту пору темных ночей не бывает, но они, устав от дневных трудов, почувствовали, что уже поздно и пора спать. В полумраке пещеры Ронья спела Бирку Волчью песнь, на этот раз у нее получилось лучше. И все же она снова опечалилась и спросила Бирка: - Ты думаешь, они вспоминают нас в Маттисборгене? Я говорю о наших родителях. - А то как же! - ответил Вирк. Ронья помедлила немного, сдерживая слезы, потом продолжала: - Может, они горюют? Бирк, подумав, ответил: - Ундис наверно горюет, но еще больше злится. Борка тоже злится, но еще сильнее печалится. - Лувис горюет, я знаю, - сказала Ронья. - А Маттис? - спросил Бирк. Ронья долго молчала, а после сказала: - Я думаю, он доволен. Тем, что я далеко, что он может теперь забыть меня. Она пыталась уверить себя, что так оно и есть. Но в глубине души она знала, что это неправда. Ночью ей приснилось, будто Маттис сидит один в темном еловом лесу и плачет так сильно, что у его ног натекло целое озеро, а в глубине этого озера сидит она сама, еще совсем маленькая, и играет шишками и камешками, которые он подарил ей. 12 Проснувшись ранним утром, они отправились к реке посмотреть, попала ли в сеть рыба. - Сеть нужно вытаскивать до того, как прокукует кукушка, - сказала Ронья. Она шла по тропинке впереди Бирка, весело подпрыгивая. Тропинка была узкая и извилистая. Она спускалась вниз по горному склону, поросшему молодым березняком. Ронья вцыхала аромат молодых березовых листьев. Они пахли хорошо, они пахли весной! Это радовало Ронью, оттого-то она и подпрыгивала всю дорогу. Следом за ней шел еще совсем сонный Бирк. - Может, в сетях вовсе и нет рыбы! Ты, поди, думаешь, что там ее полным-полно? - В этой реке водится лосось, - ответила Ронья. - Странно будет, если ни одна из рыбин не запрыгнет в нашу сеть. 261 - Странно будет, если ты, сестренка, не прыгнешь скоро носом в реку. - Это мои весенние прыжки. Бирк засмеялся: - Эту тропинку словно нарочно проложили для весенних прыжков. Как ты думаешь, кто протоптал ее? - Может быть, Маттис. Когда жил в Медвежьей пещере. Он любит лососину. Она замолчала, ей не хотелось думать о том, что Маттис любит и чего он не любит. Ронье вспомнился ночной сон, и его она тоже хотела забыть. Но мысль о нем возвращалась снова и снова, как назойливый слепень, и не хотела оставлять ее в покое. Но тут она увидела, что в сети бился, поблескивая, лосось. Это была большущая рыбина - на много дней еды хватит. Бирк вытащил лосося из сети и сказал, довольный: - Теперь, сестренка, мы с голоду не умрем, уж это я тебе обещаю. - До зимы, - добавила Ронья, Но до зимы было далеко, стоило ли сейчас думать о ней? Она решила отгонять назойливые мысли-слепни. Они надели лосося на палку, взвалили его на плечи и отправились в пещеру. Вдобавок они тащили волоком поваленную ветром березу. Они привязали ее кожаными ремнями к поясам и с трудом волокли вверх по склону, как ломовые лошади. Им нужно было дерево, чтобы смастерить миски и прочую утварь. Когда Бирк обрубал ветки, топор скользнул по стволу и поранил ему ногу. Ступая по тропинке, он оставлял кровавый елец, но это его вовсе не печалило. - Пустяки, пусть себе кровоточит, пока ей это не надоест! - Ишь ты, како - Тогда я покажу ему откуда - своим копьем! - Лувис всегда прикладывает к кровоточащей ране сушеный белый мох, - задумчиво сказала Ронья. - Надо будет и мне запасти побольше мха. Кто тебя знает, когда ты вздумаешь в следующий раз садануть себя в ляжку! Так она и сделала, принесла из лесу целую охапку белого мха и положила на солнышке сушиться. А Бирк угостил ее жаренным на углях лососем. И ела она эту рыбу не в последний раз. Несколько дней подряд они только и делали, что ели лососину и мастерили деревянные миски. Нарубить березовые заготовки было делом нехитрым, они рубили их по очереди, и ни один из них не поранился. Вскоре пять отличных деревянных болванок были готовы. Оставалось только вырезать из них миски. Они решили, что нужно именно пять посудин. Но уже на третий день Ронья спросила: - Бирк, что, по-твоему, хуже: жареный лосось или волдыри на руках? 262 На этот вопрос Бирк не мог ответить, потому что и то и другое было отвратительно, - Да, я знаю, что нам нужен какой-то другой инструмент. Вырезать посуду ножом - адская работа. Но другого инструмента у них не было, и они по очереди строгали и скоблили, покуда не смастерили что-то похожее на миску. - Больше я ни одной посудины делать не буду ни за что на свете. Наточу ножик в последний разок. Дай-ка мне его! - Нож? - удивилась Ронья. - Да ведь он у тебя! Би